Записки о Коканском ханстве хорунжего Н

ПОТАНИН Н. И.

Записки о Коканском ханстве хорунжего Н. И. Потанина ¹⁰⁵

(12 августа 1829 — 24 мая 1830 гг.)

(с примечаниями Г. Е. Катанаева ¹⁰⁶)

По воле высшего начальства я был назначен в 1829 г., мая 17-го дня для сопровождения до г. Ташкента коканских посланников, бывших в С.-Петербурге, и кроме сего поручения имел обязанностью делать съемку и описывать по мере возможности положение и свойство тех мест, чрез которые мне проходить надлежало.

Зная, коль мало известны европейцам страны, лежащие в независимой Татарии, страны по многим отношениям достопримечательные и ознаменованные кровавыми следами Аттил, Чингисов и Османов, наполнявших некогда ужасом всю Европу, я необходимостью поставил сообщить моим соотечественникам некоторые о них сведения, полученные мною во время прохождения оных и во время немаловременного моего пребывания в городах Ташкенте и Кокане.

Город Семипалатинск был назначен местом, из которого я с отрядом казаков должен был выступить за границу, и 12 августа 1829 г. я, оставя Омск, прибыл туда.

6-го сентября переправясь чрез р. Иртыш и простояв за нею 4 дня для приготовления к продолжительной и трудной дороге, направил путь свой в пределы коканские. От р. Иртыш до называемой Голодною, или Батпак-Дола, около 817 верст расстоянием, мы проходили, держась к юго-западу, местами гористыми, но удобными для проходов караванов. К населению места эти не весьма способны по недостатку воды, по малому количеству мест, удобных для хлебопашества и по неимению строевого леса, исключая дровяного, который растет по горам и состоит из хвойного леса и из кустарника, называемого по-татарски караганом.

Из большого числа гор, находящихся на пространстве от Семипалатинска до Голодной степи и лежащих по нашему тракту, достопримечательнейшие по высоте своей в сравнении с прочими суть: Абралы, Темирчи и Кизылрай (Более подробное перечисление гор и описание их см. в прилагаемом маршруте следования автора «Записок»).

Все они состоят из дикого камня, а последние две покрыты лесом, высота их простирается до 40 сажен. По сторонам дороги видны были другие горы, но, не осматривая их, я не могу ничего сказать о них. [255]

Около горы Темирчи видел я аршина в три вышиною каменный столб с изображением лица человеческого, а подле горы Кизылрай над ключом Бегатыбулак также несколько столбов с изображением же лиц человеческих и четырехугольные плиты, вдавшиеся в землю боками своими и стоящие косвенно. В них находятся многие выходы виде дверей. Плиты сии и столбы близ горы Кизылрая, представляющие вид разрушившихся зданий, но кажется с большею вероятностью можно положить, что первые служили надгробными камнями (Так называемые каменные бабы), а последние — памятниками прославившихся мужей тех народов, которые прежде населяли эти страны и которые, должно думать, были образованнее киргизов, ибо изображения на столбах сделаны довольно искусно. Магометане почитают место это священным, и киргизы и ташкентцы и другие народы, исповедующие магометанскую религию, проезжая мимо оного, останавливаются и приносят молитвы (Интересно знать, что осталось от этих памятников в наше время. Судя по описанию, они представляли подобие известной и многократно описанной могилы «Баян-Сулу и Козу-Курпеша» по тракту между Семипалатинском и Сергиополем, прославленной легендою об удивительных приключениях двух влюбленных киргиз (Г. К.)). Невысокая гора Койлюбойболат примечательна потому, что при подошве ее находится небольшое пространство, имеющее сажени 3 в окружности, которое наполнено жидкою грязью и в которое мы опускали шест аршин в 15 длиною, но не могли достать дна.

Рек, примечательных по ширине и глубине своей и изобилию рыбы, совсем нет, исключая речки Токрау, имеющей сажени 2 ширины и изобилующей маринкою, плотвою и другою мелкою рыбою (Перечисление мелких речек, ключей и ручьев, при которых останавливался путешественник, и более или менее подробное описание таких крупных источников, как Токрау, Мукур, Чаган, Казангап, Джаманчи, Чумек, Моинты и др. на пути от Семипалатинска чрез горы и Голодную степь до р. Чу, смотри в маршруте автора «Записок»).

Не доходя до Голодной степи, почти в 600 верстах от Семипалатинска, встретили мы при р. Чумек киргизов Конгратовской волости, которые бежали с р. Чуй от тягостных, по их словам, податей, взимаемых с них коканским владетелем, и шли к Каркаралинскому округу, желая отдаться под покровительство России. Киргизы сии, которых число простиралось до 300 юрт, кроме верблюдов и небольшого количества скота, не имеют ни лошадей, [256] ни баранов, ибо кочуя зимою около р. Чуя в песках, где вовсе не находится лугов, они не имеют способа доставать им корм.

По 43-дневном шествии достигли мы так называемую Голодную степь, безводной и необитаемой пустыни, по которой пролегал наш кратчайший путь чрез урочище Тюсбулак.

Степь сия состоит частью из солонцеватого грунта, частью же — мелкого песка пепельного цвета, который во время ветра поднимается кверху подобно густому туману, а в ненастное время превращается в грязь, много затрудняющую ход караванов. Взор путешественника не встретит на сем безводном пространстве ни тучных нажитей, ни долин, испещренных цветами, ни прохладных рощиц, которые бы укрыли его от солнечного зноя под тенью своею; здесь кроме кустарников — караганы, сексаула и преимущественно боялыша, нет никаких произрастаний. Кустарник боялыш, весьма низко стелящийся, причиняет большое неудобство для караванов, прокалывая ноги верблюдам и делая их чрез это неспособными к дальнейшему шествию; в летнее время скрываются под ним черепахи, которых здесь множество. Куланов (диких лошадей) и сайг на степи сей также очень много, мы часто видели их большими стадами и последних стреляли, употребляя в пищу и находя их мясо вкусным. Летняя Голодная степь не может быть проходима по причине безводия, нестерпимых жаров и дальнего между собою расстояния колодцев, на ней находящихся, а зимой по причине недостатка в корме. Путь, лежащий чрез эту степь, заключает в себе около 200 верст.

Кончив затруднительное шествие по бесплодной степи, мы приблизились к р. Чуй (Чу). Река эта, вытекающая из гор Алатау (Алатау. Несомненно, что еще весьма недавнее (в геологическом смысле) время р. Чу вытекала непосредственно из озера Исылькуль и представляла собою весьма могучий водный источник, соединявшийся с р. Сарысу и вливавшийся непосредственно в Сырдарью. В одно из нередких в хребтах Тянь-Шаня, окружающих Исыл-куль, землетрясений уровень вод последнего понизился, и исток р. Чу обмелел. В настоящее время в обрывистых берегах бывшей реки протекает до соединения с р. Кошкар (главным образом питающей теперь верховья Чу) лишь маловодный ручей, носящий название Кутемалды. Слабое течение этого ручья в зависимости от состояния вод в Исылькуле и Кошкаре, направляется то в Иссыкуль, то в Буамское ущелье, где его воды вместе с водами Кошкарки получают название Чу. Непосредственно из хребта Алатау втекает в Чу, в ее верховьях Большой Кебын, который, вероятно, и был по расспросам выдан Потанину за начало р. Чу), и [257] впадающая в озеро Кабанкуль (Чаще именуемое теперь Саумалкуль), имеет в ширину не более 100 сажен, но разлитие ее, бывающее весною и осенью, простирается от 100 сажен до 8 верст. Глубина ее от 2-х до 7-ми аршин, а во время сильных жаров она почти пересыхает и содержит довольное количество бродов. В ней ловятся сомы, щуки, язи, омули, плотва и маринка. Переправою чрез р. Чуй мы дошли до другого ее рукава, ибо она в 40 верстах выше нашей переправы разделяется надвое, а в 50-ти ниже опять соединяется. Все ее течение простирается до 500 верст. При этой второй переправе встретился с нами караван ташкентцев и русских татар, идущий из Ташкента в Семипалатинск. Мы переправились по сделанному ими из камыша мосту в 5-м часу пополудни. На другой день, т. е. 2-го числа ноября караван отправился в путь свой, а мы остановились здесь до света. Около 9-го часа вечера казаки, бывшие в карауле при лошадях, известили меня, что они слышали конский топот и при свете луны видели вдали толпящихся киргиз. Для предосторожности я приказал немедленно переловить лошадей и построить вагенбург из находящегося при мне обоза, окружив его изнутри лошадьми нашими и верблюдами и поставив в средину его посылаемые от нашего двора к коканскому владельцу подарки. Киргизы в числе 300 или более человек окружили нас с трех сторон (с четвертой мы были защищены р. Чуй) в намерении разграбить нас, старались приблизиться к нашему укреплению, быстро устремляясь на нас с пронзительным визгом, стреляя из ружей с фитилями и беспрестанно осыпая нас стрелами своими. Имея небольшой отряд, состоящий только из 12 человек казаков и одного урядника, 12 человек из свиты коканских посланников и 15 человек из каравана, присоединившегося к нам в городе Семипалатинске, я опасался, чтобы дикари эти, закаленные в грабительствах, не причинили нам вреда, и решился употребить в действие оружие свое. Защищаясь до самого рассвета, я употребил на это 276 боевых патронов и, не допуская хищников приблизиться к себе на 50 сажень. Киргизы, увидев предприятие свое пустым и узнав, что это не ташкентский караван, на который они хотели, по моему мнению, сделать нападение, мало-помалу рассеялись, и мы, не видав никого до 10-го часу пополудни, отправились по совету посланников в дальнейший путь, не потерпев ни малейшего ущерба от [258] нападения хищных обитателей степей. Направив путь свой от этой переправы к югу (На урочище Тума), мы вышли на песчаную степь (Пески Ункочаны, Джувантюбе, Суокджал и др., носящие общее название Муюнкум). Степь эта представляет еще более затруднений для прохода караванов, нежели Голодная, ибо песок первой (хотя и крупнейший против песка последнего), воздымаясь от ветра густыми облаками, составляет большие бугры (Так называемые барханы), застилает дорогу и иногда, по словам проходящих караванов, заносит верблюдов, лежащих для отдохновения. Здесь мы видели еще более черепах, нежели в степи Голодной. Пройдя по песчаной степи 65 верст, мы достигли озера Караколь. Сюда приезжали к нам киргизы Конгратовской и Юсуновской волостей для смены верблюдов, но мы, не находя в том надобности, отпустили их.

Отсюда отправились мы к пограничному местечку Коканского владения Чолаккорган (Чолак по-кокански значит место, или урочище, а корган - деревня или селение). Здесь я увидел тех же волостей киргизов, которые приезжали к нам для смены верблюдов, ибо кочевья их находились в этом месте. Мужчины их, одетые в нарядное платье, сидели на лучших киргизской породы лошадях, а женщины, украшенные отличными изделиями Востока, ехали на украшенных чепраками лошадях, ведя за собою верблюдов. Не доезжая 6 верст до Чолаккоргана, посланники наши отправили в оный нарочного для приготовления нам квартир. Близ местечка правитель его Исмаил-дуанбек (Дуан-Бек — достоинство или чин. (Прим. авт.)), при котором было человек 5 свиты, выехал встретить нас и сказал, что квартиры уже нам отведены. Не желая стоять в селении, я просил правителя для нас отвести удобное место в поле, он согласился на это, и мы, проехав мимо местечка, остановились за ним в 200 саженях, кроме старшего посланника, который захотел стоять в квартире. На другой день управляющий Чолаккорганом просил посланников и меня к себе, и мы отправились к нему часу в 10-м утра, он угощал нас чаем, виноградом, дынями, курительным табаком и пилавом и расспрашивал посланников о России и о приеме, сделанном им двором нашим. [259]

Местечко Чолаккорган, основанное после покорения Туркестанского владения коканцами, имеет около 70 домов, весьма близко один от другого построенных и имеющих вверху небольшие окошки во двор. Мечетей здесь не находится жители производят моление в домах, а во время постов отправляются в Туркестан. Дома делаются из глины с деревянными потолками и без крыш. Местечко это окружено глиняною стеною и расположено на высокой, отдельно стоящей горе, вокруг которой проведен канал (Арык), сажени в три шириною, чрез него сделан один только мост, и потому местечко имеет один выезд.

Большая часть жителей Чолаккоргана состоит из служащих ташкентцев, взимающих дань с караванов, проходящих чрез это местечко с российских и китайских границ в Туркестан, ибо с караванов, идущих в Ташкент, здесь не берется пошлины. Окрестности Чолаккоргана представляют обширную равнину, на которой видны с гор пашни и рассеянные юрты бедных киргизов. Жители, как служащие, так и не служащие, занимаются хлебопашеством и меною товаров с соседственными киргизами, некоторые уже из них отправляются к р. Чуй и горе Каратау для ловли зверей.

Здесь выменяли мы на товар лошадей вместо тех, которые пали на песчаной степи, каждая лошадь обошлась нам по 88 рублей. В близком расстоянии от сего местечка находятся города Туркестан и Сузак; первый — в 100 (?), а последний — в 50 верстах.

Туркестанское владение до покорения в 1814 г. коканцами ни от кого не зависело, имея особенного правителя; ныне же, составя область Кокании, управляется наместниками ее. Владение это граничит к северу с киргизскими песчаными степями, к западу — с Бухариею, к югу — с черными дикокаменными киргизами, называемыми бурутами, а к востоку — с рекою Чуем. Областной г. Туркестан, называемый иначе Азрет-Султаном, почитается магометанами священным местом, ибо в нем находится множество памятников и гробниц, заключающих в себе прах святых. Сюда стекаются во множестве соседственные азиатцы для поклонения угодникам, а богатые привозят тела родственников своих, чтоб погребсти их вместе с оными. Климат в Туркестанском владении гораздо лучший, нежели в местах; пройденных нами. Зима здесь тёплая, но с частыми и жестокими ветрами, она продолжается около двух месяцев. Во время лета бывают сильные жары и ветры. [260]

Пробыв двое суток в Чолаккоргане, мы отправились в путь и дошли до урочища Чолакатау (короткий переход), где соединяется гора Боролдай с Каратау (Черная гора), и откуда мы видели в юго-западной стороне от Чолаккоргана, в 15 верстах от нашей дороги другое селение — Джарыккорган (На сорокаверстной карте Главного штаба в настоящее время такого селения не значится). Переночевав на этом месте, мы на другой день перешли гору Каратау и имели ночлег на другой ее стороне при урочище Мынбулак (Тысяча ключей).

С сего ночлега коканские посланники командировали из свиты своей находящегося при них в качестве вожатого Джалбарского сына караван-баши Ганжелды к ташкентскому кушпеку (губернатору) с письмом, в котором извещали его о благополучном прибытии в свои пределы из Российской империи, упомянув при сем об отряде, сопровождающем их, и о подарках от двора нашего к коканскому владетелю.

Отсюда продолжали мы путь к туркестанскому г. Чемкетю (Чемкенту) по небольшим плоским возвышенностям, покрытым благоухающими травами и цветами, изобилующими живописными местоположениями и орошаемым прозрачными струями ключевых речек, вытекающих из высокой и каменистой горы Боролдай. Взорам путешественника представляются в странах этих уже не дикие бесплодные пустыни, не народы, беспрестанно переходящие с подвижными жилищами и многочисленными стадами с одного места на другое, не имеющие понятия о выгодах благоустроенных обществ и поставляющие славу свою в грабеже соседей и проходящих караванов, а благополучие — в беспечной и праздной жизни; здесь он видит повсюду поля, обработанные трудолюбивою рукою земледельца, видит обширные города и многие селения, видит народ, соединенный в политическое тело, достигший некоторой степени гражданской образованности, повинующийся благодетельному гласу властей и законов и занимающийся торговлею, полезными ремеслами и художествами, служащими к спокойствию и приятностям жизни.

От урочища Мынбулак и до г. Чемкетя достойна примечания пред прочими по чрезвычайной быстроте своей и немалой против других речек широте, р. Арысь, вытекающая с большим шумом, из [261] горы Боролдай и впадающая в р. Сырдарью (Всю восточную часть хребта Каратау, начиная с верховьев р. Мынбулак до истоков р. Боролдай, автор «Записки» именует горами Бородкам), ширина ее простирается от 3 до 5 сажен, а глубина от 2 до 4 аршин, в ней находятся щуки, окуни, маринка и плотва. На этой реке при устьях речек Боролдая и Чубарсу, впадающих в нее почти друг против друга, видели мы юрты киргизов Большой орды, которые занимаются хлебопашеством.

По пятидневном шествии дошли мы до г. Чемкетя, который ныне зависит от ташкентского губернатора. За сутки езды до города посланники, находящиеся со мной, отправили к чемкетскому правителю-беку (Бек — коканское достоинство, или иное, выше дуанбека. (Прим. авт.)) письмо, которым просили приготовить для нас квартиры. Когда мы приблизились к городу, он выслал к нам навстречу чиновника, который и показал нам квартиры, для нас назначенные. Не располагались останавливаться нигде до г. Ташкента, я, как и прежде, просил управляющего Чемкетем назначить место в поле для меня и отряда моего и расположился в 1,5 версте от города при небольшой речке Бадам, которая вытекает из горы Казыкурт-ата и впадает в р. Арысь и которая, кроме маринки и плотвы, никакой другой рыбы не имеет. На другой день посланники и я были приглашены к правителю, который угостил нас чаем, курительным табаком, виноградом, дынями и пилавом. Он расспрашивал меня о России, об образе нашей жизни, о нравах и обычаях русских. Город Чемкет расположен при речке Бадам в лощине, посреди которой на возвышенном месте находится небольшая крепостца (по-ташкентски — орда), обнесенная со всех сторон высокою стеною, сделанною из глины и имеющая въезд со стороны речки по узкой дороге, по которой можно ехать только в одну лошадь. В крепостце выкопаны многие каналы, наполненные водою, втекающею в них из речки посредством окошек, сделанных в стене; на каналах этих выстроены мельницы. Дом начальника также находится в крепостце, в которой, кроме того, помещается до 250 человек войска. Домов в Чемкете находится до 600, мечеть одна в крепости, улицы в городе узкие и неправильные. Дома выстроены таким же образом, как и в местечке Чолаккорган, некоторые из них довольно порядочны. Жители преимущественно [262] занимаются хлебопашеством и частью торговлею с кочующими поблизости киргизами Большой орды. Женский пол довольно красив, обходителен и не скрывается от мужчин, но это только можно сказать о простонародье, ибо жены чиновников и даже богатых людей мужчинам не показываются. В Чемкете по большей части берут в замужество у зажиточных киргизов, оттого женщины их не почитают неприличным показываться мужскому полу.

Пробыв двое суток в этом месте, мы пошли между плоских возвышенностей и достигли до конца горы Казыкурт-ата, которой высота простирается до 40 сажен. Ночевали при урочище Атбулаке. Здесь построен по распоряжению начальства двор с домом для приюта проезжающим во время зимы. На гору Казыкурт-ата можно въезжать, но, не получив о ней никаких достопримечательных сведений, я не имел надобности быть там. Перейдя плоский хребет гор, простирающихся от вышеупомянутой горы, мы достигли до речки Келеса, имеющей в ширину от 3 до 5 сажен и в глубину от 2 до 3 аршин и изобилующею рыбою: щуками, окунями, плотвою и маринкою. Речка эта имеет довольное количество бродов.

Переночевав на сем месте, мы отправились на другой день к г. Ташкенту вниз по течению оной. Не дойдя 4 верст до сего города, остановились при речке Каракамыше, Сюда прибыл к нам Джолбарсхан, посланный к ташкентскому губернатору с письмом, и объявил нам, что этот последний находится теперь по делам службы в г. Кокане, что туда уже отправлено с нарочным и письмо посланников и что нам приказано исправляющим должность кушпека биеммарямбаши вступить в город, где для нас уже приготовлено место. На другой день, приказав людям оседлать лошадей по-походному и одеться во всю форму, я отправился с отрядом, и посланники пошли в город. По сторонам верблюдов, везущих подарки, ехали по два казака, а с остальными людьми вступал я фронтом. Нас встретил токсаба (достоинство, или чин, выше бека) с 50 человеками, вооруженными копьями, саблями и стрелами. Причину такого вооружения можно, кажется, отнести к желанию показать нам, что и у них находится войско, готовое защищать отечество свое от нападений неприятеля. Воины были одеты в халаты различного цвета и в чалмы, также разноцветные и ехали без всякого порядка, некоторые из них были на аргамаках, а некоторые — на киргизских лошадях. За ними следовала многочисленная толпа жителей, пеших и конных, и старых и малых. [263]

Вступив в город, мы увидели на домах, на заборах и на улицах множество народа как мужского, так и женского пола: все старались увидеть нас как некое чудо и удивлялись нашему порядочному шествию, нашей одежде, лоснящимся киверам и столь грозному для них вооружению нашему; более же всего изумляло их то, что по сторонам верблюдов ехали казаки; многие спрашивали даже людей, находящихся в свите посланников, о причине этого. Так как мы проходили чрез базар, то весь народ, бывший тут, оставил торговлю и обратил на нас все свое внимание. Нас беспрестанно окружали, забегали вперед и почти заграждали дорогу и производили такую пыль (ибо погода была ясная и сухая), что всех нас покрывало ею и даже с трудом можно было переводить дыхание. Токсоба провел нас чрез весь город, и по выходе из него мы увидели крепость, окруженную очень высокою глиняною стеною и рвом. Оставив ее в правой стороне, мы шли подле нее к назначенному месту, которое находилось в 200 саженях от крепости в обширном саду кушпека, где были приготовлены для нас три юрты: одна — для посланников, другая для меня, третья для казаков. Приехав на место, мы слезли с лошадей, развьючили верблюдов и поставили первых к коновязке против юрт, для нас приготовленных.

Токсобы отправился к биюмарямбаше с докладом о прибытии нашем на место, равным образом и старший посланник, сдав имеющиеся у него от нашего двора подарки под присмотр нашего караула, уехал квартировать в город к родственникам своим, а младший, имея привязанность к русским, остался с нами. По положению марямбаши для меня и для отряда моего отпускалось в сутки по одному барану и по две пресные лепешки, а для строевых лошадей по два снопа сена на каждую и по два чарыка (ташкентская мера, содержащая в себе два пуда) сорочинского пшена на всех. Такого количества фуража было недостаточно, и я принужденным нашелся прикупать к нему от себя.

На следующий день приезжал ко мне знакомиться сын губернатора, молодой человек лет двадцати двух. Он извинился, что не может без отца принять меня в дом свой, и просил показать нашу амуницию, обращая на нее большое внимание.

Ташкентское владение имело, так же как и Туркестанское, особого правителя, быв независимым, но теперь составляет область Коканского ханства. Владение это имеет пределами к северу [264] область Туркестанскую, к западу — Бухарию, к югу горы Кендыртау, к востоку черных дикокаменных киргизов. Климат в Ташкении прекрасный, зимы там почти вовсе не бывает, но летом нестерпимые жары расслабляют тело и, сгущая атмосферу, причиняют болезни. Хлебопашеством и садоводством жители занимаются тщательно, и благодарная земля с избытком вознаграждает труды их. Впрочем, плодородию земли вспомоществуют здесь также искусством, проводя по пашням и садам из протекающих речек каналы, для чего народ этот по большей части производит хлебопашество на луговых местах близ рек и ключей. Сена ташкентцы не косят, а пропитывают скот свой вязелью (Собирательное название всех видов клевера-люцерны, вика и вообще кормовых трав из семейства бобовых), которую они сеют и два раза в лето сжинают серпами и вяжут в снопы; скотоводства большого не имеют, но довольствуются скотом, пригоняемым из Киргизской степи торговцами. Кроме выделывания различного рода шелковых и бумажных материй и разведения шелковичных червей и хлопчатой бумаги, другие ремесла в пренебрежении.

Науками ташкентцы почти вовсе не занимаются, однако же есть у них при главных мечетях училища, в которых обучаются только читать и писать по-татарски, персидски, турецки, кокански и изъясняют Алкоран. Музыка, состоящая из труб различной величины, домбр (род балалаек), барабанов и инструментов, похожих на наши кларнеты и флейты, не имеет приятности для слуха. Пляска у них в большом употреблении и состоит из различных кривляний и прыжков. Ташкентцы роста среднего, статны, любят роскошь и увеселения, ласковы и чрезвычайно женолюбивы. Женщин их строго запрещается видеть, и каждый хозяин дома имеет для приема гостей особенные комнаты, находящиеся в отдалении от тех, в которых живут женщины. Если же они ходят куда-либо, то всегда под покрывалом. Верхняя одежда их состоит из халатов, которые накидывают на головы и у которых рукава столь узки, что нельзя в них просунуть руки, и столь длинны, что, будучи связаны сзади (как это обыкновенно делается), таскаются у некоторых по полу; когда им нужно что-либо нести, то они просовывают руки в дыры, сделанные против грудей. На голове женщины носят чалмы, гораздо меньшие мужских, а на лицо опускают сетки, смотря по состоянию, волосяные или шелковые, которые пришиваются к халатам. [265]

Чрез восемь дней по нашему прибытию в Ташкент возвратился губернатор города. По совету посланников, я встретил его с отрядом своим за версту от города, съехавшись с ним, слез с лошади; что и он также сделал и поздоровался со мною по своему обыкновению, т. е. подал мне руку, которую я должен был взять обеими руками и пожать. После этого, сев на лошадь, мы поехали с ним рядом, я с правой стороны, младший посланник — с левой, а по сторонам нас — старшие по нем чиновники. Кушпек расспрашивал меня о благополучном прибытии и о здоровье моем. Подъехав к воротам крепости, он раскланялся со мной и сказал, чтоб я ехал в свое место и что увидится со мной чрез два дня. По прошествии этого времени я был точно приглашен с отрядом казаков к губернатору, почему приказав людям одеться во всю форму и оставив у подарков пристойный караул, отправился к крепости, вместе с посланниками. У ворот ее встретил нас курбаша (начальник города) и ввел в крепость. Проходя тесною улицею, по сторонам которой находились глиняные заборы со многими переулками, мы поворотили направо к губернаторскому дому, стоящему отдельно и обнесенному глиняною стеною, но не столь высокою, как крепостная стена. Въехав на двор, мы слезли с лошадей, отдали их ташкентцам и пошли к комнате, в которой находился кушпек. Отряд остановился против его окон, а я с урядником 1-го класса Бутаковым, который был у меня за толмача и посланники по приказанию его вошли в продолговатую комнату, которая как изнутри, так и снаружи выштукатурена и устлана богатыми персидскими и бухарскими коврами, но в ней не было ни диванов, ни лавок, кроме одного стула простой работы, нарочно для меня приготовленного. Кушпек принял меня ласково и поздоровался со мной таким же образом, как и при встрече нашей, посадил меня на стул, а сам с посланниками сел на пол. Он довольно расспрашивал меня о России и между прочим спросил, когда я отправлюсь в Кокан. На это я отвечал ему, что мне приказано было начальством моим препроводить посланников только до этого места. Отсюда же они уже обязаны, доставить подарки от нашего двора к коканскому хану, а я, взяв с них засвидетельствованную квитанцию в благополучном препровождении их, должен отправиться в русские пределы; но губернатор объявил мне, что коканский владетель хан Свельды-Мухаметгали непременно хочет, чтоб я вместе с посланниками и подарками явился к нему в Кокан. [266]

Хотя мне на сие не было предписания, но, опасаясь неприятностей и дурных последствий, я принужденным нашелся решиться на отправление в город сей. Кушпек угощал нас очень хорошим чаем, курительным табаком и пилавом; между прочим поставлены были против меня две головы сахара, дыни, арбузы, яблоки, виноград и другие фрукты, в тех странах произрастающие. Между тем, как мы находились в комнате, казаки мои сидели против окон на возвышенном месте и на разостланных коврах тамошнего изделия, и также были подчиваемы. После угощения кушпек просил меня показать ему военную экзерцицию, и я, выстроив казаков, заставил их маршировать, делать различные повороты, сабельные приемы и фланкирование пиками. Он был весьма доволен этим, благодарил меня и много дивился ловкости, скорому движению и стройности казаков, присовокупив, что хан будет также очень доволен прибытием нашим в Кокан, и что по причине худобы лошадей наших он даст под каждого казака по лошади, равным образом велит отправить и экипаж наш на своих же лошадях. Губернатор имеет около 60 лет от роду, человек умный и обходительный. Пробыв у него около трех часов, мы отправились в свои подвижные квартиры, а вслед за нами прислуга его понесла на четырех подносах две головы сахара и все стоявшие перед нами фрукты. Когда мы прибыли на свое место и когда я увидел, что принесли все упомянутые вещи в мою юрту и поставили посреди ее, то спросил о причине этого, и мне объявили, что это всегда делается по обыкновению ташкентскому. Чрез два дня, получив лошадей как для себя, так и для экипажа нашего, мы выступили из Ташкента в г. Кокан 1 декабря. Имея при себе тяжести, мы не могли отправиться прямым трактом, лежащим чрез горы Кандыртау, но направили путь свой на юг по дороге, ведущей в г. Кожанд (Ходжент). В 1,5 верстах от Ташкента мы переходили по мосту чрез речку Саларку, вытекающую из гор Кандыртау (См. маршрут следования пути до Ходжента) и впадающую в р. Чирчик, река эта имеет в ширину от трех до пятидесяти сажен, а в глубину — от 2 до 3,5 аршин и содержит многие броды; в ней ловятся в довольном количестве сазаны, окуни, плотва и маринка. В девяти верстах от г. Ташкента переходили мы р. Чирчик бродом, река эта вытекает также из гор Кандыртау и впадает в реку [267] Сырдарью, широта ее от 4 до 7 сажен, а глубина от 3 до 6 аршин. Рыба в ней такая же, как и в Саларке, но при устье своем имеет и красную. От этой речки, пройдя небольшую деревню Каратубе, состоящую из 8 домов и расположенную при канале, проведенном из речки Карасу, достигли мы до селения Тайтюбе, в котором и ночевали. Селение это состоит из 50 домов и расположено при речке Карасу, впадающей в Чирчик, и не имеющей рыбы, кроме весьма малой. Мы остановились здесь в постоялом дворе, в котором останавливается обыкновенно ташкентский губернатор, объезжая это владение. Дом этот стоит отдельно и на довольно возвышенном месте.

На другой день пришли мы в деревню Крейучи, окруженную глиняною стеною и имеющую три выезда. В ней считается до 80 домов и до 300 жителей мужского пола, посреди ее протекает р. Ангора (Ангерсы).

Отсюда прибыли мы ночевать в г. Крейучи (Существовавший еще тогда административный центр всей Курамы), не встречая на пути ничего достопримечательного. Город этот находится при небольшом ключе, обнесен кругом глиняною стеною с двумя выездами и состоит из 200 домов и одной мечети. Жителей в нем считается до 600 душ мужского пола, из числа которых 200 человек служащих. В г. Крейучи находится правитель датка (достоинство высшее токсобы), который управляет всеми местами, лежащими около этого города и заключавшими в себе (исключая женского пола) до 1000 душ народа, называемого карама, т. е. сборного, ибо он состоит из разных обитателей независимой Татарии. Во время нашего пребывания в этом городе правитель его находился на охоте. Жители всех этих мест занимаются единственно хлебопашеством. Переночевав в этом городе, мы отправились к селению Самгар. На половине дороги встретили мы мечеть, построенную из кирпича, имеющую довольно хороший фасад. Мечеть эта основана дедом нынешнего хана для того, чтоб проезжающие совершали в ней моление. Потом, перейдя ущелье, разделяющее горы Кендыртау и Кожанттау, мы увидели в 10 верстах вправо от дороги коканский г. Кожант. Так как нам не лежал чрез него путь, то я расспросил о нем посланников. Он расположен на левом берегу р. Сырдарьи, между горою Кожанттау и отрослями хребта [268] Бельдыдуана, простирающегося до Бухарии. Город этот не менее Ташкента и во всем имеет сходство с этим последним. Кроме хлебопашества, жители Кожанта занимаются разведением шелковичных червей и хлопчатой бумаги и имеют обширные фруктовые сады.

Прибыв в деревню Самгар, мы расположились в ней дневать. Она стоит при ключе и имеет не более 40 домов. Отсюда поворотив на восток к деревне Камышкорган, пошли мы в дальнейший путь, и, проходя ущелиною соляных гор, которых бока в некоторых местах имеют подобие двух высоких стен, мы видели вытекающие из отлогих мест их густые соляные ключи, которые, соединяясь в один, текут и потом превращаются в соль. Для добывания ее съезжается сюда большое количество людей из многих мест Коканского владения.

Переночевав в селении Камышкорган, подобном предыдущему, мы отправились в путь и достигли до р. Сырдарьи, где остановились ночевать. В это время приехал к нам из г. Кокана зять младшего посланника, служащий токсаба, от которого узнали мы, что хан Гали за семь дней перед сим отправился на охоту к г. Мариаланду (Старого Маргелана в 14 в. от Нового Маргелана (Скобелева)). Река эта (Сырдарья), вытекающая из Китайского государства и впадающая в Аральское море, имеет широты 200 сажен, а в глубину от 3 до 8 аршин и изобилует как красною, так и белою рыбою; мест же удобных для сенокоса по причине песчано-солонцового грунта берегов ее вовсе нет. Сырдарья удобна для судоходства, но оно не производится на ней, потому что ташкентцы и коканцы весьма худые знатоки в мореплавании; важнейшая, впрочем, причина этого есть недостаток в лесе, годном для строения судов, хотя и можно доставлять его с хребта гор Алатау, изобилующего разного рода лесом; но горы эти находятся во владении дикокаменных киргизов Большой орды, которые по зверскому нраву своему и чрезвычайной привязанности к хищничеству не допускают пользоваться богатствами земли своей даже за плату.

Перевоз на сей реке содержится частными людьми и производится на большом плоскодонном судне следующим образом: вместо весел и руля употребляют трех, а иногда и более лошадей, которых привязывают за гривы веревками к носу судна и одну из них пускают вперед оного, а двух по сторонам. Лошадьми сими [269] управляют люди, в носу судна сидящие. На судно это помещается до 300 баранов, и лошади, несмотря на такую тяжесть, влекомую по довольно быстрой и широкой реке, по-видимому, не чувствуют никакой усталости.

Пошлина в пользу содержателя перевоза собирается перевозчиками, которых числом до 15 человек. По переправе чрез реку и по отправлении вперед приехавшего к нам таксобы к управляющему вместо хана с возвещением о нашем прибытии, мы около 8 верст шли сими плоскими возвышенностями, совершенно бесплодными. Пройдя деревню Караполясы, мы шли беспрестанно встречающимися кышлаками (хуторами) до самого Кокана.

Версты за три от города выехали к нам навстречу помянутый токсоба и около 10 человек других чиновников и уведомил, что квартира для нас уже очищена. Я вступил в Кокан 8 декабря в 5 часов пополудни в таком же виде и порядке, как и в Ташкенте; кроме того, что при въезде в город был встречен одним курбашею, который повел нас к назначенной нам квартире. Переходя чрез базар, где по случаю торгового дня было большое стечение народа, мы были окружены множеством любопытствующих, которые, кажется, еще более удивлялись нашему костюму, нежели в Ташкенте. Квартира наша была в доме ташкентского губернатора. Прибыв в нее, мы увидели тут коканский караул, приготовленный для нас, и состоящий из 20 человек и одного чиновника.

Посланники, оставив вещи до прибытия хана под мой караул, поехали явиться к коже-датхе (достоинство коканское), управляющему в отсутствие хана, а мы остались в квартире. Дом квартиры нашей окружен глиняною стеною, выштукатурен как изнутри, так и снаружи алебастром и состоит из 5-ти комнат, разделенных между собою двумя коридорами. Он построен из глины и не имеет крыши, как обыкновенно бывает в стране этой, начиная от двора ханского до хижины последнего гражданина. Окна в нем сделаны в два ряда, кои первого ряда без рам и стекол и суть то же, что и двери, с тем только различием, что затворяются извне; второго же ряда окна сделаны обыкновенным способом, но вместо стекол в них вставляются деревянные узорчатые решетки. На дворе выкопан бассейн, чрез который протекает вода каналами. При доме находится обширный сад с различными фруктовыми деревьями, посреди которого сделан также бассейн. Нам были назначены три хорошие и довольно просторные комнаты, которых полы устланы [270] персидскими коврами; одну из сих комнат занимал я, а другие две — казаки, со мной находящиеся.

На другой день к нам прибыли младший посланник и курбаша и объявили, что кожа-датка определил для нас по одному барану, по 15 лепешек хлеба, по 15 фунтов плодов свежих и сухих в сутки, по фунту чаю, по голове сахару на 4 дня; сверх сего выдавалась нам виноградная водка, крепостью равняющаяся с кизляркою, но имеющая неприятный запах. Для лошадей наших отпускалось также достаточное количество фуража. В пятый день по прибытии нашем в Кокан посланники посетили меня и сказали, что они сейчас отправятся к хану с грамотою от нашего двора. До самого прибытия хана стража, при нас бывшая, совершенно не выпускала нас из квартиры, и любопытные жители беспрестанно вторгались к нам. Несмотря на то, что стража выгоняла их из ворот палками и беспощадно била, они, нимало не ропща на это, влезали на заборы или опять старались как-нибудь ворваться в ворота, желая удовлетворить любопытству своему. Я занимался в то время нашего заточения составлением начерно путевого маршрута и по мере возможности старался получить какие-либо сведения о Кокании от чиновника, находящегося при страже и других, ко мне приезжающих, не подавая им никакого вида о занятиях моих, ибо был предуведомлен о том в Ташкенте от знакомого мне петропавловского татарина муллы Губая.

Коканское владение до присоединения к нему Ташкентской и Туркестанской областей граничило к северу с черными дикокаменными киргизами, к западу — с горами Кендыртау, к югу — с хребтом Бельдадуан, а к востоку - с Кошкариею. Климат у Кокании в сравнении с нашим чрезвычайно жаркий, снегов здесь почти никогда не бывает, но часто случаются весьма сильные ветры как летом, так и зимою. Поверхность страны этой прорезывается многими горами, из которых некоторые имеют особенную высоту. Земля производит почти те же произрастания, как и в Ташкенте, и те же самые средства для увеличения плодородия ее. Занятия жителей состоят в хлебопашестве, садоводстве, разведении шелковичных червей и хлопчатой бумаги. Это последнее производится здесь с большим искусством, нежели в Ташкенте, и потому материи, выделываемые в Кокании, превосходят ташкентские. Торговля, производимая с Россиею, Китаем, Кашкариею, Бухариею, Хивою и киргизами, составляет также немаловажный источник народного богатства. Жители в обыкновениях в образе жизни и в степени образования имеют большое [271] сходство с ташкентцами. Во всем Коканском владении определенных податей не платится, а в случае необходимости хан обращается к правителям городов, которые, собрав с вверенных управлению их жителей требуемое количество денег, скота или других вещей, отсылают уже к хану; ему принадлежит также пошлина, взимаемая с приходящих и выходящих караванов. В службу вступают в Кокании не по набору, а по желанию. В мирное время войско их живет домами по городам и деревням и занимается различными работами и ремеслами, как и неслужащие граждане; в случае же надобности оно собирается. Войско их состоит из конницы, не знает никаких построений, а идет толпою и не имеет единообразия ни в одежде, ни в вооружении. Артиллерии и пехоты нет. Во время походов оно разделяется на части, которыми управляют иллюбаши (пятидесятники), джюсбаши (сотники), токсобы, датки и кушпеки. Воины получают от казны по два халата в год, провиант, состоящий в муке и сарачинском пшене, и лошадь, на которую отпускается фураж. Определенного же жалованья денежного они, начиная с высшего начальника до простого воина, не получают, кроме наград, жалуемых от хана, смотря по заслугам каждого. Письменных законов нет, а руководствуются при решении дел Алкораном и древними обыкновениями. Судопроизводство совершается не на письме, а на словах, и потому самые большие дела решаются очень скоро; судная власть находится большею частью в руках духовных особ. Хан управляет самовластно, он без всякого суда отрешает от должностей или казнит чиновников, смотря по важности преступления. По смерти хана наследует престол старший сын его, за малолетством которого управляет мынбаша (первоприсутствующий чиновник в государстве). Если же, у хана есть брат, тогда ему уже вручают правление государством, а не сыну. По пресечении мужского пола избирается на престол из среды важнейших чиновников, ибо женский пол не наследует его. Датки и кушпеки, управляющие отдельными городами, также имеют власть казнить преступников, не докладывая о том предварительно хану. Монета коканская бывает золотая, которая называется тилля и весит один золотник; серебряная — называется теньга (Теньга по усмотрению хана часто изменяется в величине и смотря по оной имеет меньший или больший курс) и весящая 3/4 золотника; и, наконец, медная, именуемая пул и весящая 1 золотник; тилля (В торговых оборотах полагается на тиллю по две теньги лишних против положения. (Прим. автора «Записки»)) [272] имеет 20 тенег, а эта последняя 76 пулов. Вес следующий: батман, заключающий в себе 8 наших пудов, и чарык, содержащий в себе 2 пуда.

Я слышал от коканцев, что охотники, отправляющиеся за добычею в горы, часто находили там самородные слитки золота и серебра, почему должно полагать, что в недрах своих заключают золото, серебро и, может быть, другие металлы. Но жители не упражняются в рудокопстве, не имея о нем понятия, а получают все потребные для них металлы из России, Китая, Бухарин. Коканцы, ташкентцы и туркестанцы по причине малого количества лесов большею частью для приготовления пищи употребляют вместо дров камыш.

В Коканском владении, кроме городов Кокана, Ташкента, Чемкетя и Крейучи, в которых я был, находятся еще следующие: Кожант, Маргаланд, Испара, Андышант, Ош, Наманган, Тюс, Джам, Хавас, Замул, Чнягоды, Сон, Пюрекорган и Урютюбе, года два перед сим, присоединенный к Кокании и имевший до сего времени особого владетеля. Некоторые из них имеют гостиные дворы и производят довольно значительную торговлю.

Чрез четыре дня по отправлении посланников прибыли к нам по приказанию хана из г. Маргаланда чиновник (есаул) и купец для доставления нам всего нужного. Они остановились в одном с нами доме и проживали тут до выезда обратно в г. Ташкент.

Наконец, чрез 8 дней по приезде чиновника и купца, т. е. 25 декабря, возвратился с охоты хан, с которым прибыли посланники. На другой день приехал к нам чиновник (шегаул), который употребляется всегда при сношениях хана с приезжающими из-за границы и, спросив меня о здоровье моем и количестве отпускаемых нам припасов, приказал находиться при нас есаулу, а купцу доставлять вдвое против прежнего. В 6-й день по возвращении хана прибыл ко мне тот же чиновник шегаул с посланниками и объявил, что хан приказал вещи, присланные государем императором ему в подарок, раскупорить и завтрашний день явиться к себе. В это же время посланники отдали мне грамоту, ибо хан от них не принял и приказал представить ему самому мне вместе с подарками. С [273] приезда хана Гали (Известного в истории под именем Мадали-хана или Мухаммед-Али, тогда еще очень молодого человека, прославившегося впоследствии своей свирепостью и покорением многих из соседних владении, закончившимся в 1842 г. бунтом и убиением Али (Г. К.)) часто бывали у меня чиновники коканские и, видя казака, безотлучно стоящего при вещах с обнаженною саблею, удивлялись этому и спрашивали меня, почему он не может отлучиться с своего места. Я объяснил им, что часовой в: Российской империи за самую кратчайшую отлучку от места своего подвергается строгому наказанию по законам.

1 января сего 1830 г. в два часа пополудни прибыл ко мне шегаул с посланниками, когда мы были уже во всей готовности. Разложив сукно, атласы, парчи, фарфоровую и хрустальную посуду на подносы, а четыре зеркала, кинжал и ружье взяв в руки, 25 человек коканцев понесли все эти вещи, следуя друг за другом; по сторонам шли 6 человек казаков с обнаженными саблями и по несколько человек коканской полицейской стражи, а я с шегаулом и посланниками ехали верхом впереди. Направляя путь к дому кожи-даткы, у которого хан находился на празднике, мы были беспрестанно окружаемы народом, что с трудом было можно идти, в особенности же когда проходили чрез базар, где коканская стража едва могла расчищать для нас дорогу, разгоняя любопытствующую толпу палками; многие влезали даже на дома и заборы, дабы удобнее рассматривать вещи, а особенно блестящий кинжал и зеркала, которых здесь никогда не видали. При подъезде к дому шегаул остановил нас и велел мне и посланникам слазить с лошадей. Исполнив это, я поставил коканцев, несущих подарки во фронт, а казаков против них. В то время как я расставлял людей, провели к хану бухарских посланников.

Спустя несколько времени вышли к нам первенствующий чиновник мынбаша и хозяин дома кожа-датка, из которых первый держал в правой руке коротенькое серебряное копьеце с позолоченным черешком, положив его на левую руку, а второй таким же образом нес серебряный с позолоченным черешком топорик. Мынбаша спросил меня, есть ли при мне переводчик, и, получив утвердительный ответ, повел меня к хану. Оставив казаков при вещах, мы вошли на двор, где я увидел сидящих на разостланных коврах гостей в разноцветных халатах и чалмах. Войдя на другой двор, на [274] котором также сидели на персидских и бухарских коврах гости, я увидел комнату с двумя окнами и одною дверью, по сторонам которой стояли толпы коканцев, одетых в богатые халаты и чалмы различного цвета и держащих точно так же, как вышеупомянутые чиновники, небольшие топорики с серебряными черешками. Это была стража ханская, как я узнал после. Здесь мынбаша сказал мне, что в этой комнате я должен буду явиться к хану, предупредив, чтоб я не снимал пред ним кивера. Я развернул грамоту и положил ее на обе руки, а они, подхватив меня под них, повели в означенную комнату и, введя в нее, подвели к хану. Он принял от меня грамоту, подал мне руку, которую я должен был по их обыкновению пожать обеими руками. Хан сидел на зеленых канфовых подушках с золотыми бахрамами, лежащими на небольшом диване, обитом также канфою, а против него сидели на полу, устланном богатыми персидскими коврами, бухарские посланники, о которых я сказал выше. Хан имеет 22 года от рода, очень тучен и около 2 аршин 12 вершков роста. На нем были темно-зеленая канфовая шуба на собольем меху и чалма алого цвета. Когда меня отвели от хана, не обращаясь к нему спиною, и поставили к двери, он спросил меня о здоровье и благодарил за благополучное доставление посланников. Таким же образом вводили и урядника.

После того нас вывели из комнаты на двор и велели ввести на него казаков. Как скоро я ввел их и поставил во фронт, хан, встав с дивана, подошел к окну, приказал казаков подвести поближе к нему и долго смотрел на них с видом удовольствия; потом принесли вещи, которые поставили против окна на разостланные ковры, а нам велели отправиться в свое место.

Вслед за нами кожа-датка прислал нам четыре головы сахара, на 10 подносах разных той страны фруктов и двух баранов, извиняясь чрез посланного при сем чиновника, что не мог угостить нас в своем доме. С того времени нам уже позволено было ездить по всему городу, но только с чиновником, находящимся при нас и стражею, и я, пользуясь этим случаем, осмотрел город Кокан. Он расположен на ровном Местоположении по обеим сторонам небольшой отлогобереговой речки Каратал и не имеет никакого укрепления. Чрез речку сделаны в городе два каменные с башнями при въездах моста, из которых один против ханского дворца. Город имеет в окружности 25 верст, число домов простирается до 3000, из которых есть много хороших и хотя из глины, но весьма [275] искусно сделанных. Двухэтажный дворец хана стоит в середине города, окружен со всем принадлежащим к нему строением высокою глиняною стеною и построен частью из кирпича, частью из глины и как изнутри, так и извне выштукатурен алебастром. В городе находятся около 100 мечетей, которые имеют довольно хорошие фасады. Большая часть их построена из кирпича, а не из глины. Жителей считается до 15 000, кроме женского пола, в этом числе 4000 войска. Дома зажиточных людей штукатурены и получают вид каменных. Улицы здешние не вымощены, очень тесны и кривы. В Кокане находится 6 рынков с каменными дворами (сараями), из которых в двух торгуют тамошние жители, а остальные четыре всегда занимаются приходящими из разных стран караванами. Торги бывают три раза в неделю: воскресенье, среду и четверг. В это время привозят из окрестных городов и селений в большом количестве разные товары коканского изделия и разные произведения той страны. Шелковые и бумажные материи выделывают здесь по домам, а фабрик не находится, кроме фабрики писчей бумаги и порохового завода. Как в городе, так и в окружающих деревнях есть много фруктовых садов. Жители сверх садоводства и торговли занимаются разведением шелковичных червей хлопчатой бумаги и хлебопашеством, от чего окрестности Кокана окружены полями, засеянными разным хлебом; скота имеют немного, потому что большую часть луговых мест употребляют под пашни. В городе довольно находится древних памятников, разрушающихся от времени.

На другой день хан просил прислать к себе одного казака во всей аммуниции, почему я послал к нему с урядником Бутаковым казака Запороженского. Сняв с казака ружье и суму, он осматривал их и потом прислал ружье, подаренное ему государем императором, чтобы сделать для него патроны и ввернуть кремень.

Во время празднества, которое кожа-датка давал по случаю обрезания сына своего, которое продолжалось с 26 декабря 1829 г. по 10 января 1830 г., я был часто приглашаем шегаулом по приказанию хана на фейерверк, который был составляем беглым казанским татарином и состоял из ракет, шутих, бураков и колес. На празднество это, кроме жителей Кокана, съезжались еще из других городов; Угощение обыкновенно состояло в чае, курительном табаке, различных плодах и пилаве. Тут играла музыка, производилась пляска, борьба, бегание и беспрестанное стрелянье из ружей. [276] По окончании празднества хожа-датка дарил всех значительных гостей халатами, и в том числе меня. В это время к нам на квартиру приводили слона, которого коканский хан получил от двора бухарского.

13-го числа хан просил меня чрез шегаула показать ему ученье. В 3 пополудни я отправился во дворец его с казаками, одетыми во всю форму. При въезде в ворота ханского дворца, подле которых лежали чугунные и медные пушки, единороги и мортиры без лафетов, шегаул остановил нас и поехал доложить хану о прибытии нашем. Мы были окружены здесь множеством народа, смотрящего на нас с удивлением. Чрез четверть часа шегаул возвратился и ввел нас на двор, в котором также лежали орудия. Под окном нижнего этажа дворца, состоящего из двух отделений, разделенных между собой коридором, увидел я хана, вне комнат у окна стоял мынбаша, а подле стены дома под навесом сидели многие чиновники на коврах; я заставил казаков своих маршировать, делать различные обороты, сабельные приемы, фланкирование пиками и стрелять из ружей. По окончании ученья мынбаша подошел ко мне и благодарил меня от имени хана, сказав, чтобы мы отправились в квартиру.

На другой день в 10 часов утра хан прислал с шегаулом в подарок китайский и бухарский халаты, кашмировый пояс, бухарской породы аргамака и пятьсот тенег для меня, и по два халата коканского изделия, по поясу и тысячу пятьсот тенег для казаков; при том шегаул объявил, что хан приказал нам чрез три дня отправиться в г. Ташкент в сопровождении младшего посланника (бокчобора), из которых первый должен проживать с нами в Ташкенте до отправления нашего в русские пределы, а последний только проводить до упомянутого города, присовокупив к этому, что под съезд наш будут готовы лошади. 76-го числа января мы отправились из Кокана по прежнему тракту до р. Сырдарьи, где остановились ночевать. Переправясь чрез ее и взяв прямую дорогу чрез горы Кендыртау (Четкальский хребет), мы прибыли в селение Шайдам. Оно расположено на ключе при подошве горы Кендыртау, не имеет никакого укрепления и состоит из 95 домов. Жителей, исключая женского пола, считается около 300 душ, которые занимаются исключительно хлебопашеством. Отсюда пошли мы гористыми местами до [277] самой большой высоты гор, чрез которую нам должно было переходить, и ночевали в деревне Мулламир, состоящей из трех домов. До этого места мы видели в двух местах постоялые дома, построенные для укрытия проезжающих от буранов. На высоту хребта поднимались мы по узкой крутой и весьма излучистой дорожке, имея по левую руку весьма глубокую пропасть, а по правую — гору с выдававшимися из покатостей ее огромными камнями, грозящими падением своим раздавить предприимчивых путешественников. Дно пропасти поросло деревьями, между которыми протекал с большим шумом ключ, а с крутого и каменистого ее ската нависли большие каменные массы. С немалым трудом взобравшись на высоту, мы начали спускаться по чрезвычайно крутой и узкой тропинке, имеющей по обе стороны глубокие пропасти, поросшие лесом. Скаты их также имели много нависших камней и по крутости своей уподоблялись стенам. Спускаясь с горы, мы должны были идти пешком и вести за повода лошадей и верблюдов своих, но при всей осторожности эти последние нередко падали. Пройдя благополучно высоту Кендыртау, мы вступили в узкую мало-помалу расширяющуюся ущелину, по которой извивался светлый ручей и где росли можжевеловые деревья; по обе стороны мы имели крутые и высокие каменные горы. При выезде из ущелины, в которой находились два постоялых дома, построенные также для укрытия проезжающих от бурь, остановились мы ночевать. На следующий день прибыли мы на ночлег в деревню Теляукорган. Во время этого приезда мы встретили каменную, выстроенную нынешним ташкентским губернатором мечеть, при которой находился караул. Деревня Теляукорган находится при речке Ангаре, состоит из 80 домов и не имеет укрепления. Потом, имея ночлеги в деревне Каракитайкорган, расположенной при речке Ангоре и имеющей около 100 домов, и в небольшой деревне Карасу, стоящей при речке того же имени, мы прибыли 24 января в г. Ташкент. Жители всех этих деревень занимаются хлебопашеством (Судя по неоднократным ссылкам и описаниям гор Кендыртау за время следования автора от Ташкента в Кокан и обратно, нужно думать, что под таким общим названием гор автор «Записок» разумеет всю систему юго-западных отрогов Тянь-Шаня, включая Таласский Алатау, Казыкурт и Четкал с их ответвлениями вплоть до Ферганской долины (Г. К.)).

Чиновник, отправленный с нами до Ташкента, сдав нас кушпеку, возвратился в Кокан, а мы остались до удобного времени к [278] отправлению. Квартира наша находилась в крепости в доме, вновь выстроенном для сына своего. К нам был выслан караул при одном чиновнике. Здесь отпустилось нам по приказанию хана то же самое количество провианта, которое мы получали в Кокане до его приезда и позволялось выезжать в город, но с чиновником.

Ташкент расположен при речке Саларке в лощине, образуемой небольшими возвышенностями; окружен со всех сторон глиняною стеною, разрушающеюся от времени и содержит около 20 верст в окружности. Число жителей кроме женского пола простирается до 10 000 душ, в этом числе около 3000 человек войска коканцев, которые имеют в крепости дома свои, числом до 600. Всех домов в городе считается до 2000 и до 50-ти частью из кирпича, частью из глины выстроенных мечетей не худой архитектуры. Все дома делаются, как обыкновенно, из глины без крыш и окнами во двор, а у богатых они штукатурятся алебастром снаружи и внутри. В крепости находится один только двухэтажный дом, который выстроен из кирпича для приезда хана, улицы здешние тесны, кривы и ничем не вымощены. В Ташкенте находится 5 рынков с 5-ю сараями, из которых 3 каменные, а 2 глиняные, между ними выстроен из глины огромный гостиный двор. В первых 3-х торгуют иноземцы, а в последних — здешние жители; здесь находятся 2 древние каменные мечети, которые уже разрушаются от времени. Мечети сии гораздо лучшей архитектуры, нежели нынешние, и покрыты плитами финиста, на которых находятся надписи, но литеры до того стерлись, что их разобрать невозможно. Судя по тому, что здания эти сделаны с известью, можно отнести построение их к тем временам, когда страны эти населяемы были другими народами, ибо в Коканском владении никогда не употребляют при постройках извести. По середине города Ташкента находится порядочной высоты гора, на которую часто жители собираются для увеселений. Я также выезжал на нее для лучшего обозрения города, который, имея много фруктовых садов, представляется оттуда как бы стоящим в лесу.

Находясь в Ташкенте, я имел случай видеть казнь: преступники за смертоубийство, заговор, измену и прочие важные преступления и даже за неверность мужу подвергаются здесь виселице или другой какой-либо смертной казни, а за воровство отсекают по кисть руку. Впрочем, бывают случаи, что на преступников, уличенных в смертоубийстве, и за неверность мужу вместо [279] казни налагается кун (плата), из которого одна часть поступает в казну, а другая отдается родственникам убитого или обесчещенной женщины. Следующее происшествие может служить этому доказательством. Однажды поехал я к одному знакомому моему татарину и, проезжая мимо разрушающейся мечети, увидел толпу народа, посреди которого стояла под покрывалом рыдающая женщина. Расспросив об этом находящегося со мною чиновника, я узнал, что женщина эта обличена своим мужем в неверности и представлена им на суд, который приговорил сбросить ее с мечети. Несчастную жертву слабости и страстей человеческих ввели на самый верх мечети и столкнули. Сердце мое облилось кровью при взгляде на обезображенный труп ее, и я тотчас удалился от этого плачевного и вместе с тем ужасного позорища. Любовник этой женщины был приговорен к платежу в казну 200 червонцев и с помощью богатых родственников заплатил сумму эту, в противном случае он также бы должен быть лишиться жизни. После этого мне случалось несколько раз видеть как повешение преступников, так и отсечение рук у них (Замечательно, что столь строгое отношение к целомудрию обоих полов населения ханства не помешало самому хану Мухаммед-Али, прославившемуся своим распутством и впоследствии даже женившемуся на своей мачехе, что по шариату составляет величайшее преступление (Г. К.)).

По окончании поста, который продолжался от 13 февраля до 19 марта по обыкновению магометан начался здесь праздник (майран). Поутру часов в девять губернатор и многие граждане отправились в главную мечеть на моление, совершаемое первенствующею духовною особою в городе — кожою. От самого дома губернатора до мечети на пространстве двух верст были поставлены по сторонам дороги воины в пяти саженях один от другого, которые во время проезда кушпека стреляли из ружей. После молитвы все чиновники отправились к губернатору на обед, куда приглашен был и я с казаками. Гости расположились на полу, устланном богатыми коврами и были угощаемы чаем и различными плодами, а после пилавом и мелко искрошенным мясом бараньим, верблюжьим и лошадиным.

Во время праздника запрещено было торговать на определенных для торга местах, но на горе, о которой упоминал прежде, й на возвышенностях, находящихся за городом, где были разбиты [280] палатки и где многочисленные жители в продолжение целой недели увеселялись музыкою, пляскою, борьбою, беганьем и сражениями верблюдов, козлов, баранов и киликов (рябчиков-самцов). Хозяева этих животных за победу их получали призы, иногда довольно значительные (Весьма интересно и поучительно сравнить описание Кокана и Ташкента автором настоящей «Записки» с таковым же описанием этих городов и страны Назаровым, бывшим здесь с казачьим отрядом за 16 лет до Потанина, именно в 1813 г. Описание того и другого частью взаимно подкрепляются, а частью дополняют одно другое, представляя в совокупности весьма полную и правдивую картину состояния тех стран в начале прошлого столетия).

За два дня перед нашим отправлением губернатор потребовал меня к себе и спросил, нужно ли мне людей для сопровождения до р. Чуй, но я объявил ему, что не имею в том надобности.

Намереваясь отправиться по предписанию хана для возвращения подвластных Кокании киргизов Таминской волости, которые откочевали к дикокаменным киргизам, губернатор распростился со мною и пожелал благополучного возвращения на родину.

На другой день он выступил с войском, до 15 000 простирающимся и собранным из самого Ташкента, из окрестных городов и селений. Войско ехало без всякого порядка, одни из воинов вооружены были саблями и ружьями, другие ружьями и пиками, некоторые же стрелами и саблями. Одежда их состояла в разноцветных халатах, а на головах одни имели чалмы различного цвета, а другие — небольшие круглые шапочки. На девяти верблюдах утверждены были длинные и широкодульные ружья, из которых стреляют большими пулями величиною в картечь и которые употребляются вместо пушек. Впереди везлись 4 знамени из шелковых материй разного цвета, два из них были с золотыми бахромами и с золотым вензелем хана, а другие два без бахромы и без вензелей. На шестидесяти верблюдах навьючены были различные товары, определенные в награду воинам, отличившимся в действиях против киргизов.

Чрез день по выезде кушпека, т. е. 1 апреля, выступил я из г. Ташкента с отрядом моим в пределы русские и тем же трактом.

Во время шествия нашего видели мы, что поля были уже засеяны, деревья одеты листьями и цветами, луга покрыты зеленью и [281] украшены разнородными цветами, и легкии утреннии ветерок, разнося ароматические испарения их, манил наше обаяние, а мелодические трели соловья и других птичек и тихое журчание кристальных речек и ручейков, извивающихся по цветущим полям и златистым весенним солнцем, услаждали слух наш. Идущие в различных направлениях хребты гор или покрытые лесом, или обнаженные и с нависшими камнями по скатам, из которых местами бьют прохладные источники и разбросанные деревеньки с фруктовыми садами, представляли нам собою пленительные ландшафты. Но несмотря на роскошную природу здешнюю и обилие в дороге ее, я без всякого сожаления оставил страны эти и нетерпеливо желал скорее возвратиться в хладное отечество свое и в это время еще более удостоверился в справедливости выражения известного поэта: «Отечества и дым нам сладок и приятен».

Хлеба здесь засеваются следующие: калмыцкая пшеница, сарачинское пшено, просо, ячмень и джюгара, похожий на наш горох и употребляемый только вместо фуража лошадям, арбузы и дыни также сеются на поле. Для пашни употребляют вообще быков, запрягая их в плуги, особенного против наших устройства.

15-го числа прибыли мы в деревню Чолаккорган и нашли тут караван, идущий из Ташкении в киргизские волости и в г. Семипалатинск.

Ташкентцы убеждали меня идти с ними чрез урочище, лежащее на голодной степи Чонас, представляя мне, что р. Чуй на прежнем моем тракте широко разлилась, а по предполагаемой ими на речке этой находится мост, но, зная, что путь этот гораздо продолжительнее, я отказался от их предложения, оставя караван, пошел дальше.

Переправясь чрез р. Чуй, мы увидели киргизов, которые находились в работниках в ташкентском караване. Караван этот вышел из Ташкента в г. Семипалатинск в январе месяце и, услышав от киргизов, что далее по тракту его выпал большой снег, остановился зимовать при р. Чуй. В марте месяце караван отправился в путь, но на песчаной степи при урочище Тюсбулак захватил его жестокий буран, который продолжался немалое время. От недостатка в корме и от сильного холода ташкентцы потеряли много лошадей и верблюдов, так что принужденными нашлись оставить в степи табак и другие не столь дорогие вещи. Не находя надобности во многих работниках, они оставили киргизов этих, которые [282] возвратясь к р. Чуй, не могли переправиться чрез нее по большому ее разлитию, и не имея никаких припасов, питались лягушками, черепахами и разными гадами, также ревенными корнями и листьями. Сжалясь над их положением, я накормил их мясом, дал одного барана и переправил чрез реку.

С сего места, мы пошли по прежнему тракту и, достигнув до р. Токрау, при которой нашли множество аулов Алтеке-Сарымовской волости, поворотили мимо Каркаралинских гор на форпост Семиярский, куда и прибыли 24 мая.

Комментарии

105. Потанин Николай Ильич (род. 1801) — хорунжий Сибирского линейного казачьего войска, отец известного путешественника, этнографа и исследователя Сибири и Центральной Азии Г. Н. Потанина. Обучался в войсковом училище Сибирского линейного казачьего войска (курса наук не окончил), откуда выпущен в 1816 г. казаком в конно-артиллерийскую бригаду Сибирского казачьего войска. В 1821 г. произведен в урядники, в 1822 г. — в прапорщики с переводом во 2-й конный полк того же войска, а в 1828 г. переименован в хорунжие. В 1829 г. Н. И. Потанин был командирован с одним урядником и 12 казаками в Коканд для сопровождения кокандского посольства, возвращавшегося из Петербурга (Катанаев Г. Е. Н. И. Потанин и его русские предшественники по разведкам в киргизских степям и Средней Азии // Записки ЗСОРГО. 1916. Т. 38. С. 192-202).

106. Катанаев Георгий Ефремович (1848-1921) — генерал-лейтенант, историк Сибирского казачьего войска, краевед. В 1889-1906 гг. — председатель Войскового хозяйственного правления Сибирского казачьего войска. Военную службу Катанаев успешно совмещал с научной деятельностью. Он был членом-учредителем и почетным членом ЗСОРГО, в 1877-1793 гг. — председатель его распорядительного комитета, а в 1893-1897 гг. — председатель ЗСОРГО. О нем: Катанаев Г. Е. Историческая справка о том, когда и как построен город Омск. Омск, 1996. С. 27-36; Вибе П. П., Михеев А. П., Пугачева Н. М. Омский историко-краеведческий словарь. М., 1994. С. 107-108.

Текст воспроизведен по изданию: Путевые дневники и служебные записки о поездках по южным степям. XVIII-XIX века // История Казахстана в русских источниках XVI-XX веков. Том VI. Алматы. Дайк-пресс. 2007