МЕЙЕР Л.

Аральская флотилия в отношении к средне-азиятской торговле.

Всех более или менее известно, что там, на дальнем юго-востоке, за Киргизскою степью, на реке Сыр-Дарье, стоит ряд русских укреплений, а на реке плавают военные пароходы. Спрашивается, что завлекло так далеко эти пароходы, какую они приносят там пользу и какое имеют значение? Вопросы эти мне хотелось бы развить и разъяснить, сколько возможно, в предлагаемой статье, полагая, что затрата таких значительных капиталов должна вероятно интересовать публику.

Сношения наши с Среднею Азиею начались уже очень давно; об этом предмете не раз было писано; почти каждое сочинение начинает с того, что объясняет, как русские купцы и приезжие гости из Бухары менялись товарами. Мена эта производилась своим старым путем и полудиким способом почти до последнего времени; только с возведением укреплений в степи, и с совершенным подчинением киргизов — этого промежуточного элемента в средне-азиятской торговле, правильные торговые сношения начинают развиваться, хотя и до нашего времени отчасти сохранился меновой характер. Однако, теперь прямые сношения наши с полуцивилизованными народами Азии сделались гораздо легче; киргизов же можно считать за способствующую среду, а не за препятствие на пути; между тем, еще не очень давно караваны должны были откупаться от их грабежей, а иногда и это средство оказывалось недействительным, тогда как ныне киргизы частию живут извозничеством; и с каждым годом начинают заниматься более торговлею и яснее понимать выгоду продажи своих сырых произведений на деньги, и на них основывать свои расчеты. Этот процесс продажи на деньги нам, европейцах, кажется до того прост, что трудно вообразить себе людей, желающих непременно променять свой товар именно на товар же. Но народ в [110] детстве подвержен еще не таким странностям. В настоящее время большая часть киргизов принимает без затруднения кредитные балеты, особенно живущие около линии и тех укреплений, которые прежде основаны. Странно, что нельзя сказать того же о владениях наших на Сыр-Дарье; это тем более удивляет, что очень часто один и тот же киргиз, принявший с готовностью ассигнацию в Уральском укреплении, отказывается от нее в форте № 1 на Сыре. Объяснить это обстоятельство трудно, но тем не менее оно существует. Когда буду говорить о нашей торговле на Сыре, я опять ворочусь в этому вопросу.

Чтобы определить значение Аральской флотилии в торговом отношении, надо рассмотреть пути, ведущие из России к главным центрам этой торговли. Такими центрами считаются в Китайском Туркестане города: Аксу, Яркенд и Кашгар, в Коканде — Ташкенд, и в Бухаре главный город того же имени. Из числа городов в Китайском Туркестане, Аксу и Яркенд, по восточному своему положению, не имеют прямых сношений с сыр-дарьинскими нашими владениями, хотя Яркенд через Кашгар мог бы с выгодою с нами сблизиться; но этому мешает политическое положение Кокандского ханства, враждующего в настоящее время с Китаем.

Нам гораздо важнее и ближе к цели города Ташкенд и Бухара. В настоящее время в Средней Азии Бухара играет первую роль в торговом и ученом смысле (если можно допустить ученость в Азии); этим она обязана не географическому положению, но исторической своей судьбе, и, должно признаться, предприимчивости и меркантильному духу своего народа. В Бухаре последовательнее и впервые водворился известный род порядка, т. е. создалась возможность с успехом заниматься торговлею; успеху этого дела много способствовало долгое царствование покойного эмира Наср-Улла-Багадур хана, коварный и хитрый характер которого доставил ему в Азии незаслуженную славу умного, даже великого правителя. Наследник его Музаффар-хан едва ли, кажется, будет в состоянии поддержать достоинство эмира, отца своего. Если слухи о слабости его характера и развратной жизни справедливы, то значение Бухары неминуемо должно пасть, чему конечно не мало поможет и усиление Авганистана под влиянием английских капиталов и нравственной поддержки. Ташкенд, теперь зависимый от Коканды город, в политическом отношении потерял свою важность вместе с самостоятельностью; но географическое его положение удерживает за ним первенство в торговле относительно главного города ханства Коканда. Положение Ташкенда, [111] в долине Сыр-Дарьи, верстах в 50 от реки, на весьма плодородном месте, а главнее всего удобство сообщений со всеми окружающими землями — причина этого значения. Со стороны России ведут к нему три пути, через голодную степь сибирского ведомства, через восточную часть степи оренбургского ведомства из города Троицка, и из Оренбурга через низовья Сыра по нашей линии или чрез Оренбургское укрепление в форт Перовский.

В Бухару ведет тоже несколько путей; самый Западный из Астрахани от Гурьева городка через форт Александровский на Каспийском море, по плоской возвышенности Усть-Урт, в Хиву и Бухару. Эта дорога теперь почти совершенно оставлена, частию по вине беспокойных туркмен, частию по ее неудобству и недостатку воды. Вторая дорога, из Оренбурга по западному берегу Аральского моря через Хиву, точно также потеряла с некоторого времени свое значение.

Главные пути, которыми теперь идут караваны из Оренбурга, лежат все через низовья Сыра на пространстве от форта № 1 до форта Перовский. Но в недавнем еще времени, а частию и теперь, караваны ходили здесь, не прямым, но затруднительным путем через пески Кизиль-Кум прямо в Бухару, и подымаясь вверх по Сыру через Ташкенд, Ходженд и Ура-тюбя, переходили в долину Зарявшана в Самарканд, и таким образом достигали Бухары. Я с намерением начал разбор путей с востока, довел его до Ташкенда, потом начал с запала и довел опять до этой точки; сравнение этих путей, таким образом, естественно ведет к заключению, что эта дорога, т. е. через Ташкенд — самая лучшая. Взглянув на карту, легко убедиться в справедливости вывода; дорога эта, пройдя раз нашу степь, что во всяком случае неизбежно, больше не касается пустыни и пролегает долинами рек, сперва Сыра, а потом Зарявшана. Можно бы полагать, что так как товары здесь перевозятся на верблюдах, то им выгоднее идти прямо песками Кизиль-Кум, не делая обхода на Ташкенд; однако это справедливо только отчасти. Если сокращение расстояния было бы главным условием, то купцы ни в каком случае не избирали бы кругового пути и не платили бы при том еще двойные пошлины: сперва Коканду, потом Бухаре; однако очень часто товары идут через первый город. Из сказанного видно, что к этому центру есть какое то торговое тяготение, пробивающееся наружу, не смотря на все невыгоды настоящего положения; я разумею неопределенность и неверность прав торгующих, равно как и политические смуты в Коканде.

Задача успеха средне-азиятской торговли заключается, кроме [112] обыкновенных экономических условий, т. е. богатства рынка и производительности края, главнейше в безопасности и законности торговых сношений. Какую же роль в этом отношении может играть Аральская флотилия? Со времени возведения нашей Сыр-Дарьинской линии, сношения наши с Бухарой и Хивой сделались немногим живее, но за то гораздо безопаснее. Это не подлежит никакому сомнению. Но содержание этой линии обходится весьма дорого, и расходы на нее постоянно будут увеличиваться, по мере увеличения числа фортов и их гарнизонов, если только не будут заняты места, более производительные, чем низовья Сыр-Дарьи.

Мне кажется, роль флотилии именно и заключается в уменьшении этих расходов, в возможности заставить посредством ее подчинить нашему влиянию ближайшие к нам ханства — Коканд и Хиву, разумеется без окончательного завоевания, о чем и речи не должно быть, как о совершенно непрактическом и положительно вредном деле. К границам обеих из них ведут водяные пути — один вверх по Сыр-Дарье, другой по Аральскому морю. Бухара от нашего непосредственного влияния совершенно скрыта за этими двумя государствами, и в этом заключается причина полудружеских сношений с нею.

Так называемый торговый трактат с нею — мертвая буква, так как он никогда не соблюдался со стороны эмира. Отделенный от нас Кизиль-Кумами и более или менее враждебными ханствами Кокандом и Хивой, эмир совершенно безнаказанно берет пошлины с наших купцов, какие ему заблагорассудится. Между тем, мы упорно держимся политики дружелюбной с ним, и полувраждебной с его соседями, слабыми Хивою и Кокандом; не лучше ли было бы, именно посредством этих соседей, поддерживая их, дать уверенному в своей силе эмиру временно почувствовать нашу действительную силу? Я этим не хочу сказать, что следует начать с ним открытую вражду, но полагаю, что нам необходимо выйти из той роли, которую мы играем относительно этого соседа. Для достижения этой цели лучшее средство флотилия, даже при ее настоящем составе (я разумею 1862 год (Состав флотилии к концу 1862 года будет следующий:

); с этой флотилией мы можем разом прекратить все [113] притязания эмира на влияние в делах хивинских, и вместе с тем открыть нашим пароходам свободный доступ в Аму-Дарью.

Коканд давно уже враждует с Бухарой за пограничные владения — города Ходженд и Ура-тюбя; эмир, кроме того, постоянно имеет наготове претендента на кокандский престол и при первом удобном случае вмешивается в дела ханства; короткое время он даже владел Кокандом. Упрочить здесь русское влияние не так легко; необходимо укрепиться выше по Сыру — владеть Ташкендом; отсюда, держась той же политики, т. е. поддерживая слабого против сильного, легко будет предписать закон бухарскому эмиру. И здесь флотилия может оказать большие услуги, хотя роль ее будет не самостоятельная.

Такая политика имела бы весьма благотворное влияние на все дела наши в Средней Азии, и к концу концов в финансовом отношении, если бы не окупилась, то непременно обошлась бы дешевле настоящей, мало производительной траты капиталов и сил.

Чтобы доказать это предположение, необходимо решить два вопроса: во-первых, стоит ли игра свеч; говоря иными словами, достаточно ли капиталов русских обращается в этой торговле, чтобы оправдать и вознаградить те расходы, которые государство должно взять на себя?

Второй вопрос состоит в том, что не имеется ли еще других причин упрочить наши владения в этом крае; не требует ли того настоящее положение пограничной страны, я разумею всего Оренбургского края?

Для разрешения первого вопроса необходимо обратиться в ходу торговли, узнать по возможности и выразить в цифрах значительность ее, равно как взвесить беспристрастно на сколько можно надеяться на ее развитие от времени и более твердых оснований.

Торговля наша с ханствами, сколько дозволяют скудные и очень неверные источники — таможенные отчеты — разобрана [114] довольно основательно в статье г-на Небольсина в Записках Императорского Русского Географического общества 1855 года книжка X-я; сведения здесь доведены до 1850 года. К главным выводам этого сочинения я присовокуплю свои замечания, и данные о ходе торговли за последнее время, именно до 1860 года включительно, и еще некоторые личные наблюдения, сделанные во время степных походов.

К сожалению, г. Небольсин ничего не говорит собственно о промышленности степи, считая ее, совершенно несправедливо, отделом внутренней торговли, и кроме того, у него товары разделены по 3-м ханствам; но если не совсем легко убедиться, какое количество именно привозится из Бухары и Хивы или вывозится туда, то совершенно невозможно сказать на сколько именно участвует Бухара и Коканд в нашей торговле, хотя происхождение товаров купцами легко узнается по качеству, но в таможенные сведения они вносятся безразлично.

Привоз товаров.

Приложенная в конце статьи таблица заключает в себе перечень привозных товаров, считая пограничную черту от Звериного-ловской заставы, на границе Сибири, до Гурьева городка при устье Урала; на этой черте главные места склада товаров (меновые дворы) — города Оренбург и Троицк.

При рассмотрении ее, однако, надо делать некоторое различие в товарах, вполне заграничных, и товарах, вывозимых из нашей степи. Эти последние можно назвать заграничными только в смысле нашего устарелого таможенного деления, так как они собственно привозятся из стран, нераздельно соединенных с Россиею. Кроме того, под одним названием иногда обозначаются безразлично товары азиятские и товары киргизские. Мы примем, следовательно, деление на три рода товаров: 1) привозимые из средне-азиятских ханств; 2) товары смешанного происхождения, т. е. такие, часть которых действительно идет из заграницы, часть же вывозится из нашей степи, и, наконец, 8) собственно киргизские товары, которые в строгом смысле составляют предмет внутренней торговли.

Для лучшего разумения необходимо бросить беглый взгляд на главные правила взимания пошлин с товаров, провозимых и. вывозимых. Все товары платят при проходе через линию карантинные деньги, привозные товары по 2 коп. сереб. с пошлинного рубля, т. е. за 12 1/2 коп. 1/4 коп., за 25 коп. 1/2 к., за 50 коп. 1 к., за 75 к, 1 1/2 к. и за 1 p. 2 коп. серебром; отпускные [115] товары платят по 1 коп. с пошлинного рубля, т. е. за 25 к. 1/4 к., за 50 к. 1/2 к., за 75 к. 3/4 к. и за 1 р. 1 коп. серебром. Из этого правила исключаются; с 1859 года беспошлинные товары: хлопчатая бумага и шелк-сырец; прежде эти товары точно также платили пошлину под названием карантинных денег, именно в следующем размере, хлопчатая бумага 23 к. с пуда, шелк 2 p. 30 к. о пуда; шерсть и козий пул и теперь обложена по 10 к. с пуда. С товаров ввозимых взимается пошлина по тарифу, действующему с 1818 года; при рассмотрении каждого товара отдельно, я помяну о количестве таможенного сбора. Товары отвозные обложены равномерною пошлиною, кроме карантинных, как сказано выше по 1 к. с оценочного рубля, и эта оценка возлагаются на добросовестность купцов; оценка же привозных товаров подлежит надзору таможни, и она имеет право оставить товар за собою в случае низкой цены в объявлении, прибавив в ней 20 процентов. Право это, конечно, ни к чему не ведет, так как таковой конфискованный товар купцы в общих интересах никогда не купят; примеры таких стачек бывали и доказали невозможность контроля. Из вывозимых товаров освобождены от платежа пошлины: сталь, железо, хлеб разного вида и скот; этот последний и привозный перегоняется беспошлинно.

Кроме того, все вывозимые в Бухару товары, если они объявлены к вывозу туда, освобождены от пошлины с 1859 гора. Причина этого — заключенный в этом году с Бухарою торговый, трактат, как я упомянул выше; вследствие чего покойный эмир обязался собирать с русских товаров пошлину наравне с товарами, привозимыми магометанами, т.е. сороковину, по нашему 2 1/2%. Сам эмир вскоре был отравлен; впрочем, он никогда не имел намерения исполнить свои обещания, а сын и наследник его не обращает никакого внимания на трактат. В прошлому соду он не только взял с московского купца по прежде бывшему правилу: «с христиан и иноверцев по 5%», но удвоил эту сумму, т. е. взял 10 процентов. Впрочем, бухарские купцы, понимая что такое явное притеснение может вредно отразиться на их торговле, когда они приедут в Россию, возвратили нашему купцу около половины уплаченной им суммы частным образом.

Прямым сношениям наших купцов с Бухарой весьма много препятствовало и продолжает мешать это правило взимания двойного зякета (пошлины) с христиан; это их принуждает посылать с товарами коммисионеров — казанских татар, которые, [116] торгуя на свое имя, но чужим капиталом, платят зякет по шаригату только 2 1/2 процента; а эти татары, конечно, всячески стараются удержать выгодное занятие в своих руках. С этою целью они ловко интригуют против наших купцов, своих хозяев и доверителей, в Бухаре, что весьма легко, так как им хорошо известна подозрительность азиятского правительства относительно иностранцев христиан. Чрез такие происки положение наших купцов очень часто бывает не совсем безопасно, и во всяком случае этим затрудняется прямое их участие в торговых оборотах.

Итак, мы сделали все, чтобы угодить Бухаре и не получили ничего взамен: мы заставляем платить нам пошлину Хиву, Ташкенд, даже наших собственных киргизов, но к этой дорогой нам Бухаре питаем какую то особенную любовь и нежность.

Теперь перейдем в рассмотрению привозных товаров, с 1850 по 1860 год.

Товары привозимые из средне-азиятских ханств.

Бумажные изделия.

Бумага пряденая, в течение этих 11 лет, привозилась средним числом ежегодно 12 378 пудов, на сумму 71 964 рубля.

Бумага хлопчатая. Средний привоз ее был 102 825 пудов, ценою 432 000 р.

Бумажные изделия. Они привозились средним числом на 359 700 р. ежегодно.

В десятилетие от 1840 по 1850 год среднее число привоза хлопчато-бумажных изделий и хлопка простиралось до 675 980 рублей; в нами рассматриваемое одиннадцатилетие число это возрасло до 863 670 рублей. Это усиление привоза почти на 200000 рублей произошло главнейше от большого привоза хлопка и пряжи, тогда как привоз хлопчатобумажных изделий оставался довольно одинаков. Увеличение привоза первых двух предметов, почти на одну четверть всей суммы есть результат довольно хороший, и показывает, что потребность в бязи, выбойке и др. изделиях не увеличивается, т. е., говоря иначе, наши мануфактуры успели если не вытеснить, то, по крайней мере, приостановить их распространение в восточных наших губерниях. Пошлина с хлопка, как сказано, снята; бумажная пряжа платит 1 р. сереб. с пуда, а бумажные изделия, белая бязь 10 к. с рубля, крашенная бязь и выбойка 15 к. с рубля. [117]

Шелковая изделия.

Привоз шелковых и полушелковых изделий с 1840 по 1850 год простирался средним числом до 13 790 р. ежегодно. В рассматриваемое нами одиннадцатилетие привоз был следующий:

Шелку-сырцу привозилось средним числом ежегодно на 38 100 р., причем надо заметить, что привоз до 1855 года был весьма незначителен, с этого же времени начат быстро возрастать, и дошел в 1859 году до 973 пудов, ценою на 92 179 р. В следующем году хотя привезено только 788 пудов, но все таки он остается довольно значителен сравнительно с предшествующими годами.

Шелковые и полушелковые изделия, в наш период, составляли ежегодно 20 600 р., и привоз их отличается неравномерностью. Пошлины с них берется 25 к. с рубля. Следовательно, привоз шелка вообще составляет среднюю сумму в 58 700 р.; сравнительно с цифрою прежних лет, 13 790 р., он учетверился.

Предметы роскоши.

Кашемировые шали, начиная с 1855 года совершенно не значатся в отчетах таможни и хотя, конечно, привозились тайно, но в весьма ограниченном количестве.

Ковры точно также начинают менее требоваться; средний привоз их ежегодно 675 штук на 1413 р., т. е. цена каждого около 2 руб. серебром. Очевидно, что эта оценка необыкновенно низка, и отличается своею неверностью даже от других цен, тоже слишком низких, принимаемых таможнею.

Бирюза, сердолик и другие драгоценные камни привозились не каждый год, и вообще в незначительном количестве, как видно из таблицы, — рублей на 750 в год.

Лапис-лазури. Привоз этого камня усилился довольно значительно, а в 1850, 51, 52, 53 годах торговля эта совершенно прекращалась; в последнее же время его ввозилось тысяч на шесть рублей.

Разные товары.

Привоз мерлушек бухарских остался почти тот же, что был в сороковых годах; средняя цифра привоза в пятидесятых, годах была 48 300 штук, ценою 74 000 р. Эта цифра есть одна инь самых неверных из всего нашего обзора, по той причине, что мерлушки бухарские, т. е. ширазские, каракульские и т. д. обложены пошлиною в 8 в. сер. со штуки, тогда как с киргизских мерлушек берется по 1 к. со штуки. После этого понятно, почему [118] в таможенном отчете цифра ежегодного ввоза киргизских. мерлушек доходит до 467 200 штук. Между тем, надо заметить, что из Киргизской степи всячески стараются гнать баранов живыми на линию, во-первых потому, что живой скот не обложить пошлиною, и во-вторых, цена барана заключается в его сале, кожа составляет ничтожную часть его ценности. Должно полагать, что около половины мерлушек по таможенным сведениям киргизских, не что иное как овечьи шкуры разных пород, живущих южнее Сыр-Дарьи.

Фрукты к нам на линию привозятся в сушеном виде и расходятся по ближайшим губерниям; спрос на них в пятидесятых годах увеличился, и их привозят около 58 100 пудов на 74 000 руб. В сороковых годах привозилось средним числом только на 29 870 р. Впрочем, усиление это заключается больше в ценности, чем в количестве, которое вообще очень неравномерно, завися, кроме спроса, еще от урожаев в Средней Азии.

Пшено сарачинское ввозится в весьма ограниченном количестве и, кроме того, ценится на таможне уже слишком низко, менее 2 р. пуд, как видно из прилагаемой ведомости.

Марена составляет главный предмет привоза из числа растительных красок; она до того преобладает, что можно почти оставить без внимания остальные краски, которые в последнее время вообще мало привозились. В общем итоге привоз их усилился, он был в сороковых годах на 22 370 р. в год, и теперь доходит до 45 200 р., но с 1856 года опять начал заметно уменьшаться.

Семя цыцварное. Торговля этим товаром шла всегда довольно вяло и неравномерно, и в последние годы постепенно уменьшалась, составляя среднюю цифру привоза около 5900 р. в год, причем вошли и годы необыкновенно большого привоза — 1850 и 1851. Пошлина 25 коп. с пуда.

Чай для торговли привозится исключительно байховый и кирпичный, и только в Троицк и в Оренбург, он привозится бухарцами исключительно для собственного употребления. Привоз этого товара загасит совершенно от отношений китайского Туркестана с Кокандом и отчасти с нами. Поэтому, он весьма непостоянен, но можно надеяться, что с приведением в исполнение постановлений 1861 года, относительно торговли чаем, и возобновлением прямых сношений с Кульджею и Чугучаком, эта отрасль привоза усилится и на Оренбургской линии, хотя не в таких размерах, как на Сибирской границе. [119]

Средним числом в пятидесятых годах привозилось 1640 пудов чаю, на сумму 29 100 р. сер. ежегодно.

Товары смешанного происхождения.

Киргизские мерлушки. Говоря о бухарских мерлушках, я уже упомянул о средней цифре привоза этого товара, остается только сказать, что оценка его на таможне точно также слишком низка, хотя на это не видно побудительной причины. Пошлина берется с него со штуки, а не с цены товара; кроме того, надо заметить, что привоз его весьма неравномерен: иногда бывает не более 300 000 штук, а иногда количество превышает 700 000, например в 1858 году. Поместив киргизские мерлушки в отделе товаров смешанного происхождения, я по вышеозначенной причине не могу не видеть в числе их кожи происхождения заграничного.

Мягкая рухлядь, или пушной товар, большею частью лисицы разных наименований, потом корсаки, куницы, волки и шакалы. Весьма трудно и здесь хотя приблизительно сказать на сколько в привозе этого товара участвует наша степь, на сколько Средняя Азия; судя по числу мехов, провозимых на Сыр-Дарьинскую линию, и дешевизне их там, можно полагать, что разве одна треть из всего количества, доходящего до Оренбургской линии, добывается в Киргизской степи. Средняя цифра провоза составляет около 39 000 р. сер.; пошлина взимается, смотря по ценности товара, от 15 до 25 к. сер. с оценочного рубля.

Выделанные кожи. Товар этот в прежние годы почти совершенно не привозился, но с 1856 года начинает появляться в таможенных отчетах, и статья привоза, кажется, возрастает, средним числом она доходит до 23 100 р. сер. Кожи эти большею частью киргизской выделки, и указывают на зарождающуюся промышленность этого народа, хотя они привозятся бухарскими купцами.

Армячина привозится большею частью из нашей степи, где ее выменивают азиятские и русские купцы на свои товары, и только высшие ее сорта происхождения заграничного. Привоз ее к концу пятидесятых годов несколько усилился, а оценка вместе с тем понизилась; надо заметить, что и прежде она много уступала действительной цене. Средним числом армячины провозилось 8540 штук, оцененных в 6795 р. За объяснением малой ценности ходить далеко нечего: с нее полагается пошлина по 10 к. с оценочного рубля, — теперь понятно. [120]

Товары, вывозимые из Киргизской степи.

Кошма или войлок привозился в рассматриваемые нами годы средним числом 3480 штук, на 3415 рублей серебром.

Шерсть верблюжья и овечья составляет значительную статью привоза, усиливающуюся довольно заметно; средним числом ее провозилось 26 300 пудов на 38 325 р.; сер. с нее собственно говоря, не взимается пошлина, но взамен того этот товар платит значительные карантинные деньги, около 10 в. сер. с рубля.

Козий пух начинает привозится в меньшем количестве против прежнего, хотя он никогда не составлял особенно видной статьи привоза. Средним числом привоз 540 пудов на 2250 р.; таможенный доход с него собирается на том же основании, как и с шерсти.

Кожи сырые. Ни один товар не показывает такого постоянного и значительного возрастания цифры, как кожи, что служит лучшим доказательством обогащения киргизов, показывая наглядным образом увеличение их стад, а следовательно богатства. В общей сложности кож привозилось ежегодно около 221 000 штук, но были годы — 1860, когда их вывезено слишком 350 000 штук. О верности или неверности оценки трудно судить, так как кожи эти показаны в общей сложности, а не по сортам, но во всяком случае, средняя цифра стоимости провоза, 91 900 р. сер. ниже действительной цены.

Сало только в последнее время начало привозиться в несколько большем количестве, но, судя по возрастающей цифре привоза, этой отрасли можно предсказать хорошую будущность, особенно если изменится правило взимать с сала 25 к. сер. с оценочного рубля, тогда как оно в сибирском таможенном округе провозится беспошлинно.

Рогатый скот. Пригон скота из степи на линию постепенно усиливается в возрастающей пропорции, как можно видеть из таблицы; среднее число за пятидесятые годы составляет только 12 900 штук на 127 200 рублей, тогда как в 1860 году прогнано 25 361 голова, ценою 279 626 р. Между тем, из табеля вывозимых за границу товаров, видно, что рогатый скот продолжает выгоняться обратно в степь в весьма ограниченном количестве.

Скотина вообще переводится через линию, туда и обратно, беспошлинно.

Лошади. Торговля этими животными вообще менее значительна, [121] чем мы в праве ожидать, хотя цифра их пригона тоже увеличилась значительно: средняя цифра 5250 готов, ценою 89 100 р. На саном же деле из степи пригоняется гораздо более лошадей, но они ускользают от внимания таможни, по причине частых и повсеместных переездов киргизов через линию для продажи лошадей по одиночке, о чем, конечно, никаких сведений собрать нельзя.

Козлы. Эта скотина не составляет значительной ветви торговли на линии, и можно сказать, служит только добавлением к торговле баранами, так как при стадах овец киргизы постоянно имеют небольшое число коз и козлов, облегчающих, по мнению пастухов, управление большим числом баранов, так как овцы следуют послушно за козами, идущими в главе стада.

Бараны, без сомнения, составляют самую значительную часть богатства наших киргизов и занимают самое важное место в торговле их. Средним числом ежегодно пригонялось на линии 408 200 баранов, на сумму до 868 968 р. сер.; но в последние годы торг этим скотом постоянно возрастал, и дошел в 1860 году до 538 920 голов, ценою на 1 507 088 р. Если принять во внимание постоянно возрастающую цифру пригона этого скота и возрастающую цену на него на всех рынках, то таможенная оценка теряет всякое значение: по ней, цена барана немногим только превышает 2 р. сер., тогда как известно, на меновые дворы пригоняются бараны по большей части совершенно взрослые и жирные, которых даже в степи по такой цене нет возможности приобрести.

Верблюды, из числа скота, занимают в привозной торговле самое последнее место; они не более как случайный товар, и их выгоняют в степь в гораздо большем количестве, именно из внутренней орды.

Соль озерная. Эта статья привоза одна из самых любопытных, но довольно мудреных статей. Привоз соли постоянно усиливается, за исключением годов, когда вследствие дождливого лета добывание ее из озер было неудобно. Любопытен тут факт, что соли привозится средним числом 318 200 пудов ежегодно, с которых пошлины взимается по 18 к. сер. с пуда, кроме карантинных, а между тем эта соль продается по 20 к. сер. пуд. Каким образом можно с выгодой собрать и провезти за 2 к. сер. с пуда, подверженный утечке товар, на расстоянии иногда 500 верст? Очевидно, действительная цифра привоза должна превосходить показанную в отчете, по крайней мере, в четыре раза. [122]

Вывоз товаров.

Изложив вкратце код привозной торговли на Оренбургской линии в пятидесятых годах, рассмотрим теперь вывоз наш в Среднюю Азию, и точно также по возможности подвергнем статьи его беспристрастной критике. В число поименованных здесь товаров не вошли многие предметы, которые вывозятся в незначительном количестве, и ценность коих, при общей неверности оценки главных товаров, не может иметь значения.

Составляя приложенную в конце таблицу, я сделал и в ней различие между товарами, вывозимыми частию в Среднюю Азию, частию в степь, и товарами, продаваемыми исключительно в Киргизской степи.

1) Товары, вывозимые в Среднюю Азию и вместе в тем в степь.

Бумажные и льняные изделия. Вывоз этих товаров в рассматриваемое нами одиннадцатилетие успел почти удвоиться, именно в 1850 году вывозили на 463 443 и в 1860 на 819 712 р. Средняя цифра вывоза пятидесятых годов составляет 558 100 р. Между тем, в сороковых годах вывоз этот средним числом не превышал 148 780 р. Развитие этой ветви очевидно, и идет весьма быстро и равномерно, без колебаний, что показывает постоянно возрастающую потребность в этом товаре.

Бумага пряденная. О вывозе этого товара отдельные сведения находятся только с 1856 года; средняя цифра вывоза составляет сумму около 152 250 р., в числе до 10 300 пудов; в течение этих пяти лет вывоз постоянно увеличивался, как видно из таблицы.

Шелковые изделия; вывозятся нами ежегодно на 11 400 р. при чем в цифре отвоза заметно сильное колебание; в сороковых годах отпускалось почти столько же, именно: на сумму около 10 000 р. От этой отрасли, следовательно, нельзя ожидать значительного усиления.

Шерстяных изделий в пятидесятых годах мы вывозили ежегодно на сумму 15 500 р., а сукна около 74 400 аршин, на сумму 65 100 р., т. е. аршин сукна оценивался ниже 1 р. сер. Нечего говорить, что оценка эта не имеет никакого смысла, хотя сукна вывозятся действительно большею частию дешевые. В сороковых годах средний вывоз шерстяных изделий вообще доходил только до 52 200 р., т. е. их вывозилось гораздо менее, чем теперь одного сукна, вывоз которого особенно усилился с 1858 года, хотя оценка вместе с тем еще понизилась — явление, которое почти постоянно повторяется: с увеличением привоза или отвоза какого либо [123] предмета понижается постоянно его таможенная оценка, и в гораздо большее пропорции, нежели мог удешевиться товар.

Позумент идет большею частию в нашу степь и выводится весьма неравномерно, цифра колеблется между несколькими сотнями и несколькими десятками тысяч ежегодно, следовательно никакого заключения вывести нельзя.

Юфть составляет довольно значительную статью отпуска, но нельзя сказать, чтобы вывоз ее постепенно увеличивался, напротив, здесь заметно некоторое колебание, хотя средним числом вывозится 23 230 пудов, на 160 600 р. Кожевенного товару вообще в сороковых годах вывозилось ежегодно на 82 500 р. Как видно, однако, и эта цифра удвоилась.

Мягкая рухлядь вывозится ежегодно на 11 100 рублей.

Сахар вывозится, преимущественно в ханства, ежегодно в числе 4390 пудов, на 41 300 р.; усиления этой статья незаметно, равно как и

Чая, которого вывозится ничтожное количестве, и весьма неравномерно.

Чугун продается нами в изделиях, особенно в виде котлов, средним числом до 22 000 пудов на 29 000 руб. сер.; но эта цифра подвержена значительному изменению, как видно из таблицы.

Железо, в полосах и изделиях, покапывает постоянно возрастающую цифру вывоза, которая, средним числом, доходит до 73 600 руб. ежегодно.

Сталь вывозится в довольно равномерной пропорции, около 5144 пудов, на 13 970 руб., кроме последнего, 1860, года, когда ее вывезено на 73 482 руб. Железо и сталь освобождены от пошлины.

Медь отпускается весьма неравномерно, Средним числом 1800 пуд., на 20 300 р.; в сороковых годах вывоз доходил до 33 000 руб., следовательно значительно уменьшился.

Олово не составляет значительной статьи отпуска, средним числом до 130 пуд., на 2200 руб. сер.

Игол отпускается ежегодно до 5700 пачек, ценою на 16 300 р., но вывоз их весьма неравномерен.

Всех металлов и изделий из них отпускалось, в сороковых годах, на сумму 101 400 руб.; в наше же одиннадцатилетие, цифра эта возраста, не смотря на уменьшение вывоза меди, до 155 000 руб. сер.

Бумага писчая показана отдельной статьей только с 1855 года; ода вывозится ежегодно на 5000 руб.; этот товар еще не успел победить соперничество китайских заводов, но мы справе [124] ожидать гораздо больших результатов, так как бумага у нас дома с каждым годом падает в цене, а потребность в ней, с распространением цивилизации и благосостояния, усиливается.

Кошениль и красильные материалы, в общей сложности, вывозились на 29 170 руб. ежегодно, что составляет уменьшение на одну треть против вывоза сороковых годов, доходившего ежегодно до 43 800 руб. сер. Но надо заметить, что этот товар отпускался всегда весьма неравномерно; цифра ежегодного вывоза колеблется между 4742 и 81 338 руб. сер.

2) Товары, вывозимые исключительно в нашу Киргизскую степь.

Азиятские бумажные и другие изделия отпускались довольно равномерно из года в год, составляя, средним числом, 32 200 р.

Табак идет в нашу степь в количестве незначительном, около 4000 пуд. ежегодно, на сумму 5300 руб., по таможенных сведениям, но в действительности на ценность, по крайней мере, в три раза большую.

Рогатый скот, лошади и бараны перегоняются в степь, как видно из таблицы, в числе довольно ограниченном и незаслуживающем почти внимания; но не то можно сказать о верблюдах: это животное пригоняется из внутренней орды в большем числе, нежели выводится из степи, именно: их продают в степь, средним числом, до 970 штук, ценою на 12 500 руб., ежегодно, т. е. каждый верблюд оценен около 13 руб. сер., тогда как ниже 30 руб. нельзя купить на линии, даже самого плохого верблюда. Скот вообще не платит никакой пошлины.

Последняя и самая главная статья отпуска — хлеб разных родов отпускался, в последнее одиннадцатилетие, в количестве 476 000 пуд. ежегодно, на сумму 146 000 руб. сер., что составляет около 30 коп. за пуд; и здесь, точно также, цена обозначена слишком малая. Хлеб вывозится беспошлинно.

Если неверность оценки привозных товаров так ощутительна, то в какой степени действительная стоимость отпускных товаром должна превышать объявляемую купцами цену, так как в этом случае нет даже тени контроля, как видно из того, что сказано выше об оценке. Вообще должно заметить, что приведенные здесь цифры не имеют никакого самостоятельного значения; только чрез сравнение одних с другими можно получить понятие о движении той или другой отрасли торговли, о количестве же ее достоверно судить по ним невозможно. Но, предполагая, что причины умышленных и неумышленных неверностей цифр остаются [125] постоянными можно вывести довольно верное заключение о ходе торговли, т. е. можно узнать, увеличиваются или уменьшаются торговые обороты. Только такое относительное значение я им и приписываю, и еще можно с достоверностью допустить, что все без исключения цифры в отчетах меньше действительных.

* * *

Теперь обратимся к торговому балансу за рассматриваемое нами одиннадцатилетие.

Всматриваясь в таблицу, мы замечаем, что привоз в 1860 году почти утроился против 1850 года, средняя же цифра привоза в эти 11 лет более 2 647 830 руб. Отпуск товаров хотя тоже увеличился, однако не в такой пропорции; он даже не совсем удвоился, средняя цифра его 1 680 600 руб. Во все это время привоз имел значительный перевес над отпуском, но этот перевес возрастал в еще большей пропорции нежели привоз, именно, он около 5 раз больше в 1860 году, чем был в 1850. Средняя цифра перевеса привоза над отпуском 967 230 р. Наконец, в четвертом столбце таблицы показан ежегодный вывоз звонкой монеты; из него видно, что отпуск ее за границу был весьма [126] неравномерен; особенно много вывезено в 1857-58 годах, но средняя цифра не превышает 226 000 руб. в год. Нельзя допустить, чтобы, в действительности, мы вывозили почти на миллион рублей меньше товаров, нежели получаем из ханств; такого великодушного подарка мы не имеем никакого права ожидать от азиятских купцов, и на самом деле его и нет. Но чем же объяснить и уравновесить этот дефицит отпуска?

По моему мнению, здесь действует одновременно несколько причин, направленных в одной и той же цели. Во первых, я уже сказал, что оценка товаров совершенно произвольна, особенно отпускных, а следовательно их действительная стоимость гораздо значительнее; это первая и главная причина разногласия; к ней надо прибавить, во вторых, тайный вывоз звонкой монеты, и в третьих, вывоз краденого золота с приисков на землях Башкирского и Оренбургского казачьих войск; но эти две причины, вместе взятые, не покрывают, по моему убеждению, еще и третьей доли всего избытка привоза; главная ошибка вроется в несоответственной оценке товаров. Теперь сделаем опыт определить действительный объем этой торговли. Для этого опять воспользуемся цифрами торгового баланса, имеющими, равно как и составившие их числа, только относительную верность. Если мы допустим, что эта торговля достигла наибольшего своего развития в 1860 г., предполагая даже, что оба на этом остановится и дальше не пойдет (это, впрочем, предположение, совершенно ни на чем не основанное), то и в таком случае в ней обращается до 8 миллионов рублей серебром. Я здесь, конечно, предполагаю, как и должно, что привоз и отпуск на самом деле уравновешиваются. Вот, следовательно, сумма тех материальных интересов, которые заставили Россию занять такой отдаленный угол Азии. Капиталы эти никак нельзя назвать ничтожными, особенно если принять в расчет, какими незначительными материальными средствами они сохраняются и поддерживаются. Я не буду распространяться здесь о прямых доходах правительства с народонаселения Киргизской степи, доходивших, в последние годы, до 290 000 р. сер., суммы тоже довольно значительной.

Придет когда нибудь время, когда будут удивляться тому, что мы могли занять и оберегать против хищных соседей около 1 000 000 кв. верст, совершенно открытой земли, с кочевым населением до 800 000 душ, такими, до крайности слабыми, военными силами.

С целью подчинения киргизов и поддержания порядка в степи, [127] построено 7 укреплений (Я не считаю здесь Александровского укрепления на Каспийском море, так как Аральский флотилия не имеет ничего общего с ним, и оно построено более дел туркмен, нежели для киргизов.) и укрепленьиц; гарнизон их составляют около 2 баталионов пехоты, несколько сотен казаков, с весьма ограниченным количеством артиллерии и, наконец, Аральская флотилия. Сила наша кроется, конечно, не в орудиях флотилии, да на самом деле она никак не основана на материальных средствах вообще, так как все держится нашим моральным перевесом, а этим то перевесом мы весьма много обязаны пароходам. Паровые суда, плавая по Сыру о появляясь иногда в устьях Аму-Дарьи, внушили нашим соседям очень преувеличенные понятия о нашем могуществе. Азиятцы очень хорошо понимают, что нашим войскам весьма трудно двигаться в большом числе по степи, тем более еще по пескам, но подвижность флотилии в их глазах не имеет предела, и поражает их, как непонятное явление, почти суеверным страхом.

Но, конечно, ни этот страх, ни действительная наша сила, не могли бы удержать эти народы в повиновении, если бы нас не поддерживала другая, гораздо сильнейшая и надежнейшая опора — я разумею единство интересов этих народов с нашими, собственными. Не смотря на различие религии и племени, киргизы очень хорошо, хотя иногда смутно, понимают, что их действительная выгода требует подчинения России; долголетний опыт им показал непрочность и самоуправство азиятского управления. В подтверждение моего мнения, позволю себе сказать еще несколько слов о положении киргизского народа. Кто знает степь не только из поездки по почтовой и караванной дорогам, а вник в ее отдаленные пустыни, тот невольно должен был убедиться, что здесь произошла, в очень недавнем времени, большая перемена к лучшему, и этот переворот продолжается все в том же направлении. Правда, скопление огромных стад или, что то же, богатств, в одних руках, в настоящее время, сделалось явленьем более редким в степи, но за то примеры безвыходной нищеты, доходящей до голодной смерти, еще реже. Особенно значительна и резко выступает наружу эта перемена на Сыр-Дарье, где. искони собиралось самое бедное население, куда стекались и стекаются, все ограбленные и разоренные остатки киргизских родов; однако, с каждым годом хлебопашество, не смотря на неурожайные лета, делает там видимые успехи. Бедняки киргизы начинают жить более самостоятельною жизнию, стараются [128] прокормить себя и семейства трудом рук своих и реже прибегают к щедрости своих однородцев, более богатых. Вот несколько промеров: во время водворения русских на Сыр-Дарье, в 1847 году, около построенного тогда Раимского укрепления, жил нищий киргиз кишкене-чиклинского рода; теперь он, единственно посредством хлебопашества, сделался одним из богатейших людей на Сыре; в 1860 году, во время всеобщего неурожая, он продал 1500 пудов разного хлеба и, между тем, насеял в 1861 году 98 четвертей пшеницы, ячменя и немного ржи, которая, с 1857 года, начинает входить в употребление между киргизами, по примеру русских поселян. Точно также известно, что влиятельный батырь Джан-Ходжа, погибший, впоследствии, при беспорядках на Сыре, обязан своим состоянием земледелию, которое он завел около форта № 1, в долине Ак-герик. Я мог бы указать еще на несколько лиц, разбогатевших этим путем, невозможным во время азиятского владычества, где только одна нищета заставляет возделывать землю, и слово пахарь и бедняк однозначущи.

Наши русские поселяне у форта № 1, в числе 47 семейств, из оренбургских казаков, водворены сперва у Раима, и потом, с большими потерями, переведены на место настоящего их жительства. Не смотря на такую разорительную перекочевку и крайнюю лень большей части поселян, неживущих исключительно хлебопашеством, они существуют безбедно, что доказывается просьбами других казаков, о дозволении им переселиться туда же. Все это ясно показывает возможность прожить в этих местах без особенной нужды, лишь бы посторонние причины не мешали благосостоянию.

Наших русских капиталов обращается на базаре форта № 1 до 200 000 р. в год; рублей на 100 000 привозят азиятцы товаров, покупая на это хлеб, кожи, кошмы и проч. Кроме того, в мелочной торговле киргизов и поселян обращается до 50 тысяч рублей. Надо заметить, что торговля здесь началась только с 1853 года; до того времени единственное русское поселение на Сыре находилось у Раимского укрепления. О торговле форта «Перовский», по неимению данных, я не могу сказать ничего положительного, но она разве немногим меньше оборотов форта № 1.

Кроме этого, киргизы ведут меновой торг с ханствами, о котором трудно что либо сказать определительное, однако можно полагать, что ежегодно через сыр-дарьинскую линию перегоняется в Бухару и Хиву около 200 000 баранов, на которых киргиза выменивают азиатские изделия и, в неурожайные годы, хлеб в [129] Хиве. Кроме баранов, сыр-дарьинские киргизы вывозят в ханства и звонкую монету, — вот, быть может, побудительная причина того, что на Сыр-Дарье они стараются получать при платежах непременно серебро, если можно, старого чекана и, ни в каком случае, не принимают кредитных билетов — обстоятельство, о котором я уже упомянул, и которое этим отчасти объясняется.

Если пронять в соображение кратковременность нашего владычества на Сыре и ничтожное число там русских, то результаты, вообще говоря, очень удовлетворительны и обещают значительный успех. Одно рыболовство может со временем составить весьма выгодную отрасль отпускной торговли, когда будет найдена годная для соления в прок соль на месте, так как рыбы необыкновенно много водится в самой реке и в разливах ее. Подробный разбор рыболовства завлек бы меня слишком далеко, и потому я ограничусь этим замечанием.

Я уже указал на то, что успехи промышленности быстрее и шире на Сыр-Дарье, чем в других частях степи; одна из главных причин этого кроется в разном управлении. Здесь, на реке, жители подчиняются двум русским чиновникам, которые ими управляют почти независимо, под надзором командующего линиею и в зависимости от министерства Иностранных дел. К чести их должно сказать, управляют весьма удачно, заслужив всеобщее уважение и любовь своих подчиненных, простого народа, равно как начальников родов, биев. Остальная часть степи, т. е. северная, подчинена областному правлению оренбургских киргизов, т. е. министерству Внутренних дел. Вся эта часть разделена совершенно произвольно без малейшего внимания к родовым началам, на основании территориальных соображений, на дистанции, которыми управляют начальника из киргизов же. Эти дистанции соединены в три, более обширные управления под названиями западной, средней и восточной части; каждая часть находится в ведении султана-правителя. Не место здесь разбирать всю вереницу русских и киргизских начальников, изощряющих свои административные способности над народом. Вот несколько красноречивых цифр: в областном правлении в 1860 году служащих лиц было 81, служащих киргизов в степи, то есть султанов-правителей, помощников их, начальников дистанций и другого чиновного люда было 435 человек. Однако, должно признаться, главная причина не совсем успешного хода дел заключается в неестественном разделении территории. Так, часто киргизы, кочуя на своих родовых участках, подпадают временно под управление лиц чужих и даже враждебных им родов; [130] само собою разумеется, что это дает повод в злоупотреблениям и притеснениям, особенно по причине мстительности азиятцев. Развитию этой части степи еще много мешало запрещение киргизам строить дома, уничтоженное только в 1861 году... по истине можно сказать «свежо предание — но верится с трудом».

Сказав несколько слов о промышленности края и основных действующих силах, необходимо указать и на невыгодно действующие начала, на меры и законы, налагающие узду на естественное развитие торговли. Источник всего зла, по моему мнению, устарелое наше таможенное деление. Об этом предмете я уже раз говорил на страницах Мор. Сбор. в статье «Дельта реки Сыр-Дарьи и ее отношение к России», в сентябрьской книжке 1861 года, поэтому не буду повторять высказанных там мыслей, постараюсь только кое-что прибавить и дополнить. Так таможенный доход, собираемый на оренбургской линии в течение 11 лет, был следующий, считая тут пошлину, карантинные деньги, доход с гербовой бумаги и доход за пасм давок на меновых дворах:

Следовательно, средний доход не превышал 200 000 р. сереб., из которых следует вычесть еще доход с отдачи в наем лавок, который может поступать и без таможенных правил; точно также подлежит вычету сумма стоимости таможни. Итак, государство получает на содержание кордонной линии, или за военную службу трех казачьих войск, ничтожный остаток, если только таковой действительно окажется. О выгодах, получаемых тут правительством, следовательно, не может быть речи, а в военном отношении линия не имеет значения после устройства [131] степных укреплений, совершенно достаточных для поддержания в степи порядка. Мало того, что правительство не получает от этой таможни никаких выгод, надо еще прибавить вред, заключающийся в затруднениях, с которыми сопряжен сбор этой ничтожной суммы, и вообще с соблюдением таможенных правил. Вот вкратце процедура очистки товаров пошлиною: купец обязан написать на особой, для сего установленной, бумаге, в 15 к. сер. за лист, объявление о товарах; документ этот должен писаться непременно в самом присутствии; после поверки товаров, в ним прилагаются печати, и владетелю выдается квитанция в получении с него таможенного сбора, и кроме того, вручается ярлык, опять на бумаге в 15 коп. сер., для получения своих товаров из пакгауза.

Конечно, все это не обходится без приличных проволочек, во избежание которых надо или заплатить, или поделиться. Если принять в соображение до какой степени азиятец боится и не понимает формальностей, то легко оценить на сколько все это задерживает правильный ход торговли. Но мне возразят, что есть товары беспошлинные... да, на бумаге это так, на самом деле этого нет — таможня должна же увериться, что объявленные товары действительно не подлежат таможенному сбору, а это равняется известной, хотя небольшой, пошлине. Вот почему от объявления свободного привоза или вывоза некоторых товаров, нельзя ожидать большого успеха; в этом случае нет средины — или совершенная свобода, или собирайте сколько можно больше — тогда, быть может, хоть одна цель будет достигнута.

Ко всем другим мытарствам, проходимым другими товарами, для прогона скота и привоза шкур, еще присоединяется одно, едва ли не самое тягостное и бесполезное, — это свидетельство скота врачом. Народное здравие вещь, без сомнения весьма дорогая и должна всячески оберегаться, но спрашивается, достигают ли цели меры, принятые на этот счет, особенно в нашем крае. На Оренбургской линии главная опасность — сибирская язва; ради ее принимаются все меры, и что же — не проходит года без появления язвы в пределах Оренбургского края, на людях и на скоте, обыкновенно, впрочем, в весьма не опасном виде; следовательно, меры предохранения недействительны. Беда, положим, не большая, вообще случаи смерти между людьми от этой болезни принадлежат к исключениям. Посмотрим же, на сколько меры для отвращения язвы останавливают ход торговли скотом, т. е. бросим взгляд на их вредную сторону. Не только на линии, но и около [132] степных укреплений, врачи обязаны свидетельствовать скот и шкуры. Но как исполнить трудную задачу? Положим, пригнали 5000 баранов или привезли 1000 кож; неужели медик или ветеринар может осмотреть каждую овцу или кожу, или если даже осмотрит, может ли он судить о здоровом их состоянии в несколько секунд? А между тем, скольким злоупотреблениям тут открыта дорога и даны средства: гурт баранов в несколько тысяч голов пригнан на линию осенью в буранное время — его останавливают на бескормном месте, и жди да жди приезда ветеринара; тут то и есть случай развиться болезням, да оно так и бывает: скот изнуряется и переносит за линию зародыш разных болезней, принимающих потом иногда эпидемический характер. Все эти болезни, как известно, происходят от худобы скота и непогод, которым он подвергается. Во избежание этого, весь обряд осмотра обращается в пустую формальность, за соблюдение которой в концу концов платят потребители, а эпидемические болезни продолжают пожирать стада целых околодков. Итак выходит, что придуманные меры привели к совершенно противуположному результату.

Все эти затруднения происходят от отчуждения степи от остального Оренбургского края, и приводят нас к разбору второго нами предположенного вопроса, т. е. не имеется ли еще других причин расширить этот край, кроме соображений о бесполезности границы. С понижением провозной пошлины на западной границе России, положение Уральских горных заводов делается день ото дня труднее, хотя понижение тарифа совершенно справедливо, так как общие интересы государства этого настоятельно требуют; но не мешало бы, с другой стороны, дать возможность этим заводам сбывать свои произведения в большем количестве в Азию — рынок для них теперь почти закрытый.

Этой цели никак нельзя достигнуть, освободив вывоз металлов от платы пошлины, как это сделали для стали и железа, — это меры паллиятивные; только совершенное освобождение торговли от мелочного надзора, от затруднений, причиняемых ей клеймом и гербовой бумагой, одним словом устранение таможенного тормоза, мешающего ее движению; только такое решительное преобразование может помочь делу. Недостаточно еще облегчить сбыт нашего товара, необходимо также дать возможность покупателю заплатить за наш товар; эта простая истина часто упускается из виду при фальшивых соображениях.

Переход от стеснения торговых оборотов таможнею к [133] совершенно свободной торговле, нигде, быть может, не легок так, как именно в рассматриваемом нами крае. Здесь в соображения промышленные не могут вмешаться финансовые расчеты, так как очевидно, доход таможенный далеко не покрывает расход на содержание пограничной черты. Торговое и промышленное развитие сопредельных стран ни в каком отношении не может быть опасно нашей отечественной промышленности: как ни мало развита эта часть у нас, однако наши соседи и от нас еще далеко отстали. О какой либо подавляющей конкуренции не может быть и речи. Чего же опасаться? Очевидно, остаются только одни предрассудки, рутина и еще интересы некоторых служащих лиц. Но что же следует сделать? Оставить мысль о таможне, воспользоваться теми живыми силами, которые теперь тратятся непроизводительно на поддержание той же таможни — я разумею казачьими войсками, освободив их от службы. Для осуществления этого конечно необходимо усилить Сыр-Дарьинскую линию, соединить ее с сибирскою границею — где и как покажет время и место. Но для того, чтобы эта новая граница не стоила дороже старой, не худо с самого начала отказаться от мысли, воздвигнуть китайскую стену торговли. Цель укреплений и гарнизонов на Сыр-Дарье должна быть чисто военная — поддержание порядка и спокойствия, все остальное предоставить времени и частной предприимчивости. Кто знаком с местными обстоятельствами в Средней Азии, тот поймет, что это можно осуществить весьма малыми силами, особенно при помощи судоходной реки и паровой на ней флотилии; кому неизвестна эта часть, пусть вспомнит, какими средствами мы теперь там держимся и охраняем страну, — а больше ничего и не надо.

Принять в этом охранении страны действительное участие, вот путь, которым флотилия может быть полезна торговле; прямо же содействовать ей перевозкою товаров нет никакой надобности. Хотя, однако, с этою целью были делаемы попытки, но конечно безуспешно. Еще не пришло время, чтобы азиятец доверил свой товар судну, не им управляемому; да наконец, местные условия этому не очень помогают. Вообще, если есть возможность перевозить товары водою, частная предприимчивость ею воспользуется, лишь бы можно было ею пользоваться безопасно. Для снабжения фортов и для сообщения между ними, флотилия, конечно, может быть весьма полезна, но главное ее значение военное, а не транспортное. [134]

В заключение, прошу извинения читателя, что быть может, обманул его ожидания моим заглавием; но Аральская флотилия составляет только малую часть всех разнородных элементов Оренбургского края, которые все более или менее тесно связаны.

Никакой нет возможности затронуть один вопрос совершенно отдельно от другого; невольно естественная связь между предметами заставляет ввести во всякое изложение часто другие, кажущиеся с первого взгляда совершенно отдельные, статьи, но тем не менее неразрывно связанные в практической жизни.

Л. Мейер.

(Далее идет обширная таблица, которая оказалась недоотсканированной. — OCR)

Текст воспроизведен по изданию: Аральская флотилия в отношении к средне-азиятской торговле // Морской сборник, № 7. 1862

© текст - ??. 1862
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Иванов А. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Морской сборник. 1862