ЛЬВОВ И.

ЗАВОЕВАНИЕ ТУРКЕСТАНА

Заметки по среднеазиатскому вопросу, Д. И. Романовского. Спб. 1868 г.

Тысяча восемьсот шестьдесят четвертый год положил начало той решительной деятельности в Средней Азии, которая привела нас к занятию почти всей долины реки Сыра и к непосредственному столкновению с Бухарой. С этого времени среднеазиатские дела представляют с каждым годом все более и более значения, возбуждают все больший и больший интерес. Теперь едва ли в ком-либо возбудит сомнение мысль, что будущее нашей промышленности и торговли во многом зависит от того, в какой мере мы сумеем приурочить к себе обширные и многолюдные рынки, непосредственно прилегающие ко вновь завоеванным землям. При таком обширном интересе в будущем, понятна забота о целесообразном устройстве края в настоящем и о выработке системы, которая могла бы служить руководством для будущих деятелей в Средней Азии и согласовалась бы с истинными интересами России. Главная причина, почему не может выработаться определенная система, установиться определенный взгляд, кроется в весьма ощутительном недостатке сведений о крае, недавно нами занятом. Вышедшие несколько времени тому назад Заметки по среднеазиатскому вопросу знакомят нас с ходом завоевания Туркестана. Книга эта имеет особый интерес еще и потому, что принадлежит перу Д. И. Романовского, заместившего генерала Черняева в звании военного губернатора Туркестанской области и приведшего край в те границы. в которых он теперь [153] находится. Генерал Романовский, как человек, лично управлявший краем, был посвящен в виды правительства при завоевании края, и в книге своей он сообщает много чрезвычайно интересных данных, проливающих свет на это событие. Главные выводы автора заключаются в том: 1) что положение, которого мы достигли в Средней Азии по 1867 год, во всех отношениях выгоднее того, в каком мы находились тринадцать лет назад, и что в настоящее время среднеазиатское дело гораздо более в руках у правительства, чем когда-либо прежде; и 2) что расширение наших владений в странах Средней Азии, остановленное в должных пределах, не потребует никаких чрезвычайных жертв и затрат, тяжелых для государства. Отдаем полную справедливость интересу, который возбуждают Заметки по среднеазиатскому вопросу, хотя с личными воззрениями автора мы и не всегда согласны.

В предлагаемом очерке мы имеем в виду изложить последовательно, основываясь преимущественно на фактах сообщаемых в Заметках генерала Романовского, обстоятельства, приведшие нас к занятию почти всего течения Сыр-Дарьи, и указать взгляды правительства и частных начальников, возникавшие по мере покорения края.

В двадцатых годах нынешнего столетия началось наше движение в степь устройством в Западной Сибири внешних округов, после чего обстоятельства вынуждали углубляться в степь более и более, то возводя там укрепления, то учреждая отдельные посты, то устраивая военные поселения. В пятидесятых годах граница наша со степями требовала для своего сохранения, кроме нескольких отдельных укреплений, около 400 тыс. казачьих поселенных войск и 23-х линейных батальонов; при всем том она была открыта на огромные пространства: так, пространство от Ново-Петровского укрепления до Аральского моря, в 600 верст, и от форта Перовского до укрепления Илийского, в 1.000 верст, было оставлено без всякой обороны. Смуты, производимые кочевниками, стеснения, чинимые русским купцам на азиатских рынках, и в особенности набеги на нашу территорию со стороны Кокана, не могли быть оставлены нами без внимания. В 1854 году составлен был в [154] Петербурге комитет, к участию в котором приглашены были тогдашние генерал-губернаторы Западной Сибири и оренбургский, для обсуждения устройства наших юго-восточных границ. Комитет пришел к заключению о необходимости соединения вновь устроенной тогда Сыр-Дарьинской линии с новою же передовою сибирскою границей.

Восточная война отсрочила на несколько лет приведение этого плана в исполнение, а между тем беспокойства со стороны соседних ханств заставили нас с 1854 по 1863 г. волей-неволей способствовать приведению решения комитета в исполнение и все глубже и глубже вдаваться в степь. В это время занят был Заилийский край, и у самой подошвы Тиан-Шанского хребта построено укрепление Верное, а в 1860 году были взяты и уничтожены генерал-майором Циммерманом коканские укрепления Токмак и Пишпек. Произведены рекогносцировки долины реки Чу и укрепления Аулиета. Со стороны Оренбурга в 1859 году построено укрепление Джулек, и произведена рекогносцировка Сыр-Дарьи и Каратауских гор. В 1863 году генерал-лейтенантом Дебу взято коканское укрепление Яны-Курган. С этими приобретениями предположенное соединение сибирских и оренбургских линий облегчалось и оказывалось уже существенно необходимым, и правительство решилось, наконец, привести это предположение в исполнение. В начале 1864 года командированы были с этою целью отряды — со стороны Западной Сибири генерала Черняева, со стороны Оренбургского края — генерала Веревкина. Оба отряда были весьма не велики числительностью, и в главном из них, отряде генерала (в то время полковника) Черняева, было всего 8 рот пехоты, три казачьи сотни, два дивизиона артиллерии и взвод горной артиллерии. Все число людей в этом отряде, совершившем ряд удачных и трудных предприятий, вместе с офицерами, чиновниками и нестроевыми, было при выступлении его в поход в начале мая 2.503 человека. 2-го июня отряд этот выступил под Аулиету, и после необходимых приготовлений, не начиная никаких траншейных работ, взял эту крепость штурмом. На штурме захвачено в плен 390 человек, большею частью [155] сарбазов. Со стороны Оренбургского края генерал Веревкин, 9-го июня, перейдя реку Карайчик, двинулся на город Туркестан и немедленно открыл осадные работы; после четырехдневных работ и канонады (выпущено 43.208 выстрелов) и отражения вылазки, гарнизон вышел тайно из крепости, а город сдался русским войскам. Этими действиями предположенное правительством соединение линий не только было окончено, но взятием Туркестана пограничная линия пошла несколько впереди проектированной.

18-го июля, в виде временной меры, состоялось Высочайшее повеление об образовании из вновь занятых земель передовой коканской линии, с назначением начальником ее генерал-майора Черняева, который, воспользовавшись подчинением ему войск, действовавших с обеих сторон, и находя, что включение Чемкента в состав новой линии послужит во всех отношениях ей в пользу, двинулся под Чемкент и 21-го сентября занял открытою атакой и город, и цитадель. В последствии правительство совершенно одобрило сделанный им шаг. Генерал Романовский также одобряет избрание этого направления для передовой линии и находит его более выгодным нежели прежде проектировавшиеся, так как мы владели не только сильною позицией в военном отношении, но с занятием Аулиеты, Туркестана и Чемкента приобретали плодородный оазис, вполне обеспечивавший содержание войск и отделявшийся от следующего оазиса, где расположен Ташкент, незначительным, но голым и незаселенным горным хребтом. Генерал Романовский утверждает, что правительство было весьма довольно достигнутыми результатами и искренно желало на этом остановиться.

Нет никакого сомнения, что дела на этом бы и остановились, если бы интересы России не столкнулись на одном и том же пути с интересами бухарского эмира.

Почти тотчас же по взятии Чемкента, генерал Черняев получил известие, что Ташкент вступил в сношение с бухарским эмиром. Русский генерал немедленно двинулся на этот город буквально с горстью людей (1.550 человек при 12-ти орудиях). По малочисленности войск, он не имел в виду овладеть таким [156] огромным городом как Ташкент, где на пространстве 40 верст в окружности живет до 100.000 населения; но уведомляемый постоянно, с самого начала похода, что это население, мирное, промышленное, живущее преимущественно торговлей с Россией, сильно тяготится настоящими военными действиями, во всем обвиняет господствующих в Кокане Кипчаков, желает мира, а большинство жителей и русского подданства, — он думал воспользоваться впечатлением чемкентского погрома, лишавшего ханство артиллерии, изгнать из Ташкента коканский гарнизон и удержать город, если бы жители высказались в нашу пользу. Следующий год показал, что Черняев в этом не ошибался, но поход был преждевременен и не удался: двинувшиеся на штурм подполковники Обух и Лерке были отбиты. Вслед затем Коканцы вторглись в наши пределы, но были отбиты (дело Серова) и успели овладеть только селением Иканы.

Правительство не одобрило предположения генерала Черняева относительно взятия Ташкента. Генерал Крыжановский, назначенный тогда оренбургским генерал губернатором, должен был в течение лета объехать вновь завоеванный край и представить правительству свои соображения о будущей деятельности во вновь занятом крае.

Между тем, в ожидании прибытия генерала Крыжановского, дела в крае приняли неожиданный оборот. До того времени мы вели борьбу с одним Коканом. Бухарский эмир, не вмешиваясь в борьбу непосредственно, воспользовался однако ею для занятия части коканских земель по ту сторону Сыр-Дарьи. Когда русские войска отступили от Ташкента осенью 1864 года, эмир окончательно задумал овладеть им, пользуясь слабостью Кокана и кажущеюся нерешительностью Русских. Если бы это состоялось, то имело бы несомненным последствием подчинение всего Кокана Бухаре и образование одного сильного бухарского ханства вместо двух слабых. Тогда бы Россия граничила в своих чемкентских пределах с одною Бухарой, и борьба несомненно была бы затруднительнее той, которая разыгралась на наших глазах в последние годы.

В апреле 1865 года генерал Черняев получил [157] сведения о сборе бухарских войск под Ура-Тюбе и о намерении эмира овладеть Ташкентом. Из верных источников было также известно, что Ташкентцы недовольны коканским правительством, и можно было думать, что овладение городом не представало бы значительного труда. Известие это побудило генерала двинуться под Ташкент и предупредить эмира. Таким образом, с одной стороны, правительство не одобряло этого движения, и генерал Черняев должен был выждать прибытия оренбургского генерал-губернатора, с другой — обстоятельства вызывали к решительным действиям. Генерал Черняев решился принять на себя всю тяжесть ответственности, и не дожидаясь подкреплений, двинулся в конце апреля 1865 года из Чемкента к Ташкенту. 29-го апреля он взял приступом крепость Ниязбек, владеющую водами Ташкента, и 7-го мая расположился в восьми верстах от Ташкента. В это время гарнизон этого города был значительно усилен, и Алимкул, правитель Коканского ханства, прибыл на помощь городу. 9-го мая Черняев разбил Алимкула, вышедшего с 7.000 человек из Ташкента; Алимкул был смертельно ранен. После этой победы, имея заявления из города, что многие жители добровольно хотят подчиниться России, генерал Черняев обратил внимание на то, чтобы прервать сношения бухарского эмира с Ташкентом. Он послал к эмиру письмо, которым приглашал его обратиться против Кокана, с тем, чтобы возвести на ханство своего тестя Худояра, для чего, в случае надобности, и по разрешении Государя Императора, обещал содействие русских войск. Между тем в Ташкенте успела взять верх бухарская партия; с 9-го на 10-е июня коканский хан с 200 своих приближенных скрытно ушел из города, а бухарский отряд успел пробраться в город. Бухарец Исландер Бек принял начальство над гарнизоном, и слухи о движении эмира делались день ото дня настойчивее. Генерал Черняев решился овладеть Ташкентом открытою силой, и в ночь с 14-го на 15-е июня город действительно был взят. И в военном, и в гражданском отношении подвиг этот есть, бесспорно, один из замечательнейших. В день штурма отряд в общем итоге имел 1.951 человек при 12-ти орудиях. Этот отряд взял город со 100 тысячным [158] населением, городская стена которого имела 24 версты протяжения и оборонялась по крайней мере тридцатью тысячами человек, и захватил 63 орудия. 17-го июня к генералу Черняеву явились аксакалы и почетные жители города и изъявили полную готовность подчиниться русскому правительству. сдался безусловно.

Взятие Ташкента возбудило два важные вопроса: что делать с новым завоеванием и где назначить границу России с ханствами?

Многим в настоящее время покажется, быть может, странным, что, по завоевании Ташкента Русскими, была мысль об образовании из него азиатского ханства. Заметки по среднеазиатскому вопросу разъясняют это дело. В 1864 году, после неудачного похода под Ташкент, генерал Черняев представлял правительству о необходимости взятия города, но получил отказ. Тогда он остановился на мысли об отделении Ташкента от Кокана и образовании из него самостоятельного владения. Мысль понятная, при осуществлении которой Коканское ханство разделилось бы на два, и вместо сильного соседа мы имели бы около себя слабое владение, более иди менее от нас зависимое. При этом должно заметить, что мысль эта развивалась до взятия Ташкента, когда наши понятия о завоеванной стране и характере ее жителей были весьма слабы. Когда же генерал Черняев овладел Ташкентом, то скоро увидел несостоятельность своего предварительного предположения и изложил оренбургскому генерал-губернатору причины, по которым Ташкент следует просто принять в русское подданство, и почему образование из него ханства представляет одни невыгоды. В донесении своем, от 6-го августа 1865 года, он писал генералу Крыжановскому:

"Хотя я в прошедшем году и заявил о необходимости образовать из Ташкента самостоятельное ханство, без присутствия здесь наших войск, но должен сознаться, что ознакомившись на месте с положением дел и характером Ташкентцев, я убедился в неудобоприменимости этого предположения на практике. Главное, что побудило меня к заявлению этой мысли, были мнимые затруднения, которые должны были представиться нам для удержания в повиновении этого многолюдного города и устройства в нем полиции. Соображая числительность войск, [159] употребляемых для караулов в Москве и Петербурге, и огромные суммы, издерживаемые на содержание полиции, я не мог себе представить, чтобы Ташкент с его 200.000 мусульманским населением, стекающимся для торговли со всех концов Азии, потребовал бы так мало войск и денег для удержания в нем спокойствия и порядка.

"Опыт убедил меня, что если предоставить жителям самоуправление, то для охранения спокойствия и полного повиновения достаточно иметь здесь, в особой от города цитадели, один батальон и две сотни; полиция может быть предоставлена самим жителям.

"Чрез неделю по взятии города штурмом, полное спокойствие и порядок водворились без всякого почти с нашей стороны вмешательства. Трудно себе представить глубокое уважение жителей к порядку и власти, которое можно разве встретить в странах самых цивилизованных. Полиция так хороша, что почти не бывает случаев, чтобы воровство или другое преступление не было открыто.

"Вследствие всего вышесказанного, я полагал бы необходимым предоставить жителям самоуправление и вмешательство наше ограничить только одним наблюдением за должностными лицами, оставив за собой право менять их, если они не будут соответствовать своему назначению.

"Образование из Ташкента отдельного ханства с вассальным подчинением России, по моему мнению, в настоящее время неудобоисполнимо. Хан, поставленный нашим правительством, в глазах народа будет тем же русским чиновником, которым управляются они и теперь, но с тою разницей, что власть нашего чиновника они признают, потому что видят за ней силу; власть же хана может быть только номинальною. Чтобы он имел значение, необходима та же военная сила, и в результате выйдет, что мы только лишимся доходов, которые будут поглощаться на содержание хана.

Но генерал-адъютант Крыжановский, усвоив себе прежнее мнение об образовании самостоятельного ханства, настаивал на его осуществлении (Заметки, стр. 35). Оренбургский генерал-губернатор прибыл в Туркестанскую область в сентябре. Жители Ташкента, в беспокойстве о своей судьбе, подали 18-го сентября адрес, в котором высказали следующее:

"Мы, жители города Ташкента, признавая над собой власть Великого Государя, поступили под Его покровительство.

"При этом милостиво объявлено было нам, что ташкентские жители, хотя и подчинились управлению русского [160] правительства, но оно желает, чтобы управление это оставалось, по-прежнему, в наших же руках, и что для этого мы сами должны из среды себя назначать начальником кого пожелаем.

"Хотя такое милостивое предложение и много обрадовало нас, за что приносим нашу благодарность, но с извинением должны заметить, что назначить начальника из среды себя для службы Великому Государю было бы с нашей стороны слишком самонадеянно и неуместно; исполняя же волю начальства, докладываем следующее:

"До сведения нашего доходило, что в России все дела магометан по части духовной находятся в заведывании господина муфтия; почему и мы желали бы, чтобы подобные дела по шариату нашему находились в ведении нашего казы-киляна, с тем, что никто бы в его распоряжения не вмешивался, исключая лишь одного лицо, которое, по определению высшего начальства, будет находиться только в качестве посредника и оказывать нам свое покровительство; в таком же случае мы не имеем надобности в начальнике, из нашей среды выбираемом, и опасаемся, что подобное назначение может произвести в народе большие беспорядки, породить зло и несправедливости.

"Поэтому поставили просить: все дела по шариату поручить заведыванию нашего казы-киляна; определение в Ташкенте и в местах, подчиненных его управлению: казыев (судей), оглятов, муфтиев, ряшов, мутавлиев и имамов предоставить также усмотрению и выбору того же казы-киляна с утверждением генерала Черняева, а назначение зякетгиев, курашиев и аксакалов и тому подобных служащих лиц предоставит воле генерала Черняева, и, кроме того, главное управление здешним населением поручить генералу же Черняеву, так как он находится в продолжение двух лет в этих краях и по завладении Ташкентом был так снисходителен к его жителям, что за зло творил им добро, и никто из Ташкентцев не был обижен; при этом же генерал Черняев очень хорошо знает здесь всех от мала до велика, и хороших и дурных.

"Все лица, занимающие как высшие, так и низшие места в провинции, подчиняясь управлению Ташкента, должны, не вследствие их заявления, а исключительно по усмотрению и утверждению генерала Черняева, получать свои назначения; мера эта необходима для того единственно, чтобы лица эти были лично известны ташкентскому начальнику и чрез то не происходило никаких беспорядков.

Адрес этот замечателен во многих отношениях. Он показывает трезвый и правильный взгляд Ташкентцев с первых дней завоевания на их отношения к России. [161] Ведение духовных дел лицом духовным, при контроле в назначениях на должности со стороны старшего начальника в крае, и назначение прямо последним всех остальных должностных лиц по собственному усмотрению, — вот основания, изложенные в адресе. При таком взгляде старшин, между новыми подданными и правительством легко могли установиться самые прочные, основанные на взаимном доверии, отношения.

При разногласии во мнениях туркестанского военного губернатора и оренбургского генерал-губернатора, высшим правительством было решено, для основательного обсуждения возникших недоумений по устройству наших среднеазиатских дел, вызвать в Петербург обоих генералов, и при содействии особого комитета, назначенного из лиц, специально занимавшихся среднеазиатскими делами и коротко с ними знакомых, постановить окончательное решение. Читателям известно, что решение состоялось в пользу присоединения Ташкента к России.

Другой вопрос, возникший вместе с завоеванием Ташкента, состоял в том, где положить границу России с ханствами. Наше правительство громко высказалось против завоеваний и приобретений; но в то же время, оставляя за собой Ташкент, мы не могли проложить границу непосредственно за этим городом, положим по Чирчику, так как значительная часть ташкентских полей находится по ту сторону Чирчика; необходимо было отодвинуть ее значительно далее и именно на Сыр-Дарью. Такой границы требовали причины местные и политические. Долина Чирчика необыкновенно плодородна. Хлебопашество особенно развито на левой стороне реки, где засеваются огромные поля риса, имеющего сбыт в Ташкенте. Граница по Сыр-Дарье обеспечивала плавание наших пароходов; вместе с тем мы становились у ворот Коканского ханства и могли открыть свободный доступ нашим караванам в Кашгар. Местные жители также не допускали иной границы. В поданном 18-го сентября адресе Ташкентцы писали: "Оставляя генерала Черняева во главе управления населением Ташкента, просим подчинить при этом его же власти и управлению те места, которые входили прежде в состав этой территории, и границы ее составляли: с восточной стороны: Иссык-Куль, Иля, Учь-Курган, до самого места [162] на реке Сыр -Дарье; с севера: тоже Иля, Ак-Мечеть, до Раимского укрепления; с запада: все пространство от начала до конца по течению реки Сыр-Дарьи с левым ее беретом и с укреплением Чардары; с юга: тоже все пространство от начала до конца по реке Сыр-Дарье.

На основании этих соображений, генерал Черняев полагал провести границу по Сыру, и в последствии это предложение было также одобрено правительством.

Взятие Ташкента повлекло за собой сначала переписку, а потом и столкновение с бухарским эмиром. Эмир в это время не только овладел Джузаком (или Джизагом) и Ура-Тюбе, но занял уже и Ходжент. Из этого города он обратился к генералу Черняеву с вопросом о причинах занятия Ташкента Русскими, заявляя с своей стороны притязания на этот город и требуя отступления Русских к Чемкенту. Получив же письмо генерала Черняева, эмир потребовал, чтобы Русские не переходили до времени за реку Чирчик, протекающую невдалеке от Ташкента.

Со своей стороны и мы сделали враждебный шаг против эмира. Чрез девять дней после занятия Ташкента, генерал Черняев потребовал немедленного задержания всех караванов и подданных бухарского эмира в пределах Империи. Это требование было приведено в исполнение, и известно, что оно имело только дурные последствия. К сожалению, в Заметках по среднеазиатскому вопросу мы не нашли ничего, что указывало бы на необходимость этой меры. Нет сомнения, что происки бухарской партии не раз обнаруживались после взятия города, но в Заметках на это нет указаний, и вопрос этот остается доселе темным. Правда, задержание бухарских купцов было исполнено более на бумаге нежели на самом деле, так как почти все задержанные возвратились из Оренбурга и Троицка домой к началу 1866 года под именем преимущественно хивинских, отчасти ташкентских и киргизских купцов, тем не менее мера эта имела те же последствия, как если бы была исполнена на самом деле. Нужно заметить, что торговля пользуется привилегированным положением по понятиям Средне-Азиатцев. Торговля не прекращается там даже и во время войны, когда купец точно так же спокойно ведет с вой караван в неприятельскую землю, как и [163] во время мира. Позднее, когда мы брали Ходжент и Ура-Тюбе, бухарские караваны совершенно свободно проходили в Ташкент. Насилие против купца, быть может, есть единственное насилие, порицаемое всем составом азиатского населения.

Сношения с бухарским эмиром продолжались однако и по задержании его караванов. Так он послал Ишана-Ходжу к Черняеву, для личных переговоров, и просил о посылке к нему русского посольства, которое он обязывался возвратить в 35-ти-дневный. срок. Вскоре по отъезде из Ташкента генерала Крыжановского, посольство это направилось в Бухару (19-го октября). В начале принимали его очень хорошо, но по приезде в Бухару, оно было задержано. Не получая от посланных в течение полутора месяца никаких известий и принимая живое участие в их судьбе, генерал Черняев писал эмиру:

...."Имея сведение, что один из них (посланных) на дороге умер, я послал к ним нарочного с письмом, в котором требовал донесения, почему они меня не уведомили об этом важном происшествии, так как им известно, что за каждого человека я отдаю отчет моему Повелителю.

"Нарочный этот был на пути остановлен, и ему передано, что посланные мои содержатся в Бухаре под караулом и что к ним запрещен доступ кому бы то ни было.

"Не понимая значения подобных слухов и не имея до сих пор никаких известий от своих посланных, тогда как вашим не запрещалось во время пребывания в Ташкенте отправлять нарочных, я, веря в дружбу вашего высочества к моему могущественному Государю, долгом считаю донести о том до сведения вашего высочества и просить разъяснить мне это недоразумение".

В ответном письме бухарский эмир с совершенною откровенностью объяснил о причинах задержания посольства:

"Было бы известно, что вы просили о своих посланных, но они в добром здоровье. От нас также было послано посольство к вашему Царю, о котором я подучил известие от приехавших из России людей, что мои посланники до Царя не допущены, а задержаны где-то на [164] дороге, чего нельзя позволить другу, по поводу сему я остановил и ваших посланников. Посланники и до прежде не были обижаемы, и мы ваших посланников нисколько не обижаем. Посланники же ваши до тех пор будут здесь, пока мои посланники не явятся к вашему Царю и не получат ответа. Когда от вашего Царя получится дружественное известие, тогда я посланников ваших отпущу с величайшим удовольствием. Месяц тагбан."

Бухарские посланники, посланные эмиром в Петербург, были остановлены в форте № 1-й оренбургским генерал-губернатором, но отнюдь не были арестованы. Желание же эмира, в порядке дипломатических сношений, стать на равную ногу с Русским Императором по меньшей мере забавно. Для эмира, конечно, должно быть достаточно если ему предоставят вести переговоры с ближайшим генерал-губернатором. Задержание же посольства из Ташкента показывало совершенное неуважение к местной русской власти, и если бы генерал Черняев отнесся к этому хладнокровно, то его кредит, как правителя, был бы совершенно подорван среди местного мусульманского населения. Генерал Черняев отвечал, что посылка посольства эмира в Петербург может состояться только по возвращении русского посольства и для поддержания своего требования двинул, в виде демонстрации, стрелковый батальон с четырьмя орудиями на переправу у Чиназа; когда все это не оказало должного действия, туркестанский военный губернатор нашел нужным двинуть войска в Бухару, для поддержания своих требований. Пред движением войск, он послал эмиру краткое извещение, в котором говорил:

"Я иду не с целью завоеваний, а потому что в Бухаре задержаны русские офицеры и этим оскорблен сам Белый Царь и все 75 миллионов его подданных; я должен идти, пока не встречу своих посланных, и возвращусь, когда их встречу."

28-го января 1866 г. был переправлен у Чиназа на ту сторону Сыр-Дарьи отряд из 14 рот, шести сотен казаков и 16 орудий, с артиллерийским и инженерным парками. Отряд двинулся чрез голодную степь к Джузаку. На втором переходе было получено письмо от эмира, в котором говорилось, что посланных он требует в [165] Самарканд и, по прибытии вышлет в отряд. На это наш военачальник отвечал, что письмо застало его среди безводной степи, и что он идет вперед до первой воды, где будет ждать посланных, и 4-го февраля наш отряд действительно остановился под Джизагом. Действия под этим городом были нерешительны, и до самого отступления отряда шли переговоры с Бухарцами, в которых обе стороны выказывали нежелание начать военные действия, а между тем происходили нерешительные же стычки у города. При таком образе действий движение наших войск не могло достигнуть никаких результатов. Простояв шесть дней под Джузаком и получив третье письмо от эмира, подтверждавшее обязательство его о возвращении русских посланных, генерал Черняев повел свои войска на Сыр-Дарью. Время, конечно, раскроет нам подробнее истинные причины, побудившие русский отряд к отступлению, тем более, что взятие Джузака, тогда весьма слабо огражденного, не представляло больших трудов. Мы не можем согласиться, чтобы этою причиной был недостаток продовольствия (Заметки, стр. 37), так как отряд имел с собою продовольствия на месяц (донесение генерала Черняева от 31-го января 1866 г.), или недостаток фуража, ибо фуражировки Фовицкого и Назарова, 9-го февраля, были весьма удачны; к тому же даже и от эмира было отдано приказание продавать Русским дрова и сено (донесение генерала Черняева 19-го февраля 1866 года).

Поход этот не имел никаких серьезных последствий. Бухарский эмир и до него был одинаково враждебно расположен к России. Журнал военных действий и происшествий, с 14-го февраля по 10-е апреля, помещенный в книге г. Романовского (стр. 187-191), лучше всего говорит, что дела с бухарским эмиром оставались по-прежнему в неопределенном положении. Точно так же как и прежде, он делал приготовления для войны с Россией, искал союзов в Хиве и Кокане, и не предпринимал ничего решительного. Зато, если бухарские шайки ограничивались в это время ничтожными набегами, со стороны генерала Черняева было приведено в исполнение несколько важных мер, как-то: занятие зачирчинского края, для обеспечения которого был выслан, в последних числах февраля, особый отряд (полковника Краевского) в окрестности [166] Кереучи; устроена укрепленная переправа чрез Сыр-Дарью у Чиназа; взята и разорена бухарская крепость Чардары, из которой легко было действовать на наши сообщения.

Здесь кстати будет сказать несколько слов о неудачах во время военных действий вообще. История представляет нам весьма мало кампаний, где действия одной стороны являлись бы только цепью побед и удачных движений. Судить о военных действиях должно не по тому, есть ли в походе неудачное движение или нет, но по общим результатам, достигнутым походом. С этой же точки зрения неудачное движение генерала Черняева от Чиназа до Джузака не имеет значения, точно так же, как не имеет значения и первое его обратное движение от Чемкента (летом 1864 г.) или отступление от Ташкента (осень 1864 г.). Мы только потому останавливаемся на этом предмете, что в Заметках по среднеазиатскому вопросу несколько раз весьма настойчиво указывается на эту неудачу (стр. 37, 48, 55, 59 и т. д.), и в связи с нею рисуются последующие затруднения края. Внимательный читатель в самой книге, впрочем, найдет достаточно сильные опровержения такому воззрению. Как ни неразвиты Азиатцы, однако нельзя отрицать в них на столько здравого смысла, чтобы они не могли приблизительно верно сопоставить многие блестящие подвиги с походом просто бесцельным. В самом деле, поход под Джузак не следовало предпринимать, если не имелось в виду военных действий с Бухарой; когда же он был предпринят, и военные действия с обеих сторон оказались нежелательны, то русскому отряду и пришлось идти назад. Поход этот уже потому не был военною неудачей, что он не сопровождался никакими военными действиями; происшедшие стычки объяснялись недоразумением, а бухарский эмир приказал даже жителям снабжать наш отряд необходимыми продуктами. Приписывать последовавшую затем войну с Бухарой этому походу значило бы совершенно не обращать внимания на все предшествовавшие действия Бухары и положение, занимаемое ею в Средней Азии. Что русское влияние в крае нисколько не ослабло немедленно после этого похода, тому служат доказательством последовавшее затем занятие зачирчикского края и разорение Чардары, и полное спокойствие [167] в Ташкенте, где не нашли отголоска происки бухарского эмира.

Вообще надо сказать, что экспедиция генерала Черняева отличалась от предыдущих решимостью и отвагой. После его деятельности мы стали совсем иначе смотреть на силы Среднеазиатцев. Из походов, предшествовавших походу генерала Черняева, одним из значительнейших был поход полковника Циммермана в 1860 году, когда были заняты крепостцы Токмак и Пишпек. Наш отряд имел числительностью 59 офицеров и 2.178 унтер-офицеров и рядовых. Военные успехи, одержанные этим отрядом, были взятие двух названных крепостей, при чем одна из них, Токмак, сдалась на следующее утро по приходе войска, и в ней было найдено всего 70 человек (остальные разбежались), из коих многие имели при себе жен и детей. Крепость была обнесена глиняною стеной и имела цитадель такой прочности, что выстрелы 1/4 пудового единорога пробивали стену цитадели насквозь. На предложение о сдаче комендант по первому слову отвечал, что опасаясь коканского правительства, он не может "ни сдать крепость", "ни защищаться". (Донесение полковника Циммермана 28-го августа 1860 г.) Другая крепостца, Пишпек, отстоявшая всего на 53 версты от Токмака, представляла четвероугольник, имевший в стороне 105 сажен, обнесенный глиняною стеной. Всех людей в крепости по сдаче ее оказалось 627 человек, в том числе 80 торговцев и работников, 63 женщины и 38 малолетних детей. Оружия в крепости оказалось пять медных орудий пятифунтового калибра, 11 чугунных — фунтового и двухфунтового калибра, 49 крепостных ружей, в роде старинных пищалей, и 367 кремневых и фитильных ружей и мушкетов самых разнообразных калибров. Об этой-то крепости сказано было в реляции: "Нельзя было и думать об овладении ею открытою силой. Стены передней ограды усеяны были людьми, из которых многие были в красных мундирах сарбазов. Я решился вести правильные подступы к Пишпеку, но видя средства овладеть этою крепостью". (Донесение полковника Циммермана 5-го сентября 1860 г.) И действительно, против этой крепости начали вести правильные подступы, а для службы в цепи и прикрытия в ночное время траншейных работ [168] были заведены "севастопольские порядки". Непривыкшие тянуть дело, Коканцы сдались сами после того, как по ним было выпущено 954 артиллерийских снаряда и 12.869 патронов. В числе трофеев после взятия крепости поименована, между прочим, на видном месте, секира коканского офицера Атабека Датхи.

Совершенно иной характер имеют действия наших отрядов с 1860 года. Весьма значительный пункт Аулиету генерал Черняев взял штурмом (у неприятеля 307 убитых, 390 раненых и 341 пленных). Под Чемкентом наши отряды соединились 19-го сентября, а 21-го Чемкент взят 10,5 ротами и 2,5 сотнями казаков нечаянным нападением. Ташкент, город с 100.000 населением, взят штурмом отрядом не имевшим и 2.000 чел. Отважная, выходящая из обыкновенных размеров, решимость не- большого отряда в этом случае всякому понятна. Несомненно, что каждый солдат в этом случае, не говорим об офицерах, сознавал, что в случае неудачи штурма отряду грозит уничтожение. Менее решительный шаг, но все же весьма значительный, сравнительно с предыдущим, составляет и взятие Туркестана генералом Веревкиным. Военными действиями генерала Черняева выработались несравненные войска, те самые, которыми во всех своих последующих донесениях не может достаточно нахвалиться генерал Романовский. При помощи этих войск, героев Ташкента, с небольшим чрез месяц по приезде в край, генерал Романовский одерживает блестящую победу под Ирджаром и берет Ходжент. Уже после первой стычки под Мурза-Рабатом генерал Романовский был восхищен боевою опытностью и отвагой войск (Заметки, стр. 54, 55), и чувство это усиливалось после каждого нового дела. По нашему мнению, эта выработка войск служит лучшим свидетельством двухлетних действий генерала Черняева, тем более, что в начале экспедиции это были неопытные войска, быть может, уже способные к перенесению трудов, но в военном отношении не шедшие далее Токмака и Пишпека.

Еще до движения генерала Черняева в бухарские пределы, вопрос об его отозвании был решен, и в то время когда он находился под Джузаком лицом к лицу с [169] бухарскими войсками 10-го февраля, генерал Романовский, сопровождавший генерала Крыжановского в его поездке в Ташкент осенью 1865 года и бывший докладчиком в Петербурге со стороны оренбургского генерал-губернатора о положении дел во вновь завоеванном, генералом Черняевым, крае, был назначен на место этого последнего и выехал из Петербурга (Заметки, стр. 35 и 39). 27-го марта генерал-майор Романовский вступил в командование войсками Туркестанской области и управление краем, а генерал Черняев, узнавший, по приезде нового военного губернатора, о своей смене, отправился в Петербург.

Результатом двухлетней деятельности генерала Черняева было занятие обширного края, дотоле почти неведомого. Ташкент, центр среднеазиатской торговли и ключ к решительному влиянию на соседние ханства, сделался русским городом. Притом все эти завоевания были взяты генералом на свою личную ответственность: правительство имело в виду лишь соединение сибирской линии с оренбургскою, чрез Аулиету и Сузак, а вовсе не завоевание большей части Коканского ханства, но занятие вновь завоеванного края давало с первого раза столь значительные выгоды, что правительство вполне одобрило все действия генерала Черняева. Генерал Черняев дал первый, решительный толчок нашей деятельности в Средней Азии, после которого ни полумеры, ни нерешительность уже невозможны.

Завоевание Туркестана произошло при обстоятельствах весьма тяжелых: в войсках чувствовался постоянный недостаток, в деньгах еще более, людей, способных занять места по управлению, почти не было. Наконец, война велась в крае дотоле почти неведомом, и военачальник постоянно должен был бороться с мыслью, что действия его не будут одобрены правительством, и он может подвергнуться тяжкой ответственности. Как велики были денежные затруднения, можно отчасти видеть из следующих строк донесения генерала Черняева от 12-го января 1866 года.

"Довольствие провиантом испрашиваемый батальон найдет на месте, но деньги на его прочее довольствие и жалованье необходимо с ним отпустить, тем более, что сюда пришли два батальона совершенно без копейки, и финансовые средства Туркестанской области в положении [170] более нежели отчаянном. Мои неоднократные и давнишние, по этому предмету, представления и личные заявления вашему превосходительству до сих пор остаются почти без последствий.

"Присланных 100.000 рублей далеко не достанет на удовлетворение войск за прошлое время; за купленный в долг провиант и фураж платить нечем, наш кредит в стране подорван, и моим распискам уже не верят.

"При таком состоянии нашего кредита бумажные деньги, до его поднятия, в употребление здесь войти не могут, а посему покорнейше прошу о присылке денег на все следующее довольствие имеющим прибыть сюда войскам по 1-е января 1867 года, не иначе как монетой.

"Представляя с полною откровенностью положение здешних дел, я уверен, что ваше превосходительство окажете мне всевозможное содействие для поддержания чести и достоинства России в Средней Азии. Во всей области и в Ташкенте все покойно".

Генерал Романовский пишет, что когда он прибыл в область, то в отряде он не нашел положительно никаких сумм, и до прибытия следовавшего за ним транспорта вынужден был, на самые неотложные военные надобности, тратить сперва деньги из собственных средств, а потом занять у прибывшего с ним в область флигель-адьютанта графа Воронцова-Дашкова. В некоторых укреплениях на казенные надобности были израсходованы даже частные пересылочные суммы (Заметки, стр. 51 и 49).

К денежным затруднениям надо прибавить болезненность между нижними чинами. В марте 1866 года она доходила до того, вследствие продолжительной жизни в землянках в Ташкенте и трудного похода под Джузак, что в день заболевало до 25 человек из числа 2.000, составлявших главный отряд (14 рот, пять сотен и 18 орудий). В Заметках по среднеазиатскому вопросу мы находим, также в описании состояния области весною 1865 года, когда генерал Романовский прибыл в нее, к сказанному нами, еще и чрезмерный недостаток лиц по гражданскому управлению краем. Из 18 должностей, полагавшихся по штатам и признававшихся крайне необходимыми, было действительно занято служащими лишь восемь, да и из них только пять были замещены лицами, окончательно на них назначенными и успевшими вполне ознакомиться с делом. Прочие же служащие, вместо назначенных для них [171] должностей, временно исправляли другие должности, на которые испрашивались или предназначались другие лица. Не трудно понять, на сколько вообще возможен был, при подобном недостатке служащих, ближайший деятельный контроль над всем происходившим в новом неустроенном крае. Г. Романовский объясняет также и причины денежной неурядицы.

"Быстрое, непредвиденное со стороны высшего правительства, занятие Ташкента было причиной, говорит он, что на предприятие это, в свое время, никакой ассигновки сделано не было, а потому местное начальство, на встречавшиеся необходимые военные расходы, а также на постройку укреплений, казарм, лазаретов и прочего, должно было употребить суммы, ассигнованные на другие предметы. Не трудно себе представить, какую запутанность должно было породить это в денежных счетах, в особенности если к оказанному прибавить, что самое число служащих в области далеко уже не соответствовало развившимся в нем потребностям. Штаты служащих по гражданскому и военному управлениям были определены при границах области только по Чемкент и по числу войска, которое полагалось тогда достаточным. Да и эти штаты, в числе их и интендантство, утверждены были только во второй половине 1865 года, следовательно могли получить применение на деле только в 1866 году. Со своей стороны высшее правительство, не имея верных отчетов о произведенных расходах, не могло, конечно, делать никаких ассигновок на их покрытие, а между тем, пока составлялись эти отчеты, были начаты новые военные действия, также непредвиденные, и на которые опять-таки приходилось брать деньги из первых попадавшихся сумм".

Все эти затруднения, с которыми приходилось бороться генералу Черняеву, не зависели от него и приносят ему большую честь; несмотря на них, дух войска был образцовый, и доверие их к начальнику беспредельное. Местное население оставалось как нельзя более спокойным и выражало не только покорность, но и преданность новой власти. Именно преданность — это не преувеличено; достаточно вспомнить содействие Ташкентцев к упрочению порядка и русской власти, или, годом ранее, самоотверженное сопротивление селения Икан, только что поступившего в подданство России, при набеге Коканцев. Дух войска, очевидно, поддерживался важными успехами, одержанными в столь [172] короткое время мужеством начальствующего генерала, и сознанием войск, что деятельность их приносит несомненную пользу общей родине — России. Войска не могли не симпатизировать взглядам генерала Черняева. В одном из донесений своих он писал: "Если ходатайство мое о новой присылке войск (он просил прислать один линейный батальон в трехбатальонный полк) будет принято во внимание, то за оставлением необходимых гарнизонов по всем укреплениям, я в состоянии буду выдвинуть в поле пять батальонов при двух с половиной батареях, то есть такую силу, которая даст правительству возможность распоряжаться судьбой Средней Азии по своему усмотрению." (Донес. от 6-го августа 1865 г.) И в другом донесении: "Страна в прошлом и нынешнем годах занятая имеет все средства для самобытного существования, и из России, кроме снарядов и пороху, ничего не потребуется."

При таких условиях завоевание могло доставить нам только выгоды, не требуя особенных жертв людьми и совсем, иди почти совсем, не требуя денег, единственные условия, при которых мы можем не отвергнуть азиатских завоеваний.

В Заметках мы находим между прочим, что при приезде генерала Романовского в край между жителями было уже заметно разочарование к русской власти: "край входил в период разочарования". Далее объясняется, что и на Кавказе, в Крыму в Оренбургском крае "новые, более гуманные начала, которые вносила русская власть в самое первое время завоевания, сразу же доставляли ей массу приверженцев, но вскоре за тем, под влиянием прежних первостепенных лиц края, начиналась внутренняя борьба и как бы период разочарования". Мы не знаем, конечно, когда наступит период разочарования для Средней Азии, но многие свидетельства, которые мы имеем, и масса очевидцев описываемых событий могут удостоверить, что он не наступал не только в 1866 году, но не думает наступать и в настоящее время.

Достаточно припомнить, что было выражаемо о времени 1865 года депутацией из Туркестанского края в Петербурге, в ее приезд в начале 1867 года, а также спокойное и быстрое введение генералом Кауфманом новых [173] положений по управлению краем и отсутствие каких-либо волнений в крае за минувшие года, чтобы убедиться в этом. Если же взять в соображение быстрое занятие в минувшем мае генералом Кауфманом Бухарского ханства, почти без выстрела (дело 1-го мая слишком незначительно), то можно почти безошибочно сказать, что русская власть является до сих пор слишком привлекательною для Средне-Азиатцев. Русская власть принесла в Среднюю Азию гарантию жизни и гарантию имущества, два драгоценнейшие блага для человека, без которых не мыслима разумная жизнь, блага почти неведанные в ханствах. Впрочем, и в самой книге г. Романовского встречается не один факт, не согласующийся с высказанным им мнением (адрес поданный Ташкентцами 11-го июня 1866 года). Ташкент не был принят в подданство целый год после его покорения, и целый год он настойчиво хлопотал об этом. 17-го августа 1866 г. Ташкентцы подали адрес, в котором просили привести их наконец в подданство.

В адресе этом они писали:

"Хотя мы находимся под высоким покровительством Белого Царя еще не более одного года, но и в этот короткий промежуток времени мы успели понять, как велико то счастье, которое нам уже доставлено, потому, что вера наша осталась неприкосновенною; медрессе наши поддерживаются и процветают, устроен мехкеме, который, действуя правдиво, бескорыстно и беспристрастно, решает дела наши совершенно согласно с правилами нашей религии и по народным обычаям; не обременены мы никакими незаконными поборами, ни от кого обид и притеснений не видим; в заключение же всего смеем уверить ваше превосходительство (генерала Крыжановского), что после поражения, которое нанесено войскам эмира Бухарского, как у нас, так равно во всех окрестных местах, царствует совершенная тишина и спокойствие, чего в прежние времена не было.

"Несмотря на все это благополучие, мы невольно опасаемся мысли, что если бы, сверх нашего ожидания, по каким-либо непредвиденным обстоятельствам, русские войска были выведены из ташкентской территории, то опять могут возобновиться те ужасы, угнетения и насилия, которые мы испытывали до прихода Русских, почему осмеливаемся прибегнуть к вам с нижайшею и всепокорнейшею просьбою: не откажитесь, ваше превосходительство, избавить нас раз навсегда от этих страшных мыслей и успокойте нас, что могущественный и милосердый Белый Царь [174] смотрит на нас как на детей своих и как на прочих своих верноподданных.

"В одном море не бывает двух морей, следовательно, в одном государстве тоже не может быть двух государств, так примите же на себя ходатайство о присоединении к России и нашей области, как часть, навсегда ей принадлежащую, наравне с прочими частями Империи."

Конечно, такой адрес не был бы подан Ташкентцами если бы хотя на минуту ими овладела мысль о разочаровании.

(Продолжение следует)

И. ЛЬВОВ.

Текст воспроизведен по изданию: Завоевание Туркестана. Заметки по среднеазиатскому вопросу, Д. И. Романовского // Русский вестник, № 7. 1868

© текст - Львов И. 1868
© сетевая версия - Тhietmar. 2012
©
OCR - Петров С. 2012
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский вестник. 1868