-

ОЧЕРК ЭКСПЕДИЦИЙ В АХАЛ-ТЕКЕ 1879 И 1880 ГГ.

Туркмения. — Ахал-текинский оазис. — Враждебность текинцев. — Необходимость серьезной экспедиции. — Перевозка войск и продовольствия в Чекишляр. — Состав передового отряда. — Выступление его из Чекишляра. — Смерть генерала Лазарева. — Перевал отряда через горы. — Движение к Денгиль-Тепе. — Нападение текинской конницы. — Преследование ее кавалерией авангарда. — Нападение на авангард неприятельской пехоты. — Завладение передовою неприятельской позицией. — Описание аула Денгиль-Тепе. — Наилучший способ атаки. — Число защитников и их вооружение. — Прибытие главных сил. — Штурм. — Отступление от Денгиль-Тепе. — Результат экспедиции. — Причина неудачи штурма.

Часть Средней Азии, — ограниченная с запада Каспийским морем, с севера воображаемой линией, идущей от форта Александровского на Мангышлаке через озера Саракамыш до хивинских пределов, с востока — Аму-Дарьею и юга — рекою Атреком, юго-восточными склонами хребта Копет-даг и средним течением реки Мургаба, — представляет бедную водою и безотрадную страну, состоящую почти исключительно из солончаков и песков. Если не считать Аму-Дарьи, Мургаба, Теджента и Атрека, текущих на границах, и несколько ничтожных притоков последнего, то в пределах описываемой страны не найдется ни одной реки. Вода встречается только в родниках и колодцах, которые необходимо, время от времени, вычерпывать, иначе вода застаивается и гниет. Страна пересекается почти пополам цепью гор, которые тянутся с северо-запада на юго-восток, от Красноводска до р. Теджента, начинаясь одиноким хребтом, постепенно пускающим все более и более многочисленные отроги и носящим название Малого Балхана, Кюрен-дага и, далее, Копет-дага. Хребет покрыт редким и мелким лесом; высота его не превосходит 2,500 фут. [205]

По недостатку в воде, почва этого обширного пространства совершенно неудобна для земледелия. За то на солончаках ростут кусты жесткой и солоноватой на вкус травы, любимой верблюдами, а в песках встречается кое-какой корм для овец.

Описанная страна населена туркменами, народом тюркской расы. Они исповедуют магометанскую религию, причем, наравне с кораном, признают и сунну. Туркмены распадаются на несколько, враждующих между собою, племен и ведут кочевую жизнь, с которою вполне сроднились. Только временно, потеряв, вследствие засух, падежа и грабежей, свое богатство — стада, обращаются они к земледелию, с тем, чтобы при первой возможности вновь променять это позорное, по их мнению, занятие на столь свойственную им кочевую жизнь.

Не вся, однако, описанная выше местность имеет печальный и безотрадный вид. Как бы исключением является сердце страны, северо-восточный склон Копет-дагского хребта, не напрасно получивший название «оазиса». Вдоль подошвы этого хребта тянется узкая полоса плодородной земли, около 250 верст длиною и от 5-ти до 10-ти шириною. Она орошается многочисленными ручьями, берущими начало на Копет-даге и теряющимися в безбрежных песках, которые простираются до Аму-Дарьи. Ручьи оживляют подошву гор и дают возможность заниматься земледелием. В оазисе произростают пшеница, юнджа и джугура; раскинуты бахчи дынь, арбузов и тыкв; встречается хлопок и шелковица, местами попадаются и сады. Сравнительно с окружающею печальною пустыней, оазис представляется благодатною страною, и муллы говорят, а народ верит, что Адам, изгнанный из рая, не нашел, для водворения, лучшего места на земле.

Эта плодородная полоса населена ахал-текинцами, туркменским племенем, родственным тому, которое живет по р. Мургабу, близ Мерва. Число их едва ли превышает 100,000. Их кибиточные аулы, лежащие на ручьях, длинной нитью тянутся вдоль подошвы гор. Главный из них, Денгиль-Тепе, находится в самом центре страны. Среди аулов возвышаются глиняные крепости, обнесенные стенами разной высоты, до четырех и более сажен, и окруженные рвом. Туда, в случае набега, спасается окрестное население. С тою же целью поля усеяны глиняными башнями, служащими приютом для тех, кто во время полевых работ бывает внезапно застигнут неприятелем.

Текинцы ведут полуоседлую жизнь. Во время полевых [206] работ они живут аулами, под защитой своих крепостей; на остальное время перекочевывают в пески, где встречается корм для скота; но всегда помещаются в кибитках.

Мирные промыслы, однако, не единственные источники их пропитания. Вынужденные жить на узкой полосе плодородной земли, ограниченной бесплодным хребтом и еще более бесплодными песками, они поневоле должны были обратиться к грабежу и вести постоянные войны с соседями. Это выработало в них необычайную предприимчивость и храбрость. Быстро проходя на своих неутомимых и рослых лошадях необозримые пространства, они появлялись то на Атреке, под стенами Буджнурда и Кучана, то на Аму-Дарье, под стенами Хивы, то близ Красноводского залива, Хива, Бухара и Хорасан трепетали от их набегов. Средне-азиятским ханствам, а также и Персии, удавалось, правда, временно подчинять себе Ахал и Мерв, но грабежи не прекращались, и когда экзекуционные войска, с целью усмирения, вторгались в пределы страны, текинцы наносили им кровавые поражения.

В 1855 году они разбили, под Сераксом, хивинцев, пришедших для их наказания. Хан Медемий был захвачен на высоком кургане, с которого он наблюдал за ходом битвы, и обезглавлен; тело его отправлено в Хиву, а голова, для устрашения, шаха, — в Тегеран. Шесть лет спустя, они же нанесли страшное поражение персидскому войску, которое подступило к Мерву, в составе 12,000 пехоты и 10,000 кавалерии с 33 пушками. Вся персидская пехота и артилерия досталась в руки текинцев, и пленных было так много, что на рынках Хивы и Бухары цена на них понизилась до 25-ти кран (7 руб. 50 к.). Страшное, по-видимому, для соседей текинское племя, тем не менее, не заключает внутри самого себя прочных залогов преуспеяния и действительной силы: среди него нет твердо установленной правительственной власти. Многоголовый совет старшин с трудом, и только в крайних случаях народного бедствия, приходит к какому-либо определенному решению. Что же касается до ханов и сердарей, избираемых этим советом, то они часто смещаются и не пользуются, в сущности, никакой властью. Этой власти не имеет и духовенство. Каждый действует по своему усмотрению и на свой страх. Вокруг отважных и опытных людей собираются толпы удальцов, предпринимающие набеги, и эта временная организация, по окончании предприятия, распадается сама собою.

Безурядица и бесправие, царящие в пределах оазиса, привели [207] текинцев к постоянно повторявшимся столкновениям с русскими, что вынудило последних сначала предпринимать неоднократные экспедиции с целью усмирения Ахала, а потом и окончательно завладеть им.

Перешагнув в XVIII столетии р. Урал и приняв в подданство кочевавших к востоку от него киргизов, Россия, роковою силою исторической необходимости, вынуждена была двинуться в самую глубь Средней Азии, стремясь достигнуть, наконец, естественных рубежей, которые могли бы обеспечить ее пределы от набегов окружающих ее полудиких племен. Постепенно дошли русские до Эмбы, северных берегов Аральского моря, низовьев Сыр-Дарьи и завладели Туркестаном. В 1868 г. войска Кавказской армии высадились на берегу Красноводского залива и построили укрепление, ставшее, впоследствии, г. Красноводском, главным пунктом вновь образованного Закаспийского отдела. Пять лет спустя, русские колонны, направленные с пяти противоположных сторон, овладели Хивою.

По ее покорении, у могущественного русского государства явилась новая забота и новая обязанность. Оно должно было обеспечить торговый путь из Хивы в Красноводск, по которому направлялись караваны новых его подданных, от набегов и грабежей текинской конницы. Набеги эти были в высшей степени дерзки и достигали Красноводска. В 1870 г. текинцы произвели нападение на Михайловский пост; два года спустя, атаковали русский рекогносцировочный отряд, у колодцев Игды; еще через два года неожиданно появились перед иомудским аулом, находившимся вблизи Красноводска, и произвели в нем кровавую оргию: истреблены были все старики, женщины и дети; трупы рассечены, имущество разграблено. В отместку за эти жестокости и для наказания враждебных аулов, закаспийское начальство предпринимало, с своей стороны, неоднократные экспедиции в оазис: в 1872 г. была разорена северная его часть, так называемая Бешь-кала (пять крепостей), а два года спустя, русский отряд временно завладел Кизил-Арватом.

Рядом с враждебными действиями между Закаспийским отделом и текинскими ханами шли и мирные переговоры. После экзекуций ханы являлись в Красноводск; они обещали исполнить все наши требования, предлагая покорность, прекращение грабежей и безвозмездное освобождение пленных. К сожалению, они были бессильны: по возвращении в аулы, им не удавалось [208] добиться от соотечественников полного согласия на данные в Красноводске обещания. Грабежи вновь начинались; покорные нам иомудские аулы вновь трепетали; караванное движение вновь останавливалось.

Все более и более выяснялась необходимость нанести враждебному племени серьезный удар в самом сердце оазиса и завладеть последним. Международные причины и, главным образом, соперничество Англии не дозволяли нашему правительству приступить к решительной политике. Предпринятое недоверчиво относившейся к нам державой движение в Кабул развязало однако нам руки и в то же время побудило в покорении оазиса искать противовеса расширению ее азиятских владений. Экспедиция, имевшая целью завоевание оазиса, была решена. Начальником экспедиционного отряда был назначен генерал Лазарев, всю долговременную свою службу проведший на Кавказе в постоянных стычках с горцами, а в течение минувшей Восточной войны стяжавший известность в боях с турецкою армией.

Еще до начала экспедиции, в Закаспийском крае, не считая Красноводска и форта Александровского, русскими войсками был занят Чекишляр, близ устья Атрека и Чата, при впадении в эту реку ее притока Сумбара. В обоих пунктах возведены были укрепления, достаточные для небольших гарнизонов. Помянутые укрепления, а также Красноводск, были охраняемы шестью баталионами и двумя сотнями, постоянно находившимися в крае.

Приступая к экспедиции, необходимо было: избрать путь действий (операционную линию), сосредоточить в Закаспийском крае отряд надлежащей силы и доставить на восточный берег Каспийского моря запасы в количестве, достаточном для продовольствия отряда в течение всего экспедиционного периода.

От восточного берега к оазису ведут два пути: кратчайший (228 верст), но бедный водою, от Михайловского залива к аулу Кизил-Арват, и более длинный (321 верста), но за то обеспеченный относительно воды, — от Чекишляра по Атреку, притоку его Сумбару и далее через Бендесенский перевал к аулу Бами (От Кизил-арвата до Бами 48 1/2 верст. От Чекишляра до Чата два пути: прямой — 140 верст, на колодцы Караджа-батырь, и кружный — вдоль Атрека, 160 верст; оба пути, не доходя до Чата, сходятся в Ягды-олуме.). Предпочтен был последний путь.

Части Кавказской армии, назначенные в состав [209] экспедиционного отряда, уже с началом весны 1879 года стали высаживаться на негостеприимный берег, и к концу мая в Чекишляре было сосредоточено 15 баталионов пехоты, 20 эскадронов и сотен кавалерии, 34 орудия и 12 ракетных станков. Часть этих сил немедленно была направлена вперед и заняла Чат, Дуз-олум и Терсакан, где предполагалось устроить промежуточные склады продовольственных запасов.

Что касается перевозки запасов морем к основному складу, Чекишляру, и дальнейшего распределения их по промежуточным складам. Чату и Дуз-олуму, они шли чрезвычайно медленно, главным образом потому, что перевозка войск в Закаспийский край началась ранее, чем было сосредоточено в Чекишляре количество запасов, достаточное для отряда в течение всей экспедиции. По бедности пароходного общества «Кавказ и Меркурий» и нашей военной каспийской флотилии перевозочными средствами, доставка запасов морем одновременно с перевозкой войск не могла производиться с достаточною энергией и даже была временно приостановлена. По окончании же высадки затруднения возрасли вследствие увеличения числа ртов. Эта ошибка усугублялась еще следующими неблагоприятными обстоятельствами: бурливостью моря и малою глубиною рейда, заставлявшими грузовые суда бросать якорь далеко от берега, что затрудняло доставку грузов с судов на пристань, — доставку, производившуюся на наемных туркменских лодках; далее, медленностью постройки пристани, которую, по мелководью, пришлось далеко выдвигать в море, и, наконец, недостатком и несвоевременным прибытием в Чекишляр перевозочных средств, заключавшихся в верблюдах и одноконных арбах.

Благодаря исчисленным обстоятельствам, начать экспедицию оказалось возможным не ранее августа и то при условиях, в хозяйственном отношении, более чем сомнительных.

Приближалась осень, когда, по рассказам зимовавших там, начинаются в крае проливные дожди. Падающая влага до такой степени растворяет глинистую почву, что трудно становится попасть из одной кибитки в другую, рядом стоящую. В описываемое время года немыслимо было бы двигать войска. Поэтому приходилось: или отложить экспедицию до будущей весны и перевезти войска обратно на западный берег, с тем, чтобы со временем вторично доставить их в Чекишляр, или попытаться начать экспедицию немедленно, рассчитывая, при счастливом стечении [210] обстоятельств, окончить ее до дождливого времени. Генерал Лазарев предпочел последнее и решился выступить из Чекишляра 30 июля.

К этому времени в складах восточного берега было сосредоточено продовольственных запасов для всего отряда лишь до первых чисел сентября, т. е. дней на сорок. Только небольшая их часть, и то благодаря безостановочной работе ароб и верблюдов со дня зачисления последних в отряд, была перевезена в Чат и Дуз-олум. Целью действий был неприятельский аул Денгиль-Тепе (1), где, по доходившим в отряд известиям и слухам, собрались жители оазиса, имея намерение защищаться. Денгиль-Тепе отстоит от Чекишляра верст приблизительно на 400 или 19 переходов, из коих один (в 50 верст длиною) безводен, другой состоял из перевала через неисследованный Копет-даг, по неразработанному подъему и спуску. Сверх того, допускалось предположение, что текинцы собрались не в Денгиль-Тепе, а в Асхабаде, что удлиняло операционную линию еще верст на 50, т. е. на два перехода. Наконец, противник мог встретить отряд и за Асхабадом, отступив еще далее в глубь оазиса.

Итак, число переходов было гадательно, но и при minimum’е, т. е. при цифре наиболее благоприятной для отряда, накопленного сорокадневного продовольствия хватило бы лишь на столько, чтобы дойти до Денгиль-Тепе и при неудаче, которая была весьма возможна, быстро вернуться к основной базе в том предположении, что за время похода с западного берега подвезены были бы в Чекишляр новые запасы продовольствия.

При большой длине операционной линии было очевидно немыслимо иметь продовольственные склады в одном Чекишляре. Чтобы не поставить отряд в критическое, относительно продовольствия, положение, особенно имея дело с противником, сильным неутомимой и предприимчивой конницей, имевшей возможность, при сколько нибудь слабом надзоре, отхватить часть обоза, необходимо было устроить несколько промежуточных передовых складов, а для их прикрытия оставить в тылу гарнизоны. Это совершенно, так сказать, законное ослабление отряда, предназначенного для непосредственного вторжения в оазис, усугублялось еще более тем исключительным обстоятельством, что, в виду необходимости, при малом запасе наличного продовольствия, продолжать доставку его с западного берега на чекишлярский рейд, выгружать на [211] пристань и перевозить далее, распределяя по передовым складам, — требовалось значительно усилить гарнизоны опорных пунктов, чтобы дать им возможность как производить работы на пристани, так и прикрывать транспорты, бессменно двигавшиеся по операционной линии. Третья и не менее важная причина еще более уменьшила и без того слабый численный состав передового действующего отряда. Чтобы пополнение промежуточных складов запасами, по мере их израсходования, происходило безостановочно, необходима была усиленная деятельность перевозочных средств.

При отряде состояло 1,000 одноконных ароб (так называемый конный транспорт) и 10,000 верблюдов. Первые оказались совершенно неудовлетворяющими местным условиям: по неимению в крае подножного корма, лошади должны были, кроме груза, везти на себе и весь потребный для них фураж, что значительно уменьшало их подъемную силу и ограничивало возможный для них район действий (От Чекишляра до Чата 120 верст. Продолжительность аробного рейса 10 дней (восемь дней для движения туда и обратно и два дня на разгрузку и нагрузку). Считая среднюю подъемную силу лошади в 15 пуд., а ежедневную дачу фуража в 25,5 ф. (что в 10 дней составит около 7 пуд.), окажется, что посторонняя тяжесть, перевозимая арбой, не могла превышать 8 пуд. Далее Чата конный транспорт не ходил по полной невыгодности.). Что касается верблюдов, то, истощенные предыдущей утомительной работой в течение двух с половиною месяцев, когда они не знали отдыха, и дурным уходом, они стали падать в ужасающей пропорции. Не погрешая против истины, можно сказать, что к открытию военных действий число их с 10,000 уменьшилось до 6,000 или 7,000 (К концу мая при отряде состояло 10,000 верблюдов, к началу ноября (конец экспедиции) сколько нибудь годных оказалось только 300.). Из этого числа на время похода необходимо было оставить в тылу не менее 4,000 или 5,000; только при подобном числе их можно было рассчитывать на сколько нибудь своевременное пополнение израсходованных на опорных пунктах запасов (Считая ежедневную дачу провианта в 3 ф. (2 ф. сухарей, 1/2 ф. крупы и 2/3 морского приварка), а фуража в 25 ф., окажется, что для 10,000 человек и 2,000 лошадей, состоявших в отряде, необходимо было ежедневно 2,000 пуд. При подъемной силе верблюда в 10 пудов, а лошади 8 пуд. (ограничивая движение арбы Чатом), при переходе лошади в 30 верст, а верблюжьем в 40 верст, для пополнения сорокадневного запаса продовольствия, из которого 40,000 пуд. должны были быть перевезены в Чат, а другие 40,000 — в Бендесен, необходима была безостановочная работа 3,000 верблюдов.).

Таким образом, в распоряжении передового отряда оставалось только от 2,000 до 3,000 верблюдов. Они должны были [212] везти на себе продовольствие, артилерийские запасы, госпитальные вещи, артельное имущество, теплую одежду и бочонки для воды. Считая подъемную силу верблюда в 10 пуд., окажется, что 30,000 пуд. был предел тяжести, которую отряд мог взять с собой, удаляясь от базы на 400 верст. Спрашивается: мог ли быть велик этот отряд? При поверхностном даже рассмотрении изложенных фактов станет понятным, что малое количество собранных перед началом экспедиции запасов и недостаток в перевозочных средствах должны были в дальнейшем ходе экспедиции играть первенствующую роль, неблагоприятную для ее успеха: они определили не только силу отряда, предназначенного к непосредственному вторжению в пределы оазиса, но также и быстроту его движения, и даже самый способ действий; короче, судьба экспедиции из рук начальника перешла во власть помянутых факторов.

Для подъема сорокадневного продовольствия, а также и других тяжестей передового отряда, можно было выделить из общего числа только от 2,500 до 3,000 верблюдов. В зависимости от этой цифры была определена и сила помянутого отряда. Он состоял из шести баталионов, шести эскадронов и сотен, 12-ти орудий и 12-ти ракетных станков; причем, в видах большого обеспечения продовольствием, численность частей была низведена до minimum’а. Решено было оставить в Чекишляре всех слабосильных, а пристававших во время движения — сдавать на промежуточные опорные пункты, никем их не заменяя. Мера эта привела к еще более значительному ослаблению вторгавшихся в оазис сил: роты, вступавшие в оазис, имели только от 70 до 80 штыков, а сотни и эскадроны — менее чем по 100 сабель, так что численность передового отряда простиралась лишь до 2,500. Выступление из Чекишляра началось 30-го июля. Чтобы не терпеть недостатка в воде там, где находились одни колодцы, отряд двинулся тремя эшелонами. В то же время авангард, находившийся в Терсакане, перешел к Бендесену для разработки перевала через Копет-даг. Для выигрыша времени, что было валено при недостаточном количестве взятых с собою продовольственных запасов, войска шли почти без дневок и уже к 20-му августа сосредоточились к Бендесену. Разработка перевала не была еще однако окончена, что и задержало отряд у подошвы хребта до 22-го августа.

Страна, по которой двигались эшелоны войск, представляла совершенную пустыню, почти лишенную поселений. Только в одном месте отряд встретил туркменский аул, и то лежавший вдали от [213] пути, на левом берегу Атрека. Характер страны не был одинаков. От Чекишляра до Чата, насколько мог охватить глаз, простиралась безбрежная равнина. Почва состояла из солончаков, потрескавшихся от летней жары. В стороне от пути росла жесткая и редкая трава, — корм для верблюдов. Далее, от Чата до перевала через горы, характер страны стал изменяться. Начались предгория Копет-дага, состоявшие из небольших ущелий. Каменистая, серо-коричневая местность имела безотрадный вид. Редкость кустов травы, не мешавшая равнине казаться, хотя издали, зеленой, стала обнаруживаться на далеком еще расстоянии. Во время движения отряда по описанной стране температура не была особенно высокой; она почти не превосходила 30° по Реомюру на солнце: был август, и необычайная жара, доходившая в июле до 55°, значительно понизилась.

Первые переходы отряда от Чекишляра до колодцев Бевен-баши и далее до озера Дели ли были сравнительно трудны, как вследствие непривычки к движению, так и вследствие большой величины первого перехода (около 30-ти верст), частью по песчаному грунту. Хотя вода в колодцах Бевен-баши была солоноватая, а в некоторых, сверх того, и застоявшаяся, но отряд не испытывал недостатка в воде, так как захватил последнюю в бочонках, налитых еще в Чекишляре. На ночлеге же у горько-соленого озера Дели ли почувствовался уже недостаток в пресной воде. Пришлось рыть колодцы на берегу озера и вычерпывать оттуда хотя пресную, но весьма мутную воду, по мере того, как последняя выступала из почвы.

С третьим переходом отряд приблизился к Атреку. Эта река, особенно у Чата, трудно доступна: она извивается узкой лентой по дну огромного ложа с совершенно отвесными гигантскими стенами, прорытого вероятно несколько тысячелетий тому назад, когда вода в этой местности была еще в изобилии. Атрекская вода мутна. Чтобы она стала годной к употреблению, ее необходимо отстаивать в течение нескольких часов, пока на дно сосуда не осядут растворенные в ней глинистые частицы. Очищение воды несколько ускорялось с помощью ручных фильтров, которые были розданы людям на руки, но в количестве не вполне достаточном. В отвесных стенах речного ложа туркмены еще издавна устроили круто извивающиеся спуски. При движении по ним верблюдов и лошадей поднимается густая пыль, совершенно скрывающая дорогу.

От Чата отряд двинулся вверх по реке Сумбару, правому [214] притоку Атрека. Вода в нем оказалась более чистой. В Терсакане пришлось покинуть Сумбар и свернуть на северо-восток, направляясь к подошве Копет-дага. Отсюда до первых пресных родников на урочище Ходжа-кала предстоял 50-ти-верстный безводный переход. Посредине перехода на урочище Маргыз лежат глубокие соленые колодцы. Кавалерия миновала Маргыз, не останавливаясь у колодцев; пехоте же пришлось иметь тут ночлег. Пресная вода для людей имелась в бочонках на верблюдах; последние же, а также и лошади, пили, хотя и неохотно, воду из колодцев. В Ходжа-кале и Бендесене, лежавшем у самой подошвы Копет-дага, находились родники с вкусной и прозрачной водой. Прибыв к ним, отряд почувствовал значительное облегчение.

Генерал Лазарев, еще в половине июля заболевший злокачественным вередом, больной, почти умирающий, в коляске выехал из Чекишляра вслед за последним эшелоном, желая лично руководить начатой им экспедицией. Судьба решила иначе. 13-го августа, в Чате, сделав распоряжения относительно дальнейшего путешествия, он внезапно скончался. Смерть начальника опечалила отряд. Хотя генерал Лазарев, как показали его распоряжения по снаряжению экспедиции, не обладал всеми способностями хорошего организатора, тем не менее на поле битвы он умел водить войска к победе. Слава, приобретенная им на высотах Аладжи и при ночном штурме Карса, достигла и до сынов пустыни, а наружный вид, что важно в средней Азии, где внешность весьма ценится, вполне соответствовал грозной известности. Исполинский рост и массивное сложение, гордая осанка, важная и медленная поступь, постоянно нахмуренное чело, пытливый и строгий взгляд из-под нависших бровей, курчавые, слегка седые волосы, — все производило на туркмен, являвшихся для аудиенций, подавляющее впечатление. В самую решительную минуту отряд лишился начальника с непреклонным, самостоятельным характером, твердо державшего в руках врученную ему власть. Начальствование отрядом перешло в руки генерал-майора Ломакина.

Оставив гарнизоны в Ходжа-кале и Бендесене, передовой отряд двумя эшелонами стал подниматься, 22-го и 23-го августа, на перевал хребта, отделявшего войска от неведомого и желанного оазиса. Медленно, но безостановочно, белой нитью тянулись войска по ущелью, поднимаясь все выше и выше. И вот вершина, наконец, достигнута, и оазис предстал пред любопытными [215] взорами! Вправо и влево тянулся хребет, поросший мелким и редким лесом; впереди, насколько мог охватить глаз, простиралась безбрежная и ровная песчаная пустыня, туманно сливаясь на горизонте с небосклоном; у ног лежала узкая полоса плодородной земли, отмеченная длинной нитью аулов и усеянная сторожевыми башнями; кое-где виднелась зелень... Зашевелилось отрадное чувство. Наконец-то пройдена безжизненная пустыня! Быть может, скоро удастся увидеть давно и жадно ожидаемого противника!

Спустившись с перевала, отряд беспрепятственно двинулся на восток, держась подошвы гор и проходя покинутые жителями аулы. О противнике не было никаких известий. Только в Дуруне, в 50-ти верстах от Денгиль-Тепе, отряд наткнулся на неприятельский разъезд, быстро отступивший. К вечеру 27-го августа отряд сосредоточился к Ярадже. До Денгиль-Тепе, где, по сведениям, находился противник, оставался один 25-ти-верстный переход. Решено было на следующий же день направиться к помянутому аулу.

Проведя ночь спокойно, отряд еще до зари 28-го августа поднялся с бивака. По отданной с вечера диспозиции, он двинулся тремя эшелонами. Авангард, под начальством полковника князя Долгорукого (в составе трех баталионов пехоты, двух эскадронов драгун и двух дагестанских сотен, четырех конных и двух горных пушек и 12-ти ракетных станков), поднялся с бивака в два часа ночи и, отойдя четыре версты по направлению к неприятельскому аулу, остановился для прикрытия навьючивания верблюдов на биваке. Главные силы, под начальством генерал-майора графа Борха (в составе также трех баталионов пехоты, одной казачьей сотни и четырех пеших пушек), выступили в четыре часа. Оба эшелона, для большей подвижности, имели при себе верблюдов только с патронами и бочонками для воды. Весь остальной обоз (около 2,500 верблюдов) выступил особым эшелоном в пять часов утра. Для непосредственного его охранения назначены были шесть сборных рот из более слабосильных, одна казачья сотня и две горных пушки. Мера эта, развязав руки остальным силам отряда, еще более ослабила однако и без того ничтожную численность рот, низведя ее до 60-ти штыков. По диспозиции, хотя в выражениях не вполне определенных, охранение обоза возлагалось и на главные силы.

Путь, обозначенный глубокой и узкой верблюжьей тропой, направлялся вдоль подошвы горного хребта. Направо, верстах в [216] четырех, высился Копет-даг, подобно гигантской стене обрывавшийся к равнине. Налево, в полуверсте, тянулась нить песчаных бугров, скрывавших позади лежащую местность. День был не жаркий. Термометр показывал 30 градус. по Реомюру, степень тепла, к которой отряд давно уже привык.

После короткого привала на половине пути авангард перестроился в порядок, близкий, по форме, к каре (артилерия поместилась в средине переднего фаса, кавалерия образовала задний), и двинулся далее, предшествуемый одною дагестанскою сотней, выславшей вперед наездников. Противник не появлялся; стала закрадываться уже досадная мысль, что текинцы, испуганные нашим приближением, покинули аул и отступили к Асхабаду. В это время передовые разъезды прискакали с донесением, что противник, наконец, показался. Поднявшись на слабую покатость, отряд, действительно, увидел вдали облако пыли, — то была текинская конница. Немедленно наведены были бинокли. Впереди, как бы в тумане, виднелся холм; несколько левее его — небольшая кала (Четыреугольник, обнесенный высокой каменной стеной.), осененная кущей деревьев; правее — толпа конных текинцев, приковывавшая все внимание отряда. Вскоре толпа эта потянулась длинной и пыльной лентой в обе стороны: влево — к песчаным буграм, за которыми и скрылась, и вправо, — держась подошвы хребта и направляясь к аулу Егман-батырь, видневшемуся вдали, вправо от авангарда, у самой подошвы. Неприятельская конница, очевидно, имела намерение охватить отряд со всех сторон и стремительно ударить в тыл, где, по ее верному предположению, находился наиболее уязвимый пункт отряда — верблюжий обоз, слабо прикрытый и растянувшийся на огромное расстояние. К счастью, текинцы промахнулись, и, не предполагая, что отряд разделен на три эшелона, приняли главные силы за обоз. Собравшись большою толпою, они кинулись в атаку. Навстречу им выслана была казачья сотня. Слабая числом, имевшая малорослых и изнуренных походом лошадей, сотня эта не могла соперничать с более многочисленной неприятельской конницей, состоявшей из бородачей, вооруженных тяжелыми и острыми, как бритва, хорасанскими клинками, которыми они искусно владели, и имевших быстрых и сильных лошадей. После непродолжительной схватки, потеряв несколько человек убитыми, сотня была вынуждена отступить под защиту [217] пехоты. Тогда текинцы кинулись на пехоту, но напор их был остановлен на далеком еще расстоянии несколькими гранатами и ружейным огнем При первых пушечных выстрелах, раздавшихся впереди, обоз ускорил шаг и подтянулся в более компактную массу, приблизившись в то же время к остановившимся главным силам. Текинцы поздно поняли свою ошибку и хотя возобновили атаку на этот раз уже на тыл обоза, но картечь горных орудий отогнала их. Провожаемые гранатами, они потянулись в горы и вскоре скрылись в ущельях, чтобы не принимать в дальнейшем ходе действий никакого участия. Так сильна была в то время их уверенность в нашу непобедимость и страх к скорострельному оружию и пушкам, что временная организация, созданная только на период войны и бедная внутренней связью, распалась, и шайки их разбрелись в разные стороны, забыв о защите родной страны.

Между тем, авангард, не обращая внимания на раздававшиеся в тылу выстрелы, спешил к аулу. При его подъеме на покатость, находившуюся в 600 саженях от аула, местность, лежавшая влево и скрытая, до сих пор, песчаными буграми, вдруг обнаружилась. Она была усеяна текинскими всадниками. Между этими последними и нашими наездниками завязалась было схватка, но несколько гранат заставило текинцев повернуть назад и отступить за арык. Тогда артилерия обратила свой огонь против калы, находившейся на арыке, впереди аула, и против сосредоточенного там пешего текинского сборища. В это время к отряду докатилась первая фальконетная неприятельская пуля, возбудившая большое любопытство: она была поднята и переходила из рук в руки. Авангард перестроился, между тем, в боевой порядок: центр образовала стрелявшая артилерия; левее стал стрелковый баталион, правее — кабардинский и куринский. Вся пехота расположилась, по-ротно, в одну линию, без интервалов и без резерва. Что касается кавалерии, то она, вместе с ракетами и горным взводом, была направлена влево, на калу, находившуюся близ арыка, в двух верстах севернее аула, и занята была преследованием уходившей текинской конницы. При этом преследовании отличились особенно дагестанские сотни: составленные из людей зрелых лет, взятых, по собственной охоте, из населения, некогда упорно сражавшегося с русскими и не утратившего еще боевых преданий, сотни эти превосходили текинцев в отваге, как в пешем, так и в конном бою; исправно вооруженные, [218] искусно владевшие холодным оружием, полные воинственных инстинктов, дагестанцы на скаку стреляли в отступавших текинцев, а при встрече с противником, засевшим в канавах, и за стенками, быстро спешивались и бросались в шашки. На выручку коннице, сражавшейся у калы, вдоль арыка, стали пробираться из аула толпы пеших; встреченные ракетами, они, однако, повернули обратно. Недостаточно дисциплинированная и предоставленная самой себе, текинская конница и тут не выдержала. Она отступила частью в пески, частью в Асхабад и не появлялась более на поле битвы (Наиболее доброконные из всадников быстро доскакали до персидской границы, и в Кучане распространился слух о полной победе русских и о взятии ими аула. Кучанский хан послал об этом телеграму в Тегеран; копия с нее была передана нашим посольством в отряд и была получена в то время, когда последний, отступая, перевалил уже через горный хребет.). Таким образом, отряд еще в самом начале боя освободился от назойливой и опасной части неприятельских сил, что значительно облегчило его отступление — после постигшей его неудачи.

Завладев арыком и калой и покончив с неприятелем, кавалерия направилась на асхабадскую дорогу, наперерез сообщений Денгиль-тепе с Асхабадом. Против северной стены аула остались: эскадрон драгун, ракетная сотня и горный взвод, которые и начали громить аул с этой стороны.

Между тем, пехота авангарда, перестроившись в вышеописанный боевой порядок, продолжала наступать. В 300 саженях от аула она приостановилась, и артилерия, снявшись с передков, вновь открыла огонь. На арыке, имевшем глубокое ложе и протекавшем перед калою саженях в 150 от отряда, виднелись головы пеших текинцев, залегших по арыку. Авангард двинулся на них. Текинцы внезапно поднялись и тысячная их толпа устремилась навстречу отряду, без выстрела и бросая вверх шапки и крича: «алла и магома!». Отряд остановился. По рядам пронесся шепот недоумения; не допуская подобной смелости в противнике и не ожидая с его стороны нападения, многие думали, что текинцы вышли с покорностью; раздались возгласы «не стрелять!» Колебание продолжалось, однако, не долго. По быстрому наступлению текинцев, свирепым крикам и неистовому размахиванию шашками видно было, что дело становилось не шуточным. Текинцы были уже в 150 шагах. В это время в одной из частей левого фланга раздался нерешительный залп, который [219] мгновенно вызвал подражание в остальной пехоте. Началась поспешная стрельба. Хотя она производилась в густую массу, в упор, но, по ее торопливости, потери противника от этого безостановочного огня были ничтожны; тем не менее, он не выдержал залпов, повернул и побежал в аул, — потрясенный и поколебленный не материальными потерями, а страхом к неслыханному дотоле безостановочному треску ружей. По рядам пронеслось «ура», и пехота бросилась преследовать противника, стреляя на бегу. Она перебралась через арык, завладела калой и глиняной стенкой, находившейся между арыком и аулом, и даже пыталась проникнуть в последний. Встреченная, однако, сильным огнем из-за стен, сознавая свою, сравнительную, малочисленность и зная, что в тылу не оставалось никакой поддержки, она остановилась и залегла за стенкой, открыв частую стрельбу по аулу. Пушки остались на левой стороне арыка и стали обстреливать внутренность аула.

Таким образом, не взирая на несоответствие принятого авангардом боевого порядка с местными боевыми требованиями, не смотря на неожиданное нападение противника с близкого расстояния, не смотря на торопливую и неметкую стрельбу (На левой стороне арыка текинцами было оставлено не более 25-ти тел, на правой — также до 25-ти; последние легли при преследовании.), авангарду, благодаря одному преклонению текинцев перед завоеванною нами ранее славой непобедимости и панике, наводимой на них безостановочным огнем, легко удалось на этот раз сломить сопротивление и завладеть довольно важными опорными пунктами неприятельской позиции, а также водою арыка, столь необходимого после длинного перехода в жаркий день.

Как ни удачно кончилось описанное столкновение, оно, однако, имело для отряда одно важное и невыгодное последствие. Сосчитав, по возвращении в аул, убитых товарищей и вспомнив наш безостановочный огонь, текинцы освободились, по крайней мере отчасти, от преувеличенного страха к берданке и уровень мужества их стал быстро возвышаться.

Было уже 12 час. дня. Бой стих. Раздавались только редкие выстрелы: солдаты берегли патроны. С нетерпением ожидалось прибытие главных сил, задержанных нападением неприятельской конницы. Аул Денгиль-Тепе (См. черт. 2-й.) представлял собою неправильный пятиугольник, одним из углов обращенный к югу, шириною около [220] 400, длиною около 700 сажен. Обнесенный со всех сторон глиняною стеною, он походил на гигантский горшок. Стена, высотою от одной до двух сажен, не была непрерывной: на северной стороне ее находился широкий промежуток, плотно заставленный кибитками, а северо-западный угол имел выход, загроможденный, при появлении отряда, войлоками и всяким старьем. Вокруг стены был вырыт ров, глубиною около двух аршин. Внутри аула, ближе к помянутому углу, возвышался холм, командовавший над неприятельскою позицией и составлявший ее тактический ключ. Вдоль западной стены протекал ручей Секиз-яб. На ручье этом, ближе к подошве гор, лежал покинутый жителями аул Янги-кала. Против западной стены, в близком расстоянии как от нее, так и от угла, возвышался другой, наружный холм, с которого видна была внутренность аула. Против забранного войлоками угла, на ручье Секиз-яб, лежала кала, в которой сложен был изобильный запас фуража для конницы.

Из описания аула видно, что, с какой бы стороны ни велась атака, во всяком случае следовало направить ее на внутренний холм, по занятии которого аул не мог держаться. Какой же пункт стены следовало атаковать предварительно, чтобы проложить себе путь к помянутому холму? При полном отсутствии неприятельской конницы, когда можно было не опасаться ни за тыл, ни за фланги отряда, таким пунктом являлся ближайший к холму угол, имевший, как сказано выше, загроможденный войлоками проход; последнее обстоятельство играло особенно важную роль, в виду того, что в отряде не было штурмовых лестниц. Решась на штурм угла, следовало разделить артилерию на две части и поставить ее на флангах боевого порядка, как для расширения прохода, так и для продольного обстреливания прилегающих к нему стен. На кавалерию, которая при штурме невольно должна была оставаться в бездействии, можно было возложить прикрытие наружных флангов артилерии, охранение тыла и отражение боковых вылазок. Расширив гранатами проход и обстреляв последний, а также и стены, ружейным и пушечным огнем, следовало двинуть на штурм пехоту, построенную в несколько плотно сомкнутых линий. По занятии пехотою обеих стен, защитники угла, охваченные с обоих флангов, очутились бы под перекрестным огнем. Овладев углом, необходимо было поспешно, не увлекаясь преследованием, наступать к холму и, [221] заняв его вершину, приступить к обстреливанию внутренности аула.

Для защиты Денгиль-Тепе собрались жители всех пройденных отрядом аулов, с женами и детьми, имуществом и продовольствием. Общее число их простиралось до 30,000. Разделив это число на площадь аула, выраженную в квадратных саженях, найдем, что на каждые 4 кв. сажени внутреннего пространства приходилось около трех человек: из этого можно заключить, что аул был уставлен кибитками в плотную. Если из общего числа жителей вычесть половину, состоявшую из женщин, а от остальной половины откинуть четверть, приходившуюся на стариков и детей, по полученная цифра 7,500 выразит приблизительное число взрослых защитников аула. Действительное же число последних было несколько выше, так как в бою принимали участие не только молодые люди 16-ти и 17-ти лет, но даже женщины.

Осталось неизвестным — какова была в действительности военная организация у оборонявшихся. Тем не менее можно предположить, и с большою вероятностью, что они разделялись на отряды групировавшихся вокруг предприимчивых и отважных людей. Эти отряды, вероятно, были распределены на каждую из трех стен, причем оборона стены возлагалась на выбранного начальника. Сверх того были общие предводители всей пехоты и кавалерии. Недостаток внешней и внутренней связи среди этой временной военной иерархии выкупался отчасти племенным единством и общностью интересов. Всякий сражался за родину, веру, свободу, наконец за семейство, находившееся тут же в ауле и долженствовавшее подвергнуться одинаковой участи со своим защитником.

Вооружение текинской пехоты, особенно огнестрельное, было в плохом состоянии. Только незначительная часть имела ружья и то кремневые. Шашки были тяжеловесны, с широким клинком и чрезвычайно остро отточены. Значительная часть защитников вооружена была топорами ничтожных размеров, пиками, копьями, состоявшими из кривого зачастую древка, к которому прикреплялась половинка ножниц, употребляемых для стрижки овец, наконец — дубинами. Что касается артилерии, то ее в ауле совершенно не было, если не считать крепостного ружья, с пулею по величине несколько большею нашей картечной.

Итак, решившимся обороняться против нас текинцам не доставало ни твердо установленной военной организации, а следовательно и дисциплины, ни хорошего оружия; но за то они обладали [222] мужеством, выработанным веками и презрением к смерти, внушенном отчасти верой в предопределение, отчасти постоянными войнами (Какое упорное зверство предстояло преодолеть отряду, показывает следующий случай. Кала, которою авангарду удалось овладеть, была завалена связками юнджи (клевер); в эту юнджу зарылись двое текинцев, не успевших спастись вместе с прочими в аул. Один из них выстрелом из ружья, произведенным через отверстие в стене, убил казака, бывшего вестовым при штабе отряда, и контузил офицера. В пылу боя это прошло незамеченным. Выпустив патроны и не имея возможности вредить огнем, текинец просунул в то же отверстие шашку и ранил стоявшую подле лошадь. Это обнаружило присутствие текинцев, и они были застрелены, после того как казаки раскидали фураж. Столь же упорно оборонялись текинцы, скрывшиеся на близлежащей мельнице. Они были выкурены дымом и убиты.).

В три часа пополудни прибыли наконец главные силы. После короткого отдыха они были переведены на правую сторону арыка и направлены против северной стены аула. К четырем часам пополудни после некоторых передвижений отряд расположился следующим образом. Глиняная стенка в аршин вышины, находившаяся в 200-х шагах от западной стены, и местность вправо от нее до внешнего холма были заняты пехотой авангарда, расположенной баталион около баталиона, в строю по-ротно в одну линию; одна стрелковая рота была выведена из за стенки и поставлена против северо-западного угла аула. В тылу авангарда, не переходя арыка, расположилось четыре пушки: две пеших и две горных. Против северной стены аула, почти под прямым углом к позиции авангарда, была расположена пехота главных сил — два гренадерские баталиона, в строю по-ротно в две линии. Между ними стали также четыре пушки: две пеших и две конных. Они находились в 400-х саженях от стены, на покатости, слегка склонявшейся к аулу. Левее гренадер расположились два горных орудия, прикрытые с наружного фланга полуэскадроном драгун, левее которых стали коноводы ракетной сотни, поставившей станки впереди, в 200-х саженях от аула. Один баталион (ширванский) был оставлен в резерве, по ту сторону арыка, за левым флангом авангарда. В полуверсте от калы, также за арыком, расположился верблюжий обоз (2,500 штук), прикрытый шестью сборными ротами и одной казачьей сотней. Вся остальная кавалерия (две сотни дагестанцев, полтора эскадрона драгун и сотня казаков) с двумя конными пушками стала на асхабадской дороге, на пути отступления из аула, верстах в двух от [223] восточной стены его, причем сообщение с пехотой, при дальности расположения, ею почти не поддерживалось.

Из предыдущего описания видно, что линия пехотного боевого порядка представляла прямой угол, отверстием обращенный к противнику. Длина этой линии была немного менее двух верст, около 2,500 шагов, что совершенно не соответствовало силе отряда. Во всех шести баталионах было не более 1,500 штыков; так что на каждые два шага боевого порядка приходилось по одному человеку. Таким образом к баталионам, по числительности равным ротам, применен был способ расположения, едва ли соответствовавший даже баталионам боевого состава в 1,000 человек.

Самым слабым пунктом такой растянутой позиции являлся центр, который к тому же был занят сравнительно слишком слабо: в промежутке между авангардом и главными силами, длиною в 500 шагов, была расположена только одна стрелковая рота в 60 человек. За центром находился, правда, в общем резерве ширванский баталион; но он был отделен от боевой линии глубоким арыком с обрывистыми берегами и не мог своевременно поддержать центра, не говоря уже о флангах, от которых находился на огромном расстоянии.

Большая часть кавалерии, отделенная от остального отряда неприятельским аулом, была расположена верстах в четырех от левого фланга пехотной позиции: в решительную минуту боя она ни в каком случае не могла поспеть на выручку; более того, она не могла даже своевременно узнавать, что происходит в остальной части отряда, и таким образом была предоставлена самой себе.

Нужно прибавить, что, стоя под стенами аула, войска почти не несли потерь от огня. Текинцы, вероятно, не сделали никаких приспособлений и закрытий для стрельбы поверх бруствера и, осыпаемые нашими пулями, редко рисковали показываться из за стен, а быть может они берегли пулю к решительной минуте.

Артилерия между тем участила свой огонь. Действие ее по скученному населению было ужасно. Кибитки служили для текинцев и их семейств единственной и жалкой защитой. Гранаты, пронизывая насквозь все встречаемые на пути кибитки, вырывали из сплошной человеческой толпы целые ряды, оставляя за собой потоки крови и вопли ужаса... Убежища нигде не было: аул обстреливался с трех сторон. Тогда-то мужество в защитниках стало колебаться. Часть их, потрясенная ужасами, переживаемыми их [224] семействами, вместе с женами и детьми двинулась из аула по тому направлению, где гранаты не производили столь ужасного опустошения, через проходы восточной стены, ведя за собой верблюдов, навьюченных имуществом. Жены и дети шли впереди. Они направились к нашей кавалерии и сдавались, на коленях умоляя о пощаде. Начальник отряда требовал, однако, полной и безусловной сдачи всего аула и выхода старшин, ханов и духовенства, не соглашаясь на сдачу по частям. Переговоры не привели ни к каким результатам, и сдававшиеся текинцы были прогнаны кавалерией обратно в аул. Население, собравшееся в Денгиль-Тепе из разных независимых друг от друга аулов и не имевшее в сущности правления, которое могло бы быть представителем и выразителем общих желаний, ни в каком случае не могло придти к единовременному решению о сдаче аула; покорность же более нерешительной части населения могла подействовать располагающим образом на упорство остальных защитников. Теперь же текинцы, имея лишь слабое понятие о том, что регулярные войска щадят побежденных, стали предполагать, что русские намереваются завладев приступом аулом, вырезать всех до последнего. Подобная перспектива, равно как и гибель семейств от пушечного и ружейного огня, превратили присущую защитникам храбрость в мужество отчаяния и заставили грудью встретить нашу атаку.

Штурмовать аул решено было в пять часов.

По сигнальному залпу из четырех орудий, стоявших против северной стены, пехота двинулась на штурм. Без выстрела, почти без потерь, она дошла до рва, спустилась в него и очутилась там в беспомощном положении. Перед нею возвышалась отвесная стена сажени в полторы: штурмовых лестниц не было: пришлось штыками рыть в стене углубления и ступеньки. Пехота, спустившаяся в ров, образовала из себя одну тонкую линию, так как даже на левом фланге, где имелись вначале ротные и баталионные резервы, последние слились с цепью, находя опасным оставаться на открытом поле под выстрелами.

На всем расстоянии от рва до артилерии, оставшейся на прежних позициях, не было никакого резерва. Ширванский баталион стоял слишком далеко... В эту минуту текинцы массою до 3,000 человек бросились неожиданно из аула через проход, забранный войлоками. Они шли на вылазку, вооруженные лишь холодным оружием, босые, без шапок, с подвязанными полами халатов и засученными рукавами. Впереди были главные предводители. [225]

Напор их против слабого центра был стремителен. Мгновенно смяли они, наполовину перебив, стрелковую роту, штурмовавшую проход, и рассекли нашу длинную линию на две части, очутившись на внутренних флангах обеих. Войска стали отступать. Вслед за отступлением их текинцы произвели и фронтальную вылазку, бросаясь поверх стен. Они быстро догоняли усталых солдат и рубили шашками.

Вылазка, направленная против гренадер, была особенно стремительна. На всем протяжении от рва до батареи не было никакого опорного пункта, ухватившись за который войска могли бы остановиться. Преследуемые по пятам противником, они отходили под защиту артилерии, закрывая ей поле действия.

Положение было тягостно. Являлась мысль о необходимости отступить и артилерии. К счастью, она осталась на месте и, зарядив пушки картечью, ждала. Текинцы были уже в 20-ти шагах от орудий, грозно глядевших на них смертоносными жерлами. Раздался залп. Впереди лежащее пространство заволокло дымом, скрыв противников друг от друга. Минута была напряженная. Участь по крайней мере половины отряда зависела от того, понизится ли среди текинцев уровень воодушевления и энергии. Но, вот, дым рассеялся. Передние текинцы, в том числе и их предводители, были простерты у самых орудий, истерзанные картечью. Остальная толпа, очевидно изумленная и испуганная, остановилась там, где застиг ее залп. Пушки прогремели вновь, и толпа повернула обратно в аул, провожаемая картечью и огнем пехоты, устроившейся между тем по обеим сторонам артилерии. Ракетная сотня села на коней и вместе с полуэскадроном драгун бросилась преследовать противника. Текинцы, частью от усталости, частью покорные воле Провидения, отступали медленным шагом, неся на плечах свои кривые шашки, озираясь на подскакивавших к ним казаков и драгун и искусно обороняясь от них. Отступление баталионов, действовавших против западной стены, было произведено в большом порядке: они скоро укрылись за глиняной стеной, стрельбой из за которой отразили вылазку.

Ширванский баталион, двинутый на поддержку боевой линии, опоздал. Пока он перебрался через арык и устроился, текинцы были уже за стенами аула и открыли по нем жестокий огонь; передовая рота этого баталиона в несколько минут потеряла всех офицеров и половину рядовых. Тогда ширванцы были отведены обратно. [226]

Во время штурма отряд потерял более 1/4 участвовавших в бою: из них 1/3 убитыми; при этом неприятелю досталось около 250-ти берданок с патронами. Итак, штурм был отбит. Смеркалось. Занимаемая отрядом длинная позиция, опасная и днем, ночью была бы еще более опасна. Поэтому войска, действовавшие против северной стены, были переведены обратно за арык и расположены биваком вокруг обоза для его охраны. Авангард остался на прежней позиции, под стенами аула, прикрывая главные силы на их тревожном ночлеге. Стемнело. Всех беспокоил вопрос: что сталось с кавалерией отряда? Она долго не появлялась. Стоя на асхабадской дороге и не получая никаких сведений, она не знала даже, в какое время назначен был штурм аула. До нее доносился вначале отдаленный гром пушек и слабый треск ружей. Затем настал временной перерыв. Потом вновь раздались выстрелы. Наконец, с наступлением темноты, все стихло. Тогда кавалерия, тревожимая участью пехоты и находя не безопасным оставаться ночью так далеко от остальных сил отряда, двинулась для присоединения к последнему. Проходя мимо аула, она наткнулась на неприятельскую партию и, встреченная выстрелами, приняла вправо, к пескам; наконец, совершив кружный путь, она уже ночью присоединилась к отряду и расположилась отдельно, влево от пехотного бивака.

Ночь была холодная, подул ветер. На людях были только рубахи; требовалось теплое платье, но верблюды перемешались и в темноте трудно было разобраться. Во избежание нападения запрещено было разводить костры. В авангарде всю ночь раздавались выстрелы; его положение было опасно: он находился в 200-х шагах от аула, правда, уже не в таком растянутом положении: теперь у него были и ротные, и баталионные резервы.

К неудобствам ночлега вскоре присоединился и недостаток воды: текинцы ночью отвели арык. Это обстоятельство и еще более очевидная невозможность вновь штурмовать аул с отрядом, обессиленным на целую 1/4, а также невозможность с другой стороны, как по недостатку гранат и патронов, так и по необеспеченности в продовольствии, которого имелось только до 6-го сентября, приступить к продолжительной блокаде аула, соединенной с бомбардированием, вынудили отряд еще до зари начать отступление. Текинцы преследовали слабо. По пятам за отрядом двигалась конная партия человек в 300, державшаяся, впрочем, вне выстрелов. [227]

К полудню, сделав 14 верст, отряд прибыл к аулу Кары-Карыз. 2-го сентября он был в Беурме, где остановился на два дня; предполагалось устроить тут передовое укрепление, но недостаток в продовольствии, и особенно в фураже, заставил начальника отряда собрать военный совет, который должен был определить дальнейшую систему действий: почти единогласно он высказался за дальнейшее отступление. 6-го сентября отряд обратно перевалил через горы.

В это время стали носиться слухи, находившие подтверждение в слабом преследовании отряда, что текинцы, боясь вторичного штурма и пользуясь тем, что русская кавалерия ушла с асхабадской дороги, в ночь на 29-е августа покинули защищаемый ими аул и отступили к Асхабаду, в противоположном с отрядом направлении. Вскоре, когда отряд был уже в Терсакане, прибыл новый начальник, генерал Тергукасов, назначенный вместо Лазарева. Исследовав положение дел, он нашел необходимым отложить экспедицию до весны будущего года. Устроив укрепление в Дуз-олуме и оставив в нем, а также и в Чате, гарнизоны для обеспечения сосредоточения в этих пунктах зимою продовольственных запасов для будущей экспедиции, он отвел остальные войска в Чекишляр. В ноябре половина пехоты отряда, часть артилерии и большая часть кавалерии покинули пустынную страну и были перевезены обратно на западный берег Каспийского моря, в Баку и Петровск.

Трудная экспедиция кончилась. Единственным ее результатом было приобретение Дуз-олума, отстоящего на 40 верст от Чата, что совершенно не соответствовало размеру затраченных на экспедицию средств.

Как бы, однако, неудачно ни был подготовлен успех экспедиции в стратегическом смысле, победа под Денгиль-Тепе могла бы привести ее к удачному окончанию. Разбив текинцев, отряд завладел бы их жизненными запасами и этих запасов было бы достаточно, пока из курдских городов, с границы Персии, было бы доставлено продовольствие, закупленное чиновником, командированным туда еще генералом Лазаревым. Даже и при неудаче помянутой миссии, отряд, вследствие своей малочисленности, мог долгое время продовольствоваться средствами края, устраивая, между тем, подвоз с основного и промежуточных складочных пунктов.

Несомненно, что в начале экспедиции как нравственное [228] превосходство, так и все элементы, из коих слагается материальный перевес, за исключением численности, были на нашей стороне. К минуте штурма шансы изменились. Две причины способствовали, с одной стороны, ослаблению нравственной силы русских войск, с другой — подъему ее у противника. Со смертью генерала Лазарева отлетела оживлявшая предприятие душа: отряд распался на несколько отдельных членов, слабо направляемых к единой цели. В то же время, поколебленное вначале мужество неприятеля, выразившееся в желании части населения аула сдаться, вновь поднялось на прежнюю и даже большую высоту, благодаря безвыходности его положения, когда сдававшиеся были возвращены обратно в аул.

Что касается до материального перевеса, равно необходимого для победы, то, по недостатку продовольственных запасов и перевозочных средств, мы могли вступить в оазис для непосредственного действия только с третьею частью всего экспедиционного отряда, который, сверх того, вследствие оставления слабосильных в тылу, был приведен в необычайно слабый состав: по 70 человек в роте. Этот слабый передовой отряд, подступив к стенам аула, занял своею пехотою несоразмерно длинную позицию, причем на каждые два шага боевой линии приходилось по одному человеку, считая и резервы. Не смотря на то, что самым слабым пунктом такой растянутой позиции являлся центр, последний был занят слабее прочих ее пунктов: в промежутке боевой линии в 500 шагов стояла только одна рота, силою лишь в 60 человек. Эта рота могла бы, однако, найти себе опору в своевременной поддержке резерва, но последний был слаб (250 человек), отделен от нее арыком с обрывистыми берегами и не мог поэтому поспеть вовремя на выручку, тем более он не мог поддержать флангов. За правым флангом боевой позиции частных резервов не было; что же касается левого фланга, то хотя они у него и были, но во время штурма, когда цепь, очутившись во рву и не имея штурмовых лестниц, невольно вынуждена была остановиться, слились с последней.

Не смотря на то, что отряд стоял под стенами совершенно неизвестного аула, сколько-нибудь подробной рекогносцировки произведено не было: в отряде не только не имелось известий относительно южной и более обширной части аула, ближайшей к подошве гор, но не была определена ни высота, ни толщина стен, ни глубина рва. [229]

Решительный пункт неприятельской позиции, с переходом которого в руки отряда победа склонялась на сторону последнего, не был совершенно намечен и большая часть сил не была против него сосредоточена; напротив, отряд был распределен равномерно по всей позиции и должен был овладеть всею огромною частью стены, против которой стоял.

Войска не имели штурмовых лестниц, а обвал в стене не был произведен; при подобных условиях проникнуть в аул можно было только через проход, в северо-западном углу, но туда была направлена одна лишь рота слабого состава. Сознавая невозможность овладеть аулом открытою силою в виду малочисленности отряда, неимения штурмовых лестниц и необходимости отделить значительную часть сил для охраны большого верблюжьего обоза, следовало приступить к бомбардированию аула и обстреливанию его ружейным огнем, ожидая последствий этого способа действий.

В случае его недействительности, должно было решиться и на штурм. Но, приступая к последнему, необходимо было объединить действия артилерии, не позволяя ей обстреливать по произволу все закоулки аула и направить ее огонь, равно как и ружейный, на решительный пункт атаки; произвести в этом пункте обвал; осыпать последний картечью и пулями и послать на штурм пехоту, расположенную в несколько линий. Подобного образа действий следовало держаться потому именно, что пушки и скорострельное ружье составляли сильную сторону отряда: у текинцев пушек не имелось совершенно, а ружей было мало, да и те — кремневые.

Нужно прибавить, что во время штурма ни тыл, ни фланги отряда не были обеспечены. Все, что находилось под рукою, было послано на приступ: при обозе было оставлено только шесть сборных рот слабого состава и казачья сотня; на прежних позициях стояла одна артилерия. При подобных условиях помянутое охранение могло быть возложено на кавалерию, которая, в случае неудачи штурма, должна была, сверх того, отразить возможную со стороны противника вылазку; но кавалерия стояла верстах в трех или четырех от пехоты, отделенная от нее аулом, и не могла оказать ей какого бы то ни было содействия, — более того, она даже не знала о часе, в который предположено было штурмовать аул.

Отступление русских войск, после отбитого штурма, к [230] Дуз-олуму подняло воинственность текинцев до необычайной степени. До сих пор они были грозою только, для Хивы, Бухары и Персии; теперь же из под стен их аула отступили даже грозные доселе во всей Средней Азии войска Белого царя (Ак-Падишаха). Отныне дерзости текинцев не было пределов. Зимою их шайки снова появились под Красноводском, а в Чекишляре они грозили даже устроить «кровавый праздник». Их угрозам не суждено было однако сбыться.

В. И. Г.

(Продолжение будет).

Текст воспроизведен по изданию: Очерк экспедиций в Ахал-Теке 1879 и 1880 гг. // Военный сборник, № 5. 1888