-

ЛЕВШИН А. И.

ОПИСАНИЕ

КИРГИЗ-КАЗАЧЬИХ ИЛИ КИРГИЗ-КАЙСАЦКИХ ОРД И СТЕПЕЙ

Снисхождение сие, оказанное (Указ Сената от 24 октября 1756 года) в конце 1756 года, нашлось излишним, ибо тогда уже почти исчезли опаснейшие враги киргиз-казаков, зюнгары, которые при хон-тайцзиях своих Батур ⁴⁸ и Галдан Цырене не только устрашали слабые владения Средней Азии и орды казачьи, но возбуждали справедливые опасения в императорах российском и китайском.

Зюнгары черезвычайно быстро перешли от могущества к падению: в 1745 году, повинуясь Галдан Цырену.они еще могли движением своим сделать важный переворот во всей Средней Азии. При детях Галдана, не похожих на отца умственными способностями, народ сей приметным образом утратил прежний дух свой, но соседи еще не переставали его бояться. В 1756 году зюнгары уже были покорены, рассеяны и в таковом множестве истреблены, что земли их совсем почти опустели.

Причиною разрушения Зюнгарского государства были, как известно, несогласия и возникшие от оных междоусобия последних его владельцев, из которых главнейшим виновником гибели был Амурсана ⁴⁹. Поссорившись с соперником своим во власти над народом Давацием ⁵⁰, он в 1754 году признал себя подданным Китая и просил помощь против Давация войска китайского. Император Цян Лунь принял его весьма ласково и дал ему сильную армию, которой велено было идти с ним, но не для доставления ему верховного владычества над зюнгарами, а для покорения сего народа, столь часто беспокоившего правительство китайское. Желание богдохана исполнено, [230] и в 1756 году опустошенная Зюнгария присоединена к Китаю (См. выписки из китайской книги Си-юй-вын-цзян-лу, помещенные в "Путешествии в Китай" г. Тимковского. Т. 1. С. 155 и проч. и описание Чжунгарии и Восточного Туркестана, перевод с китайского о. Иакинфа).

Умный и предприимчивый султан Аблай не упустил воспользоваться ссорами владельцев зюнгарских и всячески содействовал продолжению их междоусобий, понимая совершенно, сколь необходимо для его собственного спокойствия и для внешней безопасности всех орд казачьих раздробление и обессиление древних врагов их. С сею целию не только дал он Амурсане (Амурсана, отложившись от Китая, скитался в ордах киргиз-казачьих, а потом искал спасения в России, где и умер) и Лобаче (зюнгарскому же владельцу) убежище в своем ауле, но даже ходил за них сражаться (См. донесение капитана Яковлева, который был тогда в Средней Орде и несколько времени сопутствовал Аблаю, шедшему вслед за Амурсаною и Лобачею сражаться с зюнгарами) и помогал им истреблять своих соплеменников, когда же дела приняли другой оборот, и войско китайское начало одерживать верх над зюнгарами, то Аблай присоединился к победителям. Переменив союзников, он не переменил цели своей и продолжал вместе с китайцами истреблять ненавистных соседов своих так же, как истреблял их вместе с приверженцами Амурсаны, а когда Зюнгария совсем была покорена, и войско китайское, заняв ее, приблизилось к кочевьям Аблая, тогда он вышел навстречу победителям и признал себя подданным богдохана ⁵¹.

С сего времени (1756) китайцы внесли в число своих владений земли, на которых кочевал Аблай, а ему были немедленно присланы от Цян Луня грамота на княжеское достоинство (Так пишет китаец, сочинивший упомянутую книгу Си-юй-вын-цзян-лу, из которой выписку находим в "Путешествии" г. Тимковского (Т. 1. С. 253), и которая потом переведена на русский язык о. Иакинфом) и календарь, или условия китайского вассальства ⁵².

Пока Аблай и преданные ему малосильные султаны с подвластными им казаками Средней орды опустошали Зюнгарию, Меньшая орда сражалась с единоверцами своими башкирами и нанесла им такую обиду, которая произвела в обоих народах вражду, доныне еще не совсем погасшую. Чтобы яснее описать это происшествие, надобно представить картину тогдашней Башкирии. [231]

Быв под властию России со времен царя Иоанна Васильевича Грозного, она уже не раз поднимала знамя бунта и не раз была за то наказана. Бедствия, ей нанесенные возмущением, начавшимся в 1735 году, едва прекратились в 1742. Сколь ни было тяжело положение ее в течение сих семи лет и сколь ни велико число ее жителей, тогда пострадавших или совсем погибших, однако ж, остальные недолго пробыли в покое: 18 мая 1755 года они опять взбунтовались. Пламя вспыхнуло и началось убийствами россиян во всей Башкирии не только в один день, но почти в один час. Причиною оного были рассеянные везде возмутительные письма одного муллы по имени Батырша, который, упрекая всех правоверных мусульман в повиновении христианам, заклинал каждого верующего в бога и Магомета взяться за оружие, и уверял, что обреченные на гибель в сей священной брани удостоятся вечных наград, обещанных Кораном. Таковые же письма посланы им были в Казань к татарам и в орды казачьи. Сии последние, не упуская случая, действительно тотчас начали делать набеги на русские границы под видом помощи башкирам ⁵³.

Положение Оренбургской линии сделалось тогда весьма опасным. Она была растянута более, нежели на тысячу верст, отделена от внутренних поселений русских и окружена с севера башкирами, а с юга — киргиз-казаками, большая часть так называемых крепостей и форпостов ее не имели укреплений, гарнизоны были малосильны. Словом, при малейшей неудаче все пограничные жители, исключая оренбургских, защищенных крепостию, могли погибнуть. К счастию, краем сим тогда управлял Неплюев: присутствие духа и деятельность его наблюдательного ума отвратили грозившую беду. Он немедленно соединил в нужнейших точках войска, под его начальством бывшие, тотчас потребовал подкреплений из Казани, с Дона от казаков и с Волги от калмыцкого хана, между тем вооружил против башкиров тептярей и мещеряков ⁵⁴, обещал прощение тем из возмутившихся, которые изъявят раскаяние, а за голову Батырши и его первых помощников назначил важные денежные награды. В киргиз-казачьи орды тайно послал он от имени оренбургского ахуна на татарском языке объявления, в которых сей старейшина магометанского духовенства будто бы похвалял восстание башкиров, но опасался, что они, сделавшись независимыми от России, нападут на киргиз-казаков и поработят их. [232]

Когда вспомогательные войска пришли и вступили в Башкирию, то жители ее, не имея сил противиться соединенным против них русским, калмыкам, тептярам и мещерякам, бежали с женами и детьми в числе 50000 человек за Урал. Множество из них перебито при переходе чрез реку, прочие скрылись в киргиз-казачьих ордах. Оставшиеся в жилищах своих просили пощады, но раскаяние их было нечистосердечно, и все ожидали нового возмущения. Для предупреждения оного, особенно же для воспрепятствования башкирам соединиться с киргиз-казаками, Неплюев принужден был приступить к мере весьма жестокой, но в то время и в том крае необходимой. Он отдал во власть киргиз-казаков жен и детей тех башкиров, которые бежали к ним из России. Министерство Елисаветы желало обезопасить границу средствами более сообразными с правилами человеколюбия и кротости, но должно было уступить силе обстоятельств, и Неплюев известил письмами хана, султанов и знатнейших старейшин киргиз-казачьих, что все жены и дочери скрывающихся у них башкиров отдаются им с тем, однако ж, чтобы они мужей и отцов выдали на линию или, по крайней мере, изгнали из орд казачьих. За выдачу беглецов были обещаны и другие награды.

Сластолюбивые киргизы с жадностию поспешили овладеть предоставленными им женщинами. Башкиры стали защищать свои семейства, но будучи малочисленны, не могли устоять и частию на месте лишились жизни, частию были выданы русским или сами возвратились в свои жилища с твердым и нетерпеливым намерением отмстить казачьим ордам.

Гнев и ревность немедленно вооружили в Башкирии толпы мстителей, кои просили у начальства позволения ехать за Урал. Неплюев отвечал, что государыня не позволяет переходить границу, а между тем тайным образом велел начальникам крепостей и кордонов не замечать самовольных переходов из Башкирии в степи зауральские. Пользуясь мнимою оплошностию стражи русской, толпы башкиров устремились в орды казачьи, и, нападая на них, грабили, убивали, разоряли, а жен и детей увозили.

Хан Нурали жаловался: ему отвечали из Оренбурга, что киргиз-казаки сами навлекли на себя все беды принятием в свои аулы вероломных беглецов, и что вся Башкирия стремится к таким же подвигам. Подвластные Нурали стали сражаться и отбивать нападения, а башкиры [233] беспрестанно возобновляли оные, и потому взаимное истребление обоих народов продолжалось до того времени, пока Неплюев нашел средства оное прекратить. Башкирам строжайше подтверждено не ездить за Урал, киргиз-казакам для безопасности предложено удалиться на юг от Урала, а начальникам пограничным предписано не допускать с обеих сторон переходов, для чего и стража на границе усилена.

Кровопролитие уменьшилось, но вражда между обоими народами доныне продолжается, взаимные баранты, возобновляемые от времени до времени, поддерживают ее. Такие последствия дают повод обвинять правительство русское в жестокости, но вникнем в обстоятельства того времени, взглянем на географическое положение Оренбургского края, посмотрим, какие народы живут в нем, и около него, заметим малое число войска, тогда оберегавшего границу, и мы увидим, что мера, принятая Неплюе-вым, была единственным средством к спасению всего вверенного ему края, а может быть, и большой части юго-восточной России.

Рассуждая беспристрастно, нельзя не согласиться, что Россия в то время должна была принести одну из двух жертв: или башкиров, или коренных россиян, и если она пожертвовала первыми для спасения последних, то, конечно, не заслужила тем порицания.

В отыскании и выдаче на границу нашу бежавших за Урал башкиров весьма много содействовали оренбургскому начальству как сам хан Нурали, так и братья его Эрали и Айчувак. В угодность России, они сражались не только с беглецами, но даже с киргизами, их защищавшими. Хотя усердие сие было не совсем бескорыстное, однако ж, будучи подкреплено другими знаками доброжелательства, оно принято во уважение правительством русским и в награду за оное велено начать (Указ 25 августа 1755 года. Хану дана тогда же о сем императорская грамота) производство хану жалованья, определенного еще за пять лет пред сим, и удержанного потому, что он не выдавал пленных наших. Потом также в виде милости, дозволено Нурали каждые два или три года посылать в Петербург ко двору родственников своих или знатнейших султанов и старейшин. Поездки их в столицу, с одной стороны, обещали выгоды и подарки хану и послам его, а с другой — были полезны и для правительства русского. Посланцы во время своего [234] пребывания у двора могли служить аманатами, а между тем, знакомясь с нашими нравами, обычаями и постановлениями, они могли привыкать к ним и привозить с собою в орду европейские понятия о разных вещах.

Вражда и взаимные нападения башкиров и киргиз-казаков, отвратив соединение их, спасли множество россиян от гибели, однако ж, они не доставили безопасности границе русской. Пылавшие мщением башкиры, несмотря на запрещение переходить чрез Урал, продолжали делать набеги на кочевья своих врагов и разорять их, киргизы же не переставали наказывать разорителей сих даже внутри Башкирии. Врываясь в оную чрез границу, они сражались с русскою стражею, а, возвращаясь назад, нападали на поселения русские. Происшествия сии повторялись часто. Хан и благонамеренные султаны не могли усмирить своих подвластных и, откровенно признаваясь в своем бессилии, писали, что простой народ даже подозревает их в тайной связи с оренбургским начальством для совершенного порабощения всех орд киргиз-казачьих русскому владычеству (Султан Айчувак, усердствуя России, еще в 1754 году писал к Неплюеву, что простые киргизы подозревают его, равно как и хана, в тайном против них союзе с оренбургским начальством, а потому боясь утвердить в сей мысли своих подвластных, просил, чтобы, когда станут их укорять в письмах к нему из Оренбурга, то и его самого укоряли бы вместе с ними. Об известных ворах говорил, что может только указывать их тайно, но не выдавать, предоставляя правительству русскому посылать за ними отряды войска). Вследствие сего правительство решилось увеличить власть хана Нурали и вместе с тем составить план к наказанию киргиз-казаков таким образом, чтоб они, наконец, хотя один раз почувствовали всю силу и могущество империи Российской. Уже предписано было сочинить подробную карту западной части киргизской степи, уже занимались изысканием удобнейших средств к походу за Урал и все предвещало Меньшей казачьей орде сильную грозу (См. Указ 10 июля 1756 года), но открывшаяся тогда между Россиею и Пруссиею семилетняя война остановила оную.

Между тем многочисленное народное собрание Меньшей Орды, соединившееся (1756 г.), вероятно, для рассуждений о предстоявшей опасности, не только не противилось требованиям хана и братьев его о выдаче русских пленных и беглых башкиров,но даже взялось помогать им. Особенно усердствовали России в сем случае султаны Айчувак и Эрали. [235]

В начале 1757 года наместник хана волжских калмыков Дундук-Даши известил астраханского губернатора, что все киргиз-казаки намерены перейти в турецкие владения на Кубань, и что будто бы они уже просили о том правительство оттоманское посредством нарочного посольства. Трудно было поверить сему известию, однако ж, осторожность требовала узнать, какую степень правдоподобия оно имело и на чем основано? По сведениям, из Меньшей орды полученным, чрез нарочно посланного в нее офицера (См. донесения князя Уракова 1757 года, в арх. Оренбургской пограничной комиссии), оказалось, что киргиз-казаки совсем не помышляли о Кубани, а напротив того Дундук-Даши и еще два владельца калмыкские сами присылали к хану Нурали доверенных людей с извещением о намерении крымских татар напасть на Россию и с приглашением помочь им так же, как решились помогать калмыки. Нурали не отвергнул предложения, но просил уведомить его,когда крымцы исполнят свое намерение.

Такое двуличное поведение Дундук-Даши и всегдашняя вражда подвластных ему калмыков с киргиз-казаками заставляют думать, что истинною целию его в сем случае было желание склонить Нурали к походу в Россию и, пользуясь отсутствием большой части Меньшей орды из жилищ своих, напасть на беззащитные ее аулы.

Впрочем, это только предположение. Оно не было доказано опытом, потому что ни крымские татары, ни киргиз-казаки в 1757 году не нападали на Россию и, следовательно, волжские калмыки не имели случая ни помогать первым, ни разорять последних. Поведение Средней орды в 1758 году тревожило правительство российское более, нежели слухи о соединении Нурали с ханом крымским. Одна часть сей орды, ворвавшись в границы наши, позволила себе увлечь в плен около 220 человек. татар Кузнецкого ведомства, известных под именем двоеданцев (с них в одно время брали подати и русские и зюнгары). Другая, и самая значительная часть Средней орды, хотя не делала набегов на пределы русские, но, заняв земли вытесненных зюнгаров, приблизилась к китайским владениям и казалась слишком преданною Китаю. Повелитель оной султан Аблай, хотя присягал на подданство России, но после того был под покровительством зюнгарского хон-тайдзи, Галдан Цырена и, наконец, как выше сказано, получил от богдохана грамоту на достоинство китайского [236] князя. Следовательно, уверения в покорности, которые он от времени до времени возобновлял правительству русскому, не значили ничего и полагаться на оные было бы весьма неблагоразумно, тем более, что сношения его с Китаем становились довольно часты. В 1756 году приезжал к нему китайский посол. В 1758 году был у него второй чиновник богдохана, старавшийся склонить всю Среднюю орду к торжественному вступлению в число подданных Китая.

Аблай уклонился от исполнения сего требования не по уважению к присяге, им данной России, но потому, что находил двусмысленное положение свое выгоднейшим: оно, во-первых, доставляло ему более независимости и уважения от обоих государств, во-вторых, он боялся явно отказаться от России, потому что значительная часть киргиз-казаков, ему повиновавшихся, кочевала при границах русских, в местах весьма выгодных.

Однако ж, Россия не могла довольствоваться его притворною покорностью. Сверх набегов киргизских, она тогда опасалась нашествия врага гораздо сильнейшего. Китайское войско, опустошив Зюнгарию, подступило к границе сибирской и грозило проникнуть внутрь государства.

Опасение сие скоро миновало, ибо китайцы не замедлили удалиться в свои пределы, но восстановление мира между двумя империями казалось непрочным до того времени, пока не кончились споры и переговоры их о выдаче зюнгарского владельца Амурсаны, признавшего себя подданным Китая и потом бежавшего в Россию. Смерть его прекратила все несогласия, но прежде, нежели она последовала, и спокойствие утвердилось, оренбургское начальство по воле высшего правительства уже вошло в сношения с киргиз-казачьими владельцами Средней и Меньшей орд, о вспоможении войскам русским в действиях против Китая и о нападении на западные владения оного.

Хану Нурали дана на сей случай 19 марта 1758 года от имени императрицы грамота, в которой он приглашался к содействию, потому что китайцы, наруша мир, учинили на наши сибирские границы наступление. Неизвестно, почему грамота сия осталась неотправленною, и доныне хранится в Оренбурге, но по делам того года видно, что Нурали нарочно посланному к нему с подарками и [237] словесными убеждениями чиновнику русскому объявил согласие свое идти против китайцев, и готовиться к походу.

Другой чиновник, возвратясь из Средней орды, донес, что Аблай-султан также обещается сражаться с китайцами за русских. Для подтверждения своего обещания прислал он в Россию двух посланцев, которые уверяли, будто бы он никогда не признавал себя китайским подданным, но всегда оставался верным России, с китайцами же входил в сношения и оказывал им притворную покорность только из одного страха. Сколь ни были очевидно ложны сии уверения (В то же время китайский трибунал иностранных дел в одном из листов своих российскому сенату писал, что султан Аблай торжественно вступил в подданство Китая. См. бум. в архиве Коллегии иностранных дел), но они с целию приняты за истинные, и Аблай не только похвален за постоянную преданность России, но получил в награду от императрицы дорогую саблю, и обнадежен другими милостями на будущее время.

Хану Нурали за его намерение идти сражаться с китайцами (Нурали даже изъявлял тогда готовность помогать русским в войне с Персией, хотя, впрочем, не имел никакой возможности привести свое предположение в действие) также оказаны правительством русским разные снисхождения.

Так, например, по случаю смерти его сына, бывшего в Оренбурге аманатом, ему следовало без всякого отлагательства представить другого, но он медлил, отговаривался, и начальство пограничное имело приказание не принуждать его к тому. Равным образом тогда же велено построить для него и для братьев его на казенный счет, близ Урала, сарай и загороды для зимовки их скота. Наконец, как хан, так и знатнейшие султаны получили тогда многие подарки.

Для успокоения всех киргиз-казаков с севера и для отвращения от них нападений, которые могли остановить их даже и в то время, когда бы они приготовились идти против китайцев, строжайше предписано наблюдать, чтобы башкиры не переезжали за Урал.

Некоторые неудобства в построении скотных дворов для хана и султанов, беспрестанные просьбы их о перепуске на зиму в степи астраханские и опасения, что исполнение сего требования подаст повод к разорению волжских калмыков были причинами, понудившими правительство российское в 1757 году возвратиться к мысли о построении укрепленного города при устье Эмбы. [238] Полагали, что если нельзя склонить хана и его казаков к постоянному жительству в сем городе, то, по крайней мере, они не откажутся, для сохранения стад и табунов своих, зимовать в оном, однако ж, и сие предположение, подобно вышеописанному нами, осталось доныне неисполненным.

По смерти Амурсаны и по окончании неприятной переписки о нем, происходившей между правительствами русским и китайским, приготовления России к отражению китайцев и вспомоществование, обещанное ханом Нурали и султаном Аблаем сделались излишними, но двор петербургский еще долго после того опасался, чтоб киргиз-казаки не удалились от границ России в опустошенные земли зюнгаров. Средняя орда, по связям Аблая с Китаем и по стараниям китайцев о привлечении оной в свое соседство, уже казалась очень близкою к перемене жилищ. Полагали, что если она удалится на восток, то и Меньшая орда последует ее примеру.

Переселение сие не могло вредить России в отношении к безопасности, ибо киргиз-казаки, сделавшись ее подданными, не перестали быть хищниками и продолжали разорять пограничные области ее так же, как и прежде, но удаление их принесло бы ей значительный вред в торговом отношении, а потому она непременно' желала удержать полудиких подданных своих на местах прежнего их жительства.

Первым средством к достижению таковой цели было сохранение доброго расположения к русским в султане Аблае, который ежедневно приобретал в народе своем более и более силы и скорее всех мог подвинуть оный к важному предприятию. Значительная часть Средней орды уже именовала его своим ханом. Сам он в сношениях с пограничными начальствами нашими еще называл себя султаном, но по власти своей и по достоинству китайского князя, полученному им от Цян Луня, он легко мог переменить внезапно титул свой и назваться повелителем всей Средней орды без всякого позволения или содействия России. Поступок сей был бы противен достоинству империи, ибо Средняя орда считалась в российском подданстве, но отвратить это происшествие запрещением было невозможно, наказывать же за оное вооруженною рукою было бы слишком безвыгодно. Итак, положено ласками и кротостию довести Аблая до того, чтобы он сам, именем народа, просил императрицу Елисавету наименовать его [239] ханом. В ожидании таковой просьбы назначено ему ежегодное денежное жалованье от России и послан к нему [чиновник, которому поручено искусным образом указать султану путь к ханскому достоинству и объявить, что для получения оного должен он, подражая Нурали, дать в аманаты сына своего.

Вопреки ожиданиям, Аблай принял посланца русского весьма дурно и не согласился отдать сына, к тому же получены были достоверные известия, что прежде утвержденный Россиею хан Средней орды Абульмамет еще был жив, а потому возведение нового хана отложено до времени.

В 1760 году киргиз-казаки Средней орды сделали сильное нападение на диких киргизов, или бурутов ⁵⁵, и нанесли им большой урон, потом потревожили они часть новозавоеванных областей Китая и увлекли из оных некоторых жителей в плен.Китайцы потребовали их обратно от Аблая, а для подкрепления своего требования выслали войска (См. донесение переводчика Гордеева 1760 года в архиве Оренбургской пограничной комиссии).

Появление оного произвело в Средней орде великий страх. Не только желание китайского правительства немедленно было удовлетворено, но и на русскую границу тогда же выдано значительное число башкиров, татар барабинских и пленных россиян.

Впрочем, Россия возвращением своих подданных обязана не столько страху, китайскими войсками произведенному в казаках, сколько стараниям и власти Аблая, который, хотя был подданным двух империй, однако ж, по политическим видам всегда старался отвращать набеги своих подвластных на Россию и потому граница ее, против Средней Орды лежащая, всегда была безопаснее, нежели военная линия на Урале.

Теперь обратимся к Меньшей орде, которой хан и его братья казались гораздо более преданными России, нежели Аблай. С открытия весны до половины лета она грабила пограничные селения наши. За что? За то, что волжские калмыки угнали у нее в последнюю зиму много скота, и что на Урале была стража, препятствовавшая ей идти на Волгу возвращать свою потерю. Может быть, к сей первой причине присоединялась и вторая, которая была менее важна, но могла также иметь влияние на поведение орды. Осенью минувшего 1759 года хан Нурали и братья его приезжали в Оренбург. Губернатор тамошний Давыдов, [240] заступивший место Неплюева, принял их неучтиво (что всего хуже) не сделал им никакого подарка, что оскорбило их до такой степени, что они не хотели проститься с ним и решительно отказались исполнять его требования.

От сих обеих причин дерзость Меньшей казачьей орды беспрерывно возрастала, а хан отзывался бессилием своим, и потому из Петербурга предписано (Указ Коллегии иностранных дел, 18 июля 1760 года) калмыков понудить к возвращению покраденных лошадей, а киргиз-казаков за набеги их наказать отправлением в земли их войска, которое бы отыскало виновных и взяло их имущество или, по крайней мере, захватило бы их родственников, не касаясь, однако ж, людей посторонних.

В 1761 году часть Меньшей орды опять нападала на границы России и опять была наказана вооруженною рукою. Причины возобновления неприятельских действий были те же, что и в минувшем году: калмыки не возвращали киргизских лошадей, а хану и братьям его не оказывали в Оренбурге должного внимания, хотя, впрочем, они с начала года не принимали участия в набегах. Осенью же султаны Эрали и Айчувак так были огорчены дурным с ними обращением губернатора Давыдова, что начали останавливать караваны, в Оренбург шедшие. Айчувак даже имел намерение откочевать с семиродским поколением к пределам Китая на бывшие зюнгарские земли. Для сохранения прежнего усердного расположения сих двух султанов высшее правительство, вопреки поступкам местного оренбургского начальства, назначило им обоим ежегодное жалованье.

Таковое положение дел Меньшей орды и двусмысленное, хотя, впрочем, безвредное для России поведение султана Аблая были причиною, что при восшествии на престол императора Петра III известительные о том грамоты посланы к хану и знатнейшим султанам киргизским без требования от них новой присяги. Думали, что они откажут в оной, и потому положено исполнить сей обряд тогда только, когда они сами будут в Оренбурге. Для сохранения их в подданстве и для отвращения их тем от дружественных связей с Китаем правительство русское продолжало не щадить ни стараний, ни издержек. В наставлениях, данных сибирскому и оренбургскому пограничным начальствам в начале 1762 года, предписано знатнейших киргиз-казаков всячески ласкать, щедрою [241] рукою давать им подарки и награждения, а которые пожелают, для тех строить за казенный счет близ границы скотные дворы и сараи.

К султану Аблаю велено немедленно послать инженерных офицеров, с тем, чтобы они, построив ему дом со всеми нужными принадлежностями и помещениями, обнесли оный валом в виде крепости. Для самолюбия киргиза такой знак отличия был очень важен (Дом хану Аблаю действительно построен против Петропавловской крепости, но несколько лет позже). Сими и другими подобными средствами киргизские султаны и хан удержаны были в преданности (по крайней мере наружной) России. Получив грамоты о восшествии на престол Екатерины II, Нурали, Аблай и Айчувак присягнули немедленно.

Должно, однако ж, заметить, что не только Аблай, давно сделавшийся подданным двух держав, присягая новой императрице русской, не имел намерения отказаться от связей с Китаем, но даже и хан Нурали, подражая ему, хотел в сие время войти в сношения с китайским двором; а потому, не далее как в том же 1762 году, посольство его, равно и посланцы от султана Батыра из Меньшей орды и от султана Абульфеиса, сына Абульма-мет-хана из Средней, отправились в Пекин. Все они были щедро одарены богдоханом, особенно посланцы хана Нурали (См. донесение переводчика Гордеева по возвращении его из Средней орды в 1763 году), который, возгордясь тем, сделался невнимателен к требованиям России.

Подвластные его между тем возобновили прежние нападения на волжских калмыков и потом требовали, чтобы их непременно пропустили зимовать на правый берег Урала. В требовании сем им уже не раз было отказано. Получив новый отказ, они до того озлобились, что хотели насильно вступить со стадами и табунами своими в пределы России на зиму. Такая наглость была причиною, что Екатерина решилась дать наместнику ханства калмыкского Убаше 10 мая 1763 грамоту (Грамота сия осталась в Оренбурге, где теперь и сохраняется) о наказании вооруженною рукою Меньшей киргиз-казачьей орды, если оренбургский губернатор уведомит, что хотя часть оной перешла чрез границу. То же позволение велено было дать башкирам и яикским казакам, однако никто не воспользовался оным, ибо киргизы остались в своих степях. [242]

Хитрый султан Аблай, угождая несколько лет двум властям, одна другой противоположным, был в сие время приглашаем на помощь третьей, которая менее прочих была нужна ему для безопасного существования в своей орде, но к которой влекли его заповеди Корана и собственное честолюбие.

В одно почти время с покорением Зюнгарии китайцы овладели так называемою Малою Бухариею, или Восточным Туркестаном, и простирали свои виды на завоевание других слабых магометанских владений Средней Азии. Ожидание нападения и невозможность отразить оное понудили ханов ташкентского, кокандского и других, столь же бессильных соседей их предварительно искать защиты от Китая у афганского владельца Ахмета ⁵⁶который, как сильный государь и мусульманин, должен был принять под покровительство единоверцев своих. Жители Кашгара, Яркенда и других уже покоренных китайцами городов равным образом просили его об освобождении их от владычества неверных ⁵⁷. Побуждаемый столь многими просьбами, Ахмет послал против Китая сильное войско, которое, остановясь между Ташкентом и Кокандом, вошло в переговоры с китайцами ⁵⁸. Пока происходили переписки и пересылки, усердные магометане со всех сторон присоединились к своим защитникам и всех убеждали словами и письмами поспешать к ним на подкрепление. Абульмамет, почитавшийся ханом Средней казачьей орды, также получил пригласительное письмо, но поелику он уже давно не управлял киргиз-казаками, то и переслал воззвание к Аблаю (Копия сего письма привезена тогда же (1763 года) в Оренбург посланным в Среднюю орду башкиром Теригуловым). Сей последний, конечно, приступил бы к общему союзу магометан, если бы хотя несколько менее связан был с китайцами. Предупреждая его готовность помогать своим единоверцам, двор пекинский, весьма незадолго до получения им от Абульмамета приглашения, прислал ему грамоту, позволявшую занять окрестности реки Или и, обнадежив его всегдашнею защитою, взял в аманаты к себе его тестя султана Султанамета (Донесения вышеупомянутого переводчика Гордеева), несколько старейшин и детей их ⁵⁹.

Нурали также было предложено соединиться с афганцами, и хотя он не отказался от того решительно, однако, по положению своей орды, и обстоятельствам, не мог идти с войском к границам Китая. Калмыки, с одной стороны, [243] и башкиры, с другой, не упустили бы воспользоваться отсутствием киргиз-казаков и не только разграбили бы все их имущество, но увлекли бы в плен к себе всех жен и детей их. Нурали справедливо страшился сего бедствия, ибо башкиры еще живо помнили жестокие обиды, нанесенные им Меньшею ордою в 1755 году и многие из них еще не были отмщены. Калмыки в 1762 году вытерпели новый удар от киргиз-казаков, пришедших на Волгу по льду чрез море Каспийское. В том же году бежали за Яик 200 кибиток туркменцев, долго живших с калмыками; киргизы, впустив их в свои земли, взяли всех в неволю и разделили между собою.

Сношения России с киргиз-казаками в первые годы царствования императрицы Екатерины II более, нежели когда-либо, направляемы были к двум предметам: во-первых, к заведению в обеих ордах поселений, во-вторых, к обеспечению караванной торговли.

Для первого хотели возобновить прежнее предположение о построении при устье Эмбы укрепленного города и в нем дома для хана Нурали, но так как подвластные его боялись видеть русских среди своих степей, то велено было завести вместо крепости маленький стан в виде редута для промышленников, занимающихся на Каспийском море рыбною ловлею, а дабы и сие заведение не возбудило негодования ордынцев, то положено открыть с ними в оном меновый торг, посредством которого бы снабжали их казенным хлебом за самую низкую цену. Тут же предполагалось учить их сенокошению и построить сараи для зимовки их скота, а если бы их потребовали, то и жилища им самим; равным образом повторены всем пограничным начальникам предписания о построении за Уралом и Иртышем не только зимних помещений для стад и табунов киргизских, но даже домов всем желающим селиться. Сибирскому же начальству приказано немедленно завести на речке Колчаклы целое селение и доставить оному все возможные выгоды. Словом, правительство всячески старалось возбудить в кочующих подданных своих охоту к оседлости, но они постоянно удалялись и доныне удаляются от оной, частию по сильной привычке к кочевой жизни, частию по боязни потерять дикую свободу свою, которую ценят выше всех благ.

Для обеспечения торговли надобно было искать средств новых, ибо тридцатилетний опыт доказывал, что ни ханы, ни султаны киргиз-казачьи на всем пространстве земель [244] своих не могли доставлять купеческим караванам верной и несомненной защиты. Слабость их власти и частые междоусобия, оставаясь доныне почти непреодолимыми к тому препятствиями, отнимают и доныне возможность обезопасить в полной мере караванные дороги, ведущие к нам купцов ташкентских, кокандских или их восточных соседов. Что касается до сообщений с бухарцами и хивинцами, то Россия имеет для оных другое направление, а именно Каспийское море, которое до принятия ею орд киргизских в свое подданство, служило единственным путем для торговли ее не только с Персиею, но и с Среднею Азиею. Екатерина не замедлила обратить свое внимание на сие обстоятельство,и потому, отложив надежды на пустые и тщеславные обещания киргизских владельцев, хотела сосредоточить в Астрахани все торговые сношения своих подданных с Бухариею и Хивою. Но предложение это не было исполнено, с одной стороны, потому, что азиатцы нашли его для себя не совсем выгодным, а с другой — потому, что оно грозило совершенным упадком Оренбургу и Троицку, равно как железным и медным заводам, в их окрестностях учрежденным.

Впрочем, намерения правительства русского относительно направления торговли с Среднею Азиею, не препятствовали оному всячески поддерживать меновый торг с киргиз-казаками, который сначала производился в одном Оренбурге, потом открыт в Троицке, а в 1764 году учрежден и в Семипалатинской крепости. Сия последняя назначена торгового точкою по просьбе султана Абульфейза, сына известного хана Абульмагмета и брата туркестанского хана Полата. Он управлял в Средней орде сильным найманским поколением, был независим, но кочевал на прежних зюнгарских землях, и потому искал покровительства богдохана. Не имев никогда сношений с Россиею, и не присягав ей в верности, он без всякого обмана прислал к сибирскому пограничному начальнику одного почтенного старейшину просить своим подвластным позволения торговать с русскими в Семипалатной, и желание его было немедленно удовлетворено.

В то же время султан Аблай просил правительство русское о присылке к нему 10 человек хлебопашцев, которые бы могли выучить земледелию его киргизов. Екатерина повелела сию просьбу исполнить, взяв, однако ж, от Аблая надежных аманатов, которые бы могли обеспечивать свободу посланных к нему россиян. [245]

Хан Нурали, гордившийся сношениями своими с афганским войском и с Китаем, в 1764 году писал прямо к императрице российской как о приглашении, ему сделанном всеми мусульманами Средней Азии участвовать в войне против китайцев, так и об отличном приеме, оказанном его посольству в Пекине. Оба сии обстоятельства давали ему повод тщеславиться и в мечтаниях о своей значительности требовать от России разных снисхождений и послаблений, в которых ему было неоднократно отказываемо. Возобновленные требования Нурали не были удачнее прежних. Ему посланы из России благодарность за доставление известий об афганцах и несколько подарков с вежливым, но весьма неудовлетворительным ответом. Подчиненная ему орда между тем не утихала и продолжала нападать то на волжских калмыков, то на русские пограничные поселения, не отвыкая и от внутренних беспрерывных междоусобий, которые не заслуживают подробных описаний. Таким образом провела она 1765 и 1766 годы. В следующий, 1767, русское войско наказало ее очень чувствительно, преследуя и отыскивая грабителей в самых недрах орды.

Нет сомнения, что Нурали был озлоблен наказанием, однако ж, он не долго обнаруживал свое негодование, потому что имел нужду в милостивом расположении Екатерины И. Боясь, чтобы ханское достоинство, после его смерти не перешло в чужое поколение, он просил о назначении ему при жизни наследника или наместника и о торжественном возведении российским правительством в сие новое звание старшего сына его султана Ишима ⁶⁰. Желание это было ново, но не противоречило видам России. Правда, что она могла назначить ханом Меньшей орды кого-нибудь из братьев Нурали, но поелику тогда не было причины предпочитать их всем другим султанам и поелику императрица Анна, обещав Абульхайру сохранить достоинство ханское в его потомстве, не ограничила себя никакими правилами в назначении его преемников, то желание Нурали могло быть удовлетворено. Личные достоинства султана Ишима также не препятствовали исполнению намерений его отца. Нужно было только предварительно удостовериться, не возродит ли учреждение звания ханского наместника неудовольствия в народе киргиз-казачьем и не воспротивится ли оный признанию будущего своего повелителя; равным образом нужно было знать, каково сам Ишим расположен к России, и [246] не произведет ли предполагаемое нововведение каких-нибудь вредных последствий. Все таковые сведения приказано было собрать на месте, в самой орде, и потом доставить их в Петербург. Оренбургское начальство отвечало, что, по обычаям киргизским, после смерти Нурали следует быть ханом одному из братьев его, а не из сыновей. Министерство возразило, что правило наследства в частной жизни не должно быть применяемо к преемничеству ханского достоинства, ибо оное всегда переходило от одного лица к другому не иначе, как по избранию народа. Впрочем, для избежания всяких междоусобий и ропота, положено было склонить киргиз-казаков к произвольному выбору Ишима в наместники ханства, и потом утвердить народное желание.

Пока происходила о сем предмете переписка и собирались сведения, наступил 1771 год, в котором бегство калмыков из России отвлекло от дел киргизских не только правительство русское, но и самих киргиз-казаков, как увидим ниже, а потому предположение хана Нурали о назначении султана Ишима его наместником осталось без всякого исполнения.

Он бы мог достигнуть своей цели, если бы смерть меньшего сына его в 1769 году, бывшего в Оренбурге аманатом, не огорчила и не вовлекла его в упрямство, хотя простительное для отца, но неприятное для правительства русского. Это был уже второй сын, которого лишился он в Оренбурге, и оба померли младенцами. Приписывая потерю сию недостатку присмотра, Нурали ни под каким видом не хотел давать нового заложника из своих детей, да и сам не поехал в Оренбург, куда был приглашаем несколько раз тамошним начальником для переговоров. К огорчению его присоединились ссоры, возникшие у него с братьями, зависть тем знакам внимания, которые правительство русское оказывало им, действуя чрез них на Меньшую орду успешнее, нежели чрез него, и, наконец, досада на собственное бессилие. Все сии чувствования тревожили хана, препятствовали ему поступить хладнокровно, и возбудив в нем дерзость.отклонили двор петербургский от принятой мысли, увеличить власть его над киргиз-казаками, что прежде полагали необходимым. Таким образом, Нурали довел себя до того, что ему начали оказывать гораздо менее уважения, что братьям его, невзирая на ссору их с ним, посланы были в награду за усердие сабли, а просьба его о назначении ежегодного [247] жалованья осталась без внимания. Ему даже отказано было в позволении отправить в Петербург посланцев, упорство в присылке аманата велено оставить без внимания, объяснив ему, что Россия и без залога может привести киргизов в повиновение (Указ Коллегии иностранных дел от 16 марта 1770 года).

То же и в том же году (1770) писано было и султану Аблаю, который, надеясь на получение разных выгод и преимуществ от России, сам вызвался отдать одного из сыновей своих в аманаты, а потом, когда увидел, что некоторые требования его не могут быть исполнены, отказался от собственного своего предложения под разными вымышленными причинами.

Возобновление набегов на оренбургскую границу в 1770 году навлекло было Меньшей орде новое наказание (10 января 1771 года дан был Оренбургскому губернатору Рейнсдорпу рескрипт императрицы об отправлении войска в степь киргизскую для наказания хищников и выручки пленных) от правительства русского и, если она избавилась от оного, то обязана спасением своим волжским калмыкам, которых бегство из России дало совершенно другой оборот делам ее, обратив войска русские в союзников киргиз-казаков.

Приступаем теперь к описанию сего путешествия (Почитаем долгом предуведомить наших читателей, что предлагаемое здесь описание побега тургутов из России и сражений их с киргиз-казаками почерпнуто из двух источников, весьма достоверных, а именно: 1) из журнала капитана Рычкова, посланного вместе с войском русским под начальством генерал-майора Траубенберга для преследования бежавших тургутов, и 2) из описания сего бегства китайского князя Циши, переводом коего на русский язык мы обязаны г. Липовцову (см. "Сибирский вестник" 1820 года)).

Отечество калмыков, или, говоря точнее, тургутов, которых остатки доныне кочуют на правом берегу Волги в Астраханской губернии, было в нынешних западных пределах Китайской империи. Они оставили оное потому, что терпели частые нападения от соседов своих зюнгаров, коих могущество с начала XVII столетия беспрестанно возрастало, и которые, часто нападая на них, грозили им совершенным покорением. Недостаток сил для отмщения притеснителям и страх сделаться их рабами понудили тургутов удалиться на запад.

В 1636 году пришли они в Россию, и быв приняты царем Михаилом Федоровичем ⁶¹ в число его подданных, получили для кочевания своего обширные земли по обеим сторонам Волги. [248]

По завоевании китайцами (1756 года) Зюнгарии и по истреблении большей части ее жителей, слабые остатки их из поколений дербет, хоит и хошут в числе 10000 кибиток вспомнили о живущих на Волге соплеменниках своих и, забыв древние несогласия, соединилися с ними под предводительством Шерена ⁶², одного из усерднейших сподвижников известного зюнгарского владельца Амурсаны.

Шерен и подвластные ему калмыки вышеупомянутых поколений принесли с собою из Зюнгарии чувства и желания, совсем неодинаковые с теми, которые имели тургуты, уже более 120 лет жившие в России. Первые привыкли к междоусобным войнам и сражениям; последние — к миру, нарушаемому только грабительствами киргиз-казаков.

Первые пылали мщением к китайцам, изгнавшим их из отечества, и надеялись возвратить оное силою оружия, вторые были в земле, на которой родились и в которой наслаждались тишиною. По обыкновенному порядку вещей казалось, что новые подданные русские, утомясь долгими бедствиями войны и соединясь с гораздо превосходнейшим числом старых жителей берегов Волги, должны были с радостию навсегда остаться в безопасном месте. Пространство, отделяющее Волгу от бывшей Зюнгарии, присоединение сей земли к Китаю и жестокость, с которою она была опустошена войсками богдохана, еще более удостоверяли в том, что калмыкам, в Россию пришедшим, невозможно возвратиться в прежнее отечество, но опыт показал совсем противное. Шерен и сопутствовавшие ему дербеты, хоиты и хошуты не только сами не отказались от желания опять кочевать на прежних землях, но возбудили к тому же и тургутов, родившихся в России.

Рассеяв разные слухи о неприязненных и даже варварских будто бы намерениях русского правительства против всех калмыков, Шерен вместе с беспокойными соумышленниками своими овладел умом слабого и доверчивого тургутского повелителя Убаши ⁶³, воспользовался несогласиями его с ближайшим к нему русским начальством, прельстил его надеждою переменить название подданного на достоинство независимого владельца и убедил бежать из России чрез степи киргиз-казачьи, в древнюю Зюнгарию ⁶⁴. [249]

Простой народ, испуганный ложными слухами и подстрекаемый духовенством, не изъявил сопротивления. Убаши решился и по совету с князьями и ламами (духовными) назначил для выступления в поход то время, в которое Волга покроется льдом. Распоряжение сие было необходимо потому, что, хотя сам Убаши и находился на левой стороне реки, но многие тургуты кочевали по правому берегу ее и не могли перейти к нему с имуществом своим иначе, как по льду.

Зима в 1770 году была теплая, реки южной России не замерзали, и Убаши, напрасно ожидая до января месяца присоединения к себе калмыков, на правой стороне Волги кочевавших, принужден был оставить их и отправиться в путь только с теми, которые были на одном с ним берегу. Они выступили 5 января 1771 года. Число их простиралось до 30000 кибиток (Так сказано в журнале Рычкова, но "Географический словарь Российского государства" полагает 28162 кибитки).

По приближении к Яику оренбургский губернатор дал знать хану Нурали, что калмыки идут нападать на киргиз-казаков, а потому именем высшего правительства предоставил ему право сражаться с ними и пользоваться от них всею возможною добычею, но с тем, чтобы после обратить их на прежние жилища в границы России. То же самое объявлено сибирским пограничным начальством Средней орде, чрез Аблая и других султанов. В подтверждение объявлений 27 января 1771 года дана на имя Нурали и всего народа киргизского императорская грамота об удержании бежавших тургутов.

Излишни были всякого рода побуждения и старания к исполнению таковых распоряжений. Всякий киргиз-казак почитал особенным счастием возможность исполнять оные, наследовав от отца, деда и отдаленнейших предков своих вражду ко всем поколениям калмыков, всякий спешил идти сражаться с ними и грабить их. Менее нежели в месяц вооружились все орды казачьи, и вся степь, от берегов Яика до границ Китая, наполнилась толпами воинов, с нетерпением ожидавших появления пред ними людей, которых по одному их происхождению и имени, не говоря об обидах, ими нанесенных, почитали они врагами своими.

Нурали немедленно отвечал на грамоту, что не только готов исполнить волю русского правительства, но уже выступил с подвластными своими против бегущих. В то [250] же время получены чрез Сибирскую линию известия, что и Аблай с Среднею ордою уже готов к войне. Айчувак и другие султаны писали то же. Даже Каип, бывший ханом в Хиве и по изгнании из оной подданными своими, живший в Меньшей орде, обещал соединиться с войсками русскими. С восточной части степей киргизских ожидали калмыков султан Абульфеис, сын Абульмагмет-хана, султан Большой орды Эрали и, наконец, в заключение, дикие киргизы, или буруты, превосходящие всех соседственных с ними народов жестокостию и отважностию.

Какой ужасный ряд ударов должны были вынести тургуты. Какая непрерывная цепь нападений, убийств и грабежей предстояла им на пути до берегов реки Или, куда стремились они не в виде войска, всегда готового на отражение неприятелей, но шли с женами, детьми, стадами и всем имуществом своим.

В помощь киргиз-казакам немедленно назначены были и несколько отрядов русского войска, но действия их по разным обстоятельствам не соответствовали ожиданиям правительства, а потому основательные надежды на удержание калмыков оказались тщетными, и вооружение всех орд казачьих послужило только к истреблению значительной части бежавших тургутов, но не к возвращению их в пределы России.

Первую преграду им должно было положить яицкое (уральское) казачье войско, чрез земли которого они пришли, и которому потом велено было их преследовать, но оно тогда возмутилось и решительно отказалось выйти из своих жилищ.

Другой отряд состоял из казаков оренбургских. Он выступил в степь киргизскую и соединился с ханом Нурали в первой половине февраля, но лошади сего отряда были так изнурены недостатком корма, что он отстал от хана и, наконец, должен был возвратиться в свои границы.

В замене оного назначено было регулярное войско. Тот же недостаток корма зимою в степях зауральских и потеря времени для переписок и приготовлений были причиною, что сие войско под начальством генерал-майора Траубенберга выступило за границу из Орской крепости не прежде 12 апреля. Ему велено было, соединившись с ханом Нурали, встретить калмыков на Иргизе, но он прибыл к сей реке тогда, как они были уже на Тургае. Потеряв, таким образом, возможность действовать иначе [251] как с тыла, русские вместе с войсками ханов Нурали (Нурали при сем случае весьма много говорил начальнику войск русских о своей преданности России и жаловался, что от него не потребовали пособия для войны с Пруссиею и Турциею (см.журн. Рычкова)) и Каипа (Нурали с своими киргизами присоединился к русскому войску недалеко от озер Аксакал-Барби, а Каип на Караганли-Тургае, в 754 верстах от Орской крепости) устремились в погоню за тургутами. Около гор Улу солдаты от голода и дурных вод начали страдать опухолями, а лошади приставать и во множестве падать, между тем калмыки день ото дня более и более удалялись, и невозможность остановить их делалась очевиднее. Наконец, генерал Траубенберг принужден был повторить направление свое с востока на север и возвратиться в Россию чрез Уйскую крепость как ближайшую точку границы русской.

Киргиз-казаки одни не могли удержать калмыков, да и не имели в том нужды, они достигли своей цели беспрерывными нападениями на бегущих, грабежами и увеличением многих пленных. Султан Айчувак разбил одну часть их на реке Сагиз, другая сильно пострадала на Ори от хана Нурали. Он же одержал победы близ гор Мугоджарских и на реке Ужим. Аблай несколько раз сражался и везде с успехом. В некоторых местах действовал он вместе с султаном Абульфеисом, и соединенные силы их нанесли неприятелям чрезвычайный вред, особенно числом пленных.

Эрали, Большой орды султан, также приглашал Аблая к совокупному действию против калмыков. Аблай отказал ему в помощи, но не остановил его тем в исполнении предпринятого намерения. Эрали нашел других союзников и нанес бегущим подданным Убаши чрезвычайный урон как в людях, так в скоте и имуществе разного рода. Подробности сего происшествия мы уже видели в историческом описании Большой орды.

Избавясь от киргиз-казаков, тургуты увидели себя в руках бурутов (1772) и потерпели от них поражение, далеко превосходящее все предшествовавшие оному потери их, особенно пленными. Кровожадные и хищные буруты преследовали их до самой границы китайской, или до так называемой Новой линии, которая учреждена на бывших зюнгарских землях и в которую Убаши вступил не в виде самовластного владельца, каковым мечтал быть, [252] оставляя Волгу, но в виде униженного подданного, спасающего собственную жизнь. Число приведенных им в Китай калмыков составляло менее половины того, которое вышло с ним из России. Прочие погибли на пути ⁶⁵.

В 1773 и 1774 годах юго-восточные области России были приведены в сильное волнение мятежными действиями Пугачева. Земли, к Уралу прилегающие, почти от верховья его и до устья, находились в наибольшей опасности, потому что (уральские) яицкие казаки были первыми соумышленниками ложного Петра, а башкиры первыми его союзниками. Для защиты от мятежников войска, составлявшие пограничную стражу, соединились в главнейших крепостях, и граница осталась без прикрытия. Никто не мог останавливать набегов неприятелей внешних, ибо всякий думал о спасении себя от опаснейшего врага внутреннего, а потому не без основания боялись того, что киргиз-казаки соединятся с бунтовщиками, войдут в пределы империи, разграбят и разорят все пограничные поселения. Сего не случилось, потому что казаки яицкие и башкиры, составлявшие войско Пугачева, были враги киргизов.

Впрочем, вражда их только помешала им идти вместе внутрь России, но не защитила границ наших от обыкновенных грабежей и набегов, которые Меньшая казачья орда весьма часто повторяла во время пугачевского бунта.

Из рапортов полковника Симонова, бывшего тогда комендантом в Яицком городке (нынешнем Уральске), видно, что хан Нурали вооружил довольно большую толпу своих подвластных, но не предпринимал никакого движения, ожидая близ границы решения дел. По уверениям его и даже по содействию, им оказанному в выдаче некоторых беглых бунтовщиков, полагать можно, что он намерен был держать сторону законного правительства России, но пограничное начальство, невзирая на то, опасалось, чтобы при удачном для Пугачева обороте обстоятельств хан не присоединился к ложному Петру.

Основываясь на сем обстоятельстве и в отмщение многих частных набегов, сделанных киргизами на границы русские во время бунта, оренбургское начальство по усмирении мятежников отправило в 1774 году для наказания Меньшей орды отряд войска, который успел возвратить многих пленных россиян, отбил много скота и дал почувствовать свою силу дерзким грабителям. [253]

Во внутренности Меньшей орды произошло около сего времени происшествие, заслуживающее внимания. Некоторые поколения туркменцев, кочующих около Каспийского моря, избрали султана Пиргали ⁶⁶ (второго сына Нурали) своим ханом. Новый владелец, оставив отца, немедленно перешел кочевать к подданным своим близ дороги, ведущей из Хивы в Сарайчик и Гурьев. Тут сделал он себя весьма скоро известным сбором чрезмерных пошлин с купеческих караванов.

В 1775 году киргиз-казаки не тревожили Россию. Меньшая Орда оставалась в покое потому, что живо чувствовала наказание, ею испытанное в минувшем году от войск русских. Средняя несколько времени казалась подозрительною, потому что рассеялся слух, будто Аблай, пользуясь последним возмущением башкиров, присылал нарочных для приглашения их сделаться его подданными, но по розысканиям открылось, что молва сия была ложна. В июне и октябре того же года некоторые старейшины и султаны, независимые от Аблая, прислали к начальнику сибирской линии своих посланцев с предложением подданства России. В числе оных находился сын хана Абульмаг-мета Абульфеис, просивший себе ежегодного денежного жалованья, того же просили сын и племянник Аблая. Императрица Екатерина, получив о том донесение, ответствовала рескриптом (25 мая 1776 года) на имя оренбургского губернатора как главного правителя дел киргизских, что предложения частных присяг на подданство от киргизов Средней орды основаны только на ожидании подарков от двора, что они совершенно излишни, ибо вся орда принята в число подданных русских еще императрицею Анною, что удовлетворение таковых просьб возбудит множество новых требований, и что назначение ежегодных и постоянных денежных выдач для правительства делается обязанностию. Киргизов же приучает почитать снисхождение необходимостию, а потому гораздо лучше и действительнее ласкать их неопределенными подарками. Мысли сии показывают глубокое познание народа киргизского и представляют зрелый плод 46-летней опытности (с 1730 до 1776 года).

Приезжавший в Россию в том же 1775 году бухарский посланник Ирназар Максютов, производя переговоры о средствах обезопасить караванную торговлю русских с бухарцами, возобновил мысль о построении города в киргизской степи при устье Эмбы. Правительство русское [254] изъявило готовность исполнить (Вследствие указа о сем предмете, данного 17 декабря 1775 года, окрестности Эмбы и рек, в нее впадающих, сняты на карту геодезистом Васильевым) оную, однако ж, мысль эта, подобно первым предположениям по сему же предмету, не осуществилась.

Из донесений императрице Екатерине оренбургского губернатора Рейнсдорпа в марте и апреле месяцах 1776 года, видно, что Меньшая орда опять начала тогда неприятельские действия против России, и что, хотя после удара, нанесенного ей войском русским в конце 1774 года, пограничному начальству запрещено было посылать вооруженные отряды за Урал, однако ж, сам хан Нурали просил о том, отзываясь недостатком власти для усмирения буйных киргизов своих.

Напротив того, султан Аблай в то же самое время становился день ото-дня сильнее. Превосходя всех современных владельцев киргизских летами, хитростию и опытностию, известный умом, сильный числом подвластного ему народа и славный в ордах сношениями своими с императрицею российскою и китайским (Некоторые киргизы, приезжавшие на границу нашу, уверяли, что говорил по-китайски) богдоханом, Аблай соединял в себе все права на сан повелителя Средней орды. Уверенный в своих достоинствах, он искусно привлекал к себе приверженцев важностию своею и осторожным поведением, грозил врагам (Известнейший из них был сын Барака султан Дайр, который жаловался оренбургскому губернатору, что Аблай несправедливо присваивает себе ханское достоинство) своею силою и признавал себя, смотря по нужде, то подданным русским, то китайским, а на самом деле был властитель совершенно независимый. Это сделалось особенно приметным после 1771 года, когда он стал менее заботиться о сохранении наружной покорности своей России, менее лицемерить и начал явно называться ханом.

Правительство русское вопросило его, почему принял он сей титул. Аблай смело отвечал, что приобрел оный победами над тургутами и по смерти Абульмагмета, избранием не только от всех орд киргиз-казачьих, но и от туркестанцев и ташкентцев, прибавляя, что подобно независимым предкам своим и предшественникам, в достоинстве казачьего хана, намерен жить в Туркестане при гробе Хаджи-Ахмета (Хаджи-Ахмет, похороненный в Туркестане, почитается киргиз-казаками одним из первых святых) ⁶⁷. Уже поздно было тогда напоминать [255] Аблаю об обязанностях верноподданного. Надобно было искать средств, по крайней мере, поддержать в ордах киргизских мнение, что нельзя сделаться ханом оных без посредства России, а потому императрица приказала отправить к Аблаю чиновника, который бы частным образом склонил его просить утверждения от правительства российского в новом своем достоинстве. На предложение сие он согласился и объявил, что пошлет в Петербург сына своего султана Тугума. 25 ноября 1777 года велено ему официально объявить о соизволении императрицы на принятие его прошения, если он пришлет оное на письме, а не на словах. В противном же случае сына его обратить с границы в орду.

Аблай не обнаружил ни малейшего сопротивления в присылке письменного прошения, а потому султан Тугум, привезший оное в Петербург, был принят весьма милостиво, и 22 октября 1778 года отец его императорскою грамотою утвержен ханом Средней орды. Грамота сия и с нею соболья шуба, сабля, шапка и проч. присланы были в Оренбург. Для получения оных и принятия присяги Аблай приглашаем был в Оренбург, Троицк, или хотя на Сибирскую линию, но когда он отказался приехать, то правительство русское соглашалось даже на то, чтобы он присягнул у себя в орде в присутствии русского чиновника, который бы тогда вручил ему знаки ханского достоинства. Аблай и на сем условии не согласился дать новой присяги в верности. Он полагал, что требования от него наружных знаков покорности имели целию сделать его сомнительным в глазах китайцев, которым он тогда оказывал преимущественную преданность, а потому все сделанные ему со стороны России предложения были безуспешны и предназначенная ему грамота, равно как и прочие знаки ханского достоинства остались в Петропавловской крепости, против которой жил он в построенном ему от правительства русского доме.

Непокорность Аблая сделалась еще очевиднее, когда он, получив отказ в присылке к нему русского войска для войны с дикими киргизами, решительно отказался выдавать из своей орды как пленных россиян, так и туркмен-цев, которые были увлечены из Астраханской губернии калмыками и остались у киргиз-казаков. Справедливо раздраженное дерзостью Аблая правительство русское прекратило ему выдачу жалованья, и потом искало средств унизить его власть поддержанием и усилением кого-нибудь [256] из султанов, находившихся с ним во вражде. Некоторые меры к тому уже были приняты, даже думали взять его в плен и отправить внутрь России, но он в то самое время, собрав войско, отправился на бурутов, нанес им сильное поражение, взял с них аманатов и остался кочевать близ Туркестана.

Живя тут, построил он сыну своему султану Адилю по просьбе повиновавшихся ему киргиз-казаков Большой орды при речке Талаш дом, обнес оный валом, основал около него селение из каракалпаков, привыкших к хлебопашеству. Плененных им во множестве бурутов отослал он в северную часть Средней орды, где они и дети их доныне живут, составляя род, известный под именем джаны, или яны-киргиз, то есть новые киргизы.

В 1781 году Аблай возвращался к границам России, но в дороге, на 70 году от рождения умер и похоронен в Туркестане. По получении известия о том в Пекине, китайское правительство прислало в орду почетного чиновника, который, отыскав семейство умершего хана, совершил в присутствии оного торжественное поминовение по усопшему. Таким образом кончились сношения Аблая с Россиею. Хотя непокорность сего владельца в последние годы его жизни была совершенно явная, однако ж, она не имела никаких важных последствий. Меньшая орда, которой хан казался и (как из поступков его заключать можно) действительно был предан в сие время правительству русскому, несравненно более беспокоила пограничных жителей наших, продолжая обычные ей набеги и грабежи. В 1775 году, как сказано выше, императрица Екатерина запретила посылать войска за Урал для наказания киргизов, и хотя не только оренбургское начальство, но и сам хан вновь предложили ту же меру в 1776 году, однако ж оная не была принята, ибо высшее правительство непременно желало заменить строгость снисходительностию. Недолго продолжалась сия система, столь благоприятная для киргиз-казаков: они хищничеством своим скоро заставили переменить ее. Сам Нурали в другой раз сознался в необходимости наказывать виновных, а потому, 4 октября 1779 г. Екатерина рескриптом на имя оренбургского губернатора разрешила не только преследовать воров войсками, но и по-прежнему захватывать в случае нужды их родственников и даже соседей, дабы семейства людей, таким образом взятых, старались о выдаче виновных или, по крайней мере, о возвращении плененных ими россиян. [257]

Южная часть Средней орды по смерти Аблая, как говорит предание, потерпела весьма сильный урон от киргиз-казаков Большой орды, которые напали на нее и отогнали значительное число разного скота. Ограбленные не остались в покое и отомстили своим неприятелям. Северная часть Средней орды не участвовала в сей ба-ранте. По смерти Аблая избрала она себе в ханы сына его, султана Вали ⁶⁸, который, дорожа покровительством России, не хотел с нею ссориться, а потому просил себе утверждения в новом достоинстве своем. Просьба его исполнена, и он в 1782 году генерал-поручиком Якоби ⁶⁹ в крепости Св. Петра торжественно провозглашен ханом Средней орды.

Избрание Вали киргиз-казаками, повиновавшимися Аблаю, и утверждение его в новом достоинстве не помешало, однако ж, появлению в той же Средней орде другого хана, избранного поколением найманским и утвержденного китайским богдоханом.

Комментарии

48. Речь идет об Эрдени Батуре-хунтайджи (см. коммент. 38, гл. 3). О внешней политике Галдан Цэрена см.: Чимитдоржиев Ш. Б. Взаимоотношения Монголии и Средней Азии в XVII-XVIII вв. М., 1979; Он же. Россия и Монголия. М., 1987; Гуревич Б. П. Международные отношения в Центральной Азии и др.

49. Амурсана. См. коммент. 17, гл. 4.

50. Даваци. Последний правитель Джунгарского ханства (1753-1755), влиятельный ойратский князь, прямой потомок Батура-хунтайджи (см. коммент. 48 этой гл. ). Его родовое владение находилось в Тарбагатае. С помощью Амурсаны в начале 1753 г. убил Ламу-Доржи и затем низложил и убил другого ойратского ставленника — Немеху-Жиргала. Подавив сопротивление своих противников, Даваци стал в 1753 г. ханом ойратов. Скончался в плену в Пекине в 1756 г. (см. Также коммент. 16, гл. 4).

51. Мнение А. И. Левшина о мотивах, побудивших Аблая оказать поддержку мятежным ойратским князьям Даваци и Амурсане в борьбе за джунгарский престол, отражает только одну сторону этого сложного вопроса. В ходе изучения многочисленных источников по истории казахско-ойратских отношений советские историки пришли к выводу о том, что Аблай в своей внешней политике в сер. 50-х гг. XVIII в. исходил преимущественно из широких общенародных интересов казахов, совпадавших во многом в этот период со стратегическими интересами Российской империи. С точки зрения внешней безопасности казахских жузов Аблаю представлялось наиболее целесообразным существование на границах Казахстана союзного ойратского государства, на престоле которого находился бы правитель, зависимый от казахского владельца, нежели могущественная империя манчжуров. Кроме того, определенную роль в тактике Аблая и его сторонников играли территориальные интересы казахской знати, побуждавшие ее бороться за возвращение своих земель в Семиречье и Юго-Восточном Казахстане, а также надеяться на приобретение ойратских кочевий в Северной Джунгарии (см.: Сулейменов Р. Б., Моисеев В. А., Койгелдиев М. К. К вопросу об оценке исторической роли Аблая // Вестник АН КазССР. 1988. № 2. С. 30-31; Хафизова К. Ш. Казахско-китайские отношения в XVIII-XIX вв. С. 17-28).

52. Изложение текста грамоты китайского императора Цянь Луна (см. коммент. 22, разд. 1. Ч. I) к Аблаю в русском переводе дано в работах дореволюционных востоковедов (см.: Вельяминов-Зернов В. В. Исторические известия о киргиз-кайсаках и сношениях России со Средней Азией со времени кончины Абулхаир-хана (1748-1756 гг.). Уфа, 1855. Т. 2. С. 109; Валиханов Ч. Ч. Собр. соч.: в 5 т. Т. 3. Алма-Ата, 1985. С. 303-304).

53. Речь идет о башкирском восстании 1755 г., направленном против царской администрации и местной знати. Оно было вызвано усилением социального гнета, земельными притязаниями царизма и насильственной христианизацией башкирского населения, проводимой царскими властями. Определенную роль в подготовке восстановления сыграло воззвание муллы Абдуллы Алеева, по прозванию Батырша, который призывал башкир, татар, казахов и узбеков к священной войне против "неверных" — русских. Однако Батырша не руководил восстанием, и все движение проходило фактически не под его лозунгами. Восстание носило стихийный и неорганизованный характер, чему способствовали противоречия в стане борющихся сил. Это обстоятельство явилось одной из основных причин его поражения (см.: Очерки по истории Башкирской АССР. Т. 1. ч. 1. Уфа, 1956).

54. Тептяри. Феодально зависимые от казны и башкирских общин безземельные местные и пришлые крестьяне; мещеряки (прав, мишари). Этнографическая группа тюркоязычных народов, преимущественно татар, выходцев из Симбирской и Казанской губерний, поселившихся в районе нижней Волги. Они вели оседлый образ жизни и занимались земледелием. В 1798 г. образовали подобно башкирам 5 кантонов.

55. Имеются в виду киргизы.

56. Ахмад (Ахмет) — шах Дуррани (1747-1773). Основатель династии Дуррани в Афганистане (см.: Ганковский Ю. В. Империя Дуррани. М., 1958).

57. Речь идет о попытках создания в начале 60-х гг. XVIII в. военной коалиции мусульманских правителей и народов Центральной Азии против экспансии Цинов. Более подробно обстоятельства этой несостоявшейся военно-политической акции были выяснены советскими историками сравнительно недавно, благодаря введению в научный оборот многих ранее неизвестных источников (см.: Международные отношения в Центральной Азии (XVII-XVIII вв.): Документы и материалы. Т. 2. М., 1989. Док. № 215, 219, 220, 221, 222-224, 227; Гуревич Б. П. Международные отношения в Центральной Азии. С. 187-198; Кузнецов В. С. Империя Цин и мусульманский мир // Центральная Азия и соседние территории в средние века. Новосибирск, 1990. С. 106-115).

58. Посольство Ахмад-шаха прибыло в Пекин в начале 1753 г. Дипломатическая миссия имела ознакомительный характер, но, несмотря на это, факт ее отправления в Пекин с протестом против завоевательной политики Цинской империи в северо-западной части Центральной Азии получил широкий общественный резонанс и одобрение в Казахстане и Средней Азии.

59. Это утверждение А. И. Левшина требует к себе весьма осторожного и критического отношения. В исследованиях советских историков убедительно показано, что цинские власти, несмотря на многочисленные заверения казахских правителей в своем расположении, упорно стремились удержать под своим контролем кочевья в Семиречье и в Северной Джунгарии и оттеснить казахов от границ Синьцзяна. Все попытки казахов решить вопрос о судьбе своих бывших кочевий на этих территориях путем дипломатических переговоров успеха не имели, ибо маньчжуро-китайские войска оставались непреклонными. Это порождало довольно частые столкновения на границах Джунгарии с Казахстаном. Однако решительная борьба казахов за возвращение своих исконных кочевий в пограничных районах Семиречья вынудила маньчжуро-китайские власти в 1767 г. согласиться на то, чтобы в зимнее время они пребывали в Тарбагатае и в некоторых других местах при условии выплаты налога — с каждой сотни голов одну (см.: Гуревич Б. П. Международные отношения в Центральной Азии. С. 178-184).

60. Есим (Ишим). Казахский хан (1795-1797), старший сын Нуралы-хана (см. коммент. 23, гл. 5). Был назначен ханом в 1795 г. после смерти Ералы (см. коммент. 2, гл. 4. Ч. II.). и в результате этого самим ходом событий был поставлен во главе султанской партии в период наибольшего обострения междоусобных столкновений в Младшем жузе. Был убит Срымом. (см. коммент. 71, этой гл. ) в 1797 г.

61. Михаил Федорович Романов (1596-1645). Русский царь, родоначальник династии Романовых.

62. Шэрен (Шерен). Джунгарский нойон, бежавший со своими подданными через Казахстан и Сибирь к волжским калмыкам в 1757 г.

63. Убаши. См. коммент. 23, гл. 4.

64. Вопрос о причинах откочевки калмыков является намного сложней, чем это представлял себе А. И. Левшин. До недавнего времени мнения многих исследований существенно расходились по этому вопросу. Одни из них считали, что откочевка 1771 г. была проявлением необузданного произвола и разгула кочевников (см.: Костенков К. Исторические и статистические сведения о калмыках. Спб., 1870. С. 10). Другие исследователи, как, например, А. С. Пушкин, объясняли уход калмыков непосильным гнетом со стороны царских властей (см.: Пушкин А. С. Собр. соч. в десяти томах. Т. 7. М., С. 88; Шейман Л. А. Пушкин и киргизы. Фрунзе, 1963, гл. 1).

В настоящее время наиболее признанной в науке является точка зрения, согласно которой откочевка калмыков в 1771 г. явилась следствием кризиса, который нарастал в Калмыцком ханстве с начала второй четверти XVIII в. под влиянием вольной и правительственной колонизации калмыцких степей со стороны земледельческого населения России. Эта колонизация вступала в противоречие в первую очередь с интересами крупного скотоводческого хозяйства калмыцкой знати. Поэтому инициатива откочевки целиком и полностью исходила от узкой группы крупнейших и наиболее богатых калмыцких ханов, зайсангов и тайшей (см.: Очерки истории Калмыцкой АССР. С. 212-221; Чимитдоржиев Ш. Б. О перекочевках ойратов (калмыков) в XVII-XVIII вв. "Торгоутский побег" 1771 г. // Исследования по истории и культуре Монголии. Новосибирск, 1989. С. 50-67).

65. О судьбе волжских калмыков в Синьцзяне см.: Санчиров В. П. Приволжские калмыки в составе Цинской империи в конце XVIII в. // Общественный строй и социально-политическое развитие дореволюционной Калмыкии. Элиста. 1983; Чернышев А. И. Общественное и государственное развитие ойратов в XVIII в. М., 1990.

66. Пирали. Казахский султан, сын Нуралы-хана (см. коммент. 23, гл. 5), с 1770 г. — хан мангышлакских туркмен, бий шомекеевского рода.

67. Имеется в виду мавзолей известного суфийского проповедника Средней Азии Ходжи Ахмада Ясави, расположенный в г. Туркестане (см.: Массон М. Е. Мавзолей ходжи Ахмеда Ясави. Ташкент, 1930).

68. Вали. Последний хан Среднего жуза (1781-1821), старший сын хана Аблая (см. коммент. 24, гл. 4), дед известного казахского ученого и просветителя Ч. Ч. Валиханова. В годы его правления значительно усилились центробежные тенденции в Среднем жузе, возросло количество междоусобиц.

69. Иван Варфоломеевич Якоби. Генерал-поручик, в 1781 г. — сибирский и уфимский губернатор, губернатор Уфимского наместничества (1782), исправляющий должность губернатора Колыванского наместничества (1783), генерал-губернатор Иркутского и Колыванского наместничеств (1784-1788). (см. Быконя Г. Ф. Русское неподатное население Восточной Сибири в XVIII — начале XIX в. Красноярск, 1985. С. 202-207).

Текст воспроизведен по изданию: Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких гор и степей. Алматы. Санат. 1996