-

ЛОБЫСЕВИЧ Ф.

СЫР-ДАРЬИНСКАЯ ЛИНИЯ

(Часть этого письма была напечатана в № 175 «С.-Петербургских Ведомостей» за 1863 год. По желанию автора, оно помещается здесь вполне. Ред.)

ОТ ОРЕНБУРГА ДО ФОРТА ПЕРОВСКИЙ.

Есть в России много таких далеких уголков, откуда даже вести не получишь никогда и о существовании которых большинство ничего не знает. К числу таких уголков принадлежит, бесспорно, форт Перовский, который на карте Азии значится, как пограничный пункт русской оборонительной линии, на пределах средне-азиятских ханств: Бухарского, Хивинского и Коканского. Не только в России, но и в Оренбургском крае немногие имеют верные сведения об этом форте. И не мудрено: о форте Перовский если и появляются какие рассказы, то большею частию до того фантастические, до того противоречивые, что не знаешь, чему верить. Одни изображают путь сюда и жизнь здесь самыми мрачными красками; другие говорят, и даже пишут, что здесь неподалеку и рай земной, и путь сюда отличный, и изобилие плодов земных, и проч., и проч. Подобный отзыв, кажется, первый и, вероятно, последний, решился высказать какой-то корреспондент «Оренбургских Губернских Ведомостей», в письме из Казани, перепечатанном в 59 № «С.-Петербургских Ведомостей» за 1863 год. Как увидит читатель ниже, путь [398] из Оренбурга совсем иной, нежели как описан в этом письме; что же касается до того, будто из Туркестана и Ташкента доставлено в Оренбург ташкентским купцом Сейдезимом, через форт Перовский, 2,000 пудов хлопка, на телегах от самого Ташкента, то это такой пуф, от которого померли со смеху все жители форта, прочитавшие забавную басню. С тех пор, как существуют Бухара, Хива и Кокан, ни одна телега не бывала там, и у здешних жителей нет других перевозочных подвод, кроме безобразных двухколесных арб, как у горцев на Кавказе, только с колесами еще большого размера, имеющими в диаметре обода от 2 1/4 до 2 3/4 аршин. Да и таких арб очень немного, потому что они негодны для перевозки тяжестей, по непрочности и громоздкости своей и при страшных песках. Ни один караван со времени появления русского флага на стенах коканской крепости Ак-мечеть (ныне форт Перовский) не проходил здесь иначе, как на навьюченных верблюдах, и то весной и осенью, потому что летом, от невыносимого зноя и туч слепней, буквально заедающих верблюдов (которые линяют в это время года), никакого сообщения не бывает. Надеюсь, что несколько строчек о путешествии моем в эту неведомую страну, о местах, занимаемых нашими войсками, и об общественной жизни в форте Перовский не будут лишены интереса для читающей публики. Постараюсь передать все мною виденное без малейших прикрас и могу поручиться за достоверность рассказа.

Из Оренбурга выехал я в половине февраля 1863 года. Зима уже собиралась покинуть край и снять покров глубоких снегов; кое-где пробивались ручейки от тронувшегося снега и солнце смотрело не так сурово: лучи его слегка нагревали воздух и весело отражались на снеговой равнине. До Орской станицы (256 верст) проехали мы и скоро и хорошо. Орск, при р. Урале и пересыхающей речке Ори, есть последний пограничный пункт оренбургской линии и Европы. Как будто сама природа назначила место это рубежом: только что выехали мы из Орска, как, после прекрасной, отчасти даже живописной местности, чрез полверсты уже разостлалась необъятная степь. Такая дорога продолжается на всем пространстве до укрепления Уральского (390 верст). Ни одного деревца, ни одного кустика, ни одного пригорка: все [399] пусто, все мертво; гладь ровная, необозримая, окоймленная горизонтом. Изредка встречались нам жилища кочующих киргизов, аул кибиток в 10-15, иногда и больше. Близ них больше жизни. Огромные стада баранов и рогатого скота бродят по степи, питаясь колючкой и ковылем. Попадались еще «мазарки» (так по-киргизски называются могилки): они вылепливаются из глины, в виде столбов, беседок и фантастических жилищ в азиятском вкусе. Случалось видеть и очень затейливые кладбища, в виде замков, в средине которых постланы кошмы, ковры, разложены верблюжьи и лошадиные черепа и кости. При таких богатых мавзолеях всегда живут мулла и два, три сторожа. На всем этом пространстве хлебопашества нет, да и родиться ничего здесь не может: воды нет, земля солончак и песок; только две речонки попадаются на всем пути: Орь и Иргиз, обе болотные и летом почти пересыхающие. Аулы и станции расположены большею частию подле озерков; в иных озерках воды нет, а в других она соленая и тухлая. Станции состоят из глиняных мазанок, тоже в азиятском вкусе: одна комната, стены обиты кошмой; на полу иногда тоже кошма. Но большею частию в таких домиках ничего не найдешь: ни стола, ни стула, ни кровати. Стены от сырости уже раздвинулись и готовы обрушиться. Есть что-то похожее на печку, которой топить нельзя, по причине сильного дыма (топят или торфом, или кизяком). На первой станции мы ночевали. Человек пять киргизов-ямщиков вошли к нам, с любопытством осмотрели наши вещи и, бесцеремонно усевшись на полу, стали поплевывать в огонь (киргизы беспрестанно поплевывают). Говорить по-русски умел только один, и то очень плохо. Напившись чаю, мы хотели лечь спать, но были удивлены игрой киргизов в карты: они играли в свои козыри, по всем правилам и очень хорошо. Мы присоединились к ним и несколько раз сыграли в свои козыри, потом в дурачки. Когда кто из нас оставался дурачком, киргизы от души хохотали. Без разговора и рассуждений, игра эта была очень оригинальна, и пулька кончилась в двенадцатом часу ночи (После, уже в форте Перовском, мне несколько раз случалось видеть играющих в карты, и в эти же игры, бухарцев, хивинцев и коканцев.). [400]

Почтовое сообщение ужасное: лошади изнурены до невероятности; упряжи нет, она вся порвана, изломана и в самом жалком виде; повозки в таком же виде. Часто, за недостатком сбруи, пристяжных привязывают за хвост веревкой к оглоблям впереди коренной, гусем, а иногда и на пристяжку. Несколько человек держат лошадей, пока не сел ямщик, а потом пускают их, разбегаясь в стороны с гиком. Перепугав лошадей и путешественника, киргизы бегом провожают тройку, подгоняя ее. Лошади несут телегу во весь опор, фыркая, кусаясь, лягаясь, без дороги и оглядки, но, пробежав 8-10 верст, пристают, потом преспокойно ложатся и ни за что не поднимутся с места, так что иногда нам по нескольку часов приходилось стоять в поле, пока им вздумается продолжать путь. Станции без поверстных столбов; дорога не окоймлена. Расстояние от станции до станции значится в 30 верст, а выходит верных 45. При недостатке корма и вообще дурном содержании лошадей, такое расстояние составляет главную причину изнурения лошадей; вдобавок станции не подлежат никакому контролю, и на всем протяжении только три смотрителя-урядника Оренбургского казачьего войска.

Почт-содержатель, — киргиз, получив деньги за поставку лошадей, живет в ауле, никогда не навещает станцию, предоставив ее ямщикам, киргизам-байгушам (беднякам), которые, не имея приюта и куска хлеба, идут за самую ничтожную плату и не только не кормят лошадей, но сами не едят по целым суткам и вымаливают у проезжающих кусок хлеба. Иногда вся пища их состоит из воды, в которую замешивают горсть скверной, невыделанной муки. Жаль смотреть на этих несчастных. Где живет сам почт-содержатель или хозяин станции, там видно больше достатка: есть и скотина, и бараны, и хлеб пекут (лепешки); иногда и барана варят, разрывая его на части и опуская в котел. Когда мясо уварится, хозяйка разливает жидкость в миски и подносит каждому; затем делятся части баранины, а если есть гости, то угощают сперва их, и, в знак особенного расположения, хозяйка и хозяин беспрерывно отрывают куски мяса и своими двумя пальцами кладут в рот гостю. Гость берет ртом мясо и, в свою очередь, в знак особенной [401] благодарности за любезность, облизывает пальцы хозяев... Зрелище отвратительное!

Чрез пять дней мы приехали в укрепление Уральское. Оно расположено на возвышенной местности, близ реки Иргиза, с соленой донельзя водой. Вид укрепления мрачный, одноцветный. Все казармы и домики из воздушного кирпича (не обожженого) и не обелены; крыши из камыша, обмазанные глиной и залитые известковой слюдой; вал, бруствер и все существующее в укреплении из того же кирпича. Есть, впрочем, небольшая каменная церковь, с железной крышей. Вне крепости три ветряных мельницы; слободка поселенцев, состоящая из нескольких домиков, и склады провианта и леса. Гарнизон состоит из одной роты пехоты, сотни казаков и двух орудий.

Из Уральского начинается путь по пескам, называемым Кара-Мула; они тянутся на пространстве 358 верст. Нам дали трех верблюдов, которых запрягли в почтовую телегу таким же образом, как запрягают лошадей, только без сбруи и дуги, привязав к коренному оглобли, а к пристяжным постромки за накладку, которая надета на шее верблюда сверху, в виде седла, прикрепленного подпругами. Киргиз-ямщик садится верхом на коренного верблюда, берет поводья коренного и пристяжных, и путешествие начинается шагом, по непроходимым пескам. Вся местность покрыта буераками и песчаными холмами; иногда стелется ровная, необъятная гладь; ни птички, ни живой души: все мертво; только порывистый ветер, поднимая хрупкий, мелкий песок и крутя его в воздухе, а потом разбрасывая по степи или перенося с одного места на другое, нарушает своим свистом безмолвие этого мертвого царства. На всем пространстве, вместо станций, устроены кошомные кибитки, с железными печами; но от небрежности и беспечности киргизов-ямщиков, над которыми нет надзора, печи все поломаны, помяты. Топлива очень мало; топят преимущественно колючкою и торфом. Жар от раскалившейся печки до того силен, что от дыма и духоты нет возможности стоять; а сесть на пол холодно. Такое-то удовольствие мы испытали в продолжение восьмидневного пути. Верст за 85 до форта № 1-го пески становятся не так глубоки, местность ровнее; вправо от дороги возвышается в отдалении большая гора Арал, на берегу Аральского мора. [402]

Ни один киргиз, на всем расстоянии, не умел говорить по-русски, мы тоже ни слова не знали по-киргизски; потому все разговоры и объяснения наши ограничивались мимикою: приедем, покажем три пальца, закричим: «верблюд» (на этом пространстве зимой, а на некоторых станциях и летом, вместо лошадей держат верблюдов), и пошла беготня, суета. Запряжка продолжается не менее двух часовая, потом расплата прогонов, непременно серебряной монетой. Киргизы отлично знают, сколько следует получить прогонов за верблюдов. Достать съестного ничего нельзя, даже куска хлеба; вода есть только при станции, и то в колодцах, отстоящих иногда за несколько верст, заросших, засоренных, большею частию тухлая и соленая.

Но вот и форт № 1-го (Казала). Наружный вид его такой же, как и укрепления Уральского, потому что он построен из того же материала; но форт гораздо обширнее и правильнее. Слободка поселенцев довольно большая; есть много мельниц. Подле форта протекает Сыр-Дарья, на которой стоят пароходы, лодки, баркасы и баржи аральской флотилии. Окрестности довольно оживлены. Есть ряды мазанок (около 25), принадлежащих бухарским купцам. Торговля идет преимущественно изюмом, орехами, фисташками, отчасти мукой, шелковыми и бумажными тканями.

Это первый пункт сыр-дарьинской линии. До форта Перовского 350 верст. Опять начинается степь; но дорога пролегает по берегу реки Сыр-Дарьи и по крайней мере есть всегда хорошая вода, местность не так однообразна, попадаются небольшие возвышенности и кое-какая растительность, преимущественно однако колючка и камыш. Нам дали трех верблюдов, четыре конвойных казака, вожака-киргиза и другого ямщика, и как у нас экипажа не было, а почтовых телег здесь уже не полагается, то путешествие совершилось верхом на верблюдах: на двух лежали вьюки, на третьего поместились я и мой товарищ. Киргиз-ямщик пешком вел верблюда в поводу; верховые казаки вели за повод вьючных, а вожак ехал впереди на кляче, показывая дорогу. Это караванное странствование продолжалось десять дней. Хорошо, если путь этот совершается в благоприятную погоду, летом; но мне не посчастливилось: я ехал [403] в конце февраля; шли дожди с мокрым снегом, потом бывали утренники до 18° мороза.

На половине пути к форту Перовскому есть небольшой форт № 2-й (Кармакчи). Здесь делается смена верблюдов и конвоя, и пункт этот, кажется, имеет единственное назначение — служить местом отдохновения для истомленного путешественника. Вторая половина пути живописнее: встречаются беспрестанно озера, поросшие огромнейшими камышами; стаи диких уток, гусей, гагар и прочей дичи беспрерывно носятся над головами и без страха опускаются в расстоянии 20-30 сажен, преспокойно расхаживая по берегу или плавая по воде. Табуны лебедей, стройно выгнув шею и блестя белизной на солнце, прохаживаются по берегу озер и криком своим, далеко слышным, обозначают свое присутствие; то и дело дикие сайгаки (род оленей) перебегают дорогу, а в колючке стаями пасутся фазаны, величаво разгуливая в кустах. Говорят, что в камышах укрываются дикие кабаны и тигры, или, как их зовут киргизы, джамбарцы. Начальство платит за всякого убитого тигра 15 руб. сер. и шкуру отдает победителю, которую он продает не менее 8-10 р. сер. Нам сказывали охотники, будто тигр почти никогда не бросается на проезжающих и безоружных; но, завидев охотника, тигр с быстротою молнии прыгает на него, опрокидывает и выламливает руки. Бывали примеры, что тигр забирался в аул, в кибитку, уносил детей, баранов, молодых верблюдов и, закинув добычу на спину, преспокойно переплывал реку. Теперь, благодаря охотникам и частому выжиганию камышей, тигров здесь меньше; но в некоторых местах, особенно вверх по Сыру, их еще много. Охотятся на них преимущественно киргизы, кочующие близ реки Сыр-Дарьи.

На этом расстоянии начинают попадаться небольшие, но довольно толстые деревья саксаула, который хорошо горит, и уголь его до того плотен, что лежит в печи раскаленным от четырех до пяти дней. Дерево это выростает в 75 и до 100 лет, потом усыхает, валится, пуская из корня новые отростки; оно весьма хрупко, так что толстое бревно, при сильном ударе о землю, разлетается в щепы. Вместо листьев, саксаул имеет тоненькие прутики, как на барбарисных кустах. Для построек и поделок, по причине [404] своей хрупкости, он не годится. Главным же материалом для топлива служит колючка, кустами которой было покрыто все пространство по обе стороны дороги. Колючка похожа на шиповник, покрыта зеленью, а весной цветами лилового цвета, в роде душистого горошка.

Когда мы подъезжали к форту Перовский, поля уже обработывались для посева и производилась поливка в огородах по канавам и желобам водою, проведенною из Сыр-Дарьи. Растительность казалась довольно хорошею, хотя и требовала усиленных трудов при орошении земли, так как, по словам старожилов, здесь в продолжение целого лета дождь идет обыкновенно раз, много два. Особенно хороши были всходы на огородах капусты, луку, картофеля, арбузов и дынь; но иногда саранча съедает все посеянное. Луга покосные близ форта недурны; и их порою истребляет саранча.

II.

ФОРТ ПЕРОВСКИЙ.

Столица степи и резиденция управления сыр-дарьинской линии, форт Перовский, имеет большие размеры. Форт построен правильно, хорошо вооружен из нем находится значительный гарнизон. Но постройки, от сырого грунта и дурного материала, часто обрушиваются, особенно весной и осенью. Крыши зданий камышовые, вымазаны глиной и залиты известковою слюдой; крыша заменяет и потолки в домах; только снутри, на нескольких брусьях и тонких перекладинах, наложен камыш и вымазан глиной, а сверху побелен известью. Полы кирпичные. Кругом форта слободки поселенцев, базар, т. е. лавки бухарцев и трех или четырех русских торговцев, преимущественно с мелочными товарами. Вид форта тот же мрачный, одноцветный (серый), как и в других фортах; но жизнь здесь сравнительно удобнее. Есть небольшой сад из пяти или шести аллей финикового и джидового дерева, довольно ветвистых и с хорошей тенью; в саду устроен, в китайском вкусе, дом для летнего помещения начальника линии. Дорожки и беседки чисты. Общество в форте Перовском довольно большое; но общественная жизнь в большом застое, хотя, сравнительно с жизнию в других фортах, и кажется более разнообразною. Какая-то апатия отпечатана на всех лицах, заметна во всех движениях; [405] даже дамы здешние не изъяты, по-видимому, от этого недуга (допуская, конечно, исключения). Служба, сплетни и золото — вот основные начала жизни в форте. Говорят, что бывший начальник линии, генерал Дебу, хотя и строгий исполнитель служебных обязанностей, умел однако разнообразить общественную жизнь — заслуга немаловажная, особенно в таком заброшенном захолустье, где все это зависит единственно от главного начальника. Генералом Дебу устроены здесь и благородное собрание и карточные клубы. При мне были два бала в продолжение святой недели. Танцевальная зала хоть и не отличается изящным видом, но комната довольно большая, чистая, с деревянным, а не кирпичным полом — обыкновенною принадлежностию здешних домов. Дам собралось до двенадцати. Человек пять плохих музыкантов наигрывали кадрили, польки, польки-мазурки, грос-фатер и пренс-эмперияль — танцы, которые здесь в большой моде. Скорей это были домашние вечера, чем балы. Танцы шли, впрочем, очень вяло, апатично, как будто по заказу. Ни на одном лице не заметно было ничего, кроме полного равнодушия — все движения как бы подчинялись строгому исполнению служебных обязанностей.

Кстати о служебных обязанностях. Они здесь трудны, особенно для солдат, которым нет смены в продолжение восьми, девяти, а иногда и больше лет. Работы инженерные и хозяйственные не прерываются целый год: беспрерывно исправляют крепость и все здания, потому что, по причине рыхло-водянистого грунта, бруствер и вал, несмотря ни на какие усилия, каждую весну обваливаются, а здания стоят не долее двух, много трех лет, от дурной выделки воздушного кирпича и сильнейшей сырости внутри. Люди терпят здесь большие, чем на линии, лишения: помещение дурное, пища сравнительно худшая, климат вредоносный и решительно никакого развлечения, доступного солдату. Негде даже выпить чарку водки. Солдаты получают в месяц шесть чарок спирта, а вольной продажи вина нет. Немногие солдаты женаты; большинство же, страдая от отсутствия женщин, предается разврату с кочующими близ форта киргизками, которые, пускаясь в распутство из бедности, даже за кусок хлеба, распространяют в войсках сифилитическую болезнь. [406] Все эти неудобства жизни и лишения губительно действуют на нравственность нижних чинов.

Жизнь в форте Перовском дорога. Дешева здесь только рыба: в продолжение прошлого года изловлено разной рыбы до 700 пудов. Осетров в год, средним числом, вылавливается до 400 пудов, так что пуд осетра стоит 40 к. сер.; зернистая икра 12 р. сер. пуд, вязига 4 р. сер., клей осетровый 32 р. сер. (он сбывается отсюда в Россию). За то необыкновенно дешевые цены на рыбу наверстываются ценами на другие предметы. Например: мука пшеничная, и не русская, а доставляемая из Бухары, равняющаяся третьему сорту, дурной выделки и вкуса, продается пуд 1 р. 50 к. сер., крупчатки же пуд стоит 4 р. сер.; яйца за десяток 50 к. сер., сахар 20 р. сер. пуд, соль за пуд 1 р. 40 к. сер., фунт коровьего масла 50 к. сер., курица 50 к. сер. Мелочные, панские и бакалейные товары в таком же сравнительном размере ценности их на линии: что стоит в Оренбурге 10 к. сер, за то с удовольствием дают здесь 25 к. сер. Ведро спирта, стоющее в Оренбурге 6 р. сер., здесь берут нарасхват, средней ценой по 24 р. сер. Строевой сосновый и дровяной лес — бревно в 3 сажени длины и 6 вершков в диаметре — обходится казне с доставкой из Оренбурга, круглым числом, в 35-40 р. сер. бревно, потому что за доставку леса платится с пуда от 1 р. 30 к. до 1 р. 40 к. сер.

Климат в форте Перовский убийственный: сухое, знойное лето; жар доходит до 40° по Реомюру, при удушливом ветре, поднимающем солонцовато-песчаную мелкую пыль, которая густым облаком стоит над крепостию. Днем слепни жестоко кусают людей, лошадей и скотину (почему днем, даже с попонами, нельзя выпускать стада и производить работ), а ночью милиарды комаров буквально заедают жителей форта. Не только жители, но и часовые вооружаются хвостами и беспрерывно отгоняют нападающих врагов. Спать иначе нельзя, как под пологом из частой ткани. В поле водятся в изобилии фаланги, скорпионы и тарантулы.

На месте, где ныне форт Перовский, была, как известно, коканская крепость Ак-мечеть, взятая бывшим оренбургским генерал-губернатором Перовским, в честь которого и назван форт его именем. От коканской крепости уцелела только, в средине форта, башня, бывшая некогда, как должно [407] полагать, углом бруствера или барбетом; вышина ее около 7 сажен, и ныне она служит каланчою. С этой башни открывается вид кругом форта, верст на двадцать. В темный вечер, когда по Сыр-Дарье и озерам зажгут камыши и палы его разгорятся, картина бывает величественная. К сожалению, местность форта Перовский не совсем выгодна: в продолжение десяти лет, сильные разливы реки Сыр-Дарьи подмывают рыхлые, глинистые берега ее подле форта в такой степени, что берег приблизился к стенам крепости в иных местах уже до 20 сажен. Если не будет принято мер (а они почти невозможны, при местных условиях), то года через два или три форту грозит затопление. Весьма также жаль, что до сих пор здесь нет церкви. Есть весьма бедная походная палатка, заменяющая храм Божий. Для русского человека это тяжкое лишение.

III.

УКРЕПЛЕНИЕ ДЖУЛЕК.

8-го июня мы отправились из форта Перовский вверх по Сыр-Дарье на пароходе «Арал». Эскадра состояла из пароходов: «Арал», в 40 сил, с 3 орудиями (1/4-пудовые единороги), и «Сыр-Дарьи», в 20 сил, с 2 орудиями. Оба парохода, речной системы, построены в Англии в 1861 году, под наблюдением начальника аральской флотилии, флигель-адъютанта Бутакова 2-го. Первый, т. е. «Арал», вел на буксире баржу, нагруженную саксаулом до 3,000 пудов. Наружный вид пароходов незатейливый; каюты мало удобны. О механизме, как не специалист, я судить не могу, а представлю только следующие данные: на каждом рейсе пароход чинят; во время пути сжигается много дров, а именно в час до 40 пудов, в сажени же считается от 100 до 150 пудов. Между тем, при попутном ветре, эти суда проходят вверх по течению не более как 3 и очень редко 4 версты в час, вниз по течению 10-15 верст в час. Кроме того беспрерывно выпускаются пары, вследствие какой-то, говорят, ошибки в механизме, которую, при всех усилиях, не удается однако исправить.

Берега реки Сыр-Дарьи, до укрепления Джулек, большею частию низменные, поросшие камышом, изредка [408] небольшим кустарником, преимущественно тальником. Прибрежья более низменные были затоплены; грунт большею частию иловато-солонцоватого свойства, отчасти песчаный. Ширина реки различна: где 100, 250 и даже более сажен. От значительной быстроты течения и песчано-илистого грунта дна, вода, в Сыре бывает постоянно мутная, однако довольно скоро устаивается, совершенно пресна, не имеет вредного влияния на здоровье и только при частом мытье головы производит выпадение волос. Глубина реки, подобно ширине и быстроте течения, также различна, в иных местах доходит до 5 сажен, но беспрестанно встречаются мели, и особенно чем ближе к устью, тем они чаще и значительнее. Большие мели находятся также в Джамак-Дарье, по-киргизски «худая река». Это часть реки Сыра, в 20 верстах ниже форта Перовский. Название ее придумано, вероятно, потому, что она имеет гораздо меньшую ширину и глубину и необыкновенно извилиста; во время же низкой воды, мели в Джамак-Дарье непроходимы для судов и представляют даже броды, не более 2 1/2 до 3 футов. Прибыль воды в Сыре начинается в мае и продолжается иногда до последних чисел июня, что зависит от таяния снегов в горах; но весной, при вскрытии реки, по незначительности снегов на Сыре, разлития почти не бывает. Вообще река Сыр-Дырья извилиста до невероятия, и для обозрения ее гораздо легче ориентироваться по замечательным береговым урочищам или предметам, нежели по ее изгибам. Расстояние от форта Перовский до укрепления Джулек по сухому пути считается 95 1/4 верст, а водой, приблизительно, но течению, 188 1/2 верст. На четвертый день плавания, когда мы бросили якорь для ночлега у берега, прискакал киргиз из форта Перовский с почтою. Как странно и вместе отрадно было получить в таком диком месте, где впервые развевается русский флаг, журналы, газеты, отечественные и иностранные! как одинаково радостно действует на всех этот признак общения с просвещенной страной!

Только лишь на шестой день прибыли мы к укреплению Джулек. Оно расположено на правом берегу реки Сыра. Наружный и внутренний вид его привлекателен. Чистенькая, хорошо и прочно построенная крепость эта считается, и по постройке и по удобствам жизни, относительно помещения, лучшею на сыр-дарьинской линии. Строитель ее, г. Бажанов, [409] опытный инженерный офицер, добросовестно и честно исполнил возложенный на него труд. Внутри крепости выстроена из обожженного кирпича красивая часовня; крест ее, на довольно высокой башенке, далеко виден кругом.

Из Джулека мы вышли 1-го июля, с отрядом, по сухопутью, по реке Сыр-Дарье, для прикрытия пароходов, отправлявшихся вверх (я был переведен здесь из отряда эскадры в отряд сухопутный). Тропический жар, до 40° по Реомюру, был невыносимо-удушлив; солнечные лучи пропекали тело чрез всю одежду и будто раскаленным железом прижигали его до нестерпимой боли. Местность не представляла никакого убежища: степь была покрыта колючкой и тальником, и лишь изредка попадались небольшие деревья саксаула. В 1863 году водяная и сухопутная рекогносцировка — последняя под начальством всеми уважаемого генерального штаба полковника Черняева — берега Сыр-Дарьи до Туркестана и оттуда чрез хребет Каратауских гор, до коканской крепости Сузак, по направлению к сибирской границе, и самая экспедиция немного выше Туркестана, кажется, достаточно ознакомили с сухопутными и водяными сообщениями края. До укрепления Джулек о водяном сообщении я уже сказал выше; далее, как говорят, было продолжение уже пройденного; при сухопутном же движении, от форта Перовский, выше Джулека, до урочища Мише-Ули (в 75 верстах от границы Туркестана), я встретил пески, колючку, очень немного саксаулового леса; травы в иных местах совсем нет; воды также (есть еще дорога по берегу Сыр-Дарьи, но это гораздо дальше).

Целию рекогносцировки было, как говорят, исследование возможности соединить линию сыр-дарьинскую с линией сибирской, в видах вящшего обеспечения торговли нашей с средней Азией и для защиты караванов и киргизов, принявших русское подданство. Отряд, не доходя Туркестана верст 15 и произведя топографическую съемку местности, повернул к Каратауским горам и после сорокадневного похода, при невыносимом зное и при всех трудностях переходов, молодецки, с песнями, возвратился в Джулек. [410]

* * *

Передавая мои личные впечатления и наблюдения, я не думал ни о порицании, ни о восхвалении сыр-дарьинской линии, да и не имел к тому ни малейшего повода. и изобразил этот новый, и доселе еще загадочный, угол нашего необъятного отечества таким, каким он мне представился.

ФЕДОР ЛОБЫСЕВИЧ.

1-го августа 1863 года.
Форт Перовский.

Текст воспроизведен по изданию: Сырдарьинская линия // Военный сборник, № 8. 1864