-

(History of the war in Afghanistan, by J. W. Kaye. The Cabul insurrection of 1841-1842 y., by V. Eyre. The Afghan war 1838-1842, by Abbott. The first Afghan war, by Mombray Morris. Кабулистан и Кафиристан. В. Григорьева и друг.)

Экспедиция в Афганистан в 1838-1842 годах стоила англичанам многих жертв и не привела к осуществлению ни одной из предположенных целей. В объяснение испытанных англичанами неудач, многие указывают на особенности театра военных действий, доставляющего решительный перевес обороны, и исключительные свойства противника, обладающего способностями к партизанской войне. Однако та же экспедиция представляет ряд фактов, свидетельствующих, что европейски устроенные войска, предводимые офицерами, получившими военное образование, несомненно должны иметь перевес над нестройными толпами газиев и афганской милиции, как бы благоприятно ни слагалась военная обстановка для последних. Штурм крепости Газни; пятимесячная оборона Джелалабада; пятимесячная оборона Келат-и-Гильзая; действия Нота в Южном Афганистане; наступательный марш Нота и Полока в Кабул, в четвертый год кампании; во всех этих случаях успех неизменно сопровождал действия англичан. Эти примеры заставляют усомниться в справедливости вывода, будто орографические и этнографические условия Афганистана создают из этой страны естественную преграду между Индией и Средней Азией, и более тщательное рассмотрение последовательного хода экспедиции приводит к заключению, что причины неудач англичан в памятную для них эпоху 1838-1842 гг. кроются не в местных условиях, а в их собственных ошибках. [318]

В этом отношении особенно поучителен период инсурекции 1841 года, завершившейся полным поражением кабульского гарнизона, численностью в 4,500 человек строевых и 12,000 военно-рабочих. 13-го января 1842 года у стен Джелалабада появился изнуренный, весь покрытый ранами, еле державшийся в седле доктор Брайдон; он привез известие об уничтожении всего отряда, кроме его и 150 человек, взятых в плен. Пример исключительный в истории столкновений культурных народов с аборигенами Средней Азии! В нем с особенною яркостью выразились недостатки англо-индийской военной системы и ошибки англо-афганской политики.

Имея в виду изложить этот период военных действий, должно сказать предварительно хотя несколько слов о предшествовавших ему событиях.

Желание противодействовать воображаемым русско-персидским интригам в Средней Азии, приведшее Англию к столкновению с малоизвестным ей государством, не находит себе объяснения в политических условиях того времени.

Персидский шах Магомет держал в блокаде Герат; снаряжалась русская экспедиция в Хиву, под начальством графа Перовского; в Кабуле появился русский офицер Виткевич, составивший опозицию английскому торгово-политическому агенту Борнсу; вот единственные более или менее законные поводы вмешательства англичан во внутренние дела Афганистана. Английские государственные люди усмотрели в приведенных фактах несомненную опасность, угрожающую их владениям в Индии, и был сделан опрометчивый вывод, будто правитель Кабула и Газни, Дост-Магомет-хан, готов содействовать замыслам России открытием ей свободного доступа в Индостан. Поддерживать дружественные отношения с правительством Афганистана было в прямых интересах ост-индской компании; но лорд Аукланд, тогдашний генерал-губернатор, и его совет в Калькуте взглянули на дело иначе. Решено было вступить в Афганистан вооруженною силою и заместить Дост-Магомета более дружественным лицом, Шахом-Шуджей, хотя и прямым потомком знаменитого в афганской истории Ахмед-шаха, но слабохарактерным интриганом, испытавшим перед тем ряд чувствительных поражений в девяти попытках восстановить в Афганистане свою потерянную власть. Рассчитывали, что такая замена обеспечит желательную независимость всех туземных владений к северо-западу от Индии.

К союзу индийских властей и Шаха-Шуджи был привлечен [319] Рунджит-Синг (лев Лагорский), могущественный глава сейкского государства в басейне Пенджаба, находившегося во вражде с Афганистаном. Для наступательной войны было сформировано два отряда, имевших сборными пунктами Фирозпур и Пешавер, и каждому была предоставлена самостоятельная задача. Фирозпурский отряд состоял из бенгальских и бомбейских войск ост-индской компании, численностью в 15,100 человек при 24-х орудиях тяжелых, легких и конных, под общим начальством Джона-Кина, и собственных войск Шаха-Шуджи, под его личным начальством, набранных им в северо-западной Индии в числе 6,000 ратников. Контингент бенгальских и бомбейских войск составлял так называемую «индскую армию», имевшую организацию, достаточно сходную с существующей в английских владениях Индии и в нынешнее время. В состав ее входили: четыре бригады пехоты по три полка каждая, — в пехотном полку от 800-900 человек; две бригады кавалерии, по три полка каждая, — в кавалерийском полку от 400-500 коней, и четыре батареи артилерии, вооруженные полевыми пушками. В общей численности в этой армии европейских войск приходилось менее 1/5 части, остальные 4/5 состояли из туземных войск. При индской армии находилось около 80,000 человек военно-рабочих.

Другой отряд, имевший сборным пунктом Пешавер, был составлен из самых разнообразных элементов: 380 человек британских войск; четыре роты бенгальской туземной пехоты; ратники Шаха-Шуджи около 4,000 чел.; несколько орудий малого калибра; сейкский контингент около 6,000 чел. Общая числительность пешаверского отряда достигала 11,000 чел. Этим отрядом командовал сын Шаха-Шуджи, Теймур-мирза, при котором состоял в качестве политического агента и советчика английский капитан Уад.

План кампании состоял в одновременном движении обоих отрядов к Кабулу по двум операционным линиям. Из Фирозпура в юго-западном направлении, через Бавальпурские владения, по левому берегу р. Сетледжа; далее, по левому берегу р. Инда, через Синдские владения, на переправу при Бакуре. Отсюда в северо-западном направлении, через Шикарпур, Баг, Дадур и Боланский проход, на Квету и, через Хиджакский проход, в Кандагар. Дальнейшее движение из Кандагара в Кабул предполагалось выполнить по главной дороге, через крепость Газни. Отряд пешаверский должен был следовать прямо в Кабул по хайберской дороге, через Али-Меджид, Даку, Джелалабад и Тезин.

Завоевательным замыслам англо-индийского правительства афганцы [320] не могли противопоставить сил по числительности и качеству равных союзной армии. В рассматриваемую эпоху Афганистан представлял ряд самостоятельных округов, из которых Джелалабадский, Кандагарский и Кабульский (с Газни) управлялись враждебными между собою родственниками барекзайского колена афганцев, а Гератский округ находился под управлением Камран-мирзы из дуранийского колена. Из всех правителей Афганистана один эмир кабульский, Дост-Магомет-хан, устроил у себя некоторое подобие армии (Boulger. Central Asian portraits.), включавшей все три рода оружие и комплектовавшейся посредством вербовки из различных афганских племен. Главный род оружие кабульской армии составляла кавалерия, численностью около 12,000 чел.; затем следовала пехота, около 4,000 чел. В артилерии насчитывалось 50-60 орудий различного калибра и большое количество фальконетов, перевозимых на верблюдах. Эти войска были более или менее порядочно обучены, имели кое-какую организацию и, благодаря тому, что получали акуратно содержание, верно служили своему повелителю.

Готовясь к войне с Ост-Индской компанией, Дост-Магомет мог основывать свою уверенность в успехе на силе укрепленных пунктов своей области и неприступности позиций и на удобстве, в случае надобности, производить дополнительные комплектования среди воинственных афганских племен. Главным же центром обороны он считал крепость Газни, стратегическое значение и сила которой составляли предмет тщеславия афганцев.

Отряд фирозпурский начал движение в первых числах декабря 1838 года и, пять месяцев спустя, вступил в Кандагар без выстрела. При дальнейшем движении отряда крепость Газни была взята штурмом и тем был положен конец обороне афганцев. 7-го августа англичане и Шах-Шуджа были уже в Кабуле. Пешаверский отряд почти беспрепятственно прибыл туда же тремя неделями позднее. Цели войны были достигнуты без особенных усилий. Шуджа был водворен на престол Тимур-шаха; враждебный английской политике Дост-Магомет-хан бежал за Гиндукуш к хулумскому беку; действительными правителями страны стали Макнатен, британский посол и министр и английские политические агенты, размещенные в главных пунктах страны и распоряжавшиеся именем шаха.

Однако вскоре определилось, что выводить англо-индийские войска из Афганистана было бы несомненным риском. Оказалось, что [321] Шах-Шуджа не пользуется никакой популярностью и нуждается в поддержке иноземного корпуса. С другой стороны, нельзя было успокоиться мыслью, что Дост-Магомет, изгнанный из своих владений, не сделает попытки вновь выступить на борьбу при содействии узбекских ханств левого берега Аму или даже при поддержке бухарского эмира. Поэтому решено было, что часть войск останется в Афганистане на окупацию с целью водворения порядка в этой стране, а весь бомбейский контингент и часть бенгальского получили приказание выступить в Индию.

Войска окупационного корпуса, начальником коего был назначен Вилюби-Котон, были размещены гарнизонами по наиболее важным пунктам страны: в Кабуле, Кандагаре, Газни, Джелалабаде, Бамиане, Перван-дере и друг. Удаленные один от другого значительными расстояниями, при неудобных путях сообщения, небольшие гарнизоны эти были поставлены в опасное положение; но господствовавшее первое время повсеместно в Афганистане спокойствие до некоторой степени оправдывало принятую меру. Сердари, составлявшие влиятельную аристократию страны, были закуплены британским золотом. Щедрая плата интендантства привлекала на сторону нового правительства торговый и промышленный классы. Оседлое земледельческое население хотя и много терпело от повышения цен, но, как казалось, не имело средств обнаружить свое недовольство. Что же касается кочевников, они, по-видимому, отнеслись индиферентно к совершившейся политической перемене. Откуда же было ожидать опасности? Только присутствие Дост-Магомета в Хулуме могло вызвать некоторые беспокойства, но и с этой стороны надежным обеспечением служили посты в Баджга, Перван-дере и Бамиане.

Торжество англичан не было однако продолжительным. Мало по малу стало обнаруживаться явное нерасположение к новому правительству. Свободолюбивые афганские племена, свыкнувшиеся с учреждениями демократического характера, не связанные никаким законом, всегда довольные раздором и смутой, но недовольные своим господином, с явной враждой относились к посягательствам иноземцев на их прежние порядки. Самое присутствие кафиров оскорбляло их религиозное чувство. После временного затишья, в различных пунктах страны неудовольствие стало проявляться даже отдельными бунтами, и англичане вынуждены были прибегать к вооруженной силе. В то же время Дост-Магомет, набрав отряд среди узбеков, сделал удачное нападение на английский пост в Баджга, но при дальнейшем движении к Бамиану потерпел поражение. Бежав в Когистан, [322] Дост-Магомет, при содействии горцев этой страны, перешел в Перван-дере и здесь, в стычке 2-го ноября 1840 года, разбил наголову высланную против него английскую бригаду. Положение дел на театре военных действий приняло критический оборот для англичан, но случилось неожиданное событие, изменившее коренным образом обстановку. В ночь после дела при Перван-дере, Дост-Магомет, убедившийся опытом в трудности борьбы, решил с большею для себя выгодой отдаться добровольно покровительству британцев. Тайно, в сопровождении лишь одного джигита, он в эту же ночь ускакал в Кабул. Здесь его приняли с почетом, а затем, под сильным конвоем, отправили пленником в Индию.

С удалением главного действующего лица англо-афганской распри, положение окупационных отрядов изменилось к лучшему на самое непродолжительное время. Двойственность управления, введенного Макнатеном, оказалась большою ошибкою. Даже Шах-Шуджа тяготился своим зависимым положением. Два года тому назад, в Кандагаре, он публично приносил благодарность британскому правительству и говорил на тему, что влияние англичан должны почувствовать все народы на обширном пространстве от Пекина до Константинополя. Теперь он смотрел на дело иначе и указывал Макнатену на статью союзного договора, которою англичане обязывались вывести свои войска из Афганистана по утверждении его на престоле. Прекращение стипендий многим из афганских сердарей, вызванное требованиями директоров Ост-Индской компании об уменьшении расходов на экспедицию, повело наконец к открытому восстанию. В сентябре 1841 г. несколько сердарей, как говорят — не без участия самого эмира, составили организованный заговор, выразившийся прежде всего резней в Кабуле 2-го ноября.

К этому времени, уже на третий год окунании, индская армия, после изменений в своем составе и организации, едва достигала 9-ти тысяч человек, да контингент войск самого шаха насчитывал около 13-ти тысяч (Должно заметить, что неполнота сведений о числительности и организации войск, участвовавших в экспедиции, составляет весьма слабую сторону всех английских сочинений.). Эти войска занимали следующие пункты:

В Кабуле, под непосредственным начальством генерала Эльфинстона, находились: четыре полка пехоты, один кавалерийский регулярный полк, шесть эскадронов ирегулярной конницы, восемь пеших и шесть конных орудий, отряд саперов и минеров; сверх [323] того — значительная часть войск Шуджи под его личным начальством.

В Кандагаре, под начальством Нота: восемь полков пехоты, одна батарея пешей и одна конной артилерии и несколько эскадронов ирегулярной конницы.

Бригада Сэля в составе: двух полков пехоты, одного эскадрона регулярной кавалерии, 100 чел. ирегулярной кавалерии, двух пеших и трех горных орудий, отправленные из Кабула для усмирения восстаний в Хапберских горах, находилась на марше в Джелалабаде.

В Чарикаре, под начальством Потингера: один пехотный полк, шесть пеших и два конных орудия и небольшой отряд ирегулярной конницы.

В Хурд-Кабуле временно находился 37-й туземный пехотный полк с тремя горными орудиями.

В Саидабаде — команда из 130-ти человек пехоты под начальством Вудборна.

В Газни — полтора полка пехоты и отряд ирегулярной конницы, под начальством майора Пальмера.

В Келат-и-Гильзае — один полк и две роты пехоты, четыре орудия, часть саперов и минеров, под начальством капитана Крэчи.

Кроме того небольшой гарнизон находился в Квете, и для наблюдения за Хиджекским перевалом был выставлен незначительный конный отряд.

Окупационной армией командовал после Вилоби-Катона генерал Эльфинстон, престарелый больной человек, нуждавшийся в энергичном помощнике. Все биографы относятся с большим уважением к личным качествам Эльфинстона, как общественного деятеля и частного человека. Он отличался редким хладнокровием в бое и прославил себя в войнах на Пиренейском полуострове; обладал большими знаниями, начитанностью и истинно джентельменскою вежливостью; был доступен для каждого из своих подчиненных и никогда не обнаруживал различия в сношениях с офицерами королевской службы и компанейской. Но, быть может вследствие своего преклонного возраста и пораженного болезнями организма, Эльфинстон имел одну слабую сторону. Не обладая опытностью в азиатских походах, он относился с недоверием к собственному мнению, что побуждало его часто прибегать к советам других, и если среди советчиков возникало противоречие, то он терялся [324] окончательно в выборе решения. Назначение его главнокомандующим состоялось главным образом вследствие родственной связи с лордом Эльфинстоном, бомбейским губернатором, который приходился ему родным братом, но во всяком случае помимо его желания. Вилоби-Катон, передавая командование, обнадежил Эльфинстона следующим замечанием: «Вот здесь не предстоит особенных забот, — повсюду господствует полное умиротворение». Однако, за несколько времени до катастрофы, Эльфинстон честно и открыто донес лорду Аукланду, что состояние его здоровья не позволяет ему продолжать военную службу, и получил разрешение возвратиться в Англию. Но быстрый ход событий послужил препятствием к отъезду.

Другим выдающимся деятелем в экспедиции был британский посол Макнатен, ученый филолог, считавшийся знатоком Средней Азии. На должности главного секретаря в Калькуте он составил себе репутацию человека деятельного и опытного в политических делах, но в действительности, как оказалось позднее, не обладал государственными способностями. Управлять такою страною, как Афганистан, через посредство такого монарха, как Шах-Шуджа, было не легкой задачей, и Макнатен оказался не на месте в своей новой роли. Главной ошибкой его было искреннее убеждение в спокойном состоянии страны и глубокая вера в популярность Шаха-Шуджи, в смысле чего он постоянно посылал донесения индийскому правительству.

То же заблуждение разделял и следующий за ним из политических чинов Борнс, губернатор Кабула. За несколько дней до катастрофы, Макнатен в награду за полезную деятельность в Афганском походе был назначен на должность бомбейского губернатора и собирался выехать в Индию, а Борнс должен был занять его место в Афганистане. Поздравляя посла с отъездом, Борнс выразил, что особенно дорого должно быть сознание оставить страну в период, когда она наслаждается полным покоем. Эта слепая уверенность политических чинов в отсутствие всякой опасности объясняет небрежность в принятии мер по устройству оборонительной позиции и повлекла за собой все последующие неудачи.

Чтобы сделать понятным изложение дальнейших событий, должно сделать еще одно отступление и сказать несколько слов об английской укрепленной позиции под Кабулом.

Город Кабул с своим большим предместьем Дех-и-Афган расположен по обоим берегам реки того же имени и примыкает к восточным скатам двух горных отрогов, направляющихся с [325] северо-запада на юго-восток, Асмай и Шир-дарваза. В месте встречи этих отрогов, высшие точки которых достигают 7,000 ф. (н. у. м.), образуется узкое ущелье, через которое прорывается Кабульская река и ведет дорога в Газни. К востоку от города, по направлению течения реки, простирается равнина (5,840 ф. в. н. у. м.), покрытая в значительной части пашнями, садами и разбросанными на ней в разных местах отдельными возвышенностями, саклями и глинобитными четыреугольными фортами. Из отдельных возвышенностей в тактическом отношении имеют значение Сиах-сенгские, почти примыкающие к городу с востока, и Ширпурские в трех верстах к северу; те и другие командуют городом и окрестной равниной.

Город имеет фигуру неправильного многоугольника, протяжением в 1 3/4 версты с востока на запад и около одной версты с севера на юг. Во время поездки Борнса, в 1837 году, в нем насчитывалось около 60,000 жителей, в число которых, кроме коренных афганцев, значительным элементом входят кизылбаши, выходцы из Персии, поселенные при Надир-шахе в отдельном квартале, и индусы, составляющие по преимуществу торговый класс горожан. Наружный вид Кабула с узкими кривыми улицами, одноэтажными глинобитными домами, с плоскими саманными кровлями отвечает типу всех среднеазиятских городов; из достопримечательностей его должно назвать обширный тенистый сад Тимура (сына Ахмед-шаха), гробницу Бабера и базар (Позднее, в 1842 году, этот базар был разрушен по приказанию английского генерала Полака.). Последний состоял из пяти больших квадратных помещений, соединенных крытыми галереями, причем в каждом отделении производился особый род торговли. С внешней стороны город обнесен высокой глиняной стеной, постройки времен Ахмеда-шаха, не обведенной рвом.

Оборонительную силу города составляет юго-восточное предместье или цитадель, называемая Бала-Гисар (Бала-Гисар — верхний город.), возведенная на возвышенном утесе. Она имеет глиняную стену с высокими башнями на исходящих углах и обведена со всех сторон рвом, который отделяет ее от города. Бала-Гисар по расположению своему делится на две части. Верхний, или собственно цитадель, составляющий северо-западную часть, командует всем городом и значительным пространством низменных окрестностей. Нижний, или юго-восточная часть предместья, командует частью городского базара, джелалабадской дорогой, двумя большими фортами Махмуд-хан и Бени-гисар. В [326] верхней части, незначительной по своему пространству, помещались склады комисариатских и боевых запасов англичан и Шаха-Шуджи; в нижней, которая могла вместить до 5,000 человек гарнизона, находился дворец шаха, помещения для лиц его свиты и для нижних чинов. В общем Бала-Гисар представлял скопление сакель и садов и не мог бы выдержать продолжительного бомбардирования, но, во всяком случае, это был самый выгодный в оборонительном отношении пункт кабульской позиции. Англичане не придали ему надлежащего значения и для квартирования гарнизона выстроили бараки и возвели укрепленный лагерь в низменной местности, на когистанской дороге, в двух верстах расстояния к северо-востоку от города. Укрепленный лагерь имел фигуру паралелограма, 427 сажен длиною и 257 шириною, обращенного короткими фасами на северо-восток и юго-запад, и состоял из невысокого бруствера, окруженного узким рвом. На исходящих углах и посредине обоих длинных фасов линия огня делала излом в наружную сторону, образуя прямоугольные выступы или бастионы для фланговой обороны. К наружной стороне северо-восточного фаса примыкало обнесенное глиняной стеной пространство, носившее название «посольской пристройки». Одну половину ее занимали бараки самого посла; в другой — были разбиты без всякой правильности квартиры для офицеров, состоявших при посольстве, и для отряда посольских телохранителей. При длине линии огня лагеря, более 4,000 шагов, английский гарнизон оказался слишком малочисленным, а невыгодное расположение посольской пристройки делало весь северо-восточный фас непригодным для целей обороны. Относительно окрестной местности лагерь находился в весьма невыгодных условиях; им командовали близлежащие возвышенности, окрестные кишлаки и афганские форты. На востоке, в расстоянии около 200 сажен, в направлении почти паралельном когистанской дороге, протекала Кабульская река, не проходимая в брод в период дождей, а между рекой и лагерем был выведен арык (Иригационный канал.), в данное время не наполненный водой. Через эти препятствия были устроены мосты на прямой дороге к Сиах-сенгским высотам, где также стояла лагерем часть войск. Для устройства продовольственного склада был избран небольшой афганский форт в 200 саженях против юго-западного фаса лагеря, известный под названием Комисариатского форта. У юго-западной оконечности лагеря был расположен Базар-кишлак, окруженный невысокой глиняной [327] стенкой и представлявший сплошную групу сакель. Почти рядом с кишлаком, отделяясь от лагеря возвышенной дорогой, находился форт Магомет-Шериф, командовавший юго-западным бастионом, а к этому форту примыкал Шах-бег или королевский сад, занимавший около 75 кв. саж. пространства и обнесенный высокой глиняной стеной. Деревня Бимару, расположенная на северо-восточной оконечности Ширпурских высот, командовала большей частью посольской пристройки. В различных местах кабульской равнины были оставлены не занятыми и не срытыми другие афганские форты, о которых в свое время будет упомянуто ниже. Окрестная равнина была болотиста и представляла препятствие для действий артилерии и кавалерии. В общем прилежащая к лагерю местность до крайности стесняла обстрел и свободу вылазок.

Пользующиеся авторитетом офицеры энергично настаивали на том, чтобы для расположения гарнизона была избрана цитадель Бала-Гисар. Вначале так и было поступлено, но позднее последовала перемена в виду соображений, главным образом — хозяйственных и домашних (Абот (The Afghan war 1838-1842 г.) утверждает, что лагерь был построен не для оборонительных целей, а исключительно для жительства английского гарнизона в мирное время; в случае же восстания предполагалось перевести весь кабульский отряд в Бала-Гисар.). В Бала-Гисаре английские солдаты забирались в гарем Шаха-Шуджи и не было подножного корма для лошадей отряда. Эти причины побудили перевести гарнизон на равнину и соорудить несоответственную военным целям постройку, названную Кеем «бараний загон на лугу».

Расположение войск англичан и Шаха-Шуджи на кабульской позиции было следующее:

I. В лагере у южного склона Сиах-сенгских высот, под начальством бригадира Шильтона: 1) Большая часть 44-го пехотного его высочества Шаха-Шуджи полка (европейск.). 2) Часть 4-го конно-ирегулярного полка шаха. 3) Два орудия конной артилерии.

II. В главном лагере, под непосредственным начальством генерала Эльфинстона: 1) 5-й туземный индийский пехотный полк. 2) Часть 54 го туземного индийского пехотного полка. 3) Пять орудий (Шестифунтовых.) полевой конной артилерии (европейск.). 4) Два орудия пешей батареи его высочества Шаха-Шуджи. 5) Отряд посольских телохранителей. 6) 5-го легкого кавалерийского полка два эскадрона (европейск.). 7) 2-й конно-ирегулярный полк его выс. Шаха-Шуджи, под начальством Скинера. 8) Два эскадрона 4-го конно-ирегулярного полка его выс. Шаха-Шуджи, под начальством [328] Андерсена. 9) Три роты саперов его выс. Шаха-Шуджи. 10) 20 человек саперов компанейских.

В артилерийском складе лагеря находилось орудий: железных девятифунтового калибра — шесть; гаубиц 24-х-фунт. калибра — три; гаубиц 12-ти-фунт. калибра — одна; мортир 5 1/2-дюйм. — три.

III. В Бала-Гисаре в распоряжении шаха, кроме его собственных войск, находилось, под начальством Анкетиля: 1) 6-й пехотный полк его выс. Шаха-Шуджи. 2) Часть 54-го туземного индийского пехотного полка. 3) Одна рота 44-го его выс. Шаха-Шуджи пехотного полка (европейск.). 4) Два орудия конных и два орудия горных.

Общее число войск, находившихся собственно под английским начальством, составляло более 5,000 человек.

На своей оборонительной позиции англичане устроились с достаточным комфортом, мало беспокоясь угрожающими признаками повсеместного брожения. Из Индии были выписаны предметы городской жизни; многие офицеры вызвали своих жен и семейства, удобно поместив их в садах и домах окрестностей. В развлечениях не было недостатка; игра в крокет, любительские спектакли, охота, рыбная ловля, а зимою катанье на коньках разнообразили монотонную жизнь офицеров окупационного отряда. Разразившаяся катастрофа была совершенною неожиданностью для англичан и застала их в состоянии полной неготовности к обороне.

Рано утром 2-го ноября, в день годовщины битвы при Перван-дере, в английском лагере распространилось смутное известие о городских беспорядках. Около восьми часов утра к Макнатену прибыл посланный от Борнса, который донес, что толпой афганцев сделано нападение на дома британских офицеров, но выразил надежду, что удастся водворить спокойствие без содействия вооруженной силы. Час спустя стало известно, что восстание приняло угрожающие размеры; Борнс убит; казначейство шаха, находившееся в ведении капитана Джонсона, разграблено; дома британских офицеров и чиновников объяты пламенем; повсюду в городе раздаются ружейные выстрелы.

Макнатен и Эльфинстон могли убедиться в необходимости приступить, не теряя времени, к энергичным мерам. Главнокомандующий послал приказание бригадиру Шильтону двинуться немедленно с конным отрядом Сиах-сенгского лагеря в Бала-Гисар и по прибытии туда действовать по собственному усмотрению, но с согласия шаха; а пехоте Сиах-сенгского лагеря было приказано передвинуться в главный лагерь. Лауренс, военный секретарь посла, был отправлен [329] предупредить шаха об этой мере. Эти распоряжения, последовавшие около полудня, когда инсургенты уже располагали значительными силами, оказались поздними и лишь повели к бесплодным потерям.

Между тем, не трудно было подавить восстание в самом начале. Толпа, окружившая дом Борнса утром, была не более 30-ти человек, но она росла с каждою минутой. Борнс не придал серьезного значения демонстрации, отказался выбраться из города под конвоем преданного англичанам афганского визиря, запретил сипайской страже стрелять и, выйдя на терасу своего дома, пытался увещаниями привести к спокойствию бунтовщиков. В ответ, голоса стали требовать его голову, а из окрестных домов посыпались выстрелы. Борнс думал спастись бегством, но был окружен и изрублен в куски. На противоположной стороне улицы было сделано одновременно нападение на дом капитана Джонсона; шахская казна, в количестве около 170,000 рупий, была разграблена, Джонсон убит, а вместе с ним погибли офицеры Бродфут и брат кабульского губернатора, лейтенант Борнс. Сипайская стража была вырезана; вся прислуга, мужчины, женщины и дети перебиты.

Умертвив губернатора, мятежники направились в более северную часть города, где имели место жительства бригадир Анкетиль и капитаны Тревир и Труп. Капитан Тревир с семейством жил близ кизылбашского квартала, на правом берегу Кабульской реки, в укрепленном замке, хорошо приспособленном к обороне, но не имевшем гарнизона. Уведомив посла о городских беспорядках, он рассчитывал, что ему будет оказана помощь, но после долгих ожиданий принужден был при содействии нескольких туземных джигитов выбраться из замка и бежать в главный лагерь, что ему удалось исполнить счастливо. Форт Анкетиля был расположен на левом берегу реки, на окраине предместья Дех-и-Афган, и составлял складочный пункт интендантских запасов войск Шаха-Шуджи. В этот день в форте находился обычный караул из сипаев. Рядом с фортом, отделяясь узким арыком, был дом капитана Трупа, обеспеченный от ружейного огня. В прилежащих садах, называемых Ябу-хана, был помещен вьючный скот, под охраной саперов и минеров шахской службы. Мятежники не решились сделать нападения на этот хорошо защищенный участок. Анкетиль и Труп еще до начала катастрофы, рано утром, отправились верхом в главный лагерь, откуда уже не могли возвратиться.

Шах-Шуджа, получив уведомление о городских беспорядках, после некоторых колебаний, решил послать из Бала-Гисара [330] гвардейский баталион индостанцев Кэмпбеля с двумя орудиями, под начальством своего сына Фетх-Дженга, о чем известил Макнатена. Последний счел эту меру вполне достаточной и выразил надежду, что индостанцы Кэмпбеля положат конец беспорядкам. Этого не случилось однако; гвардия эмира была оттеснена с большим уроном, едва не потеряв орудия. Прибывший к этому времени отряд Шильтона принял на себя отступающих и проследовал в Бала-Гисар. Шах-Шуджа с большим беспокойством наблюдал из окон своего дворца за городскими событиями; с прибытием Шильтона и Лауренса он приступил к совещанию с ними. Но никаких новых мер они не предприняли и решили отложить до завтра. Таким образом, совершенные афганцами на виду у английского отряда убийства и грабежи остались безнаказанными.

Такая бездеятельность возвысила дух инсургентов и с каждым часом увеличивала их числительность, так что к утру следующего дня мятежники могли насчитывать в своих рядах силы достаточные, чтобы перейти к наступательным действиям против всего английского гарнизона.

Не проявив энергии и решительности в подавлении бунта, Эльфинстон однако подумал об обороне и отдал приказание установить на бруствере главного лагеря имевшиеся в складах запасные орудия (В орудиях не было недостатка, но бедный состав артилерийской прислуги оказался весьма чувствительным.). Вместе с тем было послано приказание 37-му туземному пехотному полку возвратиться немедленно с тремя горными орудиями в лагерь из Хурд-кабульского ущелья. Такое же предписание было послано бригаде Сэля в Гайдамак, а от генерала Нота из Кандагара затребованы подкрепления в составе двух полков пехоты, взвода конной артилерии и дивизиона кавалерии.

37-й пехотный полк с тремя горными орудиями прибыл на другой же день в три часа утра. Во все время следования на него наседала толпа гильзаев, численностью около 3,000 человек, и горным орудиям приходилось неоднократно открывать огонь. Марш был выполнен удачно, в большом порядке, с сохранением вьючного обоза, всех больных и раненых. Прибытие полка в лагерь доставило возможность немедленно отправить на усиление гарнизона Бала-Гисара остальную часть 54-го туземного пехотного полка, одно железное девятифунтовое орудие, одну 24-х-фунтовую гаубицу и две 5 1/2-дюймовые мортиры. Эти подкрепления проследовали благополучно через [331] равнину и достигли цитадели без потерь, хотя по ариергарду было сделано несколько выстрелов из фруктовых садов вблизи города.

В это же утро несколько позднее был послан отряд майора Свайна из двух рот 5-го туземного пехотного полка, одной роты 44-го его выс. Шаха-Шуджи полка при двух конно-артилерийских орудиях, с назначением пробиться в город. Этот отряд выступил через Западные ворота и тотчас же попал под выстрелы со стороны Шах-бега, а при дальнейшем движении против него был открыт ружейный огонь со стороны Когистанских ворот города из-за глиняных оград, встречавшихся на пути, и форта Махмуд-хана, командовавшего когистанской дорогой. Майор Свайн, убедившись, что вся дорога занята мятежниками, и будучи уверен, что его отряд, слабый численно и не имевший кавалерии, не в состоянии выполнить возложенной на него задачи, отступил обратно в лагерь. Вскоре затем из форта Махмуд-хан, отстоявшего на 380 сажен к югу от лагеря, выступила большая толпа афганцев, занявшая цепью стрелков берег Кабульской реки. Действия шрапнелей железного девятифунтового орудия с юго-восточного бастиона лагеря принудили их удалиться с занятой позиции и искать укрытия.

Тем временем, по приказанию Шильтона, вся артилерия Бала-Гисара поддерживала частый огонь гранатами и бомбами по городу, но не причинила особого вреда противнику и зданиям.

Таким образом и в этот день со стороны англичан не было сделано энергичной попытки выйти из осадного положения и взять инициативу в свои руки. Бесплодная перестрелка, веденная в течение нескольких часов, не имела никакого результата ни для той, ни для другой стороны.

День 4-го ноября дал решительный поворот ходу событий. Утром неприятель ввел значительные силы в Шах-бег и занял форт Магомет-Шериф, прервав таким образом сообщение между лагерем и Комисариатским фортом и поставив гарнизон последнего, всего в 100 человек численностью, в крайне опасное положение. Прапорщик Варен, начальник форта, доносил, что без присылки подкреплений он будет вынужден уступить подавляющей массе противника. Эльфинстон, упуская в эту минуту из вида важное значение форта, как источника снабжения всего кабульского отряда, и побуждаемый единственно опасением за участь его защитников, приказал двум ротам 44-го его выс. Шаха-Шуджи полка двинуться на поддержку Варена или содействовать ему в отступлении. Едва обе роты выступили из лагеря, как были встречены частым ружейным огнем [332] из форта Магомет-Шериф, а несколько минут позже попали под выстрелы из-за ограды Шах-бега. Некоторое время этот маленький отряд пытался выдерживать губительное действие неприятельского огня; двое старших офицеров были убиты и трое ранены; нижние чины понесли большие потери. Продолжать наступление было бы бесполезным риском, и отряд возвратился в лагерь.

Позднее вечером генерал Эльфинстон послал с той же целью конный отряд из двух эскадронов 5-го легкого кавалерийского полка. Но и эта попытка не увенчалась успехом; потеряв в течение нескольких минут восемь нижних чинов убитыми и 40 тяжело ранеными, эскадроны спешно отступили в лагерь.

В то же время со стороны города толпы мятежников повели атаку на форт Анкетиля. Капитан Мекензи, командовавший его гарнизоном, не получая подкрепления, был вынужден отступить, и форт был занят афганцами.

Эти неудачи, указывая, в каком невыгодном положении очутился английский гарнизон, угнетающим образом подействовали на Эльфинстона. Он не решался перейти к действиям более серьезным, опасаясь новых неудач и бесполезных жертв. Офицеры комисариата указывали, какие неудобства могут возникнуть с переходом в руки афганцев Комисариатского форта, в котором хранились большие запасы пшеницы, ата (Ата — пшеничная мука.), рома, одежды, медикаментов, общею стоимостью на четыре лака рупий (Рупия — 75 коп.) (300,000 рублей). В самом лагере продовольственных средств было не более чем на два дня и не оставалось надежды приобрести что-либо покупкою на стороне. В ответ на эти представления генерал Эльфинстон ограничился посылкою приказания Варену удерживаться до последней возможности (Прапорщик Варен утверждал впоследствии, что приказания этого им получено не было.). Несколько позднее была получена записка от Варена, который извещал, что афганцы повели подкоп под одну из башен форта и намереваются взорвать ворота; его сипаи окончательно упали духом и некоторые дезертировали, перебравшись через стены форта. В заключение Варен умолял о присылке подкреплений. Эльфинстон ответил, что подкрепления будут отправлены в два часа пополуночи.

В девять часов вечера на квартире у главнокомандующего был собран военный совет. Макнатен указывал, что должно сегодня же ночью овладеть фортом Магомет-Шериф, что без этой [333] предварительной операции немыслима оборона Комисариатского форта и равным образом нельзя воспользоваться его запасами. «Темнота ночи, прибавил посол, и недостаток бдительности со стороны противника могут обеспечить успех внезапного штурма». Эльфинстон и другие офицеры согласились с мнением посла, но сочли нужным предварительно отправить лазутчика из туземцев, чтобы выведать о силах неприятеля. Посланный туземец возвратился через несколько минут и донес, что у ворот форта он заметил человек 20 вооруженных афганцев, которые сидят, курят и ведут громкий разговор; из разговора ему удалось подслушать, что они считают свой гарнизон недостаточно сильным, еслибы англичане вздумали сделать ночное нападение. Другой лазутчик, посланный вслед за первым, подтвердил это показание. На военном совете возбудились новые прения, и после нескольких часов бесплодного разговора Эльфинстон решил окончательно, что ночной штурм опасен и выгоднее отложить наступательные действия до рассвета. В этих видах, было отдано приказание составить к четырем часам утра две колонны, из которых одной собраться у Кошетанских ворот, с дальнейшим назначением овладеть фортом Магомет-Шериф; другой — у выхода в юго-западном фасе укрепления, для следования прямо в Комисариатский форт на усиление его гарнизона.

На следующее утро назначенные для вылазки войска, собравшись на сборных пунктах значительно позднее указанного времени, ожидали приказания выступить, когда в лагерь прибыл прапорщик Варен с остатками своей команды. Его вынудили к очищению форта попытки неприятеля поджечь ворота, полный упадок духа подчиненных и утрата всякой надежды на прибытие подкреплений.

«Появление Варена в лагере — рассказывает лейтенант Эйр — вызвало среди английского гарнизона чувство негодования по поводу бездеятельности высших начальников. С южного фаса лагеря каждый из чинов отряда мог наблюдать движение неприятельских партий из Шах-бега в Комисариатский форт и обратно, переносивших продовольственные запасы, от которых зависело существование наших войск. Все ожидали, что назначенные на вылазку колонны будут немедленно двинуты против форта Магомет-Шериф и для обратного захвата Комисариатского форта; но Эльфинстон, и то лишь под видом уступки требованиям офицеров, решился повести атаку на один только форт Магомет-Шериф».

Назначенная для этой вылазки колонна, составленная из 5-го туземного пехотного полка и двух орудий конной артилерии (с [334] мешками пороха для взрыва ворот) выступила около 12-ти часов пополудни через Западные ворота лагеря. Орудия выехали на дистанцию 130 шагов от форта и в течение двадцати минут действовали с большим успехом, не смотря на сильный огонь неприятельских джезальчиев (Джезальчи — стрелок.); в то же время пехота, укрывшись за стенкой, расположенной вдоль кошетанской дороги, вблизи лагеря, не двигалась с места. Эльфинстону, следившему за ходом вылазки, представилось, что момент для штурма уже упущен, и он послал колонне приказание возвратиться обратно в лагерь.

На следующий день, 6-го ноября, было решено повторить атаку на форт Магомет-Шериф, пробив в нем предварительно брешь из орудий лагеря. С раннего утра был открыт артилерийский огонь из трех железных девятифунтовых пушек и двух гаубиц, установленных на юго-западном бастионе и прилегающей к нему части южного фаса. После двух часов канонады была пробита брешь и устроен удобовосходимый обвал. Вслед затем был послан на штурм отряд из одной роты 44-го е. в. Шаха-Шуджи полка, одной роты 5-й туземной пехоты и одной роты 37-й туземной пехоты, под начальством Грифита, который без больших потерь быстро прошел расстояние до форта, овладел обвалом, штыками оттеснил неприятеля и занял форт.

Одновременно с этим было отправлено одно орудие, чтобы обстрелять защитников Шах-бега со стороны Северных ворот этого сада, а в равнину на запад от лагеря был выдвинут для демонстрации отряд майора Сейна из двух рот пехоты, одного взвода кавалерии и двух орудий. Отряд майора Сейна, вытеснив неприятельских стрелков из близлежащих загородок, уже возвращался в лагерь, когда из города выступила большая толпа конных и пеших афганцев и заняла грядку невысоких бугров против западного фаса лагеря. Отряд майора Сейна остановился; из лагеря были посланы к нему подкрепления из пяти взводов ирегулярной конницы Андерсена и двух взводов 5-го легкого кавалерийского полка. После нескольких выстрелов из орудий, английская кавалерия была брошена вперед и вступила в схватку с равною но числу афганскою конницей. Успех кавалерийской сшибки остался не решенным, так как в это время новые толпы неприятеля двинулись со стороны Шах-бега с очевидным намерением отрезать английскому отряду путь отступления. Из лагеря были посланы еще две роты в поддержу, и весь [335] английский отряд благополучно отступил. Неприятель в течение нескольких часов поддерживал ружейный огонь, а с наступлением темноты удалился в город.

Во время этих действий на орудие, стоявшее против Северных ворот Шах-бега, и его прикрытие обрушился в превосходных силах неприятель и принудил к отступлению, причинив большие потери.

Таким образом, в этот день англичанам удалось одержать незначительный успех на одном участке позиции взятием форта Магомет-Шерифа, но результаты не были полными, так как Шах-бег и Комисариатский форт оставались по прежнему в руках неприятеля. Стычка на западе от лагеря доставила новое торжество инсургентам, которые, хотя и не без потерь, все же остались на занятой ими позиции и имели право считать отступление англичан вынужденным. Зато в этот же день распорядительным офицерам английского комисариата удалось войти в сношения с жителями богатого соседнего кишлака Бимару и приобрести, по очень дорогой, разумеется, цене, некоторое количество продовольствия, обеспечившее гарнизон на несколько дней.

В течение ближайших последующих дней вооруженных столкновений не произошло. На позиции, близ форта Махмуд-хана, против юго-восточного бастиона английского лагеря, неприятель работал над устройством ложемента для двух орудий, захваченных в городе еще в первый день инсурекции. В английском лагере главные заботы были обращены на пополнение запасов продовольственного магазина, покупкою у местных жителей ближайших кишлаков. Орудия Бала-Гисара каждый день производили стрельбу но городу, но для нанесения этим путем серьезного вреда неприятелю требовалась более сильная батарея. Были две стычки у ворот Бала-Гисара, где в первый день бунта, при спешном отступлении индостанцев Кэмпбеля, были оставлены два орудия Шаха-Шуджи. Неприятель, тщательно наблюдавший за ними из домов Шахского базара, не позволял к ним приблизиться и два раза пытался их захватить, но в обоих случаях был отброшен.

По совету посла, Эльфинстон решился отозвать из Бала-Гисара следующего за ним чина, бригадира Шильтона, с частью войск. В лице Шильтона главнокомандующий рассчитывал приобрести энергичного помощника. 9-го ноября, около 4-х часов пополудни, Шильтон с отрядом из 6-го его выс. Шаха-Шуджи полка, одной роты 44-го его выс. Шаха-Шуджи полка, одним конным и одним [336] горным орудиями, имея небольшой запас ата, беспрепятственно исполнил переход через равнину и был встречен восторженно гарнизоном лагеря. С этого времени Шильтон принимает близкое участие в операциях кабульского отряда. Он был поражен обширными размерами лагеря, требовавшего для обороны все наличное число людей, причем исключалась всякая возможность выделить хотя незначительную часть для внешних действий, и высказал мнение, что было бы выгоднее, до наступления зимы, отступить к Джелалабаду. Но этому предложению воспротивился Макнатен и состоявшие при нем политические чины, а равным образом и Эльфинстон, привыкший во всем следовать указаниям посла. Шильтон, с своей стороны, выразился, что он не переменит расположения ни одного орудия, пока ему не будет предоставлено полное командование. Такая разногласица между главными руководителями обороны в вопросе первостепенной важности дает объяснение многим неудачам.

Оценивая положение сторон в этот фазис обороны, можно думать, что отступление к Джелалабаду, если смотреть на эту операцию как на временную меру, имеющую целью поставить отряд в более выгодные условия, дать возможность ему устроиться и выждать прибытия подкреплений из Индии, чтобы затем снова перейти к активным действиям, — такая операция была бы самым простым и выгодным средством и имела за себя веские доводы. В магазине оставалось продовольствия на трое суток, и каждый день приносил новые заботы об удовлетворении насущных потребностей. Нравственное состояние гарнизона, утомленного к тому же непосильными работами по приведению в порядок своей неудобной позиции, заметно падало; а противник, ежедневно усиливавшийся новыми толпами газиев (Воители за веру.), прибывавших из различных местностей Афганистана, становился более дерзким и мог приступить к тесному обложению лагеря, чтобы голодом принудить гарнизон к сдаче. Становилось очевидным, что продержаться под Кабулом зимнее время невозможно и, рано или поздно, отступление станет неизбежным, но позднее оно будет исполнено при более затруднительных условиях. Это понимал каждый из чинов отряда, за исключением Макнатена, которому, собственно говоря, надлежало состоять при Шахе-Шудже, а не присутствовать с правом голоса на заседаниях военного совета.

10-го ноября, около девяти часов утра, толпы вооруженных афганцев, пеших и конных, появившись почти неожиданно на ближних [337] холмах с западной стороны лагеря и на северных склонах Сиах-сенгской гряды, дали несколько залпов, и одновременно с этим послышались выстрелы со стороны Шах-бега. В английском лагере эта пальба была принята за условный сигнал к совокупной атаке. Однако, с западной стороны никакого движения не последовало, а южный неприятельский отряд спустился в равнину и занял ряд фортов и полуразрушенные дома вблизи лагеря, по обоим берегам реки Кабула. Один из фортов Рика-баши находился в расстоянии ружейного выстрела от посольской пристройки. Заняв его и смежные загородки, неприятель стал стрелять по пристройке и северо-восточному бастиону, на что англичане ответили огнем двух гаубиц и одной 5 1/2-дюймовой мортиры. Это состязание продолжалось около двух часов, пока Макнатену не удалось убедить Эльфинстона перейти к мерам более решительным. Был назначен для вылазки отряд, под начальством бригадира Шильтона, в составе: 44-го е. в. Шаха-Шуджи полка, 37-го туз. пех., 6-го Шаха-Шуджи, незначительной части кавалерии, двух орудий кон. арт., одного орудия горного. Около двенадцати часов пополудни отряд выступил из Восточных ворот и направился к форту Рика-баши. Ему предшествовала штурмовая колонна, под начальством Белью, из шести рот поименованных пехотных полков, по две от каждого, с назначением подготовить атаку взрывом главных ворот неприятельского форта. По необъяснимой случайности передовые части этой колонны, уклонившись в противоположную сторону, бросились к узкой калитке форта Рика-баши, через которую едва можно было проникнуть двум, трем одновременно, что с самого же начала поселило среди атакующих замешательство. Штурмующие роты, столпившиеся близ калитки, подвергались сильному ружейному огню защитников форта, а в это время был подан сигнал к общей атаке. Горсти европейцев и сипаев, с полковником Маклиреном во главе, удалось пробиться внутрь форта, афганский гарнизон которого, предположив, что имеет перед собой превосходные силы, бросился бежать через главные ворота. В это время перед английской колонной внезапно появился из-за угла форта незначительный отряд афганской конницы. Английская пехота дрогнула, послышались сигналы к отступлению — и весь отряд Шильтона обратился в беспорядочное бегство. Лишь благодаря энергии самого Шильтона и поддержке из орудий лагеря, англичане избегли позора; беглецы были остановлены, устроены вновь и направлены вторично на штурм форта, который в этот раз окончательно перешел в руки [338] англичан. Тем временем в форте происходила отчаянная резня. Изгнанные афганцы, ободренные бегством главных сил англичан, возвратились снова в форт и принялись за избиение находившейся здесь горсти пехоты, пока не были изгнаны вторично.

С падением форта Рика-баши были оставлены афганцами и четыре смежные форта, находившиеся под командованием первого, причем около 1,400 maunds (Mands = 27 фунт.; индийская мера веса, приблизительно соответствующая размеру дневной дачи на 25 человек.) пшеницы досталось англичанам. Половина этого количества была тотчас же перенесена в лагерь, а остальная часть, оставленная без охраны на ночь в отдаленном форте, была к утру разграблена афганцами. В фортах Рика-баши и Зульфикаре, по распоряжению Эльфинстона, были поставлены постоянные гарнизоны; в остальных фортах были взорваны башни.

Дело 10-го ноября хотя и кончилось успехом для англичан, но стоило им больших потерь: убитых и раненых насчитывалось до 200 человек. А выделение отрядов для занятия фортов привело к еще большей против прежнего разброске сил.

13-го ноября большие толпы неприятеля, по преимуществу конного, заняли Ширпурские высоты и, поставив на них два орудия, стали обстреливать лагерь, причиняя чувствительный урон гарнизону. Макнатену не без труда удалось убедить Эльфинстона предпринять новую вылазку с целью отбросить неприятельское скопище с занятой им позиции и захватить его орудия. Назначенный для этой цели отряд, под начальством бригадира Шильтона, состоял из шести рот 44-го его выс. Шаха-Шуджи полка, шести рот 37-го туз. пех., четырех рот 6-й его выс. Шаха-Шуджи; двух эскадронов 5-го легк. кав., одного эскадрона 2-го ирегулярного его выс. Шаха-Шуджи, одного взвода ирегулярной конницы Скинера, отряда посольских телохранителей, одного конного и одного горного орудия с прикрытием из одной роты 6-го его выс. Шаха-Шуджи полка. Войска были готовы к трем часам пополудни и выступили в четыре часа, держась направления на центральную седловину между двумя Ширпурскими возвышенностями, находившуюся в расстоянии от лагеря около 1 1/2 версты. Неприятельская конница занимала левую высоту. Английская пехота повела наступление скорым шагом, следуя в трех отдельных колоннах, на некотором расстоянии одна за другой; 37-й туз. пех. полк впереди; за ним, в поддержке, 44-й полк и в [339] тылу, резерв из 6-го пех. полка. Конно-артилерийское орудие, попав вблизи лагеря в арык, успело сделать по неприятелю всего один выстрел, а передовые части пехоты, предводимые майором Сеном, подошли на расстояние 130-160 шагов к неприятельской коннице и открыли огонь залпами. «Удивительное дело! восклицает лейтенант Эйр, часто цитируемый нами автор: — даже с такого близкого расстояния наши выстрелы не причиняли неприятелю никакого вреда». Выдержав несколько таких «залпов в пустую», масса афганской конницы, а за нею и пехота стремительно обрушились на передовую линию англичан, и последние, не успев построить каре, ни даже собраться в кучки, обратились в беспорядочное бегство к подошве высот. К этому времени, однако, удалось высвободить из арыка конное орудие, которое вместе с горным стало осыпать неприятеля картечью; подошел пехотный резерв из 6-го полка и принял на себя отступающих. Афганцы, не выдержав картечи, повернули назад к вершине. 5-й кавалерийский полк и конница Андерсона были направлены в атаку, а за ними последовала вновь устроенная пехота. Энергично наступая, отряд Шильтона распространился до вершины и принудил неприятеля спуститься в равнину на противоположную сторону Ширпурских высот. Конное орудие, заняв позицию в центральной седловине, посыпаю в густые массы неприятеля меткие выстрелы. Дальнейшее преследование было невозможно по свойствам пересеченной местности и вследствие наступления темноты. Оба неприятельские орудия стали добычею англичан, но увезти их в лагерь представлялось далеко не легким делом. Малое четырехфунтовое орудие было взято на лямке командой людей 6-го пех. полка. Другое, шестифунтовое, расположенное на середине ската в овраге, когда доступ крайне затруднялся пересеченной местностью, не могло составить английского трофея. Неприятель, неизвестно — с какой стороны появившийся, пользуясь темнотою ночи, занял отдельные загородки между возвышенностями и лагерем и открыл сильный огонь в сторону 6-ти-фунт. орудия. Вслед затем английский отряд отступил в лагерь, где в это время происходила порядочная суматоха, вызванная демонстрациями толпы афганцев против юго-западного бастиона. Несколько выстрелов из артилерийских орудий рассеяли неприятельскую толпу, тем не менее со всех фасов лагеря была начата ружейная пальба, и гарнизон не скоро мог быть приведен к спокойствию.

Дело 13-го ноября было признано англичанами за решительный [340] успех, но в действительности результаты его были весьма сомнительного свойства. Противнику не было нанесено чувствительного удара и ничто не изменило существенным образом прежней обстановки. По поводу действий сторон в этот день, лейтенант Эйр между прочим замечает: «наши солдаты, европейцы и туземные, могут поучиться у афганцев употреблению огнестрельного оружие. Последние никогда не стреляют на воздух, а для каждой пули правильно избирают цель. Между тем успех стрельбы нашей пехоты зависит от простой случайности». Этим Эйр объясняет дерзость атаки афганской конницы в начале боя. Леди Сэль, свидетельница боя, говорит: «К числу особенностей образа действий афганцев должно отнести, что каждый кавалерист перевозит на крупе своей лошади одного пехотинца, который, таким образом, прибывает на поле сражения не утомленный ходьбой. Каждый кавалерист имеет за спиной два или три фитильных ружья и искусно стреляет на галопе».

На несколько последующих дней инсургенты оставили английский отряд в относительном покое, и теперь, невидимому, имели намерение начать осадные операции против юго-западного фаса лагеря, приняв за исходный пункт форт Махмуд-хан. Близкое соседство этого форта, от которого отходил в северо-восточном направлении сухой извилистый арык, было опасно для лагеря, так как арык облегчал неприятелю устройство подступа но длине в 250 сажен. Среди афганцев, по словам Макнатена, господствовало мнение, что «кто удерживает форт, тот владеет и городом». Отсюда проистекали моральные выгоды его обладания. Афганский гарнизон форта Махмуд-хан был усилен в последние дни и в нем установлены два орудия, из которых был открыт огонь против юго-восточного бастиона.

Вечером 18-го ноября на военном совете у Эльфинстона было решено взять форт Махмуд-хан штурмом на следующий день, подготовив успех в эту же ночь предварительным устройством мины под его воротами. Все распоряжения уже были сделаны, но к утру возникли новые соображения, план этот был оставлен и к нему более не возвращались. Военные действия в этом направлении были ограничены стрельбой от времени до времени из 9-ти-фунт. железного орудия и 5 1/2-д. мортиры (Офицеры бала-гисарекого гарнизона, имевшие возможность наблюдать с своей командующей позиции за действиями обеих сторон, рассказывали позднее, что неприятель сильно терпел от артилерийского огня и днем выводил из форта большую часть гарнизона.). [341]

Признаки близости зимы, которые могли бы составить источник новых серьезных затруднений, заставили англичан призадуматься над изысканием мер к тому, чтобы поставить отряд в более удобное положение. Возникла мысль перевести все войска в Бала-Гисар. Мысль эта, предложенная послом на военном совете, вызвала продолжительные прения, но в конце концов была решительно отвергнута Эльфинстоном, бригадиром Шильтоном и другими старшими офицерами в виду следующих соображений: 1) в Бала— Гисаре не было достаточного количества топлива и подножного корма для кавалерии; 2) оставление лагеря возвысит нравственные силы инсургентов, которые увидят в этом свой собственный успех; 3) самый переход сопряжен с большим риском, в виду необходимости перевезти тяжелые орудия, обоз и хозяйственные принадлежности, а в особенности затруднительна транспортировка раненых.

Защитники мнения посла, с своей стороны, приводили: 1) Что, при всех трудностях, передвижение это все же дело возможное, по причине незначительного расстояния. Переход до Бала-Гисара не более трех верст, и вторая половина пути находится уже в сфере артилерийского огня этой цитадели. Да и нет основания опасаться столкновения с неприятелем в открытой равнине, где он не может иметь шансов на успех: 2) что касается недостатка топлива, то имеющегося в Бала-Гисаре количества все же хватит для варки пищи; 3) кавалерия не должна составлять предмета особых забот, так как в этот период войны она не составляет существенно необходимого рода оружие; 4) торжество неприятеля будет очень незначительно, если перед выступлением уничтожить в лагере все, что может иметь ценность; 5) наконец, признавая, что движение больших сил, обремененных несколькими тысячами военно-рабочих и хозяйственными принадлежностями в сфере неприятельского расположения, сопряжено, конечно, с потерями разного рода, за то какие выгоды обещает занятие Бала-гисарской позиции! Отряд будет хорошо укрыт от артилерийских выстрелов и совершенно обеспечен против атаки; не встретится более надобности в постоянных нарядах войск для землекопных работ и содержания караулов; из Бала-Гисара могут быть ведены наступательные операции против города и смежных фортов и усиленные фуражировки, посредством которых можно обеспечить продовольствием отряд на все зимнее время.

Таковы были главные аргументы сторон, высказанные на военном совете. Но истинные желания большинства членов совета [342] сводились к полному очищению Афганистана (Кей (History of the war in Afghanistan) говорит: «В стране, где вино (при мирных условиях) продавалось по 300 рупий дюжина, а сигары по рупии штука, ничто не могло привлечь английских офицеров к продолжительному пребыванию.). Полагали, что эвакуация, не смотря на трудности ее, приведет, по крайней мере, к конечной цели, тогда как занятия Бала-Гисара доставит лишь временный успех. Кроме того, многие возлагали преувеличенные надежды на помощь со стороны Джелалабада и Кандагара.

Рациональное предложение посла было отвергнуто, а между тем положение дел в других местностях Афганистана могло бы указать, что кабульский отряд предоставлен исключительно собственной обороне на занимаемой им позиции. Ни Сэль из Джелалабада, ни Нот из Кандагара не могли оказать поддержки; небольшие отряды, разбросанные в других пунктах страны, были беспощадно истребляемы. Еще из Гайдамака Сэль писал, что возвращение в Кабул его бригады представляет серьезные затруднения, и он считает единственно возможным исходом продолжать движение к Джелалабаду. Сэль имел в виду обратить этот пункт в укрепленный этапный пост, куда, в случае крайности, мог бы укрыться кабульский отряд на пути отступления в Индию.

Ко времени усложнений в Кабуле, в Кандагаре находились следующие войска: 40-й пехотный его высочества Шаха-Шуджи, 2-й,

16-й, 38-й, 42-й и 43-й пехотные полки бенгальской туземной пехоты, одна батарея бомбейской артилерии; одна конно-артилерийская батарея его высочества Шаха-Шуджи; два полка собственной пехоты Шаха-Шуджи и несколько эскадронов ирегулярной конницы. Согласно прежним распоряжениям, бригада из 16-го, 42-го и 43-го бенгальских туземных полков, под начальством Маклирена, должна была выступить и начала движение 7-го ноября. Но известие о поголовном уничтожении команды Вудборна из 130 чел. в Сеидабаре заставило отозвать ее обратно. Вслед затем было получено предписание Макнатена о присылке подкреплений, и бригада Маклирена, с придачей батареи конной артилерии, была отправлена 17-го ноября на север по газнийской дороге. На шестой день следования погода резко изменилась. Снег выпал в больших массах; движение стало затруднительным; большое количество вьючных мулов пало и, по заявлениям комисариатских чинов, дальнейшее следование угрожало гибелью всему обозу. А на пути между Келат-и-Гильзаем и Кабулом [343] организовались скопища инсургентов. В виду этих причин, 22-го ноября, Маклирен повел свой отряд обратно в Кандагар, о чем в Кабуле узнали лишь в декабре месяце.

Несколькими днями ранее волнения на севере, в Когистане, привели к кровавой развязке. Для наблюдения за этой страной в окрестностях Чарыкара был поставлен пехотный полк, набранный большею частью из местных жителей, два 6-ти-фунт. и одно 17-ти-фунтов. английские орудия, взвод артилерии Шаха и небольшой отряд ирегулярной конницы. Политическим агентом в этой местности был майор Потингер, известный руководитель обороны Герата в 1837-1838 гг. В первых числах ноября отряд инсургентов, заняв позицию при Ак-Серае, перерезал сообщения между Кабулом и Чарыкаром; 13-го ноября гарнизон, уменьшившийся в своем составе до 200 человек, измученный недостатком воды и продовольствия, решил пробить себе путь к Кабулу. Но из всего отряда успели в этом лишь Потингер и Гаугтон и два нижних чина, счастливо добравшиеся до Кабула. Остальные были перебиты. Но возвратимся к операциям под Кабулом.

Кишлак Бимару, расположенный на северо-восточной оконечности Ширпурских высот, на когистанской дороге, служил до последнего времени житницей кабульского отряда. Жители его, при свойственной афганцам алчности, снабжали англичан за высокую плату продовольствием и фуражом в количестве, более чем обеспечивающем людей и лошадей отряда. Инсургенты неоднократно появлялись в кишлаке и на смежных высотах, препятствуя комисариатским офицерам и фуражирам производить закупки. Наконец, 22-го ноября, и этот почти единственный источник снабжения был совершенно закрыт для англичан. В этот день большие толпы конных и пеших афганцев, вышедших из города, заняли кишлак и смежную Ширпурскую возвышенность и произвели над местными жителями экзекуцию. По предложению посла было решено предпринять вылазку, не смотря на возражения Шильтона, утверждавшего, что новая вылазка лишь увеличит число раненых. Для вылазки был назначен отряд из двух рот 5-го туземного пехотного полка, двух ресалахов (эскадронов) ирегулярной конницы, одного эскадрона 5-го легкого кавалерийского полка, одного конного и одного горного орудий, под общим начальством майора Свайна. Отряд, достигнув кишлака, доступ в который со стороны главной дороги оказался прочно забарикадированным, поспешно занял ближайший к дороге фруктовый сад, где [344] пехота могла иметь некоторое укрытие от выстрелов. Обе роты 5-го туземного полка расположились за низкими загородками и открыли стрельбу по саклям, мало или вовсе не причинившую вреда защитникам. Кавалерия и артилерия отряда, не имевшие перед собой никакой цели и надежного укрытия, были двинуты вправо через засеянное поле к крепости Зульфикар. Артилерия была поставлена вблизи форта на открытой местности и открыла огонь по высотам, а кавалерия стала в некотором расстоянии за ней, в тылу. В таком положении, отряд, назначенный для штурма деревни Бимару, пробыл, не переменяя места, 5-6 час., производя бесцельную стрельбу, причем артилерийская прислуга и кавалерия подверглись действию огня неприятельских стрелков, занимавших окраины кишлака. Потери в людях и лошадях английской кавалерии были особенно велики.

Вечером отряд афганской конницы, выступив с противоположной стороны Бимару, направился к востоку в тыл английским орудиям, которые вскоре очутились под перекрестным огнем. В это время на место действия прибыл бригадир Шильтон с подкреплениями из остальных рот 5-го туземного пех. полка. Майор Свайн, с двумя ротами, был направлен к форту Зульфикар, а конно-артилерийское орудие обратило огонь в сторону афганской кавалерии. Вскоре затем весь английский отряд был отозван в лагерь.

На военном совете, собранном после описанного дела в ставке Эльфинстона, неудачи этого дня были объяснены недостатком войск сравнительно с числительностью неприятельского отряда и силой его позиции; было признано необходимым вывести английский отряд из опасного соседства с инсургентами, прочно занявшими Бимару, и в этих видах решено возобновить атаку в эту же ночь более значительными силами. На вылазку был назначен отряд из следующих частей:

Пять рот 44-го его выс. Шах-Шуджи полка; шесть рот 5-го туземного пех. полка; шесть рот 37-го туз. пех. полка; 100 челов. саперов, один эскадрон 5-й легк. кав.; один ресалах 2-го конно-ирегулярного Шаха-Шуджи; 100 чел. ирегулярной конницы Андерсона; одно конно-артилерийское орудие.

Цель действий отряда состояла в захвате кишлака и смежных холмов, которые предполагалось удерживать в своей власти на будущее время.

В два часа пополудни отряд выступил из лагеря через Когистанские ворота. Оставив впереди ворот в муллике (небольшая мечеть) [345] одну роту 84-го пехотного полка, отряд принял направление на северо-запад от Бимару и вскоре достиг прилежащих возвышенностей, не обнаружив своего присутствия. Конно-артилерийское орудие, избрав удобную позицию, открыло огонь картечью по бивачным пунктам в деревне, определявшимся горящими кострами, что вызвало порядочную суматоху среди защитников и принудило их искать укрытия в саклях и башнях. Затем, с обеих сторон началась оживляемая, но бесцельная перестрелка. Безотлагательный штурм деревни, как доказали офицеры штаба Шильтона, мог бы увенчаться успехом в виду темноты ночи и вероятной паники противника, но Шильтон решил отложить наступление до утра.

С рассветом неприятель, израсходовавший огнестрельные припасы, прекратил огонь, и отдельные групы его спешили из деревни к небольшому форту, изолированно расположенному на северной стороне Ширпурских высот. Шильтон, предполагая, что в деревне осталось не более полусотни афганцев, отдал приказание двум ротам 37-го туз. пех. полка двинуться вперед и занять главный выход из деревни. Но эти роты, сбившись с истинного направления, вместо главного входа подошли со стороны узкого переулка, который оказался забарикадированным. После тщетных попыток преодолеть это препятствие под метким огнем неприятельских джезальгиев, обе роты залегли за ближними закрытиями и провели в таком положении около получаса, пока не были отозваны бригадиром Шильтоном. Тем временем было замечено, что густые толпы вооруженных афганцев спешат из города к месту действий, и английский отряд должен был изменить боевой порядок. Три роты 37-го пехотного, под начальством майора Киршау, были оставлены в качестве резерва на прежнем месте, на уступе ската, обращенного к деревне. Остальные части отряда Шильтона, переменив фронт на запад, были передвинуты к противоположной от Бимару стороне возвышенности. Лейтенант Уокер с ирегулярной конницей был направлен в равнину на север, чтобы отрезать путь отступавшим из кишлака защитникам.

К семи часам утра расположение обеих сторон окончательно приняло следующий вид. Неприятель, в числе до 10,000 человек, занял западную Ширпурскую возвышенность. На равнине к северу появилась афганская кавалерия с очевидным намерением отрезать конный отряд Уокера. В деревню Бимару были введены неприятелем значительные подкрепления. Английская пехота, построенная в двух каре в 250 шагах расстояния одно за другим, и кавалерия, [346] поставленная в промежутке пехотных каре, с трудом удерживались под сильным огнем неприятельских стрелков, занявших командующее положение в овраге левой Ширпурской высоты. Около 20 человек из переднего каре англичан, следуя геройскому примеру полковника Оливье, передвинулись на более возвышенную позицию ближе к западному скату, откуда представлялось более удобств состязаться с неприятелем. Единственное орудие англичан давало выстрел за выстрелом.

В таком положении обе стороны пробыли до десяти часов утра, когда масса неприятельской конницы стала огибать правый фланг английской позиции. Меткие выстрелы шрапнелей конного орудия принудили ее податься назад. В то же время было послано приказание отряду лейтенанта Уокера присоединиться к прочим войскам.

С отозванием Уокера неприятель имел возможность окружить английскую позицию с трех сторон, за исключением южной, находившейся против лагеря. В отряде Шильтона запас артилерийских снарядов подходил к концу; люди были утомлены и страдали от жажды, а число убитых и раненых увеличивалось с каждой минутой.

Около 10 1/2 часов толпа неприятельской пехоты, выступив из Шах-бега, двинулась через равнину к восточной оконечности Ширпурских высот, чтобы отрезать посланный из лагеря транспорт с огнестрельными припасами и лазаретными носилками. Ружейный огонь роты 44-го пехотного полка, занимавшей муллушку и отдельные стенки у лагерных ворот, а равно залпы ружейные и артилерийские с западного фаса, рассеяли эту толпу и принудили ее убраться в Шах-бег.

Одновременно с этим на главном пункте боя, кучка отчаянных газиев спустилась в центральную седловину между обеими Ширпурскими возвышенностями и, искусно прикрываясь за холмистыми подступами, постепенно приближалась к английской позиции, не обращая внимания на сильный огонь передовой групы английских стрелков. Последние, не имея надежного укрытия, вскоре отступили. Этим воспользовались газии: бросившись вперед, они водрузили флаг на кургане в расстоянии 40 шагов от переднего каре англичан и стали угрожать конному орудию.

В эту критическую минуту бригадир Шильтон тщетно предлагал 100 рупий в награду тому, кто сорвет флаг газиев; офицеры, выйдя вперед, бросали камнями в неприятеля, чтобы ободрить нижних чинов; кавалерии приказано произвести атаку. «Но, [347] говорит Кей, наши солдаты забыли, что они служат под английскими знаменами!» Кавалерия не двигалась с места, а переднее каре пехоты бросилось бежать в паническом страхе, оставив орудие в добычу газиям.

Неожиданное обстоятельство дало новый оборот бою. Неприятельские толпы облетела весть, что один из главных предводителей, Абдула-хан, смертельно ранен. Весть эта, проникнув в ряды газиев, произвела столь сильное впечатление, что последние повернули назад и бросились бежать, оставив конное орудие и захватив лишь часть принадлежностей, передок и лошадей. Бегство газиев ободрило английскую пехоту; усилиями офицеров удалось остановить и устроить ее частью за вторым каре, частью на восточном уступе, где по прежнему оставались три роты Киршау. Вновь устроенная пехота была двинута вперед и распространилась до крайней оконечности высоты, захватив снова брошенное орудие. Но извлечь выгоду от временного замешательства противника англичане не сумели, так как кавалерия их упорно отказывалась двинуться с места для преследования расстроенных скопищ. Поэтому преследование было ограничено стрельбой пехоты и артилерийского орудия, для которого к этому времени был доставлен из лагеря новый запас снарядов.

Неуменье воспользоваться благоприятной минутой вскоре снова поставило отряд Шильтона в опасное положение. Неприятельские толпы возвратились; их джезальчии открыли убийственный огонь; свежие подкрепления инсургентов, прибывая из города и ближайших кишлаков, заняли западную высоту сплошною массою. Неравный стрелковый бой продолжался до 12 часов пополудни. Бригадир Шильтон ожидал прибытия из лагеря просимых подкреплений, в том числе одного орудия, и, получив в этом отказ, приказал двинуться вперед резерву из трех рот 37-го туз. полка. Но Киршау еще с раннего утра выдерживал натиск превосходных сил неприятеля, занимавшего деревню Бимару, разрушенные здания и складки местности в очень близком расстоянии, и потому на требование Шильтона ответил, что оставление восточного уступа может угрожать крайнею опасностью всему отряду, так как в сторону его позиции отходит путь отступления.

В перемене места резерва, однако, не представилось надобности. Тем временем на решительном пункте позиции маневр, успешно исполненный несколько времени тому назад газиями, был начат вторично превосходными силами неприятеля. Передние ряды крайнего каре [348] англичан потянулись назад. Очевидная опасность снова угрожала орудию, что вынудило взять его на передок (только что прибывший из лагеря взамен утраченного) и отвезти к позиции Киршау. Едва началось отступление орудия, как отчаянная толпа газиев ворвалась в английское каре и произвела в нем страшный беспорядок. Это послужило началом к общему бегству англичан; ни команды, ни пример офицеров не могли восстановить порядок: все устремилось по кратчайшему направлению к лагерю. Афганская кавалерия, преследуя по пятам, наседала на отступающих, которые не пытались защищаться. Отряд Киршау, при виде общего поражения, стал также отступать, а неприятель, выйдя из деревни, бросился ему наперерез. Можно было думать, что афганцы ворвутся следом за беглецами в лагерь. Тяжелые английские орудия по непонятной причине бездействовали, и лишь ружейный огонь был открыт 6-м его высоч. Шаха-Шуджи полком. Свежий взвод с присоединившимися 15-ю человеками конницы Уокера были брошены на неприятеля. Джигиты капитана Тревира давали меткие залпы. Этих мер, конечно, было недостаточно, чтобы задержать преследование, но счастливая случайность еще раз пришла на выручку англичанам. Осман-хан, предводитель инсургентов, по собственной инициативе остановил свои толпы и повел их в направлении к городу.

Это обстоятельство спасло от совершенного уничтожения отряд Шильтона, хотя потери были все-таки ужасны; раненые, остававшиеся на поле сражения, были изрублены в куски; орудие и второй передок, попавшие при быстром отступлении на пересеченную местность, были захвачены неприятелем.

В свое время английская пресса объяснила неудачи 22-го ноября следующими главными причинами:

1) Недостатком артилерии в назначенном для вылазки отряде, который уступал по численности скопищу инсургентов. Придача горного орудия, как ходатайствовал Шильтон, могла бы до некоторой степени возместить неравенство сил сторон.

2) Отказом Шильтона атаковать кишлак Бимару ночью, когда неприятель не мог воспользоваться выгодами своей позиции. Успех ночной атаки, принимая во внимание недостаток боевых припасов у неприятеля, был несомненен. А с занятием Бимару была бы достигнута главная цель вылазки и обеспечен путь отступления.

3) На случай принятия мер по усилению позиции, в состав отряда было назначено 100 челов. саперов. По свойствам местности [349] представлялось удобным устроить окопы на середине восточной Ширпурской высоты фронтом к юго-западу. Окопы, укрывая английских стрелков от огня джезальчиев, придали бы больше устойчивости всему отряду и доставили бы обеспечение против внезапной атаки.

Между тем саперы были употреблены как обыкновенная пехота и поставлены в общий строй с другими родами оружие.

4) Пехота, построенная в каре для противодействия кавалерийским атакам противника, представляла большую цель неприятельским стрелкам (Некоторые утверждают, что каре, если можно дать это название форме строя английской пехоты, образовались совершенно случайно. Афганцы имели видимое намерение обойти фланги, и потому крайние ряды пехотных линий пришлось загнуть, чтобы открыть огонь в стороны. Эта мера была вызвана подавляющим превосходством сил неприятеля.).

5) Кавалерию следовало расположить на равнине между лагерем и Ширпурскими высотами, поставив ей главною задачею обеспечение пути отступления. Между тем она была втиснута в промежуток между пехотных каре, на местности, где даже при благоприятных условиях нельзя действовать в конном сомкнутом строю, и в течение всего боя без всякой надобности подвергалась ружейному огню.

6) Во время замешательства афганцев после первой атаки газиев капитан Мекензи заметил Шильтону, что следует воспользоваться этим удобным моментом и отступить в лагерь. «О нет! — ответил бригадир: — будем удерживать высоту еще некоторое время».

Между тем было очевидно, что не только полной победы, но даже частного успеха, как, например, занятия Бимару, отряд достигнуть не в состоянии.

7) В этом деле, также как и в предшествующих, афганцы показали себя лучшими стрелками, чем английские солдаты, пули которых, пролетая над головами неприятеля, мало причиняли ему вреда.

Нельзя отрицать справедливости приведенных мнений. Бой 22-го достаточно ясно обнаружил недостатки командования и бедственное состояние английских войск, утративших всякую веру в успех.

Положение не трудно было предвидеть, а потому было верхом безумия решиться на вылазку, которая во всяком случае не могла иметь решительного значения. В этом смысле главное обвинение в неудачах должно падать на посла, а затем на Эльфинстона.

Результат боя выразился прежде всего в окончательном [350] закрытии доступа английским фуражирам и комисариатским чинам в д. Бимару, и с этого дня кабульскому отряду предстояло довольствоваться запасами, собранными в магазине за время прежних фуражировок. Однако состояние продовольственных средств к этому времени было достаточно удовлетворительно. Благодаря искусно произведенным в разное время закупкам, лагерный магазин содержал запас на двадцать дней, т. е. на срок вполне достаточный, чтобы привести в порядок деморализированные, упавшие духом войска и принять какое либо решение.

В последующие дни Эльфинстон и посол имели частные совещания и вели оживленную, но бесплодную переписку, изыскивая меры для спасения британских войск и национальной чести. Был поднят снова вопрос о переходе всего отряда в Бала-Гисар. Но мысль о препятствиях возникала с новою силою; число больных и раненых за последнее время увеличилось; в одном госпитале насчитывалось до 600 человек; для перевозки запасов продовольствия потребовалось бы несколько дней; бой с тысячами афганцев в открытом поле для изнуренных сипаев, не оправившихся от впечатлений Ширпурского дела, был бы далеко неравным. Макнатен пытался закупить вождей восстания, пробовал подослать к ним убийц, головы наиболее популярных предводителей были оценены, но пользы от того никакой не выходило. Осман-хан, барекзаец, которому отряд Шильтона, да и весь кабульский отряд обязаны своим спасением в день 22-го ноября, обратился к послу с письмом, в котором объяснял, что афганцы вовсе не питают враждебных замыслов против английского гарнизона; что их единственное желание состоит в том, чтобы англичане благополучно удалились из страны, предоставив им управляться по собственному усмотрению. По совету Эльфинстона, указывавшего на отчаянное положение дел, посол решился вступить в переговоры с враждебными сердарями, уведомив их предварительно, что он не согласится ни на какие условия, не совместные с достоинством британского имени. Свидание с афганскими депутатами действительно состоялось 27-го ноября в караульной комнате, у Восточных ворот лагеря, но оно не имело ожидаемого результата. Сердари потребовали: выдачи Шаха-Шуджи и его семейства, сдачи всего оружие и изъявления безусловной покорности. Лишь после выполнения этих условий, сердари обещали подумать о разрешении дать английскому окупационному отряду пропуск в Индию, при обязательстве, что англичане никогда более не посетят Афганистана. Требования были с негодованием [351] отвергнуты, и депутаты удалились с угрозою повторить свидание на поле битвы.

Между тем в Кабул прибыл Акбар-хан, любимый сын экс-эмира Дост-Магомета, наблюдавший до того времени за ходом инсурекции из Бамиана. Акбар-хан пользовался большой популярностью в народе; он был встречен восторженно населением и получил титул визиря. В дальнейших событиях ему принадлежит значительная доля руководства. Новым эмиром афганцы избрали Наиб-Магомет-Земан-хана, двоюродного брата Дост-Магомета. Тем временем Шах-Шуджа, запершись в Бала-Гисаре, с большой тревогой и напряженным любопытством следил за успехами своих подданных и бедствиями покровителей, не принимая в борьбе деятельного участия.

После дела 22-го ноября англичане потеряли всякую охоту к новым вылазкам, а афганцы, отлично сознавая выгоды своего пасивного положения, лишь изредка покушались на предприятия демонстративного характера. Там, спустя два дня после Ширпурского боя, среди белого дня, на виду у английского лагеря афганцами был уничтожен мост через р. Кабул. В ночь на 1-е декабря была произведена атака на Бала-Гисар со стороны Бурдж-и-лака. Так называлась отдельно расположенная внешняя пристройка в виде башни, командовавшая почти всею цитаделью. Неприятель два раза возобновлял атаку, но в обоих случаях был отражен с большими для себя потерями. 4-го декабря рано утром толпы афганцев усеяли Ширпурские высоты и, установив два орудия в центральной седловине, стали стрелять по английскому лагерю; вечером, по обыкновению, толпы разбрелись по домам. Ночью того же числа афганцы, подойдя скрытно к форту Магомет-Шериф, пытались взять его штурмом, но были отражены (Замечательно, что в этом последнем случае афганскому отряду предшествовала група охотников, газиев с мешками пороха для взрыва ворот, в подражание способу атаки, практиковавшемуся англичанами.). 5-го декабря было докончено разрушение моста через р. Кабул. В этот же день неприятель повел подкоп под одну из башен форта Магомет-Шериф, что привело в ужас защитников последнего. Объятый паникой гарнизон был заменен двумя свежими ротами 44-го и 87-го пехотных полков, и ночью лейтенанту Стурту счастливо удалось разрушить работы неприятеля. Тем не менее, на следующий день, когда кучка афганских джезальчиев открыла огонь [352] из-за деревьев Шах-бега, новый гарнизон поголовно дезертировал в лагерь, и форт Магомет-Шериф был занят неприятелем.

Запасы лагерного магазина быстро таяли, а между тем средства ближайших окрестностей верст на пять в стороны уже были истощены. Посол предложил произвести фуражировку в кишлаке Хиджа-Реваш, на когистанской дороге. В принципе мера эта была одобрена военным советом, но в исполнение не была приведена. Решились испытать иное средство, предложенное комисариатскими офицерами, именно — воспользоваться запасами Бала-Гисара. С этой целью 7-го декабря был послан в Бала-Гисар, в сопровождении небольшого конвоя, под начальством капитана Гея, транспорт ябу (Мелкорослые лошади местной породы.), навьюченных боевыми припасами, в которых нуждались войска Шаха-Шуджи, с поручением вывезти некоторое количество провианта. Когда транспорт достиг Сияг-сенгских высот, то в тылу его раздались ружейные выстрелы; испуганные погонщики, сбросив весь груз наземь, ускакали на вьючных животных искать безопасности в цитадели. Не смотря на этот неблагоприятный эпизод, капитану Гею удалось выполнить поручение, и к вечеру того же дня транспорт благополучно возвратился в лагерь с трехдневным количеством ата. Другой транспорт с таким же количеством провианта был доставлен три дня спустя офицерами шахского комисариата (Эти примеры указывают, насколько плохо оборонялась афганцами дорога из лагеря в Бала-Гисар, и естественно предположить, что при большей энергии со стороны высших начальников переход английского отряда в цитадель не вызвал бы больших потерь.). Но и этот новый источник снабжения не мог считаться надежным; афганцы во всякое время могли прекратить сообщение лагеря с Бала-Гисаром; к тому же потребность в продовольствии превышала средства шахского магазина. Расход муки на строевых был весьма значителен; военно-рабочие вначале довольствовались уменьшенными рационами, а затем отпуск казенной дачи был прекращен почти вовсе и зачастую единственной пищей им служило мясо животных, павших от бескормицы. Что касается лошадей отряда, то с израсходованием фуража им давали в корм сечку из древесной коры. Понятно, как эти лишения с каждым днем подрывали силы отряда. А между тем о движении войск из Кандагара не было и слуха, и надежда на возможность выручки с внешней стороны была утрачена.

Наконец главнокомандующий решил разом покончить с [353] дальнейшею неопределенностью в положении дел. Макнатену было отправлено письмо за подписью Эльфинстона, бригадиров Шильтона и Анкетиля и полковника Чамберса, в котором поименованные лица, нарисовав картину бедственного состояния отряда, категорически потребовали начать вновь переговоры с вождями инсурекции о свободном пропуске отряда в Индию через Пешавер и о снабжении его продовольственными припасами.

В английском лагере господствовала полная уверенность, что афганцы согласятся на соблюдение почетных для британской гордости условий капитуляции и отряд исполнит отступление беспрепятственно и не встречая ни в чем нужды. Не были приняты в расчет традиционные черты афганцев, склонных к измене и вероломству при провозглашении джигада (Религиозная война.). О трудностях движения по ущельям и теснинам через высокие, плохо разработанные горные перевалы, повидимому, всеми было забыто. Припомним, что расстояние по главной дороге от Кабула до Фирозпура, ближайшей станции в собственно английских владениях Индии того времени, составляет около 900 верст. Последние три четверти своей длины путь отступления кабульского отряда находился в Пенджабских владениях Сейкского государства, хотя и союзного с Ост-Индскою компанией, но искренности которого было опасно доверять. Первая четверть пути, так называемая хапберская дорога от Кабула до Пешавера, пролегает через ряд мало удобных для следования узких дефиле и перевалов, из которых важнейшие суть Хурд-Кабул, Гефт-Котал, Тизин, Джиггелик и Хапбер. В те времена движение по этому участку было возможно почти исключительно на вьюках; топливо, провиант и фураж можно было встретить лишь в немногих местах, да и то в ограниченном количестве. Ни лорд Кин, ни Вилоби-Котон, ни Эльфинстон не позаботились о подготовке хапберской дороги в стратегическом и инженерном отношениях как этапной линии, и на всем этом участке был устроен всего один этапный пункт — в Али-Меджиде, ключе Хапберского прохода. Правда, генерал Сэль по собственной инициативе избрал и укрепил сильную позицию в Джелалабаде (в 156-ти верстах от Кабула), благодаря чему все расстояние до Пешавера сокращалось для отступающего отряда почти на половину. Но даже и при этом условии не было ли риском решиться на движение с изнуренными войсками в суровую пору года, не имея уверенности в полном содействии афганских властей? [354]

11-го декабря на равнину близ Сияг-Сенгских высот съехались на свидание, с одной стороны, Макнатен с политическими чинами, с другой — вожди инсурекции, барекзапцы: Магомет-Акбар-хан, Осман-хан, Магомет-хан; гильзайцы: Магомет-шах-хан, Гамза-хан, Куда-хан, попельзайцы: Джапет-улал-хан и кизылбаш, Хан-Ширин-хан. Обменявшись обычными восточными приветствиями, посол повел речь к собравшимся ханам. Он просил их бросить взгляд на прежние отношения между Афганистаном и Ост-индской компанией, основанные на взаимном доверии и добром согласии; выразил сожаление, что все это так грубо и без всякой причины было так нарушено. Ведь английское правительство руководствовалось лучшими намерениями в заботах о водворении Шаха-Шуджи на законном престоле его предков и своими мероприятиями привело к успокоению все классы страны. Британское правительство и теперь имеет искреннее желание уничтожить возникшие недоразумения и восстановить нарушенную дружбу. Магомет-Акбар-хан и Осман-хан, как старшие из присутствующих, благодарили посла за его заботы об участи экс-эмира Дост-Магомета и выразили полную готовность начать переговоры. Затем, посол прочитал проект мирного трактата, сущность которого заключалась в следующем: 1) британские войска выступают из всех занимаемых ими пунктов Афганистана и возвращаются в Индию; 2) сердари обязуются доставить британским войскам (за плату) подъемный скот и провиант; 3) Шаху-Шудже предоставляется или отправиться в Индию, вместе с британскими войсками, или остаться в Кабулистане. В обоих случаях он получает от нового афганского правительства содержание в размере не менее 100,000 рупий; 4) Дост-Магомет возвращается в Афганистан со всей семьей и задержанными в Индии афганцами; 5) бывшим сторонникам Шаха-Шуджи должна быть дарована полная амнистия; 6) до исполнения означенных условий обе стороны должны обменяться заложниками.

После кратковременных прений, вызванных главным образом несогласием Акбар-хана по вопросу об амнистии, предложенный послом проект был принят с незначительными дополнениями второстепенного характера, касающимися собственно формальностей исполнения договора, причем было условлено, что выступление кабульского гарнизона будет начато через три дня.

В английском лагере начались приготовления к походу. Во исполнение предварительных условий договора англичане должны были очистить Бала-Гисар и передать афганцам занимаемые ими по [355] соседству с лагерем форты: Рика-баши, Зульфикар, Магазинный и муллушку против Западных ворот лагеря.

13-го декабря английские войска Бала-Гисара (54-й туземный пех. полк, одно орудие конной артилерии; взвод горной артилерии: две легких и одна 24-х-фунтовая гаубицы), под начальством майора Эверта, должны были передвинуться в общий лагерь. Коммисариатским офицерам было поручено вывести вместе с отрядом в возможно большем количестве муки и пшеницы; но укупорка и нагрузка продуктов велась столь медленно, что едва 5 тыс. маундз были навьючены к вечеру, когда майор Эверт приказал начать выступление. Тем временем Акбар-хан, вызвавшийся с небольшим конвоем сопровождать английский отряд во время следования его через равнину, нетерпеливо ожидал у ворот цитадели, а большая толпа афганцев расположилась на Сияг-сенгских высотах с очевидно враждебными намерениями. Едва арьергард английской колонны с горными орудиями и обозом, спустившись в равнину, стал медленно вытягиваться но дороге, как часть конвоя Акбар-хана сделала попытку ворваться в ворота цитадели, но два залпа гвардии Шаха осадили ее назад. Когда вся колонна Эверта уже вытянулась, Акбар-хан заявил, что в виду наступившей темноты продолжать движение опасно, и потребовал возвращения отряда в цитадель. Шах-Шуджа наотрез отказал отворить ворота для кого бы то ни было, и отряд был вынужден провести холодную ночь на биваке без палаток, вблизи враждебной толпы афганцев. На следующий день с раннего утра началось дальнейшее движение. Арьергард, при котором медленно тащилась на быках 24-х-фунт. гаубица отстал и подвергся нападению афганцев. Лишь благодаря вмешательству Акбара, вовремя прискакавшего на место действий, англичане не понесли большого урона. Около 9-ти час. утра весь отряд Эверта добрел до укрепленного лагеря.

Передачею смежных с лагерем фортов и очищением Бала-Гисара англичане добровольно лишали себя последних средств к обороне, но эта мера, как говорил Эльфинстон, должна засвидетельствовать перед подозрительными афганцами об искренности намерений англичан. Затем, были переданы четыре заложника и послано приказание об эвакуации в Джелалабад, Кандагар и Газни. Афганцы, с своей стороны, мало беспокоились исполнением принятых на себя обязательств. Обещанных перевозочных средств в количестве 2 тыс. верблюдов и 400 ябу, в обеспечение похода в Джелалабад, не доставили; равным образом не присылали продовольствия, кроме небольшого транспорта в 150 маундз; время выступления все [356] откладывалось ими под различными предлогами со дня на день; сверх того они требовали введения новых стеснительных условий в договор, — сдачи большей части орудий с зарядами и порохом и заложником бригадира Шильтона.

Чтобы оказать влияние на Акбар-хана, которому Макнатен имел неосторожность доверять более чем другим вождям инсурекции, посол отправил ему в подарок ценную коляску и выразил желание начать с ним переговоры отдельно от других вождей; этим путем он рассчитывал разрушить лигу мятежников. К удивлению посла, Акбар не только согласился, но и предложил через находившегося при нем заложника капитана Скинера привести сообща в исполнение план, по которому англичане останутся по прежнему в Афганистане; им будут переданы форты Махмуд-хан и Бала-Гисар, чем они приобретут выгодное стратегическое положение в окрестностях Кабула; Аминулах-хан, наиболее влиятельный из сердарей, будет схвачен людьми Акбара и передан англичанам. Шах-Шуджа будет по-прежнему считаться эмиром, а Акбар-хан — его визирем.

23-го декабря, между послом и Акбаром должно было состояться условленное свидание у подошвы Сияг-сенгских высот. Посол выехал в полдень в сопровождении капитана Лауренса и Трупа и нескольких всадников своего конвоя. Предварительно он объяснил Эльфинстону результат своих сношений с Акбаром и просил его приказать двум полкам быть в готовности на случай немедленного занятия Махмуд-хана и Бала-Гисара, и так как предстоявшие переговоры могли иметь решительную развязку, то советовал держать под ружьем весь отряд.

Вожди инсурекции с большой свитой ожидали на равнине, а вблизи лагеря сновали взад и вперед групы вооруженных афганцев. Подъехал посол — и был исполнен обычный обмен вежливостей: Акбар-хану была предложена в подарок кровная арабская лошадь, стоимостью в 3,000 рупий. Затем, все присутствующие сошли с коней; Макнатен, его три спутника и Акбар-хан сели на землю, а толпа афганцев окружила их тесным кругом. На замечание Лауренса, что переговоры не могут быть ведены в присутствии посторонних, Акбар ответил: «им все известно». В эту минуту сильные руки схватили сзади четырех англичан — и началась отчаянная борьба. Тревор, Лауренс и Мекензи были связаны; Макнатен долго сопротивлялся, и сам Акбар выстрелом из пистолета раздробил ему голову.

Умертвив посла, мятежные сердари заявили, что трактат, им [357] подписанный, не имеет теперь значения, и потребовали включения новых унизительных пунктов: передачи всех орудий, за исключением шести, сдачи всей казны, замены прежних заложников женатыми офицерами с их женами и семьями, передачи больных и раненых. Майор Потингер, занявший теперь место Макнатена, горячо настаивал на военном совете не вступать ни в какие новые сделки с мятежниками, а силою оружие проложить себе путь в Бала-Гисар или Джелалабад, где обороняться до прибытия подкреплений из Индии. Но все были того мнения, что, при существующем состоянии отряда и в виду наступления зимнего времени, никакое военное предприятие немыслимо, и одно средство избегнуть гибели — это всецело довериться снисходительности врага.

Условия были приняты, окончательно назначен день выступления на 6-е декабря, — и этим позорно закончилась двухмесячная оборона Кабульского укрепленного лагеря.

Дальнейшая судьба англо-индийского гарнизона составляет самую скорбную страницу в истории владычества европейцев в Азии, но не имеет серьезного интереса с точки зрения военной критики, и, чтобы закончить настоящий очерк, мы скажем об отступательном марше англичан в Индию лишь в немногих словах.

В общем, кабульский отряд все еще представлял грозную силу для нестройных афганских скопищ. Числительность его ко дню выступления была следующая:

Европейцев:
Батарея конной артилерии	90	чел.
44-й пехотный его выс. Шаха-Шуджи полк	600	»
5-й легкий кавалерийский полк (2 эскадрона)	260	»
Всего	690	чел.
Туземных:
Пехота
5-й туземный пехотный полк	700	чел.
37-й » » »	600	»
54-й » » »	650	»
6-й пехотный его выс. Шаха-Шуджи полк	600	»
Саперов и минеров	260	»
Всего	2,810	чел. [358]
Дивизион горной артилерии	30
Кавалерия
2-й ирегулярный конный Шаха-Шуджи полк	500	чел.
2 эскадрона ирегулярн. кон. Андерсона	140	»
Отряд посольских телохранителей	70	»
Всего	970	чел.

А всего 4,500 человек строевых при шести конных и трех горных орудиях.

Кроме этого числа строевых, при отряде находилось до 12,000 военно-рабочих, не считая женщин и детей, что, очевидно, должно было составить серьезное бремя в походе, обставленном такими исключительными условиями. Обоз состоял из 2,000 верблюдов и ябу, навьюченных боевыми и интендантскими припасами, и частью лагерного снаряжения. Значительная часть имущества, которое нельзя было поднять за отрядом, была предана уничтожению. В восточном фасе лагеря был устроен широкий пролом для свободного прохода войск и обоза, а через реку Кабул был построен мост из артилерийских платформ и зарядных ящиков.

Наконец, наступило утро 6-го декабря. Снег густой белой пеленой покрывал равнину и горы; был сильный холод, и теплое платье не доставляло надежной защиты изнеженным уроженцам Индии. К девяти часам войска были поставлены в ружье и все было готово к выступлению. Согласно договора, Джубар-хан с 2,000 человек афганского конвоя и запасами продовольствия должен был сопровождать английский отряд, в видах охраны его от разбойнических инстинктов населения; но этот конвой не явился к условленному сроку. Прождав некоторое время, Эльфинстон полагая, что господствовавшее в окрестностях лагеря спокойствие служит достаточно верным признаком мирного настроения инсургентов, отдал приказание начать движение, согласно объявленной накануне диспозиции. Первый ночлег был назначен у кр. Беграма, в расстоянии семи верст. Войска должны были следовать в одной колонне, с выделенными авангардом и арьергардом, по следующему распределению:

I. Авангард в числе около 880 человек в составе: 44-й пехотный его выс. Шаха-Шуджи полк, саперы и минеры, два ресалаха ирегулярной конницы и три горные орудия. [359]

II. Главные силы в числе около 1,910 человек, 37-й туземный пехотный полк, 5-й туземный пехотный полк, 2-й ирегулярный конный полк его выс. Шаха-Шуджи, посольский эскорт и два конно-артилерийские орудия.

III. Арьергард в числе около 1,590 человек, 54-й туземный полк, 6-й пехотный его выс. Шаха-Шуджи полк, 5-й легкий кавалерийский полк и 4 конно-артилерийские орудия.

В главных силах следовали: семейства английских офицеров непосредственно при посольском отряде телохранителей; за этим отрядом — все больные и раненые; при 37-м туземном пехотном полку находилось казначейство, а весь обоз и военнорабочие должны были следовать при 5-м туземном пехотном полку.

Большая часть отряда уже вытянулась из лагеря, когда прибыл посланный от Джубар-хана с просьбою отложить отступление еще на один день, мотивируя тем, что люди его конвоя еще не готовы. Но возвратиться в лагерь не представлялось возможным, так как в это время толпа афганцев из кишлака Билгару уже проникла в посольскую пристройку, которая по непонятной случайности была оставлена без приказания 6-м пехотным полком его выс. Шаха-Шуджи, перешедшим в общий лагерь. Джубар-хану был послан отрицательный ответ, и отряд не прерывал следования. Но тут случилась новая задержка; сломался мост через реку, и исправление его потребовало значительного времени, так что не прежде шести часов вечера авангард переправился на противоположный берег. Порядок движения мало-по-малу стал нарушаться и войска перемешались с военнорабочими и обозом. Тем временем афганцы, перебравшиеся в главный лагерь, открыли ружейный огонь по хвосту колонны. Часть обоза и два конные орудия были брошены; войска спешили вперед, не заботясь об артилерии и имуществе. В два часа ночи все силы собрались у Беграма, где провели морозную ночь, не разводя костров и без горячей пищи.

На следующем переходе отряд обратился в беспорядочную толпу; измученные усталостью и голодом, люди стали отставать, а толпы газиев напирали с разных сторон и успели отбить еще часть обоза и три горные орудия. На третий день, при прохождении через Хурд-Кабульское ущелье, войска были встречены жестоким огнем, под губительным действием которого должны были идти семь верст. Здесь погибли убитыми и замерзшими в снегу 3,000 человек и брошен весь обоз. День спустя, в Гефт-котельских перевалах [360] продолжалось истребление остатков отряда и до Джигделика, к ночи 11-го января, удалось добраться 150 человекам строевым и 500 военнорабочим. На следующий день, на вершине Джигделикского перевала, эта горсть вступила в схватку с противником, в которой легла большая ее часть. К Гайдамаку подошли всего 45 нижних чинов и 25 офицеров. Здесь они были окружены газиями, и только четырем офицерам и двум медикам удалось прорваться далее. Но из этих шести человек достиг, 13-го января, Джелалабада один доктор Брайтон, каким-то чудом уцелевший среди всех бедствий, постигнувших шестнадцатитысячный отряд Эльфинстона.

Текст воспроизведен по изданию: Укрепленный лагерь англичан под Кабулом в 1841 г. // Военный сборник, № 2. 1886