Описание Киргиз-Казачьих или Киргиз-Кайсацких орд и степей.

Соч. А. Левшина 3. Ч. С. П. б. 1832.

(Статья 2-я).

В 1-м N. Ж. М. В. Д. мы сообщили различные сведения о степях, обитаемых Киргиз-Кайсаками, заимствуя важнейшее из первой части сочинения Г. Левшина. Во 2-й части оного предлагаются Исторические известия о самых Киргизах с того времени, как о них упоминается в разных хрониках и до вступления ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА на престол. Сочинитель останавливается на XIX столетии потому, что «время протекшее от начала оного, еще слишком близко к нам, и суждения наши о сем [247] периоде могли бы показаться или пристрастными, или неуместными и сомнительными». Но для лучшего перехода от прошедшего к настоящему, Г. Левшин в конце 2-й части означил хронологический порядок, в котором Ханы Средней и Меньшой Орд с начала XIX столетия следовали один за другим. В Средней Орде с 1819 года нет более Ханов, она разделена на округи и управляется по особому учреждению, под названием: «Устав о Сибирских Киргизах». Меньшая Орда, по смерти Джантюри, убитого в 1809 г. двоюродными братьями своими, более двух лет оставалась также без Хана, и хотя в 1812 г. возведен был в сие достоинство брат убитого, Ширгази, который еще жив, но он Ордою не управляет, ибо она разделилась на три округа, начальники коих независимы от Хана. Большая же Орда, исключая малой части, отдалилась от Российских пределов. Но как состояние первых двух Орд под управлением Ханов относится к прошедшему только времени, то, в дополнение к статье о Киргизских степях, нам остается сообщить читателям сведения о их [248] обитателях в нынешнее время. Они изложены в 5 части сочинения Г. Левшина, которую он назвал Этнографическими известиями о Киргизах.

Число народа Киргизского. Если определение числа народа образованного, оседлого, повинующегося постоянным властям, всегда сопряжено с большими затруднениями, то оно почти невозможно между полудикими, каковы Киргиз-Кайсаки, которые не имеют ни какого положительного устройства, беспрестанно переносят с места на место жилища свои, и которых одно слово перепись может привесть в волнение. Посему народонаселение их может быть показано только приблизительно, и то не иначе, как по вероятному числу кибиток. Все три Орды должны составлять оных около 500,000, из коих в Большой Орде заключается до 100,000, в Средней до 210,000, а в Меньшой около 190,000. Число людей, живущих в кибитке, не всегда равно; но кажется, за среднее количество можно взять 5 или 6. По такому расчету вылет, что Большая Орда содержит в себе от 500 до 600,000, Средняя до 1,360,000, Меньшая [249] около 1,100,000, а все три от 2,500,000 до 3,000,000 душ обоего пола.

Разделение Киргизов. Язык, религия, образ жизни и нравы удостоверяют в том, что некогда Киргиз-Кайсаки составляли нераздельный народ и повиновались одному общему Начальнику. Предания говорят тоже, и прибавляют, что народ сей, по смерти одного из единственных своих Ханов, был разделен его сыновьями на три части, которые, по старшинству новых повелителей, получили названия: Большой, Средней и Меньшой; что счастие и несчастие в войнах произвели неравенство в числе сих Орд, и что каждая из них, постепенно умножаясь, подразделилась на несколько поколений. Ныне они раздробляются еще на множество особых родов, отделений и частей, — но впрочем разделения сии относятся только к простому народу: высший класс ведет особую родословную, а потому все вообще Киргизы разделяют себя на два разряда: на белую и на черную кость. К белой принадлежат только Ханы и потомки их, носящие название Султанов. Ревностные Музульмане относят [250] сюда же Ходжей или потомков святых угодников Магометанского календаря. Черною костию называют не только простой народ, но старейшин и прочих Начальников, не имеющих наследственного достоинства.

Жилище Киргиза есть кибитка, или юрта, то есть со всех сторон округленная палатка, состоящая из деревянных решеток, покрытых войлоками, и имеющая вверху, над самою срединою, большое круглое отверстие, по произволу закрываемое: чрез него проникает свет и выходит дым, когда разводится в кибитке огонь. Вышина таковых юрт, совершенно сходных с Калмыцкими, простирается от 4 до 8 аршин; диаметр от 8 до 15 и более. Решетчатые стены оных привязываются волосяными веревками к вбитым в землю кольям; двери бывают деревянные резные, с разными украшениями, а иногда вместо дверей развешивается простой войлок. Внутренние бока юрты на лето покрываются занавесами, сплетенными из соломы и разноцветных ниток. Во время сильных жаров, когда нижние войлоки подымаются, завесы сии защищают от [251] солнца, и, пропуская свежий воздух, предохраняют внутренность кибитки от пыли и сора. У некоторых сильных Султанов Средней и Большой Орды, юрты бывают обтянуты красным сукном и подбиты шелковыми тканями. В противоположность сему самые бедные, вместо войлоков, покрывают жилища свои рогожами, дерном и камышом.

Кочевая жизнь. Беспрерывные перекочевки Киргиз-Кайсаков ни сколько не кажутся им тягостными, напротив они находят в них одно из первых удовольствий, и почитают себя счастливыми, что не привязаны к земле.

Летом кочевая жизнь точно может быть приятною; но зимою она ужасна. Тогда, занесенные со всех сторон снежными сугробами и дрожащие от несносного холода, Киргизы почти не выходят из кибиток и сидя беспрестанно у огня, с одной стороны страдают от жара, а с другой от холода. Между тем ветер, чрез верхнее отверстие и двери, наносит к ним охлопья снегу, а иногда, превращаясь в сильную бурю, опрокидывает войлочное жилище и всех в [252] нем укрывающихся. Случается также, что нагие дети выползают из под войлоков или овчин, которыми обыкновенно бывают накрыты, и садясь в горящую золу, обжигают себе руки или ноги.

Терпя много от морозов и зимних мятелей, Киргиз-Кайсаки с восхищением встречают весну. Большую часть летних дней они просыпают, или пьют кумыс, почти не употребляя мяса; а по ночам собираются вместе, пируют и рассказывают друг другу сказки, или слушают игру на инструментах, между ними употребительных.

Самым лучшим временем года почитается у них осень. Тут совершают они отважнейшие путешествия, тут бывают празднества; тут же по большой части производятся и баранты (Смот. страницу 261.), коим тогда способствует темнота ночей и достаточная тучность лошадей для выдержания быстрых и больших переходов.

Наружность Киргизов ясно показывает смесь происхождения Монголо-Турецкого. Лица их не так плоски и широки, как у [253] Калмыков; но узкие черные глаза, малый рот, выдавшиеся скулы, редкая, клочком на конце подбородка растущая, борода, отличают их от племен Турецких и приближают к Монгольским.

Последствия сего смешения еще явственнее в женском поле, нежели в мужеском. Женщины почти все черноволосые; мужчин же более темнорусых. У первых глаза меньше, нежели у последних; но как те, так и другие, телом крепки и дородны, роста вообще среднего, смуглы, в молодости нередко статны, но вообще вялы, не проворны и не пригожи.

Пища Киргиза всегда очень проста. Как пастух с ограниченными понятиями и нуждами, он приготовляет ее из одних произведений скотоводства, не зная даже употребления печеного хлеба, и не стесняя, без крайности, организма своего назначением часов для обеда или ужина, но утоляя голод и жажду, когда пожелает. Обыкновенные кушанья его суть: баранье, лошадиное, козлиное, иногда верблюжье мясо и изредка говядина; между напитками первое место занимает [254] кумыс. Киргизцы очень любят оный, и не имея возможности делать его зимою, так много пьют летом, что раздуваются, или пухнут, и почти не употребляют никакой другой пищи. Они справедливо находят его сытным и здоровым. Кумыс точно имеет много питательных частиц, и люди не только слабые грудью, но даже близкие к чахотке, поправляют оным свое здоровье.

Оружие Киргизов. Киргиз-Кайсаки сражаются копьями, саблями, стрелами, ружьями и чаканами, а для защиты от неприятельских ударов надевают на себя панцыри и иногда шлемы.

Ружья их без замков; с скважинами на том месте, где должна быть полка, и с приделанными к ложам деревянными сошками, или подставками, на которые опирают их, когда хотят стрелять. Фитиль, служащий вместо замка, натирается порохом, зажигается высекаемым на него огнем и наконец подносится к скважине ружейного ствола. Само собою разумеется, что из такого ружья нельзя стрелять иначе, как сойдя с лошади и что удары оного [255] должны быть метки; но сколько времени потребно для каждого выстрела? и каково обороняться Киргизам от регулярного войска?

Чакан есть топорик, насаженный на длинную рукоятку. Раны, им наносимые в голову, большею частию смертельны.

Луки и стрелы, сделанные самими Киргизами, не хороши; лучшие получают они от Башкиров, Монголов и Китайцев. Сабель совсем не умеют делать и достают их, равно как панцыри, ружья и большую часть пороха, из Хивы, Бухарии, Персии, Ташкента и Кашкара.

Понятия Киргизов о Боге и духах бесплотных. «Какой вы веры» спросил Г. Левшин однажды двух Киргизов. «Не знаем» отвечали они. Ответ сей услышите от большой части их соотечественников. И в самом деле трудно решить, что такое Киргизы: Магометане, Манихеяне, или язычники?

Все они вообще имеют понятие о Высочайшем Существе, сотворившем мир; но одни поклоняются ему по законам корана; другие смешивают учение исламизма с [256] остатками древнего идолопоклонства; третьи думают, что кроме божества благого, пекущегося о счастии людей, и называемого ими Худай, есть злой дух, или Шайтан, источник зла. Сверх того Киргизы признают существование многих других духов; верят колдунам, ворожеям. Однакоже из всех частей сего смешения различных исповеданий преимущественно пред прочими обнаруживается Магометанское. Киргизы уверены, что люди не чтущие их Пророка, суть неверные (кафир), которых можно мучить, и против которых должно употреблять оружие. Тоже думают они и о Магометанах Шиитского толка, к коему причисляются Персияне, ибо самих себя признают за Суннитов.

Изуверство в таком грубом народе конечно очень сильно. Множество гадателей и святошей, под разными именованиями и видами, странствуют по их степям, но всех замечательнее суть Баксы, или Бахчи, очень похожие на Сибирских шаманов. Одеяние их бывает иногда обыкновенное длинное, иногда же короткое, или изорванное рубище, одною наружностию своею уже действующее [257] на воображение их зрителей. Образ прорицании их то же не всегда одинаков. Бакс, которого случилось видеть Г. Левшину, вошел в кибитку самым тихим шагом, с потупленными глазами, с важным лицем, и в рубище. Взяв в руки кобыз (Кобыз похож на старинный Русский гудок и даже немного на скрыпку, но не имеет верхней деки и состоит из выдолбленного полушара с приделанною к нему вверху ручкою и с выпуском внизу, для утверждения подставки. Струны, на кобызе навязываемые, очень толсты и свиваются из конских волос. Играют на нем, сжимая его в коленах (как виолончель), коротким смычком. Тоны, издаваемые сим инструментам, отменно грубы и нечисты.), сел он на ковер, заиграл, запел и начал тихо качаться, а потом делать разные телодвижения. С возвышением голоса ускорялись и становились труднее его кривлянья: он бился, вертелся, вытягивался и сгибался как неистовый; пот лил с него градом, пена клубилась из рта. Бросив кобыз, вскочил он, затряс головою, стал кричать пронзительным голосом, и созывать духов, то маня их к себе руками, то отмахивая от себя тех, которые были ему не нужны. Наконец, выбившись из сил, с [258] лицем бледным, с глазами налившимися кровью, бросился он на ковер, испустил дикий крик, и умолк, как мертвый. По прошествии нескольких минут привстав, озирался он на все стороны, как будто не зная, где он, прочел молитву, и начал предсказывать, основываясь, как говорил, на бывшем ему тогда видении.

Бакс лечит следующим образом:

Сначала садится он против больного, играет на кобызе, поет, кричит диким голосом, беснуется и делает разные вышеописанные кривляния; потом вскакивает с места, читает бессмысленные речи, берет плеть и бьет оною страждущего, в надежде изгнать из него всех нечистых духов, производящих болезнь; наконец лижет его языком, кусает до крови зубами, плюет ему в глаза, и схватывая нож, бросается на него будто с намерением зарезать. — Таковое лечение иногда сопровождается разными другими, столь же странными обрядами, и продолжается 9 дней.

Нравы. Казалось бы, что люди, имеющие столь мало понятий об удобствах жизни, [259] должны быть равнодушны к прибыткам и небольшим потерям: но здесь находим совсем противное. Корыстолюбие Киргизов простирается до чрезвычайности. Много раз случалось Г. Левшину видеть между ними ужасные драки за раздел самых маловажных вещей. Бывшие у них в плену рассказывают, что когда случится им ограбить какой нибудь караван, то они разрывают на части последние безделицы; на пример: если попадутся им часы, то один берет себе колесо, другой винтик, третий стрелку, и так далее. Потом всякий, возвратившийся с грабежа, должен еще разделить добычу с родными и приятелями своими, после чего ему остается за все труды и все буйство самое ничтожное возмездие. Когда же он уступает какую нибудь вещь в долг или в подарок, то непременно требует за оную вдвое против истинной ее цены. Между тем неотступно выпрашивает у родных или приятелей своих все, что ему нравится.

Столь же неутомим он и во всех вообще требованиях. Нигде не нужно более терпения, как в сношениях с Киргизом, [260] особенно по делам службы. Как бы ни были нелепы его просьбы, и сколько бы раз ни была доказана ему невозможность исполнить их, он возобновляет оные при каждом удобном случае. Если же делают ему удовлетворение только с намерением избавиться от него, то успех свой приписывает он не снисхождению того, кто уступает, но слабости его, и становится в требованиях еще неумереннее. Черта сия должна быть принимаема в соображение при всех сношениях с сим народом.

Киргизы не кровожадны, но это хорошее качество происходит от того же корыстолюбия, а не от доброты сердца. Они не убивают пленных потому, что находят более выгоды в продаже их Бухарцам, Хивинцам и другим соседственным народам. Вся смелость их заключается в надежде на лошадей и на получение корысти, а под именем храбрости они разумеют хищничество и буйство. От того при первой неудаче они теряют всю бодрость духа, стремительно переходя из дерзости в робость и обращаясь в бегство. Если же [261] принуждены бывают спешиться, то совсем не могут защищаться. Сомкнутый фронт или каре регулярной и опытной пехоты должны устоять против десятерного числа Киргизов. Одна пушка может истребить их невероятное множество. Дрожа от страха при одном виде оной, они теснятся против нее, стараются один за другим спрятаться, и тем подают возможность каждому ядру вырывать целые ряды людей. Один караван, разграбленный Киргизами на пути в Бухарию, долго оборонялся от хищников поставленною на верблюда самоварною трубкою, которую приняли они за пушку, или фальконет, и от которой, когда ее на них наводили, два или три раза обращались они назад. Нет ничего ужаснее мщения Киргиз-Кайсаков и последствий оного. Сие пагубное свойство ввело между ними то опустошительное зло, которое, заняв место законного удовлетворения за обиду, породило в них всегдашнее стремление к грабежу, которое истребляет, разоряет, развращает их, и известно под именем баранты. Зло сие состоит в беспрерывных отгонах [262] друг у друга скота и возникающих из того междоусобных драках. В прежние годы баранты производились, как говорят, по приговору судей, или старейшин, и тогда только, когда виноватый решительно отказывался удовлетворить истца. Ныне же всякий обиженный, обокраденный, или недовольный, собирает шайку наездников, приезжает с нею к своему неприятелю, нападает на его жилища, и угоняет табуны, или стада его. Само собою разумеется, что сей последний, защищая свою собственность, призывает к себе на помощь соседей и старается отразить хищников. Если же он в том не успеет, то едет с товарищами в аул неприятеля, взаимно нападает на него и угоняет скот, не различая правых от виноватых. Таковое отмщение повторяется, число участвующих в одной ссоре увеличивается, стада и табуны истребляются, пламя мщения раздувается и целые тысячи народа терпят от зла, произвольно введенного и охотно поддерживаемого.

Игры и забавы Киргизов. При всяком [263] значительном празднике первое место занимают конские скачки. Расстояние от цели обыкновенно назначается в 20, 25 и 30 верст, иногда в 50 и 60; некоторые уверяют, что случается и далее. На первой половине сего пути порядочные ездоки, как и везде, сдерживают своих лошадей, и берегут их силы, а на второй уже пускают во весь дух. Если лошадь утомится, приближаясь к цели, то хозяин и родственники, или приятели его, выезжающие обыкновенно на встречу скачущим, не останавливая ее, накидывают ей на шею один или два аркана, начинают 4 или 5 плетями погонять ее, тянут за узду, кричат, шумят, и тащат ее таким образом к мете. — Выигравшие всадники получают разные призы, из коих первые бывают значительны.

Есть другого рода скачки у Киргизов, в которых мужчины спорят о ловкости и искустве в верховой езде с женским полом. Тут забавляющиеся ездоки разделяются по парно, и каждый мужчина обязан, догнав ту, которая с ним в паре, остановить ее, или по крайней мере рукою коснуться до ее [264] грудей. Как ни грубы Киргизские красавицы, однако они до сей свободы допускают только тех, которые им нравятся; от прикосновения же неприятной руки освобождаются они ловкостию, увертками, и наконец, в нужде, плетью, которой удары большею частию соразмеряют со степенью привязанности, или ненависти к преследователям своим. Таким действительным средством не мудрено женщине поставить мужчину в почтительное от себя расстояние, тем более, что ей не запрещено оставлять следы своего гнева и на лице нерасторопного человека.

Вот игра, которую видел Г. Левшин в 1802 году на празднике у одного Султана. Когда мущины и девушки сели в кружок, то один из первых взял маленькую баранью косточку в зубы, и все женщины должны были подходить к нему с тем, чтобы зубами же выдернуть ее у него прежде, нежели он закроет оную губами своими. Проворные исполняли сию обязанность довольно удачно; неповоротливая должна была целовать того, который держал косточку.

Образ управления. Народом беспокойным, [265] не оседлым, конечно нельзя управлять так деспотически, как управляются Азиатские Державы. Но между Киргизами утрачено и то устройство, которым прежде они пользовались. Хотя совершенной анархии нет между ними, но непрочность их властей, неопределительность оных, слабость, свобода переходить из под одной к другой, отсутствие законов, ненаказанность преступлений очень близки к тому понятию, которое обыкновенно разумеется под сим словом.

И по сей-то причине народ Киргиз-Кайсацкий не имеет ныне самостоятельного политического бытия. Географы обыкновенно полагают Большую Орду вообще независимою; а Среднюю и Меньшую решительно причисляют к подданным Русским. Как то, так и другое не точно и несправедливо. Только некоторые роды Большой Орды могут назваться независимыми: из остальных одна часть находится под властию Кокантского владения, другая повинуется Китаю, а третья признала над собою владычество России. Средняя и Меньшая также не все вообще под одним правлением: из оных [266] подданными Российскими называют себя только роды, кочующие в Северной части степей, за Уралом и Иртышем, и имеющие необходимую нужду в покровительстве пограничных Русских Начальников; прочие живя в отдалении, или не признают над собой никакой посторонней власти, или отдают себя под защиту других соседственных владений. Таким образом Китайцы присвоивают себе часть Средней Орды и некоторые кочующие близ их земель отделения Меньшой; другая же небольшая часть сей последней подвластна Хивинскому владельцу.

Законы Киргизов утверждаются на обычаях, издавна введенных. В них только они живут, и с ними умирают. Право возмездия, основываясь на мщении, занимает между теми и другими первое место. Отсюда проистекает главное правило: за кровь мстить кровию, за увечье таким же увечьем.

Основываясь на сем, родственники убитого имеют право лишить жизни убийцу; а отрубивший руку, ногу, ухо и проч. должен быть лишен той же части тела. Впрочем, [267] наказания могут быть смягчаемы по приговору судей, или согласию истцов, и тогда преступник наказывается только установленною за всякое преступление платою. Убийца искупает свою жизнь, платя Кун т. е. отдавая за каждого убитого мужчину 1000, а за женщину 500 баранов. Изувечивший, или отрубивший другому какой нибудь член, платит равным образом определенное число скота. Большой палец стоит 100 баранов, мизинец 20, и так далее.

Родители, за убийство детей своих, ничем не наказываются; но женщина, умертвившая от стыда младенца, незаконно прижитого, предается смерти.

Кровосмешение подлежит смертной казни; но оно заменяется наказаниями по приговору семейства, ибо преступления сего родя не передаются на рассмотрение сторонним людям.

Ежели кто примет Христианскую веру, у того родственники отнимают все его имение.

Над рабами владельцы имеют неограниченное право жизни и смерти. Жалоба раба на господина нигде не приемлется. [268]

Сына, осмелившегося злословить или бить отца или мать свою, сажают на черную корову, лицем к хвосту, с навязанным на шею старым войлоком; корову сию водят вокруг аулов и сидящего на ней бьют плетью; а дочь связывается и предается матери, для наказания по ее произволу.

Замечательно и следующее наказание, коим заменяется смертная казнь в случаях менее важных. Преступника до половины обнажают, намазывают ему лице сажею, надевают на него кусок черного войлока, велят ему держаться зубами за веревку, привязанную к хвосту лошади, и потом заставляют его бегать за нею; между тем двое других поощряют его тем же средством к бегу.

Впрочем, законы сии исполняются ныне только над теми, коих сопротивление не опасно для Султана и исполнителей его приговора. Для других же, более сильных, все законы заключаются только в произвольной и никаким правилам не подчиненной баранте.

Скотоводство. В первой статье о [269] Киргиз-Кайсаках описаны были дикие животные, населяющие их степи. Домашние животные, там же разводимые, суть: овцы, лошади, верблюды, рогатый скот и козы.

Стада овец изумляют здесь многочисленностию своею. Едва ли есть где нибудь в мире такая страна, в которой бы видно было их более. Богатейшие из Киргизов имеют оных тысяч по двадцати. Наружным видом овцы Киргизские, по словам Палласа, похожи на Индейских: носы у них горбатые, нижняя губа длиннее верхней, уши большие, повислые. Отличительнейшая же часть их есть курдюк, или широкий, жиром наполненный хвост, из которого вытапливают от 20 до 50 фунтов сала. Целая овца иногда весит от 4 до 5 пудов и дает сала до 2 пудов. Они вообще так крепки, сильны и высоки, что 10 и 12 летние дети могут ездить на них для забавы верхом. Цвет их обыкновенно темнорыжий, шерсть длинна, ростет клочками и до того груба, что на самое толстое сукно употреблена быть не может, стригут ее осенью. Принося большею частию вдруг по два ягненка, овцы [270] сии чрезвычайно быстро размножаются и переносят с удивительною крепостию непогоды, голод и жажду. Хотя зимою и бывают они тощи от недостатка корма; но за то весною очень скоро поправляются и тучнеют от соляных трав.

Выгоды, получаемые Киргизом от овцы, чрезвычайно важны: он питается мясом ее; он укрывается от холода шубою, выделанною из ее кожи; покрывает жилище свое войлоками из ее шерсти; получает от нее молоко и любимый свой крут (Крут имеет сходство с нашими сырниками и делается из кислого молока.). Овца служит ему для определения цены вещам вместо денег; и наконец, она же составляет главнейший предмет торговли его со всеми соседними народами, и едва ли не главнейшую цель их связей с ним. Короче сказать: овца Киргиза кормит, одевает и знакомя с соседами, доставляет ему все нужное и приятное. Жаль, что мы не можем определить, сколько миллионов овец имеют все Казачьи Орды. Известно только, что редкий из богачей знает число оных в своих стадах. [271]

Не смотря на разнообразие и многочисленность выгод, приносимых Киргизу овцою, он не мог бы существовать без верблюда, который при благодетельной для степей способности переносить жажду и голод, возить на себе все имущество Киргиза и даже дом его; которого шерсть употребляется на одежду; молоко и мясо в пищу; а молодые шкуры на шубы. Ноша, или вьюк его, обыкновенно разделяется на две равные части, которые, лежа на боках, соединяются на спине, и в больших путешествиях обе не превышают 16 или 18 пудов весу. На расстояниях близких навьючивают более. Один день обыкновенного верблюжьего хода, составляющего общую меру путешествий в степях, равняется расстоянию от 40 до 50 верст. Верхом на верблюдах преимущественно ездят женщины. Богачи имеют сих животных по 400, 500 и более. Особенно много разводят их в Большой Орде и вообще на песках Южной полосы, где они необходимее и где климат для них благоприятен.

Лошади Киргизские известны своею [272] крепостию, легкостию и быстротою. Доказательством сих качеств служит:

1-е Способность их по целым суткам переносить голод. 2-е Большие пространства, от 70 до 100 верст, на них проезжаемые безостановочно 3-е Общий для всего скота недостаток корма в степи зимою; и 4-е Упомянутые нами скачки на 40, 50 и более верст. Ростом лошади не велики, статьями редко красивы и шерстей бывают различных, но более светлых. В Северной части Киргизской степи они крепче и многочисленнее, нежели в Южной. Первая имеет более лугов и вообще изобильна ковылом, который составляет прекраснейший конский корм. В Южной полосе трав мало и жар делает лошадей часто бесплодными. Средняя Орда богаче лошадьми, нежели прочие. Часть Меньшой Орды, водворившаяся в Астраханской Губернии, также развела оных очень много. Есть Киргизы, которые считают в табунах своих по 8, 9 и даже 10,000 лошадей. Табуны сии большею частию разделяются на три рода. В одних держат жеребцов, в других меринов, а в третьих маток. [273]

Рогатый скот хотя и разводится некоторыми родами Средней Орды в изобилии, однако, вообще говоря, Киргизы не богаты оным, потому, что присмотр за ним во время зимы требует многих трудов; а выгоды от него незначительны. К тому же падеж часто истребляет его.

Коз держат только потому, что они служат путеводителями стадам овец. Сии последние, по привычке, или по природному свойству, не двигаются с места иначе, как когда перед ними пойдут вперед козы. Если же они тронулись, то стадо овец уже ничем остановить не льзя.

Вторая польза, доставляемая козою, есть пух ее.

Торговля. Сколь ни часты нападения, беспокойства и грабежи, производимые Киргизами в пределах смежных с ними владений, но торговля заменяет все потери, и делает соседство их очень выгодным, особенно для Китая и еще более для России. Хивинцы, Бухарцы, Ташкенцы, Коканцы, жители Северной части так называемой Малой Бухарии или Восточного Туркестана, также [274] торгуют с ними; но с меньшими против Руских и Китайцев выгодами. Причины тому следующие: 1-е Разнообразие и множество отпускаемых Россиею и Китаем Киргиз-Кайсачьим Ордам мануфактурных изделий. 2-е Необходимость для обеих Держав в сырых произведениях, получаемых от Киргизов дешевою ценою, в замен помянутых изделий, 3-е Меры, принимаемые Правительствами обоих Государств для распространения сей торговли. 4-е Многочисленность людей, на которых польза ее простирается; и наконец 5-е В отношении к России, обширность пространства, на котором торг сей производится и обогащает пограничных жителей Оренбургской и Сибирской линий.

Главные места Российской границы, куда приходят Киргизы для мены, суть следующие: Оренбург, Троицк, крепости Петропавловская, Пресногорьковская, Омская, Семипалатинская, Устькаменогорская и Уральск. Сверх того, Киргизы ведут торг во многих других крепостях и форпостах. Значительнейшая из всех сих торговых точек есть Оренбург, а время самой [275] деятельной торговли заключается между половиною Июля месяца и началом Ноября, или концом Октября. Тогда приезжает на Оренбургский меновой двор по нескольку сот и по тысячи человек в день; а в 1780 годах бывало тысячи по две.

Товары, получаемые от Киргиз-Кайсаков соседами их, во всех местах одни и те же. Они состоят почти из одних произведений скотоводства. Овцы, лошади, рогатый скот, верблюды, козы, козий пух, разного рода и разных животных шерсть; шкуры козловые, коневые, бараньи и коровьи, также шкуры волков, лисиц, карсаков, зайцев и сурков; войлоки, армянина, дахи, тулупы, рога сайгачьи, корень марионы: вот предметы, которыми Орды Кайсачьи снабжают Россию. С некоторыми изменениями в количестве и с самыми малыми исключениями, доставляют они то же и прочим торгующим с ними народам.

В замен сих естественных произведений, получают Киргизы из России разные железные, чугунные и медные вещи; напр.: котлы, таганы, приборы к седлам, [276] наперстки, иглы, ножницы, ножи, топоры, косы, замки и проч.; равным образом бархаты, сукна, парчи, шелковые ткани, позументы, платки, ленты, выбойки, тесемки, сундуки, квасцы, маленькие зеркала, холст, белилы, румяны, выделанные кожи или юфть, шкуры выдровые, муку, и другие предметы. Оканчивая сим статью о Киргиз-Кайсаках и их Ордах, мы полагаем, что читатели наши из вышесказанного полу чаш полное по возможности понятие о сем предмете, столь важном для нас Руских по многим отношениям.