-

Странствователь по суше и морям.

С.-П.-Б. 1843. 2 книжки в 12-ю д. л. книжка 1-я 218 стр. книжка 2-я 185 стр.

Не без намерения ставим мы Странствователя подле Описания Бухарского Ханства. Обе книги близки по предмету — как та, так и другая знакомят нас с Азиею. Но Г. Ханыков, в сочинении своем, обращает преимущественное внимание на физическую природу, автор Странствователя останавливает его на людях, населяющих не только Бухару, но Ташкент, Хиву, Афганистан, Лагор и Кашемир. Мастерски, несколькими словами, очеркивает он полудикий быт и необузданные страсти живущего в этих странах человека. Одиннадцать рассказов, составляющих содержание двух книжек Странствователя, исполнены интереса. Рекомендуем их всем любителям приятного, легкого и не пустого чтения, в уверенности, что нас поблагодарят за рекомендацию: когда мы читали эти рассказы — бойкие, увлекательные, дышащие умом и наблюдательностию, нам казалось, что мы беседуем с человеком много видевшим, много испытавшим, слушаем его занимательную, текучую речь — и одушевление этой речи пробуждало в нас сочувствие к лицам, о которых говорит Странствователь. — Много, очень много любопытного в оригинальной жизни азиятца, не обрезанной еще по общей мерке нашей жизни. Вот как описывает Странствователь кочевку киргизского аула (кн. I. стр. 62).

«Пестра и занимательна картина кочевки Киргизского аула. С вечера, накануне выступления, в нем спокойно и беззаботно, но заутра приходит все в движение: мужчины вихрем носятся по разным направлениям степи; старшины отыскивают воду и удобные пастбища для станов, сторожевые выкладывают барантовщиков, которые предпочтительно нападают во время перехода аула, иные собирают стада, другие наконец рыщут для потехи, от нечего делать; между тем бедные женщины снимают кибитки, вьючат верблюдов, укладывают на них детей и маленьких ягнят, потом и грязью покрываются в этой изнурительной работе за то, после, наряжаются в лучшие свои платья, садятся на убранных коней, и длинная вереница верблюдов выступает почти под [606] прикрытием их одних, потому что мужчины не любят тащиться в шаг верблюда, и тут-то большею частию налетает лихая баранта и, прежде-чем всадники соберутся на крик и шум, отхватывает навьюченных верблюдов, лошадей, стада овец, увозит женщин, которые часто бывают предметом этих наездов, и нередко заодно с барантовщиками».

Вот описание кибитки. «Кибитка — это куполообразный, войлочный шатер, с войлочным запоном вместо двери, с отверстием вверху, заменяющим окно и трубу. Основанием кибитки служит круглая, деревянная решетка, а купол поддерживают жерди, прикрепленные петлями снизу к решетке, сверху к правильному кругу. Избавляем читателей от киргизских названий всех принадлежностей кибитки. Снаружи кошмы или войлоки обтягиваются веревками и тесьмами, которые проходят внутрь и закрепляются близь дверей, все это на случай похода снимается в пять минут, решетка плотно сжимается, жерди собираются в пучек, то и другое обвивается кошмами, и в две минуты кибитка уложена, навьючена на верблюда и отправлена; еще пять минут — и она вновь расставлена».

В заключение, чтобы пополнить сказанное нами о Бухаре, передаем в кратце рассказ происшествия, случившегося в Бухаре года два тому назад.

Молодой, красивый Туркменец Рахман-Аяз влюбился в Нюр-Пашу, дочь караван-баши, т. е. главы каравана, Рахим-Бея, — богатого купца, понравился ей; любовники нашли случай объясниться и Рахман-Аяз попросил у Рахим-Бея руки его дочери. Но Рахман беден, а Рахим-Бей требует 6000 р. асс. выкупа. Чтобы достать эту сумму Рахман-Аяз решается отправиться в Тегеран — сообщишь Английской миссии вести об Стотарте и Коноли, уже сидевших в яме в Бухаре, вызваться доставить им письмо и привезти ответ. Задумано — сделано. Через несколько дней он бродил уже около Кана-Хане и улучал возможность передать заключенным привезенное им из Тегерана письмо, не будучи в состоянии один, без посторонней помощи, проникнуть в Кана-Хане, [607] (тюрьму, о которой мы говорили выше), он взял себе в сообщники Еврея, но был предан им, пойман с ответом, полученным от заключенных, и казнен. Казнь совершил палач, джелиль, за которого между тем выдали, против ее воли, Нюр-Пашу. Не должно удивляться, что дочь богатого купца вышла за палача, — в Бухаре он лицо уважаемое, как потому, что пользуется довольно большими доходами, так и потому, что никто не может поручиться за себя, что не попадется в его руки. Нюр-Паша, после казни любимца своей души, возненавидела своего мужа более прежнего, но затаила свою ненависть и, беспрерывными угождениями, ласками, рабскою покорностью, умела истребить всякое подозрение в душе недоверчивого джелиля. Они сблизились.

«Ровно через неделю, в тот самый час, в который был казнен Рахман-Аяз, нашли изуродованное тело джелиля на его брачной постели.... Родственники его объявили убийцею Нюр-Пашу, которая, как известно, не любила своего мужа, тем более, что и убийство было совершено в такую пору, когда в спальне никого не было, кроме одной жены. Нюр-Паша не дождалась пытки и созналась в убийстве. Напрасно Рахим-Бей предлагал родственникам джелиля выкуп за кровь его, чтобы спасти жизнь своей дочери: они требовали мести, и несчастная женщина выведена была на площадь Регистана на растерзание толпе родственников джелиля, которые, как стая голодных волков, жаждали крови и уже роптали за медленное исполнение приговора. Картина невыразимо ужасная!

«Тесная площадь Регистана была залита народом, а все таки не вмещала и части любопытных, которые толпились на улицах, на крышах соседних домов, только небольшой круг возле самого хауза был очищен от народа, как место действия, место казни. Сам Хан, окруженный своими ближними, из арка, из своей цитадели, незримый толпою, смотрел сквозь небольшое отверстие в стене на кровавое зрелище — Несчастную Нюр-Пашу силою вырвали из объятий ее родных, и вторгнули в зачарованный круг, из которого уже не было исхода, но ей еще осталось пройти несколько [608] шагов до рубежа, где должны начаться ее мучения; она было остановилась, увидевши прямо против себя толпу родственников джелиля, горящих нетерпением и жаждой крови ее; но грозный голос распорядителя казни заставил ее двинуться вперед. Медленно, робко приближалась она к роковой грани, отделявшей ее от жизни: сзади ее был мир, со всею роскошною природой, со всеми радостями, какие он представляет молодости и красоте; впереди страшная пытка — и сердце Нюр-Паши замерло, силою толкнули ее за рубеж и вдруг ватага мальчишек и девочек, составлявших передовую фалангу этой толпы, которая систематически распределила свою месть, кинулась на жертву; сотня игол впилась в ее тело, сотни ударов посыпались на нее; некоторые девочки впились в нее зубами и терзали ее. Невыразимые муки изображались на лицо ее, растерзанном, но все еще прекрасном, и стоны, глубокие, прерывистые стоны, раздирали сердца самые бесчувственные; кровь струилась ручьем, куски одежды и тела летели поминутно; но мстители оставались неумолимы: и когда жертва и мелкий народ палачей уже изнемогали, явились старшие фамилии, на долю которых досталось уже не много страданий бедной Нюр-Паши. Пронзительный вопль ее возвестил, что все уже было кончено для нее на свете, и что раздраженные палачи ее терзали уже холодный, бездушный труп....».

В конце второй книжки автор говорит: «читатель, может быть, мы еще встретимся, если не надоели друг другу; но уже в другом крае, на ином поле».

С нетерпением ждем этой встречи. Z.

Текст воспроизведен по изданию: Странствователь по суше и морям // Москвитянин, № 2. 1844