ДЕЛО УРАЛЬЦЕВ ПОД ТУРКЕСТАНОМ В ДЕКАБРЕ 1864 ГОДА.

Если в России мало знают про наши владения, прилегающие к внутренней Азии, то еще менее знают, что, несмотря на всеобщую тишину в пределах отечества, там, далеко, и теперь гремит русское оружие, и наши солдатики, мечтая о приволье мирных квартир в великороссийских губерниях, работают, по обыкновению, на славу, переносят и холод, и голод, и множество лишений, сопряженных с тяжелым походом по необозримым, неприветливым и некрасивым пустыням средней Азии. Работают солдатики не попустому, не от избытка сил своих, которых девать некуда, а делают они дело важное, за которое не раз поблагодарит их наше потомство, когда где-нибудь на Аму-Дарье встретит оно не кочующие разбойничьи шайки киргизов, а развитие торговых и промышленных сношений с азиятами. И работают наши молодцы не на виду, не ожидая громких о себе реляций, а за одно дорогое и любезное им спасибо Царя-батюшки. Следовательно, трудно найти неуместным желание наше познакомить читателей с одним из многих славных деяний воинства русского в пределах средней Азии. Нам желательно поговорить о деле 4-го, 5-го и 6-го декабря под Иканом, подробности которого нам известны из донесений и из сведений, полученных частным путем.

Многим, конечно, не безызвестно, что, по взятии Туркестана (Азрет-султан), войска наши, под начальством [116] генерал-майора Черняева, заняли Чимкенд, из которого образовали центр управления так называвшейся прежде новой коканской линии, и стали лицом к лицу с Ташкендом, богатым, большим торговым городом Коканского ханства. Наступила зима, которая и в тех странах придерживается северных обыкновений; выпало не мало снега, и гарнизоны наши, вместо отдыха после трудов целого лета, принялись за устройство своих помещений, о которых прежде заботиться было некому и некогда.

Управляющий, за малолетством хана, коканскими владениями, задорный и предприимчивый мулла Алимкул, стоял с войсками своими в Ташкенде, и никто ожидать не мог от него такой удали, какую выказал он на удивление знатоков военного дела.

В первых числах декабря 1864 года стало известно, что коканские войска, вместе с предводителем своим, удалились по направлению к Кокану. Выводить отсюда заключений никому и в голову не пришло, да и ничего бы не вывели: киргизы, бывшие подданные Кокана, все еще мечтают об освобождении могилы своего святого Азрет-султана (в Туркестане) да о конечном истреблении урусов, по крайней мере в средней Азии. Стало быть, секрета выдать было некому. Большая часть наших сил находилась в Чимкенде, вместе с генералом Черняевым, а в Туркестане оставалось их немного, только для занятия караулов и для кое-каких поделок по укреплениям.

Вдруг, вечером 3-го числа, комендант Туркестана получает сведения, что около сел. Чилик, находящегося по дороге к Чимкенду и в 63 верстах от Туркестана, появились партии коканцев, с целию, по-видимому, ограбить не только Чилик, но и Икан, расположенный ближе к городу. Появление небольшой шайки на пространстве между двумя нашими укрепленными пунктами, при плохой населенности края, при известной подвижности азиятской кавалерии и непременном недоброжелательстве к нам жителей, а в особенности при безобразном политическом устройстве в соседней стране, было делом неособенно удивительным, как мы, по крайней мере, судить могли по тем данным, какие находились у нас в руках. Следовало однако принять меры к ограждению от разорения подвластных нам жителей Чилика и [117] Икана и сверх того, конечно, разузнать в чем дело. Для всего этого нашли возможным и достаточным командировать, на другой день, к Чилику, под начальством Уральского казачьего войска есаула Серова, легкий отряд следующего состава: 2 обер-офицера, 5 урядников и 98 казаков того же войска, вооруженных нарезным оружием, при одном горном единороге с 4 артиллеристами; казакам дали по два комплекта патронов, а к единорогу взято 42 заряда. Имея в виду малочисленность туркестанского гарнизона, следовательно и опасность, которой мог подвергнуться отряд при встрече с значительными силами неприятеля, Серову приказано было не вступать в неравный бой, но отступить в случае опасности.

Казаки выступили из города вскоре после обеда и, узнав от встречных киргизов о занятии коканцами Икана, пошли далее рысью, не встречая однако неприятеля и соблюдая всю возможную осторожность. Под вечер уже, не доходя четырех верст до Икана, Серов увидел вдали, с правой стороны деревни, огни; предполагая, что это был неприятель, он остановил отряд и выслал вперед одного из находившихся при отряде киргизов-вожаков, для собрания более точных сведений.

Посланный вернулся немедленно и объявил, что, встретив вблизи коканский разъезд, не осмелился ехать далее.

Не зная ничего обстоятельного о силах неприятеля и в виду близости ночи, Серов решился отойти на замеченную им в тылу позицию и там выжидать разъяснения дела. Не успел однако отряд отойти с полверсты, как был почти мгновенно окружен толпами неприятеля, отрезавшими ему отступление.

Необходимо заметить, что войска, действующие в сыр-дарьинском районе, особенно казаки, более или менее уже привыкшие к особенностям войны в той местности, встречаясь с значительными партиями неприятеля, инстинктивно считают самым удобным делом спешиться и, пользуясь всякими укрытиями, встречать стремительные атаки конницы противника одним огнем. Такой образ действий, конечно, имеет свои основания и, главное, подтвержден опытом; к подобной встрече привык отчасти и неприятель, имевший случай сталкиваться с уральцами. Не бывавший в тех странах [118] с трудом поверит рассказу: «что вот там-то и там-то одиннадцать человек казаков целые сутки отбивались от партии в 300, положим, конных коканцев и таки отбились, заставив неприятеля, истомленного атаками, обратиться вспять, подобрав своих раненых и убитых». А между тем это бывало не раз, благодаря вышеуказанному способу действий, разумеется не всегда в таких размерах и при иных обстоятельствах. Случалось, что и коканцы одолевали — на то ведь и сила — но и тут выходило как-то по большей части, что или зарядов не хватало, или врасплох поймают. Если же казаки успеют сбатовать (Особым образом спутать лошадей.) лошадей да поискуснее залечь, то возьмут казаков разве тогда, когда грешные тела их почувствуют в себе не одну пулю да изморятся голодом и жаждой.

Опытный вывод наших сыр-дарьинцев может быть легко оправдан и теорией, если принять в расчет устройство войск, вооружение и военные познания наших буйных соседей. На хороших лошадях, но весьма часто вооруженные чуть не одними нагайками, если кому недостанет терпения тащить на плечах семиаршинную пику, лично не совсем храбрые, среднеазиятские конники весьма пригодны для нечаянных нападений, могут пройти хоть верст сто в одну ночь, без видимой возможности поесть и напиться ранее трех-четырех дней; пригодны они проведать, где что неловко лежит, напасть на двигающийся беспечно отряд, отогнать табун, если за ним плохо смотрят, да гвалт поднять неописанный, ринувшись на засевших где-нибудь солдатиков или казаков. Но таких качеств мало для того, чтобы произвести пару хороших повторительных атак, или поискуснее и побезкорыстнее пожертвовать животом своим на пользу интересов края, считаемого ими за отечество.

Нетрудно после этого допустить, что наши малочисленные отряды могли бы быть, что называется, шапками закиданы со стороны неприятельской иррегулярной конницы, если бы не догадались поставить им сопротивления, очень неблагоприятствующего образу действий наших азиятских соседей и составу и устройству, их чисто милиционных войск. Вот почему казаки наши не питают особенного расположения к [119] пике; они сознают, что с азиятами без доброго ружья ничего не поделаешь.

Вернемся к казачьему отряду, который мы оставили окруженным скопищем коканцев, на местности мало благоприятной для обороны. Не знаем, руководился ли Серов какими-нибудь соображениями, или воспользовался инстинктивной опытностию казаков, только он немедленно приказал отряду спешиться, сбатовать коней и залечь в небольшую канаву, устроив с открытых сторон завалы из мешков с провиантом и фуражем. На одном из фасов образовавшегося таким образом лагеря поставлен был единорог.

Все это, конечно, сделано было так быстро, что толпы неприятеля, приблизившиеся, между тем, к отряду и встреченные хладнокровным и дружным огнем из нарезных ружей и единорога, принуждены были отступить в большом беспорядке. Неудача первого, и почти всегда самого запальчивого у коканцев, натиска и урон от меткого огня казаков имели то последствие, что несколько повторительных атак остались безуспешными. Отойдя и построившись в густые (в донесении своем Серов говорит «правильные») колонны, коканцы держались вдали от лагеря, что и было, вероятно, главною причиною невозможности продолжать атаки, так как атакующим толпам приходилось, при движении на значительном пространстве, подвергать себя огню нарезного оружия. Во всю ночь неприятель ограничивался стрельбою из трех орудий гранатами, осколками которых убито несколько лошадей, и, сверх того, по лагерю открыт был огонь из фальконетов, снаряды которых много вредили лошадям и верблюдам, представлявшим на открытой местности хорошую цель для выстрелов. Из ружей действовали по отряду одни сарбазы — регулярная коканская пехота, отчасти приученная к более или менее правильному построению и однообразно одетая в красные кафтаны, но вооруженная плохими фитильными пищалями. Понятно, что выстрелы их были для казаков более чем безвредны.

К рассвету 5-го декабря огонь неприятеля усилился. Гранаты и ядра его стали ложиться в лагере в большем количестве, причиняя значительный вред лошадям и оружию. Несколько казаков были ранены. Пешие толпы неприятеля [120] заметно стали прибывать от Икана на усиление осаждавших; но огонь их наносил мало вреда.

С своей стороны, казаки хладнокровно отвечали на выстрелы противника, направляя огонь преимущественно в орудийную прислугу, и, несмотря на затруднительное свое положение, сохранили столько энергии, что просили даже дозволить им кинуться в штыки, что, конечно, было бы делом чересчур рискованным.

Перед отрядом Серова, как оказалось впоследствии, была вся десятитысячная (или даже более) армия коканцев, под начальством Алимкула, с орудиями и пехотой, пробравшаяся левым берегом замерзшей Сыр-Дарьи, мимо Чимкенда, прямо к Туркестану.

Обходное движение такой массы должно признать замечательным, особенно если принять в расчет то, что при ней находились тяжести, орудия и снаряды, пехота и, без сомнения, кое-какие запасы. Сверх того, войско шло зимою, с наибольшей быстротой, необходимой для сохранения тайны, без которой оно подвергалось если не совершенному отрезанию, то, по крайней мере, значительной потере, если бы генерал Черняев направился вниз по реке Арысу на путь отступления Алимкула. Каким образом двигалась эта масса, какие средства употребляла она на подъем своих тяжестей и каких усилий стоило ей успешное появление перед самым Туркестаном — неизвестно; но, судя по знакомой нам бесцеремонности азиятских властей, можно думать, что такое движение недешево обошлось попутным аулам. Во всяком случае, движение Алимкула могло кончиться для Туркестана весьма плохо, и всякие пожертвования коканцев окупились бы непременно сторицею, если бы не стойкость казаков Серова, задержавших Алимкула слишком долго в виду города.

Весь день 5-го декабря уральцы продолжали держаться в своих завалах с прежнею энергией, рассчитывая на помощь из Туркестана (куда из отряда пробрались два казака с донесением) и хладнокровно отстреливались. В единороге, после восьми выстрелов, лопнула одно колесо, но находчивость фейерверкера Грехова пособила горю: сняты были колеса с ящика и с помощию веревок прикреплены к коротким осям лафета так, что орудие могло продолжать стрельбу, даже при передвижении его с места на место, [121] конечно на руках. Казаки с большим усердием помогали артиллеристам и, когда последние были уже все переранены, сами принялись работать, сберегая однако выстрелы из орудия до последней крайности.

Можно вообразить себе, до какого раздражения дошли коканцы, видя перед собою горсть русских, перепортивших им весь успех так хорошо задуманного и почти уже на половину исполненного предположения. Боясь атаковать лагерь открытою силой, они принялись свозить камыш и мелкий лес, из которого стали строить что-то в роде мантелетов и щитов на двухколесных арбах, с целию ближе подвинуться к отряду и укрыть себя сколько-нибудь от убийственного огня уральцев. Работы и стрельба продолжались до ночи.

Около двух часов пополудни того же числа, со стороны Туркестана послышались пушечные и ружейные выстрелы отряда, высланного на помощь Серову в составе 150 человек пехоты при двух орудиях. Но надежды казаков на этот раз не оправдались: отряд, окруженный коканцами в трех верстах от лагеря, отступил в город.

Чтобы объяснить столь грустное для казаков обстоятельство, считаем необходимым сказать, что еще с пяти часов пополудни 4-го числа в Туркестане слышали живую перестрелку под Иканом, но о числе неприятеля, равно и о положении сотни, ничего точного не знали. Откомандировывать же сильный отряд на помощь казакам в то время, когда в городе, с 10,000 жителей, имелось лишь самое небольшое количество войск, казалось делом весьма рискованным; между тем, продолжительная и постоянно усиливавшаяся орудийная и ружейная пальба под Иканом заставляла думать, что неприятель многочислен и что у казаков, если дело протянется, может оказаться недостаток в патронах. Принимая все это в соображение, начальнику высланного к Икану отряда дано было строгое приказание не вступать в бой с значительными силами коканцев, особенно если замечено будет, что неприятель направляется к городу. Не доходя, как сказано, трех или четырех верст до позиции казаков, отряд, действительно, встретил большие массы противника и вслед затем увидел себя окруженным коканцами, очевидно подвигавшимися, в обход отряда, прямо [122] к Туркестану. Это и было причиною немедленного отступления отряда. В четыре часа пополудни, коканцы были уже под стенами города, и отряд мог войти в него только пробившись силою сквозь несколько засад неприятеля.

Коканцы сейчас же воспользовались отступлением пехоты, чтобы напугать казаков: они послали им письмо с извещением об уничтожении отступившего отряда и с предложением сдачи на условиях всяческого за это благорасположения. Послание, как рассчитывал Алимкул, быть может, и заставило бы казаков призадуматься; но их доблестный командир решился держаться до последней крайности. Уральцы, ободренные его примером, бойко принялись за дело и к ночи успели поделать несколько новых завалов из убитых лошадей и верблюдов. До утра все было спокойно.

Утром 6-го декабря неприятель имел до 16 щитов, под прикрытием которых он, по-видимому, готовился окончательно атаковать лагерь. Не теряя еще надежды на помощь и чтобы протянуть время, Серов вступил в переговоры с Алимкулом и тем выиграл более часу. Когда же переговоры кончились, коканцы открыли по казакам жестокий огонь и бросились в атаку. Первый натиск и последовавшие за ним три других были отражены весьма удачно; но выстрелами неприятеля перебиты были все лошади и из строя выбыло убитыми: 3 урядника, 33 казака и 1 фурштатский солдат, ранеными: 4 артиллериста и несколько казаков.

Во все время атак казаки вели себя молодцами; но отряд был уже так слаб, что держаться до прибытия помощи не представлялась никакой возможности. Оставалось решиться на последнее средство: пробиться сквозь ряды тысячной неприятельской конницы или пасть. Серов предложил своим казакам пробиваться. Заклепав единорог, они единодушно, с криком «ура!», бросились в среду коканцев.

Каким образом десятитысячной массе не удалось задавить и истребить три-четыре десятка пеших казаков, измученных трехдневным упорным боем, израненных, обессиленных и голодных — объяснить это можно разве только тем, что отчаянная решимость уральцев, владевших еще своими ружьями, ошаломила коканцев. В самом деле, они не посмели приблизиться к казакам и только провожали их сильным огнем на протяжении почти всех восьми верст. Взбешенные [123] азияты излили всю свою месть на тяжело раненых, оставленных на дороге: в глазах отряда, их рубили шашками и отсекали им головы. Легко раненые — имевшие, впрочем, некоторые по 5-6 ран — шли, поддерживая друг друга и по возможности принимая участие в обороне до тех пор, пока совершенно обессиленные не соединились с новым отрядом, высланным на встречу из Туркестана и спасшим остатки этой геройской сотни.

Вся потеря казаков в деле под Иканом оказалась:

(*Серов, получивший рану и контузию.)

Коканцы очистили окрестности города и стали отступать. Долго не забудут они Икана и серовской сотни: им не только не удалось, со всею своею армией, вытеснить или истребить русских, но они поплатились потерею многих своих людей. Слух о грозном русском оружии разнесся далеко и не останется бесплодным для пользы наших предприятий в соседстве Сыра и Аму.

Государь Император щедро наградил оставшихся в живых казаков: все они получили георгиевские кресты. Приятно было бы, если бы и Россия вполне оценила подвиг уральцев: более половины сотни пало для спокойствия отдаленных пределов империи и для упрочения будущих выгод от водворяемого влияния нашего в глубине средней Азии.

В военном отношении подвиг уральцев может, между прочим, обратить внимание военных людей на пользу и необходимость хорошего огнестрельного оружия в делах даже такого рода, как стычки наши с средне-азиятскими джигитами. Передавая подробности дела под Иканом, мы хотели показать что может сделать одна казачья сотня, вооруженная [124] нарезным оружием, в борьбе с целой армией противника, подобного коканцам, и провести мысль, что нет надобности (по крайней мере, теперь) в большом количестве войск там, где качеством их легко заменить массы, требующие огромных расходов для передвижения их на целые тысячи верст, да еще по пустынной степи.

К.

Оренбург.
5-го марта 1865 г.

Текст воспроизведен по изданию: Дело уральцев под Туркестаном в декабре 1864 года // Военный сборник, № 5. 1865

© текст - ??. 1865
© сетевая версия - Тhietmar. 2024
© OCR - Иванов А. 2024
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1865