ГОРОДСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ В СРЕДНЕЙ АЗИИ. (Н. В. Ханыкова). — Орографический характер и геологические свойства огромной впадины Земного Шара, называемой Среднею Азиею, ограниченной Общим Сыртом, Уралом, Кашкарскими Горами, Хинду-Кушем, Паропамизом и Кавказом, были и постоянно останутся существенными препятствиями полному развитию гражданских обществ, существовавших и существующих в означенных пределах. Обширные безводные равнины этой части Азиатского [341] Материка, постоянно овеваются сухими массами воздуха, которые, во времена доисторические, втеснили воды Океана в несколько более или менее обширных озер, а ныне с жадностью высасывая влагу из глубочайших недр геологически юных бассейнов Урала, Аму и Сыр-Дарьи, вытесняют из них человека и постоянством противудействия разрушают все его попытки остановить эти пустынные завоевания. Чингис-Хан, Тимур-Лянг и Надир-Шах, кровавыми подвигами преодолевали эти природные препятствия; но создания их скоро разрушались, и политические общества, слитые ими в одно целое, уединялись снова в прежние свои границы.

Отсюда видно, что едва ли где-нибудь гражданственность развивалась под такими неблагоприятными условиями, как в Средней Азии. Впрочем, не смотря на незначительность развития, изучение характера этой гражданственности должно быть занимательно для истории обществ человеческих вообще: для России же особенно, потому что наше Отечество долго находилось исключительно под влиянием Востока и по необходимости перенимало у него самые несовершенства гражданского быта.

Гражданственность в Средней Азии развивалась совершенно оригинально. Там кочевые народы переходили в оседлость не через села, а прямо строились городами, и только избыткам городского населения позволяли выселяться из них небольшими обществами. Притом, места, где воздвигались первые города Азиатские, не были избираемы прихотью произвола, а определялись невозможностью занимать [342] другие урочища. Почему они служат доселе любопытными указаниями доисторических оазисов беспредельных степей Северо-Западной Азии. На каждой странице истории Таберистана и летописей Мавероинняхра, видно действие этих двух главных условий проявления Средне-Азиатской гражданственности, в особенности же последнего. Войны несколько раз стирали с лица земли Ховарезм Мервь, Бухару и Бальх: но урочища, на коих они были воздвигнуты, снова привлекали жителей, и погибшие городе восставали, если не в прежних объемах, то по крайней мере на прежних местах. Те же условия действовали и на дальнейшее развитие туземной гражданственности. Древность происхождения городов и удачный выбор занимаемых ими урочищ, упрочили первенство Городского Управления над всеми прочими; они слили понятие о власти с понятием о городе в такое нераздельное целое, что и доселе ни один властитель Средней Азии не решится управлять своим народом иначе, как с вершины Городского Кремля, из-за глиняной зубчатой стены.

Чтобы следить за ходом гражданственности на Востоке, почти нигде не надобно прибегать к давнопрошедшему. Там история недвижима. Столетия меняются: но предки передают потомкам, с жилищами, всю массу своих преданий и верований, которые сохранились и долго будут сохраняться в первобытном несовершенстве, как неприкосновенная святыня. Всего ярче отразилась эта окаменелость мысли в постоянстве географии этих стран. Везде средоточия населений восстают, развиваются, падают, меняют свои имена, по мере хода событий; в Средней же Азии, политические перевороты как будто не касаются [343] географии. Города, упоминаемые у Абуль-Газы, Джафара Каршахийского, в Тарихи Муким-Хана и у других, существуют доселе, кроме некоторых уничтоженных безводием и естественными переворотами. К ограниченному числу издревле существовавших, почти нельзя прибавить ни одного нового имени. Эта печальная недвижимость, приближая прошедшее к настоящему, облегчает некоторым образом изучение гражданственности; но она же служит верным ручательством незначительности развития всех ветвей ее. Посему, чтобы составить себе понятие, например, о Городском Управлении, надобно выбирать из общего хаоса административных распоряжений, укоренившихся вековым повторением, то, что по нашим Европейским понятиям служит к достижению той или другой цели Городского Управления, и Азиатские привычки называть именами Европейских постановлений. В туземных наречиях напрасно стали бы мы искать слов, соответствующих названиям разных отраслей Государственного Управления.

В настоящем очерке Управления Городов Средней Азии, мы исключительно ограничимся Бухариею, как потому, что это Ханство есть самое образованное, так и потому, что порядок, установленный в Бухаре, принят с небольшими изменениями, на которые можно указать, в Хиве, Хоканде, Ташкенд, и т. д.

«Городом» в Средней Азии называют всякое селение, окруженное рвом, обнесенное глиняною зубчатою стеною и имеющее Кремль (Арик) и Соборную Мечеть (Мясджиди-Джамиг). Главными улицами, идущими от базарных площадей к городским воротам (гузяр), город [344] разделяется на нисколько кварталов, которые обозначаются именами ограничивающих их улиц; а эти кварталы перерезываются небольшими тесными переулками (куче).

Городское имущество, не составляя исключительной принадлежности Общества, вполне зависит от Эмира, который вообще обладает всем, что не отдано им в частные руки. Оно может быть разделено на приносящее доход Казне, то есть Эмиру, и на доступное общему пользованию безвозмездно. К первому отделу относятся Караван-Сараи, воздвигнутые на счет Казны, Базары и Казенные Бани. Ко второму принадлежат Мечети, Училища (Медресе), Приюты (Календер-Хане), Монастыри (Ханака), Кладбища, Каналы, Водоемы, Колодцы, Мосты, и наконец Тюрьмы. Все это воздвигается и поддерживается Эмиром, на счет доходов, собираемых им с города.

Управление Столицею, непосредственно завися от Эмира, возложено им на Визиря или Куш-Беги, Реиса, Мири-Шаба и Мири-Аба. В прочие же города Ханства назначаются от Эмира Градоначальники (Хакимы), которые сами себе избирают Помощников.

Участие Визиря в Городском Управлении состоит в заботе об устройстве торговли, внешней безопасности города, продовольствии съестными припасами и надзором за не-мусульманским населением. Реис наблюдает за строгим исполнением основных правил Корана, за чистотою нравов, за порядком и безопасностью города днем. Ночью, две последние обязанности передаются Мири-Шабу, которого посему Бухарцы картинно называют «Хозяином Ночи». [345] Мири-Аб заботится о снабжении города водою, и наблюдает за правильным орошением полей городского округа.

В следствие этого разделения трудов по Городскому Управлению, все означенные Главные Сановники избирают себе Помощников из окружающей их дворни, возводя в это достоинство без малейшего разбора понравившегося раба, наемного вольноотпущенника и ловкого горожанина, привлекшего к себе угодливостию их внимание. Эти достойные Помощники называются «Людьми Визиря», «Людьми Реиса», и т. д., смотря потому, при ком состоят. Так как они очень хорошо знают шаткость своего положения, то стараются всякими средствами составить себе посильное обеспечение на черный день.

При Визире находятся: а) Чиновники для надзора за правильным отправлением торговли на Базарах, то есть для взимания 2 1/2 процентов с продажной цены всех произведений, привозимых на подведомственные им рынки; б) Чиновники для надзора за правильным отправлением торговли в Караван-Сараях, каковых при каждом Сарае назначается двое: они обязаны уведомлять Визиря о приходе караванов, о числе верблюдов, количестве тюков, качестве заключающихся в них товаров, и наконец наблюдать, чтобы ничего не было продано до очищения пошлиной, в получении которой они же выдают купцам квитанция за печатью Визиря. Как те, так и другие, каждый вечер обязаны сдавать получаемые ими деньги Диван-Беи или Казначею Визиря, который просто на словах докладывает Визирю о ежедневных изменениях Казны. Для утверждения внешней безопасности города, Визирь определяет Городских [346] Привратников: они каждый день обязаны, затворив вверенные им ворота после вечернего намаза, относить ключи к Визирю, и не прежде получают их обратно, как по прочтении первой утренней молитвы. Для надзора за числом жителей немусульманского исповедания, обложенных за право жительства в городе особенною податью, называемою «джазия», в кварталах, отведенных иноверцам, назначаются Смотрители, которые руководствуют Визиря при сборе джазии, что он обязан производить лично сам, два раза в год. Из городских зданий, Визирь заведывает Караван-Сараями, Базарами и Дворцами Эмира. Сверх того, пустыри, находящиеся внутри города и составляющие личную собственность Хана, находятся также некоторым образом в зависимости от Визиря, как начальника иноверцев; ибо большею частью на этих несчастных падает тяжелая обязанность покупать по чрезмерно высоким ценам небольшие участки этой земли, так как запрещение выселяться в кварталы, занятые Мусульманами, лишает их возможности покупать дома и земли у частных владельцев.

Реис исполняет возложенные на него обязанности, объезжая город два раза в день. Чиновники, число которых зависит от его произвола, должны находится почти все около него, и обыкновенно бегут попарно пешком за его лошадью. При этих объездах, он останавливает по произволу прохожих правоверных, заставляет их читать «Фарзегаин» или Мусульманский Символ Веры, а, в случае незнания, имеет право тут же, для примера другим, наказывать палками от 1 до 39 ударов включительно; въезжает в Караван-Сараи, заходит в мелочные лавки, к известнейшим «баккалям» или трактирщикам, и [347] наблюдает, чтобы никто не оставался дома во время указанных законом молитв: а потому только что раздастся с 360 минаретов Бухары протяжное завывание Муэззинов, на всех базарах и многолюдных улицах можно видеть чиновников Реиса, распределяющих с неистовою ревностию к службе палочные удары, для возбуждения в ленивых расположения к молитве. Ближайший надзор за нравственностию жителей, Реис возлагает на приходских Имамов и Аксакалов. Последние ежедневно дают ему знать о происшествиях случающихся в подведомственных им околотках, и часто невинное удовольствие курения кальяна, неосторожно удовлетворенное в присутствии шпионов Реиса, навлекает на курителя бесчисленное множество палочных ударов; Имамы же должны наблюдать, чтобы прихожане их не предавались суеверному исполнению некоторых обрядов, завещанных им не-мусульманскими их предками и не показанных в Коране, каковы, например, лечение огнем празднование «чар-шамби-сунни» и т. д. По указаниям Имамов и Аксакалов, Реис не редко вмешивается в семейные дела, и выведывая, под фирмою закона, сокровеннейшие в мусульманском семействе тайны о красоте жен, доставляет Эмиру средство удовлетворять безнаказанно дикий произвол необузданного любострастия. Влияние Реиса на город этим еще не ограничивается. Он в праве входить в Училища, и наблюдать, чтобы Мударрисы или Профессоры не примешивали к толкованию принятых курсов каких-нибудь идей, чуждых чистому учению Мухаммеда: несчастные ученые, навлекшие на себя гнев его, могут быть уверены, что обвинение в расколе, а следовательно и смерть, будут окончанием их распри с Реисом. Даже городские мясники, обязанные по закону убивать скотину с [348] соблюдением некоторых особых обрядов, не иначе получают позволение отправлять свое ремесло, как выдержав перед Реисом удовлетворительное испытание: и тут конечно лучшая часть жертвы экзамена идет на стол блюстителя закона.

С закатом солнца и с последними словами намаза, Хуфтян Мири-Шаб вступает в свои обязанности. Деятельность его главным образом направлена на предупреждение ночного разбоя, грабежа и кражи; но вместе с тем он должен наблюдать и за спокойствием города, то есть чтобы нигде шумные сборища и веселья не нарушали безмятежного сна правоверных. Для достижения этих двух целей, он во-первых арестует без разбора всякого, кто попадется ему на улице после вечернего намаза, и представляет на другой день Эмиру, который каждое утро, выходя под навес, устроенный на одном из дворов его Дворца, чинит суд и расправу своим подданным; во-вторых, вламывается, без дальных околичностей в дом, откуда раздаются звуки песен и неприхотливой Бухарской инструментальной музыки, и, захватывая пирующих, заключает их в тюрьму до разбора вины. — Команда Мири-Шаба состоит из караульных, расставляемых каждую ночь на всех перекрестках и вооруженных ножами, а чаще просто палками: они должны подавать друг другу весть, ударяя в небольшие бубны, и соединяться, если услышат бой тревоги. Каждую ночь, Мири-Шаб два раза личным дозором удостоверяется в бдительности своих подчиненных. Для этого он ездит по улицам в сопровождении 40 или 45 служителей, и по временам ударяет в литавры, приделанные к передней луке его седла: все караульные близлежащих [349] перекрестков, по мере приближения его к ним, отвечают ему также ударами в бубны; и эта мера не только не останавливает воров, но позволяет им заблаговременно укрыться и переждать отъезд Мири-Шаба из квартала, где они хотят действовать. Караульные выбираются или из дворни Мири-Шаба, или выставляются, по его приказу, домохозяевами; в Караван-Сараях, обязанность эта большею частью возлагается на Сарай-Бана, или дворника. Здесь нельзя не упомянуть о важной помощи, оказываемой Бухарской Полиции собаками: в некоторых кварталах их столько, что конечно ни один разбойник, незнакомый лично с этими церберами, не решится туда отправиться ночью. Впрочем, к чести Бухарских домохозяев, нужно заметить, что днем собак они запирают; потому несчастия от укушения их редки. Из городских зданий, одни только Тюрьмы подчинены непосредственному заведыванию Мири-Шаба. Он должен каждую пятницу докладывать Эмиру о состоянии содержимых в них преступников, и в тоже время представляет Хану всех подвергшихся тюремному заключению в течение недели, о коих не сделано еще никакого решения. Заведывание Тюрьмами доставляет Мири-Шабу немаловажный доход: потому что Эмир никогда в них не заглядывает; а Мири-Шаб большую часть денег, отпускаемых ему на починку зданий и продовольствие содержимых, обращает в свою собственность, будучи совершенно уверен в безнаказанности.

Должность Мири-Аба в городе ограничивается наблюдением, чтобы летом каждую неделю, а зимою каждые две и три недели, была впускаема новая вода в городскую Канаву и водоемы. Ему же поручен главный надсмотр за [350] чисткою канавы, что производится каждую весну работниками, выставляемыми хозяевами домов, расположенных на набережной Шахри-Руда.

В заключение этого очерка Городского Управления в Бухаре, остается упомянуть о двух вредных классах, составляющих значительную часть населения города и не подчиненных прямо ни одному из поименованных Сановников. Это: нищие и прокаженные.

Нищие на Востоке везде образуют особенное сословие или братство, которое в разных местах носит различные названия, как например Дервишей, Факиров, Календарей и т. п. Это стремление к ассоциации придает их существованию вид некоторой законности; а потому Правительство везде более или менее заботится о их содержании. Во всей Средней Азии на общий счет воздвигают для них Приюты (Календер-Хане), в которых они живут сколько хотят, не платя ничего за постой, и уходят, никому не давая отчета в своих действиях. В Бухаре надзор за ними поручен Старшине, который обыкновенно выбирается Эмиром. Четверг и воскресенье назначены им для собирания милостыни: в эти дни они разделяются на колонны, и, под предводительством самых неистовых крикунов, ходят по улицам города, с диким воплем бросаются под ноги лошадей зажиточных проезжих, почти насильно добывают подаяние, поют перед домами богачей гимны во славу Пророка и угодников, и измученные возвращаются домой. Одежда их довольно живописна: голову покрывают они высокими коническими колпаками; на плечи набрасывают старые халаты с яркими разноцветными заплатами; а [351] колонно-вожатые их нередко, для большого эффекта, сверх халата вешают себе на спину и на грудь барсовые и тигровые кожи. В прочие дни недели, они высылают, для сбора пропитания на всю братию, одиноких промышленников. Для этого обыкновенно выбираются дряхлые старики, слепые, люди искаженные оспою и венерическими болезнями и «юродивые» (диване). По утру разводят и усаживают их подле домов на самых многолюдных улицах: и тут, просиживая до вечера, они пением молитв, призыванием благословения на прохожих, или жалобными стонами, добывают себе ничтожную милостыню. На базары высылаются сказочники, которые, целый день, не жалея легких, под жгучими лучами солнца 39 градуса широты, однообразным, певучим голосом, развязывают разные небылицы, находящие на Востоке всегда жадных слушателей: дневной жар и фанатическое участие в героях вымышленных событий, доводят их иногда до исступления, так что нередко, с пеною у рта, падают они на землю, обещая продолжение впредь. В других городах Ханства, где ханжество не так сильно как в Бухаре, Календари показывают модели гроба Пророка и планы Мекки и Меддины, сделанные из дерева, или изображения наказаний, ожидающих на том свете кяфыров и грешных. В Карши, мне случилось видеть Календерей в качестве медведе-вожатых, которые наподобие наших Нижегородцев, заставляли плясать своего неуклюжего питомца, вероятно приведенного с высот Хинду-Куша или Памира.

Прокаженным отведен особый квартал. Так как несчастные, зараженные проказою, считаются людьми, отверженными Богом: то никто из здоровых не входит в [352] их положение. Они имеют свои базары, лавки, и свою полицию: все боятся их, как зачумленных; и только этот страх удерживает некоторым образом распространение заразы, потому что нерадивое Правительство не позаботилось даже отгородить стеною эту опасную полосу городского населения, и здоровые бедняки селятся вплоть около зараженных.

Несмотря на то, что присмотр за городом в Бухаре поручен стольким лицам, нигде русская пословица о «десяти няньках» не может быть так удачно применена, как здесь. Надзирателей много, а надзора нет. Домохозяева не подчинены никакому управлению: каждый строится, где может и как хочет; оттого улицы узки и кривы. До чистоты никому нет дела: все, что ненужно дома, выбрасывается для пользы и удовольствия проходящих на улицу; и хотя в Бухаре нет примеров такой отвратительной нечистоты, которую Конолли видел в Герате, тем не менее случается иногда переезжать целые лужи крови, оттого что мясники отправляют свое ремесло, где хотят: особенно часто случается видеть это перед большими мусульманскими праздниками, когда вдруг спрос на свежее мясо быстро возрастает. В канавах купают лошадей, моют белье, вымачивают шелк и хлопчатобумажные ткани; оттого вода, редко переменяемая, становится вредною, и неосторожные потребители никогда не избегают «ришты». Поверхность улиц и площадей также предоставлена произволу судьбы, и хотя некоторые из них вымощены огромными камнями, но эта мостовая, никогда не подновляемая и не переделываемая, служит только препятствием и затруднением к скорой и безопасной езде по городу, потому что ежеминутно или выбившийся камень перевернется под ногами [353] лошади, или она спотыкнется об оголившуюся каменную глыбу. Весною некоторые улицы становятся решительно непроходимыми: со всех возвышенностей скопляется в них вода; а как грунт земли в Бухаре глинисто-солонцоватый, следовательно весьма медленно всасывающий влагу, то и предоставляется одному солнцу высушивать эти искусственные болота, отчего не редко окрестные жители заражаются на все лето лихорадкою. Сверх того, материал на строение позволяется брать везде; а потому ленивые работники предпочитают копать глину вплоть около сооружаемого дома из улицы: отчего образуются ямы, которые никто не равняет, предпочитая лучше объезжать их, пока время и дожди загладят эти рытвины. Набережные канав нигде не имеют перил, и берега их ничем не укреплены; оттого часто, верблюды с тюками, а лошади и ослы с седоками, минуя какое-нибудь непроходимое пространство, обрываются в воду, которая к счастию не глубока. Заботы Правительства о безопасности также недействительны: потому что караульные Мири-Шаба ходят дозором по улицам, а воры и мошенники прогуливаются по плоским кровлям домов, и могут таким образом пройти куда хотят, потому что на всякой улице есть по крайней мере один навес, соединяющий противоположные домы. Точно также недействительны меры принимаемые Эмиром и его Помощниками для продовольствия города: они имеют в виду одно настоящее, и когда голод, как например в 1811 году, в расплох напал на Бухару, то Хан ничего лучшего не придумал, как велеть сломать житницы частных людей и продавать найденный там хлеб по дешевой цене, но в пользу Казны. Этот несчастный порядок, общий всем [354] городам Средней Азии, был, есть и долго останется неизменным. Мусульманство, введя в управление свое фанатическое духовенство, мало коснулось коренного порядка, существовавшего прежде, а только окаменяющим своим влиянием закрыло ему всякую возможность усовершенствоваться.

Текст воспроизведен по изданию: Городское управление в Средней Азии // Журнал министерства внутренних дел, № 5. 1844

© текст - Ханыков Н. В. 1844
© сетевая версия - Thietmar. 2020
© OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖМВД. 1844