-

ЕВРЕИНОВ А.

ВНУТРЕННЯЯ ИЛИ БУКЕЕВСКАЯ КИРГИЗ-КАЗАЧЬЯ ОРДА

(Окончание).

Управление ордою.

Администрация Букеевской Орды носит на себе особенности, резко отделяющие ее от других. В началах своих и ближайших местных отношениях к народу, она удержала порядок, бывший в Зауральских ордах, но развила, благодаря предусмотрительной попечительности хана Джангера, некоторые свои отделы.

Рассматривая ее со стороны характера, видим [472] патриархальный дух; вместе с тем, в высшем своем течении, она совпадает с правилами и форменностью губернских учреждений, особенно после образования, в 1846 году, временного совета для управления Ордою.

Для ясности, я разделяю управление Букеевскою ордою на духовное, гражданское и военное, желая с подробностями изложить состав каждого и обязанности.

Духовное управление.

Образование его в Орде принадлежит прямо покойному хану Джангеру. Киргизы Букеевской Орды, исповедуя мугамеданство учения Сунни, имели до Джангера не более 15-ти мулл, весьма ограниченных в религиозных познаниях. Джангер обратил на это строгое внимание и пригласил в Орду несколько мулл из татар, известных ученостью и правилами. Одного из них, впоследствии, правительство утвердило ахуном, который доселе главное духовное лицо в Орде. Им поручил Джангер обучать киргизов вероучению, и тех из приготовленных, которые по экзамену ахуна оказывались достойными, делал муллами, в знак чего давал открытые приказы на татарском языке, за печатью своею и ахуна.

В приказах хана излагалась обязанность новоутверждаемого, потому я помещаю — здесь перевод одного из них: [473]

«Высокостепенного хана Джангера Букейханова

Открытый приказ

Такого-то рода и отделения, такому-то.

По просьбе и согласию добрых и почетных киргизов (такого-то) отделения о назначении вас между ними в должность муллы, я, одобрив эту просьбу по свидетельству состоящего при мне ахуна (такого-то) о достоинстве вашем, по сделанному вам экзамену, утверждаю вас в эту должность и даю сей открытый приказ, с получением которого поступать вам, касательно нашей религии, с киргизами этого отделения, по нижеследующим правилам:

1) Строить мечети и училища и, быв в роде оседлых жителей, праздновать недельные и годовые праздники. Малолетних учить грамоте, заставлять молиться Богу каждый день по религии нашей и держать уразы (Ураза — пост.). В день джумы (Джума — пятница, заменяющая у магометан наше воскресенье.) и в другие годовые праздники быть вам имамом во время молитвы, а по окончании делать простым киргизам наставления, форма которых будет дана вам особо от состоящего при мне ахуна.

2) Простым и несведущим киргизам толковать все правила нашей религии; новорожденным давать [474] приличные имена; над мальчиками производить суюнат (Суюнат — обрезание.); венчать сосватанных; погребать умерших, учинив при этом должные обряды.

3) Во время женитьбы сыновей или отдачи дочерей, находиться при передаче калыма (Калым — неопределенная плата жениха за невесту; — количество его зависит от условия родителей сватающихся.), а после, родителей при свидетелях заставлять сказать: одного — «отдал», а другого — «взял».

4) Вдов без согласия отца и матери ни с кем не венчать.

5) Остающееся от покойных имущество разделять по закону нашему родным их; если же вы не можете сделать это сами, то доносить мне и ждать решения.

6) Богатым киргизам внушать и объяснять, чтобы они с движимого и недвижимого имущества отдавали зекет (Зекет — название подати, значение которой объяснено ниже.).

7) Простых и несведущих киргизов увещевать не делать между собою никаких насилий, почитать, уважать и быть навсегда покорными Государю Императору и своему начальству.

10) Наблюдать, чтобы киргизы этого отделения не занимались воровством и не вмешивались в законопротивные поступки. [475]

О вспоможении вам при исполнении вышеизложенных обязанностей я предписал родоправителям, биям и старшинам (Родоначальники, бии и старшины — должностные лица Орды; значение каждого из них объяснено ниже.), в ведении которых находится это отделение, а вы обязаны ежегодно доносить мне о всех ваших распоряжениях».

Снабженные такими приказами муллы называются «указными»; их в Букеевской орде, как уже сказал я, до 126-ти; из них, проживающие в ставке и ахун получают жалованье из собираемых с народа податей, а те, которые кочуют с киргизами, содержатся добровольными приношениями народа.

Размножение мулл во Внутренней Орде, кроме нравственного влияния на народ в религиозном отношении, принесло еще другую существенную пользу, распространив между киргизами грамотность; однакож, должно сказать, это же ослабило народность киргизов, привив им разные свойства татаризма. Больше всего это отозвалось на султанах и богатых простых ордынцах, имеющих частые сношения с муллами. Их быт во многом походит ныне на быт татар.

Гражданское управление.

Вообще киргиз-казачьи орды издревле делятся на племена, роды, отделения, под-отделения, аулы. [476] Когда, как и откуда возникли такие деления, имеющие свое историческое значение, разбирать здесь не место. Это может составить особую, обширную статью. Мне достаточно сказать, что Внутренняя Орда, дочь Малой Зауральской, удержала за собою тоже деление, как родовую собственность. Киргизы., переходя сюда постепенно до 1828 года, присоединялись здесь каждый к тому роду и отделению, к которому принадлежали за Уралом, и составили таким образом шестнадцать родов, более ста отделений, почти вдвое под-отделений и несколько тысяч аулов, ведущих свои наименования из давних лет.

Относительно управления важны только роды и отделения.

Хотя каждый аул имеет, по коренному народному обычаю, своего старейшину, которого почитают и слушают, в общих нуждах, его одноаульные, а также и под-отделения находятся под таким же влиянием избранного народом лица, — однако эти народные власти не имеют значения в оффициальном составе управления и известны только тем, которые, для большого порядка и единодушия действий, вручили им некоторое, как бы семейное влияние над собой. Роды же и отделения состоят под надзором лиц должностных, имеющих, не смотря на их народное же происхождение, несколько-определенные служебные обязанности. [477]

Заведывающие отделениями называются старшинами. Они избираются из простых киргизов и утверждались ханом, ныне Советом. Обязанность их: соблюдать тишину и спокойствие между подведомственными им киргизами; знать места кочевок каждого аула, как для наблюдения за правильностию в этом отношении, так и для немедленного доставления требуемых начальством сведений по делам ордынцев; правильно сбирать подати с народа, сохраняя порядок, при этом существующий; советами и убеждениями склонять киргизов к полезным и законным действиям; разбирать первоначально споры или несогласия, приводя их к миролюбивому концу по народным обычаям. Словом, ближайшее управление ордынцами лежит на них. Сношения их с начальством — письменные, на татарском языке. Те, которые не грамотны, прилагают к бумагам, писанным по большой части муллами, свои печати или особые знаки, называемые «тамга».

Управляющие родами называются родоправители. Они избираются из султанов и утверждаются оренбургским военным губернатором, — обязаны следить за действиями подведомственных старшин, принимать от них сборы с народа и, поверив, доставлять их хану, ныне Совету; предусматривать народные нужды и доводить о них до сведения начальства; разбирать народные тяжбы и решать их. при возможности, по обычаям. При [478] них состоят письмоводители, для исполнения текущего делопроизводства, которое облечено в общие государственные формы. Некоторые из них ведут переписку на русском языке; неграмотные же прикладывают к бумагам печати, данные им от правительства.

Во Внутренней Орде родоправителей 10, старшин 204. Это — главные должностные лица. На них, ближайшим образом, лежит попечение о нравственности и благосостоянии народа; им же поручаются, как людям опытным, всякие розыски по Орде, а грамотным и знакомым с следственным порядком — производство формальных следствий по проступкам киргизов. Далее следуют учрежденные покойным ханом Джангером депутаты и базарные султаны. Первых побудила учредить постоянная потребность депутатов при следствиях, производимых по делам киргизов с оседлыми жителями. Для устранения медленности и излишней переписки, Джангер назначил постоянных депутатов, избрал для этого из султанов и старшин наиболее опытных, и назначил каждому дистанцию и пункт пребывания в смежных с ордою селениях Астраханской и Саратовской губерний и на Уральской линии. Таких лиц всего десять. Обязанность их общая всем депутатам при следствиях, и сверх того на них же возложено доставление требуемых следователями людей. [479]

Вторые сделались необходимы по основании в Орде ярмарок и по усвоившимся обычаям киргизов ездить на ярмарки смежных со степью сел и городов. Для надзора за киргизами и для предохранения их от обманов и притеснений, покойный хан постановил посылать на каждую ярмарку опытного в торговле султана.

Вот все должностные лица Внутренней Орды из киргизов. Они непользуются правами государственной службы и не получают никакого денежного вознаграждения, а только за особые заслуги произведены некоторые, по ходатайству покойного хана Джангера, в обер и штаб-офицерские чины казачьего войска, а другие награждены медалями и почетными халатами.

Главное же местное управление Ордою и суд над киргизами зависели, до 1846 года, от хана.

Права и власть его определялись следующими постановлениями:

а) Грамотою, Высочайше дарованною хану Джангеру, внутреннее управление Ордою возложено на него.

б) 733 статьею, V раздела, VII книги, II тома Свода Законов (издания 1842 г.) постановлено: «Имеющие претензии на киргизов Внутренней Орды должны обращаться к хану, имеющему право и обязанность доставлять законное удовлетворение».

в) 179 статьею XV тома Свода Законов в 4 параграфе (издания 1842 г.) сказано: «Киргизы [480] Внутренней Орды судятся по общим уголовным законам по делам об измене, неповиновении власти, возмущении, побеге за границу, участии в злодеянии, смертоубийстве, делании монеты, похищении казенного и общественного имущества, поджигательстве, насилии, грабеже, баранте и воровстве до 30 р. сер. более двух раз; по всем же другим преступлениям маловажным, не исключая и кражи до 30 р. сер. менее трех раз, судятся Ханом; но те лица, которые по решению его в претензиях своих на киргизов законного удовлетворения не получат, имеют право приносить жалобу куда но порядку следует».

Суд над киргизами, по изъясненным правам, хан производил всегда сам, словесным разбирательством в присутствии истца, ответчика и их свидетелей при ахуне, муллах, султанах и биях, по духовным постановлениям и коренным народным обычаям, из которых составлен им свод постановлений по судопроизводству, называемый Шариат, заключающий в себе разрешения всех спорных у киргизов и подлежащих суду дел.

Действия хана подлежали зависимости от Оренбургской пограничной коммиссии, Оренбургского военного губернатора и Министерства Государственных Имуществ.

Все дела, решение которых превышает власть хана, определенную изложенными постановлениями, препровождаются в Оренбургскую пограничную [481] коммиссию, решения которой утверждает Оренбургский военный губернатор.

В 1828 году, по Высочайше утвержденному положению Азиатского Комитета, при хане учрежден совет из 12-ти биев или советников, которые должны были содействовать хану сведениями и мнениями по управлению.

Как главное лицо в Орде, хан имел право входить в сношения с правительством по своим предначертаниям, клонящимся к улучшению быта киргизов и их нравственного состояния.

Для текущего делопроизводства он имел при себе канцелярию, служащие в которой были частно нанятые лица.

Рассылка бумаг по Орде производилась и производится чрез учрежденных Джангером же вестовых. Они избраны из благонадежных киргизов по одному от каждого рода, кроме Теленгут и Таз, и получают на содержание себя в Ставке и на содержание верховой лошади по 128 р. сер., каждый от своего рода.

С 1840 года, в Букеевской Орде состоит ветеринар, назначенный по ходатайству хана правительством, с правами государственной службы и с жалованьем от. него; с того же года постоянно проживает в Ставке приглашенный Джангером оспопрививатель, а в 1845 году определен туда медик, с жалованьем от казны и правами государственной службы. [482]

Все расходы по управлению хан Джангер покрывал сбираемыми с киргизов податями, которые оставлялись правительством в безотчетном его распоряжении.

Подати киргизов Букеевской Орды: а) зекет, б) сугум, в) на содержание вестовых, г) на уплату владельцам дач Каспийского прибрежья за зимовки киргизов на их землях, д) акциз за перепуск скота на Уральские войсковые земли, и е) сбор за выдаваемые ордынцам билеты на выезд в смежные с Ордою губернии.

а) Зекет.

Зекет, по первоначальному своему происхождению, есть общее всем мусульманам религиозное приношение известной части имущества в пользу духовенства и на народные полезные учреждения. В казачьих ордах вообще он составляет принадлежность хана для означенного употребления и для доставления хану с семейством средств к поддержанию его достоинства. По своему основанию и народному обычаю, это — сбор с количества скота, из которого сороковая часть должна отделяться хану.

Во Внутренней Орде, вначале, он имел тот же вид; но при хане Джангере изменился и количество его стало зависеть от назначения хана, который распределял его но родам и отделениям, [483] сообразно с положением скотоводства, для сохранения равномерности уплаты.

Всякому отделению хан назначал сумму, которую киргизы, его составляющие, должны внести, при том каждый столько, сколько приведется по цене принадлежащего ему скота; для однообразной же оценки, Джангер постановил, раз навсегда, считать по всей Орде кругом: лошадь в 10 р. сер., рогатую скотину в 8 р. сер., верблюда в 15 р. сер. и барана в 2 р. сер. Старшина отделения, получив предписание о назначенном количестве зекета, вместе с старейшинами и почетнейшими лицами должен привести в известность весь скот в отделении, исчислив по определенным ценам его стоимость, — сообразить, какой процент с рубля составляет назначение, и известить народ, но чем с каждой головы скота приводится платить.

Например: в отделении оказалось 200 верблюдов, 500 лошадей, 100 голов рогатого скота и 600 баранов, т. е. по сказанным ценам на 10,000 р. сер., а зекета внести предписано 100 р. сер., выходит платить по 1 к. с рубля или за верблюда 15 к., за лошадь 10 к., за рогатую скотину 8 к. и за барана 2 к. сер. Следовательно, киргиз, имеющий, положим, 30 лошадей, 2 верблюда, 150 баранов и 5 рогатых скотин, внесет 6 р. 40 к. сер.

Джангер, пред назначением зекета, ежегодно собирал от родоправителей и старшин сведения [484] о количестве скота у киргизов по отделениям и, определив по своему усмотрению общую цыфру зекета, разлагал ее по отделениям, сохраняя для всех киргизов один и тот же процент уплаты с их имущества. Назначение зекета в Букеевской Орде простиралось, как объяснял покойный хан правительству, от 72 до 92,000 р. серебром.

Если вспомнить, что скотоводство киргизов этой Орды составляет 2,000,000 голов, то, по коренному значению зекета в казачьих ордах, им приводится вносить ежегодно сороковую часть, т. е. 50,000 голов разного скота, стоимость которого далеко превзойдет сумму, назначаемую Джангером; и так, изменение этого народного обычая клонилось к облегчению народной тяжести, для чего покойный хан освободил еще от уплаты зекета всех тех, которые имеют скота менее, чем на 100 р. сер. При хане, киргизы вносили зекет произвольно: или деньгами, или скотом, как кто находил для себя удобнее.

б) Сугум.

Сугум есть приношение скота от народа на содержание хана с семейством и на угощение приезжающих к нему для разбирательства ордынцев. По народному обычаю вообще у киргизов, сугум собирается однообразно, с пяти кибиток по одной [485] хорошей рогатой скотине или по шести баранов. Во Внутренней орде, при хане Джангере, этот сбор тоже облегчен, но значение осталось тоже. Число сугумов, следующих ко взносу, покойный хан определял по отделениям сам ежегодно, тоже соображаясь с положением скотоводства, и принимал от народа скотом и деньгами, считая в последнем случае каждый сугум в сорок руб. ассигнациями. Количество сугумов всей Орды простиралось от 800 до 1,000.

В доме покойного Джангера устроена обширная зала, где, после полдневного намаза (Молитва.), все ордынцы приезжающие в Ставку по делам ежедневно угощаются обедом в азиятском вкусе.

в) Сбор на содержание вестовых.

Учрежден ханом Джангером и составляет в год, на четырнадцать человек, 1,792 руб. серебром. Собирается родоправителями и выдается прямо вестовым.

г) На уплату за земли владельцам дач Каспийского прибрежья.

Составляет в год 1,714 рублей серебром. Сбирается равномерно с тех киргизов, которые зимуют в этих дачах. [486]

д) Акциз за перепуск скота на Уральские войсковые земли.

Взимается с хозяев перепускаемого на Уральские земли скота, по 15 к. сер. за каждую голову, следовательно неограничен и зависит от количества скота.

е) Билетный сбор.

Взимается с киргизов Внутренней орды с 1841 года, по распоряжению Оренбургской пограничной коммиссии, по 15 коп. серебром за месяц, при выдаче билета киргизу на выезд из Орды. При хане этот сбор поступал на канцелярские расходы. Количество его в год не превышает 150-ти рублей серебром.

Вот состав местного управления Букеевскою Ордою и его средства. Остается сказать о Высочайше утвержденном в 21 день января 1846 года, по докладу господина министра Государственных Имуществ, временном совете, который заменил во всем власть хана, но ограничен в действиях отчетностию. Состав его: управляющий Ордою, как председатель; члены: советник от Министерства Государственных Имуществ и два советника из султанов от Орды. Подведомственность такая же, как и хана, т. е. Оренбургской пограничной коммиссии, Оренбургскому военному [487] губернатору и Министерству Государственных Имуществ. По силе инструкции Оренбургской пограничной коммиссии, временному совету по управлению Внутреннею Киргизскою Ордою предоставлены все права хана, и возложено на него полное попечение о народном благосостоянии, хозяйстве, промышленности, здравии и нравственном состоянии, а действия и отчетность облечены в общую форму губернских мест.

При описании сословий Орды, я отделил пастухов от простых киргизов, с целью сказать о них следующее. Это — беднейший класс Орды. Все достояние иного составляет одна дырявая кибитка и много-много одна корова, снабжающая семейство молоком, почти единственною его пищею. Они, как сказал я, по большой части нанимаются в пастухи, находя в этом средство к существованию. Нужда нередко побуждает их посягать на чужую собственность, а удобство к тому развивает число проступков в этом роде.

К улучшению положения этих бедняков может служить Елтонское соляное озеро, представляющее изобильный предмет деятельности, свойственной и частью знакомой киргизам. С берегов его ежегодно свозится до 3-х миллионов пуд соли в Николаевскую слободу Царицынского уезда Самарской губернии. От озера до слободы 120 верст. Доставка производится ныне на волах, с платою за пуд, круглым числом, по 8 копеек серебром. [488]

Нужно только дозволение перевозить соль преимущественно киргизам Внутренней Орды на верблюдах, и предоставление этой промышленности беднякам, дав им на первый раз средства к тому закупкою верблюдов, по 2 на человека, на свободные суммы управления. Верблюд с тяжестью в 20 пуд свободно делает в сутки до 35-ти верст; следовательно, один, сделав три оборота в месяц, отвезет 60 пуд соли, заработав 4 рубли 80 копеек серебром. Перевозка соли продолжается от 1-го мая до 1-го октября; в это время каждый киргиз на двух верблюдах получит до 50-ти рублей серебром, сумму для него весьма значительную. В остальное время года он может заниматься или перевозкой на этих же верблюдах товаров из Орды, чем занимаются уже ныне многие из них, особенно зимою, или быть пастухом; по своему обыкновению.

Очерк образа жизни киргизов Букеевской орды, их нравов и некоторых обычаев.

Киргиз — сын степи: раздолье и воля — его потребности. Не связанный оседлостью, он ведет кочевую жизнь, необходимую для стад его, единственного источника его благосостояния. Сегодня он здесь, через неделю, много две, приискал другую привольную поляну, перенес туда подвижной дом свой — кибитку — затем, чтоб [489] также скоро покинуть и это место, — и бродит таким образом все лето, осень и весну, наслаждаясь но мере своих ограниченных потребностей.

Киргизы кочуют всегда аулами, т. е. от 5-ти до 10-ти и более кибиток вместе, составляя почти всегда одно семейство, где старший — как голова его — распоряжается всем. Голос его — закон остальным. Он назначает перекочевки, мирит ссоры, подает советы; он же встретит и даст приют путнику или у себя, или назначит по своему выбору другую кибитку. Это — древний патриарх. Его именем называется аул и если он человек одаренный особыми качествами, то название его носит аул и после его жизни и непременно о нем существуют рассказы, а иногда и песни.

В жизни киргизов, до самых морозов, есть какое-то особое, привлекательное приволье. Сколько раз приводилось мне проводить отрадные весенние вечера в их аулах! Бывало, усталый от дальнего пути верхом, с раздраженным аппетитом, нетерпеливо спрашиваешь проводника: «скоро ли аул?» а жаркий день уже сменяется прохладным вечером и еще больше манит к покою и отдыху. Вот зачернелось что-то вдали, и проводник молча укажет рукой туда. Это значит, перед нами цель поездки. Нетерпенье закипит в груди; нагайкой по лошади, и несешься, сопровождаемый [490] импровизированной песней своего спутника, в которую входят восторженные похвалы его и степи, и аулу, и стадам, и всему, что взбредет на мысль. Зачуя чужого, собаки с лаем скачут навстречу, и на их шум вышли уже из кибиток все, от мала до велика, с любопытством рассмотреть и послушать гостя. Разменявшись приветствиями с гостеприимными хозяевами, спешишь усесться по азиятски на посланный возле кибитки ковер, или кошму и налюбоваться живой, прекрасной в своем роде, картиной: кругом раскинулась без конца зеленая равнина, стада в разнообразных группах покрывают ее там и тут, а возле киргизы, усевшиеся в кружок послушать гостя и рассказать ему, что сорвется с языка, и киргизки, занятые домашней работой. Вот и ночь с чудным бирюзовым небом, усеянным миллионами ярких звезд. Однако свежо, пора в кибитку, где кстати готов уже кургашек. Поел, завернулся в шинель и заснешь крепко, живительно, как засыпает усталый, а не изнуренный человек. А утро! что за утро в степи! так и манит на воздух, так и зовет в даль, так и наполняет сердце какой-то радостью и привольем. Скорей чашку кумыза; на коня, и понесся, жадно глотая свежий, здоровый воздух.

Зато нужно взглянут, как киргизы переживают зиму. Дорого искупаются беззаботность и нега летние. Кибитки где нибудь в камыше или [491] барханах, почти занесенных снегом. Внутри темно, холодно. Они все закутаны в тулупы и сидят целый день перед костром, дым от которого ест глаза непривычному. Одну роскошь допускают они в это время — едят мясо, которого не видят остальную часть года, кроме каких нибудь торжественных случаев; да в оттепель съездит иной с борзыми за зайцами.

Только весной, летом и осенью они блаженствуют по своему. Стада обеспечены и удовлетворяют всем их неприхотливым потребностям. Есть молоко, айрян, кумыз, крут, изредка баламык — киргиз и доволен. Все это приготовит киргизка; она же отгонит стадо, съездит за отбившимся верблюдом, заарканит и оседлает коня, когда нужно, уберет в кибитке, запасет топливо. А он спит беззаботно до позднего утра, потом лежит, пьет кумыз, да любуется своими табунами и стадами. Нужно перекочевать, — и тут во всем работа киргизки. Она соберет кибитку и разобьет ее на новом месте, уберет весь домашний хлам; а ему только достается путеводительствовать поезд, шажком следуя за стадами верхом на лошади, верблюде или на быке пожалуй, напевая свою грустную, бесконечную, однообразную, как сама степь, песню. Далеко, бывало, заслышишь ее, слившуюся с диким, отвратительным криком верблюдов, и смотришь на поднявшийся вдали столб пыли. Ближе и ближе поезд, и перед [492] глазами картина. Несколько верблюдов плавно, мерно, горделиво выступают один за другим, неся на горбах своих — одни поклажу, другие седоков, нередко подвое, а у иного и третьего видишь какого нибудь мальчишку, прицепившегося на шее; по сторонам верховые на лошадях; впереди табуны и стада, а кругом гладкая, ровная степь, слившаяся с горизонтом. Перенесите эту картину, которая останавливает на себе взор и долго, долго заставляет следить за собою — перенесите ее в другую местность, дайте иную обстановку: выйдет каррикатура. Так все хорошо на своем месте! Пустите киргиза на улицу любого города — насмешит невидавших. А здесь кстати его плоское лицо, тут все ровно и гладко, есть где разгуляться его зорким, как бы прищуренным глазам, нет преград взору; смотри вдаль на сколько станет силы зрения. Даже костюм его применен к потребностям и климату. Белый, высокий колпак, с отогнутыми в виде полей краями, предохраняет летом голову от знойных лучей солнца, а в кибитке остроконечная тюбитейка прикрывает его бритый, по обычаю, череп. Широкие шальвары, свободный бешмет и халат дают возможность вольным движениям на лошади и не стесняют дома. Киргизу теснота во всем не по натуре. Вместо подпояски, колта (Колта — ремянный широкий пояс, на котором кожаная сумка и ножик в ножнах.), вмещающая все его [493] воинские принадлежности. Зимой он заменяет колпак малахаем, свободно и удобно прикрывающим голову и затылок от ветра и мороза, а на плечи накидывает шубу. Одежда женщин почти таже; только головной убор да украшенья изменяют ее. Обыкновенно в первые годы замужства носят они высокую усеченно-коническую или совершенно коническую шапку, с украшениями из галуна, металлических цепочек, колокольчиков, бирюзы и нашитых монет; а после — белый платок, свернутый в виде той же шапки, спущенный длинным концом позади и повязанный на шее. На груди — цепочки, корольки и монеты; на руках кольца, браслеты; в ушах серьги; на шее корольки, бусы, у богатых жемчуг. Девушки обвертывают голову всегда красным платком в виде чалмы, и заплетают волосы спереди в мелкие косички, одна к другой прикрепленные, а сзади в одну большую косу, с куском материи или парчи на конце. Сенокос да зимовки нарушают бездействие киргиза. Тут он делит труды женщины, которая круглый год труженица. Зато собрать хабар (Хабар — новость.), составляющий для него верх нравственного наслаждения, отправиться на Туй, съездить за покупкой в Ставку, отогнать скот на продажу, — это его дело. На первый раз меня удивила опрятность и чистота, какую сохраняют киргизы при своих ограниченных средствах, особенно после [494] предубеждения, внушенного мне кочующими калмыками. Здесь в кибитке все убрано; одежда у иного очень бедная, однако без лохмотьев и по возможности чистая. У последнего бедняка есть две-три рубахи, простой халат, тулуп, малахай, сапоги и одна кибитка. Зажиточные имеют по две и более кибиток, а запас одежды — смотря по состоянию. Кибитка делается из тонкого леса и кошем, на него натянутых. Цена обыкновенной от 30 до 100 руб. серебром. У хана Джангера кибитка стоила более 3,000 руб. сер. форма их вообще: невысокий цилиндр, на котором утвержден низкий конус. Деньги есть принадлежность немногих; богатство же составляет число скота, количество одежд и запасных материй. Это делает состояние киргиза до того шатким, что одна зима может превратит бая (Бай — богач.) в совершенного байгуша (Байгуш — бедняк.). Я имел тамыра (Тамыр — самый любимый человек, лучший друг.). Познакомились мы осенью 184-6 года. Тогда у него было до 800 добрых лошадей, более 4,000 баранов, много рогатого скота и верблюдов. Весной в 1847 году, тамыр пришел ко мне в Ставку и рассказал с совершенным хладнокровием свое несчастье. Вот что случилось. Он с однородцами зимовал в камышах Каспийского прибрежья. В [495] конце февраля сделалась продолжительная оттепель, так что киргизы обманулись и сочли это началом весны. Спросясь знахарей, они решили общим согласием откочевать внутрь степи и ушли из камышей к Нарын-пескам, на совершенно открытое пространство. Откочевали они от прибрежья дня на три хода. Недели не привелось прожить им на новом месте, как ударил градусов в 20 мороз, пошел снег, подул сильный ветер и поднялся буран, который погнал стада и табуны. Оставалось собраться и идти за ними, стараясь согнать их к покинутым камышам; но, к несчастью, было далеко, а буран не прекращался двое суток; кончилось тем, что киргизы едва пришли сами и весьма немногие пригнали кой-какую часть скота. У моего тамыра осталось только всего-на-все 5 верблюдов и до 60-ти лошадей. Хладнокровие его меня удивило. «И тебе не жаль погибшего?» спросил я. «Что делать? Бог дал, Бог и взял, верно так надо». А тот же человек, до несчастья своего, с завистью рассказывал мне о богатстве других, как бы недовольный своими средствами. Это был для меня один из многих примеров твердости, с которою киргизы переносят несчастия, подкрепляясь фатализмом. Как только дозволяют средства, киргиз любит пороскошничать, старается одеться в сукно, шелк и бархат, закупает в избытке хивинских шелковых халатов и материй, внутренность кибитки [496] украсит суконными разноцветными лоскутками, сшитыми причудливым узором, расстелет тонкие кошмы, а сверх их ковры, одеяла и подушки, развесит новые халаты, женские парчовые бешметы, седла, верховые приборы, ружья, лук, колчан со стрелами, киргизские ножи на дорогих поясах, колты, шубы, расставит по полкам посуду. И во всем соблюдет он вкус. Этот сброд набросан не как нибудь, а размещен удобно, складно. Во Внутренней Орде очень много встречается зажиточных; есть роды, в которых почти всякий богат, именно: Ногай, Байбакты, Адай, Джаббас, Тана и часть рода Берш. Особенно же султаны живут хорошо. Даже в домах своих, где проводят многие из них зиму, они помещают теперь европейские украшения и мебель.

Здешние киргизы вообще гораздо более обрусели, так сказать, чем зауральские. 50 лет кочевья тут и хан Джангер принесли много пользы, несмотря на разные препятствия, которые развивают в киргизах грубый фанатизм и презрение к чуждому и новому, как бы это ни было полезно.

Вот почему киргиз мало еще развился нравственно и доселе ленив по прежнему и беспечен. Это — плоды ограниченной жизни, грубых потребностей и понятий. Заняться тем, что может сделать марджа (Марджа — баба, женщина!), по его понятиям низко, а [497] другого нет в виду. Прежде, в былые годы, за Уралом, он тешил свои силы удальством, барантой (Баранта — обычный издавна киргизам обоюдный грабеж.). Залежится бывало — надоест, — подберет шайку молодцев и пошел за 100 или 150 верст отогнать табун или разграбить аул. Теперь, особенно в Букеевской Орде, нет этого. Под-час только корыстолюбие, свойственное киргизам, соблазнит иного на воровство хлеба или скота у русского, и то когда предмет корысти не обережен хорошо.

А посмотрите, как киргизы живы, проворны при случае, какие усердные работники в нужде, как сметливы, переимчивы. Вообще говоря, они умны. Как дети Азии, они хитры и скрытны. Есть у которого дело к вам, он придет как бы без цели: посидит, поговорит, соберется уйти, тут-то, к случаю, начнет речь о деле, и дай Бог терпения выслушать его до конца. Заведет историю чуть не от сотворения мира, выскажет свое уважение к вам, расскажет свои связи с знатными, по его мнению, людьми в Орде, и в конце объяснит свою просьбу хитро, складно, убедительно, хотя иной раз сам кругом виноват. Однажды приехал ко мне киргиз Ногаева рода. Он когда-то был моим проводником, и я переночевал у него во время одной моей поездки по степи. По обычаю: «Бас-таксир!» (Таксир — господин. Бас-таксир — покорный привет.) Ну, здорово. Что [498] скажешь? «Так, приехал узнать, здоров ли ты». — Спасибо, садись, пей чай. И за этим «так» он проехал 200 верст. Вот мой гость заводит речь о своих однородцах, о старшине, о родоправителе. Жду, когда к делу. Стороною добрался он наконец до одного известного в Ногаевом роде киргиза, человека богатого, честного, уважаемого. «Года три сряду — говорит — я для него косил сено и строил зимовки. По условию, мне дали за это две лошади. Нынче он опять пригласил меня работать. Было свое дело, и я отказался. Тот обиделся и, как человек сильный, отнял у меня лошадей, данных за прошлогодние работы. Я пошел к родоправителю жаловаться, а он, вместо удовлетворения, посадил меня под караул и продержал связанного без пищи два дня, покуда я дал ему слово не просить об этом в совете». Рассказав такую вопиющую несправедливость, он просил совета, как ему поступить, и стану ли я защищать его, иначе он опасается, чтоб родоправитель не назвал его вором тех лошадей, чем стращал еще у себя. Да правду ли ты говоришь? Так ли все было? И посыпались божбы, указания на свидетелей. Очень известен был человек, на которого он жаловался. Я усомнился: попросил правителя Орды задержать моего гостя и спросить родоправителя об этом деле. На другой день явился в совет старшина Ногаева рода, с жалобой от родоправителя на побег [499] арестанта, и с просьбой от богатого киргиза об угоне у него двух лошадей. В том и другом был виноват мой вчерашний посетитель, который впоследствии сам во всем сознался.

Киргизы искательны до высшей степени. Они испытывают все средства, какие только могут придумать, чтоб достигнуть желаемого. Десять раз придет иной с самой дикой просьбой. К этому они легковерны невыразимо, — всякую нелепость готовы принять за истину и прибавить к ней еще нелепейшие заключения. Любопытны они до высшей степени. Услыхать новость — верх нравственного наслаждения. Вот почему с непостижимой быстротой распространяются в Орде вести. Всякий знает по себе, как дорого узнать что-нибудь, и спешит передать другим, что услыхал сам. Киргиз поехал по самому важному для него делу и услыхал на пути новость (хабар): он непременно вернется передать ее одноаульцам и всем, кого встретит на пути. Тут он изменит обычай тащиться шагом и скачет во всю мочь. Это верный признак, что молодец везет хабар, и все, кто заметит его, столпятся и ждут нетерпеливо. Прискакал, слез с лошади, поздоровался, по обычаю, с каждым, и все сядут в кружок. Новость так и рвется с языка, а начать нельзя, пока старший не спросит (не хабар): что нового? Тому тоже не терпится, да нужно сохранить некоторую важность, приличие. [500]

Наконец обычный вопрос сделан и пошла беседа. Тогда только из рук в руки переходит чахча (Чахча — рожок с нюхательным табаком.), и время от времени раздаются одобрительные: шулай (Шулай — так.), гм! Рассказ кончен, кумыз наградил вестника, и он спешит далее, а услыхавшие сейчас поедут развезти новость своим тамырам. Распространяющаяся религиозность, почтительность к старшим, гостеприимство, ставшее до того законом, что самый жалкий бедняк разделит с странником, случайно к нему попавшим, последний кусок свой, и готов обидеться, если его не примут; наглядна и переимчивость, заменяющие киргизу в разных ремеслах науку, способность понять и усвоить полезное, светлый, изворотливый ум: все это такие основы, которые должны принести прекрасные плоды.

Я уже сказал в своем месте, что киргизы Букеевской Орды, как и другие, исповедуют магометанство учения Сунни, и что религиозность до хана Джангера не была их достоинством. Умножение мулл принесло, в этом отношении, значительную пользу. Богослужения ныне производятся постоянно в особых кибитках, называемых мечетями. Догматы и обряды веры здесь общие всем последователям Сунни.

Муллы, первоначально взятые из татар, [501] изглаживают народные обычаи, так что в настоящее время весьма немного осталось особенностей в этом отношении, свойственных киргизам. Важнее других влиянием на нравственное состояние народа кажутся мне обычаи сватовства и женитьбы. Каждый киргиз должен жениться. Об этом пекутся родители его, когда он еще в колыбели. Главную роль при этом играет калымь, или плата за невесту. Родители условливаются в цене, и до конца уплаты положенного не может быть сватьбы. Это заставляет бедных искать сыну невесту когда он еще ребенок При таких условиях, как много нужно слепого счастия, чтоб составилась согласная партия! Каково же тут положение женщин, особенно при самовластии мужчин, при грубости их понятий, при возможности взять всегда другую жену и во всякое время любой из них сказать талак, т. е. развод? Это ставит женщину в самое несчастное, безличное положение. Вот почему в Орде много разводов, еще более семейных тяжб. По обычаю, вдова после брата делается женой деверя. Эти жертвы не менее несчастны. По большой части они поступают в работницы к женам нового своего властелина. Последующие женитьбы у киргизов счастливее. Тут они руководятся собственной волей и чувствами.

На полученный калым отец снаряжает дочь: делает кибитку, потребное платье, домашнюю утварь, отделяет часть скота и провожает в аул [502] жениха. По приезде молодой, жених переселяется в свой новый дом и делается семьянином. Я не встречал в Орде старого холостяка, а отца семейства в семнадцать лет — нередко.

Киргизы любят удовольствия. Нет новостей, — они целым аулом собираются под вечер в одну кибитку, или под открытым небом, и толкуют о султанах, о батырях, об удачных охотах. Далеко за полночь — является домбра (Трехструнная балалайка.), начинаются песни и пляски. Молодежь пытает силы: борются, бегают в запуски, тянутся на кушаках. Тут и женщины, тут и девки; ни те, ни другие у киргизов не скрываются.

Богатые делают пиры, называемые туй. Всякий торжественный случай сопровождается таким праздником. Проехать сотню верст на хороший туй киргизу ничего не значит. Все вознаградится избытком угощения и удовольствий. На первый туй я сам проехал 60 верст.

Еще накануне собралось к хозяину туя много гостей. Он был богатый султан и праздновал помолвку дочери. На большой ровной поляне, верстах в двух от аула, расставил он до двадцати кибиток. Они предназначались для помещения гостей, а в некоторых находились большие котлы для варева и огромные саба (Саба — кожаный мешок для кумыза.) с кумызом. [503] Отведенные для почетных гостей кибитки были устланы коврами, одеялами и подушками. Переночевав, на утро, с восходом солнца, мы верхами отправились еще версты за две к месту скачки. Шумно, весело, в каком-то живом беспорядке движущаяся толпа верховых, из которых по временам то вперед, то по сторонам отделялись с гиком молодцы на бойких лошадях, гоняясь один за другим, — занимала меня. На месте ожидали нас приготовленные для скачки лошади и много новых посетителей.

Мне стало жаль бедных животных, когда я увидал их. Это были костяки, обтянутые кожей, с заплетенными хвостами, повисшей шеей, впалыми глазами. Киргизы вымаривают лошадей для скачки, объезжая их в это время каждый день, утром и вечером. Это необходимо по условиям скачки. Назначают обыкновенно проскакать во весь карьер 30 верст: естественно, что взятая с поля лошадь не выдержит. На этот раз пускалось 27 лошадей; на них сидели мальчики, в самых легких седлах. Первый предназначался приз: 2 верблюда, 2 лошади, 5 баранов, хороший халат и семь концов китайки. Это стоило до 90 руб. серебр. Всего призов было шесть, в уменьшающемся размере; последний стоил не более 10-ти руб. серебр. Расставленные верховые означали круг скачки в семь верст, который полагалось обскакать четыре раза. В раз с гиком понеслись [504] малютки-наездники. На третьем кругу отстало пять, а на половине последнего еще четыре лошади. К остальным понеслись многие из зрителей, увлеченные азартом, и с неистовым криком проводили их до места. Первая лошадь прискакала к месту в 46 минут. Призы роздали, и получивший с почтением дарил свое старшему из посетителей, а тот, приняв, снова отдавал ему. Возникли споры и суждения, отчего не пришла первою такая-то лошадь, и с этим говором мы возвратились. Был десятый час, и солнце начинало значительно печь нас. Несмотря на это, как только слезли с лошадей, все уселись на землю большим кругом. Началась борьба. После борьбы калмыков, которую я видел и прежде, эта показалась мне вялою. Там удивляешься ловкости, силе и напряжению мускулов; замираешь, ожидая, как перекинет один другого через себя; здесь, напротив, смеешься. Киргизы долго ходят взявши друг друга за кушаки, и все для того, чтоб положить одного на спину. Охотники выходили пара за парой, а гости беспрерывно пили кумыз, разносимый в больших чашках. За борьбой следовала оригинальная потеха. Принесли ведра в два котел, наполненный густо разболтанной в воде мукой; бросили в него серебряную монету, и один смельчак решился достать ее зубами. Он погрузил в котел свою бритую голову, долго возился там и без успеха вылез, весь залепленный тестом. Это повторилось [505] несколько раз, вызывая общий смех. Время клонилось к полудню, жар делался нестерпим. Мы разошлись по кибиткам, а хозяин позаботился о наших желудках. В больших чашках принесли казы (Казы — колбасы из кобыльего мяса.). Гости уселись кругом их, усердно забирали в горсти мелкие куски, которые едва успевал нарезывать проворный малый, и утоляли свой завидный аппетит. Кумыз разносился беспрестанно. За казы следовало разваренное мясо лошади и баранов, а после подали каждому в чашках шурпа (Шурпа — суп, или отвар от мяса.). Обед заключился пловом. Во весь обед и после, когда все расселись и разлеглись, нас утешал шутками и рассказами оборванный бедняк, остряк и песенник. У киргизов есть такие бродяги, которые промышляют шутовством. Нет туя, он бродит по аулам, поет, пляшет, рассказывает вздор смешным языком и всегда сыт, одет, да и семейство его имеет все нужное. До осьми часов вечера все пробыли в кибитках, непомерно упиваясь кумызом. Жар стал спадать, и мы на воздух — смотреть удаль ездоков. Они на всем скаку ловко поднимали с земли монеты, проносились мимо нас, стоя на седлах, и снимали друг друга с седел. Джигитовка еще продолжалась, а уже готовилась новая, самая живая забава. [506]

Показалась верхом на лошади девка, махая платком. Молодцы с диким криком понеслись к ней, а она от них. Всякий старался догнать, и вырвать платок. А это нелегко. Девка с платком всегда наездница, конь под ней самый лихой, поворотливый, и она как змея ускользала из рук, награждая неловких нагайкою. Вот другая, третья наездница, и толпа, разбившись группами, носилась по степи с веселыми, дикими криками. Это очень оригинально и картинно. Вечером нас забавляли пляски и песни под домбру.

Этот пир продолжался три дня.

Хозяин сказал мне, что он зарезал для туя трех лошадей, двух коров, восемь баранов и заготовил пятнадцать саба кумыза. Это ему, впрочем, с избытком окупилось. Он был султан и праздновал помолвку дочери, а в этом случае, по народному обычаю, всякий старшина и зажиточный киргиз приезжают с подарками: кто приводит лошадь, кто верблюда, кто несколько баранов, кто привозит хороший халат, и так далее.

Киргизы, кроме описанных способов, наполняют избыток своей праздности еще охотами с борзыми собаками и ястребами.

Весной, при перелете птиц, они ездят с ястребами. В день охоты не кормят их и возят с закрытыми глазами. Заметив птицу, подъезжают к ней осторожно, как можно ближе, и, открыв глаза ястребу, пускают его. Он быстро [507] нападает на жертву, хватает ее когтями за голову, а киргиз спешит к нему, чтобы успеть прирезать добычу и прочесть при этом особую молитву. Осенью и зимой охота с борзыми, большею частию за зайцами, потому что степь, занимаемая Букеевскою Ордою, изобилует только ими. Травят изредка лис и загоняют на лошадях волков. Сильные бураны загоняют по временам сюда сайгаков. Тогда киргизам праздник: и поохотятся и поедят вкусно. В камышах приморских и Камыш-самарских озерах водятся кабаны. Прежде, говорят, их было много в камышах степных озер и в лесу, которого теперь нет. Но киргизы ненавидят это животное, как магометане, и если попадет какой, так сказать, под руку, бьют и бросают. — Вот вся праздная и следовательно главная сторона жизни киргизов. О деятельной приводится сказать еще меньше.

Скотоводство — главный предмет существования ордынцев. О нем одна забота — заготовить на зиму для него сколько нибудь сена. Для себя самого — труды при устройстве зимовки. Немногие в последнее время занялись перевозкой на верблюдах товаров с Уральской линии и из Ставки хана к берегам Волги. За тем немногие ремесленничают. Из холодного железа выбивают и вытачивают ножи, приборы к седлам и верховым сбруям; из меди и серебра делают разные небольшие вещицы: женские браслеты, серьги и другие причудливые украшения. [508] Есть мастера поделок из кожи; они шьют сапоги, колты, сабы, тебеньки к седлам и пр. Портняжничают в Орде женщины; они же шьют тулупы, ергаки, малахаи и все остальное, потребное киргизу; многие из них прекрасно вышивают канителью по бархату, сукну и материям; другие валяют кошмы, ткут тесьмы из овечьей шерсти, вьют веревки из конского волоса. Работа киргиза всегда отчетлива и прочна, несмотря на самые жалкие инструменты и средства. Поделки, например, набивного серебра способны прослужить десятки лет, не теряя вида; сшитое что нибудь из кожи сырыми жилами скорее износится само, чем распорется по шву. Словом, они, дикари-ремесленники, незнают еще манеры — поскорее да побольше, лишь бы с рук сошло.

Я сказал при описании туя о шутах; нельзя умолчать также и о мошенниках народных. Это баксы — лекаря, — знахари, люди одаренные особыми силами. В сущности это хитрые, злые мошенники, стоящие понятиями далеко выше толпы и пользующиеся заблуждениями ее в свою пользу. Киргизы верят им безотчетно. Над больным такой мошенник употребляет самые нелепые средства: сечет его внутренностями животных, дает ему каких-то настоек, и если природа не возвратит ему здоровья, оправдывается предопределением. Для убеждения народа в своих сверхъестественных силах, они показывают довольно ловко [509] разные фокусы и ослепляют его совершенно. Вот пример, как умеют они завладеть мнением: один султан, эссаул по чину, занимающий значительное место в Орде, убедительно уверял меня, что он сам видел, как один баксы проколол себя насквозь в грудь саблей, и когда вынул ее, то ни ран, ни крови не было. Другой султан, весьма умный и дельный человек, рассказывал, что баксы вылечил его от чахотки, разрезав ему грудь и отрезав гнилой кусок легких, а потом залечив рану. Все мои доводы остались бесполезны. Они сознавались, что для простого человека это невозможно, а только для баксы. Вверяясь в болезнях этим шарлатанам, киргизы до последних лет избегали медицинских пособий, и дорого поплатились за такое заблуждение. В Орде много страдающих ревматизмом и чахоткою.

Киргизы имеют своих поэтов. Это импровизаторы. Они отличаются больше всего на туе, где часто сводят двух таких, заставляя разговаривать в стихах нараспев, и где тот и другой поочередно выхваляют кого нибудь из присутствующих. Они же слагают песни про доблести своих султанов и ханов. Слава их, однако, не весьма велика. Ремесленник, а тем больше джигид (ездок, молодец, смельчак) или батырь (силач, храбрец) стоят далеко выше в народном мнении.

Тридцать лет назад, здешний киргиз не знал [510] ни счета в деньгах, ни веса, ни меры, и только одна крайняя необходимость заставляла его показаться в русское село или город.

Теперь не то. Пройдет еще десять лет, и, нет сомнения, Букеевская Орда станет на большой круг торговой и промышленной деятельности. Настоящие заботы о ней мудрого правительства ручаются за все.

А. ЕВРЕИНОВ.

Текст воспроизведен по изданию: Внутренняя или Букеевская киргиз-казачья орда // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 95. № 380. 1852