БЕЛЛЬЮ ГЕНРИ УОЛТЕР

КАШМИР И КАШГАР

ДНЕВНИК АНГЛИЙСКОГО ПОСОЛЬСТВА В КАШГАР

В 1873-1874 г.

KASHMIR AND KASHGHAR: A NARRATIVE OF THE JORNEY TO KASHGHAR IN 1873-74

ГЛАВА XII.

Отъезд из Ярканда. — Какиарская дорога. — «Белая мечеть». — Дорога вверх по реке Тизнаф. — Горцы пакгу. — Периодические наводнения. — Проход Янги-Даван. — Горы переходят в равнины. — Вид с «крыши мира». — Трудная часть пусти. — Возврат к цивилизации. — Прием в Лехе. — Размышления и сравнения. — Похороны доктора Столички.

11-го мая прибыл из Кашгара Ходжи Тора с подарками от эмира королеве и вице-королю; отдав их посланнику, он остался здесь на несколько дней — посмотреть как мы отправимся. Вместе приехал из столицы с ним Ладислав Берзенцей, венгерский путешественник, который, как он говорил сам, приехал из Буды-Пешта изучать историю мадьярок там, где жили их прародители. Он приехал в Кашгар через несколько дней после нашего отъезда оттуда, и теперь, познакомившись с нами, рассказал нам весьма много интересного из своей жизни и путешествий, и между прочим о длинном путешествии его сюда через Россию и Сибирь.

Он вовсе не одобрял обычаев, которые он нашел в древней родине своих предков, и сильно жаловался на обхождение с ним в столице. Шесть недель его задержания там в качестве гостя эмира, казалось, было для него тяжелее, чем шестимесячное пребывание для наших путешественников Гайварда и Шау, и он изменил свой план и отправлялся в Индию вместе с нами. Посланник исполнил желание одинокого путешественника и устроил дело относительно его с властями, которые, со свойственною им готовностью, снабдив иностранца провожатыми и необходимым провиантом для дороги, благополучно доставили его до границы, где он был принят как гость и препровожден в [288] Лех магараджайским губернатором Ладака д-ром Джонсоном.

17-го мая, получив известие о возвращении партии полк. Гордона в Сарикуль, посланник, в сопровождении кап. Чэпмэна и меня, сделал прощальный визит дадкваху, чтобы поблагодарить за все его внимание, и на следующее утро мы отправились в путь.

Мы оставили Янгишар и, проехав город, выехали к те самый вороты, в которые въехали при первом нашем посещении. На улицах народу было мало, и мы выехали тише и незаметнее, чем могла бы выехать такая партия из какого либо индийского города.

Впродолжение часа мы ехала по возделанной земле, восхищавшей нас свежестью и зеленью, и, перейдя в брод капал Цилчак, выше его моста, поддерживавшегося двумя быками из булыжника и фашинника, сошли на противоположной стороне с лошадей около группы деревьев, чтобы выпить на расставаньи чашку чаю с нашим другом Хаджи Торою. Здесь мы попрощались с ним, с чувством искреннего уважения к его талантам и благодарности за его дружбу к нам и от всего сердца пожелали ему благополучие и успеха.

Далее мы проехали хутора Арал и Огунчилик, и в час и пять минут подъехали к реке Ярканд, которую перешли в брод, при чем вода доходила только до стремен, а затем через четверть часа сошли с лошадей у станции Янгичак, сделав всего двенадцать миль.

На следующий день мы доехали до Якшинба Базара, отстоявшего на восемнадцать миль. Дорога туда шла с ю.-з. на ю.-ю.-з. по возделанной луговой местности Ийкису Арази или «Месопотамии» (между реками Заравшаном и Тизфаном) до Посгама, где мы сошли с лошадей, чтобы позавтракать под тенью нескольких прекрасных тополей, с верхних ветвей которых раздавался крик кукушки и пение золотого дрозда.

Следующая наша стоянка была в Каргалике через шестнадцать миль пути по подобной же местности. На второй миле дорога наша пересекали реку Тизнаф. В Каргалике мы поместились в том же доме, который занимали в прошлый раз. Дорогою мы в первый раз со временя нашего вступления в страну увидели пасущиеся большие стада овец и коз и небольшие табуны лошадей. [289]

Из Каргалика мы направились уже не старым путем, а взяли правее, прямо на юг, и сделали двадцать миль до Бештарика, что значит «Пять Тополей». В пятьдесят пять минуть мы миновали поля и вышли на обширную песчаную и каменистую пустыню, склонявшуюся к цепи песчаных холмов, пересекавших равнину от востока к западу. Затем, еще через час мы вошли в проход в этой цепи и следовали его лощиной в полмили или в милю шириною, между крутыми валами из наноса и булыжника, вплоть до самого места стоянки, где мы расположились под тенью группы дерев, дающих название этому месту. Холодный ветер дул нам навстречу от гор, находившихся с южной стороны, и впродолжение всего дня вокруг нас поднимались тучи паров. В том месте, где мы остановилась, было несколько хижин и несколько небольших клочков возделанной земли, но далее кругом была песчаная пустыня.

Здесь мы с радостью увидели физиономии двух наших старых бготских кули, только что явившихся сюда с письмом к кап. Чэпмэну от г. Джонсона в Нубре, в котором подробно говорилось о сделанных им распоряжениях для нашего прохода через Каракорум и Сазер. Они были весьма полны и, между прочим, было собрано для услуг нашей партии в Нубре тысяча пятьсот кули.

Следующая наша стоянка была на расстоянии двенадцати миль к югу, в Иоларике. В несколько минут мы выехали из Бештарикской лощины на обширную, выметенную ветром ,каменистую пустыню, пересекаемую справа и впереди нас цепью песчаных холмов, за которыми и был «Дорожный Ручей». Иоларик состоит приблизительно из двадцати скученных вместе домов и такого же числа ферм, разбросанных на востоке по направлению к Ушак Башу, который не виден отсюда, из-за земляных валов и хребтов. После полудня все время была сильная бура, не позволявшая видеть даже окружавших наш лагерь фруктовых садов и деревьев.

На следующий день мы отправились в Какиар, отстоящий отсюда на двенадцать миль. Дорога шла на запад, пересекая в двух милях песчаный хребет, и затем по лощине реки Какиар, текущей в узкой, извилистой долине в направлении с юга в северу, между высокими хребтами из песку и гравия, до самого города, служащего столицей округа. [290]

Это — цветущее поселение, приблизительно во сто домов, скученных под тенью нескольких больших дерев; предместья же его в виде ферм тянутся вниз и вверх по реке на несколько миль. Мы видели здесь на хлебных полях множество желтых подорожников, а в кустах по дороге — синешеих малиновок.

Вскоре по выезде из места стоянки, мы проехали на верху хребта священную могилу, полузарытую сыпучим песком. Когда мы приблизились к ней, то все наши проводники сошли с лошадей и, читая молитву, провели их мимо священного места. Такое благоговение в этом народе мы видели в первый раз. Могила называется Сичканлук Мазар, т. е. «Мышиная гробница», и указывает то место, где, как сообщили нам проводники, умер, на пути бегства в Индию, один из сыновей Хазрат Афака Калиг Курган. По поводу точного исполнения своих обязанностей у гроба сына великого святого, они рассказали один случай, частию в доказательство святости места, а частию, быть может, и в укор тем из нас, кто проехал, не отдав должного почтения памяти мученика.

Случай этот следующий: жил здесь (в Кокиаре) некогда один непочтительный бей, который не сходил с лошади около священного места, и вот раз, когда он проезжал мимо, летевший над, его головой ворон вдруг опустился и клюнул его лошадь в глаз. Животное споткнулось, а за тем вскочило, от боли, на дыбы и наконец сбросило с себя бея, который, упав лицем на песок, вышиб себе передние зубы и тут же истек кровью. Обстоятельство это известно во всей местности, и теперь никто более не смеет проехать мимо Сичканлук Мазара, не сойдя с лошади и не читая молитв.

На следующее утро, 24-го мая, мы переехали границу селении и въехали в область холмов. Дорога здесь идет большею частью к югу, поворачивая попеременно то к юго-востоку, то к юго-западу. Оставив место стоянки, мы перешли мутную речку Какиар с твердым каменистым дном, и через три мили, проехав поля выехали на песчаную равнину, ограниченную довольно высокими горами. Мы переехали ее по направлению к югу и еще через три мили снова перешли реку у монастыря, состоящего из восьми или десяти хижин, окруженных маленькими клочками возделанной земли и осененных большими тополями.

В этом месте поселения и возделанная земля остались позади [291] нас; войдя в область холмов, мы направились по длинной, извилистой и узкой лощине; через двадцать четыре мили от Какиара, мы остановились на открытой плоскости, над высохшим водяным руслом, идущим здесь между высокими глинистыми и каменистыми берегами. Это место стоянки называется Ак Масджид, т. е. «белая мечеть»; оно находится у подошвы Топа Давана и повидимому не особенно часто посещается.

Подъем на протяжении последней половины пути был довольно значителен, но постепенен. Высота этого места над уровнем моря составляет приблизительно 8,500 футов. Оно весьма скучно и находится между песчаной пустыней и ее заселенными оазисами с одной стороны и горной пустыней с ее уединенными плоскогорьями с другой. Следующая наша станция была за двенадцать миль в Чихлике. Мы тронулись с места в 4 ч. 5 д. п. и в 5 ч. 35 д. п. достигли гребня Топа Дацана, т. е. «Земляного Прохода». Дорога шла то к юго-востоку, то к юго-западу по суживающейся борозде, а затем по крутому подъему к вершине прохода. Тропинка была покрыта густым слоем пыли, а склоны гор состояли из сыпучей сухой земли, поросшей пучками артемизии и синего касатника, между которыми в промежутках рос скудный кустарник astragalus, жимолость и некоторые мелкие цветущие растения.

Приблизительно на половине пути, мы видели стадо из шести диких яков или кутис (Bos gruniens), пасшихся на верхнем, склоне одного холма приблизительно на расстоянии мили влево от нас. Они казались огромного роста и гораздо косматее домашних. Двое из них лежали и походили издали на большие черные камни, так как все они были темного цвета; один из них особенно громадный — вероятно бык стада — стоял и смотрел на нас.

Высота прохода составляет приблизительно 10,200 футов и склоны его заселены колониями сурков. Спуск противоположного склона идет сначала к юго-западу по крутой извилистой и углубленной на несколько дюймов в рыхлую чудную землю тропинке. До того места, где обнаруживается белый мрамор, и скалы состоят из шифера.

Отсюда дорога становится узка и трудна и загромождена множеством обломков скал, а затем проходит чрез провал, в котором есть маленький ключ. В луже последнего я нашел нитевидных черных червей в два или три дюйма длиною. [292]

Далее дорога становится снова легка и спускается постепенно по расширяющемуся рву к ложу реки Тизнаф, которой мы достигли в 7 ч. д. п., и, повернув прямо к югу, вверх по ее течению, в десять минут достигли места стоянки, на берегу под нависшей скалой зеленого трапа и в тени рощи тополей и ив. Покрытое валунами ложе реки занимает здесь всю узкую долину, за исключением этого местечка, заросшего грубым тростником из рода, называемого чих (откуда происходит и название места), а отчасти кустарником роз, тамарисков, жимолости и т. д.

Мы нашли здесь партию яркандцев, присланных дадквахом. для охранения сложенных здесь для нас припасов; подобные же партии из пяти или шести человек встречали мы затем на каждой станции вплоть до самой границы.

Высота этого места составляет, приблизительно, 8,250 футов. Погода была переменчива и холодна и впродолжение двух часов после полудня шел проливной дождь.

Мы выступили лишь на следующее утро в 7 часов, ожидая, чтобы река сколько нибудь спала. Разливы ее в это время года происходят от таяния снегов и ледников на Торахилском хребте и бывают ежедневно приблизительно около заката солнца. Разливы усиливаются впродолжении всей ночи до рассвета, а затем понемногу начинают убывать, пока не начнется следующее наводнение.

Дорога наша вела вверх по реке к Ходжа Мазару, отстоящему отсюда на 18 миль. На этом протяжении мы переходили реку вброд двадцать четыре раза. Вода глубиной была только до подпруги, но текла быстро и переход был довольно затруднителен вследствие крупных валунов. Косогоры по обеим сторонам голы и дики и состоят из высоких гранитных и серпентиновых масс, там и сям покрытых холмами из сланцеватой глины. Они имеют крутой скат к реке, вдоль точения которой то с той, то с другой стороны идут маленькие площадки, покрытые более или менее густым кустарником мирикарий, тамарисков, роз, ив и т. д. и разными грубыми травами.

Мили через три от места стоянки, мы перешли быстрый, шумный текущий с западных холмов поток, в долине которого, как нам говорили, есть медный рудник, разработывавшийся во времена китайцев. На пути к этому потоку, называемому Кугда [293] Су, мы действительно видели около дороги много оставленных и развалившихся плавильных печей.

Место стоянки, называемое Мозар Ходжа, находится на отлогом берегу, над которым господствует голый холм, а у подошвы последнего стоит одинокая гробница в память умалишенного ходжи, погибшего здесь, никто не мог сказать нам, когда, как и отчего. Имя его, как сообщил нам наш проводник, было Султан Шекх Хизамуддин, прозванный Давана, что значит «умалишенный». Он умер во время экспедиции против неверных для распространения между ними ислама, а именно вверх по Сугатлик Джинге. На следующий день мы прошли шесть миль до Дубы, где пробыли день, именно 28 мая. Мы перешли реку и направились вверх по ее правому берегу прямо на юг, затем, перейдя приток ее с востока, расположились лагерем на луговой площадке в углу слияния рек, где берега их окаймлены ивами. Высота этого места составляет приблизительно 10,000 футов.

Река, текущая с востока, называется Сугат Джилга, а текущая с юга — Тарахил Джилга. Когда мы прибыли сюда, вскоре после 8 часов утра, реки быстро убывали, и перед началом следующего наводнения их можно было перейти, не замочив ног, перескакивая с камня на камень. В 4 же часа по полудни вода ринулась с шумом и ревом и через несколько минут мутный, быстрый поток наполнил, собою все русло от берега до берега. Случилось, что некоторые из членов нашей партии были в это время на противоположном берегу и потому принуждены были заночевать там вокруг разложенного огня, довольствуясь тем ужином, какой мы могли перебросить им через реку при помощи камней.

Дуба — любимое пастбище местных жителей, называющихся пахпу или папу. Это высокое и чрезвычайно красивое племя с чистоарианской физиономией, судя по немногим мужчинам, виденным нами около стоянки. Они были весьма бедно одеты и носили при себе фитильные ружья. Это были первые вооруженные, хотя и не служащие правительству люди, встреченные нами в этой стране; впрочем вообще вид их был весьма скромный и покорный. Они весьма неохотно говорили о себе, и при приближении нашей партии увели свой скот и семьи с нашего пути и следовательно мы видели их очень мало. Они говорили с нашими людьми по-турецки, [294] но я слышал, как двое из них говорили между собою на совершенно особом языке. Во времена китайцев здесь кочевало до пятидесяти семейств, но теперь число их уменьшилось до пятнадцати или двадцати.

Пахпу — наследственные враги своих западных соседей, кунджудов, которые в течение нескольких столетий постоянно делали на них набеги и продавали пленников в рабство в Вохан и Бадакшан. Впрочем, с установлением правления эмира, они пользуются в этом отношении спокойствием.

Процессуально они мусульмане секты шиитов, подобно воханцам и бадакшанцам, но бреют головы, как и обитатели равнины. Они живут разведением скота и возделыванием маленьких хлебных полей в нижних долинах. Кунджудов они называют неверными и в то же время описывают как весьма сильный и красивый народ, носящий длинные локоны и говорящий на языке, непонятном для вакханцев, а не для них. Кунджуды живут, как говорят, в четырнадцати днях пути к западу от пахпу, по ту сторону одного рукава реки Ярканд, текущего по долине к югозападу от Тарахильского ледника.

Из Дубы мы отправились в Гурунудж Калди, отстоящий на десять миль. Дорога шла к юговостоку вверх по реке Тизнаф, которую нам пришлось перейти в самом начале пути и затем еще три раза, да кроме того перешли еще два ее западные притока. Ложе реки загромождено большими гранитными валунами, отчего переходить ее в брод было затруднительно. Зимой ходят по льду, что гораздо удобнее.

В Гурундж Калди, что значит «Рис оставлен позади», (в память местного предания, по которому одна партия купцов, обращенная в бегство внезапным наводнением река, принуждена была оставить варившийся для ужина рис), мы расположились лагерем на дернистом склоне с несколькими сурковыми норами и несколькими топкими источниками. Высота этого места составляет приблизительно 11,900 футов. По дороге сюда растительность была вообще скудна, даже на берегу реки.

Следующая наша стоянка была в Чирах Салди, «Задутая лампа», названном так вследствие местных ветров и отстоявшем от предыдущей стоянки на четырнадцать миль. Дорога шла к юговостоку вверх по реке, текущей здесь по широкому [295] каменистому руслу. Через четыре мили река раздваивается; одна из рек течет с югозапада, другая с юговостока, с водораздела Тограсу, данника Каракаииа, который мы переходили здесь в первый раз.

Миль через десять мы миновали Киргиз Там, разрушившийся аванпост, построенный здесь некогда для защиты дороги от кунджудских разбойников. В этом месте река огибает один отрог, через который впрочем есть тропинка, если руслом пройти нельзя, и поворачивает направо, после чего русло расширялось еще более и было покрыто пеленою из твердого снега, под которою река разделялась на четыре или на пять потоков.

Дорога наша шла по краю этого снега и в точке соединения двух рукавов реки мы достигла места стоянки. Южный рукав течет с Янги Давана, а югозападный из Торахильского ледника. Высота места приблизительно 14,200 футов. Мы расположились здесь лагерем на покрытой голышами площадке среди тощих порослей тамарисков

Следующая наша стоянка была за двенадцать миль в Кулане Улди «Дикая лошадь пала». Дорога шла по извилистой и узкой рытвине вверх к Янги Давану или «Новому Проходу». У подошвы подъема, который крут, глинист и покрыт валунами, но не длинен и не труден, есть боковая рытвина, ведущая на снежный хребет, находящийся с западной стороны. По обеим сторонам прохода мы видели много снежных золотых подорожников и розовых зябликов, искавших себе на тропинке какой нибудь пищи. Мы достигли гребня прохода через четверть часа после того, как вышли из места стоянки. Высота его приблизительно равняется 15,800 футам, и с вершины его открывается широкий вид на северозапад, где взору представляется несколько высоких снежных масс. В других же направлениях даль заслоняют высокие соседние хребты. Спуск на протяжении первых трех или даже менее миль легок и идет по землистому и каменистому рву; но затем он вдруг соскальзывает в глубокое узкое ущелье, которое, как оказалось, заперто небольшим таявшим ледником. Чрезвычайно крутая и скользкая тропинка шла то по льду, то по узкому выступу скалы, по которому едва могла ступать лошадь, то через маленькие речки, текшие по бороздам на поверхности таявшего льда. Там и сям на льду была большие задерживавшие нас на пути трещины. Местами расстояние между боковыми скалами [296] было футов в двадцать. Вверху скалы эти громоздилась крутыми утесами, тень которых делала проход чрезвычайно мрачным. На льду мы нашли пять недавно павших лошадей, у одной из которых были вырезаны на крестце куски мяса, и миновали шесть или семь живых, которые стояли на маленьких выступах под скалами и не могли двинуться ни взад, ни вперед. Несчастные создания, очевидно, были предоставлены смерти, так как с них снята была вся сбруя и вид их был совершенно отощалый. На этих лошадях был привезен провиант для нашего лагеря.

За этой массой льда, которая, как нам говорили, должна была исчезнуть совершенно в следующем месяце, хотя теперь она наполняла собою ущелье на протяжении почти двух миль, мы вышли в плоское, покрытое булыжником русло с легким склоном и перпендикулярными берегами из конгломерата. Мы направились по нем и, пройдя несколько миль, вышли в долину реки Ярканд, перешли последнюю, затем, повернув к востоку, направились вверх по ее течению и через милю остановились лагерем в тамарисковых зарослях.

Здесь ложе реки кажется совершенно ровным и имеет в ширину до полумили, а низкие берега его поднимаются постепенно с обеих сторон вплоть до холмов. Высота места здесь равна приблизительно 12,650 футам.

На следующий день, 1-го июня, мы прошли вверх по реке до Кук Ат Ахзи («Рот синей лошади»), т. е. пятнадцать миль. Там и сям нам приходилось пересекать большие поля твердого снега и обширные поросли тамарисков, мирикарий, а также несколько раз переходить реку вброд.

Горы по обеим сторонам состоять из шифера и сланца, достигают значительной высоты и совершенно голы. Приблизительно на половине пути мы перешли югозападный приток река и вверх по его течению видели ледник. Далее, с противоположной стороны реки мы перешли сухое русло, наполненное гранитными валунами, принесенными повидимому с высокой, увенчанной ледником, горы на северовостоке. Подъем на этом пути весьма постепенный и даже едва заметный. Высота места стоянки была, приблизительно, 12,870 футов. Здесь мы нашли остов дикой, только что павшей лошади, которую и ели дикие звери. После полудня в нашем [297] лагере произвела некоторое смятение проскакавшая мимо живая дикая лошадь.

Погода была пасмурная и ветренная с дождем при закате солнца и снегом впродолжение ночи. Наши следующие две станции были в Кашмир Джинге через двадцать шесть миль и Каналанге через двенадцать миль вверх по течению реки. Через две мили от Кук Ат Ахзи мы проехали мимо развалив одного аванпостного форта при устье долины, ведущей через более восточный гребень к Шахидулу, отстоящему отсюда на два дня пути. За этим фортом мы повернули к югу и, пройдя длинной полосой тамарискового кустарника и трав, вошли в ложе реки, называемое Киргиз Джангал и служащее любимым летним убежищем этих кочевников. В Кашмир Джинге прошла над лагерем буря с громом и градом.

В Капаланге мы расположились лагерем в углу соединения двух рек, среди порослей простиравшихся на несколько миль к обе стороны долины. Здесь на следующий день, т. е. 4-го июня, мы простились с нашила яркандсками товарищами, юзбаши Таш Ходжей Беем и Кокьярским с их маленькою свитою. Их услуги были для нас как нельзя более полезны, и мы в знак признательности за это подарили им кое-что на намять, а также просили их благодарит дадкваха за столь обильно заготовленные для нас припасы, после чего они отправились в обратный путь, чтобы оказать такие же услуги партии полковника Гордона, шедшей тем же путем. Мы же двинулись снова вверх по реке, стекающей с водораздела Каракорума. В Актаге за двадцать миль, мы вышли на нашу прежнюю дорогу и встретили своих старых друзей бготов, приветствие которых «Джо! Джо!» мы приняли с тем чувством удовольствия, которое вызывается возвращением к испытанным друзьям. С ними было множество припасов для нас и около ста пони. Миль через пять от места стоянки, на протяжении которых мы перешли реку раза три, ложе ее оказалось наполнено твердым снегом, продолжавшимся на всем остальном пути и оканчивавшимся всего за несколько сот ярдов от Актага.

Из Актага мы направились к Брангтсе, у подножия подъема к Каракорумскому проходу, перейдя который мы наследующий день расположились лагерем в Даулат Бей Ульди. В проходе было много тающего снега, водою которого была пропитана почва по [298] обеим сторонам его. Около утоптаной тропинки, а местами и на самой тропинке скот наш проваливался в грязь по колено и вообще на всем пути шел с трудом, ибо смесь булыжника с глиной была так же мягка, как только что вспаханное поле после дождя, но только еще глубже.

Выступив из Даулат Бей Ульди, оставили в правой стороне непроходимую в это время, вследствие наводнения, Кумданскую дорогу и направились к югу чрез Дапсангское плоскогорье к стоянке Буртси, отстоящей от Даулат Бей Ульди на 26 миль.

Плоскогорье поднималось перед нами обширной выпуклостью и мы достигли его, перейдя длинный косогор и болотистый овраг мили через полторы по выходе из лагеря. Овраг этот несет воду с восточной части Даулат Бейского плоскогорья в реку, образуемую ручьями, стекающими с высот западной его части у Каракорумского прохода. Пройдя проход, мы расположились лагерем на одном из этих ручьев, соединяющемся с Шайоком при Гиаптанге. Перейдя овраг, мы пошли вверх но стекающей в него замерзшей реке и, взобравшись на Дапсангское плоскогорье, оказались действительно на «крыше мира». Кругом были хребты гор, из которых ни одного не было ниже двадцати тысяч футов, на западе же два пика были гораздо выше, хотя издали они казались ниже нас, так как вся земля образовывала склоны во все стороны. Куда мы ни смотрели, небо оказывалось под нами и весь мир, уходя постепенно вниз, терялся наконец из виду. Нам казалось, что мы были подняты над вселенной и теперь спускались к ней. Оставленный позади Каракорум представлялся простым возвышением на волнистой поверхности этой местности, горные же цепи впереди нас и по сторонам, казалось, напрягали свои силы, чтобы стать на одном уровне в нами.

Это было необыкновенное зрелище, которое не могло легко изгладиться в памяти, так как было запечатлено воспоминаниями чрезвычайной пустынности, безмолвия и суровости негостеприимного воздуха.

При переходе этого самого плоскогорья, высота которого над морем составлять 17,500 футов, достойный товарищ, д-р Столичка, почувствовал то расстройство жизненных отправлений, которое окончилось его смертью в Мурчи, двумя станциями далее.

Плоскогорье Дапсанг имеет около восьми миль в поперечнике [299] с севера к югу, и представляет волнистую поверхность, губчатая почва которой состоит из пропитанной солью смеси глины и гравия. Когда мы переходили его, на нем оставалось уже весьма мало снегу, а тропинка была усеяна костьми и скелетами павших животных, хотя впрочем не в большей мере, нем во многих других местах. Когда мы поднимались к плоскогорью, нам перешла дорогу антилопа, а на самом плоскогорье мы видели несколько маленьких стай сибирского тетерева (syrrhaptes), которых я убил несколько штук накануне при переходе через Каракорум.

Спуск с плоскогорья идет по крутому рву в глубокую, извилистую пропасть с нависшими высокими утесами красной глины и конгломерата. Проход в ней очень крут и узок и идет через мутный поток, наполняющий русло такой же красной водой, как и почва, по которой он протекает. Через шесть минут мы вышли из итого ущелья и, следуя его потоку, вошли в расширяющееся русло реки, которое открывается в другое, еще более широкое, русло, идущее с северозапада. Мы вошли в него около стоянки, называемой Кизиль Ланчар, милях в шести от плоскогорья.

Горы здесь по обеим сторонам весьма высоки и представляют длинные склоны из нагроможденных обломков, которые иногда приводятся в движение каменными обвалами сверху. В Куиль Ланчаре русло реки было усеяно большими, не давно скатившимися с вершин камнями, которых до время нашего перехода не упало, к счастию, ни одного.

Затем мы направились к юговостоку, вниз по течению широко разлившейся реки, которую мы несколько раз переходили по покрытому голышами дну, и миль через десять расположились лагерем в Буртси на выступе над речным берегом. Высота этого места равна приблизительно 15,660 футам. При спуске один из наших кули, переходя реку ниже Кизиль Ланчара. оступился и был тотчас же унесен потоком.

На следующий день мы дошли до Мурчи, т. е. прошли двенадцать миль. За этим местом, против увенчанной ледником горы, дорога круто поворачивает с юга к югозападу, а затем к западу, следуя весьма по диким извилистым ущельям. Путь здесь труден; несколько раз приходится переходить реку, обходя быстрины и скалы по крутым тропинкам, немногим более удобным, чем тропинки, протоптанные козами, на покрытых обломками [300] склонах выступов по обеим сторонам стремящегося вниз потока.

Горы состоят из кварцевого известняка, как и Кумбанские, и представляют на верхних склонах много пещер: промежутки же между их отрогами заняты маленькими ледниками. На протяжении последних пяти или шести миль пути река представляла, уже пенящийся поток, с шумом разбивающийся о скалы, которыми наполнен темный, глубокий и узкий проход. Переход возможен только в одном или в двух местах, но и то затруднителен в это время года вследствие половодья, а зимой — вследствие снегов

В Пурчи, высота которого над уровнем моря составляет приблизительно 14,800 футов, река принимает с запада другое русло (в котором мы расположились лагерем), как раз около того места, где она проходит через глубокое горное ущелье. Дорога здесь идет через высокую террасообразную площадку, которая вдается в угол соединения рек, и на которой есть остатки одного, некогда весьма крепкого, бруствера, который тянется и вверх, и вниз, и поперег склона, оканчиваясь на краю утеса, обрывающегося прямо к реке. Этот бруствер, подобно тутиаалакскому, был построен лет четыреста тому назад Бот Каионом, т. е. «губернатором» Нубры, называвшегося Суттином, чтобы помешать Мирзе Абабакру в его попытках напасть на Тибет. Но они были разрушены лет пятьдесят спустя преемником Абабакра, султаном Саидом.

Погода в Мурчи была пасмурная и холодная и на следующий день, 9-го июня, когда мы отправились в Схер Брангтса, отстоящий отсюда на десять миль, шел сильный снег, который задержал нас там на целый день. Но впоследствии оказалось, что погода эта была весьма благоприятна, ибо, оставляя в стороне неудобства и трудности, сопряженные с нею, она делала проход вверху более безопасным, чем он бывает при приятном и сильно действующем на ледники солнечном свете.

Дорога наша ввела верх по руслу к западу, и через две мила мы миновали место стоянки, называемое Чопгташ, т. е. «Большой Камень», и представляющее лужайку вокруг большой каменной глыбы, лежащей в седлообразном водоразделе прохода. Через пять миль далее мы спустились по крутому берегу в глубокое, [301] наполненное снегом, русло и, перейдя его по такому же крутому подъему, выбрались на тропинку на противоположной стороне, затем, повернув к югу, пошли вниз по направлению этого русла до соединения его с рекою Шайоком, приблизительно из милю ниже Бранктсайского брода.

Здесь мы были встречены мистером Джонсоном, у которого было приготовлено несколько лодок для переправы нашей через реку в случае половодья и который ждал нашего прибытия с небольшим отрядом бготсках кули и некоторым числом яков и лошадей для переправы через Сахер. Между прочими выражениями привета, доказывавшими, что мы возвращаемся на британскую территорию, были запасы шампанского, хереса и других напитков, жестянки с разными европейскими деликатесами и пр., присланные любезным и предусмотрительным магараджей, чтобы подкрепить нас после трудностей пути через проходы.

Мы нашли, что вследствие начавшейся холодной погоды вода в реке убыла и потому мы перешла се сравнительно легко, хотя один несчастный кули был снесен водою и утонул подобно своему товарищу, погибшему близь Буртси.

Далее мы пошли нашим прежним путем через Сахерский проход и Тутиалак к заселенной долине Нубра. Мы вошли в нее около Чанглунга, свежая весенняя зелень которого и пояс песков и скал делали его похожим на вделанный в серебро изумруд. Ледника Сахера мы прошли в снежную мятель и потому не могли видеть снова той величественной картины, которая оставила по себе столь живые воспоминания. Вместо же шумных потоков и разрушительных лавин мы испытали лишь снежные вьюги и холодные ветры.

В Чанглунге, увидав перед собою населенный мир, мы отогнали от себя воспоминания о пустынных плоскогорьях с их суровостью, и в прекрасных долинах Нубры и Шайока снова почувствовали себя среди друзей, находя свободу и откровенность вместо того, что было остановлено нами позади. Из Чанглунга мы направились через станции Панамика и Тагар в Сатти, по счастливой и плодородной долине во всем блеске ее весенней зелени. В Сатти мы уклонились от прежнего пути и, продолжая идти вверх по течению Шайока, через двенадцать миль свернули с его русла вправо, и, поднявшись по окраине высокой горы, через [302] семь следующих миль расположились лагерем г. Диггаре, незначительной деревушке, стоящей на высокой горной террассе, посреди которой течет живой и светлый горный поток. Высота этой террасы составляет приблизительно 12,900 футов. Перемена места сильно повлияла на некоторых членов нашей партии, вызвав у некоторых симптомы сильного изнеможения. Это чрезвычайно дикое место окружено с трех сторон высокими горами, а четвертою стороною обращено к низким отрогам, скрывающим собою Шайокскую долину.

Скот наш также хворал здесь, и три штуки пали, оттого что поели диких, растущих около дороги, трав, между которыми я заметил особенно много hyosciamus.

В этом месте, близь деревни есть гигантская фигура Чамбы, подобная той, которую мы видели но дороге из Шарголы в Карбо. Она изваяна с восточной стороны огромной одинокой гранитной глыбы, а перед нею находятся развалившиеся стены хижины, построенной, очевидно, чтобы скрыть изваяние от глаз всеразрушающего неприятеля.

На следующий день, 17-го июня, мы отправились в Лех, отстоящий отсюда да двадцать четыре мили. Мы вышли из деревня тропинкой, извивающейся по неровной пустыне, усеянной всюду крупными гранитными валунами, и пришли к болотистому месту среди высоких, голых, скалистых гор. Перейдя это болото, между торфяными топями и гранитными массами, через шесть миль, мы прибыли в нескольким хижинам, расположенным у нижнего конца длинной поднимавшейся к проходу рытвины. Земля была покрыта весьма опасным для скота снегом, так как по сторонам тропинки под его мягкой пеленой скрывались острые камни. Еще через шесть миль, мы достигли прохода в 17,600 футов высоты, где сошли с лошадей и уже пешком спустились по весьма крутой, извилистой тропинке к нескольким хижинам на противуположной стороне. Затем спустились по долине к деревне Саббу, а потом, повернув по песчаному склону к западу, прошли чрез ущелье гранитного хребта в бассейн Леха. Здесь дорога поворачивала к северу и поднималась вверх но склону к городу.

На третьей или четвертой миле пути мы были встречены капитаном Моллой, британским союзным коммиссаром в Лехе, и несколькими местными купцами. Их приветствия были первыми [303] признаками цивилизации, свободы и порядка, к которым мы возвращались. Мы прошли через маленький город к находившейся за ним резиденции, где мы должны были расположиться для отдыха.

Когда мы выехали на базар, посланник был встречен военной стражей из форта, с левой стороны раздался салют пятнадцати ружей. Крыши и балконы вдоль нашего пути были полны татарскими жителями, приветствовавшими нас обычными криками «Джо! Джо!» со свойственным добродушием.

Мы чувствовали, что все трудности были теперь позади нас и что мы опять вернулись к безопасности, свободе и справедливости. Но никто не был так рад этому возвращению, как наши индийские спутники, оказавшиеся снова на пороге своих родных жилищ и с радостию сознававшие, что они не находятся под властию деспота.

Я же лично, с приближением конца нашего путешествия, смотрел на перемену с совершенно другой точки зрения. Я мысленно пробегал страны, находившиеся вне пределов наших индийских владений с этой стороны, а также страны с западной их стороны, и, сопоставляя их прошлую историю и теперешнее положение с последовательным ходом событий, весьма скоро вывел указания относительно будущего. Мне было суждено совершить путешествие по странам по ту сторону западной границы нашего Индийского государства, а теперь я видел несколько стран лежащих к северу от него, наконец, хотя в очень ограниченной мере, я знаком и с областями лежащими на северозападе, так как пользовался таким положением на северозападной границе, которое представляло всего менее затруднений для изучения местности. Таким образом, основываясь на личном наблюдении и на многолетнем внимании к предмету, я весьма легко понимаю, почему все вторжения в Индию были с запада, откуда бы ни шел завоеватель. Я убежден, что если бы страны по ту сторону нашей западной границы были подобны тем, которые находятся с севера, то истории никогда не приходилось бы упоминать ни об одном из тех нашествий, которые со времен Александра до времен Надира составляют великие эпохи в различных хрониках Индии. Кроме того, я убежден также, что если бы географическое положение было обратное, т. е. если бы западная граница была [304] такова как северная, и наоборот, то все вторжения следовали бы северным путем, а не западным.

Мусульмане в Индии группируются в три большие этнические отдела: арабов, патан, моголов и сейков. Под последними разумеются все обращенные в ислам местные племена, а под первыми — различные победители Индии. Они могут быть сравнены с норманами, датчанами и саксами нашей собственной истории, между тем как галлов изображают сейки. Не смотря на то, что они живут совершению в разных местах, все эти народы-победители вошли в Индию одним и тем же путем. Действительно, все вторжения в Индию, которые нам известны, до времен Надира, следовали одним и тем же путем через Кабульские проходы, и были успешны благодаря содействию горцев, которые всегда становились на сторону нападающих, которым страна их была совершенно открыта. Сопротивление для них было невозможно, союзничество же с нападающими обещало блистательные успехи на обширных полях богатых индийских владений. Ничто подобное, как доказала история, невозможно на северной границе, потому что там условия совершенно обратные. Земли горцев здесь открыты нападениям с юга, с севера же защищены естественными барьерами.

Доказательством действительности этих барьеров служит уже тот факт, что путем этим пренебрегали даже для торговли или ближайших сообщении с родной страной во время цветущего периода Моголской Империи в Индии.

Даже авганцы, эти смелые и предприимчивые купцы — воины, которые влечении нескольких столетий сряду снабжали рынки Центральной Азии товарами южных стран, предпочитают трудности проходов Сулиманского и Гинду-Куша с их разбойничьими шайками, хищническими племенами и бесконечным лихоимством шаек сборщиков пошлины, более ужасным естественным препятствиям на грозящих смертью высотах и пустынных плоскогорьях Тибетских гор. Скажу более — даже самые щедрые траты и всякое покровительство со стороны верховного правительства не дали результатов. соразмерных с употребленными средствами для возвышения торговли в этом направлении. Я не сомневаюсь, что если бы взвесить сумму всех трат на ярмарки, торговые коммиссионерства, миссии и пр. втечение последних десяти лет и барыш [305] от всей торговли через тибетские проходы за то же самое время, то взаимное отношение цифр подтвердило бы неудобство этого горного пути.

Вопрос этот имеет весьма большое значение для нас в Индии, к югу от этих великих преград, благодаря связанным с ним матерьяльными интересам, в особенности при виде постоянно разростающегося господства России на обширном пространстве к северу от этих преград. Успехи России в степях, лежащих к северу от гор, служат как бы повторением наших успехов не в особенно давнее время на полуострове к югу от них.

Сила, бывшая нашим правом — мы не должны забивать этого — относительно арианских пародов на юге является точно таким же правом у России относительно татарских народов да севере. Она, в свою очередь, приносит родственным племенам благо цивилизации в замен ужасов варварства и, подобно нам, имеет целью благосостояние, спокойствие и свободу своих подданных согласно со своими установленными формами правления.

Единственная разница состоит в том, что Британия на юге уже совершила свои победы и достигла полной силы вследствие долгого господства, между тем как Россия на севере еще растет и не вполне созрела.

Подобно тому, как Сетледж и Инд не могли послужить нам границей на равнинах Индии, так точно нельзя рассчитывать чтобы большие реки татарских степей послужили границей для России на равнинах Центральной Азии. Как мы на юге должны были двигаться вперед до гор и иметь верховное влияние на князей по сю сторону великого водораздела материка Азии, этого великого рубежа между ее северными и южными странами и нациями, так точно и русских должна двигать та же сила, пока они не займут подобного же положения с северной стороны.

Многое можно было бы еще сказать относительно этого чрезвычайно интересного и важного предмета, но изучение его не входит в программу моего сочинения, и потому я удовлетворюсь тем немногим, что было здесь сказано, напомнив только читателю, что предзнаменовываемое сближение границ двух великих христианских держав в Азии не должно считать отдаленным, если только движение России по направлению к сказанной границе не будет [306] остановлено чем нибудь, непредвиденным, как это ни невероятно. Что же касается нас, то мы должны надлежащим образом ценить свое собственное положение у этой соединительной границы, охраняя свои собственные права и уважая права соседа. Если мы в этом отношении захотим быть такими, какими мы должны быть, то мы протянем через проходы руку нашему северному соседу и вместе со всем остальным христианским миром пожелаем ему успеха в его цивилизаторской миссии в величайших гнездищах азиатской несправедливости.

Мы пробыли в Лехе несколько дней и намеревались выступить 22 июня, но в ночь прибыл нарочный от полковника Гордона с печальным известием, что в Мурги 19 числа умер д-р Столичка и что его тело несут для погребения. Эта грустная новость сильно потрясла нас, так как наш умерший друг и товарищ заслужил наше уважение не только своими высокими научными познаниями, но и вообще всеми своими добродетелями.

Тело его прибыло 23 числа после полудня, и мы могли по крайней мере отдать последний долг останкам того, кем мы привыкли восхищаться, горько оплакивая потерю.

На следующий день мы снова отправились в путь и прибыли в Сриннагар 6-го июля, пользуясь на пути еще большею помощию и вниманием, чем когда шли здесь в прошлый раз. Действительно, такое множество людей и скота было отвлечено от обычных занятий для услуг посольству, что ежегодно стекающиеся в стране туристы были на время стеснены в своем движении.

На пути от Сона Марга (где со времени нашего прохода в прошлом году было построено кашмирскими властями несколько новых домов для британских коммиссаров) мы видели несколько семейств, задержанных на месте за недостатком средств переправы. Мне было не столько жаль искателей приключений, сколько тех несчастных, которых в течении шести месяцев в году заставляют служить им, а в данном случае — нам.

Из трех или четырех сот европейских туристов, странствующих по стране ежегодно втечении шести месяцев, никто не позаботится никогда о средствах переправы и все они пользуются в этом отношении средствами самой страны. Таким образом выходит, что для тасканья с места на место их багажей ежегодно втечении полугода бывает отвлечено от домов и полей до [307] шести тысяч человек. He многие понимают, на сколько это обременительно.

Из целых сотен английских служащих и их семейств, которые в течение шести месяцев каждого года посещают кашмирскую территорию и пользуются гостеприимством магараджи, весьма немногие оценивают надлежащим образом те выгоды и привилегии, которыми они пользуются во владениях этого самого гостеприимного из всех индийских князей.

Злоупотреблять местной администрацией Кашмира и всеми способами притеснять и развращать ее вошло в обычай. Не буду говорить — справедливо это, или несправедливо, но не могу не заметить, что из всех кричащих против властей этого подчиненного государства, весьма немногие, если только есть такие, понимают участие, принимаемое ими самими в том стеснении, на которое они жалуются.

Я прожил в долине по делам службы сезон 1869 года и имел полную возможность узнать влияние нашего ежедневного нашествия сюда на народ, а также впечатление, производимое нашим поведением на иностранцев, стекающихся в столицу по торговым делам из всех соседних стран с севера, востока и запада. Люди эти уносили с собой об англичанах мнение, составленное по тому, что они видели в Кашмире, и разносили его как характеристику нации по городам Афганистана, Туркестана и Тибета. Я видел также все выгоды и привилегии, которыми мы сами пользуемся в стране и которые мы, по нашему предположению, доставляем ей, и убежден, относительно последних, что они перевешиваются сопряженным с ними злом.

Здесь не к чему входить в подробности; довольно будет сказать, что сотни странствующих здесь независимо друг о г друга европейцев требуют неусыпной деятельности со стороны властей и содержания весьма большого числа полицейских чиновников, смотрителей, клерков и др., чтобы обеспечивать их безопасность, исполнять их требования, доставлять им средства передвижения, провизию и пр. и пр. во всех частях скудно населенной и дико-гористой местности. На сколько все это делается хорошо — доказывает тот факт, что никогда не бывает слышно случаев грабежей, оскорблений или нападений.

По моим собственным сведениям и наблюдениям, я могу [308] утверждать, что ни в какой другой известной мне части Индии (а я путешествовал по трем президентствам), ни даже в территории нашей собственной администрация, европеец не пользуется такими усердными услугами и безопасностью и нигде не чувствует себя более свободным, как в Кашмире.

Однако, не смотря на эти факты, мы слышим постоянные крики против правителей этой страны, и местная английская пресса смеется над их промахами гораздо более, чем можно допустить в данном случае, забывая их права на наше снисхождение. Наше поведение относительно Кашмира не проходит незамеченным в соседних государствах и в то время как Кабул и Непал грозят пальцем, говоря: «берегись! не впускай европейца», — другие, менее независимые, подмечают наше дерзкое обращение с Кашмиром и сравнивают его с теми скромными словами, с которыми мы обращаемся к его соседям.

Для нас, возвращавшихся из независимого государства Кашгара, перемена в обращении с нами была замечательна и не менее замечательно было то, как скоро мы почувствовали себя снова господами страны. У индейцев не проглядывало того чувства собственного превосходства, которое принимают обыкновенно татарские официальные лица в их вежливом обращении с тем, кого они хотят почтить. Мы нашли здесь радушную готовность предупредить всякое наше желание, старательную заботу о том, чтобы удовлетворить все наши нужды, и, конечно, благодаря этой внимательности к нам, возвратилось сознание того, что мы служим верховному правительству, и мы почувствовали себя как дома, среди своего народа. Перемена при переходе с чужой территории на британскую была полная и в других отношениях, и я в третий раз мог на практике познакомиться с относительными достоинствами правлений по ту и по другую сторону границы.

По ту сторону граница господствуют беспорядок, притеснение и деспотический каприз. Естественные произведения почвы не разработаны, торговле приходится бороться за свое существование, а общество погружено в варварское невежество. По сю же сторону вы находите порядок и установленный закон. Земля обработана, торговля деятельна и народ идет вперед по пути прогреса. При таком различии влияний цивилизации и варварства, может ли кто нибудь не желать угнетенным государствам Центральной Азии [309] благ хорошего правления, получат ли они их с севера или с юга, или с обеих сторон в справедливой пропорции?

В Сриннагаре представляющиеся вам жизнь и деятельность, богатство в благосостояние, свобода и удовольствие — кажутся чем то великим до сравнению с тем, что было по ту сторону проходов. В качестве гостей магараджи (его высочество был в то время в своей зимней столице Джамму), мы несколько дней пробыли в Ранбир Бахе и встретили здесь г-на Шау, направлявшегося в Кашгар в сопровождении д-ра Скулли и отряда проводников. Затем я сопровождал посланика до Мурри.

Мы отправились в путь 7-го июля и проехали в лодке до Барамуллы, а отсюда с нарочным «dooly dak» в Мурри, куда прибыли 12-го июля; выехали же отсюда в прошлом году 18-го числа того же месяца.

Остальная часть партии следовала обыкновенным путем, и в надлежащий срок посольство было распущено. После нескольких оффициальных докладов, все члены его рассеялись по разным провинциям.

КОНЕЦ

Текст воспроизведен по изданию: Кашмир и Кашгар. Дневник английского посольства в Кашгар в 1873-74. СПб. 1877

© текст - ??. 1877
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR - Иванов А. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001