КРАСНОВОДСКИЙ ОТРЯД.

(По поводу статьи Старого Красноводца).

(См. «Воен. Сборн.» 1889 г., № 12-й.)

В означенной статье автор ее, «Старый Красноводец», касаясь сбора верблюдов на Мангишлаке для красноводского отряда в 1873 году дает неправильное освещение деятельности моей по упомянутому сбору верблюдов.

Для разъяснения обстоятельств, сопровождавших этот сбор верблюдов, на неправильном истолковании которых автор статьи построил свои выводы, нахожу крайне необходимым изложить здесь эти обстоятельства так, как они действительно происходили, как были известны подлежащему кавказскому начальству и как я о том доносил своевременно. Тем более считаю это необходимым, что сам автор, цитируя мои официальные по этому поводу донесения, находит в них, по его словам, весьма многое для себя неясным, неопределенным, — что отчасти и понятно, так как Старый Красноводец, по-видимому, никогда на Мангишлаке не был и совершенно незнаком с положением дел в этом крае, отчего многое бывшее для него неясно и непонятно, было вполне ясно и понятно для лиц, знающих край. Вследствие чего и приведенные им в означенной статье «Красноводский отряд», в кратких выдержках, некоторые извлечения из моих рапортов за №№ 100 и 233 о событии на Мангишлаке в начале 1873 г., помешавшем сбору верблюдов для красноводского отряда, не дают настоящего представления о деле.

В начале декабря 1872 года я получил депешу из Тифлиса от начальника окружного штаба следующего содержания: «Можно ли добыть на Мангишлаке 4,000-5,000 верблюдов для красноводского отряда и доставить их в Красноводск к марту 1873 г. и каким способом». На что я ответил тогда же, что на [68] Мангишлаке в начале каждого года, именно в средине февраля, можно добыть верблюдов и большее число, но только для этого необходимо предварительно занять Кол. Биш-Акты. Последняя мера была основана на следующих соображениях: обыкновенно, с наступлением каждой зимы, когда начнутся уже сильные морозы, в декабре и январе, все киргизы, со всем скотом и верблюдами, прикочевывают с возвышенности Усть-Урт (Урка) на полуострова Мангишлак и Бузачи, лежащие гораздо ниже, почти на уровне моря, и где зима бывает не столь сурова и имеется больше корма. Там они остаются до марта или конца февраля, там котятся в это время их верблюды и бараны и затем уже с молодым приплодом кочевники возвращаются на Усть-Урт, совершая тогда свои передвижения, вследствие присутствия в стаде молодого приплода, крайне медленно. В это время хотя на Мангишлаке и бывает много верблюдов, но вообще кочевники, по свойственному им недоверию, неохотно дают их нам в наем; продают же, особенно на звонкую высокопробную монету, всегда с удовольствием. В виду этого, по первому же известию о предстоящем сборе верблюдов я просил о высылке для сего денег. Причем, предвидя, что без репресалий едва ли можно будет обойтись, обусловливал это дело непременною высылкою в Киндерли заблаговременно одной роты и двух сотен. Заняв этими сотнями Биш-Акты и выставив сотню при входе в Бузачи, а роту в Киндерли (Две линейные слабого состава роты составляли гарнизон форта Александровского и их нельзя было тронуть оттуда, а одна стрелковая рота и сотня должны были находиться в непосредственном моем распоряжении при сборе верблюдов.), мы положительно запирали бы оба полуострова Мангишлак и Бузачи, так что могли бы ни одного верблюда не пропустить оттуда на Усть-Урт и все они были бы в наших руках, особенно же в то время, когда стада с молодым приплодом не могли скоро двигаться и легко могли быть нами настигнуты и задержаны. План этот своевременно одобрен и утвержден.

Затем в начале января (рапортом 9-го января № 14-й) я снова просил усилить мангишлакский отряд двумя сотнями и одной или двумя ротами, оговорив, что иначе недостаток войск может парализовать главное дело, т. е. сбор верблюдов для красноводского отряда. Эта вторичная моя просьба мотивирована была, между прочим, и тем обстоятельством, что слухи о предстоящем походе наших войск в Хиву, со стороны трех округов, [69] дошли уже до Хивы, и хан стал рассылать повсюду своих эмисаров, подстрекателей и зейкачей, чтобы волновать наших кочевников и убеждать их, чтобы они нам не служили и помогать верблюдами, под опасением полного их разорения, не смели. К нам на Мангишлак с этою целью присланы Утеп, Бей-Магомет, Коррун, Матчап и Адил. Двух из них мне удалось захватить в конце января и в феврале, один явился сам, а двое бежали.

19-го января совершенно неожиданно прибыл к форту Александровскому военный параход «Наср-Эдин-Шах» и привез нам депешу помощника главнокомандующего от 6-го января следующего содержания: «Теперь же озаботиться приготовлением для красноводского отряда от 1,500 до 3,000 верблюдов и доставить их в Красноводск к 20 февралю». Приказание это явилось, в самое неблагоприятное для этой операции время и при самых неблагоприятных для нее обстоятельствах: ни просимых мною войск на усиление отряда и для предварительного занятия Биш-Акты, ни денег выслано не было; зима продолжала стоять теплая, почему большинство аулов не перекочевывали еще на Бузачи и Мангишлак, а продолжали кочевать по склону Усть-Урта, впереди Биш-Акты; верблюды большею частью еще не начинали котиться и аулы киргиз могли легко и быстро перекочевывать на Арка, вне нашего влияния и досягаемости.

Словом, дело это принимало неблагоприятный оборот, ибо все, чем только мы с самого начала обусловливали возможность успешного сбора верблюдов и о чем своевременно доносили и просили, оказывалось теперь неосуществимым, невозможным; к довершению и меры, принятые по моему представлению кавказским начальством для содействия этому делу, не могли быть приведены своевременно в исполнение: для перевозки в Киндерли войск, лошадей, провианта и фуража не было в то время готовых паровых судов, а деньги, высланные с полковником генерального штаба Филиповым (30,000 руб., на половину звонкой монетой), чуть не целый месяц скитались за бурями по всему Каспию на военной шхуне «Персиянин»; так что уже полагали, что она погибла и послали ее розыскивать, и только в двадцатых числах февраля она прибыла к форту (Насколько кавказское начальство считало важным и необходимым своевременную высылку этих денег, видно из предписания, в котором сказано, что с мера эта, сделавшись известною на полуострове, может внушить населению Мангишлака доверие к нашим обязательствам и способствовать более охотной и скорой поставке верблюдов».). [70]

Но во всяком случае, во исполнение означенного выше приказания, полученного мною 19-го января, я, дабы своевременно собрать верблюдов и успеть к 20-му февраля доставить их в Красноводск, решился немедленно же, на второй день, двинуться в степь с теми средствами, какими располагал, т. е. с двумя сотнями и одной стрелковой ротой, чтобы проследить там лично за сбором верблюдов, оказать в случае надобности содействие нашим старшинам и биям, руководить ими в этом деле и вообще сделать все, что только будет возможно. Особенные надежды возлагались на Бузачи, где тогда было много верблюдов, и потому туда я послал сотню Дагестанского конно-ирегулярного полка, под начальством подполковника Квинитадзе, и сам того же числа отправился за нею со стрелковой ротой, Терской сотней и двумя орудиями, объявив народу, что иду в Биш-Акты, где будем строить укрепление. Подполковнику Квинитадзе было объяснено, сколь важное значение представляет теперь для нас полуостров Бузачи, что только оттуда и можно рассчитывать добыть верблюдов, и потому приказано ему по приходе на Бузачи стать у кол. Мастек и, производя оттуда возможно частые разъезды между этими колодцами и заливом Кара-Кичу-Кайдан (около 25-ти верст), стараться запереть Бузачи и прекратить для кочевников всякий выход оттуда до окончания сбора верблюдов.

У колодцев Тарталы, в Каратау (горы, отделяющие Мангишлак от Бузачи), куда мы прибыли на третий день, собрались все наши наибы, старшины и почетные бии. Тут им объявлено о последовавшем распоряжении касательно сбора верблюдов и тут же нами распределено, сколько именно каждое отделение и каждый старшина, к какому времени и куда должен доставить верблюдов.

До 26-го января все шло хорошо, но затем киргизскому наибу Кафару, при содействии хивинских эмисаров, удалось взволновать значительную часть адаевских аулов, кочевники коих, поверив их наговорам и предъявленной им бумаге за печатью хивинского хана, угрожавшей адаевцам, что, если они осмелятся помогать нам и дадут верблюдов, то будут в конец разорены, — стали тайком отгонять своих верблюдов подальше от нашего отряда, и таковые в значительном числе оставались лишь на Бузачи. Между тем тут произошел один из самых главных эпизодов, имевший самое решающее значение для нашей задачи. Выше было уже сказано, что мы с самого начала придавали особенно важное значение высылке сотни на Бузачи, с целью [71] запереть выход оттуда кочевникам с верблюдами, и дали на это командиру сотни самые точные и положительные указания. Но в ночь с 28-го на 29-е число кочующие на Бузачи мятежные адаевцы, обманным образом воспользовавшись изменой бывших при этой сотне киргиз-вожаков верблюдов, отбили у нее всех лошадей, которых эти киргизы вспугнули, бросившись на них ночью с гиком, так что сотня эта, оставшись пешею, не могла уже выполнить возложенного на нее поручения — запереть Бузачи, и потому верблюды из Бузачи в ту же ночь и на следующее утро угнаны кочевниками на Усть-Урт, где мы их уже не могли настигнуть, а за ними угнаны были туда же и верблюды прочих адаевских аулов, кочевавших впереди нашего отряда. Вследствие этого дальнейший сбор верблюдов оказывался уже совершенно невозможным, так как гоняться за ними по Усть-Урту было решительно немыслимо.

Изложенное выше событие на Мангишлаке в январе 1873 года ясно указывает на действительные причины неудачного сбора верблюдов; так точно доносил я об этом и рапортом № 100, о коем однако автор означенной статьи выражается (стр. 261-я), что в нем замечаются «чрезвычайные противоречия, и что он, не смотря на его обширные размеры, не дает положительных и ясных ответов на многие весьма интересные вопросы, невольно являющиеся по его прочтении», а именно:

«Во-первых (продолжает Старый Красноводец, стр. 261-я), совершенно неясно, в чем именно выражается тот успех в начале дела, который не оставляет желать ничего лучшего, если в конце концов экспедиция вернулась с чем пошла и если никто у нас ничего не отнял?»

А вот в чем, отвечу автору. Все наши сардари и бии принялись сначала за это дело с полным усердием и ревностью, какие выказали при сборе первых 500 верблюдов месяц тому назад, — послали в форт Александровский нарочных, чтобы оттуда немедленно доставили возможно больше войлоков и веревок для верблюжьих седел, так как опасались, что последних будет недостаточно; на третий же день по объявлении им приказания о сборе верблюдов я уже получил донесения от правителей Баимбетова и Табушева отделений, что ими уже собрано определенное мною с них количество верблюдов, и даже с значительным излишком, и отправлено к Биш-Акты, куда они прибудут к моему приезду; кроме того, во всех аулах, мимо коих я проходил с [72] отрядом, мы все видели, что сборы верблюдов производятся весьма деятельно, а потому, полагаю, я имел полное основание донести, что начало этого дела не оставляло желать ничего лучшего; что же касается до замечания Старого Красноводца, «что будто бы у нас ничего не отнято», то выше я уже объяснил, что у нас, вместе с лошадьми Дагестанской сотни, отняли именно то, без чего невозможно было продолжать сбор верблюдов, которых, именно вследствие отнятия этих лошадей, киргизам удалось угнать на Усть-Урт, вне досягаемости нашего отряда.

«Во-вторых (там же) нельзя отдать себе точного отчета о том, какое влияние произвели в действительности огни, зажженные киргизом Кафаром на Священной горе?»

Огни, зажигаемые на горе Чопан-Ата на Мангишлаке, видимые на десятки верст кругом, служат сигналом большой тревоги и величайшей опасности, — сигналом, по которому кочевники снимают кибитки, аулы собирают свои стада и удаляются в пески и на Усть-Урт, где становится трудно их преследовать. В результате, выше сказано уже нами, что из этого вышло: большинство верблюдов угнано на Усть-Урт, чему мы не имели возможности воспрепятствовать, после угона лошадей Дагестанской сотни; оставшиеся же кочевники со своими стадами баранов и лошадей продолжали кочевать на прежних местах Мангишлака и Бузачи, будучи совершенно равнодушны к происходящему, и с их стороны никаких более враждебных против нас действий не было. Главное дело, которого добивались Кафар и хивинские эмиссары, было сделано: верблюдов нам не дали.

«В-третьих (там же), непонятны причины, по которым прекращен был сбор верблюдов?»

Мы полагали возможным приступить к сбору верблюдов на Мангишлаке и Бузачи лишь в феврале месяце и при условии предварительного занятия Биш-Акты, а когда таковое занятие оказалось неосуществимым, по невысылке своевременно войск и денег, то у нас еще оставалась надежда на Бузачи; предвидеть же тогда столь неожиданный и прискорбный случай — угон лошадей у такой превосходной, испытанной боевой Кавказской сотни — без сомнения, никто бы не мог (Всадники этой сотни вернулись из Хивы все до одного украшенными знаками отличия военного ордена; командир же оной заслужил там георгиевский крест.). Последствия же этого случая — угон кочевниками верблюдов на Усть-Урт — и составляют, как выше [73] уже нами сказано, причины окончательного прекращения сбора этих животных.

Наконец (продолжает автор, стр. 262-я) все как бы свидетельствует, что заранее признавалась вероятность употребления военной силы, ибо для гарантии успеха потребовано было усиление отряда войсками, что и было исполнено».

По неимению паровых судов, на Мангишлак нам не было доставлено ни одного солдата, на одного казака или всадника, а отряд оставался в том же составе, в каком был назад тому два года, до тех пор, когда уже стал формироваться в Киндерли мангишлакский экспедиционный отряд, т. е. до конца марта или начала апреля.

«В четвертых (там же), нет средств определить оснований для доверия, оказывавшегося перед восстанием киргизу Кафару, доверия, которое дало ему право на честь считаться правою рукою начальника мангишлакского отряда».

Наиб адаевских киргиз, т. е., старший их правитель из туземцев, Кафар Караджигитов, отличавшийся умом, особенною энергиею, деятельностью, знанием дела и распорядительностью, как по своему родовому происхождению (имеющему в среде кочевников первенствующее значение), так и по своему богатству пользовался в своем народе огромным влиянием. В деле успокоения края после первого восстания на Мангишлаке в 1870 году, затем в деле устройства в оном управления, сбора кочевников на обычные их кочевья, при взносе наложенной на них контрибуции и податей, Кафар оказал особенные, выдающиеся заслуги и отличия, почему и был утвержден командующим войсками в звании наиба. Понятно, что такой человек мог пользоваться, и действительно пользовался, и моим доверием.

«Вообще, заключает автор (там же), рапорт № 100, по видимому и не предназначался для разъяснения истинных причин неудачи, иначе он несомненно получил бы иную редакцию», — а по поводу второго моего рапорта, № 233, об этом же событии, отправленного спустя 22 дня, Старый Красноводец пишет (стр. 265): «все неясное осталось столь же неясным и этот рапорт не только не дает истинного освещения мангишлакским событиям, но даже порождает в этом отношении новый ряд сомнений и недоразумений; так, например, коментирует автор (стр. 266):

1-е) «Можно пожалуй заключить, что первые 500 верблюдов не предназначались для отправления в красноводский отряд, так [74] как верблюд, выступивший с отрядом 19-го января и возивший вьюк непрерывно в течение 40 дней, был бы непригоден для пересылки в Красноводск для нового трудного и продолжительного похода».

Означенные 500 верблюдов собраны и доставлены в форт Александровский еще в конце декабря и начале января, в виду предполагавшегося предварительного занятия Биш-Акты. Тогда назначенные для сего войска отправлены бы были через зал. Киндерли морем, а мангишлакские сотни с провиантом и фуражом на этих верблюдах, при самых легких вьюках, дошли бы на седьмой день до Биш-Акты, откуда, отдохнув, верблюды могли быть доставлены в Красноводск совершенно бодрыми и неизнуренными; подвозка же провианта и фуража на незначительном расстоянии (100 верст) между Киндерли и Биш-Акты нисколько не могла изнурить их, так как для этого требовалось их сравнительно немного, а потому и труд мог быть распределен так, чтобы он не быть изнурителен.

«2) Затем, в рапорте как-то заметно особенное стремление к тому, чтобы доказать необыкновенное обилие верблюдов у киргизов на Мангишлаке и освободить народ от подозрений в участии его в коварных предприятиях Кафара».

Что верблюдов на Мангишлаке много, это не подлежит сомнению: но только их много не всегда, не во всякое время, а лишь при известных, своевременно и ясно указанных мною условиях; о необыкновенном же обилии их у мангишлакских киргизов я никому никогда не доносил.

А что значительное большинство этих киргизов действительно не принимало никакого участия в измене Кафара, это и помимо тех фактов, которые указаны мною в рапортах №№ 100 и 233, и приведены Старым Красноводцем на страницах № 12-го «Военного Сборника», видно уже и из того, что в деле нападения на Терскую и Дагестанскую сотни принимали участие лишь родственники Ермамбета и Самалыка, в числе около 300 человек, что затем никаких других враждебных действий против нас не было, и что нам удалось сравнительно скоро, к началу марта, успокоить весь край и возвратить кочевников на их обычные кочевки. Киргизы были только сильно запуганы угрозами Кафара и хивинских эмисаров, что будто бы идущие из Хивы партии хивинцев будут их разорять и истреблять: а когда убедились, что все это было ложно, и узнали, что сам Кафар бежал в [75] Хиву, — тотчас же стали являться к нам с изъявлением покорности и предложением услуг. Впоследствии они нам оказали действительно значительные услуги, как при сформировании мангишлакского экспедиционного отряда, снабдив его верблюдами и всем необходимым для Хивинского похода, так и во время этого похода, бывших там военных действий, трехмесячного пребывания в Хиве и, наконец, во время обратного возвращения отряда из Хивы к берегам Каспия, — чего, без сомнения, не могло бы быть, и на что мы не могли бы рассчитывать, если бы народ был к нам враждебен.

3) «По-видимому, это последнее обстоятельство (т. е. стремление мое освободить народ от подозрений в участии в коварных предприятиях Кафара), продолжает автор (там же), действительно находится вне всякого сомнения, иначе: во-первых, вероятны были бы потери и у терских казаков, положивших предел беспорядкам на полуострове молодецким боем у г. Кара-Тюбе; во-вторых, подтверждается выдачею нам 60-ю заложников; в-третьих, необыкновенно деликатным отношением народа к лодочникам в заливе Качак и вообще всем, что приводится в рапортах правителя мангишлакского народа, между прочим заявившего о бесполезности дальнейшего усиления своего отряда казачьими сотнями».

Так как автор не сомневается в миролюбивом настроении большинства киргизов, то считаю нужным дополнить его повествование сведением, что в деле у г. Кара-Тюбе с нашей стороны ранены два офицера и 16 казаков. Что же касается отказа нашего от дальнейшего усиления мангишлакского отряда казачьими сотнями, то так как усиление это признавалось необходимым лишь для предварительного занятия Биш-Акты, с целью содействия сбору верблюдов для красноводского отряда, и так как таковой сбор не мог состояться, то и в этих сотнях надобности не было.

4) «Еще более туманится понимание истинного положения дел на полуострове тем обстоятельством, что, как видно из рапорта, имевшиеся 500 верблюдов принадлежали тем именно киргизам, которые, сдав нам этих животных с такою необыкновенною охотою, немедленно откочевали от нас на вражью сторону, что очевидно странно, ибо им было несравненно выгоднее уйти со всем своим добром».

Эти 500 верблюдов были наняты нами еще в конце декабря и в начале января, для предполагавшегося тогда предварительного [76] занятия Биш-Акты с целью сбора верблюдов, означенное же событие случилось в конце января. Киргизы, отдавшие нам в наем в начале месяца своих верблюдов, в конце его очутились в числе главных зачинщиков беспорядков, принятию участия в коих, оказывается, не помешало им и то обстоятельство. что верблюды их находились у нас; примыкая же к движению Кафара, они очевидно питали надежду отнять у нас своих верблюдов.

5) «Наконец, заключает автор (там же), нельзя объяснить себе, чем мотивировалось представление на благоусмотрение командующего войсками Дагестанской области князя Меликова вопроса о том, чтобы перевезти верблюдов в Красноводск морем».

Доставка верблюдов в Красноводск сухим путем, пока еще в крае окончательно не улеглось волнение, считалась нами слишком рискованною: их могли отбить приверженцы Кафара или хивинские шайки, о выступлении коих продолжали еще ходить слухи; в нашем же распоряжении состояли тогда всего две слабого состава сотни, и без того уже сильно изнуренные тяжелым зимним походом, из которого они только что вернулись, и притом эти сотни были крайне необходимы для края, особенно при тогдашнем его положении. А что предложенный нами способ был вполне практичен и удобоисполним, доказывается тем, что когда потом, в мае или июне, пришлось доставлять верблюдов из Красноводска в Киндерли, то таковые были отлично перевезены на паровых судах, т. е. именно рекомендованным нами способом, применение которого в феврале, когда льдов вокруг Мангышлака не было, становилось вполне возможным, если бы только были паровые суда.

На стр. 246-й той же книги Старый Красноводец сообщает, что начальник красноводского отряда выразил сомнение касательно удобства и возможности доставки верблюдов в Красноводск переправой их через Карабугазский пролив, зная по опыту, что выгрузка и нагрузка крупных животных на суда до крайности трудна и медленна. С этим нельзя не согласиться; но дело в том, что нагрузка и выгрузка верблюдов и не предполагалась, а имелось в виду переправить их тем способом, каким, обыкновенно, туркмены переправляют своих верблюдов через этот пролив, а именно: их привязывают по три, по четыре к корме лодки и затем переправляют вплавь; пролив на месте переправы не шире 200-300 саженей, а особенно глубокие [77] места, где приходится верблюду плыть, не более 10-ти сажен. В проливе почти во всякое время находятся от 40 до 50 туркменских рыбацких лодок, которыми мы и предполагали воспользоваться. Присутствие же при этом военной шхуны признавали крайне необходимым лишь для того, чтобы она собрала по берегу большее число этих лодок и не позволила бы им разбежаться, иначе могла произойти задержка, а долго оставаться у пролива, по неимению там пресной воды, признавалось крайне затруднительным. Плоты же были нужны на случай, если бы некоторых верблюдов нельзя было заставить плыть и вообще для содействия и ускорения переправы.

Сообщая на стр. 251-й той же книги, что командующий армиею не признал возможным допустить производство рекогносцировки весною 1873 г. от Биш-Акты к Сарыкамышу войсками мангишлакского отряда, Старый Красноводец, на следующей стр., упрекает нас в попытке к самостоятельности, говоря, что «попытка наша к началу самостоятельности на тот раз не увенчалась успехом», «что в этом выразился глубочайший опыт помощника главнокомандующего, столь хорошо умевшего отличать необходимое для дела от того, что клонилось лишь к удовлетворению частных интересов и личных стремлений отдельных деятелей». Здесь Старый Красноводец сильно ошибается; никакой личной попытки с моей стороны к самостоятельным действиям вовсе не было, и мы ничего подобного и не домогались. Дело было так: 27-го ноября 1872 года из Тифлиса отправлена депеша командующему войсками Дагестанской области, коему подчинялся Мангишлак, следующего содержания: «Благоволите первым же отправляющим пароходом потребовать от полковника Ломакина сведение, может ли он в феврале добыть на Мангишлаке для красноводского отряда до 5,000 верблюдов, а также возможно ли направить в марте до четырех сотен кавалерии из Мангишлака, через Биш-Акты, к Сарыкамышу. Если можно, то каким порядком?» На это я ответил, что движение этих сотен от Киш-Акты к Сарыкамышу не только возможно, но по многим причинам оно весьма полезно и необходимо для здешнего края. При этом я рекомендовал, если бы движение красноводского отряда было тоже направлено на Сарыкамыш, отправить из Киндерли с этими четырьмя сотнями и часть продовольствия для этого отряда, а также, воспользовавшись движением этих сотен, произвести столь необходимую для этого края рекогносцировку от [78] Биш-Акты до Сарыкамыша, дабы парализировать тем влияние на наших кочевников бродящих по Усть-Урту хивинских партий. Сами же мы лично, по своей инициативе, не напрашивались на это предприятие, а коль скоро оно предложено начальством, мы не считали себя вправе от него уклониться, тем более, что видели в нем пользу для края (Мы еще раньше, а именно в начале 1872 г., когда о Хивинском походе не было и предположений, получили распоряжение о производстве этой рекогносцировки, и только поломка парохода «Бухарец», который должен был доставить продовольствие в Киндерли, помешала ее производству.).

Нам остается привести еще два факта, неправильно цитируемые Старым Красноводцем.

1) В январе 1872 г. на Мангишлак прибыло посольство хивинского хана, состоящее из шести человек, во главе коего состоял мангишлакский верховный шпал (высшее духовное лицо), Сары-ишан, весьма почтенный и уважаемый 80-ти-летний старец, и хивинский шпал Магомет-Амин. Они явились ко мне в начале февраля и привезли с собой письмо от хана к Его Высочеству Главнокомандующему кавказскою армиею, и также одного пленного мангишлакского поселянина-рыбака, захваченного в плен во время восстания на Мангишлаке в 1870 году.

Старый Красноводец предполагает, что ото посольство должно было прибыть в Красноводск, но что мы будто бы переманили его на Мангишлак.

«Так как гром грянул со стороны Красноводска, пишет Старый Красноводец на стр. 68-й сентябрской книги «Военного Сборника» за 1889 год (Одновременно такой же гром грянул и со стороны Ташкента и Ак-Мечети, т. е. со стороны Туркестана и Оренбурга.), то позволительно думать, что русским начальником, к которому хан отправил послов, был именно начальник красноводского отряда, и у нас (т. е. в Красноводске) послов этих поджидали. О том, что они будут высланы в Красноводск, узнали из бумаги начальника мангишлакского отряда. который просил известить, когда ждут там хивинских послов, но в Красноводске не могли быть известны причины столь горячего интереса со стороны начальника мангишлакского отряда о времени прибытия хивинских послов к восточному берегу Каспийского моря».

Во-первых, посольство из Хивы послано ханом не к нам и не к начальнику красноводского отряда, а к Его Высочеству [79] Главнокомандующему; во-вторых, оно из Хивы следовало, через Порсу, Айбугир, Колодцы Байлар, Биш-Акты, прямо на Мангишлак именно по тому пути, по которому впоследствии в 1873 г. прошел в Хиву мангишлакский отряд; в-третьих, посольство это следовало не в какое другое место, а на Мангишлак, потому, еще, что везло для передачи именно мне нашего пленного мангишлакского жителя, при особом письме ко мне же главного чиновника хивинского хана диван-беги (в роде министра), в коем последний просил меня оказать возможное внимание к посылаемым по приказанию хана людям; в-четвертых, посольство это состоялось именно вследствие настояний и советов упомянутого Сары-ишана, которого мы два раза, в 1870 и 1871 годах, посылали нарочно в Хиву, чтобы он, пользуясь там влиянием, склонил хана возвратить наших пленных поселян и уральских казаков. захваченных в отряде полковника Рукина. II наконец, в-пятых, в письме хана к Его Высочеству сказано: «В прошлом году Темир-хан-Шуринский заслуженный князь (Командующий войсками Дагестанской области генерал-адъютант князь Меликов.) сказал о нас ишану: «если они наши друзья, то по какой причине держат у себя людей наших?» Узнав об этом, я поручил ему отвести одного из этих людей».

Если же мы спрашивали начальника красноводского отряда: когда прибудет в Красноводск хивинское посольство, то желали лишь разъяснить слух, пущенный родственниками возвращаемого нам пленного, слух, состоящий в том, что его, пленного, посольство будто бы ведет в Красноводск.

2) «Хотя у входа в Карабугазский пролив и в иных пунктах близ берегов Мангишлака, пишет Красноводец (стр. 267), бесплодно стояли на якорях паровые суда», а на стр. 270 продолжает он далее, что «вся масса судов, находившихся в Карабугазе, со специального целью переправить верблюдов через пролив...» хотя каждая утраченная минута была невознаградима для красноводского отряда, которому оставалось всего несколько дней до срока, заранее признанного предельным для начала движения с шансами на успешный поход, — ко всеобщему удивлению копию рапорта нашего от 6-го февраля № 100 (о событии на Мангишлаке в конце января, помешавшем сбору верблюдов) привезла в Красноводск простая туркменская лодка, прибывшая в Чикишляр лишь 24-го февраля». [80]

6-го февраля, когда мы отправляли этот рапорт, не только массы, но даже ни одного парового судна у мангишлакских берегов не было и не могло быть, так как переправа верблюдов через Карабугазский пролив предполагалась лишь во второй половине февраля, к каковому времени я и просил о высылке туда паровой военной шхуны. Дабы вернее и скорее мог быть доставлен этот рапорт, адресованный на имя командующего войсками Дагестанской области, в виду того, что наших нарочных продолжали перехватывать, я отправил его в четырех экземплярах одновременно: два экземпляра, на кусовых лодках, в Красноводск и Киндерли, третий, с нарочным всадником, — тоже в Кендерли на шхуну, в случае если бы она там оказалась, и четвертый, с другим всадником, — в Красноводск, к полковнику Маркозову. Этот последний только и дошел по назначению; кусовые же лодки выбросило бурей: одну подле форта, а другую в Александр-Бае.

Все это хорошо известно Старому Красноводцу (стр. 265) и известно ему также, что один экземпляр рапорта № 100 послан с нарочным в Киндерли на шхуну, которой там не оказалось, но он все-таки заключает (стр. 267), что я, будто бы имея в своем распоряжении массу паровых судов, означенный рапорт нарочно отправил на туркменской лодке.

Заканчивая настоящую заметку, в которой мы стремились придать событиям, сопровождавшим сбор верблюдов на Мангишлаке в 1873 г. истинное освещение, предоставляем читателям судить самим, насколько основательны предположения и выводы, приведенные Старым Кросноводцем по этому же предмету на страницах 12-й книжки «Воен. Сборн». 1889 г.

Н. Ломакин.

Текст воспроизведен по изданию: Красноводский отряд. (По поводу статьи Старого Красноводца) // Военный сборник, № 5. 1890

© текст - Ломакин Н. 1890
© сетевая версия - Thietmar. 2020
© OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1890