ВОЕННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ ПРОТИВ ХИВЫ.

В Высочайше Его Императорском Величеством 12 Марта, 1839 года, утвержденном журнале особого Комитета, учрежденного в следствие представленного Оренбургским Военным Губернатором соображения и состоявшего из Г. Вице-Канцлера, Г. Военного Министра и Оренбургского Военного Губернатора, определено было:

«1. Приступить немедленно, со всевозможною деятельностию, ко всем приуготовлениям для поиска на Хиву, основать ныне же необходимые на пути склады и становища.

2. Содержать истинную цель предприятия в тайне, действуя под предлогом посылки одной только ученой экспедиции к Аральскому морю.

3. Отложить самый поход до окончания дел Англии в Авганистане, дабы влияние, или впечатление, действий наших в средней Азии имело более весу, и дабы Англия собственными завоеваниями своими лишила себя права беспокоить Правительство наше требованием разных объяснений, но ни в каком случае не откладывать поход далее весны 1840 года.

4. В случае удачи предприятия, сместить Хана Хивы и заменить его надежным Султаном Кайсацким, упрочить по возможности порядок, освободить всех пленных, дать полную свободу торговле нашей.

5. Определить, на основании сметы, на предприятие это 1,698,000 руб. асс. и 12 т. червонных; снабдить отряд орудиями и [148] необходимыми снарядами, разрешить Военного Губернатора пользоваться всеми пособиями от местного Артиллерийского и Инженерного начальств, и наконец

6. Предоставить поверку и окончательное утверждение всех отчетов по сему делу Оренбургскому Военному Губернатору, который обязан в последствии представить о порядке поверки этой особое соображение».

И так, по крайнему сроку, от весны до весны, оставалось бы всего год времени на все приуготовления для этого предприятия; но обстоятельства заставили окончить все и выступить в поход через 8 месяцев со дня утверждения журнала. Если бы отряд выступил из Оренбурга в самом начале тамошней весны, то пришел бы в безводные южные степи во время тамошнего знойного лета; а во вторых, дальнейшая отсрочка повела бы за собою довольно значительные издержки, как по наемке верблюдов, так и по продовольствию гарнизонов основанных уже в степи складочных места.; а то и другое не могло быть сделано зимою, а только заблаговременно, в течение весны и лета.

Путь был избран для похода этого: от Оренбурга вниз по Илеку, поперег через Сырт, отделяющий вершины реки этой от верховьев Эмбы, вниз по сей последней, до впадения в нее Аты-Яхши, там через солончаковую равнину к северо-западному заливу Аральского моря, Каратамаку и через Усть-Урть или плоскую возвышенность между Каспием и Аралом, придерживаясь западных берегов последнего. Всего, от Оренбурга до Хивы, 1200 или 1300 верст. (Путь до Бохари составляет, по одометру, 1500 верст.) Время года — поздняя осень и зима, как единственное время, когда отряд не подвергается опасности быть изнуренным от недостатка воды. Числительность войск составляет в походе этом обстоятельство второстепенной важности, и вопрос состоял только в том, каким образом дойти и довести две, три тысячи человек здоровых и годных в дело? [149]

Кратчайший, а потому на первый взгляд и выгоднейший, путь, от Новоалександровска или Мангишлака, с высадкою туда войск, не был избран по тому, что недостаток воды и кормов, сколько по всем сведениям известно, по тем путям еще гораздо значительнее, а на снег уже вовсе нельзя надеяться; и во вторых, по невозможности снабдить отряд на месте высадки верблюдами, которые должны бы быть отправлены туда заблаговременно при сильном конвое, то есть, со значительною частию того же отряда, и не нашли бы ни коим образом на сборном месте достаточного для себя корма.

Затем немедленно приступлено было к следующим приуготовлениям и распоряжениям, на основании полученных разрешений.

ПОДЪЕМНЫЕ СРЕДСТВА.

В предположенном походе необходимо было заменить все обозы верблюжьими караванами. Верблюдов требовалось, полагая на каждого ноши от 12 до 15 пудов, во всяком случае более 10 тысяч, количество, которое едва ли когда было в здешнем крае в сборе. Султаны-Правители, в особенности же Полковник Айчуваков, принялись с усердием за дело это и собрали, с платою по 10 руб. серебр. найма за голову, всего до 12,600 верблюдов, в том числе были 1000, пожертвованные безденежно ордою Хана Джангера; но в поход выступили всего 10,450 верблюдов; остальные частию оказались негодными, частию не прибыли к сроку. Погонщиков, Кайсаков, было при караванах этих 2000 человек. Так как верблюд везет впятеро более вьюка, а между тем в здешнем крае в упряжь не употребляется, то выписана была для образца Крымская арба с верблюдами и по ней сделано здесь несколько других; в последствии, однако же, оказалось, что в песках, грязи и глубоком снегу без дороги верблюд в упряжь не годится. Затем распределены и приготовлены вьюки; для этого надлежало рассчитать и разделить все тяжести единообразно, укупорить их, пригнать и устроить на вьючку по особому способу, на кляпах, потому что завязка и развязка мерзлых веревок в сильную стужу [150] медленна и очень затруднительна. Для лазарета приготовлены длинные фуры; остальное, за исключением части артиллерии, лодок и понтонов, все поднято на вьюк.

ПРОДОВОЛЬСТВИЕ.

По расчету на 5 тысяч с небольшим человек в полугодичное продовольствие, на гарнизоны двух становищ, на возчиков, лошадей и верблюдов, требовалось более 12 тысяч четвертей хлеба, 3 тысячи четвертей круп, 8 тысяч ведр вина, до 14 тысяч пуд мяса и до 16 тысяч четвертей овса. Внезапное требование такого количества продовольствия встретило много затруднений, в особенности при бывших в течении нескольких лет сряду неурожаях. На поставку подрядами, как из каждогодных опытов известно, в здешнем крае надеяться нельзя, а надлежало разослать немедленно надежнейших чиновников для закупа хлеба из первых рук. Таким образом запасы были закуплены, хотя и не без труда, еще во время, и перевезены большею частию в Оренбург по пути, высланными из Башкирии для основания складов обозами. Для продовольствия отряда мясом с принятием на себя вообще обязанности маркетанта, был приглашен здешний 1-й гильдии купец Деев, который один только, по обширных связям и торговле своей в степи, мог это на себя принять, согласившись, сверх того, на цены, по коим мясо едва только могло быть поставлено здесь на месте.

Затем выстроены были под открытым небом огромные печи и мука, взятая частию из неприкосновенных корпусных запасов и вскоре пополненная, перепечена в сухари, а часть, по краткости времени, роздана была для этого разным командам. Независимо от этого, было еще заготовлено для отряда двухмесячное продовольствие в Астрахани и отправлено на десяти судах в Новоалександровск, но суда, за противными ветрами, не достигли назначения своего: два из них возвратились в Астрахань, два в Гурьев, одно перезимовало у острова Кулалы, а пять замерзло в море и были разграблены и созжены Адайцами. [151]

Кроме этих заготовлений, принимая в соображение трудности зимнего степного похода и могущий встретиться недостаток, были также припасены: сухой бульон, сало, сушеная квашеная капуста, хрен, крут (Сушеный сыр, служащий с большою пользою для приправы дурной воды.), соль, перец, мед с приправой для сбитня, табак для нижних чинов, наконец поднято на вьюки до пуд сена, уложенного посредством гидравлического гнета.

ОРУДИЯ И СНАРЯДЫ.

По недостатку в Оренбургском корпусе, как осадных, так и по возможности легких, удобных для перевозки, орудий, собственно для экспедиции доставлены были: 2 батарейные орудия и 8 горных десятифунтовых единорогов. Последние с большим удобством подняты были на вьюки. Три комплекта боевых снарядов для всей походной артиллерии и столько же патронов были частию заготовлены здесь, частию на ближайших заводах; 250 ракет Генерала Шильдера, 500 ракет сигнальных и 500 фальшфейеров, два галванические снаряда и минный инструмент также были отпущены и с тем назначены Обер-Офицер и 5 минеров из Лейб-Гвардии и учебного Саперных баталионов. Часть ружейных пуль обращена была в крупную картечь для преимущественного употребления противу толпы конницы.

РАЗНЫЕ ПРИПАСЫ.

Для переправь изготовлены при Лейб-Гвардии Саперном баталионе 6 холщевых понтонов, холщовая лодка и 300 бурдюков; построены в Оренбурге четыре разборные лодки но 35 фут. длины с полным вооружением и взяты Уральские рыболовные челны, по легкости своей, без затруднения поставленные на колесы и служившие лазаретными фурами; взяты в запас канаты и веревки, навигационные инструменты для описи Аральского моря и назначен в экспедицию флотский Штаб-Офицер; закуплено до 20 [152] тысяч сажен кошмы (войлока), для походных кибиток, подстилки, попон верблюдам и проч. заготовлены лубочные короба для 5 тысяч вьюков, на тот же предмет до 150 тысяч сажен веревок, значки для всех отделений каравана по родам тяжестей, шанцевый инструмент, ведра кожаные и железные, дрова, уголье и множество мелочей, и, наконец, устроена походная, со всею утварью церковь, к которой был назначен и Священник. Лазаретные вещи заготовлены на сто человек, а медикаментов достаточное количество для самого огромного числа больных.

ОДЕЖДА.

Для нижних чинов необходимо было построить особую теплую одежду; Казаки запаслись на свой счет полушубком, зипуном от непогоды, башлыком, широкими шароварами и сапогами с теплыми подвертками и выворотными рукавицами; для солдат построены были: стеганки по колено на шерсти, овчинные куртки, на смену первым, широкие шаровары, просторные сапоги, но две пары суконных оберток на ноги, теплые фуражки с широкими назатыльниками и овчинные рукавицы на сукне. Шинели были расставлены, чтобы надевать их, в случае нужды, сверх всего теплого платья, и, для предохранения от крайне вредного для глаз солнечного блеска в снежных степях, все снабжены были черными волосяными наглазниками.

ПОВЕЛЕНИЯ И РАСПОРЯЖЕНИЯ.

В Министерстве Иностранных Дел составлено было шифрованное письмо для тайной переписки с отрядом; закуплены Нижегородской ярмарке подарочные для Азиатцев вещи, получены, сверх того, вещи для подарков из Императорского Кабинета и 50 знаков отличия военного Ордена; были составлены особые правила о порядке следования и расположения отряда, о употреблении ночных сигналов, порядке продовольствия и проч., обнародовано накануне выступления отряда составленное в [153] Министерстве Иностранных Дел объявление о предстоявшем воинском поиске, послано объявление о том же Бохарскому Хану, напечатано подобное для Кайсаков и других народов, с обещанием пощады и защиты всем послушным и покорным, последовало Высочайшее разрешение о присылке для обнародования по краю, в предупреждение толков и ложных слухов, известие о следовании и действиях отряда, и повеления, чтобы, в отсутствии Военного Губернатора, военною и пограничною частями управлял Начальник Корпусного Штаба, а гражданскою Гражданский Губернатор, и Военному Губернатору на время похода присвоена власть Командира Отдельного корпуса в военное время.

ОСНОВАНИЕ СКЛАДОВ.

Между тем, для основания в двух, избранных по предварительным сведениям, местах продовольственных складов, а именно: при впадении Аты-Яхши в Эмбу и еще 180 верст далее на ключе Акбулаке, отправлены были, один за другим, пять обозов, выкомандированных из Башкирского войска, всего 23,290 лошадей, или слишком 7500 парных и троеконных подвод, которые подняли до 30 тысяч четвертей продовольствия и до 8 тысяч пудов разных тяжестей. С первым обозом и определенным для укреплений гарнизоном выступил, 25 Мая, состоящий по кавалерии Полковник Геке, между тем как Обер-Квартирмейстер Корпуса, Полковник Жемчужников, с отрядом Казаков и Башкир, действуя отдельно, служил, однако же, прикрытием обозам этим со степной стороны и, кроме того, заготовил на Биштамаке (по Илеку) и на Эмбе до 50 тысяч пудов сена. Оба склада охранялись полевым бастионированным укреплением, а которое на Эмбе, было устроено еще с редюитами. Ак-Булак избран был Геке, вместо предположенного урочища, Донгур-Тау, по местным обстоятельствам; сена тут накошено до 30 тысяч пудов, но солонцеватая вода этого ключа оказалась в последствии гибельною для людей. Впрочем, вся солончаковая низменность от Эмбы до Чинка, состоя из самой бедной, нагой, илистой почвы, почти безводной, представляет едва ли не одинаковые неудобства, а на всей ширине ее [154] нет ни одной, удобной для становища, точки. На Эмбе оставлена рота пехоты, 350 Оренбургских Казаков и 4 гарнизонных орудия; на Ак-Булаке две роты пехоты, 200 Башкир и 4 орудия. В каждом укреплении было но медику со всеми припасами, а для улучшения пищи лук, чеснок, капуста, вино, уксус.

Таким образом к половине Ноября, предположенному, по всем соображениям сроку для выступления отряда, все было готово; но в то же время, разные сведения показывали наперед, чего должно было ожидать в подобном походе. Из Башкир, ходивших с обозами, умерло, в течение 5 месяцев на пути, 196 человек, т. е., сороковой; лошадей их пало до 9000, т. е., менее половины, но более трети. В гарнизоне на Эмбе заболел уже одиннадцатый, а на Ак-Булаке седьмой — тут цынгою, там цынгою, поносами, горячками, но смертности еще не было. Если лошади пали от жаров, безводья, бескормицы, вытоптанных и выгоревших степей, а потом от внезапных мокрых вьюг и стужи; если даже и Башкиры, состоявшие, большею частию, в ведении своих же, менее радивых и надежных, Офицеров, могли терпеть иногда недостаток, и уже самая потеря лошадей была для них гибельна, то, по крайней мере, для гарнизонов укреплений было сделано более, чем в каких либо иных походах наших, а между тем и там обстоятельства были дурны. Поверье Киргизов оправдалось: они говорят, что в таких местах нельзя стоять на одном месте, а можно только кочевать.

ПЕРЕДОВОЙ ОТРЯД.

21 Октября выступил из Оренбурга передовой отряд под начальством Подполковника Данилевского; в нем было Обер-Офицеров 5, нижних чинов 357 при четырех орудиях и 1128 верблюдов с продовольствием. Время стояло хорошее, снегу еще не было, но до Эмбы нет в воде недостатку, и небольшой караван этот дошел вполне благополучно.

ВЫСТУПЛЕНИЕ ОТРЯДА.

С 14 по 17 Ноября выступал отряд четырьмя отдельными колоннами из Оренбурга, после молебствия на городовой площади, [155] лебедь которым прочитан был всем частям войск приказ о предмете похода. Начальниками были: Генерал-Лейтенант Толмачев, в то же время начальник пехоты отряда; Генерал-Маиор Циолковский, начальник конницы; Полковник Кузминский, начальник артиллерии и парка; Полковник Мансуров. В последствии командующие колоннами, по разным обстоятельствам, сменялись и командовали: Генерал-Маиор Молоствов, Полковники Геке и Бизянов. Уральские полки прошли прямо из Калмыковой станицы на укрепление при Эмбе. Всего состояло: Генералов 4, Штаб-Офицеров 14, Обер и Зауряд-Офицеров 132, Унтер-Офицеров и Урядников 147, музыкантов 68, рядовых 4,424, орудий разного вида и калибра 38.

При выступлении отряда погода стояла ясная, снегу еще не было, но с 19 числа пошел снег и ненастье, а во время первой дневки в Илецке было уже 29 1/2° стужи. Безводье южных степей до того занимало воображение, что все радовались снегу и еще опасались, выпал ли он также за Ак-Булаком и на Четь-Урге. На Караванном озере, в одном переходе от линии, против Григорьевской станицы, весь отряд соединился и выступил в порядке последовательном, в четырех колоннах. Караваны шли по бокам в 6 и до 10 рядов, артиллерия, порох, лазарет в средине, войска в авангарде, аррьергарде, а третья часть отделялась в караваны для подвьючки. В 2, или 3, часа ночи били сбор, в 5, или 6 генераль-марш, в час, два, иногда и 3 по полудни, отряд становился покормить засветло верблюдов и на ночлег. Со дня на день, однако же, рыхлый, глубокий снег, по которому предлежало прокладывать путь целиком, и жестокая стужа более и более затрудняли движение отряда; пехота очень уставала, хотя треть ее сидела постоянно, сменяясь, на верблюдах; но и это имело большие неудобства: люди, непривычные к трудам и походам, садились, после сильного движения, в испарине на верблюдов, остывали и даже замораживали себе члены, хотя последнее, по строгому надзору, случалось редко. Неопытность и непривычка здешней пехоты, для которой первый урок этот казался слишком трудным, не умела ни к чему приступиться, ни [156] сберечь себя от простуды, ни сварить щей на бурьяне, навозе и кореньях, которые надлежало выкопать наперед из под аршинного снегу. Воинская дисциплина также была несколько в упадке; часовой не понимал важности своего поста и, после многих подверждений и взысканий, начальник отряда принужден быть показать пример над часовым, бежавшим с цепи и покинувшим ружье: он был, по военному суду, расстрелян.

Не смотря на все затруднения эти, однако же, весь отряд соединился, 19 Декабря, под укреплением на Эмбе; и здесь только, в продолжение новых приуготовлений и сборов на вторую половину пути, открылось сомнительное положение отряда. Степь, до последней былинки, была погребена в снегу, который зачерствел сверху от жестоких ветров и морозов; верблюд и лошадь проваливались за каждым шагом по колено и по брюхо, сбивали себе щетки и копыта, вьюки падали, а корму, даже самого скудного, не стало вовсе. Стужа стояла столь необыкновенная, что средний мороз за три месяца, считая с половины Ноября, составляет почти 19° Реомюра на день. 18 Марта, в первый раз, с Ноября месяца, быта оттепель, а по расчету в сложности за первую половину Марта средняя температура выходит более 12° стужи. Все это отряд перенес, однако же, на расстоянии первых 500 верст, в полной уверенности, что за Эмбой, куда Кайсаки уходят ежегодно тысячами на зимовку, все это должно измениться, по крайней мере, снег должен быть менее глубок. Оказалось противное: Киргизы сами гибли со скотом своим от необычайной зимы, какой в странах этих не бывало. Родоначальники Назаровцев, явившиеся в отряд на поклон, были готовы на всякую помощь, выставили в последствии еще несколько сот верблюдов, но объявляли положительно, что итти далее нельзя, что такой же снег лежит не только до Чинка, но и на самом Усть-Урте. Верблюды, стоя на месте, валились сотнями на день. Возчики или погонщики, служившие доселе при отряде усердно, переносившие, со свойственною этому народу стойкостию, все лишения, начали бегать, уводя с собою даже верблюдов; а когда назначен был день выступления 1-й колонны с Эмбы, то они возмутились, и отказались [157] следовать далее. Если отряду и не суждено было достигнуть цели своей, то, по крайней мере, невозможно было возвратиться, по той причине, что возчики не соглашаются далее итти; по как все убеждения оставались тщетными и толпа крикунов увеличивалась ежеминутно, то Начальник отряда еще раз вынужденным нашелся приступить в крайности этой к крайнему средству: двое зачинщиков, упорствовавших до последней минуты, были расстреляны, остальные смирились, колонна выступила. Надлежало пройти вперед до положительной невозможности. С 31 Декабря по 15 Генваря четыре колонны выступали последовательно, с тем, чтобы передавать друг другу больных, отправленных из Ак-Булака на Эмбу, потому что укрепление на первом предполагалось уничтожить вместе с выступлением из него отряда. Больных состояло уже более 500, умерло более 200; впрочем, главнейшая убыль произошла в гарнизонах укреплений.

Между тем 18 Декабря неожиданно появились Хивинские войска, более 2 тысяч человек, у Ак-Булака. Отряд этот выслан, был Ханом для уничтожения двух укреплений наших, о малочисленности гарнизонов коих он получил, наконец, через Кайсаков сведение. Хан Аллакул выслал войско, но сам слег от страха, как положительно говорят пленники наши, и молился усердно о спасении своем, созывая по ночам советы. Хивинцы сперва хотели отрезать, выставленный неподалеку укрепления на высоте, конный ведет, потом кидались, в продолжение дня, несколько раз на самое укрепление, там пытались занять стрелками овраг и стоявшие близь укрепления сена; но все это было безуспешно, и на другой день вечером, получив сведение о идущем в Ак-Булак конвое за больными, состоявшем из одной роты пехоты и сотни Казаков, встретили команду эту в 15 верстах от укрепления и, не смотря на все усилия свои, успели только в первые удар отогнать с паствы 30 верблюдов и 30 лошадей, но при всех покушениях своих, быв отбиты со значительным уроном и оставив даже, против обычая и веры своей, несколько трупов под нашими выстрелами, отступили на другой день и дали конвою пройти на Ак-Булак, не обеспокоив его на пути ни одного [158] разу. С нашей стороны убито 5 человек, ранены 13. О Хивинском отряде более не было слухов; после уже узнали, что он, испытав такую неудачу, возвратился немедленно в чрезвычайном расстройстве, потеряв от стужи и бескормицы почти всей лошадей и много людей.

Колонны наши достигали Ак-Булака, во 180-ти верстах от Эмбы, в 15-17 дней; верблюды так отощали, что их должно было с чрезмерным трудом вьючить стоя, иначе они со вьюками уже не вставали; снег был еще гораздо глубже, стужа постоянно более 20, корму решительно никакого. Авангард сменялся беспрестанно, лошади были в мыле, караваны тянулись по тропам нитками, верблюды падали, загораживали дорогу, весь арьергард завьючен был продовольствием и разными припасами с павших на ходу верблюдов, Казаки шли реши. Из Оренбурга вышло 10,450 верблюдов, с Эмбы отряд поднялся на 8900, на Ак-Булаке осталось их уже с небольшим 5000 и ежедневно издыхало более сотни. Отряд поднял с Эмбы продовольствия только на два месяца; запас, отправленный в Новоалександровск, туда не дошел; верблюды, шедшие к отряду на подмогу, не прибыли, а бывший при них чиновник захвачен Кайсаками и передан Хивинцам; помощи ни откуда нельзя ожидать ни какой; вперед 600 верст пути до неприятельской земли, которую надобно будет еще наперед покорить; но и дойти туда нет никакой возможности: отряд может поднять с собою уже только месячное продовольствие, не будучи в состоянии пройти все расстояние в месяц и теряя со дня на день более верблюдов. Уральского войска Полковник Бизянов, с надежным Офицером Генерального Штаба, быль послан с 1 1/2 сотнями для разведки вперед: он дошел до Чинку, поднялся, сделал целый переход по Усть-Урту и, покинув отборных бывших с ним верблюдов, привез только удостоверение, что снега впереди вовсе непроходимы.

Бесславная гибель целого отряда в снежных степях была бесполезна, а потому продолжать путь, при очевидной невозможности, безрассудно. 4-го Февраля начали колонны выступать поденно обратно; укрепление на Ак-Булаке было упразднено и [159] шестинедельное продовольствие для целого отряда брошено, потому что его не на чем было поднять.

К 18 Февраля отряд стянулся на Эмбе; стужа все еще доходила временем до 25° и перемежалась гибельными для скота буранами; топлива, кроме корешков, вырываемых из под снегу, почти вовсе не было, и все сгараемые запасы, лодки, понтонная настилка, канаты, употреблены для варения людям пищи. Обратным путем до Эмбы пало в 12 дней 1780 верблюдов. К счастию, на Эмбе оставалось еще продовольствия для отряда на 3 1/2 месяца; укрепление было очищено, отряд перешел, не без труда, на правый берег Эмбы, на свежее место, устроены просторные камышовые балаганы для лазаретов; излишние котлы переделаны на печи, а часть верблюжьих телег, брошенных здесь уже прежде, на койки, для перевозки больных вьюком; верблюды отогнаны в камыши, чтобы сохранить из них сколько можно, а Султаны-Правители, из коих Айчуваков, с сотнею Кайсаков, во все время находился при отряде и был во многих случаях полезен, поставили 850 свежих верблюдов, которых с оставшимися в живых и с отогнанными в последствии еще экзекуционным отрядом у Кайсаков, пленивших Аитова, набралось всего 4800 голов, на которых, с помощию высланных еще с линии Казачьих подвод, отряд поднялся, со всеми тяжестями, 18 мая и прибыл в июне благополучно неподалеку Оренбурга на линию. Дивизион 1-го Оренбургского полка отправлен был в конце Февраля, а 1-го Апреля, удостоверившись в подъемных для отряда средствах и сделав все необходимые распоряжения, Корпусный Командир отправился в Оренбург, поручив начальство над отрядом Генерал-Лейтенанту Толмачеву.

В продолжение всего похода или шести месяцев умерло всех Чинов 1054, а по приходе в Оренбург больных, почти исключительно цынготных, сдано в гошпиталь 609 человек. Умершие составляют, по числу всех бывших в отряде чинов, пятую долю; собственно в пехоте умер на 3 1/2 один; из 1-го Оренбургского полка, который ушел слишком двумя месяцами ранее, 26-й, из Казаков Оренбургского войска, которые пробыли [160] почти круглый год в степи, в гарнизонах укреплений, слишком 4-й, а из Уральцев, употребленных преимущественно в тяжелые работы и еще в особую экспедицию, как сказано будет ниже, умер только восьмидесятый. Лошадей пало в отряде не много, всего 204. Причины смертности, при хорошей и мясной пище, составляют, без всякого сомнения, обстоятельства стихийные, к коим Уральские Казаки привыкли с малых лет, тогда как пехота здешняя сделала первый во всю службу свою поход, и в первый раз испытала суровость подобного климата и трудности воинского похода. Всемилостивейше пожаловано было всем нижним чинам отряда, за понесенные ими труды, полугодовой оклад жалованья не в зачет.

Султан, Полковник Айчуваков, был отправлен, уже в начале Марта, с тремя сотнями Уральцев за сбором верблюдов у непокорных нам племен; в конце Марта присоединился к нему Уральского войска Полковник Бизянов еще с двумя сотнями и двумя орудиями, прошел вниз до половины течения Эмбы, оттуда в погоню за аулами, на один переход по самому Усть-Урту, и, наконец, воротившись, вогнал в камыши устья Эмбы Адайцев и Черкесов, виновных в пленении Аитова, и уничтожил их аулы. Наказание виновных было необходимо и исполнено удачно. Уральские полки отправлены были прямо на Нижнеуральскую линию. Окончательный расчет по издержкам предприятия не мог еще доселе быть представлен: он составит до 1/2 миллиона деньгами, а собственно Баршкирское войско, если оценить пособие его на ги, принесло более миллиона.

Остается сказать несколько слов о самой неудаче этого похода: препятствия стихийные так велики, непредвидимы и многосложны, что удача всегда будет зависеть от случая, — если бы в 1839 году отряд выступил месяцем ранее, то, вероятно, достиг бы цели своей; но в другой раз, выступив ранее, отряд может притти на безводные места и не найти там снегу; оставалось бы только притти заблаговременно на последнее становище и выжидать там снегу, хотя и это, относительно кормов для скота и болезней в отряде, было бы крайне затруднительно. Нет, [161] сомнения, что погибель Бековича основана была на бедственном состоянии, в коем прибыл отряд его в Хиву; Бекович дошел, но дошел только, чтобы отдаться живой в руки неприятеля; более ему ничего не оставалось.

* * *

После происшествий, изложенных в отчете на 1836 и 37-й годы, остается ныне еще представить в связи продолжение и развязку сношений наших с Хивою.

В Августе 1838 года опять прибыли с Бохарским караваном два посланца Хивинские, Ишниаз и Клыч-Джан, с 12 провожатыми и пятью Русскими. В письме, без подписи и печати, просили о присылке Русского чиновника в Хиву для сбора и получения пленников наших; пятеро Русских присланы были, впрочем, не от Хана, а от купца, коего родственник здесь задержан. Так называемые посланцы эти со свитою привезли целый караван товаров своих, под именем Бохарских. С самого начала было неоднократно объявлено Хану, чтобы он не присылал послов до освобождения Русских; с последним посланником было писано: «Доколе не исполните требований наших, не признаем послов ваших, и потому не посылайте их: они будут задержаны на ряду с прочими». Ответ этот был Государем Императором одобрен, в следствие чего Военный Губернатор и задержал всех прибывших 13 человек, посадил их туда, где содержались остальные, отпустив в последствии, только одного, именно, посла от купечества, с письмом, в котором все обстоятельства дела были снова изложены, а требование о выдаче всех Русских повторено еще настойчивее.

В Августе 1839 года снова прибыли два посланца, Ишбай Бабаев и Сеид Маметниазов, с 80 Русскими, присланными от Хана. 32 человека из этого числа были взяты с моря весною того же 1839 года, и Хан говорил простодушно в письме на Высочайшее имя, что посылает свою долю, которую получает от разбойников в виде подати, присовокупляя, кроме [162] обычного пустословия, что пришлет и еще более, если они где со временем найдутся. Один из посланцев, Сеид, купил, в самый день отъезда из Хивы у Туркмен, несколько Русский и оставил их у себя. Он был сам за это задержан, а Ишбай отпущен с письмом прежнего содержания. Поспешное отправление посланцев этих из Хивы последовало на дошедшее туда известие об основании укреплений наших на Эмбе и Ак-Булаке.

Между тем, после двух спокойных на Каспийском море годов, после положительных известий 1838 года, что Хан намерен освободить пленников наших, в 1839 году, по приказанию его, до 300 кибиток вышли к Мангишлаку на разбой, и с моря взято было более 150 человек. Уже в 1838 г. шайки Кайсаков пускались к линиям нашим на хищничество, по подстрекательству Хивы; в 1839 г. Хан рассылал Ясаулов на Мангишлак, Бузачи к устьям Эмбы, на Сыр, а иные проникали и далее, с письменными и словесными угрозами, вырезать все рода, которые не отложатся от России, и с требованием от ближних племен вооруженных всадников. Все распоряжения эти, как ныне уже достоверно известно, были сделаны вовсе не с намерением объявить нам открытую войну, а просто по хищническим обычаям этого народа, в надежде захватить гораздо более Русских, чем у нас содержалось Хивинцев, и заставить разменять их. Вообще во всех поступках Хивинцев видна какая-то несообразность, нерешимость: Хан был в недоумении, при небывалом случае этом, с самого начала, не верил, по своим понятиям, искренности скромных требований наших; а как человек крайне ограниченного ума, безо всякого образования, который привык, сверх того, к безотчетному самовластию, и никогда и никому не отдававший отчета в действиях своих, и теперь не мог решиться уступить очевидной необходимости. Советы собирались у него по ночам, десять раз решали выдать Русских, и чрез несколько дней, опять передумав, решали: попытаться еще раз обмануть Русских новым льстивым письмом и обещаниями. [163]

Между тем привозной товар дорожал в Хиве с году на год, свой лежал без сбыту; на хлопчатую бумагу не было ни цен, ни покупщиков. Но задержанные Хивинцы сидели уже с 1836 года; сроки, данные Хану на исполнение требований наших, давно минули, а новые дерзости его требовали, наконец, угроз более действительных. Только корысть, или страх, могут заставить Алла куда действовать, более ничто на свете.

Когда, таким образом, все меры убеждений, все доводы благоразумия и справедливости, были истощены, когда одно только изуверство и грубое невежество отвечало на все благонамеренные покушения нашего Правительства, Государь Император соизволил утвердит, 12 Марта, 1839 года, журнал особого Комитета, состоявшего из Г. Вице-Канцлера, Г. Военного Министра и Оренбургского Военного Губернатора, о военном на Хиву поиске, дабы принудить Хана Хивы силою оружия: выдать всех Русских и предоставить караванной торговле нашей полную свободу; но препятствия стихийные остановили посланный для этого отряд войск на пути, и, по невозможности проникнуть далее, войска, перезимовав на Эмбе, возвратились весною 1840 г. в Оренбург.

И так предприятие было в полной мере неудачно; неудача эта могла поставить дело наше еще в худшее противу прежнего положение, могла укрепить в Хане мысль о бессилии Русских, или, по крайней мере, о силе Мусульманского святого, хранящего Хиву; но обстоятельства устроились иначе, и более в нашу пользу. Самая удача предприятия могла поставить нас в последствии в некоторое затруднение, что делать с Хивою завоеванной? Как быть если Хан бежит заблаговременно, а в последствии найдет довольно приверженцев, чтобы снова утвердиться на престоле? Напротив того, нынешнее окончание дела нельзя не признать, по крайней мере, до времени, вполне удовлетворительным.

Хивинская конница, встретившая отряд, возвратилась пешком, или на верблюдах, в самом расстроенном, бедственном состоянии; значительная часть отряда погибла; зима была для них также строга, как и для нас. Хивинцы, после 15 лет, в первый раз испытали Русское оружие; в то время, по крайней мере [164] разграбленный купеческий караван заставил их забыть урон свой и считать себя победителями; ныне и этого не было; они напали на горсть наших, врасплох, и, кроме стыда неудачи и потери людей, не вынесли ничего. Сведения о новых приуготовлениях, в следствие Высочайшего повеления, для второго похода, дошли до Хивы: страх, наведенный приближением наших войск, оставался еще в живой памяти; Хивинцы убедились, что дело завязалось уже нешуточное, что переговоров никаких не слушают, а хотят переведаться на деле; здешние Хивинцы, глядя на все это, писали домой убедительнее прежнего, и, вышед из терпения, смелее; к этому присоединилось еще одно обстоятельство с начала неприятное, но послужившее много в нашу пользу; чиновник пограничной Коммиссии, посланный для сбора верблюдов за Нижнеуральскую линию, был захвачен изменнически Киргизами и передан, в Генваре 1840 г., в Хиву; из многих личных расспросов его Хан убедился, что, кроме выдачи Русских, Правительство наше ничего не требует; убедился также, что воля Государя должна исполниться. Поручик Аитов говорил смело и прямо, не только по действительной приверженности его к своему правительству и правому делу, но и для собственного своего спасения; если бы Аллакуль не решился заключить мир, то, конечно, не пощадил бы и попавшегося к нему в руки Русского Офицера. Наконец, и Англичане, прибывшие из Герата, также склоняли Хана к исполнению наших требований. Все эти обстоятельства вместе решили Хана переменить вдруг свой образ действий, оставить все неуместные хитрости, происки и обманы и выдать Русских. Сперва прибыл гонец с вестию об этом и письмом Аитова, на которое послан дружеский ответ, посредством двух отпущенных Хивинцев, а потом, 18 Августа, 1840 г., прибыль в Оренбург и сам Аитов с двумя Русскими, а за ним отравленные на Новоалександровск обоего пола 416 человек с посланцем Атаниаз-Хаджи. Хан говорит при этом случае в письме своем прямо, что, убедившись из слов Аитова в искренности требований наших, спешил их исполнить и желает мира. Кроме того, Хан разослал фирман со строгим запрещением [165] брать, или покупать, Русских и вредить чем либо России, запретил Туркменам разбойничать на море и принудил главного предводителя шаек этих, Чабека, выдать первого помощника его в промысле этом, беглого из Астрахани солдата, который закован на Мангишлаке и доставлен в этом виде в Оренбург. Пленники наши получили на дорогу по золотому (4 руб. серебром), по мешку муки и по верблюду на каждых двух человек. Его Императорскому Величеству благоугодно было допустить посланца этого в С. Петербург, откуда он, в 1840 году, еще не возвратился. Хивинцы здешние немедленно за тем были уволены, товары им выданы, неимущие получили от казны пособие, и все немедленно, осенью 1840 года, отравились и прибыли домой; в Оренбурге осталось только несколько человек по собственным своим делам. В Хиве радость была велика: огромные толпы жителей выезжали к ним далече на встречу, и пустившиеся с ними в Хиву Русские купцы с товарами, были приняты дружелюбно. Таким образом если поддержать ныне новую приязнь эту, остаться в беспрестанных сношениях с Хивою и содержать там постоянно с нашей стороны чиновника, то можно вполне надеяться, что нынешний перелом поведет к лучшему. До этого времени Русские купцы никогда не осмеливались ходить в Хиву, а отныне это может, и должно, войти, в употребление. 1-й гильдии купец Деев, имеющий много заслуг по заготовлениям к самой экспедиции и снабжению отряда во время пути разными потребностями, показал и тут первый пример — отправил в Хиву Русского прикащика и на 60 тысяч товаров.

Нет никакого сомнения, что Хан действует теперь откровению и честно: пленников наших выдано и выбежало из Хивы в последние три года до 550 человек, а по некоторым сведениям можно бы полагать, что их должно быть там больше. Но, во 1-х, здесь самое событие и вновь устроившиеся отношения к нам Хивы, конечно, важнее собственно числительности выданных ею Русских; Хан выдал большое число их и обязался не брать и не держать их впредь Во 2-х, по показаниям, отобранным от всех возвратившихся, видно, что число оставшихся в целом [166] Ханстве Русских и Калмыков ни в каком случае не может простираться до полусотни, даже едва ли до 30; их, конечно, было взято в разное время гораздо более, но они умирали в нуждах и бедствии, и много их погибало при неудачных побегах. Между прочим умерло их во время общей холеры, в 1829 году, гораздо более половины. В земле, где нет ни полицейского порядка, ни народной переписи, должны были остаться кой-где еще пленники в безгласности, человек до десяти, беглые, сами не пожелали возвратиться, а иные остались по устрастке хозяевами; сам Хан даже, после многих тщетных опытов уговорить пять человек любимцев своих, служивших при нем, остаться, приказал было их отравить, что, однако же, не удалось, но не посмел оставить их у себя против воли. Доставка в Генваре 1841 г. еще семи человек Русских из Хивы, при особом посланце, также неоспоримо свидетельствует в искренности заключенного мира, как и выдача закованного беглеца нашего с Мангишлака.

Таким образом все распоряжения, сделанные по Высочайшей воле, для возобновления похода противу Хины в возможно скорейшем времени, были в последствии отменены, действия Хивинцев относительно требований наших признаны удовлетворительными, им дарован был мир, а всем более или менее виновным племенам Кайсацким объявлено всепрощение, с условием, чтобы они отныне поведением своим заслужили милость эту и кочевали у пределов наших спокойно. Отряд же, посыланный летом 1840 года, под начальством Обер Квартирмейстера корпуса, для предварительных разведок, возвратился благополучно чрез 4 месяца, окончив все, на него возложенное.

Текст воспроизведен по изданию: Военное предприятие против Хивы // Чтения в императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете, Книга 1. 1860