СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

МАРИ ДЕ УЖФАЛЬВИ-БУРДОН

ИЗ ОРЕНБУРГА В САМАРКАНД. ФЕРГАНА, КУЛЬДЖА И ЗАПАДНАЯ СИБИРЬ

Путевые впечатления парижанки.

I. ОРЕНБУРГ

Оренбург. — Сакмара. — Казачий квартал бедноты. — Рынок. — Мечеть. — Посещение муллы. — Башкирский музыкант. — Бывший хан Коканда. — Киргизский султан.

Поскольку мой муж, господин де Ужфальви был направлен Министерством образования в научную командировку в Россию, Сибирь и Центральную Азию, я решила его сопровождать: наш отъезд был назначен на 10 августа 1876 года.

Здесь я не буду ничего говорить о нашем путешествии до Москвы. Этот маршрут хорошо известен читателям «Тур дю Монд» ¹. И я прошу их вслед за нами покинуть столицу России и очутиться на железной дороге ², ведущей в Оренбург.

Оренбург — это город, расположенный на границе Европы и Азии, в котором проживают примерно сорок тысяч жителей. Вид у него достаточно приятный, дома выглядят прилично. Один из магазинов поразил меня: он расположен на большой красивой улице Оренбурга и снабжен вывеской на французском языке — «Лионские шелка» («Soieries de Lyon»). Эта вывеска, красовавшаяся среди киргизского, башкирского и татарского населения, вполне могла удивить и заинтересовать парижанку.

С высоты своеобразной террасы открывается вид на речку Сакмару, которая впадает в Урал, величественно разделяющий Европу и Азию. А вдали расстилается степь!.. На противоположном берегу реки растут деревья и стоят симпатичные деревенские домики, до половины уходящие под воду во время весеннего разлива и восхитительные летом. Мы остановились в этом месте на какое-то время, чтобы насладиться этим великолепным зрелищем: позади нас Европа, перед нами — Азия!

Со стороны Европы вдоль по берегу стоят жалкие [235] хижины, построенные так, чтобы выдержать весенние разливы. Это казачьи кварталы бедноты. Каждый казак на службе России должен иметь обмундирование и лошадь. Ни одна женщина из этого племени не согласится пойти в услужение; предложи ей кто-нибудь место горничной, откажется и предпочтет скорее умереть с голоду.

Меновой двор, большой торговый рынок, расположенный по соседству, являет собой самое любопытное зрелище в Оренбурге. Мы прибыли туда в санях. Стоял такой холод, что я была вынуждена прятать лицо в муфте и лишь, уступая любопытству, оставила щелочку для глаз. Мы смело окунулись в шум и суету. Гвалт стоял страшный. Это было вавилонское столпотворение меньших масштабов; я слышала, как все языки — и какие языки, боже мой! — смешивались, скрещивались, привлекали внимание, каждый торговец стремился перекричать другого и расхвалить свой товар лучше, чем сосед. Одеяния, как и языки, были самые разнообразные: нас задевали длинные татарские платья, киргизские шубы, сартские ватные халаты (кафтаны). Над всем этим возвышались столь же разнообразные головные уборы — от островерхих подбитых мехом башкирских шапок до тюрбанов бухарских торговцев.

Мы продолжали передвигаться в этом огромном караван-сарае, который я не в силах описать детально. Предметы искусства занимали там далеко не первое место. Именно на рынке осознаешь, что львиную долю составляют материальные потребности и насущные требования желудка. Как ни тривиально это звучит, но в этом приграничном городе рынок являет собой поистине грандиозное зрелище, он одновременно европейский и азиатский, и, находясь там, начинаешь испытывать какое-то предчувствие обновления мира, созревающего для перехода к иному существованию. Какие инстинкты доминируют в этой толпе? Какая идея будоражит умы? Заставляет ли общее чувство биться эти сердца сильнее? Этот авангард, за которым угадывается мощь орд, сделает ли он однажды шаг к Западу? Эти смутные вопросы без ответа бродили в моем воображении и сжимались при 26 градусах мороза по Реомюру (шкала от 0 до 80).

В семь часов вечера вместе с дочерью генерал-губернатора Оренбурга госпожой Л... мы отправились в мечеть, которую сразу узнали по башне с минаретом, откуда мулла разговаривает с луной и пять раз в день объявляет время молитвы. Мечеть была освещена в честь нашего прихода, и все ее [236] витражи сверкали. Здание представляет собой уменьшенную копию мечетей Константинополя, цилиндрической формы, с куполом, украшенным резьбой. На мраморные стены золотыми буквами нанесены изречения из Корана. Мечеть построена в 1840 году.

Мулла радушно принял нас, пожелал нам счастливой дороги и пригласил нас в свой дом, расположенный в двух шагах от мечети. Приглашение было немедленно принято. Через минуту мы уже входили в квадратную гостиную, в которой были стулья, диван, сундуки, современное зеркало и внушительная коллекция диванных подушек. Стол перед диваном был накрыт к чаю.

Хозяин пригласил нас также посетить свой гарем: «Как не показать дочери Звезды и ее знаменитой подруге все, что я могу показать!». Он откинул полог из белого полотна и открыл скрывавшуюся за ним дверь. Мы вошли в комнату. В ней было множество подушек, а у стены стояла большая очень высокая кровать, напоминающая кровати наших крестьян, но на ней не было постельного белья. Две очаровательные женщины привествовали нас. Мы пожали руки им обеим, а также появившейся третьей женщине, весьма пожилой, оказавшейся матерью муллы.

Рядом с ними находились дети — мальчик и девочка. Девочка, лет восьми, была очень хорошенькой: большие черные глаза, правильный нос, выражение легкой меланхолии на лице; она выглядела старше своего возраста в длинном платье, отделанном мехом, с монисто на шее и маленькой шапочкой в неаполитанском стиле на голове. Мальчик, 4-5 лет был настолько же некрасив, насколько его сестра была прелестна.

Мы вернулись в гостиную, где хозяин угостил нас чаем с пирогом домашнего приготовления — с медом и рисом, а затем подал сухофрукты.

На следующий день мы поднялись на минарет в сопровождении служителя мечети. Мы вскарабкались по крутой лестнице и были вознаграждены за свой труд великолепным видом на город: у наших ног лежал Оренбург, с одной стороны — Азия и степи до горизонта, с другой стороны — Европа, по которой пролегла нить железной дороги, казалось, связывающая западный мир с тишиной и просторами востока.

Мы были весьма признательны служителю мечети, давшему нам возможность увидеть такое зрелище, но еще большую благодарность мы испытывали к мусульманину татарского происхождения по фамилии Бекчурин, известному [237] своими исследованиями в области востоковедения. Ему захотелось дать нам представление о серенаде в местном звучании, и он пригласил слепого башкира, который пришел с самодельной дудкой от 60 до 80 сантиметров в длину. Этот странный музыкант извлекал из своего инструмента нежные звуки, он сыграл для нас несколько народных мелодий, весьма приятного звучания, монотонных, но ритмичных. Один из фрагментов поразил меня глубокой грустью. Я не могла не восхищаться мастерством этого человека, в руках которого кусок тростника пел как настоящая флейта.

Когда он закончил играть, господин Ужфальви дал ему рубль. Он его взял, ощупал и спрятал в сапог — своеобразный кошелек, ничего не скажешь, уложил свой кусок тростника в футляр, напоминавший китайский зонтик, и ушел в сопровождении двух башкиров, таких же старых, как он сам, но гораздо менее приятной внешности.

Самый любопытный персонаж в Оренбурге — Худаяр, бывший хан Коканда, интернированный в этом городе. Мы не смогли удовлетворить свое любопытство и встретиться с бывшим правителем: он был болен. Нас заверили, что эта болезнь связана с его мрачным расположением духа, с тем, что Ксавье де Мэтр называет звериной злостью, в его душе не нашлось места угрызениям совести. Этот мини-Нерон смог уничтожить десять тысяч человек за несколько дней, чтобы усмирить бунт своих подданных. Россия выплачивает ему пожизненную пенсию в пятнадцать тысяч франков. Зависимое положение не смягчило его свирепость.

Однажды вечером, за десертом, когда все гости были в хорошем настроении, хан задумчиво рассматривал их некоторое время и, несомненно, найдя их отвратительными, внезапно обратился к генерал-губернатору: «Не могли бы вы приказать отрубить головы всем этим людям?». Этот вопрос, заданный с азиатской флегматичностью, заметно охладил атмосферу застолья, люди невольно вздрогнули под стальным взглядом пленного тирана. «Моя власть, — сказал губернатор, — не распространяется так далеко». «В таком случае мне вас жаль». И он вновь принял безмятежную позу самца семейства кошачьих.

Вместо встречи с бывшим правителем Коканда у нас состоялась встреча с киргизским султаном, очень плотного телосложения, пышущим здоровьем, в костюме, изобилующем украшениями. Он был с нами очень любезен, производил впечатление человека откровенного и честного, в отличие от вероломности и коварства, присущих, как говорят, Худаяру. [238]

(...) 8 февраля 1877 года мы покидаем Оренбург. Трудно перечислить весь тот багаж, который мы погрузили в сани: провизию, шубы, лампу, свечи, даже факел на тот случай, если заблудимся ночью. Наш слуга Павел, немец из Прибалтики, нанятый в Санкт-Петербурге, говорит как на родном языке, так и по-русски, что нам весьма пригодится в пути.

Стоял двадцатиградусный мороз; шел небольшой снежок; в сани были запряжены сильные степные лошади. Дорогу можно было узнать лишь по стогам сена, стоявшим на расстоянии друг от друга посреди бескрайних снегов. Этот пейзаж был настолько монотонным, что я почти все время переводила взгляд на покачивающиеся в такт движению колокольчики на дуге — большом деревянном полукруге, напоминающем подкову, на средней лошади в упряжке. Кругом снега и снега, лишь время от времени оживляемые стогами сена. И так в течение примерно двадцати дней.

Третий день путешествия был очень тяжелым. Ветер взметал такие вихри снега, что не было видно солнца. Пришлось запрячь в сани пять лошадей. Наш гид отморозил ухо, и оно кровоточило. Он нуждался в медицинской помощи, но приходилось исходить из обстоятельств.

Лошади дышат все тяжелее, мы поднимаемся все выше, это, должно быть, один из первых отрогов Урала. Перед нами вырастают холмы, и несмотря на опасность, ветер и холод, мы с волнением созерцаем великолепную панораму, которая открывается перед нами: громадные гранитные глыбы погребены под снегом, вдали виднеются рощи, овраги, за ними — равнины и деревни. Удастся ли нам добраться до одной из них раньше, чем наступит ночь.

Дорога по-прежнему поднимается в гору; наступает момент, когда мы должны спускаться; гора столь высока, а дорога столь узка, что одно неверное движение лошадей или саней может послужить причиной падения в пропасть. Но постепенно начинается спуск, мы уже находимся по другую сторону Уральских гор. Перед нами Азия! Пейзаж становится более приветливым, деревья окаймляют дорогу, тетерева улетают при нашем приближении.

На следующий день мы переправляемся через реку Урал по крепкому льду, и перед нами открывается панорама Орска. Черно-белый столб указывает на то, что Европа закончилась и началась Азия.

Орск известен своим рынком и тем, что служит перевалочной торговой базой для Оренбурга.

Мы выезжаем в открытую степь, настоящую киргизскую [239] степь. До самого горизонта — бескрайние просторы. Издалека кажется, что перед нами раскинулось море.

В пути нам встречаются многочисленные караваны верблюдов. Караванщики — киргизы в своих традиционных шапках. Снег покрывает все густой пеленой, и деревни видны ровно настолько, чтобы быть замеченными.

Двигаясь от станции к станции по разбитым дорогам, мы прибываем в Иргир, где стоит русский гарнизон. Это маленькое поселение из нескольких домов на возвышенности. При въезде растут несколько деревьев, настолько чахлых, что кажется, они стыдятся того, что выросли среди пустыни.

На следующий день вечная монотонность дороги была нарушена появлением волков, крупных животных, размером с жеребенка, и, следует заметить, очень умных — догадываясь о ценности собственной шкуры, они держались на недосягаемом для выстрела расстоянии.

Вскоре исчезли и волки, и мы оказались одни в степной необозримости. Ничего на горизонте; нашим лошадям словно не терпится выбраться из этого безмолвия, и они несутся во весь опор по необъятной степи вплоть до Терекли, что на границе с Туркестаном.

Начиная с Оренбурга, все станционные здания были деревянными, а после Терекли они становятся глинобитными с плоскими крышами.

Мы пересекаем пустыню Каракумы («Черные пески»). Дорога усеяна костями животных: верблюды собственными скелетами разметили караванную дорогу.

Мы проводим одну ночь и один день в Акджульпасе, станции на берегу Аральского моря. Море в жестких объятиях зимы имеет вид бескрайнего ледяного покрывала.

На следующий день мой муж отправился в киргизский аул (деревню), чтобы осмотреть интерьер войлочных палаток и сделать антропологические измерения. Каждый киргиз, мужчина или женщина, пожелавший принять участие в этом невинном эксперименте, получает небольшое вознаграждение. А когда мы уезжаем, эти славные киргизы провожают нас конным эскортом. Мы невероятно горды этим, но начальник станции несколько умерил наш пыл, пересказав свой разговор с одним из наших провожатых. Говоря о г-не Ужфальви, он заметил, что ему «еще никогда не доводилось видеть такого глупого человека, который дает нам деньги в обмен на право пощупать голову». А надо заметить, что предмет исследования был удручающе грязным. [240]

Киргизы, чьи нравы превосходно описаны госпожой Аткинсон, подразделяются на шесть орд:

1. Каракиргизы в Семиречье (провинция Семи рек), в Фергане и в одном из районов на известном Памирском плато.

2. Большая орда (Улу джуз) в Туркестане.

3. Средняя орда (Курту джуз) в Семипалатинской и Акмолинской губерниях Западной Сибири.

4. Малая орда (Кши джуз) в Оренбургской, Уральской и Тургайской губерниях и в Приаралье. Самая многочисленная.

5. Букеевская орда, вблизи Каспийского моря, в Астраханской губернии европейской России (только с 1801 г.).

6. Киргизы Западного Китая — это семьи, отделившиеся по тем или иным причинам от вышеназванных орд.

Первая орда называется Киргизской, другие, как правило, Казахскими, или Кайсацкими. Но, по сути, это один и тот же народ. Они говорят на одном языке, представляют собой один и тот же тип и имеют одни и те же нравы и обычаи вплоть до суеверий. Каракиргизы являются горными кочевниками, все остальными — равнинными.

В плане физических данных киргизы обычно среднего роста, лица квадратные, скуластые, углы глаз приподняты, рот большой, зубы небывалой белизны. У женщин глаза сверкают, как рубины. Туловище квадратное, кисти и стопы очень маленькие, открытые участки кожи смуглые, а закрытые, наоборот, очень белые. В человеческом плане киргизы производят приятное впечатление: они открыты, честны, им можно полностью доверять и полагаться на их слово, в этом смысле они намного выше сартов, проживающих в городах Центральной Азии. Когда русский купец отправляет свои товары в Хиву или Бухару, он доверяет их сопровождение чаще всего киргизам, так как в этом случае он может быть уверен, что они будут благополучно доставлены, если не возникнет каких-то непреодолимых препятствий. С тех пор как русские навсегда разгромили тюркские (тюркоманские) орды, совершавшие опустошительные набеги на степи вплоть до северного побережья Арала, киргизы спокойно оказывают им услуги, таким образом, торговля осуществляется в полной безопасности к обоюдному удовольствию и удовлетворенности новым порядком вещей. Киргизы — мусульмане, но мусульмане довольно вялые, а их женщины всегда ходят с открытым лицом; они являются отличными наездницами. [241]

Мы уезжаем через день. Погода стоит прекрасная. Снег растаял, и мы садимся уже не в сани, а в тарантас. Что за орудие пытки!

III. ОТ КАЗАЛИНСКА ДО ТУРКЕСТАНА

Казалинск. — Сырдарья. — Развалины. — Кибитка. — Киргизский интерьер. — Нравы. — По замерзшей реке. — Кладбища. — Перовск. — Тигры и фазаны. — Желтое молоко. — Наводнения. — Туркестан. — Мечеть Хазрет. — Базар.

Маленький форпост и огромные ветряные мельницы, радостно машущие своими крыльями, возвестили нам о приближении Казалинска.

Первые показавшиеся домики выглядят симпатично и говорят о некотором достатке. Они окружены маленькими хорошо ухоженными террасами. Нас гостеприимно пригласили в один из таких домиков. Майор Абгралль, начальник округа, французского происхождения, но не говорящий ни слова на нашем языке и объясняющийся с нами через переводчика, предоставил в наше распоряжение повозку и солдата.

Мы воспользовались ею, чтобы прокатиться по городу и восхититься видом Сырдарьи, покрытой льдом и сверкающей, как зеркало. Город, несмотря на то, что является крепостью, очень напоминает наши деревни: дома сделаны из обожженных на солнце кирпичей, вокруг некоторых разбиты сады, если так можно называть группы деревьев, напоминающие черенки метел; улицы грязные, тротуаров, естественно, нет, и все дорожное дело отдано на откуп погоде. Есть один памятник — клуб в восточном стиле.

После того, как мы пересекли Сырдарью по льду, мы оказались перед грудой кирпичей; это развалины Джанкента, расположенные в 38 километрах от Казалинска.

В этот момент показался конный киргиз, который пригласил нас посетить его кибитку. Мы знаем, что кибитка — это войлочная палатка, имеющая в своем основании деревянный каркас цилиндрической формы, образующий вверху купол с отверстием для выхода дыма. Войлок, охватывающий этот каркас, защищает от холода, жары, дождя и снега.

Кибитка, в которую мы вошли, была очень чистой и большой; на земле были расстелены красивые ковры; в [242] качестве мебели использовались сундуки, инкрустированные серебром; о стульях не могло быть и речи, потому что мусульмане сидят в позе портного. В кибитке находились молодая женщина и ее мать. Хозяин жилища намеревался взять себе еще одну жену. В ответ на ремарку моего мужа о том, что он мог бы удовольствоваться и той, что у него уже есть, он сообщил, что приведет еще одну жену будущей весной, а затем еще одну — следующей весной. По-видимому, все дело в весне. При этом жена, появившаяся этой весной, была очаровательной и очень опрятной: она показала нам своего грудного сына, которого кормила, не забывая прижимать ему уши, следуя традиции края. Считается, что благодаря этой операции у ребенка будет более тонкий слух.

Глава дома предложил нам чаю, который был налит в две пиалы с двумя чайными ложками, поставленными на своеобразную салфетку, расстеленную на металлическом сундуке, остальным ложки не были поданы. Жена вообще не пила чай.

Пока мы утоляли жажду, ребенок расплакался, мать взяла его за ногу и, держа его над ведром с водой, стала лить на него другой рукой совершенно холодную воду, затем положила его в колыбель, и ребенок успокоился.

У киргизских кочевников женщины делают все, даже ухаживают за лошадьми; мужчины совершенно свободны от бытовых забот. Настоящий баланс сил, при котором все в хозяйстве идет хорошо; возможны ли какие бы то ни было ссоры, когда у одного есть все права, а другого все обязанности? У сартов (жителей городов Центральной Азии) все наоборот: женщины занимаются лишь собой и не опускаются до работы по дому, которую выполняют слуги, а муж является лишь главным слугой, умеющим держать веник, шить и вышивать.

Богатые киргизы значительно отличаются, по крайней мере, по одежде, от бедных киргизов. Они также гораздо чище и ухоженнее.

Правительство взяло на себя труд запретить баранту (войны, которые постоянно вспыхивали между семьями одного племени) и провести принудительную вакцинацию, чтобы положить конец свирепым эпидемиям оспы, косившей ежегодно кочевников. Благодаря этим мерам население растет, но растет и бедность. Скотоводство уже не позволяет прокормиться, и многие семьи вынуждены заняться земледелием, чтобы выжить. Весьма любопытно наблюдать за этим народом, выступающим в роли земледельца, ведь у киргизов [243] считается, что земледелие — это признак бедности и упадка. Киргиз рожден кочевником, он был им с незапамятных времен, когда Рюбрукис и План Карпин посетили этот край. Когда киргиз становится оседлым земледельцем, он меняется, становится сартом. Вместо того, чтобы подниматься по лестнице человеческой цивилизации, он спускается, он теряет свою честность и открытость, он быстро становится подлым, жестоким и скрытным — именно эти черты характеризуют занимающееся земледелием оседлое население Центральной Азии.

Настало время проститься с нашими хозяевами, чье истинно киргизское гостеприимство нас очень тронуло. Нас приняли настолько душевно, несмотря на внешнее спокойствие и даже холодность, столь свойственную характеру мусульманина, что грех было бы жаловаться.

При выезде из Казалинска мы следовали вдоль берегов Сыра, восхищаясь красотой его островков и живописными кибитками. Мы проделали значительную часть пути по замерзшей реке, по которой наша повозка замечательно скользила.

Река местами столь широка, что противоположный берег едва виден. Повсюду видны стада, которые находят корни в земле для пропитания.

Станции выглядят лучше и, несмотря на то, что они глинобитные, располагают двумя комнатами для размещения путешественников, на дверях и окнах имеются занавески. Земляные лежанки вдоль стен вполне пригодны для ночлега, когда на них расстелены матрацы; поспешу заметить, что не следует быть неженкой. Несколько раз нам подавали молоко и яйца.

Справа и слева нам встречаются весьма любопытные кладбища. Они не закрыты; могилы богатых людей представляют собой своеобразные квадратные портики с входом посередине, они достаточно большие, неплохо отделанные, но все состоят из пересохшей под солнцем земли. На одном из кладбищ были портики с колоннадами, свидетельствовавшими о наличии архитеркурного вкуса у местных народов.

Перед Перовском, маленьким городком, напоминающим Казалинск, пейзаж заметно оживился. Нам встречались многочисленные киргизские кочевники, женщины с детьми и мужчины на верблюдах, соединенных между собой веревкой, продетой в ноздри; на последнего была навьючена кибитка — этот переносной дом для семьи. Женщины шли [244] пешком и вели животных, в то время как их мужья гарцевали верхом на лошадях.

Мы были вынуждены отдалиться от Сырдарьи, чтобы обогнуть болотистую местность, которая тянется от форта Кармакчи до Перовска и которую называют Бакали-капа.

Среди этих болот нам повстречался земледелец — первый с того времени, как мы покинули Оренбург.

Перед нашим выездом из Перовска нам рассказали, что в тридцати верстах от города в течение недели было убито три тигра. Русское правительство платит по двадцать рублей за убитое животное, оставляя шкуру охотникам, которые продают ее за десять рублей. Десять рублей за такую шкуру — это недорого, так как на сегодняшний день десять рублей — это, примерно, двадцать пять-тридцать франков.

Нам не довелось увидеть ни одного из этих представителей семейства кошачьих. Зато мы видели множество фазанов.

На одной из станций мне случилось выпить светло-желтого молока, наверняка, такая окраска связана с травами, которые ест скот в этих местах.

Так мы постепенно продвигались вперед, от станции к станции, как вдруг нам пришлось столкнуться с наводнениями. Староста нас предупредил, что на двадцать верст вокруг разлилось столько воды, что нам следует послать одного из ямщиков на ближайшую станцию за подмогой.

И действительно, в конце лощины, выстеленной ветками и соломой, мы оказались перед импровизированным озером. Попытка переправиться через него оказалась неудачной, и мы вынуждены были остановиться и ждать около часа в сгущающихся сумерках, пока нам помощь придут люди с той станции, которую мы уже проехали. Они привели лошадей и вытащили нас из этого тупика.

В этот и на следующий день мы проезжали мимо старинных глиняных крепостей: Сена-Курган, Яны-Курган, Сауран. Неподалеку от последней мы имели несчастье переправляться через реку в 11 часов вечера, да еще в марте, да еще за двадцать километров до ближайшей станции!

Наконец, мы приблизились к Туркестану. Погода стояла великолепная, и мы могли любоваться красотой гор Каратау и их заснеженными вершинами. Вид был действительно потрясающий, что позволило нам отвлечься от монотонности этой бесконечной степи, тянувшейся от Яны-Кургана. Здесь тоже была степь, но другая, уже начинающая зеленеть, и мы от всей души были рады этим первым весенним росткам. [245]

Нам оставалась еще одна речная переправа перед нашим прибытием в Туркестан. У реки мы застали целый караван. Голые по пояс погонщики загоняли в воду верблюдов и заставляли их перебираться на другой берег. Несмотря на рост, верблюды шли по грудь в воде. Нам предложили пересесть в громадную телегу, так называемую арбу, туда же погрузили наш багаж, и мы тронулись в путь вслед за сопровождающим нас на всякий случай всадником.

Чудо Туркестана — это мечеть Хазрет ³: колоссальный сводчатый храм, по бокам которого поднимаются две великолепные квадратные башни. Какой же эффект это должно было производить в те времена, когда здание было выложено глазурованными кирпичами, переливающимися всеми цветами под солнцем, отраженный свет которого сиял ореолом над архитектурным ансамблем.

Сегодня, к сожалению, большая часть этих кирпичей исчезла, их осталось ровно столько, чтобы свидетельствовать о минувшем величии.

Мы вошли внутрь через достаточно узкую для такого громадного здания дверь. Муллы всех возрастов и дети выстроились по обе стороны от двери. Интерьер в своем роде также красив, как экстерьер: это большой квадратный зал, увенчанный великолепными сводами, с орнаментальными нишами. Архитектура свода, позволяющая проникать в здание узким лучам света, поражает гармонией линий. Архитектор, создавший это творение, был одновременно гениальным профессионалом и человеком тонкого вкуса. Крупные части удивляют смелостью и оригинальностью линий, а детали выполнены с большой тщательностью. Посреди зала стоит огромный котел, предназначенный каким-либо древним религиозным фондом для приготовления пищи странникам. Перед этим кулинарным гигантом со стороны входной двери мы замечаем два бронзовых подсвечника. Резьба по металлу выполнена с большим мастерством; еще видны следы мозаики, которая, несомненно, усиливала впечатление. Именно перед этими подсвечниками нынешние киргизы, у которых нет детей, приносят в жертву баранов в надежде продлить свой род.

В глубине зала мы замечаем резную деревянную дверь; резьба по дереву — подлинный шедевр, с тем же мастерством выполнена резная металлическая задвижка. Эта дверь ведет во внутреннюю часть храма (неф), где покоятся останки местного святого — Хазрета, или Яссави, над которыми по приказу Тамерлана и по проекту Ходжи Хусейна, [246] выходца из Шираза, что находится в Персии, в 1404 году и была возведена эта величественная мечеть. В многочисленных маленьких кельях находятся надгробные камни, покрытые надписями, многие из них выполнены с определенным вкусом. Самый красивый камень установлен над могилой киргизского султана. Рядом находятся могилы поскромнее, а дальше — просто песчаные холмики с воткнутыми в песок перьями. Сегодня потребовались бы миллионные средства для реставрации этого прекрасного памятника; уже недалек тот момент, когда он превратится лишь в груду бесформенных развалин.

Рядом с большой мечетью находится другая, поменьше, возведенная в честь одной из дочерей Тамерлана; она представляет собой еще одно элегантное сооружение, выложенное цветными глазурованными кирпичами.

На базаре в Туркестане продается множество предметов, изготовленных местными ремесленниками. Мы приобрели несколько диковинок, среди которых попона, вышитая тамбурной строчкой; цвета очень яркие, но подобраны с безупречным вкусом.

Эта попона покрывает спину лошади киргизской невесты, когда она направляется в кибитку своего мужа.

IV. ОТ ТУРКЕСТАНА ДО ТАШКЕНТА

Икан. — Жена начальника почтовой станции. — Чимкент. — Таджики, узбеки, сарты. — Тянь-Шань. — Ташкент. — Тюрьма. — Генерал Кауфман. — Анекдоты. — Азиатская жестокость. — Престиж правителя. — Сартский Ташкент.

Икан был первой встретившейся нам после Туркестана деревней; какая же огромная разница по сравнению с нашими оживленными деревнями, в которых крестьяне ведут активную внешнюю жизнь! Здесь повсюду тишина и спокойствие, за исключением базара, представляющего собой несколько строений, похожих на наши конюшни, где дремали несколько человек, проводивших нас взглядами, в которых сквозило присущее мусульманам равнодушие. Нам показалось, что мы проехали мимо исторических развалин.

Жена начальника одной из почтовых станций между Туркестаном и Чимкентом оказалась татаркой, как и ее муж. Это, возможно, первая симпатичная мусульманка, которую [247] я встретила со времени отъезда из Оренбурга. Она была высокой и стройной, с великолепными волосами, приятными чертами лица, хорошим цветом кожи, но особенно красивыми были глаза и зубы. Ей необычайно шло ее широкое платье из голубого шелка, а ее остроносые кожаные сапожки с орнаментом смотрелись очень оригинально. Мой муж сказал, что она, должно быть, иранского происхождения.

От Туркестана до Чимкента не было ничего необычного, если не считать многочисленные речные переправы, к которым мы уже привыкли. Самой опасной оказалась переправа через реку Арысь, напоминающую нашу Марн, в тот момент особенно полноводную из-за таяния снегов. Мы переправились на арбе.

Вечером около шести часов Чимкент предстал перед нами, окруженный деревьями. Местные путешественники, легко узнаваемые по широким халатам и тюрбанам, спокойно передвигались по городу, кто верхом на лошади или на ишаке, кто на верблюде, с видимым удовольствием воспринимая его покачивания. Нам доставило радость и это необычное уличное движение, и вид телеграфных столбов.

Чимкент показался мне приятным местом: форт расположен на возвышенности, его опоясывает зеленый газон, которому заходящее солнце придает особенно нежные тона. При свете дня город представляет собой смешение русских и азиатских жилищ под жарким солнцем, привносящим гармонию в белые и серые тона и уравновешивающим убогость одних радостным видом других.

В Чимкенте («Зеленый город») живут сарты и ставшие оседлыми киргизы. В Центральной Азии сартом называют любого горожанина или сельчанина, ставшего оседлым земледельцем. Впрочем, таджики, единственные, кто имеет персидское, или иранское происхождение, сохраняют свое название. В долинах живут кочевые киргизы и полукочевые узбеки, и те, и другие тюркского происхождения. Полукочевники отличаются от кочевников лишь тем, что кочуют только летом, зимой они живут в деревнях.

Когда киргиз или узбек поселяется в городе или в сартской деревне, его потомки становятся сартами. Таджики говорят на персидском диалекте, а сарты — на восточном турецком.

После Чимкента пейзаж становится другим: с левой стороны на горизонте видны снежные вершины Тянь-Шаня; дорога постоянно то поднимается, то спускается; речки и ручьи пересекают ее; время от времени мы видим животных, [248] идущих на водопой. Дорога размыта дождями, и наш ямщик часто прокладывает путь по крутым склонам холмов.

Станции следуют одна за другой — это уже не одинокие домики, затерянные в пустыне, их окружают поселения. Наконец, вечером 14 марта в половине пятого, после того, как мы проехали по деревянному мосту, просто великолепному по сравнению со всеми предыдущими, нашим взорам открылся Ташкент.

Первым зданием, на котором остановился наш взгляд, была военная тюрьма. Наш ямщик спустился с облучка, чтобы прикрепить колокольчик к экипажу. Мы проехали через кирпичные ворота, перед нами уходила вдаль широкая улица, обсаженная с обеих сторон деревьями; мы проехали ее до конца.

Там и сям нам встречались симпатичные зеленые и белые домики, напоминающие парижские предместья. Мы свернули направо по широкому проспекту. Посреди тенистой площади нашим взглядам представилась бело-розовая церковь. Наша повозка останавливается перед домом, и я не верю своим глазам от радости: на доме вывеска по-французски: «Ресторан — Отель Ревийон». Француз, наш соотечественник, выходит нам навстречу. Я выпрыгиваю из повозки с такой радостью, какой уже давно не испытывала.

Свой первый визит мой муж нанес генерал-губернатору Туркестана Кауфману, который, не желая выслушивать его благодарности, очень радушно принял нас и пригласил поужинать с ним на другой день.

На следующий день в пять часов он прислал за нами машину. Когда мы прибыли в резиденцию, генерал лично встретил нас в передней; его любезное лицо, его вежливые манеры сразу же вызвали мое расположение.

Ужин был накрыт в уютной и хорошо обставленной столовой.

Среди многочисленных историй генерал рассказал нам одну, которая показывала всю жестокость азиатских характеров. Худаяр-хан, находящийся в данное время в Оренбурге, лишился отца в 14 лет. Перед тем, как занять престол, он находился под присмотром опекуна и опасался, что тот узурпирует власть. Когда хан достиг совершенолетия, опекун скрылся в горах среди горских киргизов. Поскольку мать Худаяр-хана была киргизской, а опекун был сартом, и с учетом того, что киргизы и сарты относятся друг к другу с самой искренней ненавистью, Худаяр-хану не составило труда выловить опекуна вместе с шестью сотнями его сторонников. Как еще можно поступить с этими людьми, как не отсечь им головы. [249] Именно так и поступил Худаяр-хан; но так как любая казнь — это спектакль, а, следовательно, — удовольствие, то его постарались максимально растянуть: сторонники экс-опекуна были обезглавлены один за другим на глазах их главаря, казненного последним. Такая инаугурация по случаю восшествия на престол показала, чего можно ждать от Худаяра. Он столь рьяно принялся за дело, что его несчастные подданные восприняли русское завоевание с определенным удовлетворением, оно избавляло их от местного притеснителя.

Персона у власти оказывает огромное влияние на восточные народы; «заместитель императора» Туркестана не избежал этой участи. Во время пребывания генерала Кауфмана в Санкт-Петербурге Александр II, заинтересовавшись термином заместитель императора, спросил у генерала: — Это правда, что тебя называют там Ярим Падишах? — Да, Ваше Величество. — А что это значит? — Наполовину император. — А, — воскликнул Александр II, — хотел бы я знать, на какую половину.

Погожим летним днем генерал Кауфман пригласил на ужин большое количество офицеров, вернувшихся из экспедиции в Алайскую долину, что в окрестностях Памира. Самой высокой вершине в этой местности, только что покоренной, было дано название Пик Кауфмана. Ужин проходил на открытом воздухе, поэтому приглашенные могли оставаться в головных уборах. Когда подали суп, генерал обратился к молодому полковнику инженерных войск: — Встречались ли вам высокие горы в Алае? — Да, Ваше Превосходительство. — Какая же самая высокая? — Пик имени Вашего Превосходительства, — ответил полковник, стоя по стойке смирно и держа в правой руке свой головной убор, а левую вытянув по шву брюк. Когда суп унесли, генерал вновь обратился к полковнику: — Действительно ли эти горы так удачно расположены? — Да, Ваше Превосходительство. — А какие занимают самую выгодную позицию? — Те, что окружают Пик имени Вашего Превосходительства, — ответил офицер, вновь встав навытяжку. Во время жаркого генерал обратился к нему в третий раз: — Много ли снега в Алайской долине? — Да, Ваше Превосходительство. — А где самый глубокий снег? — На вершине имени Вашего Превосходительства, — ответил офицер, по-прежнему вставая по стойке смирно.

Генерал перестал задавать вопросы, так как видел, что полковник всегда найдет способ отослать его к вершине Его же Превосходительства.

Генерал Кауфман, губернатор Туркестана, один из [250] лучших в русском генеральском корпусе, он достиг самых высоких чинов и званий благодаря личным качествам. Вспомним победу в Хиве, которую в полной мере оценят те, кто понимает, как трудно организовать снабжение армии в пустыне и сосредоточить там большое количество людей. Это поистине выдающаяся военная операция. Его кампании в Зеравшане и последние победы в Фергане, которую, говорят, он вынужден был присоединить к Туркестану, создали ему безупречную военную репутацию. Император, который его любит и ценит, доверил ему пост губернатора Туркестана. Он главный в этом регионе, имеющий право распоряжаться жизнью и смертью своих подданных, а также объявлять войну или заключать мир по своему усмотрению, он никогда не злоупотреблял своей властью и сумел завоевать всеобщую любовь.

Мы устраиваем свою штаб-квартиру в Ташкенте и ждем того момента, когда сможем отправиться в Самарканд, известный всюду как город Тамерлана, такая же святыня для мусульман, как Рим для католиков.

Теперь нам предстоит посетить традиционный, то есть старый Ташкент, и однажды солнечный днем мы пускаемся в путь на прекрасных лошадях.

Ташкент состоит из двух городов: русского города и мусульманского, или сартского. Здесь его называют именно сартским. Русский город очень симпатичный, с широкими улицами, по обеим сторонам которых посажены деревья, между которыми журчат ручьи (арыки). Поскольку очень немногие дома не окружены садом, то весь город напоминает огромный парк. Растительность там восхитительная, и деревья растут с потрясающей быстротой благодаря, конечно, разветвленной ирригационной системе.

Дом губернатора не отличается особым внешним видом, потому что строился постепенно, из года в год обрастая пристройками. Но интерьер великолепен. Гостиные, оранжереи, комнаты, убранные в местном стиле и украшенные тканями и европейской мебелью, — все это превращает жилище в настоящий дворец. Сад, открытый летом для публики, очень красив. Несколько дней в течение недели в нем играет военный оркестр.

В Ташкенте много разнообразных магазинов, многие из которых просто замечательные. Ночью город освещается керосиновыми лампами. Скорпионы, фаланги, тарантулы редко посещают русский город, но они весьма многочисленны в сартском городе. [251]

Сартский город похож на все другие города Центральной Азии. Улицы узкие, извилистые и грязные, стены домов глинобитные цвета земли, окон нет, во дворах растут большие деревья.

Базар очень большой и весьма оживленный, там можно найти всю продукцию Центральной Азии. Каждый ряд базара отдан под продажу какого-либо одного вида продукции, что позволяет легко ориентироваться в этом изобилии. Повсюду разбросаны лавочки, где пьют чай, в некоторых — разместившись на своеобразной веранде, покрытой коврами, в других — в более примитивных условиях. Иногда молодые люди исполняют песни, поражающие своей заунывностью. Иногда бродячие музыканты тоже исполняют музыкальные фрагменты, ничуть не более гармоничные. Во всем этом есть своя специфика. Но повсюду царит такая грязь, такая бесцеремонность, что все иллюзии, которые еще можно было питать в отношении сартского города, улетучиваются бесследно.

Когда мы все осмотрели, мы повернули в обратную сторону и вернулись домой, изнемогающие от усталости и опаленные жарким солнцем Востока. Если сейчас такая жара, то что же будет в июле.

V. ИЗ ТАШКЕНТА В САМАРКАНД

Голодная степь. — Колебания, вызванные черепахами. — Горы, какое счастье! — Ворота Тамерлана. — По поводу столбов. — Мы вновь встречаем даму с острым носом. — Меблированная станция. — Зеравшан. — Античный мост. — Река с двойным концом.

Когда мы собрались уезжать из Ташкента, 14 апреля, погода стояла отличная, солнце палило нещадно к середине дня. Дорога от Ташкента до Сырдарьи содержится в хорошем состоянии и оставляет приятные впечатления, на ней есть несколько мостов, — факт исключительный на дорогах Туркестана. Слева и справа тянутся сартские домишки, одинаковые и монотонные; раздетые до пояса загорелые мужчины обрабатывают землю, напевая странную для европейского уха мелодию, слова которой всегда одни и те же: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет его пророк». [252]

Возле речушек и арыков плещутся или играют загорелые дети с большими удивленными глазами. Одежда их не стесняет: большинство совершенно голые, как червяки, некоторые, наиболее стыдливые, в открытых рубашках, которые можно легко скинуть. По дороге нам попадаются многочисленные всадники, часто с женами и детьми, это киргизские семьи в поисках лучших пастбищ, бухарские евреи, цыгане, нищие дервиши на ишаках, множество телег, груженных всевозможными товарами.

Во второй половине дня мы проезжаем через старый город Джиназ, славящийся своими скорпионами и тарантулами; в двух с половиной километрах от Сырдарьи русские построили новый город с фортом, защищающим долину.

Мы во второй раз видим Сырдарью, но на этот раз это уже не инертная ледяная масса, а красивая большая река, величественно несущая свои желтоватые воды. Два парома стоят у берегов; один железный, другой деревянный; мы садимся на первый вместе с другими пассажирами, повозками, лошадьми, верблюдами. Я замечаю даже маленького ослика, которому это путешествие доставляет мало удовольствия. Переправившись на другой берег, мы минуем маленькое заболоченное озеро (Бугачикуль) и выезжаем в степь, эту известную пустыню, которую русские называют «Голодной степью». На первый взгляд, ничто не оправдывает это мрачное название, степь напоминает разноцветный ковер из множества цветов. Иногда преобладает красноватый оттенок, иногда — сиреневый или золотистый, в зависимости от того, какого вида цветов больше — тюльпанов или иных полевых растений. Восхитительная картина. Мы с радостью рассматриваем этот непривычный для нас пейзаж. Никогда еще степь не представала перед нами в таком соблазнительном виде, до сих пор она расстилалась перед нами бескрайним грустным снежным покрывалом. А сейчас она надела свой праздничный наряд и утопала в многоцветье красок до самого горизонта, от которых невозможно было оторвать взгляд.

К вечеру мы прибыли на станцию Малекская, которая имеет и второе название — Первый колодец. Это солидное сооружение с башнями по флангам, вполне способное вынести вражеский натиск. Там расквартирован маленький русский гарнизон. Комнаты чистые, постели покрыты навощенной тканью.

На следующий день в шесть часов утра мы вновь трогаемся в путь. Степь по-прежнему прекрасна, но она сменила [253] наряд на более строгий. Появляется растение, очень похожее на наш анис, с густой листвой и гроздьями больших желтых цветов.

Внезапно происходит какая-то перемена, степь колышется, как море, по травам пробегают волны, при этом ни малейшего ветерка. Ставлю один против тысячи — не угадаете причину. Это мириады черепах, которые прогуливаются во всех направлениях и радуются возможности погреть под солнцем свой панцирь.

В небе царят орлы, иногда они так низко планируют над нами, что мы слышим, как они хлопают крыльями. Эти крупные корсары разнообразных цветов — серого, коричневого, рыжеватого, иногда с белыми вкраплениями — специально пикируют с небесной высоты, чтобы разжиться черепахой на обед.

Дальше степь уже выжжена солнцем, становится значительно жарче, густая пыль портит дорожные впечатления. Мы следуем вдоль небольших прудов, по берегам которых торжественно прогуливаются громадные журавли. Нам встречаются также дикие оранжевые гуси, одна из разновидностей бекасов и хорошенькие трясогузки, похожие на тех, что разгуливают по улицам Ташкента, как это делают у нас голуби. На станции мы впервые замечаем постоялый двор, единственный оазис, да и тот искусственный, в этих местах с весьма унылой природой, которая расцветает утром и вянет уже к вечеру.

Станция находится около колодца, который в целях защиты от солнца окружен очень широкой и высокой кирпичной кладкой, напоминающей суживающийся кверху сырный колпак. Там путешественники могут напоить своих лошадей, хотя вода солоновата. Были же они хотят напиться сами, то должны сначала прокипятить воду. Именно за этим занятием мы и застали почтенных мусульман, которые, не проявляя никакого нетерпения, лежали на земле в ожидании того момента, когда вода станет готовой к употреблению.

К четырем часам мы проехали через маленький город Джизак, пересекли реку Санзар, которая приходит сюда из Зеравшанского округа. Наконец, мы оказались в горах. Пейзаж резко изменился и стал очень живописным; мы вздохнули с облегчением, оставив позади раскаленную степь и получив возможность глотнуть свежего горного воздуха. Перед нами горный поток. Его русло настолько извилисто, что мы пересекаем его, по крайней мере, восемь [254] или десять раз, прежде чем добираемся до ворот Тамерлана — того места, где прошел великий завоеватель.

Ворота Тамерлана! Сколько воспоминаний вызывает этот проход, через который двигался самый опустошительный из всех известных в истории людской вал! Сколько крови пролито на этих мирных холмах и в долинах такими неторопливыми всадниками, передвигавшимися неспешным и правильным аллюром!

Не будем углубляться в историю и вспомним, что эти благословенные края были вновь залиты кровью сражающихся. Тоже самое солнце осветило западное войско, пришедшее взять реванш у этих неспешных восточных всадников, еще раз превратившихся в яростных бойцов. Они оказались менее удачливыми, чем их предки, и были вынуждены отступить перед более совершенным оружием, которым располагала наша цивилизация.

Внезапно долина сузилась и перед нами с обеих сторон дороги выросли две огромные скалы, разделенные достаточно большим пространством. С левой стороны маленькая речушка омывает камни этих врат. Справа мы замечаем квадратный камень, испещренный надписями. Он кажется вставленным в эту огромную скалу. Мой муж спешился, чтобы рассмотреть буквы на камне. Никому еще не удалось понять написанное, хотя многие ученые уже предлагали свои трактовки. В то время как г-н де Ужфальви пытается раскрыть загадку азиатского сфинкса, я наслаждаюсь видом ворот, которые, кажется, специально распахнула сама природа. Имеющие большую высоту, чем ширину, они кажутся озабоченными перспективой, поскольку их бесформенные каменные громады находятся в гармонии с горами; складывается впечатление, что природа захотела приготовить Тамерлану вход, достойный его славы великого завоевателя.

Красавцы орлы свили гнездо на недосягаемой высоте и гордо парят над нашими головами.

Изучив надписи, г-н Ужфальви выпряг одну лошадь из тарантаса, оседлал ее, пересек речушку с левой стороны, спешился и вошел в грот, расположенный при входе в гигантской скале. Вскоре он вышел оттуда, разочарованный: эта пещера не была глубокой и не имела другого выхода.

Ворота Тамерлана приковывают наше внимание на протяжении какого-то времени, и мы не без усилия отрываемся от их созерцания, чтобы продолжить наш путь. [255]

На склонах и на дороге нам по-прежнему попадается множество черепах и бесконечное число ласок, этих «дамочек с острым носом», таких хорошеньких и бесстыдно непосредственных в своих желтых и черных нарядах.

Мы провели ночь на станции Сарайшик, расположенной в живописной долине, с правой стороны ограниченной горами Вудина, с левой — горной грядой Зеравшан, сзади — снежными вершинами Музабеля. Великолепное зрелище!

В пять часов утра мы уже были на ногах и, выпив чаю, двинулись в путь с первыми лучами солнца. Стояла самая благоприятная погода для путешествия. Солнце затянуто дымкой и до нас сквозь облака доходит его мягкое необжигающее тепло. Долина широкая, повсюду пасутся стада, животные упитанные и красивые. Но до самого горизонта ни одного дерева! А я так люблю деревья. Одному Богу известно, как я хотела их видеть в бескрайних степях от Орска до Терекли! Зато мне дано созерцать деревянные столбы, выкрашенные в государственные цвета России, установленные на специальные каменные постаменты весьма оригинальной конструкции, точно указывающие каждую версту.

Я вспоминаю добрым словом генерала Абрамова, бывшего губернатора Самарканда. Это чиновник в целом сделал немало для своей губернии. Теперь он назначен губернатором Коканда и, я уверена, что и там он будет таким же хорошим администратором, как на прежнем месте.

Когда мы достигли плато, мы почти внезапно оказались перед достаточно крупным фортом, расположенным у моста, первого каменного моста, увиденного нами в Центральной Азии. Он дал название станции (Каменный мост, или Тачкуприк).

При въезде местность полностью меняется. Перед нами красивые сады, деревья, небольшие поселения (кишлаки), убогий вид которых контрастирует с природным пейзажем, делающимся все живописнее. Мы переправляемся через довольно большие речки, которых здесь немало. Создается впечатление, что система ирригации здесь хорошо налажена. Мы видим поля, засеянные рисом и ячменем, вспаханные земли, и все это в окружении великолепных деревьев, которые здесь называют карагачами, это одна из разновидностей вяза с очень прочной древесиной, можно сказать, что это туркестанский дуб. Вдали, в просветах между деревьями, видны хребты Тянь-Шаня, чьи снежные вершины время от времени серебрят слабые лучи солнца. Оно все [256] заметнее. Иногда оно скрывается, а затем появляется вновь за горными вершинами, все более высокими и заснеженными. Наконец, мы прибываем на последнюю перед Самаркандом станцию, опьяненные живописностью пейзажей. Дорога очень хорошая, местами вполне сопоставимая с шоссе; она мне напоминает наши старые французские дороги. Когда вспоминаешь, что весь этот район был сплошной заболоченной местностью и был осушен за пять лет, не можешь не признать, что русские проделали огромный объем работы; все, что вокруг, результат их труда, кроме громадных и очень красивых деревьев, которые они сумели сохранить и посадить новые.

Станция Джимбай, несомненно, самая лучшая. Она находится на небольшой возвышенности, симпатичная лестница ведет в вестибюль, у каждого путешественника своя отдельная комната, что является неоспоримым преимуществом, и комнаты обставлены мебелью.

Мы едем по прекрасной дороге, и Зеравшан возникает перед нами одновременно с античным мостом (Гамане-Мелик), еще крепкие своды которого свидетельствуют о гениальности неизвестного архитектора. Остатки сооружения гордо поднимаются на противоположной стороне горы, у подножья которой Зеравшан несет свои воды, как выясняется, совсем неглубокие. Эта река берет свое начала у одноименного ледника. В своем верхнем течении она берет курс на запад. Начиная от Пянджакента, в шестидесяти верстах от Самарканда, она достигает наибольшего полноводья и ее воды хватает для ирригации всей долины до самой Бухары. Именно с помощью этой реки генерал Кауфман удерживает в подчинении бухарцев, ведь достаточно повернуть ее русло, чтобы обречь жителей на неурожай и голод. Без преувеличения можно сказать, что эта река — армия, к присутствию которой жители Бухары взывают и исчезновения которой боятся. Окружающие ее горы известны под именем Туркестанского хребта, а также как Зеравшанские и Гиссарские горы.

В принципе, притоки этой реки не увеличивают ее полноводья, все они уходят на полив полей, огородов и, в особенности, садов. Человек испытывает большую потребность в воде в этом регионе, где осадки часто не выпадают по девять месяцев в году. К тому же наличие реки играет роль в формировании поселений. Река или ручей, протекая через населенный пункт, обретают то же самое название или, наоборот, дают свое имя близлежащей [257] деревне. Одно только таяние снегов увеличивает объем воды в реках. Можно сказать, что это настоящие горные потоки, поскольку Зеравшан, например, течет с невероятной скоростью и оглушительным ревом среди высоких гор, срывающихся в пропасть.

Зеравшан (Согд — в средние века) переводится с персидского как «Сеятель золота». Такое название вполне оправдано, так как река несет в великолепную долину жизнь и плодородие.

Вскоре мы поднимаемся на холм, оставив слева взвышенности Чупан-Ата («Хозяин пастухов»), и уже отсюда по растущему числу домов и садов ощущаем приближение Самарканда, изумительного, священного города, во имя сохранения которого бухарский хан отдал свою столицу. Этот город — цель нашего путешествия, и уже надалек момент, когда мы сможем полюбоваться его былым величием.

Мне кажется, что наша повозка движется слишком медленно. Стремительно спускаясь, мы чуть не задавили мусульманина, его флегматичность чуть не подвела его, но Магомет его спас. У римлян встретить или раздавить мышь или крысу считалось плохим предзнаменованием. Страшно представить, что могло бы произойти — и поделом — если бы мы задавили мусульманина.

VI.

Въезд в Самарканд. — Крепость. — Размещение. — Мечеть Гур-Эмира, могила Тамерлана.

Мы еще не пришли в себя от спуска, как наш экипаж уже въехал в Самарканд. Мы пересекли первую встретившуюся нам площадь с такой скоростью, что я едва успела заметить развалины дивной мечети.

Мы галопом подлетели к воротам цитадели. Эта крепость известна тем, что несколько русских из последних сил держали здесь оборону и были освобождены благодаря подоспевшему подкреплению, посланному генералом Кауфманом. Она была наполовину разрушена, но ее восстановили от основания до макушки по сохранившемуся образцу.

Все это удалось увидеть на бегу, поскольку наш ямщик был страшно горд представившейся возможностью показать свои таланты кучера и мчал нас тройным галопом. Он [258] подвез нас к дому, который генерал Иванов, новый губернатор Самарканда, любезно предоставил в наше распоряжение.

Наше временное пристанище было обставлено скромно, но казалось дворцом для бедных путешественников, привыкших на протяжении длительного времени довольствоваться малым.

Мой муж сразу отправился с визитом к губернатору, но он, ксожалению, отсутствовал, затем к барону А.., который принял его очень любезно и пригласил к себе на вечер.

Баронесса А.., совсем молодая женщина, вступившая в брак менее двух лет назад. У нее грудной ребенок. Будучи уроженкой Швеции, она, как и большинство ее соотечественниц, высокая и светлая. Она и ее муж принимали нас, как близких родственников, и, не слушая наших возражений, настояли, чтобы мы ежедневно обедали и ужинали у них. Мы согласились, и должна заметить, что поступить как-либо иначе было бы для нас весьма затруднительно. Ведь о гостиницах не приходится и думать, их просто нет ни одной, даже самой захудалой. Караван-сарай подходит только местным путешественникам.

Этот караван-сарай представляет собой большой двор, где складывают все товары, предназначенные для продажи. Двор окружен крытыми галереями, в которых размещаются для отдыха путешественники. Им достаточно иметь легкое одеяло, чтобы чувствовать себя вполне комфортно. А мы и через месяц вряд ли привыкли бы.

На следующий день губернатор Иванов пригласил нас на ужин. Его дом в Самарканде был действительно очень комфортабельным: комнаты были большими и красивыми, и хотя эта резиденция не могла соперничать по уровню комфорта с домом ташкентского генерал-губернатора, она вполне могла составить ему конкуренцию в отношении фасада.

Через день после нашего прибытия в Самарканд и после того, как мой муж нанес визиты всем представителям русской администрации, мы решили осмотреть окрестности, чтобы посетить знаменитые мечети этой религиозной столицы Центральной Азии. Мы наняли повозку на месте.

Тенистые дороги в старом городе, построенные и поддерживаемые русскими в прекрасном состоянии, очень красивы.

Прежде всего мы посетили могилу Тамерлана в мечети Гур-Эмир, расположенной рядом с русским городом. [259] Чтобы попасть туда, нам пришлось пересечь узкую улочку с довольно уродливыми глинобитными домишками, которые находятся в нелепом контрасте с теми красотами, которые мы затем увидели. Помимо мечетей и ханских дворцов, бесполезно искать в Центральной Азии образцы красивой архитектуры. Конечно, глина или высушенные на солнце кирпичи из земли, смешанной с соломой, — главный строительный материал для жилых домов, не обладают достаточной прочностью для возведения солидных зданий.

Пройдя под сводом, завершающимся минаретом, мы оказались в мечети с замечательным куполом. В центральном зале покоится великий монгольский завоеватель вместе со своими сыновьями и своим святым наставником. Расположенный посередине красивый черный камень — нефрит, покрытый изречениями, установлен над склепом с останками Тимура. Пять могил окружены мраморной галереей. Стены покрыты плитами из яшмы с орнаментом и изречениями. Четыре помпезные ниши, украшенные орнаментом, образуют купол. Пол выложен камнем. Небольшая колонна установлена в направлении Мекки. Строгий интерьер в контрасте с разноцветными красками фасада мечети создает именно то общее впечатление от ансамбля, которое и должно возникнуть. Темная лестница ведет в склеп, где под надгробными камнями находятся сами могилы. Этот склеп с саркофагами из выбеленной известью земли соответствует верхним этажам. Справа от центрального зала находится склеп, в котором похоронены жены и дочери Тамерлана, всего восемь могил разных размеров. С каждой стороны поднимаются две полые колонны, выложенные глазурованными фаянсовыми плитками и заключающие в себе витую лестницу, полностью разрушенную. Орнамент на колоннах такой же, как и на фасаде здания, неподалеку находится дверь, похожая на дверь мавзолея, на которой сделана надпись: «Построено смиренным рабом Магометом, сыном Махмута из Испагана». [260]

VII.

Медресе. — Минареты. — Производство бумаги. — Хвост павлина. — Восклицания о Самарканде. — Продавцы льда. — Хейн и йок. — Общий вид городов Центральной Азии. — Две борзых. — Тилла. — Афганец. — Прокаженные нищенки. — Сарты. — Ходжа Ахрар. — Брат г-на Мирского. — Пуллад-хан. — Могила жен Тамерлана. — Крепость. — Трон.

Мы вновь садимся в повозку. По широкой оживленной улице, на которой находится множество разнообразных магазинов и лавочек, мы подъезжаем к центральной площади Самарканда — Регистану, самой красивой площади в Центральной Азии. Русские ее вымостили и украсили большими канделябрами. Неподалеку находится стоянка повозок. Это единственная в Центральной Азии площадь правильной формы. На ней находятся здания трех огромных медресе: Тиллакари, Ширдар и Улугбек, два последних стоят друг напротив друга, а первое — слева в центре ⁴. Это великолепные руины прошлого, особенно третье, несмотря на то, что стены его обветшали и утратили устойчивость. Стены всех трех медресе покрыты глазурованными плитками. В каждом здании имеется обширный внутренний двор, обсаженный по краям красивыми деревьями и окруженный кельями, которые служат классами и жилыми комнатами муллам.

Название Тиллакари означает «золотая работа», и, действительно, золото заметно на глазурованных кирпичах, на которых доминирующим цветом является бирюза. Такой орнамент, должно быть, выглядел великолепно в лучах солнца на фоне бирюзового неба. Вообще бирюза — самый любимый в здешних местах камень, можно даже сказать, что здесь все бирюзовое — камни, небо и даже памятники.

В этом медресе один достаточно молодой мулла показал нам, как пишут его ученики. Их бумага совсем не похожа на нашу. Она бывает трех видов: гладкая, промасленная и клейкая. На гладкой пишут с помощью маленькой остро заточенной деревянной палочки, промасленная используется вместо стекол в окнах, а из клейкой делают конверты. Бумага изготовляется в основном из хлопчатобумажного тряпья, которое скупают за бесценок на базаре. Его не сортируют, однако цветные тряпки используются предпочтительно для изготовления голубой бумаги, которая идет на обертки.

В процессе изготовления используются следующие [261] инструменты: трамбовка, приводимая в движение водяными мельницами, цилиндр с двумя закрепленными зубцами, перед которыми установлены два рычага с опорой на перекладину, ванны, в которых осуществляется промывание в три этапа, сбивалка, рамка и сетка. Три последних инструмента применяются для аппретуры. Основа (линейка) делается из нитей lasiagrostis splendens, местное название «ши» («шиа»). Для просушивания бумагу закрепляют вдоль гладко оштукатуренных стен с южной стороны. В жару листы высыхают очень быстро.

Здание медресе Тилла-Кари было построено в 1020 г. (1618), в нем пятьдесят шесть комнат, в которых живут сто двенадцать мулл. В левом крыле находится мечеть с высоким куполом и мраморной лестницей для имама.

Эти медресе обладают неотчуждаемой собственностью, вакуф, полученной от Ялантоша и расположенной к юго-западу от города Катта-Курган. Два медресе, Тиллакари и Ширдар, имеют двадцать пять лотов земли (одиннадцать тысяч танапов) ⁵, восемь магазинов и годовой доход в тридцать восемь тысяч тенга (30 400 франков). Верхняя часть дверей медресе Ширдар украшена изображением двух львов или, скорее, двух тигров (глазурованные плитки), которые и дали название медресе. Ширдар означает «два льва», но было бы точнее написать «два тигра», так как лев не особенно известен в Центральной Азии, и в местном языке существует лишь одно слово для обозначения обоих видов животных. Фасад богато украшен мозаикой из разноцветных фаянсовых плиток — зеленых, голубых, белых и красных. Медресе было построено в 1010 г. (1601) Ялантошем-Бахадуром.

Из центра внутреннего двора видны три части здания с достаточно высокими крытыми галереями, между которыми на двух этажах видны кельи мулл. В медресе шестьдесят четыре комнаты, в каждой из которых живут по два муллы.

Третье медресе, носящее имя Улугбека, имеет, как и Ширдар, два минарета поразительной высоты и элегантности, имеющих наклон. Угол наклона настолько значителен, что невозможно пройти вблизи от них, не испытывая чувства страха. Обе башни отделаны глазурью гораздо более высокого качества, чем наши лучшие потрескавшиеся глазури. Медресе Улугбека значительно меньше первых двух и имеет только два этажа; в нем только двадцать четыре комнаты и сорок восемь мулл. Позади находится мечеть, [262] которая была разрушена, а затем восстановлена. Потолок деревянный с деревянными же тонкой резьбы колоннами.

Во время посещения медресе Улугбека мы вошли в одну из комнат, где старый мулла с белой бородой угостил нас миндалем, фисташками и сартским хлебом. Эти комнаты похожи на подземелья, так как свет проникает туда лишь через дверь. Широкий деревянный топчан, покрытый кошмой (войлоком), служит мулле кроватью. В стенах, в разных местах, сделаны ниши, в которых сложены вперемежку святые книги и сухофрукты. Мой муж купил там очень оригинальную табакерку, сделанную из чего-то, похожего на высушенную тыкву. Доходы этого медресе гораздо более низкие, чем у первых двух. В его распоряжении лишь один лот (четыреста танапов) земли, два базара, двести одиннадцать магазинчиков, семьдесят один ремесленный инструмент, то есть в целом три тысячи девятьсот пятьдесят тенга (3 160 франков) годового дохода.

Оба медресе были построены в глубокой древности, но великолепная глазурь, которой мы восхищаемся, посещая развалины, дошла до нас из гораздо более поздней эпохи. Улугбек был внуком Тамерлана и имел славу великого астронома. Каким же красавцем представал Самарканд взгляду этого ученого принца, когда он смотрел на этот струящийся глазурью город с высоты стройных, устремленных ввысь минаретов!

Увидев эти глазурованные кирпичи и многочисленные фотографии, привезенные г-ном Ужфальви из Самарканда, известный скульптор г-н Эмиль Солди восстановил, основываясь на своем артистическом воображении, величие и красоту Самарканда времен Тимура.

«Разве вы не видите нечто, напоминающее мираж, этот огромный город, чьи сооружения с низкими и массивными террассами выдвигают вперед ансамбль гигантских зданий со сверкающими, подобно бриллиантам, стенами, устремленными ввысь, к сияющим небесам, с дерзновенностью готических соборов, сочетая гордость и неприступность главной башни замка. Их массивность становится еще более притягательной, когда видишь, что их венчают маленьке грациозные купола и окружают легкие сверкающие минареты.

Это Самарканд, великолепный, священный, богатый, столица Тамерлана» ⁶.

Мы, кто видит лишь слабый отблеск былого великолепия, испытываем вновь те же чувства, которые испытал Марко Поло при виде этого несравненного города. [263]

Сколько воспоминаний пробуждают в нас эти руины! Именно здесь великий македонец осквернил свою славу, убив собственной рукой одного из ближайших своих друзей во время преступного разгула. Это здесь Чингисхан собрал в единый кулак свои потрясающие войска, чтобы подчинить Восток и Запад своему военному гению. Через этот город прошел Марко Поло, один из самых известных исследователей эпохи Средневековья, чтобы придти ко двору умнейшего Хубилая. И наконец, именно Самарканд избрал своей резиденцией великий хромой, которого история называет Тимуром. И именно в этом городе он устроил массовую резню, наслаждаясь ароматными фруктами долины Зеравшана.

Правитель — деспот, и завоеватель — зверь,
Вокруг него одни мерзавцы, чернь,
Холуи, дан язык которым лишь для того.
Чтобы лизать сапог монарший.
Облитый лестью за неискупимый грех,
Восславленный поверженными в прах
И возносимый теми, кто растоптан,
Он жил, купаясь в лести и гордыне,
Жестоким играм и забавам предаваясь,
Не избавлявшим от тоски и скуки,
Владевшей обожаемым злодеем.

Сколько перемен произошло со времен создания необъятной колонии, со времен возникновения универсальной империи монгольского завоевателя до наших дней всеобщей скуки и упадка! Все эти восхитительные памятники постепенно разрушаются, а скептичный и апатичный мусульманин и пальцем не пошевелит, чтобы попытаться остановить разрушительную силу времени, которую он называет фатальной. Как и раньше, он целыми днями сидит на корточках у порога своего жалкого жилища, курит и греется на солнце, созерцая в тишине ежеминутно происходящие перемены. Эти самые люди, которые мирно беседуют и обмениваются всякой всячиной с русскими солдатами, готовы перерезать им горло при первой же возможности, потому что мы все для них лишь иностранцы, неверные, которых можно в любой момент швырнуть на съедение собакам. Несмотря на их явную услужливость, они нас презирают и смотрят на нас с высоты своего неподражаемого безразличия.

Когда мы вышли со двора медресе Улугбека, мы [264] увидели, что посреди площади несколько сотен мусульман весьма оживленного вида сидят вокруг одного человека, рассказывающего им легенды. Они слушали внимательно и выражали свое одобрение кивками головы. Уличные торговцы делали мороженое из льда и меда, и за три четверти копейки можно было освежиться (в Самарканде, как и в Ташкенте, льда много, и он не дорог; на десять копеек или тридцать пять сантимов можно купить килограмм льда, соседние горные вершины являются надежными поставщиками). Другие, прислонившись к стене, доверили свои головы брадобреям; для правоверного мусульманина обрить голову — очень важная процедура, существует заповедь, и никогда местный житель не осмелится ее нарушить, отрастив волосы. Татары, позволяющие себе такую вольность, уже наполовину обрусели; возможно, именно в связи с этим обычаем магометане всегда носят маленьку шапочку, которую называют тюбетейкой. Г-н Ужфальви взял у торговца несколько монет достоинством в три четверти копейки, а ему дал взамен пятнадцать копеек; торговец, несмотря на обычную флегму, не смог скрыть удивления. Мой муж спрашивает у всех прохожих, кто они — узбеки, таджики или киргизы, если его предположение оказывается верным, прохожий отвечает hein (да), а если нет, то yоk (нет).

После того, как мы осмотрели все плошади, все памятники, изучили эту пеструю толпу в разноцветных халатах, тюрбанах и тюбетейках, колыхавшихся под солнцем, всю эту странную и живописную картину, навсегда запечатлевшуюся в нашей памяти, мы повернули к дому, рассуждая о том, каким был Самарканд в те времена, когда все эти памятники были во всем своем блеске и величии. Несомненно, город мог претендовать на титул короля азиатских городов. При этом не следует проводить параллели с европейскими городами, у него с ними нет ничего общего. Как правило, восточные города выглядят большими деревнями, расположившимися вокруг центра, где сооружена крепость, окруженная широким кольцом садов. Все такие города похожи между собой по форме, отличаясь лишь размерами. Центром города всегда является крепость, находящаяся обычно на искусственном возвышении и окруженная рвом и достаточно высокой зубчатой стеной из гончарной глины. Интерьер крепости (кухундуз) составляют сооружения и укрытия, в которых жили раньше бек, солдаты и многочисленные жители. Вокруг крепости с трех сторон располагаются предместья с многочисленными въездными воротами. Улочки узкие, извилистые [265] и проходят меж двух параллельных линий стен, поскольку все окна домов выходят во внутренние дворы. Почти нет садов, даже отдельные деревья встречаются нечасто. И только в крупных городах вокруг базара есть улицы, образованные домами, а не заграждениями. В таких местах цена на земельные участки очень высока, что не дает возможности строить большие внутренние дворы.

Современная мечеть представляет собой, как правило, крытую галерею с высокими деревянными колоннами и ярко расписанным потолком. Рядом с галереей имеется обычно еще одна мечеть для больших праздников и проведения служб в зимнее время. Оживленными бывают лишь улицы, прилежащие к базару. Лишь там ощущается жизнь и дыхание города, все остальная часть выглядит вымершей, поскольку жители проводят весь день у себя дома. Медресе всегда находятся неподалеку от базара. Все они квадратной формы и имеют внутренний двор. Частные владения окружены глиняным забором и включают в себя несколько дворов и построек. В наиболее крупных имеется квадратный бассейн, вокруг которого растут большие деревья. Пояс садов, обрамляющий собственно город, в десять раз больше самого города. Улицы, расположенные между садами, более широкие. Домов практически не видно, только глиняные стены вокруг садов.

Убогий вид азиатский городов должен был еще более подчеркивать красоту и элегантность мечетей Самарканда.

В тот день мой муж выбрал из дюжины принесенных ему щенков двух, самых хорошеньких, я таких еще никогда в жизни не видела. Это редко встречающаяся порода даже в Самарканде. Короткошерстные борзые (тази) среднего роста. У них большие уши, шерсть на хвосте и лапах очень длинная. Самец имел сероватый окрас, очень редко встречающийся, а самка была цвета кофе с молоком. Оба совсем молодые. Их предложили моему мужу за семьдесят золотых тилла, что примерно равно двумстам восьмидесяти рублям, а продали за четверть цены ⁷. Эта разница в начальной и конечной цене красноречиво показывает, как важно умело вести торг. Известно, что азиатский торговец отличается жадностью и алчностью, к этим его свойствам следует добавить, причем и вне коммерции, такие, как трусость, малодушие, жестокость и лицемерие, присущие всем городским жителям, отличающимся при этом и ярко выраженной угодливостью.

Тилла — это сартская золотая монета, равная четырем рублям. Она красива и хорошо отчеканена. Сделка [266] состоялась при помощи одного афганца, состоящего на службе у генерала Абрамова. Это великолепный типаж, делающий честь этой расе: большие карие глаза, сильные и энергичные черты лица. Густая черная борода придает ему суровый и неприступный вид. Прибавьте к этому пояс с несколькими кинжалами. Поскольку он не брал денег, мой муж вручил ему в качестве презента или чаевых (силао) кошелек из русской кожи, сделанный в Ангии; он был в восторге. Слово «силао» всегда производит хорошее впечатление, оно звучит повсюду, все требуют какой-нибудь презент за малейшую услугу.

По дороге, ведущей к крепости, русские построили очень красивое здание школы. Так как я во второй раз увидела женщин с детьми на руках, которые просили милостыню, я спросила у моего очаровательно провожатого, русского офицера, князя М…: — Нет ли у них какой либо профессии. Он ответил: — Нет, это больные». — Больные? Но у них здоровый вид. — И тем не менее они больны, так как страдают проказой, и не могут приближаться к другим жителям города, поэтому они живут милостыней. У этих женщин специальный головной убор, по которому их легко отличить от всех остальных. У них на голове белая косынка, закрывающая лоб и ниспадающая широким концом сзади. Они живут в маленькой деревне в отдалении от города, вступают в браки с такими же больными, имеют детей и образуют таким образом специальные колонии прокаженных. Возможно, было бы актом милосердия запретить эти жуткие брачные союзы, которые увековечивают болезнь, перед которой медицина бессильна. Вид таких больных вызывает мороз по коже. Я знала о прокаженных из Евангелия и из трогательного произведения Ксавье де Мэстра. Мне показалось, что я перенеслась в средневековье. Глядя широко раскрытыми глазами на эти отбросы человечества, я задавалась вопросом, не может ли их заразная болезнь передаваться жителям Самарканда через ирригационные каналы, в которых все мусульмане совершают свои омовения и которые орошают сады во всех домах и наполняют общественные бассейны. Страшно подумать, что можно выпить воду, в которой мылся прокаженный!

В этот момент я заметила, как в одном из арыков, текущих по обеим сторонам широкой улицы, ведущей к городским воротам, плещется стайка беззаботных ребятишек. У городских ворот арык переходит в широкий и большой ров, а вдалеке видны сартские дома.

Часто случается, что неимущие сарты нанимаются [267] прислугой в русские дома, но они нечистоплотны и ленивы, однако, невзирая на эти недостатки, их, в том числе и тартаров, предпочитают русской прислуге благодаря их абсолютной трезвости. Платят им мало, и все равно это всегда больше, чем сделанная ими работа. Сарты чаще всего едят свою пищу, так как им претит христианская еда. Наш сарт, например, принимал от меня только черный кофе и отказывался от любой другой еды. В один из последующих дней мы в сопровождении князя М... отправились на могилу ходжи Ахрара в медресе, расположенное в семи километрах от города.

Мы выехали за пределы Самарканда, миновав могилу Тимура и проехав через квартал, окруженный высокой зубчатой глиняной стеной. К ходже Ахрару ведет очень красивая дорога вдоль великолепных широких улиц. Перед главным входом в медресе находится довольно большая площадь. С левой стороны — вход в очаровательный парк, в котором растут вековые чинары, обрамляя небольшой пруд. В глубине, слева, посреди ржаного поля находится могила святого Ахрара. Мы удивились, увидев поле ржи в медресе. Под могильными камнями покоится прах самого ходжи и членов его семьи. Самый большой камень установлен над могилой святого. Священнослужители утверждают, что им удается поддерживать у могилы вечный огонь, но в тот момент, когда мы там были, огонь не горел. Позади этой монументальной могилы находится обширное кладбище, где похоронены все те, кто относят себя к почитателям святого Ахрара. Затем мы вернулись и прошли вдоль большого здания с крытыми галереями, где молятся верующие, прохаживаются муллы и следуют за нами дети в надежде получить от нас несколько копеек. В низкой комнате, которую легко можно назвать норой, человек двадцать детей учатся читать. Они сидят на земле вдоль стены и повторяют вслух отрыки из Корана, которые им зачитывает мальчик постарше. Здание облицовано великолепным глазурованным кирпичом. Мне бросается в глаза один кирпич совершенно особенного темно-зеленого цвета. Мы входим через низкую дверь во двор старинного здания медресе; этот двор похож на дворы медресе Тиллакари и Ширдар. Именно памятники в Самарканде отличаются особой фигурной кладкой глазурованных кипичей вдоль стен и орнаментом. Особенно красива цветочная мозаика, я больше нигде не встречала ничего подобного. Голубой, оранжевый и ярко-зеленый цвета гармонично сочетаются с нежно-розовыми лепестками распустившихся цветов; я еще [268] нигде не встречала такого разнообразия форм в сочетании с таким богатством красок. Таджикский мальчик отколол для нас симпатичный образец, который украсил, к большой радости моего мужа, его коллекцию керамики.

Когда мы двинулись обратно, наш гид г-н Мирский рассказал нам историю о своем несчастном брате, которого кокандцы взяли в плен и убили во время последней русской кампании. Два офицера и двенадцать казаков столкнулись на равнине с отрядом из пятисот или шестисот кокандцев. Русские успели соорудить укрепление и вести из него оборонительный бой в течение четырех дней. Кокандцы, возглавляемые знаменитым узурпатором Пулад-ханом, подтащили пушку и обстреляли из нее горстку русских. Десять человек были убиты на месте. Оставшиеся в живых, среди которых были офицер Мирский и еще двое солдат, попали в руки этих одержимых. Они погибли самой страшной смертью — были заживо разорваны на части. Именно таким способом подлые и кровожадные местные вояки признают отвагу врага. Подлость и жестокость всегда идут рядом и свидетельствуют о вырождении народа. Абдурахман-Афтобачи, глава кара-киргизов, причинил русским отрядам столько вреда, сколько мог, на протяжении всего периода военных стлокновений, но он выдавал несчастным пленным хлеб и чай. Этот акт великодушия обернулся для него смещением и гонениями со стороны жестокого кокандского военачальника. Киргизы, как и горцы Шахризаба, всегда вели себя как смелые и честные воины, а не как дикие звери. Генерал Скобелев отомстил за все эти преступления, когда взял в плен Пулад-хана. Приговоренный к казни через повешение, этот ничтожный хан требовал отменить приговор на том основании, что никто не может посметь применить к нему, знатному хану, такое наказание, Скобелев ответил: «Между таким ханом, как ты, и последним негодяем нет никакой разницы». И, невзирая на свое высокомерие, хан был немедленно вздернут на площади Маргелана в присутствии довольно большой толпы, с любопытством ожидавшей момента, когда хан покажет им язык.

Мы посетили могилу жен Тамерлана на площади Биби-ханум в двух шагах от мечети. По расположению она очень напоминает могилу Наполеона I в парижском Доме инвалидов, но это совершенно случайное сходство, купол обвалился и продавил свод мазара. Русские взяли на себя труд расчистить завал. Цветная мозаика на стенах — зеленого, голубого, белого цвета — просто замечательная. [269]

Оттуда мы вернулись в крепость, чтобы осмотреть дворец эмира, переоборудованный в настоящее время под госпиталь. Посреди большого двора стоит Коктач, трон эмира, из сероватого мрамора, покрытый орнаментом. Эмир восседал на нем, наезжая в Самарканд, чтобы вершить дела. И какие дела! Те, кто навлекал на себя монарший гнев, подвергались самым жестоким и необычным пыткам, какие только можно себе представить. По приказанию эмира в земле были вырыты большие ямы в форме груши, туда сажали провинившихся. Довольно часто они проводили там многие месяцы. Ямы засыпали землей, чтобы сковать движения несчастных. Им бросали что-нибудь из еды — ровно столько, чтобы они не умерли с голоду. От этих ям, где скапливались нечистоты и множились паразиты, исходило зловоние, они были очагами эпидемий, что не вызывало ни малейшей озабоченности со стороны апатичных мусульман. Нам повстречался в Ташкенте блестящий русский полковник, владетельный князь Шахрисяба, который провел два месяца в одной из таких азиатских тюрем.

Возле этого каменного трона, не голубого, как писал известный путешественник Вамбери, а серого, мы замечаем отверстие, куда просители опускают денежные подношения.

Двор окружают крытые галереи. Многочисленные залы и комнаты выполнены в хорошем архитектурном стиле. Это, как обычно, сводчатые потолки с консолями и углублениями по углам, что очень напоминает готическую архитектуру.

Выходя из крепости, мы замечаем слева могилу русских, погибших во время знаменитой обороны Самарканда от противника, в двадцать раз превосходившего численностью защитников.

1876-1878 / Marie de Vjfalvy-Bourdon. V. D’Orenbourg а Samarkand, Le Ferghanah, Kouldja et La Sibérie Occidentale. Impressions de voyage d’une parisienne. // Le Tour du Monde, Nouveau journal des voyages. Hachette, 1879. 1er semestre, p. 1-33.

Комментарии

1. См. тома III, VI, XI, XII и XV.

2. К моменту нашего отъезда эта железная дорога действовала лишь несколько дней.

3. Сейчас, когда эти страницы находятся в печати, мы получили две фотографии мечети Хазрет, мы опубликуем гравюры с них в одном из ближайших номеров журнала.

4. Известно, что медресе — это школа, в которой дети получают полноценное образование, каким оно видится мусульманам, с преподаванием таких предметов, как изучение Корана, религиозные институты и так далее.

5. Один танап равен восьми тысячам ста квадратным аршинам, а аршин равен семидесяти одному сантиметру.

6. L’Art au musйe ethnographique (Искусство в этнографическом музее): Персидское искусство, глава 2. — L’Art, иллюстрированный еженедельник, № 193, от 8 сентября 1878 г.

7. Эти две собаки находятся в настоящее время в Ботаническом саду Булонского леса.