-

Две поездки в Кашгар с караваном купца Кузнецова.

(перевод с татарского.)

В виду возникающих торговых сношений России с Джитышаром, считаем не лишним привести рассказ о тех притеснениях, которым еще недавно подвергались наши торговцы в Кашгаре. Рассказ этот может всего лучше убедить в необходимости заключения обязательного для Якуб-бека торгового договора, которым бы гарантировалась свобода и безопасность наших купцов в городах, подвластных Якуб-беку. Договор этот, как известно, заключен 21-го мая, командированным для этой цели в Кашгар подполковником бароном Каульбарсом.

Приведем рассказ татарина Ахмеджанова о его пребывании в Кашгаре:

«6-го августа 1869 года, мы на 17-ти верблюдах, навьюченных чаем, отправились из Нарына в Кашгар, не имея вожака, знающего дороги; не взяли мы вожаков потому, что надеялись на пути встретить аулы кара-киргиз, которые и могли указать нам дорогу. Но оказалось на оборот: мы никого не встретили на пути и по необходимости, возложив надежду на одного Бога, отправились по той дороге, которая казалась нам лучше и прямее. Мы избрали путь через перевал Таш-рабат и возвышенности Тургаты, достигли сопки Той-тюбе, где встретили трех всадников, сторожевых сипаев Якуб-бека. Они подъехали к нам узнать: откуда мы идем, куда и зачем? Я объяснил, что мы алматинские, русские купцы, идем с караваном торговать в Кашгаре. Сипаи посоветовали нам остановиться ночевать, уверяя, что далее кормов не будет, и один из них отправился донести пограничному начальнику о нашем приезде.

Через час после его отъезда, прибыл к нам юз-баши Магомед-Керим с десятью всадниками. После обычных приветствий о здоровье, он расспросил подробно: что мы везем, сколько у нас чаю, лошадей, верблюдов и людей и как кого зовут; все это он записал и приказал нам обождать два дня, пока он донесет о приезде нашем Якуб-беку и получит ответ.

Мы прождали шесть суток и только на седьмой день получили ответ, в котором выражалась заботливость о нашем спокойствии. Так напр., нам передавалось, что дорога чрез курган Чакмак, весьма дурна, камениста и залита водою; Якуб-бек не желал, чтобы мы, его гости, потерпели неприятности, а потому предлагал возвратиться обратно на горную теректинскую дорогу, которая, по его словам, вполне безопасна, и по ней уже идти далее, в Кашгар. Впоследствии оказалось, что дорога, по [***] которой мы шли, была очень хороша, а указанная нам дорога весьма трудная; мы, конечно, последовали указаниям Якуб-бека, возвратились обратно и до перевала Теректинского шли шесть суток. На перевале выехали к нам на встречу пять джигитов, для конвоирования нашего каравана, и доставили в курган Исты, не дозволяя нам дорогой ни с кем разговаривать.

В этот курган приехал к нам бек-Тюря-ходжа, со ста джигитами; войдя в кош мой, он напился чаю и снова стал расспрашивать: откуда, куда и зачем мы едем. На ответ мой, что мы русские купцы, едем из Алматов торговать в Кашгаре, он заметил, что русские купцы ездят не торговать, а собирать сведения о соседних землях и вообще имеют дурные цели. На это я просил, чтобы он прекратил подобный разговор, неприличный для торговца, и лучше рассказал бы о ценах на разные продукты, товары и прочее, потому что нам ни до рек, ни до гор надобности нет; мы пришли продать свой товар и накупить у них товару. Затем Тюря-ходжа-бек, переписав все, что мы имели, и записав имена людей, уехал обратно. Он приказал нам дожидаться распоряжений, оставив, для присмотра за нами, четырех сипаев.

В ожидании разрешения Якуб-бека, мы прожили в бездействии 17 суток. Местность, на которой построен курган, каменистая; кормов совсем нет. На семнадцатые сутки было получено от Якуб-бека дозволение идти далее, в Кашгар, но только с двумя работниками татарами; трех же киргиз-работников приказано было оставить в кургане Исты; затем мы с караваном, при двух человеках прислуги отправились в Кашгар и чрез два дня благополучно прибыли туда. Нас ввели в город ночью, вероятно из предосторожности, и поместили в яркендском караван-сарае. Во все время пути при нас находилось трое сипаев для конвоирования.

Здесь мы прожили 60 суток и все это время вас никуда не выпускали; чай и товары наши взяли в казну, заплатив шелками, халатами и армячиной, после чего мы и возвратились обратно в Верный.

Вторая поездка (С караваном купца Немчинова.).

2-го июля 1870 г. мы снова выступили в Кашгар дорогой, ведущей чрез проход Теректинский. Из доходя верст десять до Теректинских гор, мы повстречали караван, вышедший из Кашгара, впереди каравана ехал юзбаши, по имени Али-ахун, с двумя сипаями. Нам не дозволили переговорить с людьми этого каравана, а одного человека, осмелившегося отделиться от своего каравана и заговорить с нами, прибили и прогнали обратно. Эти люди проводили нас до кургана Исты, где уже дожидал нас посланный из Янгишара бекбачею (Бекбача, т. е. сын бека; так народ называет сына Якуб-бека, имя которого Бек-кулы.) юз-баши Мядь-Назыр, с четырьмя джигитами, с чаем и хлебом. Этот юз-баши встретил и приветствовал нас с подобающей важностью, строго расспрашивал о количестве привезенного чая, о числе верблюдов, лошадей и людей; записав все это, он отправил донесение это бекбаче.

На другой день, рано утром, Мядь-Назыр, подняв наш караван, повел по направлению к Кашгару; на каждом ночлеге он заказывал для нас барана и вообще распоряжался, чтобы мы ни в чем не нуждались.

Подъезжая к Кашгару, мы встретили правителя г. Кашгара Алдаш-бека, выехавшего на зиярат (Тоже, что мазар, т. е. могила святого.) называемый Купелыш-ходжа. Он приказал нам остановиться и поместил нас в другом зиярате, называемом Кара-хан-падшах, говоря, что четверг в Кашгаре базарный день, а улицы тесны, и потому можно двинуться в путь не раньше вечера. Действительная цель его была продержать нас до темной ночи, чтобы не дать возможности днем рассмотреть Кашгар.

В городе нам отвели помещение по прежнему в яркендском караван сарае, где я уже стоял и в 1869 году. Здесь нас хотя и оставили без караула, но Мядь-Назыр юз-баши поручил сарайбаши, т. е. содержателю сарая, Садык-ахуну никого к нам не допускать и не дозволять нам ни с кем разговаривать, если же мы будем о чем нибудь просить, то докладывать о всем Рахмед-улле, помощнику Алдаш-бека. На просьбы наши дозволить нам начать торговлю, Рахмет-улла просил немного обождать, и покуда, до разрешения, никуда не выходить. В тоже время послано было к Якуб-беку донесение о прибывшем русском караване на ста верблюдах.

Во время приезда нашего, сам Якуб-бек находился в Аксу, а потому, по приказанию Алдаш-бека и Рахмед-уллы, мы должны были ожидать, пока придет оттуда разрешение нам начать торговлю; через неделю после приезда нашего в Кашгар, взяли с привезенного нами чаю зякет, с сорока — одно место, т. е. пять мест с 200 (Местом называются два столба чая-атбаш, весом 4 1/2 пуда.).

После этого я снова просил Алдаш-бека позволить нам продавать чай; но он дозволил только продать секретно несколько мест чая, чтобы приобрести деньги на необходимые расходы. По этому я ночью продавал по сорока тиллей за место, тогда как базарная цена чая была по 50-ти тиллей; но нам было запрещено продавать по такой цене. Когда мы продали 12 мест, Алдаш-бек снова прислал приказание: не продавать более чаю, а тех, кто явится в сарай, для покупки, отсылать к нему.

Через четыре месяца ожидания, однажды нас позвали в зякетный дом, к Рахмет-улле, который сказал Кериму, хозяину верблюдов каравана, чтобы он отправил верблюдов обратно, а сам остался; мне же он объявил, что я могу продавать чай, и, что на это получено разрешение Якуб-бека. Дня через два после того Рахмет-улла привел ко мне двух купцов аксакалов и, по уговору с ними, назначил таксу: за столб чая атбаша по 20 тиллей; но Алдаш-беку и это еще показалось дорого; он приказал продавать чай не дороже 18-ти тиллей за столб, объявив всем, чтобы дороже этого не платили, под страхом подвергнуться в противном случаи смертной казни и конфискации имущества. После такого приказания, конечно, никто из купцов несмел покупать чай без разрешения начальника.

Затем через два дня я снова был позван к зякетчи Рахмет-улле, который объявил мне, что чай мой, по приказанию Якуб-бека, возьмут весь в казну; на это я отвечал, что они могут купить у меня чай, но что я не могу отдать его иначе, как за наличные деньги, по базарной цене, т. е. по 25-ти тиллей за штуку. Мне не хотели дать более 18 тиллей, и, когда я не согласился, Рахмет-улла ушел с угрозами, ничем однако не порешив дела. Вечером того же дня снова пришел Рахмет-улла и просил отдать чай в казну по 18 тиллей, уверял клятвенно, что отдаст деньги через десять дней; но я по прежнему не соглашался, не смотря на его клятвы и уверения, что он заплатит не товаром, и не золотом или серебром, а красными ярмарками. Я хорошо знал, что он обмазывает и не заплатит ярмарками, а будет платить золотом и серебром, что принесет нам убыток при промене на ярмаки, на которые производится торговля на базарах кашгарских. Тогда Рахмет-улла рассердился и сказал, что я не могу самопроизвольно торговать, и должен делать так как приказано; что он обязан привести в исполнение волю Якуб-бека, и если сначала просил меня, а не приказывал, то этим хотел только показать ко мне свое уважение и доверие. Теперь же, как говорил Рахмет-улла, он и без личного согласия моего исполнит то, о чем прежде просил. На это я сказал ему, что он может взять силою все наши товары, но что добровольно я своего чая не отдам ему.

В ту же ночь, часов в 12, Рахмет-улла пришел ко мне с 25 сипаями и приказал выносить из сарая чай, которого и унесли 64 места. Против такого насилия я, конечно, не мог ничего сделать. При этом Рахмет-улла сказал мне, чтобы остальной чай я продавал, оканчивал свои дела и собирался в Алматы, а не рассчитывал тут долго оставаться; за взятый же в казну чай он обещал заплатить деньги через десять дней.

Хотя я был уверен, что все, сказанное им, было ложь и обман, но, выждав назначенный десятидневный срок, и не получив денег, я однако отправился к нему просить уплаты; на это Рахмет-улла мне отвечал, что о взятом в казну чае донесено Якуб-беку и, когда будет получено от него приказание, тогда деньги мне тотчас же будут уплачены На все последующие мои просьбы он отвечал, что ответа еще не получено; таким образом я прождал целый год.

По истечении года, мне вздумали платить и, вместо обещанных денег — Ярмаков, стали предлагать получить уплату шелком, но я на это не согласился. Тогда позвали лично меня самого, и приказывали получить шелк; на это я сказал им, что они могут снять с меня голову, но я все таки не возьму шелк в уплату. «Не хочешь получить шелком, отвечали мне, так нет для тебя и денег!» Я настаивал на своем и не соглашался взять шелк, говоря, что у нас, [***] в России пуд шелку стоит 50 рублей, они же ставили его, на русские деньги, в 120 рублей. Видя, что я не возьму шелк, кашгарские власти передали его сартам.

Через две недели после того предложили мне получить плату ямбами, называемыми сом-кюмюш и сом-алтун, т. е. из серебра и золота, смешанного с медью, по цене во 125 рублей каждая на русские деньги, между тем как такие ямбы на их базаре ходили в 65 руб. 50 к. Я, конечно, не мог согласиться получить ямбы в убыток себе и снова отказался, напомнив Рахмет-улле его клятвенное обещание уплатить не иначе, как красными ярмаками, что он даже подтвердил мне тогда, когда насильно отобрал мой чай. Я просил или отдать мне тем, чем обещано, или же уплатить золотом и серебром, но по базарной цене, с тем однако, чтобы и взятый у меня чай был сосчитан также по базарной цене. В то время столб чаю на базаре продавался уже по 32 тилля. Наконец просил я дозволить мне ехать самому к Якуб-беку, в Аксу и получить от него личное приказание. Я говорил Рахмет-уле: «зачем мне делают такие притеснения, когда я выполнил в точности все приказания: зякету я заплатил столько, сколько было назначено; не приказывали мне выходить на улицу - я не выходил. За нами присматривали строго — и ничего дурного не заметили».На это мне сказали, что действительно, дурного я ничего не сделал, но таково приказание Якуб-бека.

Жалобы и доводы мои однако никого не убедили; все прочие караваны были выпущены и ушли; оставался один наш, караван. Как мне кажется, кашгарцы делали все притеснения единственно с целью запугать русских купцов и отнять у них охоту приходить с караванами в Кашгар на будущее время.

Наконец начали платить и мне, за взятые товары, спросив предварительно: не состою ли я кому нибудь должным? Я отвечал, что должен только по мелочам и расплачуся сам, больших же долгов не имею; между тем, на самом деле, я действительно, должен был 50 т. тенег (Кашгарская теньга равняется 12 1/2 копеек на наши деньги.) на кашгарские деньги. Скрыл я этот долг из опасения, чтобы людей, которые меня одолжали, не подвергнули наказанию за сношения со мною, а может быть даже — и казни, за содействие русским купцам. Сколько у меня ни выпытывали, как ни запугивали, однако ничего не могли дознаться; я расплатился с моими долгами и возвратился благополучно; поддайся я страху, понес бы большие убытки!

Предвидя вперед все притеснения, я еще за восемь месяцев до отъезда из Кашгара, накупил бязей и нужных для меня товаров, запаковал их в кошмы и сложил на особой квартире, в городе. Для этого-то я и занял у одного кашгарца 50 т. тенег, на которые закупил на базаре, называемом, Хан-арык, 40 т. бязей, а также подрядил возчиков с 82 верблюдами и 11 лошадьми, отдал им задаток и заключил условие, обязавшись заплатить условленную цену по получении от Якуб-бека денег. Возчики также ожидали 8 месяцев и никто об этом не знал; иначе возчики, конечно, были бы от меня отобраны. Благодаря скрытности, я успел окончить все свои дела благополучно.

Думая, что я не успел ничего купить, кашгарское начальство сначала отдало мне половину долга деньгами — ярмаками. Хозяин мой, г. Немчинов отправил со мною в Кашгар подарки: два американских бобра, кусок бархата, золотые и двое серебряных часов. Сначала никто от меня не принимал подарков, а перед отъездом стали просить передать эти подарки бекбаче или Алдаш-беку, уверяя, что так приказал Якуб-бек. На это я отвечал, что хозяин мой послал подарки, для того, чтобы его торговых людей не обижали. Но нам не было дозволено торговать свободно, продержали нас почти два года и товар наш отобрали насильно; по этому я и не нахожу нужным отдавать подарков. Ответом моим сильно оскорбились и все удивились моим смелым речам. Дальнейших притеснений однако не было.

Вечером Алдаш-бек прислал ко мне 15 сипаев, с приказанием: седлать лошадей и вьючить верблюдов для выезда из Кашгара. Нам приказано было тотчас же отправляться. Думая, что этим хотят только застращать и напугать нас, я обратился к старшему из сипаев и просил его сказать правду: действительно ли приказано выпроводить нас в эту же ночь за город? Сипай подтвердил все это. Делать было нечего; мы стали собираться и вьючиться, не имея никаких дорожных запасов, и к полуночи вышли из города, остановились в верблюжьем сарае, где и прожили трое суток, оканчивая свои дела и закупая нужные запасы. Ночью, когда сипаи выпроваживали нас из Кашгара, приехал Рахмет улла и через двери бросил мне 19 ямб серебряных и 9 золотых, сказав бывшим тут сартам, чтобы они были, свидетелями того, как он заплатил нам, долг. Считая отданное им мне серебро, и золото по базарным ценам, оказалось, не доплаченным на русские деньги серебром 833 р. 12 1/2 к.

На другой день розыскали мои товары и возчиков и также выпроводили их за город, причем много дивились, что я, никуда не выходя в течении двух лет, успел однако так много закупить товаров. Все говорили, что если бы дозволено было мне торговать свободно, то я увез бы все у них, из Кашгара. Затем мы направили свой караван по «Чакмакскому ущелью. Конвой из двух сипаев вернулся с Чакмака.

Прикащик Ахметджанов.

Текст воспроизведен по изданию: Две поездки в Кашгар с караваном купца Кузнецова // Туркестанские ведомости, Nr. 30, 1 августа. 1880