-

Записка Сибирского линейного козачьего войска хорунжего Потанина, препровождавшего коканских посланников, бывших у российского двора в 1830 году.

(Окончание.)

Коканское владение, до присоединения к нему Ташкентской и Туркестанской областей, граничило к северу с первыми дико каменными Киргизами, к западу с горами Кендыр Тау, к югу с Хребтом Бельды-Дуан, а к востоку с Кошкариею. Климат в Кокании, в сравнении с нашим, чрезвычайно жаркий, снегов здесь почти ни когда добывает; но часто случаются весьма сильные ветры, как летом, так и зимою. Поверхность страны сей [44] прорезывается многими горами, из которых некоторые имеют нарочитую высоту. Земля производит почти те же произрастения, какие и в Ташкенте, и те же самые употребляются средства для увеличения плодородия ее. Занятия жителей состоят в хлебопашестве, садоводстве, разведении шелковичных червей и хлопчатой бумаги. Сие последнее занятие производится здесь с большим искусством, нежели в Ташкетии, и потому, материи, выделываемые в Кокании, превосходнее Ташкентских. Торговля, производимая с Россиею, Китаем, Кошкариею, Бухариею, Хивою, и Киргизами, составляет также не маловажный источник народного богатства. Жители в обыкновениях, в образе жизни и в степени образованности, имеют большое сходство с Ташкенцами. Во всем Коканском владении определенных податей не платится, а в случае необходимости, Хан обращается к правителям городов, которые, собрав с вверенных управлению их жителей, требуемое количество денег, скота или других вещей, отсылают уже к Хану; ему принадлежит также [45] пошлина, взимаемая с приходящих и выходящих караванов.

В службу вступают в Кокании не по наборам, а по желанию; в агарное время войско их живет домами по городам и деревням, и занимается различными работами и ремеслами, как неслужащие граждане; в случае же надобности оно собирается. Войско их состоит из конницы, не знает ни каких построений, а идет толпою, и не имеет единообразия, ни в оружии ни в одежде. Артиллерии и пехоты нет. Во время походов оно разделяется на части, которыми управляет Иллю-Баши (пятидесятники) Дзюс-Баши (сотники); Токсобы Датки и Кушпеки. Воины получают от казны по два халата в год, провиант, состоящий в муке и сарачинском пшене, и лошадь, на которую отпускается фураж. Определенного же денежного жалования они, начиная с высшего чиновника, до простого воина, не получают, кроме наград жалуемых от Хана, смотря по заслугам каждого. Письменных законов нет, а руководствуются, при решении дел, Алкораном и древними обыкновениями. [46] Судопроизводство совершается не на письме, а на словах, и потому самые большие дела решатся очень скоро; судная власть находится большею частию в руках Духовных особ. Хан управляет самовластно; он без всякого суда отрешает от должности, или казнит Чиновников, смотря по важности преступления. По смерти Хана наследует старший сын его, за малолетством которого управляет Мын-Баша (Первенствующий Чиновник в Государстве). Если же у Хана есть брат, тогда ему уже вручают правление Государством, а не сыну. По пресечении мужеского пола, набирается на престол из среды важнейших чиновников, ибо женский пол не наследует оного. Датки и кушпеки, управляющие отдельными городами, также имеют власть казнить преступников, не докладывая о сем предварительно Хану. Монета Коканская бывает золотая, которая называется Тилля, и весит один золотник; серебреная, называется теньга (Теньга, по усмотрению Хана, часто и изменяется в величине, и смотря по оной, имеет меньший или больший курс.) и весящая 7/8 золотн.; и наконец медная, и [47] именуемая пул, и весящая 1 золотник; тилля (В торговых оборотах полагается на тиллю по две теньги против положения.) имеет 20 тенес, а сия 76 пулов. Вес следующий: Батман, заключающий в себе 8 наших пудов, и чарьек, содержащий в себе 2 пуда.

Я слышал от Коканцев, что охотники, отправляющиеся за добычею в горы, часто находили там самородные слитки золота и серебра; почему должно полагать, что они заключают в недрах своих золото, серебро и, может быть, другие металлы; но жители не упражняются в рудокопстве, не имея об оном понятия; а получают все потребные для них металлы из России, Китая, и Бухарии. Коканцы, Ташкентцы и Туркестанцы, по причине малого количества лесов, большею частию, для приготовления пищи, употребляют вместо дров камыш.

В Коканском владении, кроме городов Коканы, Ташкента, Чемкетя и Крейучи, в которых я был, находятся еще следующие: Кожант, Моргаланд, Испара, Андыжан, Ош, Наманган, [48] Тиос, Джам, Хавас, Замун, Чилгазы, Сон, Пюре-Корган и Урю-Тюбе, года за два пред сим присоединенный к Кокании, и имевший до сего времяни особенного владетеля.. Некоторые из них имеют гостиные дворы и производят довольно значительную торговлю.

Чрез четыре дни по отправлении посланников, прибыли к нам, по приказанию Хана, из Города Маргаланда чиновник (Есаул) и купец для доставления нам всего нужного. Они остановились в одном с нами доме, и проживали тут до выезда обратно в город Ташкент.

Наконец чрез 8 дней по приезде чиновника и купца, т. е. 25 Декабря, возвратился с охоты Хан, с которым прибыли и посланники. На другой день приехал к нам чиновник (Шегаул), который употребляется всегда при сношениях Хана с приезжающими из заграницы, и, спросив меня о здоровья моем и количестве отпускаемых нам припасов, приказал находящимся при нас Есаулу и купцу доставлять вдвое против прежнего. В 6 день по возвращении Хана прибыл ко мне тот [49] же самый чиновник, Шегаул, с посланниками и объявил, что Хан приказал вещи, присланные Государем Императором ему в подарок, раскупорить и завтрешний день явиться к себе. В это же время посланники отдали мне Грамоту: ибо Хан от них не принял, а приказал представить оную самому мне, вместе с подарками.

С приезда Хана Гали, часто бывали у меня чиновники Коканские, и, видя Казака, состоящего безотлучно при вещах с обнаженною саблею, удивлялись сему и спрашивали меня, по чему он не может отлучиться с сего места. Я объяснил им, что часовой в Российской Империи, за самую кратчайшую отлучку от поста своего, подвергается строгому наказанию по законам.

1-го Генваря сего 1830 года, в два часа по полудни, прибыл ко мне Шегаул с посланниками, когда мы были уже во всей готовности. Разложив сукна, атласы, парчи, фарфоровую и хрустальную посуду на подносы, а четыре зеркала, кинжал и ружье взяв в руки, 25 человек Коканцев по несли все сии вещи, следуя друг за другом; по [50] сторонам их шли по 6 человек Казаков, с обнаженными саблями и по нескольку человек Коканской полицейской стражи, а я с Шегаулом и Посланниками ехали верхом впереди. Направляя путь к дому Кожи-Датки, у которого Хан находился на празднике, мы были беспрестанно окружаемы народом, что с трудом идти было можно; в особенности же когда проходили чрез базар, где Коканская стража едва могла расчищать для нас дорогу, разгоняя любопытствующую толпу палками; многие взлезали даже на домы и заборы, дабы удобнее рассмотреть вещи, а особенно блестящий кинжал, и зеркала, которых здесь ни когда не видали. При подъезде к дому, Шегаул остановил нас и велел мне и Посланникам слезть с лошадей. Исполнив сие, я поставил Коканцев, несущих подарки во фронт, а Козаков противу их. В это время, как я расставлял людей, провели к Хану Бухарских Посланников. Спустя несколько времяни, вышли к нам первенствующий Чиновник Мын-Баша и хозяин дома Хожа-Датка, из которых первый держал в правой руке [51] коротенькое серебряное копьецо с позолоченным черешком, положив оное на левую руку; а второй таким же образом нес серебреной с позолоченным черешком топорик. Мын-Баша спросил меня, есть ли при мне переводчик, и, получив утвердительный ответ, повел меня к Хану. Оставив Казаков при вещах, мы вошли на двор, где я увидел сидящих на разосланных коврах гостей в разноцветных халатах и челмах. Вошедши на другой двор, на котором также сидели на Персидских и Бухарских коврах гости, я увидел комнату с двумя окнами и одною дверью, по сторонам которой стояли толпы Коканцев, одетых в богатые халаты и челмы различного цвета, и держащих точно также, как выше упомянутые чиновники, не большие топорики с серебреными черешками; это была стража Ханская, как я узнал после. Здесь Мын-Баша сказал мне, что в этой комнате я должен буду явиться к Хану, предупредив, чтоб я не снимал пред ним кивера. Я развернул грамоту и положил ее на обе руки, а они, подхватив меня под оные, повели [52] в означенную комнату. Введя в оную, они подвели к Хану. Он, приняв от меня грамоту, подал мне руку, которую я должен был, по их обыкновению, пожать обеими руками. Хан сидел на зеленых канфовых подушках с золотыми бахромами, лежащих на не большом диване, обитом также канфою; а против него сидели на полу, устланном богатыми Персидскими коврами, Бухарские Посланники, о которых я сказал выше. Хан имеет 22 года от роду, очень тучен и около 2-х аршин 12 верш. ростом. На нем была темнозеленая канфовая шуба, на собольем меху, и чалма, алого цвета. Когда меня отвели от Хана, не обращая к нему спиною, и поставили в двери, то он спросил меня о здоровье, и благодарил за благополучное доставление Посланников. Таким же образом вводили и урядника.

После сего нас вывели из комнаты на двор и велели ввести на оный Казаков. Как скоро я ввел их и поставил во фронт, Хан, вставши с дивана, подошел к окошку, приказал Казаков подвести ближе к нему, и долго смотрел на них с видом [53] удовольствия; потом принесли вещи, которые поставили против окна на разостланные ковры, а нам велели отправиться в свое место.

В след за нами Кожа-Датка прислал нам четыре головы сахару, на 10 подносах разных той страны фруктов и двух баранов, извиваясь чрез посланного при сем чиновника, что не мог угостить нас в своем доме. С сего времени нам уже позволено было ездить по всему городу, но только с чиновником, находящимся при нас и стражею: и я, пользуясь сим случаем, осмотрел город Кокан. Он расположен на ровном местоположении, по обеим сторонам не большой отлогоберегой речки Каратал, и не имеет ни какого укрепления. Чрез речку сделаны в городе два каменные, с башнями при въездах и выездах моста, из которых один против Ханского дворца. Город имеет в окружности 25 верст; число домов простирается до 3000, из коих есть много хороших, и хотя из глины, но весьма искусство сделанных; двухэтажный дворец Хана стоит в средине города, окружен, со всем принадлежащим [54] к нему строением, высокою глиняною стеною и построен частию из кирпича, частию из глины, и как из нутри, так и извне выштукатурен алебастром. В городе находится около 100 мечетей, которые имеют довольно хорошие фасады; большая часть оных построена из кирпича, а не из глины. Жителей щитается до 15,000 кроме женского пола; в числе сем до 4,000 войска; домы зажиточных людей штукатурены и получают вид каменных; улицы здешние невымощены, очень тесны и кривы. В Кокане находится 6 рынков с каменными дворами (сараями), из которых в двух торгуют тамошние жители, а остальные четыре всегда занимаются приходящими из разных стран караванами; торги бывают три раза в неделю: в воскресенье, среду и четверток. В сие время привозят из окрестных городов и селений, в большом количестве, различные товары Коканского изделия, и разные произведения страны сей. Шелковые и бумажные материи выделывают здесь по домам, а фабрик не находится, кроме фабрики писчей бумаги и порохового завода. Как [55] в городе сем, так и в окружающих его деревнях, есть много фруктовых садов. Жители, сверх садоводства и торговли, занимаются разведением шелковичных червей, хлопчатой бумаги и хлебопашеством, от чего окрестности Кокана окружены полями засеянными разным хлебом; скота имеют не много, потому что большую часть луговых мест употребляют под пашни. В городе находится довольно древних памятников, разрушающихся от времени.

На другой день Хан просил прислать к себе одного Казака во всей аммуниции; по чему я послал к нему, с урядником Бутаковым, Казака Запороженскова.

Сняв с козака ружье и суму, он осматривал их, и потом прислал ружье, подаренное ему Государем Императором, чтоб сделать для оного патроны и ввернуть кремень.

Во время празднества, которое Хажа-Датка давал по случаю обрезания сына своего, и которое продолжалось с 26-го Декабря 1829 по 10-е Генваря 1830 года, я был часто приглашаем Шегаулом, [56] по приказанию Хана, на фейерверк, которой был составляем беглым Казанским Татарином, и состоял из ракет, шутих, бураков и колес. На празднество сие, кроме жителей Кокана, съезжались еще из других городов. Угощение обыкновенно состояло в чае, курительном табаке, различных плодах и пилаве. Тут играла музыка, производилась пляска, борьба, беганье и беспрестанное стреляние из ружей. По окончании празднества Кожа-Датка дарил всех значительных гостей халатами, и в том числе меня. В сие время к нам на квартиру приводили слона, которого Коканский Хан получил от двора Бухарского.

13-го числа Хан просил меня чрез Шегаула показать ему ученье. В 3 часа по полудни я отправился во дворец его с Казаками, одетыми во нею форму. При въезде в вороты Ханского дворца, подле которых лежали чугунные и медные пушки, единороги, и мортиры без лафетов, Шегаул остановил нас и по ехал доложить Хану о прибытии нашем; мы были окружены здесь множеством народа, смотрящего на нас с [57] удивлением. Чрез четверть часа Шегаул возвратился и ввел нас на двор, в котором также лежали орудия. Под окном нижнего этажа дворца, состоящего из двух отделении, разделенных между: собою коридором, увидел я Хана; вне комнат у окна стоял Мын-Баша, а подле стены дома под навесом сидели многие чиновники на коврах. Я заставил Казаков своих маршировать, делать различные обороты, сабельные приемы, фланкированье пиками и стрелять из ружей. По окончании ученья Мын-Баша подошел ко мне и благодарил меня от имени Хана, сказав, чтоб мы отправились в квартиру.

На следующий день в 10 часов утра Хан прислал с Шегаулом в подарок Китайской и Бухарской халаты, кашемировой пояс, Бухарской породы аргамака и пять сот тенег для меня, и по два халата Коканского изделия, по поясу и тысячу пять сот тенег для Казаков; при том Шегаул объявил, что Хан приказал нам чрез три дни отправиться в город Ташкент, в сопровождении младшего Посланника и чиновника (Бок-чобора), из коих первый [58] должен проживать с нами в Ташкенте до отправления нашего в Российские пределы, а последний только проводить до упомянутого города, присовокупив к сему, что под съезд наш будут готовы лошади.

16-го числа Генваря, мы отправились из Кокана по прежнему тракту до реки Сыр-Дарьи, где остановились ночевать. Переправясь чрез оную, и взяв прямую дорогу, чрез горы Кендырь-Тау, мы прибыли в селение Шайдам, оно расположено на ключе, при подошве горы Кендырь-Тау, не имеет ни какого укрепления и состоит из 95 домов. Жителей, исключая женский пол, считается около 300 душ, которые занимаются единственно хлебопашеством. Отсюда пошли мы гористыми местами до самой большой высоты гор, чрез которую нам должно было переходишь, и ночевали в деревеньке Мулламир, состоящей из трех домов. До сего места мы видели в двух местах постоялые домы, построенные для укрытия проезжающих от буранов. На высоту хребта поднимались мы по узкой, крутой и весьма излучистой дорожке, [59] имея по левую руку глубокую пропасть, а по правую гору с выдавшимися из покатости оной огромными камнями, грозящими падением своим раздавить предприимчивых путешественников. Дно пропасти поросло деревами, между коими протекал с большим шумом ключ; а с крутого и каменистого ее ската нависли большие каменные массы. С немалым трудом взобравшись на высоту, мы начали спускаться по чрезвычайно крутой и узкой тропинке, имеющей по обе стороны глубокие пропасти, поросшие лесом. Скаты оных также имели много нависших камней, и, по крутости своей, уподоблялись стенам. Спускаясь с горы, мы должны были идти пешком и вести за повода лошадей и верблюдов своих; но при всей осторожности сии последние не редко падали. Перейдя благополучно высоту Кендырь-Тау, мы вступили в узкую мало по малу расширяющуюся ущелину, по которой извивался светлый ручей и где росли можжевеловые деревья; по обе стороны имели мы крутые и высокие каменные горы. При выезде из ущелины, в которой находились два постоялые дома, построенные [60] также для укрытия проезжающих от бурь, остановились мы ночевать. На следующий день прибыли на ночлег в деревню Теляу-Карган. Во время сего приезда мы встретили каменную, выстроенную нынешним Ташкентским губернатором, мечеть, при которой находится караул. Деревня Теляу-Корган находится при речке Ангаре, состоит из 80 домов и не имеет укрепления. Потом имея ночлеги в деревне Кара-Китай-Карган, расположенной при речке Ангаре, и имеющей около 100 домов, и в небольшой деревне Кара-су, стоящей при речке того же имени, мы прибыли 24-го Генваря в город Ташкент. Жители всех сих деревень занимаются хлебопашеством.

Чиновник, отправленный с нами до Ташкента, сдавши нас Кушпеку, возвратился в Кокан, а мы остались до удобного времени к отправлению. Квартира наша находилась в крепости, в доме вновь выстроенном Кушпеком для сына своего; к нам был приставлен караул, при одном чиновнике. Здесь отпускалось нам, по приказанию Хана, тоже самое количество провианта [61] которое мы получали в Кокане до его приезда, и позволялось выезжать, в город но с чиновником.

Ташкент расположен при речке Саларке в лощине, образуемой не большими возвышенностями, окружен со всех сторон глинянною стеною, разрушающеюся от времяни, и содержит около 20 верст в окружности. Число жителей, кроме женского пола, простирается до 10,000 душ в этом числе около 3000 человек войска Коканцев, которые имеют в крепости дома свои, числом до 600. Всех домов в городе считается до 2000, и до 50, частию из кирпича, частию из глины выстроенных, мечетей, не худой архитектуры. Все дома делаются, как обыкновенно, из глины без крыш, и окнами на двор, а у богатых они штукатурятся алебастром снаружи и внутри. В крепости находится один только двух этажный дом, который построен из кирпича для приезда Хана. Улицы здешние тесны, кривы и ни чем не вымощены. В Ташкенте находится пять рынков с 5-ю сараями, из которых три каменные, а два глиняные; между [62] ими выстроен из глины огромный гостиный двор. В первых 5 торгуют Иноземцы, а в последних здешние жители здесь находятся две древние каменные мечети, которые уже разрушаются от времени. Мечети сия гораздо лучшей архитектуры, нежели нынешние, и покрыты плитами финиста, на которых находятся надписи, но литеры до того стерлись, что их разобрать не возможно. Судя потому, что здания сии сделаны с известью, можно отнести построение их к тем временам, когда страны сии населяемы были другими народами: ибо в Коканском владении ни когда не употребляют при постройках извести. По средине города Ташкента находится порядочной высоты гора, на которую часто жители собираются для увеселений, я также въезжал на оную для лучшего обозрения города, который, имея много фруктовых садов, представляется оттуда как бы стоящим в лесу.

Находясь в Ташкенте, я имел случай видеть казнь преступников: за смертоубийство, заговоры, измены и другие важные преступления, и даже за [63] неверность мужу подвергаются здесь виселице или другой какой-либо смертной казни, а за воровство отсекают, по кисть, руку. Впрочем бывают случаи, что на преступников, уличенных в смертоубийстве и за неверность мужу, вместо казни, налагается кун (плата), из которого одна часть поступает в казну, а другая отдается родственникам убитого или обесчещенной женщины. Следующее происшествие может служить сему доказательством: однажды поехал я к одному знакомому мне Татарину и, проезжая мимо разрушающейся мечети, увидел толпу народа, посреди которого стояла под покрывалом рыдающая женщина. Расспросив о сем находящегося со мною Чиновника, я узнал, что женщина эта обличена мужем своим в неверности, и представлена им на суд, который приговорил сбросить ее с мечети. Несчастную жертву слабостей и страстей человеческих ввели на самой верх оной, и столкнули. Сердце мое облилось кровию, при взгляде на обезображенный труп ее, и я тот час удалился от сего плачевного и вместе ужасного позорища. Любовник женщины сей [64] был приговорен к платежу в казну 200 червонцев, и, с помощию богатых родственников, заплатил сумму сию; в противном случае также бы должен был лишиться жизни. После сего мне случилось несколько раз видеть, как повешение преступников, так и отсечение рук у оных.

По окончании поста, которой продолжался от 13-го Февраля до 19-го Марта, по обыкновению Магометан, начался здесь праздник (Майран). По утру часов в 9-ть Губернатор и многие граждане отправились в главную мечеть на моление, совершаемое первенствующею духовною особою в городе, Кожою. От Самого дома Губернатора до мечети, на пространстве двух верст, были поставлены по сторонам дороги воины в 5-ши саженях — один от другого, которые во время проезда Кушпека, стреляли из ружей. После молитвы все чиновники отправились к Губернатору на обед, куда приглашен был и я с Казаками. Гости расположились на полу, устланном богатыми коврами, и были угощаемы чаем и различными плодами, а после пилавом и мелко искрошенным [65] мясом бараньим, верблюжьим и лошадиным.

Во время праздника запрещено было торговать на определенных для торга местах; но на горе, о которой я упоминал прежде, — и на возвышенностях, находящихся за городом, где были разбиты палатки, и где многочисленные зрители в продолжение целой недели, увеселялись музыкою, пляскою, борьбою, беганием и сражениями верблюдов, козлов, баранев, и кикиликов (рябчиков самцов); хозяева сих животных за победы их получали призы, иногда довольно значительные.

За два дни пред нашим отправлением, Губернатор потребовал меня к себе и спросил нужно ли мне людей для сопровождения нас до реки Чуй; но я объявил ему, что не имею в том надобности.

Намереваясь отправиться, по предписанию Хана, для возвращения подвластных Кокании Киргиз Таминской волости, которые откочевали к Дикокаменным Киргизам, Губернатор распростился со мною и пожелал благополучного возвращения в отчизну. [66]

На другой день он выступил с войском до 15 т. простирающимся, и собранным из самого Ташкента из окрестных городов и селении, войско ехало без всякого порядка: одни из воинов вооружены были саблями и ружьями, другие ружьями и пиками, некоторые же стрелами и саблями; одежда их состояла в разноцветных халатах, а на головах одни имели чалмы различного цвета, а другие не большие круглые тапочки. На девяти верблюдах утверждены были длинные и широкодульные ружья, из которых стреляют большими пулями, величиною в картечь, и кои употребляются вместо пушек. Впереди везлись четыре знамя из шелковых материй разного цвета; два из них были с золотыми бахрамами и с золотым вензелем Хана; а другие два без бахром и без вензелей. На пятидесяти верблюдах навьючены были различные товары, определенные в награду воинам, отличившимся в действии противу Киргизов.

Чрез день по выезде Кушпека т. е. 1-го Апреля, выступил я из города Ташкента с отрядом моим в пределы Российские тем же трактом. [67]

Во время шествия нашего видели мы, что поля были уже засеяны, деревья одеты листьями и цветом, луга покрыты зеленью и украшены разнородными цветами, и легкий утренний ветерок, разнося ароматические испарения их, нежил наше обоняние; а мелодические трели соловья и других птичек, и тихое журчание кристальных речек я ручейков, извивающихся по цветущим полям и златимым весенним солнцем, услаждали слух наш; идущие в различных направлениях хребты гор, или покрытых лесом, или обнаженных и с нависшими каменьями по скатам, из которых по местам бьют прохладные источники; и разбросанные деревеньки с фруктовыми садами, представляли нам собою пленительные ландшафты. Но несмотря на роскошную природу здешнюю и обилие в дарах ее, я без всякого сожаления оставил страны сии, и нетерпеливо желал скорее возвратиться в хладное отечество свое, и в это время еще более удостоверился в справедливости выражения известного поэта. [68]

Отечества и дым нам сладок и приятен.

Хлебы засеваются здесь следующие:

Калмыцкая пшеница, сарачинское пшено, просо, ячмень и джиогора, похожий на наш горох, и употребляемый только вместо фуража лошадям; арбузы и дыни сеются также на поле. Для пашни употребляют вообще быков, запрягая их в плуга, особенного против наших устройства.

15-го числа прибыли мы в деревню Чолак-Коргань и нашли тут Караван, идущий из Ташкении в Киргизские волости и в город Семиполатинск.

Ташкентцы убеждали меня идти с ними чрез урочище, лежащее на голодной степи Уанас, представляя мне, что река Чуй на прежнем моем тракте широко разлилась, а по предполагаемой ими дороге на речке сей находится готовой уже мост; но зная, что путь этот гораздо продолжительнее, я отказался от их предложения и оставя караван, пошел далее.

Переправясь чрез реку Чуй, мы увидели Киргизов, которые находились в [69] работниках в Ташкентском караване. Караван сей вышел из Ташкента в город Семиполатинск в Генваре месяце в, услышав от Киргиз, что далее по тракту его выпал большой снег, остановился зимовать при реке Чуй, в Марте месяце оный отправился в путь; но на песчаной степи, при урочище Тюсь-Булак, захватил его жестокой буран, который продолжался не малое время. От недостатка в корме, и от сильного холода. Ташкентцы потеряли много лошадей и верблюдов, так, что принужденными нашлися оставить в степи табак и другие не столь дорогие вещи. Не находя надобности в многих работниках, они оставили Киргизов сих, которые возвратясь к реке Чуй, не могли переправиться чрез оную по большому ее разлитию и, не имея ни каких припасов, питались лягушками, черепахами, и разными гадами, также ревенными корнями и листьями. Сжалясь над их положением, я накормил их мясом, дал одного барана и переправил чрез реку.

С сего места мы пошли по прежнему тракту, и, достигнув до реки Токрау, [70] при которой дошли множество аулов Алтеке-Сарымовской волости, поворотили мимо Каркаралинских гор на форпост Семиярской, куда и прибыли 24-го Маия.

Текст воспроизведен по изданию: Записка Сибирского линейного козачьего войска хорунжего Потанина, препровождавшего коканских посланников, бывших у российского двора в 1830 году // Военный журнал, № 5. 1831