-

МЕЙЕР Л.

ДЕЛЬТА РЕКИ СЫР-ДАРЬИ

И ЕЕ ОТНОШЕНИЕ К РОССИИ.

(Пояснением этой статье может служить статья «О плавании Аральской флотилии в 1858-1859 годах» и карта к ней приложенная (М. Сб. № 5, 1861 г.) Ред.)

После статей подполковника Макшеева (Морск. Сб. 1856 г. июль) и капитана 1 ранга Бутакова (Морск. Сб. 1857 г. март) конечно нельзя сказать много нового о Сыр-Дарье, тем не менее съемки и наблюдения последних лет пополнили оставшиеся пробелы в прежних исследованиях. Особенно южная часть в то время была известна почти исключительно по расспросами, а устье Джаны-Дарьи оставалась загадкой, разъяснение которой и составляет главный предмет предлагаемой статьи.

Прежде чем приступлю к описанию, считаю долгом сделать оговорку на счет некоторых слов, употребляемых, мне кажется, не совсем верно. Первое из них слово степь, — им обозначают обыкновенно равнинную местность, покрытую травою; если так, то это название никак нельзя приложить к киргизской степи, или по-крайней мере только с большим ограничением: именно до параллели реки Иргиза, вернее уральского, укрепления, еще можно ей дать название степи; далее на юг начинается пустыня, в полном смысле слова, со всеми ее атрибутами: безводицею и скудною растительностью.

Другое не совсем верное выражение, — это самое название реки Сыр-Дарьи; до настоящего времени собственно Сыр-Дарьи мы почти не коснулись, а утвердились только в ее дельте, т. е. заняли несколько рукавов ее, при впадении в Аральское море. В этом можно убедился из следующего очерка. Форт Перовский единственный пункт на самой Сыр-Дарье, ниже его начинается разветвление. Первый рукав Джаны-Дарьи (Яны-Дарьи) отделяется несколько верст западнее форта и идет в югу; второй — [144] Караузяк, вытекает в северном направлении. От истока этого последнего рукава Сыр-Дарья называется Джаман-Дарьею, от которой отделяется еще рукав Куван-Дарья в юго-западном направлении. Все эти ветви, за исключением Караузяка, соединяющегося с Джаман-Дарьею у форта № 2, некогда впадали в Аральское море, а главное русло Джаман-Дарьи и теперь доходит до него. Подробное описание их читатель может найти в статье г. Макшеева; мы здесь говорим только о двух, в то время еще не совсем исследованных, именно о Джаны-Дарье и о Караузяке.

Река Джаны-Дарья, начиная от истока своего из Сыра до разрушенной крепости Джан-Кала, течет широкими плесами и образует большие разливы, покрытые густыми камышами. На этом пространстве она должна быть судоходна, препятствовать могут только разве камыши; далее она течет по узкому корыту и, не доходя до озера Акча-Куль верст за 30, иногда летом пересыхает. В настоящее время все ее нижнее течение решительно неудобно для судоходства.

Собранные мною из преданий киргиз сведения о течении Джаны-Дарьи, сколько мне кажется, довольно согласны с исследованиями на самой местности и несколько различны от прежде собранных преданий. Джаны-Дарья лет полтораста тому назад называлась Инкер-Дарьею (непослушная Дарья), и вытекала из Сыра выше форта Перовского у урочища Бок-Тулен, направляясь параллельно главной реке до урочища Хан, потом поворачивала, как и теперь, на юго-запад к озеру Кукча-Тенгиз и далее через Кизил-Кумы к озеру Джайленде-Каракуль (вероятно то, что ныне разлив Аму-Дарьи у уроч. Дау-Кара). Непослушною Дарьею она названа вследствие своего слабого течения от Кукча-Тенгиза к Джайленде, так как это обстоятельство было противно интересам живших но ее берегам каракалпаков.

Между тем в конце прошлого столетия исток Инкер-Дарьи начало заносить песком, и течение стало весьма слабо. Жившие в то время на Кукча-Тенгизе каракалпаки не могли прочистить исток, и по неимению воды, в начале настоящего столетия, должны были оставить эти места и удалиться к устьям Аму-Дарьи. После этого в самом истоке ее произошла опять перемена: в том месте, где теперь начало Джаны-Дарьи, местные жители вырыли канаву для орошения, и вода, устремившись в нее, прорвала себе путь до старого русла Инкер-Дарьи. Таким образом опять образовалось по ней течение, которое и названо Джаны-Дарья (новая река). В это время около 1820 года здесь утвердились коканцы, построив Ак-Мечеть. Новые владетели запрудили реку, как об этом [145] повествует подполковн. Макшеев, и охраняли плотину до 1852 года, а русские, сменив их, в свою очередь, хоть в других видах, но тоже старались удержать воду; однако с 1857 года вода постоянно течет по Джаны-Дарье и дошла уже до озер Акча-Куль и Кукча-Тенгиз. Вот что говорит предание; но река сама написала себе историю, которая впрочем довольно сходна с приведенным рассказом.

Джаны-Дарья течет мимо целого ряда старых крепостей, все в юго-западном направлении, до горы Биш-Мазар, потом поворачивает на юг и кончается озером у самых песков Кызыл-Кум. Из последнего озера на юг идут ныне сухие протоки, по ним-то вероятно вода в прежнее время проникала до урочища Дау-Кара и соединилась с водами Аму-Дарьи. Хотя я лично не имел случая проследить эти протоки до Дау-Кара, однако некоторые обстоятельства указывают на верность предания. В этих протоках по краям гор видны еще теперь ряды корней камыша, совершенно сгнившего, но тем не менее их можно легко узнать. Точно такого же вида старый камыш встречается в протоках, идущих из озер на урочище Дау-Кара, к северо-востоку. В сухих протоках озера Кукча-Тенгиз и озера Дау-Кара я нашел множество пресноводных раковин, в других же притоках раковины все морские, следовательно принадлежат к другой эпохе. Эту догадку подтверждает и то обстоятельство, что возвышение, в которое упирается озеро Кукча-Тенгиз, принадлежит явственно в одной формации с горами, охватывающими озера в Дау-Каре. Горы эти песчаные, с примесью слюды, и стоят на глиняном пласте. Должно, полагать, что вся эта местность поднялась медленно, но одновременно, и тем самым воды Сыра отделились навсегда от вод Аму-Дарьи. В том, что местность здесь поднялась, убеждают меня те же остатки камыша, которые идут рядами по краям песков; замечательно, что эти ряды не в одной горизонтальной площади, но отчасти тянутся наклонно по краям холмов. Если бы земля не поднялась, то эти ряды должны бы быть горизонтальны, как был уровень воды во время их роста.

Я полагаю, это явление случилось не более одного столетия тому назад, вероятно в то время, когда каракалпаки замечали медленность течения Инкер-Дарьи, от Кукча-Тенгиз к Джайленде. Легко может быть, что этот подъем еще теперь продолжается; во всяком случае наглядно можно убедиться, что Джаны-Дарья никогда более по этим протокам не пойдет.

До сих пор мы говорили про одно предание и про соответствующий ему след, оставленный самою рекою, но существует [146] другой рассказ, и для него тоже есть объяснение в самой природе.

В 1849 году, капитану Бутакову киргизы в юго-западной части Аральского моря показывали устья реки и называли ее Джаны-Дарья, — как же это объяснить? Воротимся опять к горе Биш-Мазар; до нее река и ныне течет, точно так, как текла веками. От этой горы в западном направлении действительно можно проследить по пескам сухое русло реки, начиная от изгиба Джаны Дарьи до самого моря, в которое оно впадало двумя рукавами — Басузяком и Кара-узяком. По всему этому руслу однако я невидаль никаких органических остатков, тем не менее русло ясно обозначено. Как видно из очертания берега Аральского моря, он состоит из множества глубоких и мелких заливов, которые теперь отчасти сухи» отчасти образуют болота; все они наполнены морскими раковинами и видимо составляли некогда дно моря. В русле же Джаны-Дарьи» как сказано выше, я невидаль раковин, вероятно потому, что пресноводные раковины с слабыми черенками разрушились от влияния времени. Несомненно, что Аральское море отступает от западного берега, так как киргизы хорошо помнят воду в таких местах, где теперь совершенно сухо; можно даже проследить в дюнах это отступление, замечая, что чем ближе в морю, тем раковины становятся свежее, и лучше сохранили свою краску. Джаны-Дарья действительно в очень давнее время текла по этому руслу, и показание киргизов совершенно верно, но передано им по преданию. Что это течение гораздо древнее первого, видно и из того, что на нем нет остатков крепостей, как на первом; только весьма сомнительная насыпь плотины Кум-Бугут, показывает, что и здесь трудились люди. Этим путем Джаны-Дарья сливалась с Куваном, как показано на старых картах. В той мысли, что все это пространство еще и теперь подымается, подтверждает меня еще совершенно справедливое замечание капитала Бутакова, что Сыр-Дарья своими устьями все более подвигается на север. Все, что я здесь говорю, конечно только предположение, но это единственный, мне кажется, способ, согласить предание с тем, что я видел на месте.

Как сказано, Джаны-Дарья оканчивается озером Кукча-Тенгиз, образуя, не доходя до него на версту, небольшой разлив, именуемый Акча-Куль. Кукча-Тенгиз состоит собственно из двух озер и еще третьего залива, соединенных проливами. Длина главного озера с севера на юг около 20, ширина около 3 верст; другие несколько короче и уже, но тянутся в том же направления по меридиану. Вода в них совершенно пресная, берега — песчаная [147] горы, а по самой окраине местами глинистого свойства. Акча-Куль окружен глинистым солонцом, очень удобным для хлебопашества.

Для полноты, скажу лишь несколько слов об урочище Дау-Кара. В этом месте вода скопляется в трех главных озерах: Кунград, Кара-Терень или Джуйрюк и Бутун-Куль. Нет сомнения, что прежде все это было днищем одного большого озера; от того это место на старых картах, обозначалось озером Дау-Кара. Теперь вода сюда проходит исключительно из Аму-Дарьи, чрез проток Куван-Ширма, и впадает в Аральское море протоком Янги-су. С севера к этим озерам примыкает цепь песчаных гор с примесью слюды.

Вся местность на запад от озера Кукча-Тенгиз и Джаны Дарьи представляет ряды песчаных холмов, покрытых кустами и прорезанных старыми заливами моря. Заливы эти теперь бесплодные солонцы, почти без всякой растительности.

Другой рукав Сыра — в недавнем времени исследованный, Караузяк, не что иное как оросительная канава, вырытая каракалпаками, которая от времени и благоприяствующих обстоятельств теперь обратилась в глубокий проток. Караузяк на средине своего течения образует множество озер, покрытых чрезвычайно густым камышом. Сквозь эти то камыши главная масса вод Сыра процеживается, как весьма верно заметил капитан Бутаков; но это процеживание именно и есть весьма вредное обстоятельство. В последнее время пытались прочистить здесь фарватер; не знаю в какой мере удастся, но если даже допустить возможность плавания пароходов по Караузяку, то польза от этого протока не окупит его вредное влияние на хлебопашество по всему Сыру. Здесь хлебопашество возможно только при орошении, следовательно от удобства поливки зависит успех, а для успешного орошения необходима известная высота воды в реке. Караузяк, увлекая большую часть воды в свое русло, которое ниже всех: других рукавов, рано или поздно совершенно поглотит их воды и обратит берега их в бесплодные солончаки. Сам же Караузяк, по свойству своих берегов, неудобен для хлебопашества. Можно на это заметить, что этот же Караузяк вливает свои воды обратно в Сыр-Дарью у форта № 2, а следовательно ниже этого места уровень реки не должен понижаться. Кто знаком с силою испарения в этих широтах, легко поймет, что на самом деле далеко не вся вода достигает опять главной реки; на огромном пространстве разливов Караузяка, около 2000 квадратных верст, испарение поглощает бесполезно большую часть воды.

Принимая во внимание, что высота воды в реке есть [148] жизненное условие хлебопашества на Сыре, которое в настоящее время в большом упадке, невольно приходишь к заключению, что вернейшее средство достигнуть цели — запрудить Караузяк. Этим с одной стороны уровень воды Джаман и Куван-Дарьи необходимо возвысится, и первая река, прокопав несколько крутых поворотов, сделается удобною для судоходства; с другой стороны, дно Караузяка, так как оно ниже дна Джаман-Дарьи, всегда может быть снабжаемо водою, а следовательно тоже доставит удобное место для посевов. Работа эта конечно не малая, но повторяю, это единственное радикальное средство привести дело к хорошему результату; все мелочные поправки не поведут ни к чему, — главное неудобство всегда останется — я разумею понижение уровня воды во всем Сыре. Что это не есть умозрительное заключение, а практический вывод из наблюдения, засвидетельствуют следы обширных пашен, прежде бывших на Сыре, где теперь пустыня, и не может быть ничего другого. Обыкновенно отсутствие культуры в настоящее время на Сыре, объясняют войнами и грабежами, но это только одна из причин, если даже не следствие; главная же причина кроется в самой природе: если бы вода сохранила свой уровень, т. е. доставляла бы постоянную возможность заниматься хлебопашеством, бывшие здесь общины устояли бы против неприятельских набегов, но их покорила нужда, а набеги грабителей, препятствуя борьбе жителей с природой, довершили дело. Наконец, жители могли бы быть покорены и продолжать заниматься своим делом, а не удалиться, как случилось, на Аму-Дарью, где ничуть не более обеспечены от грабежей.

На всем занятом нами пространстве множество разрушенных крепостей; все они весьма незатейливые глиняные постройки каракалпаков, коканцев и хивинцев, с двумя только исключениями, именно: кладбище Хоркут и город Джаман-Кент. Кладбище Хоркут (Хорхут) находится на правом берегу Джаман-Дарьи, верст 20 ниже по течению от форта № 2. Место это по видимому служило в разные времена кладбищем. Некоторые могилы, очевидно весьма древнего происхождения, сложены из жженного кирпича с примесью глины, другие явно принадлежат позднейшей эпохе. Нельзя не обратить внимание на значительное число кусков белого мрамора, валяющихся около могил, в виде четыреугольных столбиков, около 1 аршина длины и 5 дюймов в квадратом сечении; одна сторона их тщательно выполирована, на ней вырезаны искусною рукою орнаменты и надписи аравийскими литерами. Надписи эти не представляют целых слов, так как камня разбросаны в беспорядке. На одном камне я нашел надпись неизвестными мне знаками, [149] впрочем быть может это изображение предметов, сглаженное временем. Число этих камней очень невелико и, очевидно, они не могли составлять что либо целое в этих зданиях, но очутились здесь случайно как украшение; с ними соединена следующая легенда. Батырь или Ходжа-Хоркум (у киргиз эти эпитеты часто смешиваются), предчувствуя свою кончину, поскакал вечером на своем чудотворном коне в землю пророка и в ту же ночь воротился, привезя эти камни для своей могилы. Легенда эта ясно указывает на иностранное происхождение этих украшений, которые вероятно были вставлены в части могил без всякой связи. Очевидно, что ни киргизы, ни каракалпаки не были в состоянии вырезать таких изящных орнаментов; народ, умевший владеть так резцом, стоял на довольно высокой степени цивилизации. Но по этим остаткам можно догадаться, что жители этих стран имели в то время частые сообщения с народами аравийской цивилизации. Построение самых древних из этих могил можно отнести к одному времени с существованием города Джан-Кента.

Джан-Кент находится в 20 верстах от форта № 1-го, на левом берегу Сыра, в 5 верстах от нынешнего его русла. На солонцеватой равнине возвышается укрепленный неправильный четыреугольник. Южная и северная его стороны — сажен в 150 длины, поперечинка же не более 100 сажен. Стены сохранились, за исключением южной, которая почти вся обрушилась в ров; вышина их сажени 4, а толщина в подошве до 5 саж. Стена идет ломанной линией, и местами кроме того имеет небольшие выступы для обороны рва стрелами и камнями. Внутри, строения разрушены и образовали кучу глины, перемешанной с песком и черепками обожженной глиняной посуды, впрочем по видимому весьма грубой отделки. В северо-западном углу должно быть находилась башня или цитадель; здесь стена выше, очень толста и возведена с примесью жженных кирпичей. На юго-запад от крепости — кладбище; с западной и северной стороны она окружена на версту и более курганами, очевидно остатками глиняных зданий; местами они расположены линиями. Здесь вероятно и находился самый город, — теперь все поросло колючкою и другими растениями пустыни. Один из этих курганов значительно больше других и содержит более черенков; по словам киргизов, это дворец хана, и они говорят, будто бы в нем предки их нашли много драгоценных металлов и глиняных сосудов. Одна чашка, очень больших размеров, и поныне сохраняется у богатого киргиза, но мне не удалось ее видеть.

Когда здесь жили люди и какие именно, вероятно, останется [150] тайной навсегда, но любопытно было бы сделать сравнение здешних развалин, с другими среднеазиатскими древними городами, например Самаркандом и Мервом. Придание о живших здесь каких-то кизиль-башах (так в Средней Азии называют персов) не заслуживает никакого внимания; это очевидно придумано самими киргизами, точно также как рассказ об истреблении их змеями, которых в развалинах действительно очень много.

Общий вывод из приведенных здесь частных замечаний и подробных описаний подполковника Макшеева и капитана Бутакова, можно сделать следующий. Русские занимают на Сыре почти совершенную пустыню, скудную растительностью и совершенно лишенную минеральных богатств. Что же заставило правительство занять такую местность, не жалея ни денежных пожертвований, ни других потерь? Этот вопрос, мне кажется, еще не совсем основательно разобран. Мне очень хорошо известно, что существует мнение, будто бы все это сделалось случайно, без рациональных причин, без настоятельной надобности. Однако таким образом смотреть на историческое событие мне кажется несколько поверхностно и крайне односторонне. Чтобы уяснить и понять дело, надо разобрать его, хотя в нескольких словах, с самого начала, т. е. с отношений наших к Киргизской степи и ее обитателям. Всем более или менее известно, когда и как эти народы попались в подданство России, равно как и отношения нашего правительства к средне-азиятским владениям, но не все знают, что еще недавно вся Киргизская степь принадлежала только номинально России, а на самом деле была страною не только независимою, но и враждебною. Постоянные набеги киргизов на нашу линию, угон скота и людей, считались самыми обыкновенными событиями. Последние пленные из Бухары и Хивы воротились только в 1858 году, вследствие нашей миссии под начальством флигель-адъютанта Игнатьева (ныне генер.-майора); в Кокане и в настоящее время есть русские невольника. Что же было прежде? Не понятно ли после этого, что начальники оренбургского края старались приобрести влияние на кочевые народы, прибегая для этого к разным мерам. Самое недействительное и вместе с тем самое обыкновенное средство было — устройство оборонительных линий и иногда походы в степь. Линия только до того времени предохраняла край, пока киргизам не угодно было прорвать ее, а походы кончались весьма плачевно — пример экспедиция 1839 года в Хиву. Генералу Обручеву принадлежит честь первой рациональной попытки покорения страны; я разумею устройство отдельных укреплений в самой степи. Так возникли Уральское, [151] Оренбургское, Раимское или Аральское укрепления при устье р. Сыра и форт Карабутакский. С устройством этих укреплений прекратилась возможность грабежей в больших размерах, но волнения в степи некоторое время продолжались.

Сделав шаг в этом направлении, надо было продолжать в том же духе. Но, это именно и не случилось. Генерал-адъютант Перовский, приняв вторично управление краем, не мог не признать пользы мер своего предшественника, но увлекся старою мыслию оцеплять край линиями. Началась постройка Сыр-Дарьинской линии, т. е. целого ряда укреплений, именно с того, что отстроенное Раимское укрепление, без всякой побудительной причины, перенесли на место, где теперь форт № 1-ый; построили еще один большой форт — форт Перовский, и два малых — форт № 2-ой и № 3-ий. Несостоятельность и вред этих малых укреплений били так осязательны, что даже поклонники кордонной системы должны были от одного из них отказаться и срыть его, — я говорю о форте № 3-ий. Вот в коротких словах ход завоевания степи; как видно, не каприз, не прихоть, а необходимость заставила русских занять Сыр, как единственное средство охранить оренбургский край. Действительно, эта цель совершенно достигнута, теперь нельзя даже допустить мысли, чтобы старые разбои возобновились. Но наивыгоднейшим ли образом дошли до этого результата; достаточно ли того, что сделано, и как сделать содержание этих укреплений менее обременительным — это все неразрешенные вопросы.

Мы начали занимать реку с такого места, где, так сказать, наносная почва еще не успела утвердиться, где природа ни в настоящем, ни в скором будущем ничего не обещает. По этой причине содержание там гарнизонов и укреплений обходится нам дорого; на месте, кроме земли, воздуха и в ограниченном количестве воды — ничего нет; каждую щепу надо привозить из России. Спрашивается, с того ли конца мы взялись за дело? Выше по реке явно местность обещает более выгод; там уже теперь есть многолюдные города и торговая деятельность. Но дело сделано и толковать нечего, надо только стараться сделать его менее вредным, т. е. надо довершить начатое, дать возможность существовать стране своими средствами. Как это исполнить — не место здесь подробно разбирать — но что надо на что нибудь решиться — не подлежит сомнению.

Укажу только на главные несообразности и недостатки. Мы имеем одну линию на Сыр-Дарье (уж видно без линий нельзя обойтись) и еще другую в тылу ее по Уралу — обе с одною целью. [152] Как эти две вещи согласить? не есть ли существование одной, по крайней мере, анахронизм? Несостоятельность уральской линии доказана ее историею и необходимостью занять пустыню. Решившись на это, нечего задумываться, принимать полумеры, надо бросить устарелую, невыгодную и дорого стоющую уральскую линию, ограничиваясь охранением степи отдельными укреплениями, построенными в населенных местах. В военном отношении наша линия не достигала и не достигает своей цели, но защитники ее опираются на необходимость таможенной ограды. Рассмотрим же ее пользу в этом отношении. Государство собирает на ней доход, с чего же? с товаров, идущих из степи и в степь; надо заметить, только с них, — средне-азиятские товары и вывозимые туда продукты не платят пошлины. Еще собирается акциз с соли, но его можно получить и другим способом; остается, следовательно, один таможенный доход, собираемый с русских товаров, продаваемых русскими подданными нашим же киргизам. Доход этот незначителен, около 200 000 рублей, из которых надо еще вычесть сумму на содержание самого управления. Не буду здесь распространяться насколько эта линия мешает развитию торговли с самою киргизскою степью, подвергая зарождающуюся промышленность киргизов осмотру и надзору, что еще гораздо хуже, чем самая денежная плата, но прошу читателя обратить внимание на средства в осуществлению этой мнимой охраны нашей мануфактурной деятельности. Трудно поверить, но между тем правда, что Россия для этой таможни содержит три казачьих войска с населением 857 000 душ (в оренбургском казачьем войске 181 000, в уральском казачьем войске 67 000 и в башкирском войске 609 000). Мне возразят, что не Россия их содержит: эти войска содержат сами себя; но разве не все равно государству, что жертвовать деньгами, что лишать себя прямых доходов с такого числа жителей, не говоря о вреде стеснительных мер, необходимых при военной организации целых наций. По неимению данных не легко привести в цифры, сколько стоит каждому войску наряд на кордонную службу, но несомненно, что эта сумма должна значительно превышать таможенный доход. Не думаю, чтобы нужно было привести расходы войск в цифры, потому что убыток слишком ясен, и пределы статьи не дозволяют входить в подробный статистический разбор. Эта служба так тягостна для войск, что местное начальство всячески старается уменьшить число кордонной стражи. Быть может, многие подумают, что самим казакам выгодно их положение, что им легче отправлять службу, нежели платить подати; спросите их [153] самих; я уверен, что все готовы платить — лишь бы не служить, так по крайней мере мне говорили казаки. Всеми здесь приведенными доводами я совершенно не желаю осудить безусловно учреждение казачьих войск; в свое время эта мера была успешна, только теперь она устарела, сделалась тягостною и следовательно подлежит реформе.

Смешно было бы доказывать в XIX столетии неуместность охранительной системы для нашей мануфактурной деятельности против азиатской конкуренции; но я опасаюсь, что найдутся люди, которые и здесь будут страшиться английского соперничества, даже будут утверждать, что иностранные товары найдут себе свободный путь к нам через Киргизскую степь. Чтобы успокоить этих горячих патриотов, замечу им, что, не говоря о дальнем сухопутном пути, между нами и этими товарами стоит хребет гор, в котором самый удобный проход (снежный, через Гинду-куш) более 13 000 фут над поверхностью моря. Эта преграда такого рода, что успокоит и самого ярого протекциониста. Справедливость этого рассуждения подтверждается практикою. Англичане в 1857 году привезли свои товары в Бухару, но дороговизна провоза заставила выбрать изделия таких дурных качеств, что они не нашли сбыту, а от Бухары до наших пределов еще не мало пути, и не совсем удобного, как известно.

Кроме общей меры уничтожения казачьих войск, для уменьшения расходов на содержание сыр-дарьинских наших укреплений, главным образом надо обратить внимание на пути сообщения в степи; это самая трудная задача, и на решение ее необходимо много времени, труда и капиталов. Конечно, в настоящее время и в голову не может придти здравомыслящему человеку, устройство железных дорог, но есть другие более доступные средства.

На самой Сыр-Дарье, как выше было объяснено, надо стараться поднять уровень воды т. е. запрудить Караузяк. Громадность этого предприятия более кажущаяся, если взять в соображение, с какою легкостью местные жители дают воде произвольное направление. Мне кажется, надо начать с улучшения и выпрямления русла Джаман-Дарьи, чтобы увеличить ее падение; потом можно приступить к запруде Караузяка; при чем должно пользоваться свойством реки, т. е. ее способностью заносить илом каждый предмет. Заготовив значительное число Камышевых фашин с глиняною нагрузкою, не очень трудно будет завалить исток Караузяка; время и река сделают остальное. Конечно, я далек от мысли, [154] что это — шуточное дело, но я только указываю на одно средство, и полагаю, что плотина не есть вещь невозможная.

Можно бы здесь упомянуть о другом вернейшем средстве сделать сыр-дарьинскую линию более самостоятельною и производительною, но я ограничусь только указанием на нашу флотилию, судоходность реки выше форта Перовского, трудность плавания и бесплодность берегов Аральского моря — остальное внимательный читатель может сам себе разъяснить, рассматривая карту страны, и вероятно не ошибется, где нужно искать более удобных земель.

Л. Мейер.

Текст воспроизведен по изданию: Дельта реки Сыр-Дарьи и ее отношение к России // Морской сборник, № 9. 1861