СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПОХОД В ХИВУ В 1839 ГОДУ ОТРЯДА РУССКИХ ВОЙСК, ПОД НАЧАЛЬСТВОМ ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТА ПЕРОВСКОГО.

Краткий исторический очерк событий в средней Азии и постепенного знакомства европейцев с нею.

Первые известия о непосредственных сношениях европейцев с внутреннею Азиею после Р. Х. начинаются с IX века ( о средней Азии оставили известия и древнее этого времени писатели греческие, римские, арабские и китайские, но, по недоступности таких сочинений, а равно и по нежеланию слишком распространять этот отдел нашего труда ограничимся указанием только на существующий на русском языке «Исторический очерк событий в средней Азии» с древнейших времен до IX века по Р. Х., составленный по китайским источникам монахом Иакинфом в 1851 г.), именно, когда король англо-саксонский Альфред Великий отправил епископа шернбургского для посещения християнских общин Индии, путем, указанным арабским писателем того же века Абул-Касимом, т. е. через землю хазаров, Каспийское море и Бальх ¹.

Подробного письменного известия об этом путешествии не осталось, и затем только спустя 400 лет находим другой пример поездки подобного рода в средне-азиятские страны, а [4] именно, когда равнин из Туделлы (небольшого городка в Наварре) Вениамин предпринял объехать во всем свете синагоги: он доходил до северо-западных пределов Персии ².

Естественно поэтому, что европейцы имели самые ошибочные понятия о средне-азиятских землях. И действительно: на у целейших экземплярах планисфер XI, XII и XIII веков, например, р. Танаис (Дон) показана текущею с баснословных гор Рифейских, а Каспийское море представлено заливом Северного океана, и т. д.

Но с XIII века начинаются частые сношения европейцев с западною частию средней Азии, и притом уже вследствие причин политических и выгод торговых.

В 1204 году крестоносцы (4-го крестового похода) изгнали греческую династию из Царяграда, а венециянцы, содействовавшие им флотом своим, распространили колонии свои по берегу Черного моря и оттуда завели торговые сношения с отдаленным востоком. Венециянцы господствовали на Черном море около полувека, и к этому-то времени относятся знаменитые путешествия по средней Азии братьев Паоло и других лиц.

В 1260 году греческая династия была восстановлена при помощи генусзцев, которым одним и предоставлено было право торговли на Черном море, где они господствовали около 200 лет.

Одновременно с этим движением европейцев на восток, оттуда началось движение на запад, вследствие завоеваний (с 1204 по 1250 год) чингисханидов, покоривших почти всю Азию и часть Европы. Естественно, что такое столкновение повело к частым торговым и политическим сношениям с среднею Азиею.

И, действительно, осталось много памятников о путешественниках в средне-азиятские страны в XIII, XIV, XV и начале XVI столетий ³. [5]

Конечно, вместе с тем и познания о средней Азии в то же время улучшались; на планисфере Марино-Сануто 1375 года (во Флорентийской и каталонской библиотеках) Каспий показан уже в виде озера, а Аральское море хотя и неправильно (окруженное горами), но изображено уже к востоку от Каспия, и т. п.

Но с конца XV века сношения с среднею Азиею снова прекращаются на долгое время. Причиною тому было, во первых, разорение турками Кафы и других генуэзских колоний по берегам Черного моря, на 300 лет прекратившее доступ туда европейцам с запада ⁴; во вторых, открытие торгового пути в Индию обратило торговлю на выгоднейший морской путь, и наконец изгнание чингисханидов и тимуридов из Мавр-Эльнагора и Харезма узбеками подчинило большую часть центральной Азии своеволию мелких и диких деспотов, окруженных кочевыми ордами, и тем пресекло поводы и возможность ко всяким политическим и торговым сношениям с этими странами. А потому в течение около ста лет не было предпринято европейцами ни одного путешествия в означенные страны. В последней же половине XVI века, с падением царств Казанского и Астраханского и с началом распространения господства русских в Сибири, Россия, сблизившись с среднею Азиею, неминуемо должна была войдти и в торговые сношения с нею, чрез новых подданных своих, а вместе с тем приобрести и обстоятельные о ней сведения.

Доказательством тому может служить книга «Большой Чертеж» ⁵, где находим много верных географических данных о морях Каспийском и Аральском и замечательной точности указания протяжения между ними, а также статьи о реках Оби и Нике. И в то время, как русские, по географическому положению своему, должны были с конца XVI века [6] находиться в непрерывных торговых сношениях с средне-азиятцами, западно-европейцы проникали к ним, побуждаемые надеждою открыть новые пути в Индию, из зависти к португальцам и испанцам, овладевшим морским путем туда и торговлею.

Так уже в 1520 году генуэзец Павел Центурионе приезжал в Москву для разведывания торгового пути по Каспию и Оксусу в Индию. Та же цель привела в Москву в 1537 году венецианца Марко Фоскарини. Наконец то же намерение высказано в сочинении (Rellazione dell’imperio di Moscovio) неизвестного итальянца, бывшего в Москве в 1553 году и уверяющего, что об этом же хлопотал и Иоанн IV Грозный ⁶.

В конце же XVI века, с одной стороны образовалась в Англии компания для открытия пути в Индию вдоль северо-восточных берегов Азии, основанная Иоанном Каботом и сыном его Себастианом, отправившая несколько экспедиций. С другой стороны образовалось с тою же целью торговое товарищество в Голландии, откуда отправлены были два судна в 1595 году, под начальством Корнелия Ная, с участием в деле штатгальтера Морица Нассауского и генеральных штатов.

Северный морской путь в Индию не был открыт, и тогда обращено было внимание на путь чрез среднюю Азию, особенно с тех пор, как Ричард Чанслор в 1553 году, пробираясь Северным океаном тоже в Индию, попал в Архангельск, а оттуда в Москву, где узнал от одного персиянина, что в Персии шелку больше, чем в России пеньки и льну. С того времени компания Кабота устремила все усилия на открытие торгового пути, через Каспийское море, в Туран и Персию. Пример Англии подействовал на Австрию и Голштинию ⁷. К тому же присоединилась и цель политическая: успехи тогдашнего шаха персидского Абасса Великого противу турок возбуждали в европейцах надежду употребить Персию для ослабления турецкого владычества, делавшегося опасным в Европе, отвлекая внимание их в Азию. [7]

Наконец распространение восточного языкознания в Европе и сношения с Индией) побуждали также к поездке на восток.

Следствием всего этого было, что в конце XVI и в XVII веках является снова многочисленный ряд европейских путешественников в среднюю Азию ⁸.

В XVIII и XIX веках европейцы еще чаще начали проникать в центральную Азию не только с запада, но и с северо-востока и юго-востока. Притом к целям торговым присоединяются и цели чисто-политические и ученые, почему знакомство с среднею Азиею расширяется. Поводом к исследованию восточной части средней Азии послужили перевороты в Китае в конце XVIII века.

Ничтожное еще в 1586 г., племя манджуров начало с 1610 г. свои вторжения в Китай, а в 1644 году, пособив китайцам низвергнуть самозванца, провозгласило в Пекине Шунчи (малолетнего племянника последнего хана манджурского) китайским императором. По смерти Шунчи в 1662 году вступил на престол сын его, Канги, или Канхи, 62-летнее царствование которого упрочило манджурскую династию Минга в Китае, и вместе с тем открылось начало китайскому влиянию (не прекращавшемуся и доныне) на восточную часть средней Азии, куда китайцы начали в новейшие времена вновь проникать с половины XVII века ⁹.

Воспользовавшись переворотами в Китае и утверждением манджурской династии, иезуиты успели утвердиться в Китае и значительно распространить там свое влияние и християнское учение, так что, например, иезуиту Адаму Шалю поручено было даже составление императорского календаря, а император [8] Шунчи назначил его председателем пекинской астрономической палаты. При императоре Канги председателем астрономической палаты был другой монах, Фербист, у которого император сам брал уроки в математике.

По проекту Кольбера, приведенному впоследствии в исполнение Лувуа, парижская академия отправила в 1685 г. монаха Буве и пять других иезуитов (Фонтанай, Тишар, Жербиллион, Леконт и Визделу) в Китай для математико-географических исследований. Из них Жербиллион и Гуве оставлены были императором при себе. Они также давали уроки математики императору и получили дозволение устроить церковь в самом дворце. Из них Жербиллион в 1688-89 гг. неоднократно посылаем был в Монголию и Нерчинск, по делам разграничения с русскими ¹⁰.

Геодезические труды иезуитов в XVII и XVIII веках обхватили все пределы империи Китайской, а вместе с тем их ученые исследования коснулись и земель восточной части средней Азии, чему, конечно, много способствовали неоднократные походы китайцев в те отдаленные страны, по поводу возникших в Монголии волнений в царствование Канги и при преемнике его Юнг-Чинге, вследствие распространившегося там сильного мятежа осетов, или джунгаров, стремившихся возобновить времена чингисханидов и покорить Китай, а потом турутов (тоже монгольского племени), желавших образовать [9] независимое владение. Война эта продолжалась и при преемниках Юнг-Чинга, до совершенного истребления джунгаров и бегства калмыков за Урал, в пределы России (в 1703 г., под начальством известного хана Аюки) ¹¹. [10]

В то же самое время, как с китайцами европейцы проникали в центральную Азию с востока, англичане утверждаются в Индостане, и их искусные агенты знакомятся с странами средней Азии, в юго-восточном направлении, а русские со времен Петра Великого проникают туда же с севера и запада.

Петра Великого, как известно, также занимала мысль открыть торговые сношения с Индиею. С этою целью и для исследования путей в 169А году был отправлен в Индию Семен Маленький; но он умер в Шемахе. Затем войны с шведами и турками отвлекли внимание Петра в Европу; однако ж, в 1703 году, он принял в подданство хана хивинского, теснимого бухарцами, а впоследствии, с 1714-1717 г., старался прочно утвердиться по берегам Каспийского моря и в Туркестане. С этою целью предприняты были значительные экспедиции из Сибири (подполковник Бухгольц) и из Астрахани (князь Бекович) ¹². Несмотря на неудачный исход их, Петр Великий не переставал обращать внимания на означенные страны, для исследования которых отправил в 1718 г. в Бухару послом Беневени.

Вскоре затем сам Петр Великий предпринял в 1722 г. поход в Персию и утвердился при юго-восточном береге Каспийского моря (но эти завоевания, по мирному договору в 1732 году, были возвращены Персии).

Для исследования же путей в Индию, по смерти Семена Маленького, предназначался сначала Ашур-Бек, бывший в 1714 г. послом хивинского хана в Петербурге, а потом, одновременно с хивинскою экспедициею, отправлен Тевкелев, которого [11] бурею выбросило в Астрабад, где он был взят в плен, из которого освобожден бывшим в 1718 году послом нашим в Персии Волынским (известный Артемий Петрович, знаменитый кабинет-министр Анны Иоанновны).

В одной из записок своих Тевкелев говорит, между прочим: «В 1722 году, при Его Императорском Величестве блаженной и высокие славы достойной памяти Государе Императоре Петре Великом был я, нижайший, в персидском походе старшим переводчиком в секретных делах, и по возвращении из персидского похода Его Императорское Величество Государь Император Петр Великий изволил иметь желание для всего отечества Российской империи полезное намерение в приведении издревле слышимых, и в тогдашнее время почти неизвестных киргиз-кайсацких орд в российское подданство, и оное свое монаршее особое меня нижайшего к тому употребить намерение имел, с тем, буде оная орда в точное подданство не пожелает, постараться мне, несмотря на великие издержки, хотя бы до миллиона, держать; но токмо чтоб одним листом под протекцию Российской империи быть обязались; ибо как Его Императорское величество Государь Император Петр Великий в 1722 году, будучи в персидском походе, и в Астрахани через многих изволил уведомиться об оной орде, хотя-де оная киргиз-кайсацкая степной и легкомысленной народ, токмо-де всем азиятским странам и землям оная орда ключ и врата».

Таким образом, Тевкелев первый указал на необходимость занятия Киргизской степи; но, по смерти Петра Великого, виды его и намерения в этом отношении были забыты до 1730 года, когда Абул-Хаир, хан Меньшой Киргизской орды, теснимый джунгарами, калмыками и башкирами, просил защиты России, отдаваясь в ее подданство. Переговоры по этому велись тем же Тевкелевым, и в 1732 году Меньшая орда признала свою зависимость. Первое устройство нового края поручено было обер-секретарю сената (первому статистику русскому) Кирилову, а затем Татищеву (известному историку) и Неплюеву. Благодаря их усилиям, пространство между гг. Омском и Уральском, в промежутке между которыми существовал, до 1730 года, один только пригород Сакмарск ¹³, [12] связалось вскоре населенною линиею по берегам рр. Урала и Уя, отрезав башкирские земли от степей Киргизской орды, чем прекратились постоянная вражда и грабежи между Киргизскою ордою и башкирами.

С тех пор начала гражданственности все далее и далее вносились русскими в глубь средней Азии. В 1822 году был издан уже устав для киргизов, кочевавших в Иртышо-Ишимской степи, а с 1834 года киргизы там уже управляются приказами. В 183и же году основано Александровское укрепление, при Кайдаке, заливе Каспийского моря. В 1846 году основаны укрепления Оренбургское и Уральское на рр. Иргизе и Тургае, в глубине степи, а с устройством, в 1847 году, Раимского укрепления при устье Сыр-Дарьи и после покорения в 1853 году Ак-Мечетя, русские утвердились и на р. Сыр-Дарье.

Остается теперь обозреть, каким путем европейцы в XVII и XVIII столетиях проникали с юго-восточной стороны, а вместе с тем напомнить и те перевороты, которые совершались в центральной Азии одновременно со стремлением европейцев туда проникнуть.

В начале XIII века Чингисхан, утвердившись в Монголии и начав свои завоевания (с 1203 г.), успел уже разгромить Китай к 1217 году и, преследуемый мечтою всемирного владычества, направлялся оттуда на юго-запад для подчинения сильного противника Ала-Эдина-Мухамеда Харезмского, который, утвердившись в средних частях р. Аму, распространил свои владения от Болурского хребта до Каспия, и от Аральского моря до р. Тигра и южных пределов Авганистана. К востоку от Болурских гор, в нынешних областях Яркенда и Кашгара, лежало могущественное владение Караджатай, от которого Ала-Эдин-Мухамед отнял Бухару и Самарканд. К югу от Харезма находились небольшие владения сельджуков, а к северо-западу владения нескольких туркских князьков и кочевые орды. В 1223 году все эти страны были покорены Чингис-ханом, который тогда же разделил земли свои между сыновьями, Тули, Джагатаем и Огатасм, на три удела: восточный, джагатайский и кипчакский.

Восточный удел вскоре обнял всю восточную Азию, джагатайский все пространство к северо-востоку от р. Аму-Дарьи, долину р. Или южную Сибирь, а кипчакский почти всю [13] Россию, западную половину Киргизской степи до моря Аральского и устья р. Сыр-Дарьи.

В Персии чингисханиды утвердились окончательно в 1285 году, по взятии Багдада ханом Хулагу, который положил там начало дому персидских Иль-Ханов, властвовавших на пространстве между рр. Аму, Тигром и Индом.

Нет сомнения, что эти обширные владения чингисхановых потомков даже и в самом начале не представляли полного государственного единства, а только связь родов и общин, более или менее самостоятельных, обязанных одним платежом дани и военною повинностию. А потому естественно, что монгольские владения начали вскоре очень быстро распадаться на множество независимых владений. Однако ж, в 1371 году, появляется новый монгольский завоеватель, Тамерлан, успевший восстановить джагатайский улус (т. е. средний). Тамерлан в течение 25 лет прошел войною из Самарканда на северо-восток до р. Иртыша, на северо-запад до Рязани, на юго-запад до Смирны и Дамаска, а на юго-восток до р. Ганга, и умер в 14-05 году, на походе в Китай. Но и тимуровы владения также быстро распадаются: в Персии сначала утверждаются туркменские родоначальники, а в 1499 году, с Измаилом Сэфи, начинается династия сафинидов; Кипчакская орда окончательно пала с покорением русскими царств Казанского, Астраханского и Сибирского; наконец, в Китае монгольская династия свергнута была в 1644 году.

В долинах рр. Сыра и Аму утвердились незначительные князьки тимуридские, с слабою зависимостию от самаркандского владельца, и вели между собою непрерывные войны. Этим воспользовалось небольшое гуркское племя узбеки, жившие за горами Болурскими, и подчинили своей власти долины означенных рек ¹⁴ и часть Хорасана, который остался на долгое время спорным предметом между узбеками и персами ¹⁵. [14]

С того времени узбеки не переставали господствовать на р. Аму и верховьях Сыр-Дарьи, в оазисах, окруженных пространными безводными и песчаными пустынями, или же мало доступными горами. (Правда, в одно время в Бухаре возведен был в ханы один из потомков Чингисхана, Динь-Мухамед ¹⁶; но он был уже полуузбек, родился в Бухаре от сестры Иснадер-Хана из рода шабанидов, и, притом, ханы в то время были в большой зависимости от своих узбеков. Столь же малое влияние имело на власть узбеков господство в Ташкенде и Хиве владельцев из дома брата батыева Шейбака, основавшего царство Сибирское, так как могущество этого дома сокрушено было русским оружием.)

Гораздо большею опасностию грозило новое возрастание монгольского могущества или джунгаров при Галдан-Черене, но эта опасность миновала, ибо, как упомянуто уже выше, владычество джунгаров было уничтожено китайцами, которые, истребив опасного врага своего, удалились.

Затем владения узбеков едва не были подчинены персидской власти, когда шах Надир, положив конец существованию династии сафинидов в Персии в 1736 году и отправляясь в поход в Индию, двинул войско в 1740 году, под начальством сына своего, на узбеков и с огромною потерею людей успел на время подчинить себе Бухарию и Хиву; но эта зависимость исчезла с удалением персидских войск.

Владения узбеков состояли из множества небольших княжеств, находившихся в вассальной зависимости от главного, принадлежавшего эмиру бухарскому. Но первенство Бухарии было только номинальное, в особенности для отдаленных областей, как Хорезм, Хива, Ферганы, Ташкенд и Кокан, так что вассалы весьма часто даже грабили владения эмира бухарского, особенно хивинцы, во времена известного их хана Абул-Газы, далеко распространившего свою власть (в первой половине XVII века).

Тем не менее, бухарцам удалось к концу XVII столетия [15] завладеть Хивинским ханством, что заставило хивинских ханов искать помощи у Петра Великого, а именно хан Шанияз в 1700 году, по его просьбе, был принят в подданство России, что было подтверждено и преемнику его в 1703 году. Тогда-то, с целью утвердить господство русских в Хиве, по повелению Петра Великого и предпринята была упомянутая выше экспедиция князя Бековича-Черкасского (с 1714-1717 г.).

Но в половине XVIII века Мухамед-Рахим в Хиве и Нарбута-Бий в Кокане успели упрочить свою независимость, а в начале XIX века, именно в 1821 году, к югу от Бухары усилилось еще одно узбекское владение - Кундузское, владелец которого Мурат-Бек подчинил себе почти всю юго-восточную часть верховьев Аму.

Само собою разумеется, что непосредственное участие русских в судьбах западной части центральной Азии дало возможность снова проникнуть туда и торговле европейской; почему эта часть Азии с начала XVIII века и по настоящее время посещалась множеством всевозможных экспедиций и путешественников, что дало возможность ближе ознакомиться с средне-азиятским пространством ¹⁷. [16]

В то же время, когда в средне-азиятском междуречий утвердились узбеки, т. е. в начале XVI века, на развалинах же монгольского могущества в Персии (западной части Ирана) возвысилась династия Сафи, господствовавшая с блеском до Аббаса Великого (в 1628 г.) на пространстве от озера Вана до р. Инда и от пределов Хорасана до Индийского моря. А, между тем, в восточной части Ирана, авганский владетель Субуктегин, из дома газневидов, начал распространять свою власть в Индию, и сын его Махмуд положил там прочное основание магометанскому владычеству.

В Индию из средней Азии начались вторжения со времен Чингисхана: Джагатайского улуса, монголы неоднократно вторгались туда, но никогда не успевали (как и везде) прочно там утвердиться. Тамерлан проник в Индии до Дели, но также не упрочил там своей власти. И только Бабер, правнук Тамерлана, достиг этого.

Владетель Ферганы, небольшого города в Кокане, Бабер в 1503 году был изгнан оттуда узбеками в числе прочих тимуридов. Около года скитался он в верховьях Аму, думал было пробраться в Китай, но, наконец, избрал поприщем своей деятельности восточный Хорасан, где, при помощи перешедшей на его сторону дружины монгольской, овладел [17] Бадахшанским княжеством, а в 1504 году утвердился и в Кабулистане. До 1519 года Бабер, продолжая завоевания, усиливался вытеснить узбеков из Маверанегра, но тщетно. Тогда он обратил оружие в Индию, куда совершил несколько неудачных экспедиций, и только в 1526 году завладев городом Дели, основал там владычество свое, под громким титулом империи великого могола. При втором наследнике его, Акбаре, владения эти расширились до того, что состояли уже из 15 вице-королевств.

Между тем, и европейцы начали проникать в Индию, и в половине XVI века португальцы владели уже значительнейшими местами по западному и некоторыми по юго-восточному берегам Индостана; чрез 100 лет в Индии имели владения и голландцы, и французы, и датчане, и англичане ¹⁸.

Таково было положение дел в начале XVII века в юго-восточной части средней Азии и в Индии, откуда англичане старались проникнуть в среднюю Азию, с целью подчинить ее своему влиянию для выгод торговых.

Здесь мы должны несколько подробнее изложить события XVIII и начала XIX веков в юго-восточной части средней Азии и Индии, дабы яснее видеть, каково было положение дел наших в Азии и что заставило прочно утвердившихся в Индии в XVII и XVIII веках англичан с оружием в руках вторгнуться из Индии в означенное пространство, а потом прибегнуть к другому средству - золоту и искусным агентам, для противодействия русскому влиянию в той части Азии.

На юго-западе Азии, как уже сказано выше, утвердилась династия сафинидов, которая со смертью Абасса Великого начала быстро клониться к упадку. Окончательный же удар этой династии был нанесен усилившимся авганским племенем из окрестностей Кандагара. Это племя с 1714 года упрочило свою независимость от Персии, а в 1722 году, пользуясь возмущением подвластных Персии курдов, овладело столицею сафинидов, Испаганью, и к 1727 году распространило власть [18] свою над большею частию Персии, так что сын убитого авганами последнего шаха, Хосййн-Томашиб-Мирза, едва успел сохранить в своей власти небольшой участок отцовского наследия на южных прибрежьях Каспийского моря. И там-то явился в рядах войск персидских Надир-Кули, бывший до того атаманом разбойничьей шайки, а вскоре затем сделавшийся владыкою Персии и последним из страшных мусульманских завоевателей.

В 1729 году Надир выгнал авганов из Испагани; в 1732 году, вопреки миру, он изгнал турок из западных пределов Персии и, низложив Томашиба, возвел на престол сына его Аббаса III. Наконец, в 1736 году, после новых блестящих побед над турками и как бы уступая просьбам народа, Надир провозгласил себя шахом. Затем, обеспечив западные пределы Персии усмирением курдов, шах Надир послал сына своего Риза-Кули на северо-восток, наказать узбеков, а сам обратился к Кандагару, для окончательного покорения авганов своей власти. Весь юго-восточный Авганистан покорился его оружию, и здесь произошло одно из тех обстоятельств, которые столь часты в Азии; а именно: побежденные сделались главным орудием победителя в дальнейших его предприятиях: авганцы составили многочисленнейшую и любимейшую часть войска Надир-Шаха.

Между тем, уже с осады Кандагара начались неприязненные сношения Надир-Шаха с двором великого могола, по поводу невыдачи авганских беглецов. Великие моголы в то время уже утратили почти совсем свое могущество. Сын Экбера, Джегангир, равно как и наследники последнего Джеган и Эвренгзиб еще распространяли и поддерживали владычество свое в Индии; но со смертью Эвренгзиба, в 1707 году, начинается падение империи великого могола. Мараты, начавшие с половины XVII века приобретать политическое значение, стали беспрерывно вторгаться с юга в империю и опустошать ее. К тому же придворные смуты не давали возможности беспрерывно сменяющимся государям обуздать грабителей, а наместники, посылаемые против неприятелей, пользовались предоставляемыми им средствами, для приобретения независимых владений. Таковым именно явился в 1738 году наместник великого могола Могамед-Шах Низам-Ульмульк, управлявший пограничным с Маратами Деканом. Желая окончательно и [19] поскорее упрочить свою независимость, Низам призвал себе на помощь Шах-Надира, который не замедлил воспользоваться этим случаем и, вторгнувшись в Индию, в 1739 году занял город Дели, где умертвил до 100,000 жителей, разграбил город и сокровища двора могольского, взял с императора огромный выкуп, а с народа тяжкие контрибуции и отправился обратно с войском в Персию. После этого удара, внутренние смуты довершили окончательный упадок могольского могущества до такой степени, что уже в 1750 году императоры могольские в сущности владели одним городом Дели и небольшим пространством земли около него. Персидские шахи не могли этим воспользоваться, так как, со смертью Надира, убитого в 1747 году, и в самой Персии начались смуты, и хотя Мухамед-Керам, из рода курдов, успел с 1759 по 1779 г. восстановить некоторое спокойствие внутри государства, но по смерти этого правителя начались вновь распри между многочисленными претендентами, пока наконец смерть, в 1794 году, последнего из них не открыла пути к престолу Ага-Магомеду из рода каджаров. Ага-Магомед, бежав из Шираза, где находился в заключении, утвердился первоначально в южном прибрежье Каспийского моря, т. е. в землях, занимаемых каджарами; потом он утвердился в Персии и сделался родоначальником ныне господствующей там династии.

Во время этих персидских и могольских смут в восточной части Ирана образовалось новое, также скоро прошедшее могущество, а именно: Ахмет-Дурали, начальник авганской части войск Надир-Шаха, после убиения последнего, хотел отмстить за это виновникам его смерти, а может быть и завладеть престолом Надира, но, убедясь в трудности того, оставил с своими единородцами западную Персию и, пользуясь тогдашними смутами, выгнал персов из Газы, Кабула, Пешавера, Балха, а в 1748 году перешел Инд и завладел Пенджабом и Кашмиром, равно как и среднею частию означенной реки. Затем, в 1750 году, расширив свои пределы на запад до Герата и подчинив своей зависимости Мешед с окрестностями (где властвовал сын Надира Шахрок), Ахмед обратил все свое внимание на восток. Делийский двор, в 1756 году, вздумал было отнять у Ахмеда Пенджаб; но войска могольские были прогнаны до самой столицы, [20] и Ахмед, удовольствовавшись сменою императорского визиря, оставил власть Алемгиру, даже защитил императора от Маратов, оставив его однако в своей зависимости. В 1701 году Ахмед предпринял новый поход в Индию, разбил Маратов и, предоставя корону императорскую внуку Алемгира, Джеван-Бахты, в действительности управлял государством чрез оставленного при императоре опекуна Меджид-Эд-Девле. В 1773 году Ахмед умер, а наследник его Тимур-Шах, хотя еще успевал поддерживать порядок внутри владений, но лишился всех земель, расположенных за Индом. И затем дальнейшие попытки возобновить авганское владычество за Индом были напрасны; а, между тем, внутренние смуты у авганцев кончились тем, что персы отняли у них и Хорасан.

Наконец, один из владетелей авганских, Шах-Шуджа, низложенный в 1800 году своим соперником Махмудом, оставив своему победителю лишь небольшую часть авганских владений, сам бежал в Индию.

Таким образом и авганам не удалось завладеть империею великого могола, и она досталась англичанам, которые, после основания в 1654 году суратской фактории, открыли подобную же в Мадрасе, а в 1664 году и в Бомбее. Англичане, однако ж, еще долгое время не имели политического влияния на внутренние дела государств Индии, особенно северных, так как им должно было прежде всего бороться с соперниками своими португальцами и голландцами, и даже дела их страдали от соперничества нескольких собственных торговых компаний. Но в 1707 году все эти компании слились в одну, а после 1785 г. и последние серьезные опасения, со стороны Французов, прекратились, после чего англичане, как кажется, навсегда утвердились в Индии ¹⁹. Вскоре затем вся [21] северная часть Индии подчинилась англичанам: так в 1801 году набоб удский, в замен наложенной на него дани, уступил им 32,000 квадр. миль земли, с 15,000,000 жителей; а в 1803 г. владелец делийский, сохранив титул императора, совершенно подчинился, за ежегодный пенсион, англичанам, от чего английская власть утвердилась по всей верхней части долин Ганга и Джумны, а победы в 1818 г. в Непале распространили их владения до гор Гималайских. Окончательное же усмирение Маратов лордом Гастингсом, в 1818 г., и бирманов, в 1826 г., обеспечило спокойствие и прочность английского владычества в северной Индии, которое, таким образом, придвинулось к юго-восточным частям средней Азии.

Вместе с распространением английской власти изменялся и характер ее, т. е. из торгового учреждения она все более и более превращалась в политическое. Наконец, в 1785 году, правительство приняло положительное участие во внутреннем управлении Индии, которая затем обратилась в колонию великобританской империи.

В то время, как Англия быстро подчиняла своей власти Индостан, политические обстоятельства вынудили Россию снова сблизиться с юго-западными частями Азии.

Уже выше замечено, что Россия, по ганжинскому договору в 1732 г., уступила обратно Персии приобретенные Петром Великим прикаспийские наши владения. Но Шах-Надир, не удовольствовавшись этим, распространил свое влияние на Дагестан и, изгнав Турок из Грузии, возвел на престол ее, в качестве данника своего, бывшего кахетинского царя Тей-Мурзу. Неустройства, последовавшие за убиением Надира, дали возможность Тей-Мурзе упрочить независимость Грузии; но для [22] обеспечения этой независимости, особенно от притязаний возникшей тогда в Персии династии каджаров, преемник Тей-Мурзы, Ираклий, вынужден был просить о присылке русских войск ему в помощь, а наследник его, Георгий XIII - о принятии Грузии в подданство России, на что в 1801 г. и последовало Высочайшее соизволение. С тех пор русская власть начала быстро распространяться за Кавказом, конечно, не без войн с соседними владениями, Турциею и Персиею, не хотевшими отказаться от своего влияния на Закавказье.

В Персии, по убиении первого шаха из каджарской династии Ага-Магомеда, место его занял племянник Фет-Али-Шах, который, утвердившись на престоле, обратился к восстановлению прежних пределов Персии, для чего должен был вести войну: на востоке с авганцами, на западе с турками и на северо-западе с русскими. Фет-Али-Шах начал первоначально действовать против авганцев, поддержкою гератского владетеля Махмуда против авганского владельца.

В это же время происходила борьба в Индии между Типо-Саибом, поддерживаемым французами, и англо-индийскою компаниею, почему обе стороны искали содействия персиян. Посланник индийского генерал-губернатора, полковник Малькольм (первым был прислан азиятец Меди-Алихан), в 1821 г. успел заключить с шахом договор, по коему Фет-Али обязался напасть на Хорасан, для отвлечения авганских сил от Индии. В Мешеде в то время господствовал еще, под зависимостью от авганцев, внук Надир-Шаха, Надир-Мурза, отцу которого авганский государь Ахмет-Дурали пожаловал это владение. Персы завоевали Мешед, убили Надир-Мурзу и присоединили западный Хорасан к своим владениям. После того Фет-Али, побуждаемый англичанами же, обратил свое внимание на запад, и преимущественно на противодействие России. В это время старший сын Фет-Али-Шаха, Магомед-Али, управлял в Керманшахе, на границах Турции, а Абасс-Мирза, третий сын шаха, назначен был в 1804 г. правителем в Тавризе, на границах России, и горел желанием приобрести военную славу. Следствием этого было то, что давнишние неприязненные сношения наши с Персиею окончились наступательными действиями персидских войск в наши пределы, еще в том же году. Но когда до персидского двора достигли слухи о возникавшем тогда сближении России [23] с Англиею, кончившемся в 1806 г. трактатом между ними, то Фет-Али, не рассчитывая более на англичан, решился искать содействия у французов и для того отправил в Константинополь к французскому посланнику письмо с одним армянином. Результатом этого была присылка в Тегеран первоначально Жобера, в 1805 году, а потом Гардана, в 1806 г., которые обнадеживали шаха влиянием Франции склонить Россию к возврату закавказских владений. Но вскоре неосновательность таких надежд обнаружилась, и Англии удалось возобновить прежнее свое влияние в Тегеране, первоначально чрез Малькольма, поверенного ост-индского генерал-губернатора, а потом чрез посланников британского двора Гордсфорджонса и Узлея. Настоянием последних французы были удалены из Персии; но это не способствовало улучшению отношений между Россиею и Персиею: сначала французские, а потом английские офицеры поддерживали убеждение Абасса-Мирзы, что, с принятием европейцев в персидскую службу, ему удастся, по примеру Петра Великого, мгновенно преобразовать персидское войско, и тем ободряли честолюбивые виды наследника престола ²⁰. Наконец подговоры Турции, начавшей войну с Россиею по проискам Франции в 1807 году, побуждали к тому же и Персию.

Все это было причиною того, что с 1804 г. военные действия с Персиею почти не прекращались до 1813 года; однако ж, благодаря геройству князя Цицианова и генерала Котляревского, все усилия персиян были безуспешны, и война окончилась славным для России миром гюлистанским, которым упрочено наше владычество в Закавказье, так что и новая попытка Абасса-Мирзы, чрез 13 лет после того прорвавшегося в наши пределы обманом, без объявления войны, повела к занятию русскими Тавриза, Урмии и Ардебиля и к заключению в 1828 году туркманчайского трактата, по которому к России отошли еще ханства Эриванское и Нахичеванское.

Эти неудачи заставили Персию окончательно обратить все свои усилия на восток, на пространство, где между [24] ост-индскими, английскими и персидскими владениями произошли в конце XVIII века значительные перемены.

При кончине, в 1773 г., Ахмета, основателя авганской династии Дурали, владения его состояли из Мешида, Балха, Герата, Кабула, Большего Горбунда, Кандагара, Газны, Пешавера, Кашмира, Пенджаба, Нишапура, Джелибада, Дерагази-Хана, Дера-Измаил-Хана, Мултана, Синда, Белуджистана и всего пространства от р. Инда до Сиркинда; сверх того даже Дели быль в зависимости от авганцев. По смерти же внука ахметова, Земана, начались распри между сыном последнего Махмудом и дядею его Шах-Шуджею, и кончились бегством Шуджи в Индию; Махмуд успел прочно утвердиться, при содействии умного и твердого советника Фате-Хана. Наскучив, однако ж, зависимостию от этого советника и подговариваемый сыном своим Камраном, Мухамед, в 1818 г., изменнически убил Фате-Хана, который при жизни своей успел роздать важнейшие места в государстве восемнадцати братьям своим, а они не замедлили отмстить смерть брата общим бунтом. Мухамед поспешно бежал в Герат, где в 1829 году и умер, оставив сыну Камрану в наследство этот город с небольшою областию вместо огромной империи деда.

С бегством Махмуда авганские владения распались так: половина их, по западную сторону Инда, разделилась на три главные владения: Гератское, Кандагарское, где по смерти старшего брата Фате-Хана, владел племянник его Азим-Хан, и Кабульское, где, после многих смут, утвердился брать Азим-Хана, Дост-Магомед, который, в 1826 году, успел подчинить себе Газну, Джелабад и окрестные владения; но Герат и Кандагар остались независимыми, и сверх того образовалось много независимых княжеств в так называемом Сеистане и в Келате.

Авганские же владения, лежавшие к востоку р. Инда, перешли во власть постепенно возраставших там сейков и синдов, о которых необходимо здесь несколько распространиться.

Власти сейков положено было начало еще в XV веке, когда фанатик Нанан-Шах старался в новом учении соединить браманизм с магометанством и на том основать свое господство, но вместо примирения этих религий возбудил только непримиримую ненависть к исламизму, которая наконец, в [25] половине XVII века, побудила тогдашнего главу нового учения (или гуру) Харгавинда к вооруженному восстанию против мусульманского владычества авган, при чем, для усиления своей стороны, он прибавил к прежнему учению, что пред Богом все касты равны и что, следовательно, лица и низших каст могут носить оружие. Вместе с тем Харговинд образовал в Амридзире совет для управления всеми приверженцами и придал всему устройству форму федеративной республики, так что по смерти его не было ни одного признанного главы, но каждая община управлялась своим сир-даром, с равными правами власти.

Возрастание авганского владычества временно обуздывало сейков, но не успело искоренить этой секты, и даже после последнего поражения их Ахметом в 1702 году сейки, по возвращении шаха в Кабул, бросились на Сиркинд, разрушили его и в 1764 году, завладев Лахором, прочно там утвердились, основав 12 соединенных округов или мисулей. Быстрое падение могущества авганского способствовало усилению сейков, и хотя они еще при шахе Земане, между 1795 и 1793 гг., уходили в горы со вторжением авганских войск, но по возвращении их занимали прежние места. С появлением в 1798 году Рюджит-Синга (Реджит-Синг) сейки достигли высшей степени могущества.

Рюджит-Синг родился в 1782 г. от сир-дара Мага-Синга. Отец его уже успел подчинить своей зависимости три мисулы или округа, а когда он умер, то Рюджит-Синг, освободясь от опеки матери отравлением ее, задумал одним собою заместить трех сир-дарей, бежавших по случаю нашествия авганцев. С этою целью он, мнимою подчиненностию, выманил себе в управление Лахор у шаха Земана и приобрел, таким образом, право на пособие всего мусульманского населения, равно как, присвоив себе обманом четыре пушки из числа двенадцати, потонувших у авганцев в Ильмоле, Рюджит-Синг в 1800 г. завладел означенным городом, и с тех пор могущество его не переставало возрастать. В 1805 году в последний раз собирался гуру-мата или федеральный совет, а затем большая часть мусулей подчинилась безусловно Рюджит-Сингу. В 1805 году, отказавшись содействовать Гол-Карау против англичан, он приобрел расположение последних, которые двумя трактатами, в 1805 и 1809 гг., признали [26] его самостоятельность и постановили восточною границею его владений р. Седтлечь. С тех пор Рюджит-Синг, с редкою в азиятцах верностию, соблюдал трактаты с англичанами и прочно утвердился в северо-западном углу Индии ²¹.

Чтобы упрочить свои завоевания, Рюджит-Синг преимущественно старался об улучшении своей военной силы, и в этом отношении счастие ему поблагоприятствовало, приведя в Лохор, в 1822 году, двух талантливых наполеоновских офицеров: Аллара и Вентуру, которые довели постоянное войско, артиллерию и крепости Рюджит-Синга до редкого для Азии совершенства и дали тем ему возможность сохранить до самой смерти полное господство в Пенджабе. В то же время падение авганского могущества повело к образованию на низовьях р. Инда другого, могущественного владения Синд, державшегося в силе до позднейших времен. Племена белуджей, завладев этими странами в 1780 году, признали себя первоначально данниками кабульских владык; но впоследствии местные князьки из рода Тальпура основали три союзных и независимых владения, между которыми и владениями сейков образовалась еще небольшая, независимая область Даут-Путра, по левую сторону притока Инда, Седтлеча, основанная также авганским выходцем Дауд-Ханом, в начале нынешнего столетия. Таково было положение дел около 1830-х годов, когда английское правительство обратило особое внимание на долину р. Инда. Отправленный туда агентом Александр Борнс ²² исследовал [27] долину р. Инда, и вследствие его донесений был заключен в 1832 году торговый трактат с синдскими владельцами, чем открылся новый путь торговле английской по Инду и до центральной Азии.

Но для успешного развития торговли необходимо было внутреннее спокойствие в означенном пространстве, а, между тем, к поддержанию его представлялось множество затруднений: с одной стороны Рюджит-Синг питал надежду завладеть низовьем Инда; с другой окончательное покорение им Пешевера в 1831 г. оживило ненависть кабульских владетелей против главы сейков. Все усилия Борнса, посланного в 1837 году в Кабул, потушить эту вражду были бесполезны, почему англичанам пришлось поддерживать одну из враждующих сторон. Они решились помогать Рюджит-Сингу, который умел сохранять спокойствие в подвластных ему странах и постоянно был предан Англии; кроме того они надеялись, что, при неизбежных смутах, в случае смерти Рюджит-Синга, при содействий Аллара и Вентуры, бывших в приязненных тогда отношениях с английскими агентами, им удастся захватить и эту часть Индии.

Между тем в Персии, как изложено выше, туркманчайский мир заставил Абасса-Мирзу обратить свои завоевательные замыслы на восток, и он, как только его влияние у Фет-Али-Шаха, временно упавшее по случаю неудачных походов против русских, восстановилось, и усмирив соперничествующих братьев, направился в Хорасан, покорил неповиновавшихся там князьков и задумал изгнать потомков Ахмеда-Шаха из последнего их удела, Герата; но поход этот был неудачен. Вскоре затем Абасс-Мирза и Фет-Али умерли, а им наследовал, в 1834 г., сын Абасса, Мухамед, который, не отказываясь от видов отца, снова подступил к Герату в 1836 году, и хотя осада была снова безуспешна, но эта настойчивость к распространению персидской власти на востоке не соответствовала видам Англии и озаботила англичан, почему употреблены были все усилия, чтоб отклонить персов от нового предприятия на Герат в 1838 г. Когда это не удалось, то английский посланник при персидском дворе Мак-Нагден прервал дипломатические сношения, а капитан Потинджер отправлен был для обороны Герата. Вместе с тем англичане надеялись противоставить персам [28] Дост-Магомеда; но и в этом случае все происки Борнса остались безуспешными: он вынужден был выехать из Кабула в 1838 году и был на пути убит. Дост-Магомед по прежнему явно обнаруживал расположение к персам и враждебные намерения против союзника английского Рюджит-Синга.

Эти обстоятельства, важность коих преувеличена была раздраженным неудачею Алекс. Борнсом, пользовавшимся большим влиянием у лорда Аукленда, побудили английское правительство попробовать одним решительным ударом упрочить влияние Англии в Авганистане, а именно низложением Дост Магомеда и заменою его преданным Англии владельцем, каковым был признан живший в Индии изгнанным Шах-Шуджа, который еще в 1831 году безуспешно пробовал ворваться в Авганистан. Вследствие чего между Англиею, Рюджит-Сингом и Шах-Шуджею заключен был в 1838 г. договор, конечно, вполне обеспечивавший выгоды англичан, а в 1839 г. английские войска перешли р. Инд для осуществления означенного договора. В августе англичане уже овладели Кабулом, после чего заняли Кандагар и Газну и провозгласили Шах-Шуджу владельцем вместо Дост-Магомеда. Два года затем продолжалась борьба с беспрерывно возникавшими возмущениями; наконец в октябре 1842 года последовало общее восстание, принудившее генерала Эльфинстона заключить договор, по которому он обязывался вывести английские войска из Кабула. Несмотря, однако ж, на договор, при отступлении англичане истреблены были совершенно. Для отмщения такого вероломства, направлены были в 1842 же году из Джелабада и Кандагара две колонны, которые на пути сжигали все города, как вдруг виды англичан на эту войну и вообще авганские дела изменились, вследствие перемены министерства вигов министерством Роберта Пиля, который, признавая пожертвования, требуемые поддержанием английского влияния в Авганистане, несоразмерными с выгодами от этого для Великобритании, предоставил управление страною на волю самих авганцев, о чем было объявлено особою прокламациею лорда Эленборо в феврале 1842 г. Затем войска английские выведены были на левый берег Инда. Распоряжения эти были тем необходимее, что кончина Раджит-Синга в то время предвещала уже смуты в Пенджабе, а в Синде обнаруживались явные признаки нерасположения к англичанам. Оба эти [29] обстоятельства открывали англичанам в то время путь к гораздо выгоднейшим и прочнейшим приобретениям, чем Авганистан: между 1842 и 1844 гг. Синд окончательно был покорен Непиром, а между 1846 и 1849 гг. Пенджаб и Мультан приведены в полную зависимость английского правительства, которое затем обратило все свое внимание на упрочение своего владычества в Индостане.

Однако ж, англичане не отказались вовсе от приобретения влияния своего на средне-азиятские страны, куда беспрерывно отправлялись их агенты, как для исследования этих стран, так и для того, чтобы зорко следить за ходом событий и охранять торговые и политические интересы Англии. Доказательством тому могут служить позднейшие события в Герате и война англичан с Персиею, распространению власти коей к берегам Инда Англия допустить никак не желает.

Этот беглый очерк событий в средней Азии и сопредельных с нею странах достаточно показывает, каким образом европейцы проникали в те страны и как все описанные происшествия способствовали развитию всякого рода исследованиям о центральной Азии. Особенно же в этом отношении, в новейшие времена, благоприятны были следующие обстоятельства:

1) Распространение английской власти в северо-западной части Индостана, что подало повод и возможность к проезду многих путешественников не только в среднюю Азию, но и из Индии сухим путем в Европу.

2) Политическое значение, полученное Персиею вследствие центрального положения ее, повело к частым дипломатическим с нею сношениям и даже к учреждению там постоянных миссий.

3) Желание не только персидских шахов и Рюджит-Синга, но даже и Дост-Магомеда образовать войска свои по примеру европейских открыло возможность европейцам изучать эти страны не только при беглым проездах, но и в течение продолжительного времени и даже при содействии местного правительства.

4) Военные предприятия русских в северной Персии и степях киргизских и англичан в Авганистане повели также к ближайшему знакомству с теми странами.

5) Попытка англичан к открытию торговых сношений из [30] Индии с Авганистаном и Маверанегром и весьма выгодная торговля их с Персиею чрез Трапезонт также много содействовали к знакомству с среднею Азиею.

6) Естественное стремление русских упрочить торговые сношения с среднею Азиею, и преимущественно с Хивою и Бухарою, а отсюда непрерывная почти караванная торговля с означенными странами; миссии и посольства для разбора возникающих недоразумений.

7) Съемки и рекогносцировки, произведенные англичанами в северо-западной части Индостана и русскими в Закавказье и киргизских степях с 1830 годов на пространстве между Уралом, Алтаем, Аральским и Каспийским морями.

Поэтому неудивительно, что число посольств, путешествий и местных исследований в XVIII и XIX столетиях в среднюю Азию и сопредельные с нею страны весьма увеличилось ²³.

Остаются только менее других исследованными недоступные пустыни и окруженные ими Хива, Бухара и Кокан; но [31] и о них есть расспросные сведения, беспрерывно пополняемые.

Вот все, что мы сочли необходимым изложить в этом кратком очерке о событиях в средней Азии и в сопредельных с нею странах. Подобный общий очерк происшествий в соседственных нам областях Азии будет, кажется, полезнее подробного исторического исследования о соседних с нами Хиве, Бухаре и Кокане, для чего нет верных и достаточных материалов; да притом история этих полудиких стран, губимых грабежом, деспотизмом и невежеством, не может возбуждать особенного любопытства: она по необходимости состояла бы только из перечня множества мусульманских имен, перепутанных убийствами, вероломством, корыстолюбием и т. п. действиями насилия и личного произвола избалованных безнаказанностию азиятских деспотов. Между тем события, последовательно доведенные до 1839 и 1840 годов, когда две первостепенные державы, Россия и Англия, одновременно (1839 г.) с оружием в руках стремятся в центральную Азию (Россия в Хиву, Англия в Авганистан), достаточно объясняют положение дел в средней Азии в эпоху военного предприятия нашего против Хивы.

Ближайшие же поводы к войне в 1839 году русских с Хивою, равно как и подробное описание нашей туда экспедиции, излагается в следующих за этим историческим введением главах. [32]

ГЛАВА I. ОБЗОР ПОБУДИТЕЛЬНЫХ ПРИЧИН И ПОВОДОВ К ВОЙНЕ С ХИВОЮ.

Со времен Иоанна Грозного родилась на Руси мысль о возможности открытия для нашей торговли путей в Индию чрез среднюю Азию и воспользоваться, таким образом, хотя частию баснословных индийских сокровищ; но только Петру Великому представился случай для решительных предприятий в этом направлении ²⁴. Несчастная экспедиция наша в Хиву в 1717 году ознакомила русских с трудностями пути в среднюю Азию и вероломством тамошних владетелей, и хотя великий преобразователь России на смертном одре, как говорит народное предание, и завещал мщение хивинцам за жестокое истребление отряда князя Бековича-Черкасского, однако ж несомненно, что он был убежден в необходимости предварительно упрочить власть русскую над киргиз-кайсацкою ордою, кочевавшею тогда и ныне кочующею между пределами России и Хивою ²⁵.

Преемники Петра Великого, следуя во всем его предначертаниям и намерениям, не отказались и от видов утвердиться в средней Азии и тем открыть русской торговле новый путь на востоке В этих видах в 1730 году был принят в подданство России Абул-Хаир-Хан, султан меньшой орды, с подчиненными ему кайсаками ²⁶, и тем положено начало [33] подчинению киргизских степей, а также открытию сношений с соседственными ханствами Хивою и Бухарою.

Бухара, со времени посольства туда еще Петром Великим, в 1729 г., Беневени, постоянно находится в добром расположении поддерживать торговые сношения с Россиею; Хива же, волнуемая с давних пор внутренними раздорами, искони составляет как бы разбойничий притон, живущий грабежом торговых караванов и ловлею людей в неволю, для продажи. Чтоб избавиться от этого вредного, для начинавшейся торговли нашей на востоке, влияния хивинцев, в 1731 году отправлен был в Хиву для переговоров полковник Герберг; но хивинцы, не допустив его в Хиву, ограбили на возвратном пути. 1741 год, казалось, более благоприятствовал дружелюбному намерению русских войдти в мирные торговые сношения и с Хивою: в это время был призван хивинцами на ханство (вместо убитого Надир-Шахом, под г. Ханки, хана их Юлбарса) Абул-Хаир-Хан Меньшой киргизской орды, добровольно вступивший 10 лет тому назад в подданство России. Вместе с Абул-Хаиром вступили в 1741 году в Хиву и находившиеся при нем: поручик Гладышев ²⁷, геодезист Муравин и инженер Назимов; они отправили одного из среды своей (именно Муравина) на встречу Надир-Шаху с просьбою: «чтобы он, Надир-Шах, город Хиву Абул-Хаир-Хану за имя Ее Императорского Величества уступил, потому-де, что теперь на ханстве в Хиве императорский российский верноподданный». Надир-Шах, постоянно питавший уважение к России и намерение находиться с нею в дружественных отношениях, одарил посла и просил хана и состоявших при нем русских ожидать его в Хиве; но Абул-Хаир, не доверяя обещаниям Надир-Шаха, бежал в свою орду, и Надир-Шах, заняв Хиву, в доказательство искренности своих намерений, щедро одарил и отпустил на родину [34] всех русских пленных, каких мог там собрать ²⁸. Удаляясь из Хивинского ханства, завоеватель персидский, Шах-Надир, оставил на ханстве своего чиновника, которого хивинцы вскоре затем убили, а ханом своим провозгласили сына Абул-Хаир-Хана, Нурали-Хана, и впоследствии (уже в семисот-семидесятых годах, в начале) призван был на ханство в Хиву еще один русский императорский подданный, киргизский хан Гаиб.

Таким образом, с самого начала XVIII века было в Хиве пять ханов из русских подданных: в 1700 г. добровольно подчинился хан Шанияз, в 1703 г. хан Аран-Мамет ²⁹; с 1741 года упомянутые выше Абул-Хаир-Хан и сын его Нурали (до 1750 года), а в 1770-х годах хан Гаиб. Отсюда и происходит положительное право России на ханство Хивинское.

Несмотря на такое несомненное право России на Хиву, правительство наше домогалось от этого ханства только одного - не препятствовать торговле нашей в средней Азии, и пользовалось каждым случаем, чтобы вступать в дружественные сношения с хивинцами.

В это время правительство наше имело уже возможность ознакомиться с чрезвычайною затруднительностию доступов в среднюю Азию и далее в Индию, а потому обратило исключительное внимание на устройство юго-восточной границы империи, где долгое время (весь XVIII век) происходили волнения, от столкновения утвердившихся здесь народов. Так сначала смуты в Киргизской степи (до новейших времен почти не прекращавшиеся), возмущения башкиров ³⁰, бегство калмыков в [35] китайские пределы ³¹ и, наконец, в 1773 и 1774 гг. бунт пугачевский должны были на долгое время озаботить правительство и отвлечь внимание от других видов на востоке.

Подробное описание всех принятых правительством мер к охранению и успокоению юго-восточных пределов империи отвлекло бы нас от настоящего предмета ³², и потому мы здесь скажем только, что с 1736 года и к концу XVIII века спокойствие в Оренбургском крае более или менее было восстановлено; русские поселения по рекам Ую, Тоболу и Уралу отделили враждебные народы, башкиров и калмыков от киргиз-кайсаков. Впоследствии учреждены вдоль степной границы военные казачьи поселения и самая линия укреплена; казачьи войска усилены башкиро-мещерякским и калмыцким войском и линейною пехотою; в пограничной же степи, для лучшего надзора за Меньшою киргизскою ордою, она разделена была на две части: восточную и западную, власть хана упразднена, и установлены сначала два султана-правителя (из рода Абул-Хаир-Хана), а потом часть этих орд образовала еще и Среднюю орду под управлением третьего султана-правителя ³³.

С постепенным водворением спокойствия в Оренбургском крае явилась возможность и торговых сношений с соседственными Хивою и Бухарою; но волнения в степи нередко еще возобновлялись и, кроме многих посторонних причин, главным образом возбуждались постоянно недоброжелательными к России хивинцами. Присвоивая себе власть над кочующими близ [36] хивинских пределов и подвластными нам киргизами, каракалпаками и туркменами ³⁴, хивинцы силою и грабежом вынуждали у них подати (зякет), а эмисары Хивы, проникая в Киргизскую степь с торговыми караванами, и под видом мулл возбуждали религиозный фанатизм и ненависть между родами, подучали их не только на грабеж караванов, но и к нападениям на линию и на наших рыбопромышленников, для захвата пленников и продажи их на хивинском рынке в жестокое рабство.

Неприязненное расположение хивинцев к России началось со времени похода князя Бековича-Черкасского в Хиву в 1717 году и не прекращалось до 1839 года, когда (как видно будет из описания нового военного предприятия нашего в Хиву в этом году) хивинский хан смирился. Но до того времени на вероломство, на всегдашние грабежи и разбои Хивинцев правительство русское отвечало одним только «презрением», а при удобных случаях, забывая прошлое, старалось даже установить дружеские сношения с Хивою. Так в 1793 году, вследствие особой просьбы хивинского хана, отправлен был в Хиву императрицею Екатериною II глазной врач надворный советник Бланкенагель, который нашел глаза ханского дяди Фезаль-Бия неизлечимыми, и Фезаль-Бий действительно лишился зрения. Но невежественные хивинцы требовали исцеления, грозя в противном случае поступить с врачом нашим, как с лазутчиком. Бланкенагель вскоре узнал за достоверное от русских пленников, что на особом совете положено держать его под надзором, доколе он будет нужен как врач, (ибо дядя хана все еще не терял надежды на поправление своих глаз), потом же отправить в Россию, но, не допуская туда, убить на пути, дабы он не мог ничего пересказать. Это заставило Бланкенагеля искать средств к бегству, и он успел преклонить на свою сторону нескольких туркменцев, которые и доставили его благополучию на Мангишлак, откуда он морем прибыл, в Астрахань ³⁵. В 1819 году отправлена бы на миссия под начальством генерального [37] штаба капитана Муравьева; но и это посольство встречено было недоверчиво и ни к чему не повело ³⁶: изуверство и безграничное невежество хивинцев в уступчивости и долготерпении России видели решительный перевес собственной силы и непобедимую ничем защиту своего пророка; почему они не переставали быть в сношениях своих надменными и дерзкими, и Хива, по прежнему, служила разбойничьим притоном всей средней Азии, преступала явно все народные права в сношениях с соседственной державой русской.

Если вероломное убиение неприкосновенной особы посла, если предательское и почти поголовное истребление сопровождавшего его войска, во время подписанного и присягою утвержденного мира (в 1717 г., князя Бековича-Черкасского и его отряда) приписать случайному стечению обстоятельств и недоразумениям, а не заранее обдуманному злодеянию (хотя и нет сомнения, что это было умышленное преступление), то грабеж караванов дружественной державы и постоянный, обратившийся в промысел, разбой и увоз пленников в мирное время суть действия, на которые и самые разбойники могут отвечать только молчанием. Кроме того, хивинцы самовольно, без обоюдных сношений и соглашения, постановили правилом, чтобы торговые караваны наши, в какие бы места средней Азии они ни отправлялись, непременно следовали окольным и весьма неудобным путем, чрез самую Хиву, с целью взимать здесь пошлины и подать, произвольно возвышаемую ими до крайних пределов. Все же караваны, уклоняющиеся от пути чрез Хиву, подвергались грабежу, по приказанию хана, и даже его войсками, при чем хан получал значительную долю добычи.

Такое положение дел препятствовало успокоению киргизских орд и торговым сношениям с дружественною нам Бухарою; почему правительство наше, не видя в хивинцах расположения к мирным сношениям, начало изыскивать меры к прекращению волнений в степи и к охранению торговли в средней Азии от грабительства хивинцев и подстрекаемых ими к буйству киргиз-кайсаков. [38]

Первоначально думали достигнуть этого посылкою отрядов для отражения нападении силою и наказания не повиновавшихся киргизов; но по неудачам, коими сопровождались две подобные экспедиции в 1809 году ³⁷, убедились, что это средство недействительно: грабители имели полную возможность избегать встречи с русскими отрядами в обширных степях, мало известных тогда русским. Потом все внимание правительства обратилось на запад, откуда угрожали нашему отечеству завоевания Наполеона, и только по заключении венского мира, в 1815 г., оно начало вновь изыскивать меры для умиротворения юго-восточных пределов империи.

Однако ж, в 1820-х годах, по представлениям бывшего тогда оренбургским военным губернатором генерала Эссена, за недостатком других средств, вновь остановились на мысли усмирять буйства в степи отправлением туда отрядов ³⁸, а для обеспечения торговли посылать караваны под прикрытием воинских команд.

Признавая выгоду торговли с Бухарою во многих отношениях, и особенно по сбыту произведений Уральского хребта, и имея в виду, что торговля эта с давних пор терпит [39] большие убытки и находится в опасности от хищничества киргизов и хивинцев, а ход караванов год от году терпит все более и более затруднений, правительство наше отправляло еще в 1820 г. посольство в Бухару (миссия Негри одновременно с миссиею Муравьева в Хиву) с целью, по взаимному соглашению с бухарским эмиром, изыскать средства «к удостоверению и подкреплению» торговых сношений; но эмир или хан бухарский, обнадеживая в благосклонном приеме караванов, не принимал на себя обеспечения их при следовании в киргизских степях, предоставляя защищать караваны нашею военною силою, о чем неоднократно бухарцы просили и впоследствии. Почему положено было наивыгоднейшим учреждение торговой компании, с исключительным правом торговать с среднею Азиею, при чем компания должна иметь основный капитал в 6,000,000 рублей и собственных верблюдов, для устранения препятствий в перевозке товаров. Для конвоирования караванов компании предполагалось давать конвой, не менее 280 человек при 2 орудиях, содержание коего обратить на счет компании, которой, сверх других привилегий, дозволить устройство караван-сарая и укрепления на р. Сыр-Дарье, равно как и в других местах на караванном пути. Но как невозможно было создать вдруг такую компанию и как неизвестно было, составится ли оная когда нибудь русскими купцами, то, для безостановочного течения существовавших торговых сношений, предположено было испытать другой способ, состоящий в том, чтоб снабжать обыкновенные караваны военным отрядом на казенный счет, с отнесением издержек на таможенные сборы Оренбургского края. На этом основании, в 1824 году, отправился караван в Бухару под прикрытием отряда из 500 человек; но караван этот был встречен хивинцами, частию разграблен, а частию возвратился, при чем понесено убытков частными лицами на сумму в 547,600 руб. 22¾ коп. и казною, по снаряжению конвоя, на 224,000 руб., как это видно из донесении бывшего караванного начальника, ростовского купца Евграфа Кайдалова, от 29 июня 1825 года. Таким образом, опыт, к несчастию, не удался, и само собою разумеется, что при таком положении дел компания не могла образоваться; предположения о ней остались без последствий, хотя, несомненно, что такое учреждение, если бы оно было осуществлено [40] в то время, избавило бы правительство наше от множества издержек, вынужденных впоследствии обстоятельствами.

В 1825-26 г., когда разнесся слух (по поводу появившегося на Усть-Урте отряда генерального штаба полковника Берга, производившего нивеллировку и съемки между Каспийским и Аральским морями), что император русский намерен наказать хивинцев силою оружия, появился на границу нашу (в Сарайчиковскую крепость, что на р. Урале) хивинский посланник Ваис-Ниаз и привел с собою слона в подарок государю, но для пропуска в С.-Петербург этому послу постановлены были два условия: 1) уплату хивинским ханом всех убытков, понесенных купечеством при нападении хивинцев на вооруженный караван в 1824 г.; 2) возвращение всех русских пленных, находящихся в Хиве, и воспрещение покупать впредь у кочующих народов захватываемых ими в плен русских ³⁹. Предложения эти не были приняты ханом, и посольство его возвратилось, при чем хан хивинский разгласил, что по случаю несогласий, происшедших, будто бы, относительно пути, коим хивинскому посольству следовать в Петербург, посольство разошлось с русским правительством и воротилось. А, между тем, страх в Хиве миновался, и дела пошли по прежнему, даже, можно сказать, хуже, ибо впоследствии (в 1833 г.) дерзость хивинцев возрасла до того, что был прислан в г. Оренбург начальник хивинского таможенного сбора для объявления (частным образом) купцам русским и бухарским, что караваны их неминуемо будут разграблены, буде не пойдут чрез Хиву, что, конечно, было равнозначительно и служило только предлогом для оправданий на случай будущих грабежей. В то же самое время хивинские подданные невозбранно торговали в России, и караваны их ежегодно отходили и приходили на Оренбургской линии. Отсюда очевидно, что только одна сила оружия могла решить окончательно это дело.

Независимо от уничтожения нашей торговли на востоке постоянными грабежами караванов и побуждениями к тому же киргизов, хивинское правительство издавна покровительствовало [41] еще и морским разбойникам, которые захватывали ежегодно на Каспийском море множество мирных рыбопромышленников, продавали их потом на всех рынках востока, а всего более в Хиве. Эти несчастные пленники влачили дни свои в изнурительных работах, голодные и не одетые, и оканчивали ненавистную для них жизнь под побоями своих хозяев, которых самое вероисповедание (магометанское) разрешает от всяких обязанностей человечества в отношении к неверным (кафирам), а закон гражданский - от всякой ответственности за жизнь и смерть раба.

Еще в XVIII веке правительство наше начало изыскивать способы к освобождению русских подданных из неволи на дальнем востоке: так Высочайшим указом от 28 января 1767 г. ⁴⁰ повелевалось захватывать заложников и принуждать азиятцев выкупать оных русскими пленными. Это была действительно единственная мера, на которой нельзя было не остановиться, вида на Оренбургской и Сибирской линиях и в Астрахани свободно торгующих и проживающих хивинцев и бухарцев ⁴¹, в то время, как наши купцы не смели показаться у них, не подвергаясь; особенно в Хиве, опасности попасть в вечное рабство. Отдаленность и недоступность положения упомянутых стран служило и слушать важным препятствием к принятию более действительных мер к освобождению пленных.

Однако ж, упомянутым указом 1767 г. дозволялось задерживать заложников в том только случае, «если они (азиятцы) будут изобличены в увозе здешних людей», т. е. русских подданных; такое ограничение, по затруднительности изобличения, лишило всей силы самое постановление, как то и доказали последствия. Поэтому захватывание в плен русских продолжалось, а высокие цены за русских невольников ⁴² [42] приучили постепенно и киргизов к постыдной торговле людьми.

Все хлопоты правительства русского достигнуть освобождения невольников наших посредством переговоров оказались напрасными и убедили только в том, что с хивинским и бухарским правительствами нельзя пускаться ни в какие переговоры, нельзя иметь никаких сделок и условий, ибо все это остается, без всякой пользы, только на бумаге. Лучшим тому доказательством служат миссия наша в Бухару еще в 1820 г. Негри и другой опыт в 1833 г. (при посылке туда же де-Мезона); дела в отношении наших пленных и после того нисколько не изменились: бухарцы с той поры начали избегать прямых объяснений о невольниках русских, нисколько не думали о выдаче их и даже, при каждом удобном случае, приобретали новых, вопреки письменному обязательству, данному нашему поверенному в делах, г. Негри, и вопреки всем правам человечества. И если это делал эмир бухарский, старавшийся о поддержании с нами дружеских сношений, то само собою разумеется, что издавна враждебный к России хан хивинский даже и для виду не скрывал своих действий в этом отношении. Владения его были одинаково недоступны для всех христиан.

Правда, случалось, что эмир бухарский или его купцы, желая особенно угодить нашему правительству и поддержать колеблющуюся дружбу, или же в надежде получить богатые подарки, возвращали иногда по нескольку человек пленных наших; но бывали и такие случаи, что уличенные в торговле нашими пленными бухарские купцы, даже и обещав возвратить их на родину, впоследствии не сдерживали своих обязательств ⁴³. [43]

Наконец ассигновано было правительством 3,000 рублей для выкупа наших пленных; но и это не повело ни к чему, как потому, что рабовладельцы не брали никакого выкупа, находя выгоднейшим для себя иметь хороших работников, так и по чрезвычайной затруднительности освобождения другими путями чрез посредствующих лиц, коим в случае поимки угрожала смерть или то же самое рабство, так что в 1830-х годах дело о русских пленных находилось, по окончательным розысканиям, в следующем положении:

«Поощряемые выгодными ценами, киргизы похищали русских людей даже на линии и сбывали их в соседственные им области средней Азии, преимущественно же в Хиву, где (по имевшимся тогда сведениям) находилось более 2,000 русских в неволе. В давние времена захватывали людей из внутренних селений, даже на р. Волге и за Волгою, но потом на линии, а в 30-х годах почти исключительно захватывались киргизами и туркменцами рыболовы на Каспийском море, в весьма значительном числе, именно до 200 человек ежегодно. Пленники русские продавались в Хиве на базарах, и не только знатнейшие хивинские сановники принимали участие в таком торге, но и торговцы хивинские, посещавшие ежегодно Россию, по большей части покупали тоже наших пленных, да сверх того, проживая между киргизами, ни делам торговым, всячески поощряли их к захвату пленных, закупая их вперед и оставляя задатки. Пограничная оренбургская коммиссия хотя и располагала известною суммою (вышеупомянутыми 3,000 рублей) для выкупа русских невольников, но выкупать удавалось самое ограниченное число оных, потому что в Хиве смертная казнь ожидала каждого согласившегося продать раба своего для возвращения в отечество» ⁴⁴. Между тем, находящиеся в неволе, обремененные тягчайшими работами и претерпевавшие крайнюю во всем нужду, русские пленники находились под бдительным надзором, и за первый побег виновному в том отрезывались нос и уши, а за второй сажали на кол, так что редко кому приходила охота бежать, зная жестокое наказание в случае неудачи. Для предупреждения же побегов, многих заставляли вступать в брак с [44] туземками, и всех вообще разными, даже неблаговидными, способами старались обращать в магометанство ⁴⁵. Для уменьшения захвата пленников старались задерживать киргизов, принадлежащих к одному роду с хищниками. Но и это не удавалось, да притом было и не совсем справедливо, ибо однородны едва ли обязаны отвечать за нескольких человек разбойников из своего рода, неизвестно где и чем промышляющих. Между тем, пленные, при каждом удобном случае, молили об освобождении, а беспомощные семейства их осаждали местное начальство не только просьбами, но даже и укоризнами в нежелании, будто бы, освобождения несчастных.

При таком положении дел оставалось употребить меры решительные и последние, каковыми представлялись: задержание всех хивинских подданных с их имуществами до освобождения наших пленных из неволи, а если и это не подействует, то принудить к тому хивинцев силою оружия, о чем от местного начальства и поступали неоднократно представления, а происшествия на востоке, по доходившим (от пленных наших купцов и посыльных) слухам, особенно благоприятствовали тогда таким энергическим мерам против Хивы: бывший в Оренбурге, в 1830 г., посланец бухарский Балта-Кулы-Бек и ташкенец Дус-Назар Юлдымов показывали, что несогласия между правительствами бухарским и хивинским в то время готовы были обнаружиться военными действиями. Послу бухарскому даже поручено было просить императора русского о положении предела дерзости хивинцев, обещая содействие тогдашнего эмира бухарского Насыр-Уллы, а из проживавших в Оренбурге бухарцев некоторые объявляли (в частных разговорах), что хотя хивинцы и единоверны им, а потому и не следовало бы помогать русским против них, но всегдашнее их грабительство и обиды бухарцам довели их до того, что они вполне согласны содействовать энергическим мерам нашего правительства. Все вообще бухарцы положительно утверждали, что хан их, Наср-Уллы, если и не будет помогать своими силами предприятию русских, то наверное весьма доволен будет, если русские [45] накажут и усмирят общего неприятеля ⁴⁶. Вслед затем происшедшие несогласия между хивинцами и некоторыми начальниками киргизскими, неурожай в Хиве и война с Персиею поставили Хиву в самое затруднительное положение, обещавшее успех военному предприятию нашему против Хивы; но, к несчастию, событиями с 1830-1832 гг., все внимание правительства и военные средства наши отвлечены были на запад.

Таким образом, принятие действительных мер против враждебной Хивы было отложено, а хивинцы, оставаясь столь долгое время не наказанными и неоднократно видя расположение русских, забыв прошлое, прекратить вражду дружественными соглашениями, относили это, по невежеству своему, к слабости и даже боязливости нашего правительства, почему продолжали свой варварский образ действий, гордясь своею силою и непобедимостию.

Необходимо было, однако ж, сколько нибудь облегчить участь наших пленных, почему наше министерство иностранных дел, не допуская задержания хивинских подданных из опасения повредить этим вообще торговле нашей на востоке (так как находившиеся в пределах империи хивинцы исключительно были купцы или их агенты), предложило в 1835 году образовать в Оренбурге благотворительное общество (с щедрым, но тайным пособием от казны), главнейшим предметом действий которого было бы освобождение русских пленных из неволи ⁴⁷. Но, как объяснено уже выше, для [46] выкупа пленных, по редким случаям, представлявшимся к тому, было весьма достаточно и прежде отпускавшихся казною ежегодно 3,000 рублей, да притом, если б источника, значительных средств предполагавшегося комитета и цель его действий сделались известными местным жителям, а вместе с тем и азиятцам (что предполагать было весьма основательно), то этим еще более увеличились бы кичливость и дерзость средне-азиятцев, дав им повод думать, что русское правительство их действительно боится и потому прибегает к тайным полумерам. По всему этому учреждение благотворительного комитета и не приводилось к исполнению, а решено было наконец действовать силою оружия, для чего предложено в том же 1835 г. бывшему оренбургскому военному губернатору, генерал-адъютанту Перовскому, представить в военное министерство подробное соображение о походе в Хиву ⁴⁸, по под видом ученой, с военным прикрытием, экспедиции к Аральскому морю.

С наказанием Хивы, как главной виновницы волнений в киргизских степях, грабежи караванов и торговля нашими пленными - все подобные действия должны были бы прекратиться, а пример строгой ответственности за русских невольников побудил бы и бухарцев к возврату пленных наших на родину скорее всяких переговоров.

Обстоятельства, однако ж, и на этот раз принудили [47] отложить войну с хивинцами до 1839 года. Причинами тому были разные происшествия в соседних губерниях и на линии, озаботившие местное начальство: беспорядки между киргизами не только оренбургского, но и сибирского ведомства, новые посольства из Хивы и Бухары, подавшие еще раз напрасную надежду кончить дела на востоке мирными переговорами, и наконец путешествие, в 1837 г., по Оренбургскому краю Наследника Цесаревича (ныне царствующего Государя Императора) требовали присутствия оренбургского военного губернатора в крае.

Обширность Оренбургского края, разноплеменность и разноверие его населения, рассеянного от южных пределов Пермской губернии до Каспийского моря и от берегов Волги до степных рек Убагана (приток р. Тобола, справа), Иргиза, Тургая и Эмбы, отдаленность от центров промышлености и просвещения в империи, - все это долгое время затрудняло прочное административное устройство юго-восточных пределов империи.

Здесь, кроме русских, обитали: от реки Камы до р. Сакмары (впадающей близ г. Оренбурга в Урал) башкиры, смешанно с мещеряками, тептерями, бобылями и казанскими татарами; южнее их - калмыки; от устьев реки Урала по берегам Каспийского моря и берегам Большего и Малого Узеней кочевали киргизы Внутренней (Букеевской) орды; вдоль правого берега Урала расположилось Уральское войско; севернее его, по границе империи со степью, оренбургские казаки; в степях - киргизы Меньшой орды. Разъединенность племен еще более усиливало различие в вероисповеданиях: магометанство (башкиры, татары и киргизы), всевозможные раскольничьи секты и даже идолопоклонство (калмыки и частию тептяри и мещеряки), конечно, препятствовали всякому сближению и соединению Народонаселения в крае.

Слухи о привольных местах и излишестве земель в крае привлекали сюда многочисленных переселенцев, которые иногда, самовольно оставляя прежние места жительства, приходили в Оренбургский край из соседних губерний тысячами (но были возвращаемы) обширность края и невозможность повсеместного, бдительного надзора за населением развили здесь в огромных размерах бродяжничество и сопряженные с тем [48] беспорядки ⁴⁹, а отдаленность края и трудность здесь службы не давали возможности местному начальству найти достаточное число бескорыстных и просвещенных сотрудников ⁵⁰; почему предполагавшиеся тогда преобразования шли медленно, и переход к новому порядку вещей возбуждал неудовольствие в невежественных массах, что влекло за собою новые беспорядки и затруднения ⁵¹. Киргизы, по прежнему, своевольничали, барантовали, грабили торговые караваны и захватывали жителей в неволю; хивинцы, по прежнему, находились во враждебном расположении к России.

Несмотря на столько затруднений, бывший тогда военный оренбургский губернатор, генерал Перовский, уже с 1835 года задумал приступить к решительным мерам для прекращения волнений в степи и ограждения нашей торговли от опасностей.

Между киргизами издавна находились во враждебных отношениях роды: Джегалбай, Кипчак, Япас или Джапас о Дюрть-Кара, почему между ними постоянно происходили сшибки и взаимный угон скота (баранта). К тому же присоединились еще волнения, возбуждаемые в степи хивинцами, а с проведением в 1835 г. новой Оренбургской линии потребовались для казачьих поселений земли, которые и были отмежеваны им из чиста киргизских; в 1836 же году сделан был первый опыт сбора с киргизов подати (первоначально по 1 руб. 50 коп. с кибитки), - и вот новые причины к их неудовольствиям. Этим, конечно, пользовались грабители, легко [49] составляли шайки, и, по прежнему, разбивали торговые караваны и захватывали невольников.

Чтобы упрочить наше влияние на прикаспийских кочевников и тем уменьшить морские разбои, еще в 1834 году основано было при заливе Кутлуке укрепление Ново-Александровское, а для ограждения остальной границы империи от вторжения грабительских киргизских шаек, решились было на громадное сооружение, на сотни верст, непрерывного вала со рвом, вдоль всей границы, не имеющей естественного прикрытия: часть этой стены в 1836 г. и была уже готова ⁵². Но беспорядки продолжались и после того. Так, в 1836 г., киргизы оренбургские разграбили киргизов сибирского ведомства, разбили бухарский караван, шедший из Троицка на 150 верблюдах, ограбили двух наших купцов, угоняли с линии скот и увозили пленных, а близ укрепления Ново-Александровского, по наущению Хивы, адаевцы (киргизы адаевского рода) угнали 26,000 баранов, принадлежавших русским купцам, разграбили на 15,000 р. товаров, отправленных из укрепления Ново-Александровского в Гурьев-городок сухим путем, и даже угрожали самому укреплению. Между тем, морские хищники овладели на Каспийском море казенным ботом, при чем пленили лейтенанта Гусева и 5 человек команды ⁵³, а также захватили два казачьи судна, плывшие из Астрахани в Гурьев. Решено было наказать виновных киргизов немедленно силою оружия и тем до времени поддержать хотя некоторый порядок в степи, и с этою целью совершено несколько поисков в степи подробности о коих мы помещаем в примечании ⁵⁴. [50]

Последствием повсеместных решительных действий наших в степи было спокойствие здесь в течение всего 1837 года и временное усиление торговли в том году с соседними средне-азиятскими владениями; притом некоторые [51] племена туркменов, устрашенные силою нашего оружия, изъявили готовность вступить в подданство России.

Еще в 1835 г. поколения туркменов: Игдыр и Бурунчук, кочующие от Мангишлака до Александр-Бая, просили, через коменданта укрепления Ново-Александровского, о принятии их в подданство России. Теперь же поколения туркменов, Кулдай и [52] Ждавдырь, просили вновь о том же, чрез астраханское начальство. Выше было, в примечании, замечено, что туркменцы присягали на подданство в 1791 г., но как на них не было обращено впоследствии особого внимания, то они присоединились к Хиве. Теперь этот вопрос возобновился, и предполагалось подчинить туркменов и адаевцев особому султану-правителю (четвертому, на р. Эмбе или Усть-Урте), придав ему для поддержания своего влияния вооруженную казачью команду, каковые были при ставках существовавших уже трех султанов-правителей киргизских (восточной, средней и западной частей Меньшой киргиз-кайсацкой орды). Но азиятский комитет нашел такое принятие туркменов в подданство России несвоевременным, почему предложил, не давая определенного ответа, обнадеживать туркменов покровительством России, чтобы иметь в них союзников на случай войны с Хивою.

О действиях наших отрядов в 1838 г. упоминаем также в примечании ⁵⁵, чтобы не прерывать общей нити рассказа [53] о препятствиях, претерпеваемых торговлею вследствие волнений в степи и враждебных действий хивинских; здесь же заметим только, что как главная причина всех затруднений по заграничной торговле - безнаказанное хищничество Хивы - оставалась, то с 1838 года дела пошли по прежнему. А, между [54] тем, спокойный 1837 год показал достаточно, чего можно было ожидать от нашей торговли на востоке, при более благоприятных обстоятельствах. В это время (в конце 1836 и в 1837 гг.) прибыло в Оренбург, Троицк и Орск товаров из Бухары, Хивы и г. Ташкента (из Кокана) на 12,000 верблюдах и на сумму более 6,000,000 руб., а отпущено товаров на сумму около 5,000,000 руб. ⁵⁶, при чем главнейшим предметом привоза была хлопчатая бумага, которую более некуда было и вывозить, кроме России. Но торговля наша с среднею Азиею не возрастала, а, напротив, с году на год приходила в упадок, как от небезопасности путей в соседние нам ханства, так и от опасности пребывания там русских купцов и притеснений, претерпеваемых ими на рынках востока. Неоднократно уже нами здесь объяснялось, что в Хиву русские купцы не смели показаться вовсе и что даже в Бухаре, постоянно поддерживавшей торговые с нами сношения, они подвергались важным затруднениям: так бухарцы, взимая с азиятских торговцев таможенный сбор в 10 процентов, с русских торговцев брали 40 процентов, подвергая их притом и другим притеснениям, как, например, оценивая по произволу товары русские всегда выше их настоящей ценности, чтоб взять более пошлин, тогда как азиятское купечество всех соседних стран у нас пользовалось даже преимуществом пред русским, не платя гильдейских пошлин. По этому поводу наше купечество, объясняя, что вся здешняя торговля находится в руках азиятцев, просило (в [55] 1837 г.) настоять: 1) чтобы купцы наши в Бухаре пользовались одинакими правами с азиятцами, 2) чтобы дозволено было содержать там нашего консула, для охранения прав русского купечества, 3) основания для удобства и большой безопасности торговли укрепления на р. Сыр-Дарье и 4) взыскания у нас с азиятцев гильдейских повинностей и десятинную пошлину по оценке товаров.

Но как из многолетнего опыта было уже нам хорошо известно, что переговоры с средне-азиятскими владельцами ни к чему не ведут, то и предполагалось освободить торговлю от всяких азиятских стеснений ⁵⁷ мерами строгости, которые и начали приводиться в исполнение с 1836 года, и без коих одними дружелюбными сношениями нельзя было ничего достигнуть, как то подтвердилось еще раз и во время пребывания у нас в 1836 г. посланца бухарского ⁵⁸ и в 1837 г. посланца хивинского (о котором упомянется далее), бухарский же посланец Курбан-Гаширов в июль прибыл в Орск, откуда отправлен в Петербург, а в марте 1837 года возвратился обратно с грамотами и подарками. Дело все кончилось, по обыкновению, ничем, ибо и вся цель таких посольств, по понятиям азиятцев, состояла в надеждах получить хорошие подарки и денежные выгоды, почему и самое звание посланца в ханствах средней Азии продажно.

Вернее было показать примером строгости, что всякое нарушение международных прав повлечет за собою наказание, - и вот летом 1836 г. последовало Высочайшее повеление о задержании как на оренбургской и сибирской линиях, так и [56] в г. Астрахани всех хивинцев, подданных наиболее враждебного нам соседнего ханства, с тем, чтобы они были освобождены не прежде, как по удовлетворении всех справедливых требований России, особенно по освобождению наших пленников.

В Оренбурге повеление это исполнено было 28 августа, когда все торговцы хивинские были на меновом дворе, а верблюды их навьючены и караван собирался к выступлению. Задержанные хивинцы помещены были в Оренбурге и по уездным городам, в гауптвахтах, острогах и свободных казенных зданиях, смотря по удобству помещения и присмотра, а на содержание первоначально назначено по 50 к. в сутки на каждого, но, по составлении артелей, и половины этого оказалось достаточным.

Задержано хивинцев и при них денег и товаров:

В Оренбурге 390 хивинц. и товар. на 700,000 р.
- Астрахани 182 - - - 700,000»
Всего 572 хивинца и товар. на 1,400,000 р.

На сибирской линии в это время не оказалось ни одного хивинца.

Задержанные хивинцы прибегали ко всевозможным средствам, чтоб освободить себя и спасти товары: отказывались от подданства Хивы, или уверяли, что товары принадлежат не им, а бухарцам; некоторые даже изъявили желание вступить в русское подданство, но все это оставлено без внимания, потому что в случае успеха и каждый из них последовал бы такому же примеру, только для виду, чтоб выехать из России.

Вместе с тем ханы Хивы и Бухары извещены были письменно о происшедшем: хану бухарскому для сведения и с уверением в дружественном расположении, а хану хивинскому пояснены были также все недружественные поступки, с объявлением, что задержанные в залог хивинцы могут быть выручены только освобождением всех русских пленных, находящихся в ханстве ⁵⁹.

Вследствие того, в январе 1837 г., с возвращавшимся [57] нашим посыльным в Хиву татарином, прибыл в Оренбург посланец хивинский Кабылбай (правитель одной половины города Ургенча), коему было объявлено, что признать его посланником, при тогдашних обстоятельствах, нельзя, и что прежде всяких переговоров должно освободить всех русских пленников; привезенные же им письма были рассмотрены: одно письмо без подписи, по словам Кабылбая, было от хана на Высочайшее имя Государя Императора, другое от мехтера (министра финансов) на имя военного губернатора; но ни в одном из них не говорилось ни слова об освобождении пленных. Хан, между прочим, приписывал все несогласия частным действиям придворных и жаловался на основание укрепления Ново-Александровского. Письмо к военному губернатору отличалось еще большею неопределенностию и уклончивостию и может служить образцом азиятской дипломатии ⁶⁰. Поэтому посол хивинский снабжен был новым письменным удостоверением (письмом вице-канцлера к хану), которым, в знак искреннего намерения Хивы прекратить враждебные против нас действия, положительно требовалась выдача всех русских пленных, и для того назначен 4-месячный срок. Вскоре затем (15 сентября) прибыл гонец из Хивы, с весьма [58] важным письмом на имя председателя пограничной коммиссии, что хан приказал собрать и отправить на родину всех наших пленных; в конце октября получено известие и от Кабылбая с берегов реки Эмбы, о том, что он с русскими пленными следует в Оренбург. Немедленно сделаны были распоряжения к принятию нескольких сот страдавших в неволе наших соотечественников; но когда, наконец, 18 ноября прибыл бухарский караван и с ним посланец хивинский Кабылбай, то оказалось возвращенных всего 25 человек.

Однако ж, возвращение и такого числа пленных было неслыханным до того событием; почему все спешили торжествовать столь радостное для края начало нового порядка вещей: весь город встретил вырученных из неволи земляков невдалеке от менового двора; духовенство отслужило благодарственное молебствие под открытым небом и окропило возвращенных святою водою, а купечество угостило их обедом ⁶¹.

Посол хивинский и на этот раз привез из Хивы письма, по обычаю здешних азиятцев, без подписей. Одно из них, с ханскою печатью на особом лоскутке, по его словам, было для Государя Императора; остальные - на имя военного губернатора и председателя пограничной коммиссии. Все письма, по обыкновению, отличались неопределенностию содержания, о деле в них упоминалось только слегка; а, между тем, из выпущенных хивинцами на родину наших пленных все почти были люди престарелые, прожившие в неволе по 30 и 40 лет, и один даже 55 лет, т. е. люди, для хивинцев ни к чему более негодные.

По словам же возвращенных из неволи, хивинский хан (Аллакул) решился было действительно освободить всех наших пленных, к чему его особенно побуждал брат, человек умный и уважаемый всеми; но потом возникло в совете [59] ханском неуместное опасение, что скорое исполнение первого требования русских повлечет за собою новые домогательства, а Хива, чувствуя себя виновною пред нами во многих отношениях, боялась, что рано или поздно Россия потребует еще вознаграждения за разграбленные хивинцами караваны, может быть и удовлетворения за убитого некогда в Хиве посла русского, князя Бековича-Черкасского. Поэтому решено было не вдруг уступать требованиям России, отделываясь выдачею от времени до времени нескольких десятков пленных и подарками. Вот почему, несмотря на формальное объявление хана об освобождении всех русских пленных, было возвращено с послом хивинским Кабылбаем всего 25 человек и предложены богатые дары, состоявшие в ценных аргамаках ⁶², в роскошной конской сбруе и драгоценных шалях.

Но Кабылбаю вновь, письменно и словесно, подтверждено было, что задержанные хивинцы не будут освобождены до возвращения на родину всех наших пленных; подарки отвергнуты, а товары хивинские, привезенные 20-ю купцами в свите посланца, были возвращены за печатями, с тем, чтобы они увезли их обратно, так как, при тогдашних обстоятельствах, принятие даров и дозволение торговать было бы неуместно. За возвращенных же из неволи 25 русских немедленно освобождено было 5 хивинцев со всем их имуществом.

Хан хивинский, видя, что наступает время расплаты за все беззаконные поступки хивинцев, и не находя возможности, как прежде, отделаться одними обещаниями, старался склонить Бухару к союзу с собою против России; но, несмотря на многократные настояния и духовное посольство по этому предмету хивинского хана, эмир бухарский не только отказал ему в союзе, но даже отправил (в августе 1838 года) в Россию посла своего для скрепления дружественных сношений с нами. Этот посланец, Балта-Кулы-Бек, прибыль в Оренбург с 20 человеками свиты и слоном в подарок Государю, а также привез трех выбежавших из хивинской неволи русских. Посол бухарский был в С.-Петербурге, откуда возвратился [60] в 1839 году в Оренбург, и в октябре того же года отправился обратно, вместе с назначенными для разных исследований в Бухару, по просьбе эмира, горными инженерами (капитаном Ковалевским и поручиком Генргросом), которые, впрочем, встретясь на пути с хивинскими сборщиками податей, принуждены были бежать и неожиданно явились в укрепление наше на Ак-Булаке, а потом отправлены обратно в Петербург ⁶³.

В августе же 1838 г. с бухарским караваном опять прибыли два хивинские посланца, с 12 провожатыми и 5 чел. русских пленных. В привезенном ими письме (по прежнему, без подписи и печати), просилось о присылке в Хиву русского чиновника для сбора и принятия наших пленных; пятеро же возвращенных русских присланы были, между тем, не от хана, а от одного купца, родственники коего задержаны были в Оренбурге. И как неоднократно уже было объявлено хану, чтоб он не присылал послов до освобождения из неволи всех русских, то с отпущенным обратно посланцем [61] купечества хивинского вновь, и письменно же, подтверждено: «доколе не исполните требований наших, не признаем послов ваших, и потому не посылайте их: они будут задержаны на ряду с прочими». Все остальные затем хивинцы (в числе 13 человек) были задержаны.

Несмотря на то, в августе 1839 года, снова прибыли два посланца хивинские, Имбай-Бабаев и Сеид-Мамет-Ниазов, с 80 русскими, посланными от имени хана; из них 32 человека взяты были с Каспийского моря, весною того же года, и, как простодушно выражался хан в письме, составляли его долю, полученную им в виде подати от морских разбойников. Поспешное отправление этих посланцев из Хивы было следствием дошедших туда известий об основании на рр. Эмбе и Ак-Булаке наших укреплений или промежуточных пунктов для предстоявшего в Хиву похода, так как еще в марте 1839 года был Высочайше утвержден журнал особого комитета (из вице-канцлера, военного министра и военного оренбургского губернатора) о воинском на Хиву поиске, дабы принудить хана Хивы силою оружия: выдать всех русских и предоставит караванной торговле нашей полную свободу. А потому уже летом 1839 года приступлено было к возведению передовых укреплений в степи для склада запасов экспедиции.

Сеид, один из прибывших тогда в Оренбург посланцев хивинских, по дошедшим слухам, в самый день выезда в Россию купил у туркменов 7 человек русских и удержал у себя, за что и был задержан; другой же, Имбай, отправлен обратно, с письмом прежнего содержания. Между тем, несмотря на столько положительных обещаний хана освободить всех русских, и отправляемые им посольства, в том же 1838 году подстрекаемые хивинцами шайки кайсаков пускались к нашим линиям для хищничества (о чем сказано выше, в примечании); а в 1839 г; хан приказал хищникам (в числе 300 кибиток) отправиться на Мангишлак для разбоя, и в том году взято с моря до 150 человек в неволю. Наконец разосланы были ханом эсаулы к р. Эмбе, на р. Сыр-Дарью, на Мангишлак и Бузачи с письменными и словесными угрозами: вырезать все роды, которые не отложатся от России и не выставят в помощь Хиве вооруженных всадников. Впоследствии оказалось, что все эти распоряжения [62] сделаны были не с целью объявить России войну, а единственно только в надежде захватить в плен как можно больше русских, чтобы тем заставить русское правительство разменять их на задержанных нами Хивинцев.

Сам хан хивинский находился в это время в самой страшной нерешимости: судя по себе, он не верил искренности скромных требований наших; крайне ограниченного ума, без всякого образования и не привыкший никому отдавать отчета в своих действиях, хан Аллакул не мог решиться уступить очевидной необходимости. Советы собирались у хана по ночам, раз десять решались выдать всех русских пленных и чрез несколько дней, опять передумав, пробовали еще раз обмануть русских новым письмом и лживыми обещаниями. В то же время привозные товары год от году дорожали в Хиве, а свои лежали без сбыта; на хлопчатую бумагу, важнейшее произведение Хивы, не было ни цен, ни покупателей; притом все значительные купцы были задержаны в России, а сроки, данные хану для исполнения наших требований, давно миновались, почему и на возвращение их надежды быть не могло. Но хан все еще не решился смириться.

Таким-то образом Россия была вынуждена силою самих обстоятельств к вооруженному предприятию против Хивы, а потому Высочайше утвержденным 12 марта 1839 г. журналом особого (упомянутого выше) комитета определено было:

1) Приступить немедленно, со всевозможною деятельностию, ко всем приготовлениям для поиска в Хиву и основать немедленно необходимые на пути туда склады и становища.

2) Содержать истинную цель предприятия в тайне, действуя под предлогом посылки одной только ученой экспедиции к Аральскому морю.

3) Отложить самый поход до окончания дел Англии в Авганистане, дабы влияние или впечатление действий наших в средней Азии имело более веса и дабы Англия собственными завоеваниями своими лишила себя права беспокоить правительство наше требованием разных объяснений, но ни в каком случае не откладывать похода далее весны 1840 года.

4) В случае удачи предприятия, сменить хана Хивы и заменить его надежным султаном кайсацким; упрочить по возможности порядок, освободить всех пленников и дать полную свободу нашей торговле. [63]

5) Определить, на основании сметы, на это предприятие до 1,700,000 руб. ассигнац. (1,698,000 руб. собственно) и 12,000 червонных, снабдить отряд оружием и необходимыми снарядами; разрешить оренбургскому военному губернатору пользоваться всеми пособиями от местного артиллерийского и инженерного начальства, и наконец

6) Предоставить поверку и окончательное утверждение всех отчетов по сему делу оренбургскому военному губернатору, который обязан впоследствии представить о порядке поверки этой особое соображение.

Вскоре затем (10 октября 1839 года) последовало еще дополнительное распоряжение о действиях наших по занятию Хивы, а также составлен был проект обязательного акта, коим, по утверждении нового правительства в Хиве, предполагалось прекратить, на будущее время, все несогласия с этим ханством.

Итак, по крайнему сроку, от весны 1839 до весны 1840 г., оставалось год времени на все приготовления к походу; но обстоятельства заставили поспешить и выступить в поход чрез 8 месяцев со дня Высочайшего на предприятие соизволения. Причиною к спешному открытию кампании послужили: а) соображение о том, что, выступив из Оренбурга в начале весны 1840 г., отряду пришлось бы преходить к Хиве безводными, соляными степями, в самое знойное летнее время, и, напротив, поздняя осень и зима 1839 г. считались лучшим временем для обеспечения отряда от недостатка воды; б) стремление англичан в это время проникнуть в среднюю Азию для утверждения там своего влияния и возбуждения хивинцев к упорному сопротивлению России, о чем и остается здесь несколько распространиться.

Никто не станет положительно утверждать, что англичане не желают блага другим народам, но каждый, надеемся, согласится с нами, если заметим, что, при всем том, они прежде и выше всего ставят выгоды британской нации. Всем также известно, что с давнего времени англичане, посредством искусных агентов и не щадя никаких издержек, зорко следят за положением дел в целом мире (наблюдая, таким образом, интересы Великобритании) и что они всегда бывают весьма недовольны и озабочены, если кому судьба, помимо их, вручает долю участия в судьбах человечества: [64] это политика древних финикиян и карфагенцев, и новейших - венециян, генуэзцев, испанцев и голландцев, - одним словом, политика морских, торговых держав.

Ничего поэтому нет удивительного, что англичане, не зная в подробности настоящего положения дел в средней Азии, весьма, однако ж, были устрашены действиями русских в степях киргизских, приписывая мерам правительства нашего, по обеспечению границ и торговли империи, завоевательные цели и даже бывшее когда-то стремление проникнуть в Индию, о возможности чего в новейшие времена напомнил им еще раз Наполеон I своим известным проектом сухопутной экспедиции в Индию ⁶⁴. Отсюда естественное желание англичан убедиться, в какой степени важно в политическом отношении обладание средне-азиятскими степями и есть ли какая либо возможность проникнуть с этой стороны в Индию.

И, действительно, с 1824 года, ряд английских агентов, несмотря ни на какие затруднения, проникает в среднюю Азию, и даже некоторые из них возвращаются в свое отечество чрез Россию.

Первоначально (в тридцатых годах) англичане, под видом евангелических миссионеров, утвердились было целою колониею в городе Оренбурге; но когда заметили, что миссионеры эти намерены были заняться совсем другими делами, то их удалили. Тогда, потеряв надежду к распространению своего влияния на среднюю Азию из самой России, англичане начали проникать туда преимущественно из Индии и через Персию. Так с 1821 года перебывали в средней Азии Муркрофт, Конноли, Вольф, Борнс и Стрендж, а вслед за ними появились Стоддарт, Аббот, Шекспир и вторично Борнс, уже во время, близкое к хивинской экспедиции нашей или же в самую эпоху ее ⁶⁵. [65]

Все означенные лица, кроме Вольфа, состояли на службе в предприимчивой Ост-Индской компании, и, конечно, не одно любопытство и не собственные дела влекли их в среднюю Азию. Между тем как агенты эти на месте собирали [66] всевозможные сведения, русские не имели к тому никакой возможности и не могли даже следить за их образом действий, случайно только узнавая о пребывании английских агентов в соседственных ханствах и знакомясь с подробностями их путешествий из печатаемых ими книг, где, конечно, помещалось не все, что было им известно. Мы могли получать неясные и недостаточные сведения только чрез азиятцев, которые, по невежеству, неискусству и из боязни, не всегда могли доставлять действительно важные и полезные для нас известия: по недостатку у нас людей, хорошо знакомых с восточными языками, необходимость заставляла доверяться необразованным азиятцам или же возлагать поручения на людей, незнакомых с азиятскими языками, придавая им переводчиков. Во всяком случае главным образом действовали тут магометане, которые, невольно подчинял влиянию средне-азиятских владетелей, представляющих в магометанском мире и высшую духовную власть, конечно, не всегда охотно и точно исполняли возлагаемые на них поручения, не всегда могли быть откровенны в своих показаниях, хотя, с другой стороны, для них мусульманские страны доступнее, чем христианам.

Еще в 1828 году Алекс. Борнс начал свои исследования по р. Инду, а в 1830 г., убедившись в судоходстве Инда на 1000-верстном пространстве от устья, заявил правительству английскому всю важность этой реки в политическом и торговом отношениях. Вместе с тем некоторые товары русские, случайно попавшие на берега Инда, навели его на мысль, что здесь уже началось соперничество промышлености русской с английскою, и он успел убедить свое правительство не только в этом ложном предположении своем, но даже и в возможности появления на р. Инде русских политических агентов, а может быть и войск

Вот это и было причиною беспрерывного стремления английских агентов проникнуть из Индии чрез всю среднюю Азию к пределам России, дабы убедиться, до какой степени возможны подобные опасения, что, в свою очередь., озаботило и русское правительство.

Действительно, нам было известно, что агенты Ост-Индской компании, один за другим, появляются то в Хиве, то в Бухаре; не безызвестно было также, что эта [67] предприимчивая компания, обладая громадными средствами, стремилась не только к утверждению своего торгового влияния на всю Азию, но даже и к расширению границ своих азиятских владений. Законы Англии, промышленость и богатство народа, наклонность англичан действовать соединенными силами, обществами, наконец корыстолюбие азиятских правителей, - все это давало Англии полную возможность утвердить свое влияние в средней Азии и, упрочив там (главнейшем рынке нашей мануфактурной производительности) свою торговлю, вредить России невероятным образом: стоило только допустить возможность снабжения английским оружием и порохом хивинцев и туркменцев, ближайших и враждебных соседей наших, а также и киргизов, чтобы убедиться в необходимости противодействия замыслам Англии, агенты коей в публикуемых ими сочинениях (см. записки Борнса в русском переводе, издан. Голубкова) вовсе не скрывали надежд своих завладеть торговлею не только на пространстве между р. Индом и хребтом Гинду-Кушем. но и рынком Бухары, самым важным в средней Азии.

Поэтому, в 1835 году, решено было, для наблюдения за английскими агентами и противодействия им, отправить в среднюю Азию русских агентов, а для возможности соперничества с их торговлей в средней Азии учредить русскую компанию. Небольшая компания действительно составилась, но уже в сороковых годах, после хивинского похода, уничтожившего грабительства в степях; впоследствии русская компания эта расстроилась. Для наблюдения же за ходом дел в средней Азии отправлен был агентом подпоручик Виткевич, который случайно, зимою 1835 г., попал с несколькими киргизами в Бухару и, не скрывая, что он русский офицер, прожил там несколько месяцев и благополучно возвратился в Оренбург, чем вполне доказал способность к подобному поручению. Этот офицер несколько лет путешествовал в Персии и Кабуле, в самое любопытное время английской экспедиции в Авганистане, сумел подружиться с знаменитым в то время Дост-Магометом кабульским, расположить его в пользу русских, и возвратился в Петербург в 1839 году. К несчастию, в том же году он лишил себя жизни, уничтожив пред смертью все собранные им сведения ⁶⁶. [68]

Между тем, известия, в 1839 г. доходившие к нам из средней Азии, были самые неутешительные: так, например, один караванный вожак (караван-баш) Туля Берганов, возвратившись в этом году из Бухары, показывал, «что в Хиву прибыло из Кабула 25 человек англичан, предлагая [69] хивинскому хану помощь против России войсками и деньгами». Слухи о появлении английских агентов и о настоятельном вмешательстве их в отношения Хивы к России подтверждались затем более и более, и как в это время английские войска проникли в Кабул, изгнали оттуда преданного нам Дост-Магомета и были отделены от бухарских владений только хребтом Гинду-Куша, то этими обстоятельствами и объясняли [70] в Оренбурге нерешительность хивинского хана, то соглашавшегося выдать всех русских пленных, то вдруг раздумывавшего исполнить это. Почему весьма основательно было поторопиться экспедициею для наказания Хивы, дабы не дать возможности англичанам вполне вооружить против нас это ханство, а может быть угрозами, деньгами и обещаниями вооруженной помощи привлечь к союзу с Хивой и других средне-азиятских владельцев, посредством действовавших в Хиве английских агентов.

Этими агентами в 1839 и 40 годах, как оказалось после, были: сперва Аббот, а потом Шекспир. Капитан ост-индских войск Аббот в мае 1840 г. прибыл из Хивы в Ново-Александровское укрепление и оттуда в Оренбург. Имел ли Аббот намерение возвратиться чрез Россию, или же, подобно Борнсу, стремился только осмотреть Каспийское море и наши там укрепления, неизвестно; но он письменно называл себя английским поверенным в делах при русском дворе ⁶⁷, был, по приказанию хана, на пути к Каспийскому морю ограблен и изранен шайкою туркменов (которым хивинцами приказано даже было его убить), почему приличным образом отправлен в С.-Петербург, а прибывшие с ним авганцы отпущены на родину. К том же году, вместе с возвращенными Хивою русскими пленными, прибыл в [71] Оренбург, тоже чрез Ново-Александровское укрепление, и другой английский офицер - Шекспир, также вскоре отправленный в Петербург. Оба эти агента старались принять деятельное участие в наших делах с Хивою, особенно Шекспир, старавшийся приписать себе освобождение русских пленных, которые еще до прибытия его в Хиву были собраны и переписаны нашим корнетом Аитовым, как о том будет подробно сказано в следующих главах. Шекспир даже поссорился дорогою с послом хивинским Атаниазом, которому поручено было доставить русских пленных на родину, за присланные в Россию и будто бы Шекспиру порученные ханом подарки, а во время пребывания в г. Оренбурге мешался в здешние политические дела; но ему отвечали, что все по этому предмету решается в Петербурге, куда он и отправлен.

Из всего здесь изложенного видно, что весьма побудительными к войне с Хивою причинами были:

а) Желание навсегда обезопасить юго-восточные пределы империи усмирением киргизских орд, чего нельзя было достигнуть без наказания Хивы, как главной виновницы всяких волнений в степях киргизских.

б) Намерение обезопасить торговлю нашу с среднею Азиею прекращением грабежа караванов, чего также нельзя было достигнуть без наказания оружием Хивы, на счет которой представлялась при этом возможность удовлетворить претерпевших от хивинских грабежей наших купцов и тем поощрить их к будущей торговой деятельности в средней Азии ⁶⁸.

в) Избавить от тяжкого рабства несколько тысяч соотечественников.

г) Утвердить не господство, но прочное влияние России в соседственных ханствах, для взаимных торговых выгод, и не допустить укорениться в средней Азии вредного для нас влияния Ост-Индской компании. И наконец [72]

д) При этом удобном случае, имели также в виду и ученые о средней Азии розыскания: предположено было, между прочим, сделать опись берегам Аральского моря и устьям р. Аму и окончательно решить давно всех занимавший вопрос о прежнем течении этой реки в Каспийское море.

(Продолжение в следующем нумере.)