БОЛОТОВ С.

С СЫР-ДАРЬИ

Не мало писано о Киргиз-Кайсацкой степи и вообще о так называемой Независимой Татарии. В последнее время, когда мы от Ори дошла до Иргиза, а с него подвинулись к Сыр-Дарье и от устьев ее проникнули далее вверх, заведя на этой реке флотилию, нередко слышны была голоса, обращенные к правительству и передовому люду о том, чтобы скорее упрочены была при посредстве этого края давнишние торговые сношения наши с среднеазиатскими ханствами и китайским Туркестаном. Одна из газета так прониклась этом желанием, что прямо назвала всю Среднюю Азию улусом России. Помню я эти жаркие манифестации о настоятельной потребности тесного обложения с Востоком. Высказав был целый ряд надежд, предположений и проектов: сибирская железная дорога, устройство виноделия в занятом нами течении Сыра, колонизация Киргизской степа, обещание, что река эта займет почетное место в числе ваших водяных путей и будет передвигать огромное количество товаров и т. д. Одна из статей на этот лад (№ 5 Акционера 1862 г.) яркими красками обрисовывала будущность наших торговых сношений в Средней Азии и бралась покорить сопредельные вам ханства, Хиву, Кокан и Бухару путем торгового завоевания. Предрекая счастливую будущность сыр-дарьинскому прибрежью, коммерческие газеты наши заявляли, что как скоро таможенная линия перенесется от Оренбурга на Сыр — тотчас проснется эта, по выражению гг. Бюрно и Назарова, Италия Востока, начнется сплав леса о верховьев Сыра, и он разверзнет нам свои сокровища. Туркестан и [173] Ташкент действительно взяты, но не тем путем, как предрекали статьи коммерсантов. Одна из них прямо высказывала, что стоит только нашему флагу явиться в средней части Сыра, и туземцы непременно отворят нам ворота в сам города и крепости с распростертыми объятиями; мы видели, каковы были эти объятия!... Но так или иначе, оружие открыло, наконец, путь торговому завоеванию — пусть оно спешит теперь на широкую арену среднеазиатских степей: мы же с своей стороны весьма желали бы, по мере сил, содействовать его движению, передав что знаем о долине Сыра не по наслышке, а из сведений, собранных на месте.

Прежде всего сделаем несколько замечаний на те многообразные предположения, какие высказывались относительно долины Сыра. Начнем с железной дороги. Довести ее до Аральского моря, без неокупных издержек, невозможно, да и свойства местности при рыхлой почве и песках представляют огромные затруднения для устройства полотна. О топливе и говорить нечего: его нет. Относительно виноделия заметим, что по занятому течению Сыра не растет и не рос никогда виноград в диком виде; по крайней мере не видно следов этого. Начали разводить его, для опыта, в небольшом размере, в фортах: № 1-го (Казала) и Перовском; но в последнем он не дает еще плодов, а в Казале вкус его походит на виноград Бельбека и Качи, близь Севастополя, растущий там в низминах и мало годный к виноделию: по этому нельзя ожидать, чтоб он способен был дать от 1 тысячи до 1 1/2 тысячи р. с. годового дохода с десятины, как это говорилось в некоторых статьях. Что касается до колонизации степи, то это такое дело, на успешный ход которого, по нашему мнению, почти невозможно рассчитывать. Сыр не благодатный Нил, оплодотворяющий Египет; он требует от земледельца усиленного и огромного труда для обработки самой укромной пашни. Колонизировать легко такой край, который дает подручные к тому средства, а что может дать долина Сыра? Песок и глину, мало пригодные к какому бы то ни было делу; лес доставляется сюда за две тысячи и более верст и по огромным ценам (бревно, сажени в три длиной и в отрубе 6-8 вершков, обходится казне в 20-28 руб. сер.); домашние принадлежности нужно выписывать из России; готовых водопроводов нет; есть прорытые с [174] незапамятных времен канавы для орошения полей, но и их каждогодно нужно расчищать, а порой, при малой воде в Сыре, и оставлять, вырывая новые (при том эти канавы составляют родовую собственность известного отдела Киргизов, и отнимать у них эту собственность, приобретенную огромным трудом, было бы несправедливо). По свойству русла, способного так часто менять фарватер, Сыр-Дарья вряд ли, без капитальных гидравлических работ, вступит в число почетных водяных путей. Быстрое, прихотливое течение ее вод то и дело размывает берега, или наносит песчаные мели там, где недавно была глубина; да и вообще год от году замечается обмеление Сыра. Плавание по этой реке вверх крайне затруднительно, и она не представляет даже хорошего бечевника; для примера скажу, что на расстоянии о небольшим ста верст от форта Перовского до Джулека, пароходы наши ходили в один конец по полумесяцу и более. При таких условиях не пойдет быстро торговое завоевание по реке, которая ежегодно почти на пять месяцев покрывается льдом, и плавание по которой в полую ли воду, во время ли таяния снегов на Тянь-Шане (что бывает два раза в год, в июне и сентябре месяцах), по спаде ли вод, одинаково неудобно по причине слишком быстрого течения. Пусть и Какан подпадет, в большей или меньшей степени, зависимости от нас (Овладевать Коканом было бы, по вашему мнению, лишнею обузой. Благодаря энергической деятельности генерала Черняева, Кокан теперь ослаблен и едва ли сам собою не распадется., попав под власть Бухары, чего она добивается уже несколько лет. Но думаем, что положение наше у окраин Мавренагра требует прочного присвоения Ташкента, как перепутного пункта нашей торговли с Среднею Азией и китайским Туркестаном, и как пункта соединительного для границ наших на Сыр-Дарье с западною Сибирью.) — во всяком случае не скоро на берегах Сыра возникнут корабельные верфи и не скоро воды его будут усеяны пароходами. Верфи можно устраивать там, где водоемы постоянно полны, а Джаман Дарья (Невдалеке от форта Перовский Сыр-Дарья разделяется на два рукава: Караузяк и Джаман-Дарью. При глубоком камыше и быстром течении, плавание по первому, особенно вверх, почти невозможно. Расчистка русла в нем едва ли исполнима, хотя к ней и приступали. Унося с собою большую часть вод Сыр-Дарьи, он делает Джаман-Даръю мелководною, почему и решено было спустить его в последнюю, что будет полезно для нашего судоходства. У Карманчей (форт № 2) оба рукава сливаются. Назад лет 30-40 Караузяк образовался из ирригационной канавы.) совершенно мелеет к [175] осени. Судостроение доступно лишь при обилии леса и легком сплаве его к месту переработка; а известно, что область Сыр-Дарьи, кроме тала, джиды и полудревесных пород в роде саксаула, показывающегося около фортов № 2-го и Перовского, ничего не производит, да и лесная растительность Небесного Хребта, где берет начало эта река, выбегая из озера Иссык-Куль, заключается в пихте, черной березе (караагач Кавказа) и некоторых породах клёна. Судостроение потребует смоляного и пенькового производств, да масс железа. Все это придется везти из внутренней России без путей сообщения.

Вопрос о перенесении таможенной линии на Сыр заслуживает подробного разбора. Более нежели когда-либо было писано об этом в 1862 и 1863 годах; предложение перенести на Сыр таможни чаще всего попадалось в Акционере. От этой меры ждали процветания края; уверяли, что вслед за вею потянутся в степь торговцы крупные, потом мелкие, появятся русские населения и проч. Мы возражали на это в Северной Почте за 1863 год, и указали затруднения, которые неизбежно должна встретить эта мера при своем осуществлении и которые, при тогдашнем положении дел, были огромны. Во-первых, где устроить таможни? Хотя сотрудники Акционера и решили учредить их при фортах: № 1-го и Перовском, но вероятно они не знали, что в этих местах караваны не переправляются, а переправляются в стороне от них: в районе форта № 1-го на урочищах: Учурго в 16, Муртук в 30, Майлибаш в 45, Чирик 80 и Камэ-калган в 160 от него верстах. Караваны же следующие из Бухары и Ташкента в Троицк постоянно переправляются через Сыр при урочищах Уш-каюк, почти на меридиане Туркестана, и оттуда идут во реке Мын-Булак на озеро Телекуль-тата, оставляя далеко в стороне форт Перовский. Соответственно этому числу переправ, нужно учредить множество карантинно-таможенных застав, и едва ли станет на это тех пятидесяти тысяч, которые предлагали защитники торгового завоевания, видевшие в Средней Азии улус России. Да [176] положим, что мы и огородимся таможнями на Сыре, но кто поручится, что караваны, имея на востоке пути в сибирские степи, не предпочтут этих путей? Тогда большая часть товаров будет переходить беспошлинно в степь оренбургского ведомства через руки сибирских Киргизов. На западе есть тоже пути чрез Усть-юрт: воспользуются и ими; понадобится и там таможенный надзор. Далее, если таможенная черта пойдет на Сыр, то вне ее останутся Куван и Яны-Дарьи, и легко может случиться, что на них образуются свободные рынки для среднеазиатских товаров, тем более что в последнее время усилилась прикочевка Киргизов на эти обе реки: и тут потребуются таможенные посты. Без сомнения, перенесение на Сыр таможень и размещение их в местах, более пригодных для торговых оборотов с Бухарой, должно усилить эта обороты чрез сокращение транзита, так как караванам не для чего будет забираться за лишнюю тысячу верст в Оренбург или Троицк; но это было бы важно в том случае, еслибы с переносом таможенной линии, установилось на прочных началах распространение мануфактурных и других изделий наших, как в киргизских степях, так и далее на рынках Средней Азии, преимущественно же в первых. Между тем на деле этого трудно ожидать, ибо давно уже замечается сильный наплыв в Мавренагр изделий английской промышленности. По дешевизне и рисунку тканей, приноровленному ко вкусу Азиятцев, они находят верный сбыт в Бухаре, и оттуда расходятся по всей необозримой степи Киргизов. Для того чтобы мы могли конкуррировать с Англичанами, необходимо, чтобы наши фабриканты начали делать ситцы, бязь, чевету, падчею и другие ткани, наиболее употребляемые туземцами, подделываясь под их национальный вкус, требующий больше пестроты в узорах и яркости в красках; нужно притом чтобы ткани были не лощеные, — их не любят Киргизы: было бы хоть и грубо, но прочно и дешево; Киргизам надобно, чтобы, по их выражению, ситец грел тело. Наконец, кроме громадных издержек, каких потребует перемещение таможен на Сыр, мера эта неминуемо возвысит в степи цену на бухарские произведения. Вот еслибы с перенесением на Сыр таможен перенеслась туда частию и московская фабричная деятельность, тогда, конечно, дело сбыта наших товаров [177] в Среднюю Азию пошло бы вернее. Во всяком случае как нельзя более полезно было бы устроить ближе к местам сбыта места переработка сырых материалов, идущих к нам в таком множестве из Средней Азии. Это было бы первым рациональным и удобоисполнимым (о чем скажем ниже) шагом на пути цивилизации этого пустынного края. Затем можно было бы мечтать и о колонизации края, о судоходстве по Сыру а т. д.

Сделав общие замечания о долине Сыр-Дарьи, перейдем к главному вопросу и выскажем наше мнение о том, способен ли этот девственный край возродиться к деятельной промышленной жизни и при каких условиях. Отвечаем положительно: способен, хотя и не в таких размерах, как об этом писалось. Для оживления Сыр-Дарьинского края нужны только люда, которые, основавшись на точном знакомстве с краем, решались бы положить в него капитал (большего не нужно) и терпеливо ждать, пока зарытое или положенное возрастет и будет приносить плоды. Среди Киргизов труд возможен: Киргиз не Гиляк Амура, он смышлен и не прочь от дела, а при терпеливом (просим заметить это слово) внушении отчетливо исполнит все ему порученное.

Сделанные опыты переселения на Сыр оренбургских казаков не привели, как предполагалось, к ознакомлению Киргизов с нашими земледельческими орудиями и приемами при обработке полей. Казаки занялись другими, более легкими промыслами, каковы извозы и рыбная ловля; а поля, благодаря дешевизне задельной платы (10 к. в сутки с хлебом), возделываются руками Киргизов. При малочисленности русских поселков (Казачьи поселки устроены: при Карабутаке на Ори, при Уральском укреплении на Иргызе, при форте № 1-го на Сыр-Дарье. Значительнее мех последний поселок: в нем до 80 семей. При форте Перовском Александровский из 30 солдатских семейств.) этому и препятствовать не следует.

К сожалению, после первых лет, когда дело соглашения с Киргизами шло хорошо, стали не редко повторяться со стороны поселян захваты полей, отводы воды на пашни, неполные платежи. Киргизы начали отплачивать тем же, хотя и в меньшей мере; начальство с трудом умиротворяет эти споры. Впрочем, в солдатском поселке при форте Перовском, основанном в 1862 году дело взаимного [178] соглашения с Киргизами идет хорошо и не изменит, по всему видно, данного ему направления. Относительно произведений края укажем, что вместо Мугуджарских сребристо-свинцовых руд (Ст. А. Сафронова, Скверная Пчелка окт. 1859 г.) недавно доставшийся нам Каратау (В Кара-Тау (черные горы), при рекогносцировке части этого хребта генерального штаба подполковников Л. Л. Мейером, встречены были брошенные Коканцами рудные копи.) представит, может быть, еще более обильные россыпи и месторождения металлов (О золоте ходят между Киргизами слухи, что оно встречается в россыпях около Джулека, форта Перовского и на старом течении Сыра. В первом открыт был какой-то металлической песок, признанный за золото. Он был отправлен в Петербург к г. Базилевскому, кроме того, образцы его были представлены по начальству. Жилы этой россыпи усмотрены были гвардейским инженер-капитаном Бажаном, строившим Джулек, и усмотрены во время возведения бруствера и рва на правом фасе укрепления. Дальнейшая судьба вопроса о здешнем золоте нам неизвестна. Из камней на рынки бывшей Сыр-Дарьинской линии привозилось много сердолика, бирюзы, агата и изделий из яшмы.). Явится и селитра, как можно полагать, судя по наружности некоторых местностей, пройденных нами до бывшей коканской крепости Яны-Курган, особенно в урочище Сор-Кудук (Думаем, впрочем, что сравнивать эту селитру с чилийскою еще рано. См. ту же статью Сафронова, Северная Пчела 27-го октября 1859 г.). Хлопчатник и марена произрастают здесь, и до переполоха Кениссары-Касымова на Яны-Дарье были большие плантации того и другого. Оба произрастения не уступают в качестве бухарским. Недавно, с наступлением хлопчатного кризиса, Киргизы начали возобновлять эти плантации, и полученные от них образцы хлопчатой бумаги и марены представлены были управлявшему оренбургским краем, генерал-адъютанту Безаку. Найдется ревень, рициновое растение, обилие солодкового корня, дикого цикория; есть, кроме марены, и другие красильные и дубильные вещества. Г. Северцов вывез отсюда Assa fetida, много дикого льна и конопли (киндыр) с весьма крепкими волокнами. Руно здешнее мягко и шелковисто, шелк под руками; тутовые деревья разведены уже в форте Перовском; могут расти грецкий орех, кукуруза, картофель, капуста, огурцы и всевозможные овощи. Плохой урожай ячменя сам-двадцать, и сеют его два раза в год: если первый посев посетит саранча, каждогодный бич Киргизской степи, или же затопит [179] полноводье Сыра, Киргиз об этом не загорюет, терпеливо выждет конца августа и в октябре снимает новый ячмень и новое просо. Кормовыми травами степь не богата, осока и молодой камыш заменяют сено; но за то родится джемушка, что-то среднее между клевером и Тимофеевой травой. Семена джемушки вывозятся Киргизами из Бухары, и ею можно засевать огромные поля, которые обсеменять приходится только через три года. Ягод нет, есть что-то среднее между костяникою и ежевикой; грибов нет тоже. Пшеницу стали разводить недавно; хлеб из нее весьма вкусен, хотя и не имеет надлежащей белизны: он несколько синеват. (В прежнее время пшеничная мука выписывалась для лазаретов из Оренбурга, и пуд ее обходился с доставкою 6 и 7 руб. сер.; но года четыре назад прекратили эту дорогую выписку и стали употреблять муку бухарскую, из которой выпекается хороший хлеб, скоро, впрочем, черствеющий, в предотвращение чего его нужно ставить на холодной опаре.)

Зверя на Сыре много, от тигра и кабана до тушканчика; нет медведей, но есть волк, лисица, хорь, различные породы диких коз до кабарги. Огромные стада куланов (дикая лошадь), снуют по степи, мясо их употребляется Киргизами в пищу, а из шкур выделывается чрезвычайно мягкая и добротная замша (Чембар.). Верблюд — домашнее животное, на зиму его зашивают в кошму (войлок). Яшаков (ослов) множество. Киргизская лошадь небольшого роста, но неутомима в езде и скоро приучается ходить в упряжи.

Из птиц водятся здесь: орлы, лебеди, журавли, гагары, различные породы уток, белые куропатки, кулики, фазанов бесчисленно; певчих птиц нет; есть еще зеленые галки, совы, много мелкой пташки (и в семье ее ремез, гнездо коего, похожее на кувшин, чрезвычайно ценится Киргизами, приписывающими ему целебные свойства). Богата Сыр-Дарья и рыбою; в ней ловятся осетр, шип, чудовищные сомы; щук и раков нет; особенно много ловится карпии, лещей, карасей и др. — в озерах, образуемых разливами этой реки. До нашего прихода не было в степи индеек, гусей, кур и голубей, теперь всего этого достаточно и на первое обзаведение было выписано из Оренбурга и Орска при покойном графе В. А. Перовском. [180]

И долине Сыра водятся и змеи, но они не ядовиты и встречается болящею честию по реке. Ужей почти нет или очень мало. Из опасных насекомых водятся во множестве фаланга, тарантул, скорпион. Укушение их лечат следующим образом: ловят одно из названных насекомых и опускают в стклянку с деревянным маслом. Умирая, насекомое выпускает в масло яд. Почуяв укушение, которое сейчас ее дает себя знать невыносимым зудом и жжением, мажут этим маслом удаленное место и боль унимается. Тарантул, скорпион или фаланга остаются в стклянке, пока не израсходуется все масло.

Таковы произведения здешнего края, который, по нашему мнению, прежде всего нуждается в фабриках и заводах. Но спросят: из чего возвести здания, где взять лес, топливо и камень?

На это ответим, что здания можно возвести из той же глины, песка и воды, из которых здесь все строится; желательно, чтобы кирпич, как жженый, так и сырец в дело не вводился, а был заменен, например, бетоном, по методе французского инженера Куанье, ибо здешний кирпич, как бы ни был хорошо выжжен, так изменяется, что печи требуют почти ежегодной переделки. Известь добывается на Кос-Арале, но слабая; по всей вероятности, Каратау даст хороший известковый камень. На крыши здесь идут тонкие камышовые маты, их кладут по две, заливают и обмазывают раствором из глины, и это дает дешевую, несгораемую и непромокаемую крышу. Толь здесь не пробован; но железо, при жгучих лучах солнца, скоро выгорает, и его каждый год нужно красить. На стропилы и балки можно с разрешения правительства вывозить лес из Наурзумского бора, что на Тургае (близь Оренбургского укрепления), но лес можно заменить железом, как то и было уже проектировано; на перекладины же пойдет удобно и местный лес, какой растет от форта Перовский и далее вверх по Сыру.

Пока есть саксаул — топливо будет; Киргизы с подряда доставят его на место по 16 коп. за пуд; колючки (тоже что щетка на Амуре) изобильно; не вдалеке Туркестана, при укреплении Чудак, найден в 1863 году каменный уголь хорошего качества; вероятно копи его теперь обследованы.

Переработка на Сыре сырых материалов приносила бы [181] краю пользу уже тем, что не одну сотню киргизских рук заняла бы делом. Народ этот очень переимчив и усидчив в работе, а из женского его пола можно образовать прекрасных прях, мотальщиц шелка, ткачих и швей. И теперь игла в руках терпеливой Киргизки делает удивительные вещи.

Киргизы охотно нанимаются в услуги, и из них выходят славные работники; потому нет надобности привлекать в степь русскую просторабочую саду. Лишь прикащиков и кастеров необходимо законтрактовать в России, конечно, с осмотрительностию и преимущественно семейных. В подсобники прикащикам легко набрать киргизских малолетков и даже взрослых, при ручательстве за них родовых биев; переводчиков дадут школы, устроенные для детей туземцев, при фортах № 1 и Перовском. Наиболее удобств для устройства фабрик и заводов предоставляют не совсем безлесные и сравнительно с другими более обитаемые местности в центре Туркестанской области при последнем из названных фортов или при укреплении Джулек. Тут сильнее растительность, есть лужайки с хорошею травой и обильные поросли саксаула.

Желающим заняться на Сыре земледелием, благодарным и теперь промыслом, следует запастись земледельческими орудиями: легкими плугами, молотилкой, веялкой, пожалуй и сенокосными машинами; но всего нужнее здесь водоподъемные машины для орошения полей; киргизские чигири хотя и просты устройством, но требуют много усилий для выкачивания и провода воды. Рабочий скот необходимо приобретать на Сыре, так как русский дурно выдерживает здешний климат, что видим на лошадях уральских казаков: редкий из них возвращается домой на своем коне. За обработку полей охотно возьмутся те же Киргизы, и в плату им пойдет ими же обработанный хлеб. Киргизский край не имеет мельниц, да и в занятых нами пунктах их мало, а в форте Перовском всего одна. Было предположено устроить пловучие мельницы, на манер употребляемых по Кубани, или земляные, как у колонистов Новороссийского края, ибо ветряные часто подвергаются здесь порче от свирепых буранов; не знаем, на чем остановился этот проект. Сеять здесь рожь и гречу не пробовали, но нет сомнения, что посев был бы [182] удачен. Выгодным здесь занятием были бы и табачные плантации.

Распространение на Сыре земледелия, а при нем фабричной и заводской промышленности, пресекло бы частые сношения наших Киргизов с среднеазиатскими ханствами, куда, особенно в Хиву, они ездят за хлебом. Фанатизм тамошнего духовенства не упускает случаев к разочаровыванию наших степняков в выгодах теперешнего их положения. «Если вы, говорят им муллы, и пользуетесь, под властию Русских, материальными благами в здешней жизни, за то теряете для себя и ваших детей вечное блаженство; у вас нет мечети, где бы могли вы помолиться о своих грехах, нет мулл, которые научали бы детей ваших религии; русские кяфиры, зная превосходство ислама над их верою, нарочно не дают вам мулл и не строят вам мечетей». Подобные речи подрывают наше влияние, а потому уменьшение сношений Киргизов с среднеазиятцами было бы делом для нас полезным.

Нельзя ли облесить долины Сыр-Дарьи? Напомним, что покойный Старжинский, известный сельский хозяин в юго-западном крае, облесил свои огромные имения в Херсонской губернии, а там грунт не более для того удобен, как и сыр-дарьинский.

Пчеловодства и пчел на Сыре нет, но нам кажется, что оно могло бы там развиться, на пространстве от форта Перовского до Джулека, где пчела может брать соты с пахучих цветов джиды.

Обратимся теперь к очерку быта туземцам и обрисуем, как сумеем, их нравы и обычаи.

Киргизы делятся вообще на роды (руу), роды — на участки или отделения (аймаки); каждым родом и отделением управляют бии, утверждаемые в этих должностях правительственною властию, но на выборном начале. Бии остаются в своих должностях большею частию пожизненно и сменяются или по общим жалобам на лишние, сверх установленных, поборы, или по другим, нигде не терпимым проступкам; но такие жадобы поступают редко.

Сыр-дарьинские Киргизы делят себя на 32 рода; многолюднейшие из них: Джапасс, Кипчак, Чумекей, Табын, Аргын и др. Во всех родах, по статистическому отчету на 1863 год, считалось до 22 тысяч, если не более, кибиток. [183]

Кроме упомянутых родовых и участковых биев, есть в киргизском народе бии почетные, стяжавшие этот титул благодаря богатству, сильным связям, влиянию на свой род или аймак, а иногда также заслугам правительству. У Киргизов есть еще султаны, производящие себя как потомки Темучина, Чингиза и других бичей Востока, от белой кости; все другое, по местному сказанию, смешано с потомством Исава, внесшего будто бы, чрез народившихся от него Исмаилитов, в род людской другую кость — кость черную.

Низший класс составляют так называемые там Игенчи. Последние по преимуществу землепашцы и как бы рабы других двух сословий: биев и простых Киргизов. Составляй самый бедный класс народа, они по неволе подчиняются двум другим. Рабовладельчества у Киргизов нет, и от прежних времен не сохранилось о том преданий; потому можно предположить, что Игенчи суть потомки ясырей, пленников (захваченных в пору дикого разгула Киргизов), поженившихся на Киргизках и принявших ислам. Но с другой стороны, есть основание думать, что Игенчи образовались в киргизской среде от обычая, бывшего и у нас на Руси, отдавать себя в кабалу; обычай этот держится у Киргизов и доныне. Разорился кто вследствие баранты, повальной болезни скота, взноса калыма и т. п., — идет он к богатому однородцу и закабаляет ему не только себя, но и всю свою семью, все что имеет, лишь бы выпутаться из беды. Нельзя сказать, чтоб Игенчи были особенно бедны. У иного бывает 7-8 коров с приплодом, 6-7 и более кобылиц, 2-3 пары рабочих быков, два-три десятка овец; все это — состояние для Киргиза, умеющего обходиться немногим.

Хотя влияние биев на народ и передается из рода в род, однако замечательно, что у Киргизов нет фамильных имен, которые, переходя от отца к сыну, внуку и т. д. оставались бы в данном роде. Киргизы прибавляют к своему имени только имя отца; например, дед звал себя Фейзуллою Якуповым, сын этого Фейзуллы, Сасыкбай известен как Сасыкбай Фейзулов, внук Фейзуллы, Токбан зовет себя не Фейзулловым, а Сасыкбаевым и т. д. Таким образом прозвище родоначальника чрез несколько поколений утрачивается или сохраняется [184] как темное предание в потомстве. Впрочем, потомки Фейзуллы, сохраняя воспоминание, что предок когда-то жил или соаульничал с таким-то бием или султаном, всюду следуют за потомками последнего, считая себя их союзниками, хотя и имеют право во всякое время, и почему бы то ни было, прервать этот союз без опасения преследований или мести бывшего патрона. Такого рода отношения и заключают в себе начало того дробления, какое встречаем в киргизском люде.

Мать в киргизском семействе пользуется полною властию в доме и до самой смерти уважением и покорностию детей. На ней лежит все хозяйство кибитки. Отцу не всегда бывает время приласкать детей. Звериная и рыбная ловля, езда в гости из аула в аул с целию упитаться кумысом и бараниной, странствования в Оренбург, Троицк, Хиву, Ташкент, Туркестан и Бухару, преимущественно в составе купеческих караванов, нередко на долгое время отрывают его от семьи. При всем том Киргиз чадолюбив. Из добытой за извоз копейки он ничего не истратит на свои прихоти, а непременно купит все необходимое семье и какие-нибудь подарки. Лучшею радостию для Киргиза бывает рождение дочери, и эта радость основана на расчете получить за нее калым и войдти чрез замужство ее в связь с более влиятельными и зажиточными соотчичами. Сын с шестнадцатилетнего возраста как бы отделяется от семьи, приискивая сам себе средства к жизни и заботясь о том как бы скорее завестись женой. Много киргизских мальчиков служит на Сыре у наших торговцев.

Соаульники живут вообще согласно и делятся между собою небольшими своими достатками, отчего в степи не встречается торбанников (нищих), хотя, как и везде, есть байгуши (бедные). Случится ли в ауле пропажа, повадится ли посещать кочевье джулпас (тигр) (Здешний тигр редко нападает на человека, на пешего почти никогда, но по конному, когда голоден, делает прыжки, чтобы выбить из седла и овладеть лошадью. Достойно замечания, что он не растерзывает человека, но ограничивает свою месть ударом лапы по руке и почти всегда левой. Раз тигр зашел на артиллерийскую карду (ротный двор) в форте Перовском; следом посещения было отнятие левых рук у пяти артиллеристов. Сколько ни видал я бывших в переделке у тигра, у всех были отняты левые руки, и более никаких повреждений:), а его [185] посещения обходятся недешево, отобьется да во время буранов скотина, все смежные аулы соединяются мгновенно для отыскания пропавшего и предотвращения опасности на будущее время, и цель свою преследуют энергически. Иногда пропажа не отыщется; проходит год, другой, третий, но Киргизы не позабудут, все-таки доследят вора, а тогда начинается расправа, кончающаяся обыкновенно присуждением возвратить украденное вдвое. Более важные преступления отдаются на суд биев, чрез них дело восходит на решение заведывающего сыр-дарьинскими Киргизами и его помощников (их у него два, старший и младший, и оба состоят на коронной службе). Но если дело носит характер уголовный, то представляется на решение главному в крае начальнику; подобных дел, сколько помнится, за четыре года службы моей на Сыре, было немного, и из них замечательны два. При форте 1-го судились две молоденькие Киргизки за умерщвление своих мужей. Один случай возбужден был ревностию, другой желанием избавиться от старого ревнивца и соединиться с юношей, прежде избранным сердцем преступницы.

Крупные распри между отделениями и родами Киргизов возбуждаются по преимуществу барантою и захватом арыков (ирригационные канавы). Баранта — набег шайки на местный аул, совершающийся всегда под каким-нибудь предлогом и сопровождаемый полным грабежом, нередко с захватом людей для перепродажи их куда-нибудь подалее, к сибирским Дикокаменным Киргизам (Буруты), или в соседние ханства. Из ханств эти несчастные сбываются еще далее, так что случалось видеть Киргизов возвратившихся таким образом из Самарканда, Кабула, Авганистана и т. под. Набеги эти совершаются быстро и никогда не остаются без погони, при которой барантовщики обыкновенно бросают, если не всю, то непременно часть добычи. Обиженные в свою очередь, мстят обидчикам, тем же, те опять, и выходит баранта нескончаемая. Многолетними стараниями заведывавшего сыр-дарьинскими Киргизами покойного коллежского советника О. Я. Осмоловского (Умер в 1862 г.), обычай барантования был почти искоренен между Киргизами, им же были покончены все дела по канле (месть за кровь), [186] причем кун (плата за кровь) уплачивался с значительными уступками и полным навсегда примирением враждовавших. Скажем здесь кстати, что в последнее время сибирские Киргизы стали прорываться в сыр-дарьинские области и грабить наших степняков. Набеги эти возбуждаются преступниками из наших Киргизов, успевшими убежать в Сибирь и служащими Сибирцам проводниками в более богатые кочевья Сыр-Дарьинцев. К этому хотя присоединялись еще набеги коканских Киргизов на наши аулы, расположенные между Джулеком и фортом Перовским, но они отмщались такими же вторжениями к ним самим, для чего и составлялись у нас киргизские отряды. После набега хорунжого Нияза Мухаммедова, в начале 1863 года, Коканцы поутихли. В мое время было мало споров за арыки, и они решались посредниками. Один спор вызвал драку, но дрались не оружием, а палками.

Киргиз не прихотлив, немногое нужно ему для существования. Была бы маржа и лаша (Была бы жена, да лошадь.), говорит он, и все будет. При перекочевке, если нет верблюдов, имущество Киргиза навьючивается на быка, яшака, корову, хотя бы она была дойная или стельная, даже на теленка; малолетних детей укладывают в корзины и также вьючат до животных. Отец и старшие сыновья едут верхом; мать и более взрослые дети идут пешком и ведут навьюченный скот. Так передвигается киргизский караван с пастбища на пастбище. Приближается вечер, и где-нибудь на лужайке караван останавливается, дети бегут собирать топливо (состоящее здесь из скотского помета), раскидывается шатер, укрепляется треножник с котлом, приветливо запылал огонек и вокруг него расселась вся семья, в ожидании ужина... Вот и ночь раскидывает свой полог.

Сыр-Дарьинские ночи не то что ночи Кавказа, ночи юга; но это и не наши русские ночи с золотыми звездами на темносинем фоне. Ни облачка в небе, светлою бирюзой подернуто оно, едва рассмотришь млечный путь, кой-где мерцают звездочки, ни травка, ни листок не шелохнутся. И спит покойно под этим небом утомленный дневным трудом Киргиз, не заботясь, что вблизи его мяучит тигр, рыскает голодный волк; не разбудят его раскаты волн [187] Сыра, подмывающего свои берега, и не чувствует он, как постепенно, к рассвету, разливается в воздухе холод.

Кухня Киргиза не прихотлива. Мука, затертая на масле (а нет его, на курдючьем сале, пожалуй даже без него), с примесью соли, лука и чесноку, разрезывается на куски и бросается в кипяток. В минуту готовы киргизские шутки. Если есть какое-нибудь мясо, оно варится в том же котле. За тем подают квашеное молоко, а в течение дня кумыс, чай, арбузы и дыни. Последние сохраняются круглый год и мало утрачивают свой вкус. В каждой кибитке вы всегда найдете какие-нибудь сласти: кишмиш, обваленные в муке с сахаром орехи, кедровые орехи, халву и т. п. К вечеру та же салма, к которой подают горячие лепешки, обмазанные бараньим жиром, а иногда готовят к ужину просяную кашицу, похожую на малороссийский кулиш. Конину и говядину разрезывают на довольно крупные ломти, без костей; ломти эти слегка просаливают в соляном растворе, потом нанизывают на шнур и завяливают. Точно также приготовляют рыбу, которая в зимнее время составляет единственную пищу бедняков. Киргизам знакомо приготовление каймака; он у них напоминает смесь кислого молока с молодою жидкою сметаной. Пьют его мешая с водой, преимущественно в жары, как это делают и на Кавказе. Крут — род засушенных лепешек на овечьем молоке, с небольшою примесью коровьего; вкуса он чрезвычайно острого и имеет целебное свойство, предохраняет от цынги. В 1861 году, когда в команде Башкир, строивших Дакулек, открылась эта болезнь, ее пресекли употреблением крута. Он идет во всякое варево, Киргизы приготовляют его в кипяченом молоке, приправляют им также просяную кашицу.

Основа кибитки Киргиза состоит из тонких жердин, аршина в два длиной (жердины окрашены обыкновенно темнокрасною краской и вывозятся из ханств и Сибири). Остов окутывают в куски полости, чернобурого цвета, обматывают тесьмой и шерстяною веревкой, и кибитка готова. Изнутри нижнюю решетку обставляют матою из чии (Чиа — это безлиственное, высокое растение, похожее на стебель ржи или наш тонкий камыш, без сердцевины, сплошное, толщиной раза в два более соломенки; растение довольно крепкое, без побегов, колосится лишь в самом верху; колос его немного напоминает колос ковыля.), пол устилают кошмами и коврами, по середине [188] устраивают мангал, на котором раскидывают огонь для варка пищи и нагревания кибитки. На верхушке кибитки из жердин устраивается род купола с небольшим отверстием для дыма; когда нет топки, отверстие его закрывается.

Тепло в вей держится довольно прочно. Дверь составляет двойной кусок той же кошмы. По краям кибитки расставляются небольшие сундуки яркого красного цвета, обитые железом (Вывозятся из Тверской, Нижегородской, частию Тамбовской (Липецк, Козлов, Темников и Моршанск) и Московской губерний.), в которых хранится платье и иное имущество; на них накладывают подушки, прикрывая последние одеялами и коврами. При самом входе вы увидите домашнюю утварь — медный или железный таз, такие же кувшины, чугунные котлы, кадочки и кановки для молока и кумыса, мешки с мукой и пшеном. У богатых и кибиток более, и более в них добра; даже внутреннее убранство доходит почти до роскоши: ковры дорогие, и кошма внутри закрыта чехлом из довольно ценного тика. Но во всех кибитках сиденье одинаковое — поджав ноги, и везде один и тот же круглый стол на низеньких ножках. Эти кибитки, однако, не дешевы: самая простенькая, без чии, стоит на месте 20-25 руб. сер. Кроме кибиток, есть у Киргизов другой вид жилья — джаламейки. Это коническая из кошмы же палатка; несколько жердей вверху связаны так, чтобы внизу могли раздвигаться и удерживать на себе покрышку, которою их окутывают. Джаламейки — удел игенчей и байгушей; у богатых они раскидываются для челядинцев.

Браки у Киргизов совершаются рано; в 13-14 лет молоденькая Киргизка делается маржей (замужнею женщиной) в 25-30 она почти уже старуха; черты лица, нередко привлекательные в молодой степнячке, грубеют; глаза если блестят, то каким-то недружелюбным блеском. Киргизка в эту пору успела растолстеть, прежнюю грациозную походку сменила увалистая, напоминающая походку утки, и в добавок ко всему, вас оттолкнет от всякой маржи ее безобразный головной убор. Многоженство встречается, но [189] лишь у Киргизов зажиточных. Раз, приглашенный к одному богатому бию, я спросил его, зачем он, имея две жены, из которых одна и молода, и недурна собой, взял третью и такую еще красавицу? «Бой, бой, тюря! (Эй, эх, господин!) старой марже скучно одной ночевать под Троицком, да и не управиться ей одной с хозяйством; то я и послал с ней вторую мою маржу, а как сам без нее соскучился, то взял себе третью, ведь все равно, в мой же род пойдет» (У Киргизов, если умрет один брат, другой должен непременно жениться на его вдове, хотя сам был бы женат; если же нет брата, то исполнение этой обязанности падает на ближайшего из родственников. Сын может жениться на женах отца кроме родной матери, но это бывает редко: последние разбираются родственниками или уходят к своим родителям.), сказал он улыбаясь.

Народные киргизские увеселения заключаются в скачках, в которых принимают участие и почтенные люди, в борьбе, в беганьев запуски. Плясок и танцев киргизских не увидит, потому, что их нет, а есть что-то в роде молдаванского джока: стояние парами в кружке, топанье ногами на одном месте и битье в ладоши.

В сентябре 1861 года посетил Сыр-Дарьинскую линию главный начальник Оренбургского края, и ему угодно было угостить почетных Киргизов обедом по их обычаю. В благодарность за то они потешали именитого гостя играми. Скаковое состязание было троякое: на верблюдах, на быках и на лошадях. Прибегавшие первыми к флагу получали призы, состоявшие из халатов, кусков сукон и шелковых материй. Скачка на верблюдах — вещь виданная, но на быках — нечто оригинальное, свойственное только Киргизам. Потом все Киргизы разделились на две части и составили две стенки; выступили борцы, сбросили халаты, схватились за пояса и давай барахтаться, живо напоминая стихи Дмитриева:

То сей, то оный на бок гнется,

Крутятся...

наконец один поборол и с его стороны посыпались в другую платки в награду поборовшему.

После обеда началось куп-бюре. Выехало на лучших лошадях и аргамаках почти все ликовавшее общество, [190] стало в кружок, на середину выкинули только что зарезанного козла; один подхватывает его и мчится с этою ношей во всю прыть по необъятной степи; все за ним гонятся, стараясь отнять козла; тот увертывается, делает различные вольты, мчится вдаль; наконец, видя что козла не увести, бросает его и отъезжает к зрителям. Козел подхватывается другим, и ристалище кончается тем, что кто-нибудь, после долгой гоньбы за козлом, первый прискачет на место праздника: тому козел и достается. Эта воинская игра очень занимательна, но утомительна как для лошадей, так и для всадников. Ни одно куп-бюре не обходится без ушибов и калечений. Я видал эту же игру у кавказских горцев, там она живее, а потому и опаснее. Черкес ловчее и поворотливее нашего халатника-Киргиза.

Песни Киргизов почти все сбиваются на один мотив и однообразны, как их природа, но в них много мелодии, заунывности, напоминающей несколько песню срединной России и Малороссии. Напев ровный, чистый, симпатичный, и, в нашем мнении, песнь Киргиза стоит гораздо выше песни Черкеса, где слышны резкие гортанные ноты и где выражение тоски или раздумья нередко переходит в какой-то волчий вой.

Музыка Киргизов незатейлива: балалайка, что-то в роде скрипки и толумбас. Вместо струн, на первых двух натянут конский волос; игра на балалайке напоминает игру на гитаре. Толумбас — род литавр в грубом их виде. Есть еще один инструмент, похожий на торбан, и в руках искусного игрока можно с удовольствием слушать его звуки.

О преданиях Киргизов почти нечего сказать: они не восходят до отдаленных времен и не содержат в себе ничего исторического; впрочем Киргизы помнят, как чрез их территорию, в начале царствования Екатерины II, шли Калмыки в Китай. Дальше не простираются их сказания. Займут вас рассказами о своих батырях, и все тут... Подвиги последних сохраняются и в народных песнях.

Учение Магомета не слишком привилось в степи. Намаз совершается только два раза, а не пять раз, как назначено для суннитов (У шиитов полагается шесть суточных нмазов.), джумма, праздники Байрама, две, три [191] молитвы, вот все чем ограничивается круг благочестия самого богомольного Киргиза. Об утехах эдема и муках ада понятия Киргизов темны. Хотя у них есть свое духовенство, но оно чрезвычайно малочисленно, и понятия его об исламе не слишком развиты, так как всю ученость свою эти муллы выносят из недолгого пребывания, в молодых годах, в Хиве, Бухаре, а чаще в Туркестане при мечети Азрет-султане.

Киргизы вообще среднего роста, мускулисты и широкоплечи, цвет лица их смугло-оливковый, глаза хотя и не в прямой линии, но не так узки, как у Калмыков, нос сплюснутый, борода небольшая и редкая. Они вообще пользуются хорошим здоровьем и живут долго.

Сыр-дарьинская степь на том протяжении, как мы ее знаем, хранит только два остатка древности. В восьмнадцати верстах от Джулека по дороге к Яны-кургану находятся развалины крепости Токбура и по той же дороге при урочище Тюмень-Арык следы какого-то городища. Токбура вся построена из жженого кирпича (7 вершков в квадрате длиной и до 1 1/2, вертка толщиной). Кирпичные плиты чрезвычайно плотны и все красного цвета; часть зданий совершенно сохранилась, и в одном из них живет аскет из Киргизов. Почти на каждом кладбище живут подобные отшельники. Из разрушившихся зданий мы брали кирпич на полы в лазарет и на дом воинского начальника укрепления Джулек. Как ни старались мы дознать, какому времени и какому народу принадлежит сооружение этой крепости, Киргизы не могли нам ничего объяснить. «Давно, очень давно», был их ответ. О городище при Тюмень-Арыке мы также ничего не узнали, хотя и долго добивались каких-либо о нем сведений. Есть еще замечательное по величине своей кладбище на урочище Хорхут, близь форта № 2; Киргизы не признают его своим, а относят к Калмыкам, зимовавшим будто бы на этом месте по выходе из России.

Одежда Киргиза состоит из бешмета и халата. Смотря по погоде надеваются два, а иногда и три халата; нижние халаты запускаются в широкие замшевые штаны, подпоясывающиеся кушаком. Обувь — сафьянные или бараньи мешты, род русских котов, и сапога на высоких подборах с носками, загнутыми кверху крючком; головной убор — [192] тюбетейка (ермолка) и шапка с меховым (но не бараньим) околышем, всегда остроконечная; во время вьюга носят малахаи, летом шляпы своего изделия. Женский убор был бы хорош, еслибы не безобразила его какая-то, в роде калами, навивка на голове из белого миткаля; одежда женщины состоит из шальвар, ахалука и пояса с огромными бляхами; на шее ожерелья, на руках множество перстней и колец, непременно медных. В перстнях попадаются иногда хорошие камни. Обувь — башмаки и сапоги. Девушки ходят о открытою головой, разделяя косу на мелкие косички и вплетая в них ленты. Выходя куда-нибудь, набрасывают халат. Воротник и перед рубашки всегда вышиты бумагой или обшиты цветным шнурком. Старухи носят еще что-то в роде блузы, но без лифа, всегда темносинего или черного цвета.

Свадьбы у Киргизов не отличаются шумным весельем. По совершении обряда, во время которого невеста покрыта фатой, молодых разлучают. Для свадебного вечера соединяют в ряд несколько кибиток, образуя таким образом длинную анфиладу комнат. В передних палатках усаживаются девушки и замужние, между ими новобрачная на возвышении из подушек и без фаты; молодого не пускают туда, и дружки стерегут его в особой кибитке. Мущины садятся немного отступя от женщин. Девушки поют песни; когда они кончат, избранный наперед мущина начинает импровизировать; если импровизация хороша, ее выслушивают до конца и после аплодируют; если же импровизатор нагородил чушь, другой его прерывает, а он удаляется на свое место. Киргизы мастера на импровизации. После первого акта разносят разные сласти и чай. Мущины уходят тогда в особую кибитку выпить кумыса, а кто и раки (Хлебная водка.). Потом опять следуют песни и импровизации в перемежку с музыкой, если она есть, и так тянется время до ужина; а молодой все под караулом и только слышит как импровизаторы восхваляют качества его и его новобрачной. Расходятся почти утром; тогда только освобождают молодого для цепей Гименея.

Есть естественные причины, почему Киргиз живет в войлочных кибитках и перекочевывает с места на место. [193] Войлок охраняет его от тарантула, фаланги и скорпиона, во множестве здесь водящихся (известно, что овца первый враг этих насекомых); недостаток лугов для пастьбы скота заставляет передвигаться с кочевки на кочевку. Кибитка всюду за ним следует; да и из чего стал бы он строить дома, когда нет леса? Кроме того паут и комар заставляют сыр-дарьинских Киргизов удаляться на лето к Троицку и в северные окраины Каракума. Не буду описывать тех мучений, которые причиняют эти насекомые: они подробно о писаны в записках «Амурского Хлебопашца»; скажу только, что днем сильный солнечный зной и пауты заставляют каждого сидеть дома и держать скот в темном сарае; вечером же без опахала из хвоста коровьего или лошадиного нельзя и носа показать на воздух — комары заедят, а отворяя окно, нужно тотчас же вставлять в его раму сетку из частой кисеи. Рабочий скот мы защищали от паутов тем, что намазывали его чистым дегтем и покрывали холщевою попоной, тем же дегтем пропитанною. Укушение паута производит сильную боль, не скоро проходящую; делается опухоль в роде шишки, которую жжет и рвет. Хорошо что на Сыре пауты царят не долго: появятся в половине мая, а к концу июля исчезают, за то и дают же они знать себя! Комары держатся до холодов.

Киргиз смышлен. Он понемногу все: плотник и кузнец, огородник и пахарь, скотовод и коновал; инструменты и снаряды его бесхитростны, но удовлетворяют своему назначению. Сам дошел он до всего что было необходимо для его быта, а если не улучшил этого быта, то, я думаю, оттого, что не имел пред глазами примеров улучшения, да мало в них и нуждался. Был бы он сыт с своею семьей — ему ничего больше не нужно, будет он тогда день и ночь оставаться в своей кибитке, попивать чай, да покуривать трубку.

Киргизы удивительные вожаки: в темную ди осеннюю ночь, в снежную ли вьюгу, он не собьется с известной ему тропинки; дорог здесь нет, а между тем случаи заблудившихся очень редки. Они отличные пловцы, через Сыр переправляются и плавают на камышовых плотах (сал); есть у них и лодки, что-то в роде больших корыт, немного закругленных, с совершенно плоским дном. [194] Лодки эти набираются из небольших дощечек, скрепляемых деревянными гвоздями.

Характер Киргиза очень покоен — не затрогивай его, он и не подумал бы о баранте. В гневе он умерен, груб он только от недостатка образования; в нем и в его аман (Аман — здравствуй, но ближе перевесть: «будь милостив», потому что, прося пощады, употребляют это же самое выражение.) ясно слышится добрый человек. В семье он не тиран, с животными очень кроток.

Киргиз верен принятому обязательству. У нас из них исправные почтари, всегда в срок доставляющие корреспонденции и посылки (Денежной корреспонденции с ними не посылают. Имеющий к отправке деньги вносит их в комендантское управление, которое, взяв письмо, отправляет его по адресу в интендантство отдельного оренбургского корпуса при уведомлении, что деньги внесены; интендантство вкладывает такую же сумму и отправляет письмо. Этот порядок принят и для денежных сношений между живущими в фортах. В приеме денег выдаются квитанции.). При постройке Джулека киргизскому отряду мы вверяли передовые посты. Купеческие агенты, отправляясь в Хиву или Бухару, охотно вверяют себя охране Киргизов, и те лучше лишатся своего чем посягнут на что-нибудь принадлежащее лицу, которое сопровождают. Оренбургские купцы Деевы, Путоловы, торговцы сырь-дарьинские отдают Киргизам беречь и пасти стада овец, которые у них же покупают, и угонов почти не бывало. Нет у Киргиза семен на посев, он занимает их с обещанием отдать половину урожая — и отдает непременно.

Киргизы не чуждаются образования и охотно отдавали детей своих в школу устроенную для них в форте Перовском; еще только были возведены стены ее, а уж 25 мальчиков (комплект школы) готовы были учиться. Это не то что у Черкесов, для детей которых устроена была школа в Новороссийске (Бывший порт и крепость на северо-восточном берегу Черного моря; теперь на его месте станица Адогумского конного полка.): как ни хлопотал покойный адмирал Л. М. Серебряков, до комплекта довести школу не удавалось; мальчик поживет в ней месяц — и в горы. «Не скучаешь ли ты по своим?» спросил я у одного Киргизенка-воспитанника. «Чего скучать! Отец кочует теперь под [195] Троицком, к осени сюда вернется, и тогда всех увижу», был ответ.

Еще до взятия Ташкента Киргизы сами по себе начали строить дома. От станицы Орской до Карабутака я видел, в конце 1863 г., много вновь выстроенных хороших домиков; к форту Перовскому тоже стали пристраиваться Киргизы.

Киргиз послушен начальству и понял выгоды быть русским подданным; многие из Киргизов успели уже кровию запечатлеть свою нам преданность. Будьте в отношениях к ним точны, справедливы, верны в слове, и вы найдете в них верных и надежных слуг, готовых перенять все полезное и доброе.

С. БОЛОТОВ.

Текст воспроизведен по изданию: С Сыр-дарьи // Русский вестник, № 3. 1866

© текст - Болотов С. 1866
© сетевая версия - Тhietmar. 2008
©
OCR - Николаева Е. В. 2008; Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский вестник. 1866