-

ЧЕРНЯК А.

ЭКСПЕДИЦИЯ В АХАЛ-ТЕКЕ 1879 ГОДА

(Из дневника саперного офицера).

(Статья вторая).

(См. «Военный Сборник», 1887 г., № 6-й.)

Бек-Тепе, 26-го июня. Начальник авангарда, отправившись с колонной для защиты туркмен, прошел в Терсакан (30 верст от Дуз-Олума) и, остановившись там, прислал приказание саперам с баталионом куринцев разделать дорогу от Дуз-Олума до Бек-Тепе. С этой целью мы выступили 26-го вечером, захватив провианта на три дня и оставив весь колесный обоз и артилерию в Дуз-Олуме. Отойдя версты две, остановились на ночлег, ибо дорога оказалась такова, что не только ночью, но и днем по ней ходить трудно.

27-го вышли в 4 ч. утра и в Бек-Тепе пришли около 9-ти вечера. Дорога, действительно, неказиста и работ на ней много. Более половины своего протяжения пут тянется по узкому ущелью, что страшно растягивает колонну. 28-го и 29-го работали спуск из ущелья в долину Бек-Тепе, 28-го же отправили в Дуз-Олум за продовольствием верблюдов. 29-го они вернулись, захватив почти все продовольствие, но прошли прямо в Терсакан. Туда же прошла сотня кавалерии и Александропольский баталион с 2,000 верблюдов. Таким образом, авангард разбился на три колонны, из которых каждая отдельно слаба для работ и страдает недостатком в верблюдах.

М. Бек-Тепе расположено на берегу Сумбара и представляет долину в полторы квадратных версты, окруженную холмами, которые собственно и носят название Бек-Тепе (Барские бугры).

Сумбар, войдя в эту долину, протекает до двух третей ее, а затем круто поворачивает назад, течет некоторые время в этом направлении и, снова повернув, течет дальше между двумя паралельными рядами холмов.

Берега высоки; дно оврага, в котором течет река, широко и [130] поросло деревьями (ива, ольха). Это делает Бек-Тепе хорошей стоянкой, и говорят, что теперь чем дальше, тем лучше.

Бек-Тепе, 1-го июля. Дела экспедиции не очень-то хороши. В Чикишляре вовсе нет фуража, а выгрузке с моря препятствуют бури. Перевозочных средств у нас тоже далеко недостаточно: авангард не может подняться весь сразу. Вода в Сумбаре до сегодняшнего обеда была довольно порядочной, но к вечеру стала почему-то соленой и вонючей.

Температура была вчера в тени +32 R, сегодня +36 R. Замечательно сильно испаряется влага: в чернильницу каждый день приходится вливать две-три чайных ложки воды, а перо необходимо чистить через каждые десять строк, - так много насыхает на нем за это время чернил.

Бек-Тепе, 2-го июля. Вода сделалась положительно негодна для питья: солона, грязна и неприятного запаха, чем мы обязаны находящимся в Терсакане верблюдам, лошадям и людям, количество которых, при невнимании, вполне достаточно, чтобы обратить в грязь такую канаву, как Сумбар, а на расстоянии 12-ти верст вода ни отстояться, ни потерять свой запах не успевает.

В Дуз-Олуме теперь конечно и еще хуже, а там стоит баталион апшеронцев, взвод артилерии и обоз всего авангарда.

Если работать придется дольше, то положение наше крайне печально: стоять будем на Сумбаре гораздо ближе к Терсакану, следовательно вместо воды будет окончательно наивонючайшая грязь и, чтоб избегнуть этого, придется подвозить воду из Терсакана.

4-го июля. Вчера ушли из Бек-Тепе и остановились на полупереходе до Терсакана, - остановились для разработки спуска. Сегодня работаем уже второй день и если кончим работу, то единственно вследствие приказания кончить во что бы то ни стало. Причина такого приказания, как слышно, та, что текинцы запрудили верховье Сумбара и мы можем остаться без воды.

Вчера на работах было около 150 человек туркмен из Каракала, лежащего недалеко от Терсакана. Пришли они с своим инструментом, состоящим из лопат довольно оригинального вида и скверных мотыг. Работают дружно, но работают только до тех пор, пока это им кажется нужным, вследствие чего приходится порядочно повозиться с ними, раньше чем что нибудь сделаешь.

Погода сегодня, видимо, покровительствует нам, — идет дождичек, так что на работы можно выбраться пораньше. Вчера вырыли [131] в балке колодезь, — вода оказалась горьковатая. Для доставки воды из Терсакана есть у нас 50 верблюдов.

Бек-Тепе, 6-го июля. Пришли сюда из Терсакана сегодня, а когда уйдем — еще не знаю, хоть продовольствия и есть у нас только на восемь дней.

Сделал спуск в шести верстах от Терсакана. Во время окончания работ проезжал начальник авангарда, осведомился, как идут работы. Я сказал, что подвигаются довольно медленно, потому что приходится высекать дорогу в грунте, о который ломаются кирка и лом, а инструментов этих у меня всего на всего двадцать пять штук. На вопрос, какова дорога до Дуз-Олума, сказал, что проехать можно. Он указал на небольшой косогор и спросил, что я думаю с ним сделать? Я отвечал, что не думаю разрабатывать его, потому что фургон проедет тут и без работы, и предупредил, что на дороге есть места и похуже, так как разрабатывать основательно дорогу на походе нет никакой возможности, с чем начальник авангарда и согласился. В тот же день вечером куринцы и я были уже в Терсакане, а сегодня с ахалцихцами пришел сюда, чтоб, стоя в Бек-Тепе, основательно разработать дорогу к Терсакану и Дуз-Олуму и сделать хороший спуск в самом Бек-Тепе.

Бек-Тепе, 9-го июля. Работаем усиленно, но кончим еще не скоро. Ходят слухи, что текинцы собрались в Бендесене в значительных массах, но намерения их неизвестны. Температура за три последние дня невыносима. Когда жара достигает апогея, то даже местные собаки отказываются двигаться, а птицы забиваются в промоины, где иногда удается захватить их зараз несколько штук.

Бек-Тепе, 10-го июля. Сейчас получил приказание кончить работы как можно скорее. Была вчера у меня очень неприятная гостья. Лежал себе и курил перед сном папиросу, как вдруг что-то быстро пробежало с подушки через плечо и уселось на открытой груди. Ночь была светла как день и потому не трудно было узнать фалангу. Зная, что она не укусит меня без всякого повода с моей стороны, я старался лежать не шевелясь, опасаясь главным образом, чтоб ее не раззадорил дым папиросы. Отдохнув немного, гостья быстро ушла куда-то за палатку. Не скажу, чтоб этот визит доставил мне много удовольствия.

Бек-Тепе, 15-го июля. Работа подвигается крайне тихо, потому что грунт наикрепчайшая глина, а кирок у меня всего 40 штук, да и те тупы. Землю отламывают массами от 30-ти до 100 пудов и более. Сегодня от одной из таких глыб оторвался во [132] время отламывания порядочный кусок и сильно ударил в грудь одного из рабочих. Бедняга минут пять не мог отдышаться. Впереди предстоит еще разработать верст 10 или 12 дороги. Начинаю заметно изнуряться. К вечеру, обыкновенно, несколько поразомнешься и чувствуешь себя сравнительно недурно, но за то утром спотыкаешься на каждом шагу, шатаешься как пьяный и вообще чувствуешь себя совершенно разбитым. Подъем на малейшую неровность представляет значительный труд.

Вчера вырыли довольно большую земляную черепаху, которая живет теперь у меня в палатке. Ночью ушла было она шага за четыре, но когда солнышко стало припекать посильней, вернулась опять в палатку и старается вырыть себе нору, да земля то на ее горе крепко тверда. Появилось много фаланг; привлекают их, вероятно, главным образом, мухи, от которых буквально нет житья.

Вода в Сумбаре вчера ночью снова остановилась. Причины не знаю. Чувствую себя плохо. Хочу сегодня проехать по направлению к Дуз-Олуму, чтоб хорошенько узнать, много ли там работ. На работах часто слышатся в солдатских разговорах жалобы на недостаток в хлебе; им дают по два фунта. Жара убийственная, хотя последние три дня и дует почти постоянно довольно сильный ветер. На работах этот ветер сущее несчастье: кружится в ущелье и, где ни встань, постоянно несет в глаза целую тучу пыли. Ни теперь не могу уже смотреть на Божий мир иначе, как низко опустив голову и затем исподлобья бросая отдельные взгляды, а дальше не знаю, что и будет. Сейчас проезжали казаки из Терсакана и объяснили нам причину прекращения течения Сумбара: обвалился берег и завалил русло на большое расстояние. Другие сутки целый, баталион днем и ночью отрывает обвал; ночью работают при свете костров.

Ходят слухи, что текинцы собирают две партии, из которых одна будет действовать против нашего фронта, а другая беспокоить тыл. Хоть бы поскорей началось это, а то тоска страшная.

Бек-Тепе, 15-го июля. Приходится плохо. Третьего дня вечером почувствовал незначительную головную боль, на которую не обратил внимания; вчера утром еле пришел с работ, а к 12-ти часам уже не мог подняться с постели. Такого пароксизма лихорадки не приходилось пробовать еще ни разу. Во всем теле ощущение, как будто после перехода верст в пятьдесят, а во всех суставах и позвоночном столбе какая то ревматическая боль. Боль эта при каждом движении усиливается до крайности, а покойно [133] никак не лежится, — все думаешь отыскать такое положение, в котором хоть на минутку бы чувствовать себя легче. Вечером началось что-то в роде бреда. Часов в 12 пароксизм начал ослабевать, а в 2 часа ночи кончился совершенно и я принял хины.

Лихорадки сегодня пока нет, но слабость страшная, а от хины положительно пьян.

Запасы наши истощились и сегодня идет караван за новыми, которых велено требовать по первое сентября.

Из Терсакана приехал Г. Работ там нет. Ходят слухи, что дальше пойдем без колесного обоза. Это сократит наш труд на три четверти и сделает нас гораздо подвижнее. В Чикишляре еще убавили у солдат на три четверти фунта дачу сухарей и взамен этого прибавили полфунта мяса. Теперь мясо снова убавили на полфунта и прибавили фунт сахару на 100 человек, т. е. 0,96 золотника на каждого. Взамен 1 пуда 10 фунтов мяса можно бы дать и побольше, особенно при такой воде. В Чикишляре же был получен приказ, что в случае получения войсками зелени в консервах дача мяса должна быть уменьшена на полфунта. Зелени до сих пор еще не получали, потому что ее не было, но теперь, говорят, в Чаде есть, и войска послали требования. До сих пор пища была очень пресная и дать солдатам что нибудь в роде борща далеко не вредно.

Бек-Тепе, 19-го июля. Сегодня утром все работы здесь окончены, и мы уходим в Терсакан, где нас повидимому ждет более или менее продолжительный отдых.

Сегодня месяц и два дня, как я не знаю уже, что значит быть неусталым, и как акуратно в продолжение десяти часов в сутки дышу тончайшею пылью вместо воздуха.

В Дуз-Олуме основан продовольственный склад. Продовольствие у нас истощается и приемщики со всего отряда отправляются в Дуз-Олум, хотя сведений о том, что есть там в складе, не было затребовано никаких. Приемщики, возвратившись, привезли только чай, сахар, овес и гнилой чеснок, так как в складе больше ничего не было. Принуждены были снова отправить людей уже в Чад, а теперь сидим и ждем, что-то привезут они нам оттуда.

Третьего дня уменьшили дачу овса лошадям, а между тем весь жалкий фураж, который был тут, стравлен чуть не на двадцать верст кругом.

Долго ли простоим тут — не знаю; как будем двигаться дальше — дело тоже для меня темное. Отправив транспорт за продовольствием [134] в Чад, мы не можем уже собрать хоть что нибудь для передвижения одного баталиона.

Довольно упорно держится слух, что колесный обоз с нами дальше не пойдет. Жаль конечно, что с нами не будет наших фургонов; что же касается до каргановских арб, то нужно положительно радоваться, что мы отделаемся от них, так как гораздо чаще приходится солдатам возить их, чем они возят что нибудь для солдат. Вообще лучше верблюда тут ничего не придумаешь.

Высота оконченного сегодня спуска 19° 4', заложение 227°, т. е. более 10-ти высот.

Тарсакан, 20-го июля. Наконец-то можно отдохнуть. Пришли сюда вчера в 12 часов ночи, причем переход напоминал скорее всего прелестную прогулку. Ночи здесь замечательно хороши. Невысокие, но крайне причудливые по своим формам горы на каждом шагу дают все новые и новые ландшафты, один другого оригинальнее.

Терсакан, 21-го июля. Вчера три роты куринцев ушли занять Каракалу ввиду сохранения жителей от набегов текинцев

Вчера же кунак-туркмен принес мне зеленого еще винограду и трех курочек. Рассказывал он что-то о текинцах, причем очень деятельно пилил пальцем правой руки по ладони левой, показывая, что режет. Рассказывалось повидимому какое-то кровавое происшествие, но я конечно не понял ничего. Познакомились мы с этим туркменом во время перехода от Дуз-Олума к Бек-Тепе. Он был проводником, а я ехал по обыкновению впереди колонны, незаметно догнал его и начал от нечего делать расспрашивать, сколько осталось до Бек-Тепе, для чего один конец плети назвал Дуз-Олум, другой Бек-Тепе, а потом начал ставить палец в разных местах этой импровизированной карты. Туркмен понял в чем дело и с большим оживлением начал, в свою очередь, тыкать пальцем, пока наконец не разъяснилось, что мы прошли более половины пути. Затем он предложил мне чурек, я ему папироску, — и мы сделались приятелями.

Теперь мой новый знакомец изредка посещает меня. Придет, сядет около на землю, и если я занят, то упорно молчит до окончания работы, если же ничего не делаю, то начинает рассказывать и сообщает очень может быть самые свежие новости, которые для меня конечно остаются неизвестными, так как я ничего, кроме собственных имен, не понимаю.

Мой приятель любит чай крепко, но водки не пьет. [135]

Вчера часов до 12-ти болтал с кабардинским доктором. Жалуется на дурное распределение медицинского персонала и на крайнюю нужду в самых необходимых медикаментах и инструментах.

Терсакан, 23-го июля. Вчера вечером пришел транспорт из Дуз-Олума, но не привез нам почти ничего. Сухарей и крупы не привезли совсем, остальных продуктов, исключая чая и сахара, которые получены сполна, тоже дали почти половину против того, что требовали.

Сегодня часа в три утра вернулся Г. из Каракала. Доезжали они до Ходжам-Кала верст пятьдесят отсюда и немного опоздали захватить партию нападавших на Каракала текинцев, взявших там несколько лошадей и семь человек пленных. Трое из пленных были брошены по дороге.

Г. говорит, что в Ходжам-Кала превосходная родниковая вода, но по дороге туда много работы. Будут так же разрабатывать дорогу и в Каракала. Температура убийственная.

Терсакан, 25-го июля. Сегодня вернулся из Чикишляра адъютант начальника авангарда и привез несколько новостей. Наша вторая полурота выступит в авангард вместе с госпиталем Красного креста и будет здесь вероятно дней через десять. Главные силы пойдут около 15-го августа и к ноябрю, если верить слухам, поход кончится.

Вчера работали по дороге к Каракала, сегодня работ там не было, да и вообще теперь будет вероятно по легче, так как адъютант говорит, что разрабатывать дорогу для колесного обоза больше не будем.

Сегодня рыли колодцы, так как вода в Сумбаре делается хуже день ото дня. Скоро, кажется, пойдем в Маргиз тоже рыть колодцы.

Больных в каждом баталионе человек от 20-ти до 30-ти, причем не надо забывать, что баталионы мирного состава. Маркитанты сильно дерут: пуд сахара стоит 25 рублей. Прибавили шесть фунтов сахара и фунт с четвертью чаю на 100 человек.

Завтра идет транспорт в Дуз-Олум, где есть, говорят, крупа, сухари и кое-что из остальных продуктов. В верблюдах недостаток страшный. Не знаю, как мы будем двигаться дальше, если не достанут как нибудь побольше этих кораблей пустыни. Вчера без меня приходил кунак и принес свежего зеленого луку.

Терсакан, 26-го июля. Сегодня день отдыха в полном смысле слова: работ нет никаких, а погода такая, что лучше и желать нельзя. С утра почти все время небо закрыто тучами, солнышко [136] проглядывает лишь на секунду, а к довершению благ раза три-четыре принимался накрапывать дождик, да жаль — не разошелся.

Отправился транспорт больных в Чад.

Температура понизилась до +28° R, и мы после перенесенных убийственных жаров чувствуем себя как в раю. Кстати о температуре. Наибольшая, какую мне удавалось наблюдать, доходила до +47° R.; кабардинский доктор наблюдал +48° R., а один офицер уверяет, что было раз +52° и +53° R. Рассказать, что чувствуешь в такие жары, не очень легко, так как находишься почти в полусознании. Под конец мы все— таки несколько освоились со здешним климатом и страдали гораздо менее, чем первое время, но все-таки не привыкли еще настолько, сколько хотелось бы. Дует постоянный довольно сильный ветер, и вода в смоченных бутылках охлаждается до того, что даже зубы немного. ломит, когда пьешь. Жаль только, что она сильно воняет.

Относительно продолжения похода ходят самые разноречивые слухи. Наиболее упорно держащиеся обещают нам пребывание здесь до 20-го августа, так как в главных силах нет пока достаточного числа верблюдов, а авангарду не приказано двигаться вперед раньше приближения главных сил.

До Бендесена, т. е. до начала настоящих текинских обиталищ, осталось около 65-ти верст, из которых первые 45 безводны, а затем в Ходжам-Кала есть родники с такой прекрасной водой, что Г. чуть не опился, когда ездил туда с кавалерией.

26-го Г. с 54-мя саперами и 200 чел. пехоты ушел в урочище Маргиз (на половине расстояния от Терсакана до Ходжам-Кала), чтобы вырыть там колодцы. Возят им туда каждый день 80 бочонков воды, не показавшейся еще вероятно в колодцах, глубину которых предположено довести в случае надобности до шести сажен. Собственно говоря можно было бы обойтись и без этих колодцев: пройти 45 верст без воды хоть и трудно, но можно, тем более, что люди уж попривыкли, да и температура не так высока, по крайней мере теперь.

Сегодня по расчетам должна прибыть почта. Ждут ее постоянно с страшным нетерпением, что в нашем положении оторванных от всего света и людей вполне понятно. Трудно представить себе, с каким наслаждением читается и перечитывается здесь всякая печатная и писаная строчка, какое удовольствие доставляет всякое полученное письмо.

Терсакан, 1-го августа. Температура снова повышается, — [137] сегодня +34° R. В Дуз-Олум отправился транспорт за получением некоторых недополученных припасов. Привезли сюда немного сена и разрешили требовать по пяти фунтов на лошадь. Фуража ближе 15-17 верст нет; ходить на фуражировку можно только с особого разрешения и с большими предосторожностями. Фураж состоит здесь из грубой горькой пахучей травы, которую лошади едят, хоть и не особенно охотно. По Сумбару было прежде небольшое количество хорошей, нежной травы.

Шлялся сегодня немного по окружающим горам. Нет никакого сомнения, что, не смотря на всю высоту своего положения, место это представляло некогда дно моря, что можно заключить по массе находящихся в напластывании гор окаменелостей. Собрал несколько штук морских ежей и еще каких то суставчатых животных. Кабардинский доктор нашел на днях окаменелую рыбу или вернее части нескольких рыб и морского конька. Большинство окаменелостей лежит в пластах довольно мягких, морской же конек заключен в куске твердого камня. Ужасно жаль, что нет никого, кто хотя бы приблизительно мог определить период, к которому относятся все эти остатки.

Без работ однако тоже не весело. Тогда по крайней мере устанешь, бывало, до того, что ни голова, ни ноги не действуют, а теперь положительно не знаешь, куда деться от тоски.

Какая чудная ночь сегодня. Не знаю, можно ли где нибудь еще насладиться такими ночами, не знаю также, отдать ли предпочтение лунным ночам, которые только что кончились, или таким темным, безлунным, как сегодняшняя. Последние, кажется, лучше: лунные очень похожи на день.

Терсакан, 2-го августа. Сегодня в час дня вернулся Г. с вырытых им колодцев, из которых только в трех оказалась вода, и то до того горько-соленая, что немногие лошади решаются пить из одного, а из остальных не хотят пить и верблюды. Колодцы рыли около самой дороги. В шести верстах в сторону от колодцев есть в горах небольшой родник, но вода в нем с пиявками, которые, говорят, впиваются в горло и извлекаются потом оттуда с большим трудом. Г. вырыл около родника два басейна. Вода в роднике на вкус очень хороша и совершенно пресная. Итак дело с колодцами в конце концов не выгорело и почти 300 человек проработали даром целую неделю.

Крепко не ладится у нас что-то с продовольствием. Из Чикишляра было взято нами по 16-е июля, но сухари приказано потом [138] растянуть по 6-е августа, заменив их отчасти мясом, которое теперь, в свою очередь, заменено чаем.

14-го июля приказано было снарядить транспорты в Дуз-Олум за провиантом и в Чад за морской провизией, причем провианта и фуража приказано получить по первое сентября, а морской провизии по 11-е. Исполнить этого не удалось, так как многих продуктов в складах совсем не было. Недополучка вышла довольно значительная; так, например, для подъема всего следовавшего нашей полуроте требовалось 39 верблюдов, полученное же все можно было поднять на 19-ти.

К 23-го июля было у нас вместо того количества припасов, которое следовало получить: сухарей по 6-е августа, крупы гречневой по 26-е августа, чаю, сахару, спирту, перцу и лаврового листа по 11-е сентября, сушеной капусты по 10-е августа, соли по 18-е августа, кислоты по 23-е августа, круп сарочинских по 27-е июля, масла не было с 16-го июля.

Приказом на 25-е июля снаряжен новый транспорт за недополученными продуктами, исключая сухарей и крупы, которые должны быть получены впоследствии. Продукты не были получены сполна и на этот раз.

Приказом на 28-е июля снаряжен новый транспорт за продовольствием, которое никак не хочет даться нам в руки.

Насколько грустно наше положение относительно перевозочных средств — можно видеть из следующего приказа:

«При пастьбе верблюдов высылать от дежурной сотни каждый день по два пикета, которые, кроме прикрытия, должны следить, чтобы погонщики не убегали с своими верблюдами».

Терсакан, 5-го августа. Пришла вторая полурота, потеряв дорогой одного, умершего от солнечного удара.

Как ни плохо приходилось нам, а стоянка в Чикишляре должно быть тоже не лучше, что видно по проценту оставленных второю полуротой в госпиталях. Сегодня отправили в госпиталь еще троих.

Прибыл один баталион ширванцев и один баталион самурцев; баталион ахалцыхцев ушел в Дуз-Олум, куда уйдут также и александропольцы, когда в Терсакане никого не останется.

В Чикишляре организовано полевое почтовое управление; сегодня первый раз отправлены отсюда письма без марок.

Бендесен, 17-го августа. 5-го утром, ушла из Терсакана кавалерия, а 6-го утром она имела стычку с текинцами у Ходжам-Кала. Потерь у нас нет, текинцы же, говорят, потеряли несколько человек, но сколько именно — не знает никто. [139]

6-го же в помощь кавалерии было послано две роты кабардинцев, а 7-го назначено выступление всего авангарда, исключая александропольцев и апшеронцев, при которых остался весь обоз уходящих. В Терсакане же должна была остаться и значительная часть продовольствия, потому что верблюдов у нас по обыкновению не хватало, да, кроме того, накануне выступления, не смотря на все предосторожности, несколько верблюдовожатых убежали, не забыв конечно захватить с собою и добрую часть (говорят — около 400) верблюдов.

6-го же вечером мы узнали и некоторые подробности дела около Ходжам-Кала, самым важным последствием которого было приобретение 4,000 баранты. Текинцы раза три-четыре бросались, чтобы отбить потерянное, но ближе 400-500 шагов не подъезжали вследствие сильного огня.

Из Ходжам-Кала кавалерия перешла в Бендесен и, затем, перевалила на равнину в Бами; туда же двинулись куринцы.

7-го числа, в 4 часа пополудни, выступили мы из Терсакана и, пройдя версты полторы, остановились, чтобы дать возможность вытянуться транспорту, после чего двинулись дальше. Жара была довольно сильная и к 6-ти часам тут и там начали валиться люди. До сих пор я думал, что солнечный удар случается в самую жару, и потому меня крайне удивило такое позднее действие солнца, но недоумение мое разрешил кабардинский доктор, объяснив, что действие солнца не всегда обнаруживается тотчас же и что настоящие случаи ударов есть вероятно следствие навьючиванья верблюдов в самую жару.

Дорога от Терсакана к Ходжам-Кала была разработана всего верст на 17, но ущелье не позволило сделать ее и на этом протяжении широкой на столько, чтобы можно было пустить несколько верблюдов рядом. Вследствие этого транспорт растянулся страшно, каждый упавший вьюк останавливал всю вереницу идущих за ним верблюдов, и мы поминутно должны были останавливаться, чтобы дать возможность подтянуться вьюкам. Темная безлунная ночь нагнала нас на первых же пяти-шести верстах, и путешествие сделалось еще утомительнее, в особенности когда кончилась разработанная дорога и путь пошел по нетронутым еще неровностям.

Не доходя Маргиза, дорога сделалась окончательно негодной: рискнули было провезти одно из полевых орудий, но оно с лошадьми и ездовыми слетело в кручу. Особых несчастий не случилось, но случай этот несколько позадержал нас и это замедление увеличилось еще остановкой для разработки дороги. Измученные утомительным [140] переходом и бессонною ночью, добрались мы наконец до Маргиза около 5-ти часов утра.

Хвост колонны пришел туда часов в 8, а от Маргиза до Терсакана всего 25 верст, так что мы шли менее двух верст в час. Часов в 10 двинулись дальше, оставив в Маргизе баталион ширванцев и полуроту сапер для разработки дороги по направлению к Терсакану и Ходжам-Кала. Воду будут возить им из Терсакана.

Измученные, обессиленные, не кормленные люди валились как мухи, верблюды падали под вьюками, слабых везти было неначем, а число их прибывало с каждым шагом. Часа, в два подошел ко мне Г. и сказал, что сзади лежит наш солдат, а около него фельдшер, который не может поставить его на ноги.

Г. пошел попросить Ш. сделать привал, а я пошел назад, хотя и не знал, зачем иду и что буду в состоянии сделать для отсталого солдатика. Наши верховые лошади давно были уже под слабыми; свободных верблюдов не было, носилки были где-то во вьюке, да если бы и находились на лицо, то вряд ли нашлось бы, кого поставить к ним. Верстах в полуторых сзади нашел наконец больного. Он сидел совершенно изнеможенный, тупо посматривая куда-то вдаль, а около него сидел фельдшер, не знающий что делать с своим пациентом. Два-три глотка буквально горячей принесенной с собою воды и несколько капель ее вылитых на голову немного подбодрили солдатика, но двигаться он все-таки не мог, и потому, оставив его на попечении фельдшера, я вышел на дорогу, чтобы захватить свободного верблюда, а если такового не окажется, то дождаться и развьючить одного из наших верблюдов. Сделать этого, к счастью, не пришлось, — у запасливых артилеристов свободный верблюдик нашелся; я забрал его, усадил больного, который кое-как держался, уцепившись за седло губами и зубами, закутал его чуть не всего своим огромным белым башлыком, и, поручив фельдшеру вести верблюда, отправился догонять своих. Нагнал их уже на привале, где роздали последнюю воду, прибавив к ней уксуса, что впрочем весьма мало улучшило качество питья.

До Ходжам-Кала оставалось еще верст девять-десять, и хоть жаркая пора уже прошла, дойти туда все-таки было трудно, и мы свернули к горам, где верстах в трех-четырех от дороги был небольшой родник. Подойдя к горам, остановились ночевать, и я отправился посмотреть родник, для чего нужно было версты на полторы углубиться в горы. Там были вырыты Г., когда он стоял в Маргизе, два небольшие басейна, полные теперь слегка мутноватой водой. [141] Усталость, трудность перехода, воздержность — все было забыто, когда в рот попали первые капли этой холодноватой пресной воды, какой пробовать давно уж не приходилось. Две бутылки выпил одну за другой, чрез минуту выпил еще половину солдатского котелка.

Басейны были настолько незначительны, что к ночи оказались уже пусты. Ш. зашел к нам и спросил, надеемся ли мы, что за ночь наберется воды достаточно для всех, намереваясь послать, в противном случае, нарочного в Ходжам-Кала с просьбою выслать воды нам навстречу, что мы и посоветовали ему сделать.

На другой день до Ходжам-Кала добрались без особых трудов, а безукоризненно хорошая холодная родниковая вода скоро заставила нас забыть все перенесенные трудности.

Ходжам-Кал представляет не широкую долинку или вернее сказать широкое ущелье, направленное с запада на восток, т. е. почти перпендикулярно к тому пути, по которому мы шли от Дуз-Олума. Жары большой не было, а по утрам случалось даже надевать пальто. Горы, ограничивающие ущелье с севера, довольно высокие, а за ними лежит узкая полоска оазиса, замыкаемая пустыней, которая тянется до самой Хивы. Вода получается в Ходжам-Кала из трех родников, доставляющих ее в значительном количестве. Место около родников носит следы обработки, но теперь поросло густым зеленым тростником, дающим обильную пищу для наших коней и верблюдов. Есть и небольшой лесочек.

На другой день после нашего прихода приехал от текинцев посланный, Тыкма-сердарь, побеседовал о чем-то с начальником кавалерии, а затем бывшая в Ходжам-Кала кавалерия ушла вперед, захватив с собой и посланного. 11-го ушли вперед две роты кабардинцев, а ночью подъезжала к цепи партия человек в 40, что заставило нас провести ночь настороже; 13-го пришел баталион ширванцев и наша полурота из Маргиза; 14-го пришла батарея 20-й бригады и гренадерские баталионы, а 15-го баталион ширванцев, кабардинцы, взвод красноводской артилерии и наша полурота выступили в Бендесен.

Все время пребывания в Ходжам-Кала работали дорогу по направлению к Маргизу, причем работа состояла главным образом в устройстве небольших перевалов через возвышенности с мягким грунтом. Самой важной работой был перевал через небольшой каменный кряжик у самой Ходжам-Кала. Грунт представляет здесь толстые слои мелкого булыжника, сплоченного в общую массу плотным известковым цементом. [142]

Вся наша недостаточность снаряжения резко выяснилась при встрече с этим сравнительно слабым камнем. 40 кирок, из которых половина, не смотря на починку, уж не годится, не могли принести нам много пользы, а девять пудов присланного со 2-й полуротой пороха лежали без употребления, потому что присланные из Чикишляра буры не годились для работы даже в встреченном нами камне, не говоря уже про породы более твердые. Спуск не был еще окончен ко времени нашего ухода.

Работали в Ходжам-Кала не войска, а наши старые знакомые каракалинцы, прибывшие туда в числе 160-ти человек еще накануне нашего прихода. До нашего прихода они работали кое-что и обращались с ними должно быть не очень ласково, потому что при первой же встрече с нами они начали просить, чтобы мы работали с ними по прежнему и не позволяли солдатам бить их. Последнее время каракалинцы попривыкли к работе и понимают уже, что нам недостаточно того, что им кажется вполне хорошо, отчего и работают, как им указывают. На работы ходят или пешком, или приезжают на ишаках и лошадях, садясь зараз подвое. Среди рабочих есть несколько мальчиков лет от 9-ти до 11-ти, присутствие которых каракалинцы объяснили мне тем, что в некоторых семействах взрослых работников в было. Ребятишки становились наряду с большими и удивлялись повидимому сначала, что их гнали с работ прочь; теперь же уж не тянутся работать, а занимаются главным образом печеньем чуреков и сбором фуража. Итак 15-го, сдав работу вместе с каракалинцами товарищам, мы с Г. отправились с полуротой в Бендесен. Почти весь отряд был уже в сборе, и потому можно было ожидать решительного начала более энергических действий, тем более, что текинцы были от нас уж очень недалеко и нас разделяли только горы.

Переход до Бендесена был весьма не труден и разнообразился маленькой, устроенной на дороге пирушкой, которой ширванцы встретили свой полковой праздник. Дорога от Ходжам-Кала поворачивает почти под прямым углом на восток и идет у подножия гор, среди которых бродили мы раньше. Местность представляет неширокую долинку, отделенную с севера от оазиса довольно высоким хребтом Копет-Даг, начинающимся у Кизил-Арвата. Там и сям попадаются небольшие укрепления с глинобитными стенами и везде видны следы обработки земли, свидетельствующие о недавней обитаемости этих пустынных теперь мест. На полях около Бендесена разбросано много невысоких башенок, устраиваемых [143] текинцами для того, чтобы иметь опору, если враг явится во время работ. Текинцы жили тут еще в прошлом году, а посевы их, говорят, были даже и в нынешнем. Теперь место это покинуто ими вероятно навсегда.

От Бендесена к северо-востоку идет небольшое пологое ущелье, которое позволяет довольно легко забраться на хребет и перевалить в оазис, разработав предварительно спуск, по которому теперь съехать можно решиться не на всякой лошади. Другой перевал находится верстах в 20-ти к востоку от Бендесена, но требует также много работ.

Бендесен, 22-го августа. По приходе в Бендесен я немного расклеился и Г. работал один. Спуск предстояло сделать по крутому скату высокого хребта, причем приходилось воевать с камнем, против которого мы были почти бессильны. Разбитый спуск вышел около версты с половиною, так что, считая среднее заложение в девять высот, получим высоту около 90 сажен, после чего идет уже ущелье, понимающееся до оазиса. Абсолютная высота перевала достигает до 3,000 сажен.

Работа по крайней ограниченности средств подвигалась из рук вон плохо. Рабочих давали мало, да и те раньше, чем приняться за работу, должны были сделать восемь-девять верст, что заставляло поздно начинать и рано кончать работы. Грунт — преимущественно разрушенный сверху атмосферическими влияниями тонкослойный известняк, довольно легко разбираемый киркою, но около 20-ти сажен пришлось работать в отвесной скале с известковыми пластами до двух аршин толщиной, причем известняк настолько тверд, что при ударе киркой или ломом получаются искры.

Горы покрыты толстым можевельником; есть и другие породы деревьев, что не заставляло нас беспокоиться о дровах; в окрестности лагеря много тростника, дающего обильный корм для наших утративших прихотливый вкус лошадей и от рода неприхотливых верблюдов; вода чиста и вкусна, хоть и отдает немного серой, — словом стоянка, лучше которой и желать трудно, так что мы не особенно и тяготились наступившим затишьем, ожидая, что после него дела быстро пойдут к развязке.

Удалось собрать несколько подробностей о произведенных раньше нашего прихода набегах, но подробности эти не все одинаково хороши. Не обошлось без грабежа и рассказывали даже, что жители атакованных аулов выражали нежелание драться, соглашаясь исполнить все, что потребуют, что не помешало однако пострелять. [144] Результатом всего этого было приобретение тысяч пятнадцати баранты и двух тысяч верблюдов.

Время проходило понемногу в ожидании со дня на день приезда начальника отряда. Работы понемногу также подвигались вперед: почти треть спуска была уже совершенно готова, и мы рассчитывали, что удастся окончить как следует всю работу, как все вдруг повернулось вверх дном.

Быстро одно за другим пронеслись два известия: генерал Лазарев умер в Чаде от карбункула, а затем, что начальником отряда впредь до распоряжения назначен генерал Ламакин, который хочет быстро двинуться вперед.

21-го утром, отправляясь на работу, мы получили приказание во что бы то ни стало к 22-му приготовить перевал настолько, чтобы по нем можно было как нибудь провести верблюжий транспорт и артилерию. Около полудня приказание было повторено и присланы свежие рабочие, и на ночь было прислано еще 300 человек, и к утру с горем пополам артилерия могла пробраться вниз.

К полудню 21-го подошел генерал Ламакин с остальными войсками, оставив небольшой гарнизон в Ходжам-Кала.

Сегодня ушел из Бендесена авангард из стрелков, кабардинцев, куринцев, части кавалерии и горной артилерии, а завтра, в 5 часов утра, выступают в оазис и остальные войска, оставив в Бендесене один баталион и взвод сапер для прикрытия оставленного там обоза и надлежащей разработки сделанного на скорую руку спуска.

Отдан приказ о том, что в случае необходимости начальники частей могут занимать продовольствие друг у друга, и кроме того им же предложено озаботиться, чтобы провианта хватило по 20-е сентября, т. е. дан был намек на необходимость растянуть сухари, так как они были отпущены лишь по 1-е сентября. Сухарей стали давать по фунту.

Итак завтра будем в оазисе.

Штабс-капитан Черняк.

(Продолжение будет).

Текст воспроизведен по изданию: Экспедиция в Ахал-Теке 1879 года (Из дневника саперного офицера) // Военный сборник, № 7. 1887