Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ЗАЛЕСОВ Н. Г.

ПИСЬМО ИЗ СТЕПИ

С 15 мая по 8 июня.

Мы идем почти безостановочно. Обыкновенно утром, часа в два, раздается около джуламеек пронзительный и довольно неприятный крик, очень похожий на скрип несмазанных колес или крестьянских наших ворот — это подают о себе голос верблюды нашего каравана, которые всегда заранее укладываются вблизи лагеря. Затем, в три или четыре часа, неумолимый горнист пускает свою раздирающую трель на рожке, и напрасно кутаешься в одеяло, под которым так тепло и сладко провел ночь, напрасно жмуришь глаза, стараясь погрузиться в дремоту — ничто не помогает: рог трубит неумолкая, верблюды кричат еще неистовее и через мгновение джуламейка ваша сорвана Киргизом, и вы разом очутились на холодном утреннем воздухе, в самом легком костюме. Тут долее нежиться нельзя, быстро, с каким-то азартом, глотается полутеплый и мутный настой из почерневшего от копоти чайника, еще быстрее все вещи появляются на спине дромадера, раздается начальническое «садись», — и вот весь караван нескончаемой нитью потянулся в даль. Впрочем, такое непрерывное движение каравана совершается только в начале перехода, далее же верблюды большею частию разбиваются на несколько партий и тянутся в три или четыре ряда, и в главе каждого на передовом верблюде усаживается вожак, монотонно [488] покачиваюшийся на спине своего дромадера; к седлу передового верблюда привязывается на длинной веревке другой, к другому третий и т. д. При утренней прохладе, в начале перехода, верблюды делают обыкновенно около четырех верст в час; по мере приближения к месту ночлега, скорость эта уменьшается и под конец не превосходит трех верст; слабосильные верблюды начинают по немногу отставать и таким образом караван наш растягивается иногда версты на три или на четыре, что, в особенности при движении по гористым местам, представляет довольно оригинальную картину. Говоря о караване, нельзя не сказать чего нибудь об его вожаках-Киргизах, в особенности о их пристрастии к русскому костюму. Так, караван-баши, на втором переходе, достал себе откуда-то сюртук из верблюжьего сукна, в роде военного пальто, и круглую пуховую шляпу и был кажется очень доволен своим заседательским нарядом; вожак наших верблюдов, которого все одеяние состояло из рубахи и кожаных шаровар, весьма полезных в походе, променял свой нижний наряд на дырявый китель и на синия козачьи панталоны и теперь с чувством особенного достоинства поглядывает на своих бедных собратий, и конечно окончательно бы возгордился перед ними, еслиб ему удалось еще добыть где нибудь форменную фуражку, в замен общипанной своей меховой тюбетейки.

Рядом с караваном следует и наш конвой. Бодро и весело делают люди эти утомительные, страшные переходы; жар иногда простирается до 33° в тени, переход до 50 верст, а им и дела нет; когда хотите подъезжайте к конвою, вы постоянно услышите или звонкую, забирающую за сердце песню уральских Козаков, с их особенным акцентом, или приятную, но нe бойкую песню пехоты. Не угодно ли вам взглянуть вот хоть на этого приземистого пожилого козачка с небольшой черной бородкой и с самыми плутовскими глазами, — это наш известный песенник, балагур, сатирик, словом, что хотите, уральский козак Ерофей Калинин. Как бы тяжело не было конвою идти, какие бы печальные мысли ни налетали на солдатскую голову, Калинину стоит только сказать слово, чтобы мигом разогнать солдатскую думу-кручину; Калинин разинул рот — и уже вся наша конвойная публика начинает приветно улыбаться и почесывать в затылке, приготовляясь, при первом слове его, расхохотаться не на живот, а на смерть. [489] Нет ни одной солдатской души в конвое, которая бы не знала Калинина, которая бы не подчивала его своей трубкой или сбереженным про случай сухарем; другому солдатику иногда приведется, по своей оплошности, или остаться во время перехода без табаку, или без воды, а у Калинина никогда и ни в чем нет недостатка: он живет на общий счет и распоряжается за свое балагурство чужой кисой, как собственной. Как часто, подъезжая незаметно к конвою, вы делаетесь свидетелем следующей сцены: «эй, Назаров!» или «Иванов!», слышится громкий голос, — «подать Калинину трубку». Вслед за этим раздается залп долго сдерживаемого смеха и потом впереди конвоя рисуется уморительно-важная фигура Калинина, к которому подъезжает требуемый им козак и уже конечно с самыми забористыми корешками махорки. И оживится конвой от этой шутки и пойдет весело, и незаметно отмахает верст пять или десять.

Члены миссии, в самых фантастических пальто и шляпах, обыкновенно тянутся по бокам своего багажа, только изредка, какой нибудь ориенталист или зоолог отделится в сторону, чтобы скопировать какую нибудь надпись на жалком киргизском памятнике или поймать разноцветного кузнечика, которых здесь так много.

Пройдя таким образом более или менее значительный переход и завидя в дали неподвижные пики авангарда, признак близкого ночлега, весь каравана как бы ускоряет шаг и чрез несколько времени достигает какой нибудь речки или солоноватых копаней, где и разбивается лагерь. Мигом становятся джуламейки, закуриваются огоньки, разжигаемые всякой дрянью и через час все члены миссии лежат в растяжку на своих походных кроватях, или попивают горячий, но горький или солоноватый чай; часов в 5 или 6 обед у начальника миссии, под открытым небом; в 8 часов опять неизменный чай, потом зоря, потом сон, изредка прерываемый нескончаемым криком часовых «слушай». И так каждый день, вчера как сегодня, сегодня как завтра....

19 июня.

Наконец-то мы вступили на Усть-Урт. Вот эта знаменитая возвышенность, которой нас так пугали люди, бывавшие в степи, вот эта классическая страна змей, скорпионов и [490] фаланк; кругом голь и гладь, только невыразимо прекрасная синева моря, по берегу которого мы идем, оживляет несколько наш путь, да изредка пробежит сайгак или промелькнет в дали тарпан. Переходы пошли длиннее, пресная вода только в копанях, и то солонцоватая, да и добраться до нее стоит не малого труда, потому что все копани находятся у подошвы Усть-Урта. Трудно себе представить местность более дикую и прихотливую, нежели западный берег Аральского моря: внизу, у самой воды, навалены в страшном беспорядке песчаные бугры и обломки скал, вверху же, над всем этим, высится угрюмый и обрывистый берег Усть-Урта, являющийся то в виде террас, то в виде полуразрушенных стен, башен и замков. Спуски к морю до Усть-Урта почти везде затруднительны и опасны, но за то вид с этой террасы на море восхитительный; в особенности нравится эта местность нашему любознательному доктору П…, которого всегда можно увидеть в шляпе с огромными полями, пробирающегося между скал и камней и отыскивающего скорпионов и фаланк. Высота Усть-Урта над поверхностию моря доходит до 900 и более футов и в южной части подошва его отделяется от воды довольно широкой полосой песчаных бугров и камышей. Вообще, эта возвышенность представляет до сих пор белую страницу в изысканиях наших географов; по своей бесплодности и пустынности, она служит каким-то пугалом даже для людей, не раз бывавших в степи. Благодаря Бога, мы прошли здесь не встретя никаких особенных затруднений; «дорожка ровная», говорили бывало в степи козаки, указывая на Усть-Урт, «что твоя шоссея, проедешь хоть в карете»; и они были правы, мы проехали по Усть-Урту с 23-мя огромнейшими фургонами так, как только проезжает губернатор во время ревизии по своей губернии. После всего этого странно слышать, а еще более читать в сочинениях, пользующихся особенным авторитетом, что следование обоза на колесах через спуски и подъемы Усть-Урта по местным обстоятельствам решительно невозможно 1. Не грех ли нам так мало знать до сих пор свои пограничные земли и повторять голословные показания? Кажется, можно было бы и получше изучить эту [491] возвышенность; средства под рукою: сколько ежегодно направляется по ней караванов из Хивы в Оренбург и обратно, почти ежегодно ходят здесь съемочные и военные партии и не раз уже ходили по Усть-Урту в Хиву наши миссии. Усть-Урт действительно страшен, только не по своим подъемам и спускам, а по трудности добывать воду в копанях и по недостатку корма для лошадей, который почти исключительно состоит из небольшой колючей травы, называемой Киргизами «ибилек».

Н. Залесов.

20 июня.
Бивуак при урочище
Аджибай-Аксуат.


Комментарии

1. Смот. «Очерк торговли России с Средней Азией. Записки Имп. Рус. Геогр. Общ.». Книга X, стр. 109.

Текст воспроизведен по изданию: Письмо из степи // Военный сборник, № 6. 1858

© текст - Залесов Н. Г. 1858
© сетевая версия - Strori. 2021
© OCR - Strori. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1858