-

ВЕСЕЛОВСКИЙ Н.

КИРГИЗСКИЙ РАССКАЗ

Алим-Кул велел связать людей, делавших доклад, и ясаулы их связали. Все они закусили свои пальцы, со словами: «зачем мы излагали ему свою просьбу? О, Боже, чем мы согрешили пред Тобою? У нас несчастье кипит!» Заставив их кричать подобно грачам, Алим-Кул всех, без исключенья, мужчин, детей, девиц и женщин сослал к Ташкенту. Послал же Бог несчастье: иканские сарты, иканским же народом принужденные вопить, выйдя густой толпой, заночевали близь светлого Чуйрекского озера. Плачут иканские сарты, творя молитву Богу и обращая взоры на свою землю. Они говорили: «На наши головы обратил мулла Алим-Кул свой |75| меч. Изначала, что ли о Боже, Ты предопределил, что от иканцев не останется потомства? Мы лишились земли и воды. Да не будет никто таким, как мы, да не поразит Бог раба своего подобным несчастием! Пришел Алим-Кул с девяносто туманами ¹⁰⁴, и дело Божие случилось так. И если бы из глаз кровь [44] полилась, не было бы стыдно. Мы лишились земли и воды. Кому не определено умереть, тот не умрет. Если мы помрем на дороге, де будет у нас савана ¹⁰⁵. Пока время не уладится ¹⁰⁶, нам не видать своей земли и воды; если же будем живы, то разок еще придем: «кулан своего озерка не покинет» ¹⁰⁷. Мы поражены этим несчастием. Чимкент, Сайрам во власти неверных. Ну, пока мы, придя (сюда), не свидимся, будь здоров сад и двор!» ¹⁰⁸|76| Рассказ. Говоря это, они пошли с горькими слезами. А военачальник, постоянно находясь в дороге и идя по берегу Сыр-Дарьи, пришел с многочисленным войском к Ташкенту, а взятых из Икана сартов передал ташкентским понсадам, наказав им: «смотрите за ними!» Понсады поделили их между сотниками, те между пятидесятниками и так стерегли их. Военачальник же, собрав пришедшее из Коканда войско, вернулся в Коканд и жил (там) три месяца, справляясь о положении дел. Русское войско каждый день посылало из Чимкента караулы и разведчиков близко к городу Ташкенту. По прошествии трех месяцев, в один день, улучив удобное время, русское войско, вышло из Чимкента, играя в духовые инструменты и литавры, вознамерилось идти к Ташкенту ¹⁰⁹. Об этом узнали караульные и лазутчики Куш-удайчи и передали ему известие, что, мол, так то и так то, русское войско, построившись рядами, [45] приготовилось идти сюда. Куш-удайчи, услышав это известие от караульных и разведчиков, послал уведомление пребывавшим в Коканде Шахрох-хану и военачальнику мулле Алим-Кулу.

Стихи. «Изложу доклад, государь! Выслушайте мои слова. Вы выставили меня в качестве ташкентского форпоста. Слово мое правдиво, мой пир - Мухаммед, мы община Мустафы. Несчетное войско /77/ неверных - чтоб ему пусто было! - пришло к Нияз-беку ¹¹⁰. Видно так от века Бог определил. От вас отвратился Господь. Разнообразные войска изо дня в день тянутся друг за другом; их значки и знамена торчат, как камыш. Никого не пропускают сюда. Мужи, находящиеся в Коканде, должны будут сражаться с неверными, это бесчисленное войско их стеснило и они лежат, окруженные им». Алим-Кул, пробежав это письмо, закипел гневом. Он разослал ясаулов к казакам, киргизам, сартам, кипчакам, к народу, находящемуся в кишлаках. Составив приказ, написал бекам Андиджана, Касана, Маргелана и Намангана, чтоб явились /78/ в Беш-Арык и Бадам ¹¹¹; чтоб пришли бадакчинцы ¹¹² и аштинцы. Пусть Придут из Тура-кургана и Яр-мазара двенадцать тысяч человек! Пусть беки сядут на своих аргамаков и выберут себе воинские доспехи! Пусть наберут запас пищи и пуль! Дайте обещание, чтоб путь был счастливый ¹¹³. Пусть храбрые сядут [46] на лошадей и не оглядываются назад. Девять тысяч триста человек он назначил из ашлигийцев, шайданцев, камыш-курганцев, исгар-ачардев и сартов. Пусть герои сядут на крепких коней, пусть придут все понсады с дадхами! Скажи батырям: пусть завтра к полудню встретят нас у Ходжента.

Рассказ. Сказав это, военачальник мулла Алим-Кул приказал играть в карнаи и сурны, бить в литавры и барабаны и, предводительствуя большим кокандским войском, пришел в Ходженту. Там ночевал одну ночь. Затем, утром Ханзада-бек, Мухаммед-Алим бек, Саид бек, Джаган дадха удайчи с шигаулами, приведя несколько тысяч войска, /79/ вошли в Ходжент. После того, подкрепившись пищею, с многочисленным войском, построенным рядами, (военачальник) тронулся в путь.

Стихи. Проливая из светлых глаз слезы и одобряя речи друг друга, выступило кокандское войско. Мулла Алим-Кул впереди шел, держа в руке пику и саблю и обдумывая много дум. Идет Султан Сеид-хан ¹¹⁴, обращаясь за помощью к Богу: «да будет невредимо мусульманское войско, да будет день этот последним днем для неверных, потому что мы выступили на священную войну. Подай помощь, царь храбрых! В душе у меня Бог и в сердце - Бог, Бог, Бог! Кроме тебя нет у нас другого Бога. Клянусь Богом и призываю его! Все святые, подайте помощь! Мы пришли сюда для священной войны, тяжко стало [47] мусульманам. Неверные объявились здесь. Мусульманам окажите помощь! Помоги, шейх Антаур! Вот /80/ как по Божьей воле случилось здесь дело: неверные пришли сюда с ложной верой, неверные пришли на вас ¹¹⁵. Помоги вере, святой имам! Если с неверными начну вести войну, так ведь это богоугодное дело. Святые, окажите помощь! Да будут мусульмане свободны, да будет благоденствовать вера мусульманская! Я молился Богу. Много мусульман унизилось перед чужеземцами, но разве окончательно порешено с исламом? Крепка молитва шейхов! Окажи помощь, наш совершенный пир! Пусть огорчение уйдет из нашего сердца. Муштеиды, молитесь за нас: увы! перед иноверцами унизилась наша Ташкентская земля!»

Рассказ. Так говоря, Султан Сеид-хан горько плакал и, с упованием на Бога, сел на коня. Отправившись в путь, он прибыл в город Ташкент.

По изготовлении пушек и снарядов, китайских /81/ джазаилей, черных и европейских ружей, три дня подготовлял многочисленных солдат. Выступя к Мин-урюку ¹¹⁶, с игрою в карнаи и сурны, с боем в барабаны и литавры, они пришли на поле битвы. И войско неверных также вышло на поле. Палатки их были поставлены, начиная от Сор-тепе, вплоть до Аличик-тепе. Оба войска стали стрелять друг в друга из пушек при бое в литавры.

Стихи. Горная пушка начала стрельбу; души стали продаваться за бесчестие; трусы побежали, ища убежища в сухом русле реки; герои захлебывались кровью. [48] Шлемы и кольчуги стали разрываться. Стеснившись, герои закусили губы, не будучи в состоянии сдерживать своего усердия. Герои бросились на неверных. Но и среди неверных есть много батырей. Дурные люди пугаются, герои же идут с просьбой к хану и говорят: «Дай нам благословение! У нас в /82/ руках есть сабля и героям сегодня предстоит работа. Дай же разрешение, государь! Зачем героям стоять?» Хан наш дал благословение: «Господи, прости прегрешения! Да будет Бог помощником! Отправляйтесь!» Так он сказал. Они же, с криком: «о, Алла!» пустили коней. Все батыри устремились на неверных с воодушевлением (отражавшемся) на лицах. Поле битвы наполнилось красною кровью. Настали последние времена. Храбрым отступать крайне стыдно. Сражение сделалось ужасным. Мусульмане благоденствуют, а неверным пришел конец. Многочисленные герои, волнуясь, стали читать молитвы с обращением к пророку и к Богу. Знамена стоят, высоко развеваясь. Герои, пустившись на разгоряченных /83/ аргамаках, учинили кровопролитное сражение, а трусы сильно заплавали. Средина майдана покрылась кровью; Аличик весь наполнился людьми. Сражение уподобилось последнему дню, прославилось и у потомков. Кровопролитие было ужасное, не спаслась ни одна душа. От ударов мусульман и неверных реки наполнились красною кровью; пущенные пули попадали в людей, а пики достигали отставших. Иные бегут, желая спасти свою голову; тем дурным ничего не попало. Ничего подобного не было в течении и тысячи лет. Весь Аличик покрылся пушками. Скверная вышла битва, целых тысячу лет вовсе не было такого дела. [49] Верховые казаки и солдаты к ружьям привязали значки. Желая обратить Ташкент в пустыню ¹¹⁷, они /84/ запрудили воду в р. Чирчике и сильно плакали, говоря: «увы, чем мы согрешили, Боже?» Часть ходит, глотая кровь, чтобы прохладиться после сражения ¹¹⁸. Герои обеспамятели, забыли, что им надо делать и ходят частью в огорчении и расстройстве, потеряв голову. Иные кровью плачут, плачут беспрерывно день и ночь. Площадь стала черною-пречерною. Подай помощь мусульманам, всемогущий Защитник! Поле битвы сильно утопталось. Сколько коней было пущено вскачь! Для героев нашлось занятие. Неверные с своей стороны лошадей пустили. Мусульмане отсюда пустили лошадей. Как настала жаркая битва, мусульмане и неверные друг на друга наскочили. Аличик наполнился дымом от ружейных и пушечных /85/ выстрелов; неверные сильно усердствовали, наевшись хлеба. Вот как шла битва, пока муллы Алим-Кула еще не было. Спустя некоторое время, посмотрите: он садился на аргамака, перо пришпилил на голову. Мулла Алим-Кул явился в середину жаркой битвы. Мулла Алим-Кул горько сокрушается, поминая только единого Бога. Чтобы ободрить джигитов, мулла Алим-Кул произнес речь: «Джигиты мои, обратите внимание! Пусть будет сегодня настоящее сражение, кровавую битву учините! Пусть подаст помощь Всевышний! В руках у вас булавы, пусть русские будут нами сегодня удержаны. Если Всемогущий, Великий [50] подаст помощь, пусть храбрецы, отсюда преследуя /86/ неверных, разорят их лагерь. Я дал вам в руки сабли, джигиты мои, примитесь за врагов. Храбрецам, отличившимся в деле, дам денег полными пригоршнями. Я дал вам в руки пики, пусть неверные будут сокрушены в конец! Я помогал вам лошадьми и платьем, когда же от вас будет польза? Неверные сами стоят в недоумении, теперь-то и окажите усердие: пусть неверные будут поражены окончательно, пусть голоса ваши достигнут неба; тогда неверным останется только бежать! Пусть храбрецы наскакивают и не дают им опомниться! А вы, стрелки мои, стреляйте, стреляйте много и беспрестанно! С помощью всемогущего Бога уничтожьте этого неверного. Заряжайте ружья и не прекращайте военных действий (?). Если всемогущий Бог подаст /87/ помощь, уничтожьте поганых неверных! Вы же, молодцы, сделайте защиту из плетня и выберите себе место. Если Бога попросим о битве, Бог даст пособие. Вы, пушкари, заряжайте пушки, порох из погребов, нагружая на телеги, подвозите! Стреляйте из китайских пушек, пусть все застелется дымом! Молодцы, употребите усилия, сделав защиту из арчевого дерева и дерна, пускайте сегодня крепких коней! Героям защита пиры». К каждому тыну подходя, Алим-Кул возбуждал их и когда он это делал, прилетела пуля со свистом и ударила (Алим-Кула) в грудь ¹¹⁹. Пиры подхватили героя: он было обеспамятел, однако, справившись, опять сел на [51] лошадь. Пуля попала в батыря, не нашлось /88/ средства против неверного ¹²⁰. Начальники, поддерживая, доставили его (Алим-Кула) в палатку ¹²¹.

Рассказ. Начальники, дадхи, понсады, поддерживая военачальника муллу Алим-Кула, привезли его к воротам (Ташкента). А неверные вслед им все стреляли из ружей, пока те не дошли до Салара, и действовали так два часа, а потом они ушли в Сор-тепе ¹²². Мулла Алим-Кул выпил чашку воды и, вознеся благодарение и восхваление Богу, открыл глаза, посмотрел туда и сюда и, облокотившись на подушку, распрощался со всеми вельможами, знатными, начальниками и понсадами и преподал им следующие советы:

Стихи. «Вельможи и знатные! Я, находясь у себя дома, видел сон; хоть стране и произойдет ущерб, но для себя я хорошее предзнаменование видел: нарядившись в красную одежду и взявши в руки белый посох, я сел верхом на сивую лошадь. Будучи в красной одежде, я совершил омовение из источника Каусера ¹²³ и отправился. Подо мною - так видел /89/ я во сне - была светло-сивая лошадь. И так, лежа дома, я уже знал, что эта беда приключится над моей головой. Не говорите обо мне: «ах, он умер!» из за меня не удручайтесь печалью! Пока головы ваши не разлучатся с телом, сражайтесь с неверными, [52] веры из рук не выпускайте ¹²⁴. О, вельможи и знатные, спутники-товарищи, все вы были моими тиграми.! От меня теперь нет уже никакой пользы. Пусть дело ваше поправляет сам Бог. Не вздумайте, бросивши друг друга, покинуть Ташкент, не думайте ссориться. Если будете ссориться, не сдобровать вам - знайте это! Что же мне еще говорить вам? У каждого есть /90/ свой ум, как поступить в своем деле. Пусть каждый обсудит его. Кипчаки, киргизы, держитесь вместе! Если эти неверные возьмут Ташкент, то как раз и ваш час настанет. О, мои дадхи, понсады, джигиты, да будет довольна вами душа моя! Не разглашайте, что я умер, не радуйте этим моих врагов. Словами о моей смерти не расстройте моего города». Потом так завещал Алим-Кул биям Нашхили и Канглы: «Я повинуюсь призыву Божию. Как только неверные возьмут Ташкент, вы не будете иметь покоя дома. И вот причина, почему вы не будете иметь покоя: станут брать с вас почтовые деньги, возьмут гильдейские пошлины, будут взимать на внутренние повинности, на содержание нарочных и ямщиков. Есть и другие мелкие поборы. А если уплатить эти /91/ деньги, сироты и дети останутся без хлеба. Как возьмут неверные эту страну, случится вот что: осел обгонит боевого коня, воробей превзойдет сокола, заика забьет краснобая, истинные герои останутся позади тех, которые расслабленными лежат в постели, сартская чернь опередит благочестивых ишанов ¹²⁵. А как только это случится, солнце [53] закроется облаками. Я не ропщу на Бога. Пока я был жив, я наполнял реку красною кровью, от меня они (неверные) потерпели таки горячую битву. Повеление нам от Бога, кажется, уже достигло срока» ¹²⁶.

Рассказ. С этими словами мулла Алим-Кул вручил Богу свою душу. Везири, начальники, понсады, дадхи сильно сокрушались вследствие этого события. Вот как они оплакивали военачальника мулу Алим-Кула.

Стихи. Куда девался наш бек? Теперь (без него) сокрушилась наша поясница. Бек наш сделался /92/ шехидом, народу придется рассеяться. Наша блестящая роза засохла. Из глаз льются слезы: шехидом стал главарь наш. А как стал он шехидом, наши друзья обратились в врагов. Спугнули мы лисицу с горы ¹²⁷, проливая слезы из светлых глаз. Если бы мы стали причитать, призывая умершего, то найдется ли он? Мы спугнули, упустили сокола и улетел он из рук, наш единственный светик Алим-Кул. Хотя бы без отдыху искали Алим-Кула на земле и на небе, мы не найдем его ¹²⁸, он стал блаженным. Соловей наш улетел из сада, наша свежая, еще не распустившаяся роза ¹²⁹ мулла Алим-Кул стал шехидом. Теперь расстроился наш народ. Когда военачальник сделался шехидом, сердца врагов его обрадовались. Бек наш! кому поручил свой народ, так сильно плачущий, ты, ездивший на темно-пегом коне? Сколько /93/ бы мы ни говорили, а в душе все-таки останется много сожалений. Кому приходило на ум, что бек умрет [54] таких молодым? Мы все не можем отвести глаз от дороги, надеясь, что вот-вот вернется наш бек: ведь если обыщем весь мир, нигде не найдем такого бека. Красота реки-реченьки - это ивняк, растущий на берегу ¹³⁰. Сражен наш бек, я стану его оплакивать, я буду оплакивать, а ты слушай. Умер военачальник; зря пропали боевые снаряды в складах и столько имущества».

Рассказ. Говоря так, они сильно плакали. Страна расстроилась, произошло много сумятицы. В ту же ночь положили Алим-Кула на носилки и похоронили в Шейх-Антауре ¹³¹. Утром народ заволновался, раздавались голоса: чье теперь время настало? ¹³² «Настало время Султана Сеида хана», говоря, оповестили народ. Бирди-бай куш-беги сделался начальником города Ташкента. Тем временем многочисленная чернь стала совещаться, говоря:

Стихи. «Если бы пойдти в Бухару и попросить /94/ у эмира людей, то не окажет ли он нам содействия?» Другие рассуждали: «если мы отсюда двинемся с плачем, то он (эмир) придет и, сопутствуя нам, подаст великую помощь; а лишь только придет грамота из Бухары, неверные непременно убегут. Возьмем же в руки дубины и тронемся со своих мест и, придя к тюре Ходже-Казию, спросим его об этом ¹³³: что теперь предпринять? Если же он нам благоприятного ответа не даст, то ударим его [55] дубиною по голове и здешних ходжей, казиев, ученых всех до одного истребим».

Рассказ. Сказавши это, многочисленная толпа с дубинами в руках подступила в тюре Ходже Казию ¹³⁴ со словами:

Стихи. «Казий, муфти, улемы! мы пришли потолковать об одном деле. Мы недовольны этим правителем, Султан Сеид ханом: да будет он изгнан из города! Удовлетворите наше сборище: пусть уходит /95/ отсюда ваш хан! Если же пожалеете его, то ваши души расстанутся с телом, ваше имущество подвергнется разграблению, сады и дворы будут расхищены».

Рассказ. Многочисленная толпа вытащила тюря Ходжу Казия, главного муфтия, ходжей, мулл и ученых и погнала их перед собою; некоторым связали назади руки, чалмы побросали в грязь ¹³⁵, и так гнали одного за другим. Затем пошли к дому Хаким ходжа ишана казия и сказали ему: «отправляйся в Бухару! Коротко и ясно».

Стихи. «Там о положении многочисленных бедняков сообщи, да поторапливайся! Ступай туда, а если вздумаешь упорствовать, то сейчас же тебе будет конец».

Рассказ. Говоря это, они сильно шумели. Хаким Ходжа казий подумал:

Стихи. «Я пойду, нельзя не идти, иначе народ не даст мне покою».

Рассказ. И сказал: «ваша воля!» Тогда они пошли к Бирди-баю и заявили ему: [56]

Стихи. Бирди-баю принесли новость: «вот какие /96/ дела, бек наш!» Тот, услыхав эти подробности, явился к хану и сказал: «Хан, уходи из Ташкента, отправляйся к своему народу! Когда эти неверные придут в Коканд, тогда и воюй с ними, ну, а чтобы быть у нас ханом - разве ты сильнее ташкентцев? Разве ты до того сыт мудростию, что ум выходит из твоего нутра наружу? ¹³⁶ Если щенку скажут: «пошел!» - он уйдет. А ты разве лучше презренной собаки? Разве я сам не могу тебя убить? Уходи подобру-поздорову ¹³⁷: в Ташкенте много тысяч войска! Не стервеней подобно сове ¹³⁸, уходи, коли сказано! Жена твоя распутная, дочь твоя гулящая!»

Рассказ. Этими словами он заставил Султана Сеид хана проливать слезы подобно (дождю) весенней тучи. Затем его выгнали из Ташкента вон. По решению многочисленного народа Хаким Ходжа казий, Абуль-Касим-хан, ишан Магзум Гусфендуз, Карабаш ходжа мутевалли с тридцатью человеками, все ходжи, /97/ муллы отправились к его степенству, господину царю, эмиру бухарскому, и доложили ¹³⁹:

Стихи. «Пришли неверные и одолевают нас. Мы растерялись пред многочисленными неверными. Рассчитывая на вашу помощь, мы прибегли сюда. Неверные разорили (наше) государство, ташкентцы горько плачут. Все люди находятся у ворот, по улицам [57] ходят только девицы и женщины, без всякого стыда открывая свои лица». Государь на записку взглянул, узнал в чем дело, и удайчи, встав, дал ответ пришедшим отсюда людям ¹⁴⁰: «Вот вам государево решение: для нас священная война не обязательна, не сюда, ведь, пришли неверные. Когда мулла ¹⁴¹ нас учил, он не говорил: «ступайте в Ташкент и сражайтесь за ташкентцев!» - такой фетвы нам не /98/ давал. Не на мой народ пришли неверные, не в мою землю, Бухару священную. Из за тебя жизнью рисковать не стану: убирайся, пока цел!» ¹⁴²

Рассказ. Так отвечал удайчи. Хаким казий возразил:

Стихи. «Не ради меня окажите помощь, не из-за моей просьбы постарайтесь, а за веру войну предпримите, для священной войны порадейте. За веру умрешь, шехидом станешь; гурии будут вашими служанками. О, возлюбленный раб Божий, Ходжа Ахмед! ¹⁴³ обратись с мольбою в Богу: в руках неверных очутились твое пестро-зеленое знамя, твои пески и воды сладкие, за многочисленными неверными пропал наш мусульманский народ, наши сады и дворы. Государь! ради веры исламской, дай нам в начальники такого /99/ человека: хотя бы у него голова сделалась плешивою от червей, только бы на поле битвы он действовал хорошо; пусть у коня на которого он сядет, будет мало зубов, только бы он на неверных, как [58] снег навалился, а народу мусульманскому весною был!»

Рассказ. В такой речи Хаким Ходжа казий, Абуль-Касем-хан, ишан Магзум Гусфендуз, Карабаш ходжа мутевалли изложили подобный доклад. Тогда государь эмир повелел: «пусть Шир Али плешивый отправится с одиннадцатью человеками». Они и тронулись в путь вместе с Шир Али плешивым и, пребывая в дороге день и ночь, явились из Бухары в Ташкент на десятый день. А с того времени, как Черняев занял Сор-тепе, прошло пятьдесят девять дней. Ташкентцы обрадовались прибытию Шира Али, заиграли в карнаи и сурны, забили в литавры и барабаны и начали стрелять из пушек. Тогда и помянутый Черняев, устроив войско, заиграв в духовые инструменты, забив в литавры и барабаны, собрал все войско и с криком «ура! ура!» начал пальбу из ружей, из китайских джазаиль, европейских орудий и из черных пушек и, разом открывши стрельбу, поскакал к крепости. Мулла Сали-бек ахун, видя все происходящее, стал во главе всего мусульманского войска и вступил в битву с неверными.

Стихи. «Вот я сам мулла Сали-бек. Если Бог /100/ захочет наградить, у него много благости!» Отдал он приказ всем мусульманам: «пусть каждый возьмет но дубине, только по одной дубине; за веру душу положим. Пусть все принимают участие (в битве): девицы, женщины, старухи, старики и все, кто может двигаться». Джигиты устроили засеку, и гибель неверных закипела ¹⁴⁴. Началась пальба из пушек и ружей, сражение разыгралось. Взяв в руки дубины [59] и закричавши громко: «Боже, подай помощь!» девицы и женщины устремились (вперед). Пули над головами их летали, кровь лилась из глаз вместе с слезами. Они прогнали (русское) войско, сражаясь у ворот. Батыри пустили в дело пики. Сали-бек нашел средство: стреляя из ружей со всех сторон, он принудил неверных бежать. Мусульмане стали вытеснять /101/ неверных из крепости и погнали их перед собою. Неверные вышли из крепости; а батыри устремились за ними. Женщины, с босыми ногами и открытыми головами, ходят по улицам, возглашая: «вот какое наше несчастие!» Герои пришли в свою силу, не мешаются с простыми людьми. Без счета погибло людей. В этот день на поле сражения шла стрельба из европейских ружей. Души были проданы за бесчестие. Как у крепости погибло много народу, неверные начали оттуда бежать ¹⁴⁵.

Рассказ. Итак, эти мусульмане стали тать от крепости войско неверных. На том самом месте Черняев расположил свое войско ¹⁴⁶. Проведя тут ночь, Черняв ночью же послал посланца кое о чем спросить муллу Сали-бека ахуна.

Стихи, «Сали-беку передай поклон! (Скажи): если каждый день воевать, много вреда будет обеим /102/ сторонам. Кланяйся ахуну! (Скажи): ни в шариате, ни в правилах религии не дозволяется давать женщинам в руки палки. Так как мы пришли сюда из за шестимесячного расстояния, то разумно ли то дело, [60] которое ты затеял? Пусти меня в свой город: от меня не будет вреда сартам твоим, решительно никакого вреда, и не только сартам, но и казакам». С таким наказом Черняев послал посла. С ним увиделся Сали-бек и в свою очередь написал письмо и сказал: «Отдай его Черняеву! И у меня слово есть, позволь высказаться. Если сказать: «войди в мой город», то войдя в город и ознакомившись с нашими обстоятельствами и местом, ты там, как /103/ войдешь в город, станешь чинить притеснение, землю нашу отнимешь силою, большой налог наложишь на страну. Сперва подкрепи (обещания) клятвою, прими присягу, иначе ты отступишь от своего слова».

Рассказ. Так мулла Сали-бек ахун на черняевскую бумагу ответил рапортом. Черняев, посмотрев его письмо, дал клятву.

Стихи. Черняев написал обстоятельную бумагу ¹⁴⁷. Из дерева вытесал Лата: «если от своего слова отступлюсь, пусть Лат меня накажет». Сказав это, Черняев дал великую клятву. Сали-бек ахун и Черняев начали передавать слова друг другу, с обеих сторон полетели бумаги. Говоря, «не сделаю народу вреда», Черняев дал крепкую клятву: «Будешь ли мною доволен, если я слабого с сильным уровняю, на царя и на бедняка одинаково стану смотреть? За что еще будешь на меня сердиться? Положим, /104/ я дам вам шариат, но ведь у казаков есть еще зловредный адат, и если простонародье соединится, то народ ваш придет в расстройство и правосудие вас [61] оставит ¹⁴⁸. Мы - народ, который не лжет, не отступает от Бога; с нашей стороны обмана не будет. Почему же вам не надеяться на нас? Если от исполнения клятвы отступлюсь, пусть накажет меня Бог».

Рассказ. В таких выражениях Черняев произнес клятву. После того мулла Сали-бек ахун с старшими и с младшими вышел к Черняеву и с великим уважением и почетом впустил его в город. Разослав глашатаев, он (ахун) велел оповещать: «чье теперь время? Черняев взял город и настало время Белого царя!» От радости стали бить в литавры и барабаны и стрелять из пушек.

Клянусь Богом, сведущим в добрых делах!

Окончена книга с помощью Царя щедрого.

* * *

Стихи. Когда Черняев сделался начальником, /105/ народ наш успокоился. Стал Черняев нашим беком, - и дороги вымостились камнем, из озер с стоячей водой оросились наши сады и поля, земля наша стала изобиловать водою. Белый царь сделался нашим владыкой. Что я сказал, тому верьте. Во время Кауфмана, недавно бывшего, исчезли воры и обман. Скот наш сделался крепким; семидесятилетние старики наши переменили одежду из домашнего сукна на ситцевые штаны. Земля наша благоустроена, страна благоденствует; души наши успокоились. Генерал-губернатор [62] стал теперь нашим начальником. Мы, бедняки, благословляем его! Он сказал: «мусульманских грамотеев посылайте учиться по русски» - и показал хорошие пути. /106/ Чтобы обучать мусульман, у русских много попов. Тех, которые ходят учиться по русски читать, не заставляют креститься. «Пусть мусульманские муллы узнают закон (русский)» - он сказал и приказал им учиться у ученых. Генерал-губернатор велел наставить серебряных кольев, а сверху велел прибить железки, и на месте, предназначенном для училища, выстроил красивое здание прочное, как крепость ¹⁴⁹. Всех людей познакомил с высшими науками, требующими ума ¹⁵⁰. Он сказал: «узнайте мусульманский язык!» и заставил обучать по мусульмански русских детей. Генерал-губернатор стал знакомить с хорошим законом. Передав стране свои знания, он успокоил ее и дал ей отдохнуть. /107/ Страной управлял он справедливо и сделал ее благоустроенной: «я поставлю таких начальников (сказал), что не найдется человека, который не подчинялся бы их приказаниям». Лета жизни его пусть состарятся на золотом троне ¹⁵¹. Так он ввел всех в свой закон; мусульман заставил писать по русски. Он был человек, отличившийся умом, благородный. Сердца всех радуются за нашего Государя ¹⁵². Да [63] будет его золотой престол счастливым и благословенным. Об этом законе распространилась по многим землям слава, равно как и имя этого генерал-губернатора-падишаха. Как Государь вступил на золотой трон, блеск его осветил весь мир. Этот закон будет для потомков образцом. Сады и дворы наши стали благоустроенными. Во время этого человека (Кауфмана) страна стала богатою; пища народа - сахар, одежда - манат ¹⁵³. Во время этого человека население разбогатело: даже простой народ стал пить чай с сахаром. Многочисленный народ благословляет его, говоря: «да подаст ему Господь долгую жизнь!» Я /108/ написал стихи, сообразуясь с обстоятельствами. Слава о правосудии разошлась повсюду ¹⁵⁴. Такого хорошего закона еще не бывало ни в какие времена. Государь наш - это Богом дарованное счастье для народа. Государь наш - это Богом дарованная краса народа.

А народ - это трон, на котором восседает Падишах. Как стал нашим начальником генерал-губернатор, души отцов и дедов наших обрели мир.

Мой уезд - Кураминский ¹⁵⁵, я - Хали-бай. Эта книга написана на иждивение Акрам-бая.

Да живет на своем троне Государь до седины волос и бороды, и да покровительствует ему всегда Господь!

Песня Худаяр-хана.

Худаяр-хан говорил:

«Я расстался с городом своей Ферганы,

Расстался с Султан-беком,

Дорогим сердцу моему младшим братом.

Расстался с душою своею, (сыном) Урманом ¹⁵⁶,

Особенным светом глаз своих.

В этом тленном мире ни у кого,

Как у меня, не дурит голова.

Все ночи проводя в слезах,

Не могу дождаться последнего утра.

Если хочешь быть истинно верующим,

Не продавай своей веры за блага сего мира.

Что бы я ни делал с самим собою,

Все ж не видать мне своего Султан-бека.

О, если бы явился ко мне дорогой мой Урман,

С Мемет-Эмином (старшим сыном)! [66]

О, если бы они справились о положении несчастного

Хоть раз посредством телеграфа!

О, если бы они приложили свое лицо в моему,

Говоря: «Дорогой отец, это - удел Божий!»

Был я царем, заслужившим награды -

Наказал закон, и я превратился в прах.

Попал; я в силок русских,

Сделался пленником клетки.

Что бы я ни делал с самим собою,

Все ж не видать мне дорогого моего Урмана.

Ни у кого в сем мире,

Как у меня, не болит сильно голова.

Если бы свои скорби вздумал я описать,

Не выдержит ни одно перо.

Приключилось над моей головою несчастье,

И я расстался с высокою душою своею (братом).

Бог оказал милость:

Прошло три года, и я воцарился.

В этих самых владениях Ферганы

Я управлял подобно Александру Великому.

Всякое дело справлял я сам,

И расстался с высокою душою своею.

Выходя в свой сад Авган,

Я любовался хорошими местами,

Выходя и в сад Ургенч,

Я называл его своим белым дворцом.

Назначив в них рабов и рабынь

И еще несколько красавиц,

Я увлекся сильно ими

И забыл Господа своего. [67]

Чтобы съездить в Или,

Я расстался с городом своей Ферганы,

Я пролежал в Петербурге,

И лишился своих беков и пансатов.

Высокая душа моя смирилась,

Ибо я расстался со своею душою (сыном).

Приход Русских.

Распространился слух,

Что русские собрали войска,

И наши стали укреплять ворота

В городе, называемом Ташкент.

Вышли беки и пансаты

И устроили заставы.

Не сражаясь и считая русского царя великим,

Они начали отступать.

Губернатор Черняев пришел

И остановился в Туркестане.

Головачев, ни чуть не медля,

Начал воевать.

Беки приостановились,

Говоря, что не пришел Алим-кул.

Головачев стал истреблять

Войска военачальника Алим-кула.

Головачев пришел

В город Чимкент.

Сартские начальники говорили:

«Он расставил караулы, [68]

По всем пикетам

И не думает идти к Машату!»

Не прошло еще сорока дней,

Как русские начали подходить к Ташкенту.

Военачальник Алим-кул

Стал и сразился с русскими.

Городские жители ему

Много помогали,

Но собственные солдаты

Застрелили и похоронили Алим-кула.

Головачев пошел

И вступил в Ташкент.

Один ташкентский мулла,

По имени Мулла-салих,

Собравши много народу,

Объявил войну против неверных.

Люди его разбежались,

И наступил для него конфуз.

Губернатор Черняев поймал его

И сослал в Сибирь.

Русские стали ястребами

В глазах своего царя.

Поднялась пальба

Из всех пушек,

И воин Черняев

Забрал город Ташкент.

Кауфманн пошел

И остановился у Самарканда.

Бухарский хан Музаффар

Вышел на встречу и сразился,

Вступил он в бой

На Мейдэ-юлгуне у Сыр-дарьи. [69]

Не успевши выстрелить ни разу,

Он должен был бежать назад,

Побросав все, что имел -

Боевые орудия и казну.

Военачальники бухарского хана

Славились богатырями.

Носили они золото и шелк

И вышитые позументом пояса.

Животы их выставлялись подобно мешкам,

По лицу полился пот ¹⁵⁷.

Вздумавши бежать, они не нашли кнутов

И били своих коней кулаками.

Вот каким образом наш Белый царь

Овладел всем миром,

Сделал пустынею ¹⁵⁸

Синий камень Самаркандского престола.

Если Господь дает возможность победить,

Разве не воспользуется этим человек?

От Сыр-дарьи до Амур-дарьи

Русские расставили пикеты.

Головачев в качестве нашего начальника

Отправился в Хиву.

Собрались волостные начальники и судьи.

И получили от него медали.

Бухарский хан испугался,

Свалился и упал в обморок.

Туркменский (хивинский) хан отчаялся

И стал молить Бога (о помощи). [70]

В шестидесятый день русские

Взяли крепость Шурахан.

Ургенчский (хивинский) хан стал подданным

И стал платить русским золото.

Кто же не побоится

Войск Белого царя?

Русские завладели теперь

Четвертою частью обитаемых стран.

Н. Катанов. [71]

ПЕСНЯ О КИРГИЗСКОМ БАТЫРЕ ДЖАН-ХОДЖЕ НУРМУХАММЕДОВЕ.

Песня о батыре Джан-ходже составилась из различных отрывков, распеваемых или, лучше сказать, рассказываемых речитативом и соединенных в одно неграмотным человеком, у которого licentia poetica и лирический беспорядок составляют, как у всякого «джирау», народного певца или рассказчика, необходимую и неотъемлемую черту. Песня эта, излагающая один эпизод из наших первых шагов в Ср. Азии, особенно распространена среди киргиз рода Чикты, кочующих по нижнему Сыру, Кара-кумам и юго-западным берегам Аральского моря. Имя Джан-ходжи до сих пор еще окружено ореолом геройства. Примечания составлены на основании местных преданий и рассказов самих киргиз, и сведений, почерпнутых из архива бывшего комендантского управления Аральского укрепления и форта № 1, ныне города Казалинска. Доступ к архиву мне был любезно разрешен казалинским воинским начальником, подполковником Ивановым, за что я считаю долгом принести ему искреннюю благодарность и признательность.

И. Аничков.

С.-Петербург.
5 Января 1894 г. [72]

ХВАЛА ДЖАН-ХОДЖЕ.

Прежде всего начинаю речь с (имени) Бога,

Да простит мне Бог всякий грех, если я Его поминаю.

В прежнее время, время Джан-ходжи, богатый помогал бедному.

Если подумаем, откуда произошел Джан-ходжа, он родился лучшим из среды братьев,

Сыновей Майдана ¹⁵⁹, (которые) одного рода с ним;

От Киикбая ¹⁶⁰ произошли и Итчемис ¹⁶¹ с Джанмурзой ¹⁶²,

Они волновались, как вода, и полевали с собакой и птицей турунтаем ¹⁶³.

Черные сарты ¹⁶⁴ привезли Джан-ходже сахар и чай,

Чтобы он был на их стороне.

Наши киргизы не обращали внимания,

Для чего пришли сарты,

Раз сказанное слово сарта они, тотчас же, исполняли. [73]

Баба-джан ¹⁶⁵ устроил среди киргиз город

И стал собирать среди их зякет.

Джан-ходжа, сидя верхом на черно-пегой лошади,

Летел стремглав туда, где слышался ружейный выстрел,

И, стреляя из винтовки в черных сартов, имеющих густые ресницы,

За одного невинно погибшего Акмурзу, он убил многих из них.

(Джан-ходжа) взял в плен такого их сородича, как Майкара ¹⁶⁶,

И посадил его сзади Толечень ¹⁶⁷ батыря,

Говоря: поклон от меня моему хану Бенисаре ¹⁶⁸,

Показал его шести отделениям Алаши ¹⁶⁹.

Земледельцы сеяли хлеб в армячном чекмене ¹⁷⁰,

Но никогда не получая посеянного.

Во время Джан-ходжи земледельцы разрушили город китменем ¹⁷¹,

За притеснения, делаемые сартами киргизам; [74]

(Но) во время Джан-ходжи мы не видели никаких притеснений;

Разбивши город Бабаджана, (Джан-ходжа) удовлетворил этим всех киргиз.

Джан-ходжа никому не дал спуску

И в задуманном мусульманами не отказывал.

Думали, что от черных сартов избавились,

Вдруг пришли с севера русские, бормотавшие ¹⁷²,

Желтые русские из Оренбурга пришли в большом числе,

Нанявши верблюдов у Джэты-уру ¹⁷³.

Привел их Тукэ ¹⁷⁴, с запачканным кровью ртом ¹⁷⁵.

Чтобы зажать Джан-ходже рот,

Привезли полные арбы денег.

Они, как воробьи, сели на кончики шатающегося от ветра камыша.

«О, русские, если хотите смерти, подойдите ко мне!

Перед святым Алием стыдно и не хочется

Взять полные золота арбы».

Я буду говорить, если хочешь, с самого начала;

Рассеются тончайшие печали,

Когда буду говорить о Джан-ходже!

Русские думали, что возьмут его легкою силою,

Но ушли, ибо он не взял от них ни одного целкового; [75]

Джан-ходжа много говорил с своими киргизами,

Не поддавшись обманам русских;

Когда (русские) строили Раим,

Бекмурза ¹⁷⁶ поймал многих русских (киргиз) и отдал их вожаку.

Упомянутые русские (киргизы) заставляли мусульман копать вал,

Этот вал копали они широкий, а не узкий.

Не дали они все лето обработывать хлебные поля,

И таким образом очень мучили народ.

С севера стали приезжать русские в Раим;

Навстречу поехал Джан-ходжа, их перебить.

Русские привлекли к себе Бекмурзу,

Чрез которого собирали у киргиз баранов,

И приказали джигитам собирать топку и таскать воду.

После собирания ими топки и копания вала,

Как мне не быть врагом всякого русского?

Джан-ходже не хотелось расстаться с кочевьями у Сыра,

Очень заступался за сынов киргизских,

Считая русских своими врагами,

Из каюка ¹⁷⁷ поймал он двух русских; [76]

Джан-ходжа, враждуя с русскими, собрал джигитов ¹⁷⁸,

Детей мусульманских собрал около себя;

Сказавши, что эти русские их враги,

Он взял и снял с этих двух русских головы,

Джан-ходжа надеялся на одного Бога,

Все дети мусульман сделали (за это) Джан-ходжу старшим братом ¹⁷⁹.

Поймали русского Ивана Ивановича ¹⁸⁰,

И Джан-ходжа, полюбив его, сделал сыном.

Киргизы стали сайгаками, а русские гончими собаками,

И от чванства русских досталось мусульманам.

Еще до нас хазрет Али научил рубить шашкой.

Если кто нибудь умрет на войне, пойдет мучеником в рай.

Джигиты, бейтесь с русскими и,

Если хватит сил, заступайтесь за киргиз, -

Еще до нас хазрет Али научил рубить шашкой ¹⁸¹.

Если будешь воевать с русскими,

Будешь поступать по закону.

Джан-ходжа окружил Казалу ¹⁸², [77]

Имея точные сведения о числе русских.

Когда Джан-ходжа начал отступать,

То дурные киргизы стали срамить Джан-ходжу.

Джан-ходжа около Казалы стал знаменем для киргиз,

Но мусульмане не все собрались около него.

Стыдясь перед хазрет Алием,

Джан-ходжа до смерти соблюдал крепко веру.

В Казалу посылал быстро разведчиков верхом,

Так что русские должны были укладывать ночью тюки в сани ¹⁸³;

Когда затем окружили Казалу,

Пуля попала в короткохвостую серую лошадь, она упала

И он остался пешим между солдатами;

Многие киргизы испугались и бежали, покинув его,

Но кара-гиссек Арын-Газы и Мамбет Али, двое,

Спасли его пешком от врагов ¹⁸⁴.

Я с русскими враждовал, надеясь на многих.

Как мне спокойно сносить обиду этих русских?

Дети, Алимцы и Чуменцы ¹⁸⁵,

Сообща поддались под руку русского. [78]

Сын Джау-гачара, батырь Танат ¹⁸⁶, умер от врагов,

Итчемис пусть будет аксакалом,

Джан-мурза и Дерим-бай ¹⁸⁷, если живы останутся,

Один из них пусть будет ему хвостом,

А другой крылом (т. е. помощником).

На севере остался младший брат Исет ¹⁸⁸,

Ирназар, Кос-джай-сан и Бекет ¹⁸⁹ отправлены в ссылку.

На лбу у вас, киргиз, остался один солончак ¹⁹⁰,

Еще увидите бумагу с печатью,

Не оставят вас в покое русские, после моей смерти,

Увидите еще, назначенных с каждых 10 кибиток, десятников,

Но до моей смерти не увидите обиды,

И ни один муж из вас не будет терпеть русскую обиду.

От Сыра и Кувана снялись мои подошвы, и

Больше никогда не увижу этой черной долины.

Я сделался подобным лебедю, которого ловят сокол и коршун.

Не нашел среди своего народа ни одного батыря,

Который мог бы поднять знамя.

От притеснений русских, я отправился в Бухару,

(Ибо у меня), как будто вся местность затоплена водою.

Какие родные (и друзья) могут меня [79]

Впереди порадовать!

В Бухаре, Ургенче ¹⁹¹, есть ли место,

Чтобы женщины и дети утешились бы?

Джан-ходжа уехал в Бухару и Ургенч,

Чтобы жаловаться и сродниться там.

Итак, братья трех отделений Орус ¹⁹²,

Собрались стеречь целый год Батырь хана ¹⁹³;

Обездоленный Кара-Тау ¹⁹⁴ горит, как огонь,

Кто там таскал воду из колодца, тот

Остался без памяти.

Один год был Джан-ходжа, около Батырь хана

Но не разбудил Батырь хана.

Жаль им было горячего хлеба в печке ¹⁹⁵;

На помощь нам Ургенч не надеялся,

Потому что Сеид хан ¹⁹⁶ не мог осилить русского.

Джан-ходжа ездил на черно-пегой лошади,

На которой мчался туда, откуда стреляли из винтовок.

При нем из трех мусульман, братьев его, никого не было. [80]

Приехал в степь безводную в Кизиль ¹⁹⁷,

Спасать свою голову.

У них в сердце, о, Аман-ходжа ¹⁹⁸,

Не осталось храбрости, ибо они находились в бездействии.

Убили Джан-ходжу Джэты-уру ¹⁹⁹,

Алимцы и Чуменцы потеряли в Сырских камышах свое единство,

Бывшее как узел на узле.

Кто не пьет Хазретской воды! ²⁰⁰Джан-ходжа был тогда единственный батырь из всех мусульман.

Из киргиз нашелся Илекей-хан ²⁰¹, поднявший золотое знамя

И собравший своих людей,

И многочисленное войско не помещается на дороге.

Сказал Джан-ходжа: «если в этом отряде есть Илекей хан, [81]

То он мне врагом не будет!»

Он тогда совершал утренний намаз.

Джан-ходжа был из всего населения лучший батырь;

Убили его, как не жалко им! ²⁰²Кульмамбет ²⁰³ поймал лошадь, говоря, что пришел враг,

К пришедшим мусульманам не обратился со словами;

Если будет, дескать, Илекей хан, не позволит, меня тронуть,

С ним я не воевал, думаю, что они отнесутся ко мне с дружбою.

Начинает всякое благое дело Всемогущий Бог, -

Вероломные из киргиз дошли до дна;

Говоря: «если с ними Илекей, не будет мне врагом!»

И Джан-ходжа дал маху без битвы.

Пока не остановят буяна, что он не наделает!

Вероломные из киргиз не получили должного наказания

За то, что упустили из рук напрасно бедного батыря.

Теперь батыря, подобного Джан-ходже,

У киргиз не найдется ²⁰⁴. [82]

Хвалебные стихи в честь батыря Джан-ходжи записаны со слов джирау Муса-бая ²⁰⁵, (происходящего из отделения Майдан, из рода Чикты), в городе Казалинске 24 сентября 1893 года (по мусульмански 24 числа месяца рэби-уль-эввеля 1811 года).

Окончена эта книга, носящая название: «Завоевание русского войска в Туркестане», с помощью Господа, щедрого Владыки.

КОНЕЦ.

Комментарии

104. Туман означает 10.000 человек, но здесь это слово употреблено в смысле: «множество».

105. Т. е. некому будет похоронить.

106. Т. е. пока не кончится смута.

107. Пословица.

108. Прощание со своим домом.

109. Это второе движение М. Г. Черняева к Ташкенту.

110. Нияз-бек расположен в верховьях р. Чирчика в 25 верстах от Ташкента. Там начинаются арыки, снабжающие Ташкент водою. Подробности взятия этой крепости см. в донесении генерала Черняева от 2 мая 1865 г., № 1729. Рус. Турк., III, прил. стр. 84-86.

111. Кишлак около Исфары.

112. Бадахчи - кишлак по дороге из Намангана в Андиджан.

113. Перед отправлением в поход или вообще в путь читают молитву и делают обет Богу. Это называется .

114. Незадолго пред тень (в июле 1863 г.) Алим-Кул возвел на кокандский престол Султан-Сеида, сына Малля-хана; а Худояр-хан бежал в Бухару. Султан-Сеид был ханом только номинально. См. о нем в Крат. ист. Кокандского ханства, стр. 200-202.

115. Т. е. пришли оскорбить мусульманских святых.

116. Во время кокандского владычества здесь находилось ташкентское военное поле. Теперь тут выстроено здание казначейства.

117. По-видимому здесь говорится о намерении русских отнять воду у Ташкента. Об отводе вод Чирчика см. донесение генерала Черняева, от 11 мая 1866 г. (Рус. Турк. III, прил., стр. 86).

118. Т. е. утоляют жажду кровью.

119. значит: «тесные подмышки», т. е. верхняя часть подмышек.

120. Т. е. нельзя бороться с неверными.

121. Так описано дело 9 мая 1866 г. См. донесение генерала Черняева, от 11 мая 1865 г.

122. Это отступление генерала Черняева в лагерь объяснено им в донесении, от 11 мая 1865 г., нежеланием рисковать резервом при движении на г. Ташкент. (Рус. Турк. III, прил., стр. 87). Место расположения лагеря названо в донесении: Сары-Тюбе (ibid., стр. 88).

123. Райский источник.

124. Т. е. не подчиняйтесь неверным.

125. Т. е. все пойдет на выворот, все изменится, как перед кончиною мира.

126. Т. е. пришла уже смерть.

127. Т. е. прозевали ее.

128. Если читать .

129. Т. е. Алим-Кул не достиг еще расцвета сил.

130. Отдельные фразы причитания представляют как бы припев. Связь между такими фразами чисто механическая.

131. Название одной из четырех частей города Ташкента, по имени чтимого шейха Антаура.

132. Т. е. время царствования.

133. Т. е. о своих планах.

134. Мне передавали туземцы в Ташкенте, что в эту сумятицу тюря Ходжа Казий, из страха, оделся в женское платье и скрылся в помещении гарема, но волновавшиеся сарты вытащили его оттуда.

135. Сильное оскорбление в глазах мусульман.

136. Смысл тот, что Султан Сеид хан взялся не за свое дело.

137. Буквально: «да будет тебе покровителем Бог».

138. - род мелкой совы, которая однако бросается с яростью, если ее задеть.

139. О сношениях ташкентцев с Бухарой было известно и в нашем отряде. См. донесение генерала Черняева, от 11 июня 1865 г., за № 2085. (Русский Турк., вып. III, прил., стр. 88-90).

140. Эмир, как я слышал, лично не принял ташкентскую депутацию.

141. В средней Азии всякого грамотного человека величают муллой, учитель же называется да-мулла.

142. Буквально: «если не хочешь смерти, не настаивай на своем намерении».

143. Ходжа Ахмед Ясави, похороненный в г. Туркестане.

144. В смысле: «роковой час неверных пробил».

145. Это движение полковника Краевского к кокандским воротам г. Ташкента в ночь с 6 на 7 июня 1865 г. (См. донесение генерала Черняева от 11 июня 1865 г.).

146. Т. е. ночевал у крепости, а не в лагере.

147. У ташкентских сартов твердо держится убеждение, что М. Г. Черняев выдал им, при взятии Ташкента, грамоту с обещанием разных льгот, но где находится эта грамота, они указать не могут.

148. Такой взгляд на адат, обычное право киргиз-казаков, в устах автора, принадлежащего к этой же национальности, мог бы показаться странным, если бы мы имели дело с чистокровным степняком; но наш автор в достаточной мере проникся уже мусульманским веянием и с презрением смотрит на адат, предпочитая ему шариат.

149. Здесь описывается закладка здания гимназии в Ташкенте. Серебряные гвоздики, кажется, колышки, обитые жестью, вбитые в землю для распланировки места постройки; железки, быть может, цепи для той же цели.

150. Т. е. дал всем доступ к образованию.

151. Это выражение объясняется тем, что генерал-губернаторов, со времен К. П. Кауфмана, туземцы Туркестана называют полу-царем: ярым-падша.

152. Здесь автор говорит о восшествии на престол Государя Императора Александра Александровича.

153. Красное сукно.

154. вероятно испорченные персидские слова: внизу и наверху, т. е. повсюду.

155. Кураминский уезд теперь называется Ташкентским.

156. См. Песню-плач по Урман-беке в Записках Восточн. отд. И. Р. Археол. общ. т. IV, стр. 279-287.

157. От страха перед русскими.

158. Т. е. взял.

159. Отделение рода Кешкенэ-Чикты, из которого происходил батырь Джан-ходжа.

160. Дед батыря Джан-ходжи; по его имени называется целое урочище, недалеко от города Казалинска.

161. Сын батыря Джан-ходжи, ныне еще жив и кочует на Сыре и Кара-кумах.

162. Сын Акмурзы, брата батыря Джан-ходжи, который был убит хивинцами и труп его брошен в Сыр-Дарью.

163. Род хищной птицы, перепелятник, употребляемый для охоты, особенно на фазанов.

164. Т. е. хивинцы; так киргизы называли хивинских узбеков, между которыми были каракалпаки, туркмены и могли быть арабы из Шейх-Аббас-Вали на Аму-Дарье.

165. Бек хивинского хана, живший в «кале» того же имени верстах в 5-8 от Сыра и собиравший зякет с киргиз (развалины этой «калы» существуют до сих пор); он велел умертвить, по рассказам, Акмурзу, брата Джан-ходжи, вследствие чего последний, собрав около 1 1/2 т. киргиз, взял его «калу», разрушил ее, а его убил.

166. Малолетний сын Бабаджана, которого он посадил позади себя на аргамака, во время нападения батыря, чтобы ускакать, но у лошади оборвались задние ноги во рву и она упала. Бабаджана и его сына схватили.

167. Вероятно какой нибудь батырь из шайки или отряда Джан-ходжи.

168. Султан Кенисары-Касимов, отец известного Садыка, мятежный хан Средней Орды, убит кара-киргизами в 1847 году.

169. Под словом «Алаша» местные киргизы подразумевают три орды: Улу, Орта и Кши-Джюз. Это вроде собирательного имени для всех киргиз-казаков.

170. Халат серого цвета, сотканный из верблюжей шерсти.

171. Китмень - лопата, посаженная на рукоять под прямым углом.

172. Т. е. говор их был непонятен и непривычен для киргиз на Сыре.

173. У киргиз, кочевавших по Иргизу и Илеку, - так это надо понимать.

174. Проводник из рода Кара-Гисек, пришедший с русскими на Раим.

175. Как бы опозоривший себя тем, что привел русских.

176. Бекмурза Альдеев, родственник батыря Джан-ходжи, имел чин сотника и управлял киргизами от имени батыря, только номинально правившего ими, со времени занятия Раима; управлял, должно быть, до начала 50-х годов; погребен на урочище Акгирек около родника того же имени, заваленного по преданию каракалпаками, когда их киргизы оттеснили с Сыра на Яны-Дарью и Даукару.

177. Во время восстания Джан-ходжи три казака поселенца, братья Обертышевы, поехавшие из форта за сеном, были схвачены мятежными киргизами и приведены к батырю. От вдовы оного из убитых братьев я слышал в 1892 г., что Джан-ходжа, посмотрев на них, спросил: есть ли у них отец? Узнав, что есть старик отец, Джан-ходжа подумал и сказал: каково будет отцу, если всех его сыновей убьют? и приказал своему сыну, Итчемису, их отпустить. Последний заверял вдову (рассказчицу этого эпизода), проживающую в городе Казалинске, что он не приказывал их убивать и не ослушался отцовской воли, а кто их убил, ему неизвестно.

178. В смысле молодцев, удальцов.

179. Т. е. стали слушать его, как старшего брата и начальника.

180. Ныне казалинский купец И. И. Иванов, схваченный в Каракумах, мятежными родственниками Джан-ходжи, приехавшими туда выгонять киргиз из Каракумов за Сыр. Иванов был ограблен и увлечен мятежниками за Сыр-Дарью, по хивинской дороге, но освобожден бывшими в отряде генерала Фитингофа джигитами полка султана Илекея Касимова, правившего Чумекейским родом.

181. Здесь под хазрет Алием надо понимать четвертого халифа Али, который во всех мусульманских сказаниях считается главным борцом за ислам; он же обладатель обоюдоострого меча Зульфикар, подаренного ему его тестем, пророком Мухаммедом.

182. Форт № 1, ныне город Казалинск.

183. Положение форта было один момент критическое, потому что под начальством майора Булатова и капитана I ранга Бутакова было слишком мало войска, чтобы рассеять мятежников, тем более, что была зима и река не составляла препятствия для нападающих; но 5-го января ночью прибыл из Перовска командир Сыр-Дарьинской линии генерал-майор барон Фитингоф и 9 января, на местности Арык-Балык, рассеял скопище батыря Джан-ходжи. Это происходило в 1857 году.

184. Батырь Джан-ходжа сам держал белый значок и, когда под ним была убита лошадь, упал. По другой версии его близкий сородич Кулбарас, впоследствии управитель Чиклинского рода, увидя это, подскочил к батырю и, подсадив на свою лошадь, вывез из опасности.

185. Два главные поколения киргиз М. Орды, кочующие по рр. Сыру, Кувану, Яны-Дарьям, и по пескам Кизыл и Кара-кумам, происходящие от братьев Алима и Чумена, подразделяющиеся, в свою очередь, на разные роды.

186. Танат, сын Джаугачара, брата батыря.

187. Внук Акмурзы, брата батыря Джан-ходжи, сын Ишмурзы.

188. Вероятно известный батырь Исет Кутебаров, в то время бежавший в Хиву, впоследствии младший помощник начальника Иргизского уезда, принимавший участие в киргизких беспорядках 1871-1872 г.г.

189. Два батыря, сидевшие в Оренбурге в тюрьме и приговоренные в каторжные работы; сосланы в Сибирь. О них есть особая песня.

190. Грязь - в переносном смысле позор.

191. Ургенч у киргиз общее название для Хивинского ханства.

192. Отделение рода Чикты, распадающееся в свою очередь на многочисленные под-отделения; здесь надо подразумевать, что с Джан-ходжою бежали его сородичи, как близкие, так и дальние, принадлежавшие к разным разветвлениям отделения Орус, рода Чикты, поколения Алим.

193. Так называют в средней Азии деда нынешнего эмира Бухары, известного своими жестокостями эмира Насруллаха.

194. Кара-тау значит буквально Черные горы, так киргизы называют Нуратинский хребет.

195. Т. е. не мог батырь Джан-ходжа уговорить хана оказать ему помощь против русских.

196. Вероятно под этим подразумевается хивинский хан, который в то время было занят туркменами и сам нуждался в помощи каковая и была оказана ему Исетом Кутебаровым, давшим ему 800 джигитов.

197. Недалеко от Аральского моря по дороге в Даукару, в самом глухом и недоступном месте, где он и похоронен; но говорят, что тело его спрятано и погребено в другом месте, куда можно попасть только раннею весною, когда снег еще не стаял и есть «каки» (лужи) снеговые или дождевые.

198. Тоже батырь, бежавший в Кизиль вместе с Джан-ходжою, убит киргизами рода Чумекей.

199. Убит был Джан-ходжа киргизами отделения Табын, рода Джэты-уру, батырем Сеилом, отмстившим за смерть своего родича, батыра Байкадама, убитого Итчемисом и Джаугачаром во время одной баранты; конечно, батырь Сеил мог убить Джан-ходжу только после его восстания, так как его голова была оценена русским правительством.

200. Сырской, потому что Сыр течет в 12-15 верстах от города Туркестана (Хазрет), где похоронен мусульманский святой, родом из Коканда, Хаджи-Ахмед-Ясави.

201. Султан Илекей Касимов, управлявший Чумекейским родом, полковник русской службы, передавшийся из Хивы в Оренбург и принимавший со своими джигитами деятельное участие в разбитии и преследовании Джан-ходжи. Вероятно, с батырем Сеилом, т. е. с Табынцами, были и джигиты Илекея Касимова.

202. Батырь Джан-ходжа был убит выстрелом из ружья в горло, так как, будто бы, бывшая на нем кольчуга, была не проницаема для пуль, а близко к нему подойти, чтобы схватить его, никто не решался.

203. Сват (кудаа) батыря Джан-ходжи. Он был в тоже время смертельно ранен пикой. Как рассказывают, он первый увидел приближавшихся врагов и сказал об этом Джан-ходже.

204. Джан-ходжа был действительно последний батырь, его имя до сих пор еще популярно; он был есаулом и управлял киргизами на Сыре, в Каракумах и Малых Барсуках; граф Перовский рекомендовал комендантам Аральского укрепления его ласкать, а хивинский хан с ним заигрывал, желая привлечь его на свою сторону, что ему вероятно и удалось. Когда Джан-ходжа на урочище Алтай был убит, то аул его бежал от моря на урочище Бектау, но затем, должно быть в 1860 году, прикочевал в район форта № 1-й, потому что уже в 1859 г. все, принимавшие участие в бунте, в том числе и сородичи батыря, были прощены прибывшим в форт тогдашним оренбургским генерал-губернатором, генерал-адъютантом Катениным.

205. Муса-Бай, из отделения Майдан, рода Чикты, сородич Джан-ходжи. Джирау, т. е. играющий на домбре (двухструнный инструмент, в роде нашей балалайки), певец и рассказчик, живет в местности Каракуль, в 15 верстах от города Казалинска, недалеко от ур. Арык-Балык, где в 1857 году было нанесено батырю поражение, положившее конец его воинственной деятельности и после которого, ему не суждено уже было видеть свои родные места, где кочевали его предки и где он сам был таким влиятельным деятелем.

Текст воспроизведен по изданию: Веселовский Н. Киргизский рассказ о русских завоеваниях в Туркестанском крае. СПб. 1894