АЛЕКСАНДР БЁРНС

КАБУЛ

ПУТЕВЫЕ ЗАПИСКИ СЭР АЛЕКСАНДРА БОРНСА

В 1836, 1837 И 1838 ГОДАХ.

CABOOL: BEING A PERSONAL NARRATIVE OF A JOURNEY TO, AND RESIDENCE IN THAT CITY IN THE YEARS 1836, 7 AND 8.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА III.

Саккар. — Шикарпур. — Его торговые сношения, народонаселение, базары и проч. — праздник в честь реки. — Красавицы. — Дикие племена. — Мазери. — Предводитель. — Народная песня. — Крокодиловое жаркое. — Аллигаторы. — Миттанкот. — Бауал Хан, начальник Бауалпура. — Французский искатель приключений, Г. Аргу. — Магометанский монастырь. — Дон Джозе Гонзалец, наш рисовальщик. — Офицеры Ранджит Синга. — Ласковый прием. — Инд при Миттане. — Дера Гази Хан. — Округ Дераджет. — Его великая важность. — Логанийские Афганы. — Их торговые пути. — Врата Хоразана. — Торговля Дера Гази Хана. — Его окрестности. — Базары.

Переправившись из Саккара в Саккар, мы на другой день достигли Шикарпура, который еще был для нас terra incognita. Купцы, представители Гайдрабада и Кирпура, провели нас по его грязным и обширным базарам; вскоре потом явился правитель города и за ним целое полчище купцов, [85] банкиров и денежных менял осадило наш лагерь. От них мы узнали о враждебных предприятиях Персии против Герата и Кандагара. Это известие невольно отвлекло наше внимание от Инда и Синда и заставило обратить его к обстоятельствам несравненно большей важности, произведшим в последствии совершенно неожиданные перемены. Начальник Бауалпура, не перестававший, со времени нашего вступления в Инд, постоянно переписываться с нами, теперь убедительно просил меня «ускорить шаги и отодвинуть завесу разлуки». Раджит Синг, хотя не совсем довольный тем, что мы, так сказать, стали между ним и обширными странами Синда, на которые он смотрел как на свою добычу, был так же весьма милостив в своих приглашениях; равным образом и соперник его, Дост Магоммед Хан Кабульский, прислал гонцов с просьбою поспешить нашим посещением. Десять дней мы прожили в Шикарпуре, собирая сведения о его торговле, [86] распространенной, как известно, по всей Азии, за исключением Китая и Турции, и вполне убедились, что он занимает одно из первых мест в торговле по Инду. Причину этому должно пологать не в превосходстве его собственных фабрик, а в обширности денежных оборотов, установивших его торговую связь с отдаленнейшими рынками. Он стоит близь северных границ Синдийских владении, в 28 милях по прямому направлению к западу от Инда и почти в таком же расстоянии от крепости Баккара. На севере Синдийская граница подходит к Розану, по дороге в Кандагар и Келат, чрез известное Боланское ущелье, так что купцы, говоря о Шикарпуре и Дера Гази Хане, другом городе, стоящем выше, не иначе называют их как Вратами Хоразана и разумеют под этим последним именем Кабульские владения. Большие дороги, со всех сторон соединяющиеся в Шикарпуре, сосредоточивают в нем обширную торговую деятельность; но сообщения [87] совершаются одним только сухим путем, не смотря на то, что все купцы в городе, от первых и до последних, единогласно утверждают, что их барыши и вообще все выгоды увеличились бы значительно, если бы устроено было водяное сообщение.

Шикарпур сам по себе город не старый; но в его окресностях издревле были места замечательные: так, Алор, Саккар, Баккар и Рори последовательно первенствовали один перед другим; Шикарпур же наследовал Лукки, местечку в 8 милях от него к югу, долго находившемуся под властью предков нынешнего владетеля Бавуалпура, изгнанных Надир Шахом. Построен он, как кажется, в 1617 г. по Р. X. или в 1026 г. Геджиры. Покатость всей этой страны много способствует ее искуственному орошению; самый же Шикарпур, при посредстве больших каналов, проведенных из Инда Делийскими Императорами, обильно снабжен жизненными припасами, которые здесь гораздо дешевле, нежели в [88] других частях Синда. Ширкарпурийцы, посещавшие Британскую Индию, единогласно утверждают, что их город вполне может быть вторым Бенгалом. Надир Шах, на пути своих завоеваний, был в Ширкарпуре; но соседство города с землями, всегда непокойными, препятствовало ему сделаться торговым местом до тех пор, пока Суддозийские Государи не упрочили в нем своей власти. По этому цветущее его состояние можно считать только с 1786 г. или со времени царствования Тимур Шаха, впервые поселившего в нем Индусов, после того как он возложил управление Синдом на фамилию нынешних Эмиров. Шикарпур и поныне единственное место в Синде, где племя Индусов достигло преобладающего влияния и это тем более, что Эмиры из благоразумной политики никогда, с самого того времени, не домогались лишить их этого права, не смотря на то, что Шикарпур уже 16 лет находится под властию Синда. Собираемые в нем доходы [89] делятся между начальниками Гайдрабада и Хирпура, из которых последний получает три доли, а первый четыре, и за это каждый из них, с своей стороны, точно в такой же пропорций принимает на себя издержки, идущие на его защиту. Народонаселение города простирается свыше 30.000 душ, к которым необходимо еще причислить множество Индусов, принадлежащих собственно к этому же месту, но по торговым делам своим рассыпанных по всей Азии и только под конец жизни возвращающихся на покой к своим семействам. Жители состоят из Индусов следующих племен: Баниа, Логана и Баттеа; но Сейки Баба Нанукские составляют более половины всего числа обывателей. Около одной десятой части жителей исповедуют Магометанскую веру, которой преимущественно придерживаются Афганы, здесь поселившиеся и получившие себе в удел, еще во время Дураниев, земли или паттасы, так названные от письменных на них актов. Город, не [90] смотря на то, что окружен садами и деревьями, открыт совершенно и хотя имеет земляные стены с восемью воротами, но они от небрежения до того обветшали, что едва ли могут служить ему защитою. Базар обширен; в нем заключается 884 лавки разного рода. Он весь укрыт циновками в предохранение от солнца и совершенно лишен всякого архитектурного изящества. Летом климат очень жарок и утомителен; притом же вокруг стен так много зловонных прудов, что должно удивляться, как жители не считают этого места вредным для здоровья. В половине Апреля термометр проходит 26°, упадая ночью до 59° и подымаясь днем до 82°; за Индом же, так нас уверяли, ртуть восходит до 96°. Вода под поверхностью земли стоит на 12 и 15 футах. Река в продолжение трех или четырех минувших лет затопляла большие пространства в соседстве. Поземельные доходы, за исключением издержек на их сбор и проч., равняются двум [91] с половиную лакам рупий в год; кроме этого таможненные и городские доходы отдаются на аренду за 64.000 рупий, обращающихся 5 1/2 процентами ниже Калкутской рупии. Но сюда не входят те округи, которые были в зависимости от Афганов, а также и Ноушера, подвластный Ларкхане, и многие богатые участки, джагиры, отданные набожным людям. Наводнения, с недавнего времени начавшие подходит к самому Шикарпуру, способствовали увеличению доходов почти до половины лака рупий; однако это повышение не льзя считать за постоянное. Чтоб дать понятие о важности влияния Шикарпура, стоит только поименовать города, в которых он содержит своих агентов. Начиная с запада от Астрахани и до Калкуты, можно найти Шикарпурийца почти в каждом месте, сколько нибудь замечательном. Так, они живут в Маскате, Бандере, Аббассе, Гимане, Иезде, Мешиде, Астрахани, Бухаре, Самарканде, Кокане, Ярканде, Кундузе, Кулуме, Салцваре, Кандагаре, Газни, Кабуле, [92] Пешауаре, Дера Гази Хане, Дера Измаель Хане, Баккаре, Лейе, Мултане, Уче, Бауалпуре, Амретсире, Джейпуре, Биканире, Джайзалмире, Пали, Мандиви, Бомбее, Гайдрабаде (в Декане), Гайдрабаде (в Синде), Карачи, Келате, Мирзапуре и Калкуте. Во всех этих местах можно совершать векселя и кроме того почти из каждого вести прямую торговлю с Шикарпуром, или с любым из зависящих от него агенств. Кажется, однакоже, что дела ограничиваются более банкирскими оборотами, нежели товарною торговлею; но не смотря на это, в Шикарпуре нет избытка в наличных деньгах, вероятно от того, что он не имеет монетного двора, куда можно было бы сосредоточивать привоз золота и вообще драгоценных металлов в слитках. Астраханские Индусы, как мне говорили, недавно были обращены к Исламизму; а Бухарские несколько лет тому назад в первый раз притеснены за свою веру.

Шестого апреля мм имели хороший случай [93] видеть, можно сказать, всех жителей Шикарпура на празднике, который дают здесь в честь реки в новолуние и который на этот раз совпадал с Мухаррамом, другим празднеством Шиитского толка. По поводу этого Шикарпур опустел совершенно: все его народонаселение вышло на берега Синдийского канала, где под высокими деревьями установилась ярмарка. Почти две трети собравшегося тут народа состояли из детей и женщин. Они погружались в воды канала, молились и дружески пожимали друг другу руку по европейски; а матери и братья покупали игрушки и разные Английские безделки для своих детей и сестер. Сласти и другие яства были в большом требовании. Мы протеснились в толпу и набрели на довольно любопытную сцену: два седобородых старика, которым было бы приличнее принять роль Муллы, плясали как девочки и, прицепив к ногам колоколчики, представляли в лицах двух страстных любовников, стараясь казаться в высшей [94] степени любезными. Шикарпур может, по всей справедливости, похвастаться светлыми глазками дочерей своих: на празднике мы вполне в этом убедились. Сами же Шикарпурийцы народ хитрый и пронырлевый. Литературы у них нет никакой; ученье ограничивается чтением и счетоводством. Я лучше не могу их описать, как словами автора «Анастасия», который об их собраниях в Смирне говорит следующее: «все задушевные помыслы их окутаны тканями и хлопчатою бумагой; они уверены, что люди созданы только для купли и для продажи и что тот, кто не поставляет этих занятий единственною целью всей своей жизни, пренебрегает, по их мнению, назначением своего существования. Они и женятся только для того, чтоб поддержать племя купцов и банкиров».

Десятого числа мы снова возвратились на Инд, и в Мулана-Чачире, в 20 милях вверх по реке от Баккара, нашли свои суда. Одна половина пройденной нами при [95] этом страны была вся покрыта лесом; другая же, ближайшая к Шикарпуру, более открыта; на ней земледельцы очисткою начинали приготовлять идущие от Синдского канала, побочные водопроводы, от которых зависит все благосостояние почвы. Срок для спуска в них воды приближался. В это время года весь край был покрыт каким-то кустарником пурпурового цвета, походящим на вереск, и кроме того повсюду росло множество роз. Я нигде не встречал их в таком изобилии, как в Верхнем Синде; но они не имеют ни какого запаха. Малина также была в поре: ягоды ее крупны, сладки и хорошо дозревают при здешней высокой температуре воздуха, восходящей до 95° Фаренгейта.

Дикие племена Бурди, Бугти и Мазери, занимающие западный берег Инда, являлись к нам беспрерывно с обещаниями покорности и благочиния. Грабительские наклонности их, и в особенности племени Мазери, [96] с некоторого времени обратившие на себя внимание Правительства, понудили и нас сильно настаивать в их прекращении; мы убеждали Синдийские власти принять меры к совершенному подавлению беспорядков и к восстановлению спокойствия но реке. Это было тем необходимее, что Сейки, вступив в их страну с войсками, и заняв две деревни, причиняли много беспокойств и опасений. Мазерийский предводитель, Беграм-Хан, воспользававшись нашим пребыванием для выражения своей приязни к Британии, встретил меня в Кирпуре в сопровождении шестидесяти человек своего племени, сошедших с гор в равнины, чтоб «прикоснуться», как он говорил, «к краю одежды Британской нации». Этот начальник явился к нам с своими бардами, которые, при вступлении в наш лагерь, песнями прославляли подвиги его храбрости, аккомпанируя голоса звуками сиринджи или гитары, издававшей аккорды более приятные, чем можно было ожидать от музыкального [97] инструмента Индских пиратов. Когда же мы, с своей стороны, показали этим варварам — лучшего имени они едва ли заслуживают — несколько табакерок с музыкой, то, казалось, восторгу и удивлению их не было конца. Сам предводитель, однакож, был равнодушнее, и при этом случае выказал свой ум и смышленость. Все они приехали на кобылах, которые, по словам их, вообще сподручнее жеребцов и способнее к перенесению трудов в их чапаосах или набегах; кроме того, они представляют им еще ту выгоду, что во время спешивания один человек может держать их до полдюжины. На этот предмет у них даже есть пословица: «седлающий кобылу», говорят они, «кладет седло на лошадь, а седлающий жеребца кладет седло на свою голову». В то время, как музыканты пели, я попросил, чтоб мне рассказали содержание песни, и узнал, что она состояла, как я уже сказал, из прославления их вождя. Предлагаю вольный перевод: [98]

МАЗЕРИЙСКАЯ ПЕСНЯ.

Благодарение Богу за разорение крепости!
Он уничтожил все затруднения для бедных.
Склони слух к молитвам Беграма,
Великодушного вождя и властителя замков.
Силы его подобны волнам морским;
Карман и Дилдар — его опытные предводители.
Помоги ему, о святой Гилани!
Помоги ему, о святой Уч!
Он умертвил сто человек неприятелей;
Слава его, как героя, далеко гремит
И в отдаленности трепащат его.
У него двенадцать тысяч избранных Мазери;
Двор его подобен двору Митты Великого;
Али дал ему силы;
Свит Божий светит на него;
Уши его кобылиц подобны перу;
Седло его стоит тысячу рупий.
Весь свет знает, что Лагери выступили против него;
Он же, положившись на Бога, пошел им на встречу.
Гулам Магомед Боум — предводитель его войска;
Рустам Масид разбил неприятелей;
Пятьсот из них убито на месте;
Все имущество разграблено;
Беграм Мазери победил врагов своих!

Страна этого народа богата шерстью; но их собственная одежда сделана была из самой грубой бумажной материи. Они славятся храбростью и мужеством, и мы сами видели [99] множество доказательств этому в нашей Индской армии.

Чрез восемь дней мы находились вне пределов Синда; ветер нам благоприятствовал; он сильно дул во все это время, даже можно сказать чрез-чур сильно, потому что снес мачту, вместе с несколькими другими снастями, и едва не убил нашего цирюльника, столкнув его в воду; но этот человек был Хаджи, совершивший четыре путешествия в Мекку, чему он и приписывал свое спасение. Однажды, плывя быстро по реке, мы заметили человека, следовавшего за нами: убедительные просьбы его заставили меня остановить судно и выслушать, чего он хочет. Желание его состояло в том, чтоб мы, сделавшись, как он думал, полными обладателями всего края, возвратили ему кой-какие земли, отнятые у его предков еще во времена Надир-Шаха. Все нужные для этого документы были у чего на лицо, и он неотступно старался нас уверить, что мы можем сделать для него [100] все, если только пожелаем. Разуверить этого человека не было возможности, точно также как и других ему подобных, по временам к нам являвшихся, в том, что мы не имели ни малейшего намерения вмешиваться во внутренние распоряжения их родины. Но это ни к чему не вело, и я напрасно старался объяснить им цель нашей экспедиции: одни из них громко выражали свое удивление; другие, в особенности начальники, слушали и молчали; все же вообще показывали явные признаки недоверчивости.

Приближаясь к перевозу Бара, мы заметили несколько рыбаков, шумно деливших между собою огромного аллигатора (сизара), которого они только что поймали. Чудовище было рассечено на несколько частей: одну из них они собирались жарить, уверяя нас, что жаркое очень вкусно. Спросив их о том, пожирает ли это животное людей и получив отрицательный ответ с единогласным уверением, что аллигаторы и крокодилы питаются одною [101] рыбою, я, как уже имевший случай есть лягушек, лошадей, аккул и верблюдов, решился прибавить еще новое блюдо к таблице своих гастрономических исследований и наложить зубы на крокодиловый биф-стекс. Пища оказалась бедною, твердою, сухою и лишенною всякой сладости: по этому я скоро удовольствовался ею; но это может статься потому, что искусство приготовления крокодиловых блюд находится еще в младенчестве. Желчный пузырь животного бережно сохраняют и употребляют, как самое действительное лекарство, в упорных ранах и вывихах. Спустя несколько времени мы имели случай поверить справедливость слов, слышанных нами от рыбаков на счет того, что чудовище питается рыбою. Вздумав поймать булана или водяную свинью, я нанял для этого более ста человек, которые, в неудачных попытках, успели захватить, совершенно нечаянно, огромного крокодила (гариала), футов в 13 или 14 длиною. Когда его убили, то в желудке [102] нашли четыре паллы или песочные рыбы, доказывавшие, что он, по крайней мере в отношении постных блюд, имел утонченный вкус и вместе с этим опровергавшие показание Синдийцев, которые утверждали, что эти рыбы никогда не попадаются в Инде выше Баккара. Повсюду, где только течение было тихо, мы находили множество аллигаторов и подходили к ним на пистолетный выстрел. На одном берегу я видел их более сотни со множеством молодых, которых нам всегда удавалось легко поймать.

Двадцать второго Апреля, мы достигли Миттанкота и вступили в страну совершенно для нас новую. Тут, прежде нежели пустились далее вверх по Инду, мы вышли на берег, в нескольких милях выше Ченаба, и поехали известить моего старинного и достопочтенного друга, Бауал-Хана, в его местожительстве Ахмедпуре; а от него, проехав в Бауалпур и спустившись по Гаре — здешнее название Сатледжа, — [103] возвратились чрез Учь в Митган, почти после месячного отсутствия. Время это не было употреблено без пользы. Бауал-Хана мы нашли, как и всегда Англичане находили его, истинным другом и царственным хозяином. Он, узнав о нашей поездке, приказал устроить ландисы или плетеные хижины, в каждом месте, где нам приходилось останавливаться на пути к нему, и кроме обычной заботливости о продовольствии, милостиво расспрашивал, какие блюда предпочтительно нам нравились. Какой-то забавник уверил его, что мы непомерно любим лягушек: в следствие этой шутки все собственные пруды и рвы были обшарены и собранных в них лягушек стали откармливать в особенных прудах; но, увы! достойный Хан по прибытии нашем увидел, что его обманули, и потому все лягушки снова были пущены на волю, целы и невредимы. В Бауалпуре я встретил весьма достойного Офицера в Ханской службе, Капитана Макферсона, и еще другого [104] Англичанина, по имени Крафорда, человека очень странного, почти совершенно забывшего свой родной язык.

В Бауалпуре мы узнали, что какой-то Европеец живет в коравансарае, и я немедленно послал просить его к себе. Оказалось, что это был Monsieur Benoir Argoud, Capitaine d’Infanterie, прибывший сюда из Лагора. Он объявил нам, что едет в Кабул к Дост Магоммед Хану с намерением убедить его поднять зеленую рубаху Пророка и напасть на негодяев Сейков; а для облегчения этого предприятия мечтал о разведении картофеля для продовольствования войска. Из всего, что Г. Аргу говорил нам, мы заключили, что он не в совершенном уме, и не могли объяснить себе, как в последствии так счастливо удалось ему пробраться в Кабул чрез Боланское ущелье и чрез Кандагар. Когда в последствии я опять имел удовольствие с ним встретиться, то он уверял меня, что спас себя от [105] смерти только произношением Магомметанского калама или символа веры, повсюду провозглашая: Един Бог и Магоммед пророк Его!

Вскоре после того, мы были свидетелями действительного обращения в лице одного из грумов Др. Лорда, который, будучи недоволен Индуизмом и его догматами, решился сделаться Магомметанином. Это случилось в Чачире, против Миттанкота, где один тощий, по красноглаголивый Мулла, по имени Ходах Бакш, славился своею чудотворною деятельностью и своею школою для детей. Предварительно обряду между обеими сторонами было несколько переговоров; но Мулла боялся нас и не решался действовать без нашего согласия. Это заставило нас спросить грума о причинах, побуждавших его к такому обращению; в ответ он утвердительно говорил, что на это была его добрая воля и что он уже давно решился; а как мы считали себя не вправе препятствовать [106] ему, то и решились не только дать позволение на это, но даже и присутствовать при церемонии. На месте действия мы нашли около 150 человек, тихо сидевших с большою важностью под навесом, на разостланных рогожах. Тут, после нескольких приветственных выражений, мы видели вступление Индуса Манку в лоно Ислама: имя его было при этом переменено на более звучное — Шекх Дин Магоммед. Потом Мулла вывел его вперед и, внятно повторив три раза Магомметанский символ веры, приказал Индусу повторять его за собою слово в слово и без остановки. За этим все собрание прокричало мубахик или поздравление и окончило церемонию пиршеством. С этого дня Манку быль причислен к последователям Алкорана. Этот Чачирский Мулла имеет здесь значительное влияние и пользуется большим уважением Миттан прежде принадлежал его фамилии; в этом месте и по сию пору видны могилы его предков. Когда Сейки в недавнее [107] время спускались с войсками по Инду, то Эмиры послали к нему за благословением. «Ненужно благословения», отвечал он, «они не пойдут сюда». Эта отгадка, основанная на знании обстоятельств, оправдалась и положила твердое основание знаменитости мнимого святого. После, однакож, он упрекнул Синдийцев за излишнее верование в его предсказание и за непринятие мер предосторожности; ибо, говорил он, хотя мир и управляется судьбою — такдир; но он также зависит и от своего устроения — тадбир — и следовательно этого не должно было терять из виду, и вместе с этим заняться сбором и подготовлением своего войска.

Двадцать второго Марта, мы отплыли из Миттанкота, простившись с офицерами Бауал-Хана. Этот властитель с последствии прислал мне историю своего племени, с хвастливым описанием его собственных успехов на охоте. В замен этого произведения он просил меня прислать ему [108] планетник, что я в последствии и сделал, препроводив его вместе с превосходным видом Медины, нарисованным нашим художником, Г. Гонзалесом, в пандан к бывшему у Бауал-Хана виду Мекки. До сих пор я не имел случая познакомить читателей с этим прекрасным товарищем нашим, которому я одолжен рисунками приложенными при этой книге. Дон Хозе, был Португалец, родом из Гоа. Образование свое он получил в Пропаганде этого города. Кроме родного своего языка, он знал Латинский, Французский и Английский и обладал способностями к музыке и рисованию: одним словом, он делал честь городу Албакерка и мог вполне сочувствовать знаменитому соотечественнику своему Камоэнсу. Веселый характер и музыкальные способности его часто оживляли все наше общество во время плавания по Инду, в виду хмурившихся над нами снегов Гинду Куша. Гитара была любимым инструментом Дона; но он но временам играл также и на [109] аккордионе и нередко певал нам: Home, sweet home, или Ca ira, или народную Португальскую арию, заключая каждую из них живым фанданго. Короче сказать, Дон Хозе Гонзалес обладал таким характером, который делал его нашим общим любимцем: в продолжении дня он неутомимо и ревностно работал над своими рисунками, а во время обеда и вечером не переставал быть душою общества.

В Миттане мы нашли несколько офицеров Ранджит Синга и были встречены ими со всем великолепием и отличием, которые этот властитель обыкновенно оказывает своим посетителям. Нам принесли денег, сластей и проч. и в добавок ко всему, нашим Михмандаром назначен был Гарри Синг, старый наш знакомец, который, ради возобновления наших дружеских отношений, прислал мне в подарок барана с шестью рогами. [110]

Здесь должно заметить, что Миттанкот, не смотря на выгоды своего географического положения, совершенно не способен быть складочным местом торговли, потому что страна вообще низменна и подвержена наводнениям.

Вверх от Миттана все было для нас новостью: мы плыли по неисследованной реке, по которой ни Греки, ни Англичане еще не ходили, и оставались в совершенной неизвестности — как высоко можно будет подняться по ней. Разлив в это время был в полной силе; река быстро и широко катила струи свои. Тут, после тщательных наблюдений, я вполне убедился, что Инд в верхнем течении своем гораздо полнее, чем в нижнем, где он убывает в следствие отвода воды для орошения полей и от быстрого испарения. Выше слияния Инда с Ченабом страна была отчасти покрыта водою; поднимавшиеся над нею осочные растения повсюду показывали сырое качество почвы. По наблюдениям лейтенанта Вуда, занимавшегося наследованием потока как реки Инда, так и [111] других рек Панджаба, найдено, что Индские воды в своих разливах уклоняются преимущественно к западу; а Др. Лорд, в тоже время старавшийся как можно точнее определить количество и свойство супеси, растворенной в водах этих рек, удостоверился, что она состоит из кремнистых, глинистых и гипсовых частей с небольшим количеством растительного вещества.

Результат исследований Др. Лорда выведен следующим образом в его Записках о равнине Инда:

«Чтоб определить количество стока воды, круглым числом предположим, что он равняется 300.000 куб. футов в секунду и примем в пропорцию супеси 1/500 часть оных — часть меньшую, нежели показали многие наблюдения. Эта пропорция, будучи основана на весе, дозволяет принять удельный вес супеси в 2, что, по всем вероятностям, не далеко от истинны, ибо удельный вес силики также равняется этому числу. В следствие этого пропорция по объему [112] будет 1/1000 часть. Из таких данных следует, что в продолжение семи месяцев река уносит 500 куб. футов илу в каждую секунду, или такое количество оного, которое достаточно, в такой же период, для образования острова в 42 мили длиною, 27 миль шириною и 40 футов толщиною, что при средней глубине моря у берегов в 5 фатомов, достаточно для возвышения его на 10 футов над поверхностью воды. Если продолжать эти вычисления на сотни и на тысячи лет, то легко убедиться, как много способствуют настоящие, действующие причины к образованию дельт при многих устьях».

Восьмидневное плавание, при сильном попутном ветре с юга, привело нас в Дера Гази Хан. Рассказывают, будто бы Амру доносил Калифу Омару, что в Египте последовательно представлялись его глазам пространства пыли, моря пресной воды и сады цветов. Мы также видели страшную пыль в Нижнем Синде; а здесь нам [113] предстояло пресноводное море, так что нередко берега совершенно скрывались из виду; но как по сию пору растительное царство не показывало нам ничего, кроме длинной травы и тамариска, то мы надеялись полюбоваться цветами в Кабуле. На пути мы прошли мимо Нушера-Рейка, перевоза Джатуи и Шэру, лежащих в некотором расстоянии от берега и обозначенных высокими деревьями, вблизи их растущими и заметными только с вершины мачты. Река здесь разделяется на несколько русл; но мы, не смотря на это, продолжали плавание без лоцмана. Страна утомительно однообразна. В два часа по полудни температура воды восходила до 84°, а воздуха — до 108°; в день же нашего приезда, вечером, ветер, долго дувший с юга и продолжавшийся после заката солнца, причинил такой невыносимый жар, что невозможно было обедать без татиз или прохлаждающих опахал; но и они умеряли температуру только до 94°. Из этого можно судить, до какой степени тягостен [114] климат. Солнце всходило как раскаленное ядро и разливало палящий жар до тех нор, пока не спускалось за горизонт. Люди наши напали заболевать, преимущественно лихорадками, к чему много способствовали, во первых, бездействие, в котором они оставались на судах, а во вторых, неумеренность в пище от излишнего гостеприимства и щедрости правителей этих стран.

Теперь нужно в коротких словах описать край, в который мы вступили: он в некоторых отношениях представляет много любопытного. Земли, примыкающие к Инду справа, ниже Соляных высот до самого того места, где река сливается с водами Панджаби, известны под именем Дераджета и получают это название от двух главных городов в округе: Дера Гази Хана и Дера Измаель Хана. Дераджет есть Арабское множественное число слова Дера. Нижняя часть носит местное название Синда, а верхняя, прилегающая к Солиманским горам, — название Дамана или границы, украины. [115] Страна сама по себе ровна и во многих местах плодородна, особливо в окрестностях поименованных городов; но на запад от реки, на расстоянии нескольких миль, совершенно нет ни каких источников и потому почва решительно зависит от дождей и от горных стоков, без которых здесь не бывает урожая. На противоположном берегу реки, в Лейе, Инд разливается к западу; там почва необыкновенно богата, дает обильную жатву и известна под именем Качи. Из Лейн, чрез перевоз Кахири, переправляются за Инд в Дераджет, где горы перерезываются караванными путями, ведущими в Кабул и в Кандагар, и потому Дераджет, служащий сборным местом больших Индийских караванов, идущих на запад, в высшей степени важен в коммерческом отношении.

Торговые пути из Калкуты — чрез Лакноу, Дели, Ганзи и Бауалпур; из Бомбея — чрез Палли, Беканир, Бауалпур и Мултан; из Амристира — чрез Джанг и Лейю и [116] из самого Дера Гази Хана на юг — чрез Бауалпур — все соединяются в небольшом городке, Дерабанде, в 30 милях на запад от Дера Измаель Хана. Отсюда начинается известная дорога, идущая вдоль по реке Гамалю к ущелью Гулери, по которому преимущественно ходят Логанийские Афганы, и хотя некоторые из них вступают в горы несколько выше этого места, на запад от Така, чрез меньшее ущелье, называемое Чири, но этот путь также соединяется с прочими в 45 милях от Дерабанда. Логанийские Афганы ведут жизнь кочевую и пастушескую. Многие из них ежегодно отправляются в Индию для закупки товаров; возвращаясь обратно к концу Апреля, они соединяются здесь с своими семействами, зимующими на берегах Инда, и потом переходят в Хоразан, где остаются на все лето. Эту перемену местопребывании они совершают по установленному издавна порядку тремя отделениями, вообще называемыми кирис, что, мне кажется, значит [117] просто переселение. Частные названия кирисов зависят от главных из переселяющихся таким образом племен, а именно: Нассир, Хароути и Мианхил. Первое есть самое многочисленное: оно обыкновенно ведет с собою от 50.000 до 60.000 овец. Но Индийские купцы и чужестранцы преимущественно ходят с последним. Обширность их торговых оборотов доказывается таможненными книгами, из которых видно, что в настоящем году прошло здесь под грузом товаров 5.140 верблюдов, за исключением занятых под палатками и имуществом, которых считают около 24.000. Племя Нассир имеет 17.000 верблюдов, Мианхил 4.000, а Хароути 5.000. Путь, проходимый этими караванами, идет неровными и избитыми дорогами или, лучше сказать, промоинами реки Гумаля, чрез дикую, гористую страну, населенную племенем Вазири; но это не пугает Логанийцсв: они многочисленны и имеют оружие для защиты имущества как своего, так и тех чужеземцев, которые [118] сопровождают их. Все они достигают Кабула и Кандагара в половине Июня, стараясь поспеть к сроку для отправления своих товаров в Бухару и Герат. В конце Октября, с приближением зимы, они тем же порядком возвращаются в равнину Инда с лошадьми, красильными веществами, фруктами и другими произведениями Кабула, вымененными на товары Индийские и Английские. Этот торговый путь давно известен. Император Бабер еще в 1505 г. по Р. X. упоминает об нем. Воюя в Дераджете, он встретил здесь Логанийских купцов и отбил у них множество белых тканей, благовонных веществ, сахару и лошадей: одним словом, те же самые товары, которые и поныне составляют предметы торговли. Должно, однако, сказать, что хотя император во время своих собственных затруднений и грабил этих купцов, за то после, утвердившись на Кабульском престоле, он вознаградил их почетною одеждою.

Описав пути Логанийского каравана, я [119] считаю нужным упомянуть о всех других дорогах, ведущих из Индии в Кабул; но сознаюсь, что на словах довольно трудно дать об них полное понятие. Три дороги идут из Индии: первая чрез Лагор и Атток, вторая из Дераджета (как уже сказано выше), а третья чрез ущелье Болан, из Шикарпура в Кандагар. Между этими путями есть еще другие, из которых по некоторым прежде ходили многочисленные армии, а теперь они оставлены даже и купцами. Та дорога, которая ведет из Дера Гази Хана чрез ущелье Сахи Сарвар на Бори в Кандагар, в настоящее время не редко служит Кабульским владыкам для получения лакомых манго, и я сам встречал людей заподлинно знавших, что эти фрукты приходили в Кандагар из Индии в восемь или десять дней. О климате Бори отзываются с самой выгодной стороны не только Г. Эльфинстон, но и все туземцы, с которыми мне случалось говорить об этом предмете. Этою дорогою [120] шел Бабер на Газни с своею армиею после вышеупомянутой компании 1505 года. Конница его много пострадала здесь от недостатка в зерновом корме. Как кораванная дорога, она вообще уступает дороге, пролегающей чрез ущелье Гулери, и потому с недавнего времяни оставлена; теперь по ней ездят одни только курьеры (кассиды) и то только для доставления спешных известий из Индии и обратно. Из Дера Гази Хана, на север к Пешауару, нет прямой торговли, потому что дороги не хороши и подвержены разбоям прилегающих к ним племен. В Кабул, однакоже, есть весьма удобный путь вдоль реки Курама. Из Дера Гази Хана на юг к Дажелю и Гарранду также есть хорошие дороги, ведущие чрез невысокие холмы в Баг, Дадар и ущелье Болан. По всем этим путям караваны начали ходить уже лет 25 тому назад.

В следствие такого выгодного положения соседственных стран, купцы Дера Гази Хана и Шикарпура, — городов не иначе [121] называемых туземцами, как двумя Вратами Хоразана, о чем я упоминал выше, — сбывают с большою выгодою произведения своей почвы, которые, вместе с другими предметами ввоза, обработываются фабрикантами в ткани, идущие, вообще с иностранными товарами, для потребления во внутренность страны. Дера Гази Хан — город мануфактурный; однакоже, Мултан и Бауалпур, лежащие в соседстве, превосходят его в этом отношении. Прежде торговля его с западом и даже с востоком была очень деятельна, и хотя теперь от большого напора Английских товаров она не находится в таком благосостоянии, как прежде, однакож, фабрики его все еще цветут и идут с большим успехом. Он славится своими гульбаденами и дарриими, т. е. полосатыми и гладкими шелковыми тканями, которые вообще там во вкусе и хорошо расходятся, а потому ежегодно вывозятся в Лагор и Синд, где их считают превосходящими все другие ткани, из какой бы страны они ни были. [122] На восток он шлет свои шелка, получая сырец с запада и из Бухары; а на запад вывозит бумагу и грубые белые ткани, составляющие важнейший предмет его фабрик. Ткани эти в большом количестве требуются в Хоразане, где выдерживают соперничество даже с Английскими, по крайней мере в потребляемом количестве, много уступая последним в качестве. В нынешнем году требование на Английские калинкоры уменьшилось на половину: в прошлом году их было продано на 50.000 рупий, а в настоящем — менее, нежели на 24.000. Ситцы разного рода, сузи, бахта и кой-какие грубые лунджи замыкают реэстр вырабатываемых здесь тканей. Шерстяные материи здесь со всем не приготовляются. Ценность всех выделываемых тканей восходит почти до одною с половиною, или до двух лаков рупий. Большая часть их вывозится. В Дера Гази Хане приготовляются еще простые, грубые ножницы, ножи и сабли и также вывозятся. Базар состоит из 1.600 [123] лавок, из коих 530 заняты тканьем и продажею тканей. Город показывает вид цветущего благосостояния, что вполне должно приписать благоразумию Г. Вентуры, с недавнего времени вступившего в управление округом. Народонаселение равняется 25.000. Говорят, что он был построен Белучами около 300 лет тому назад. Название его долго колебалось между Гази Ханом и Гаджи Ханом. Прежде он состоял под властию Кабула; но вот уже около 25 лет, как находится в руках Сейков. Они прежде отдавали его на откуп Бауал-Хану, который, не имея никакой выгоды покровительствовать ему, позволял своим офицерам самые тягостные вымогательства; по с 1832 г., т. е. с тех пор, как Сейки снова приняли его в свое ведение, он значительно поправился.

Земля вокруг Дера Гази Хана очень богата; город приятно расположен на плоской равнине в четырех милях от Инда и окружен садами и высокими деревьями, между которыми преобладают финиковые. [124] Полагают, что вокруг Дера ростет не менее 80.000 финиковых дерев. Самое дорогое произведение этого места есть индиго, которого вывезено в настоящем году на запад до 2.000 карзин: это, говорили мне, почти полное количество, производимое округом. Лучший сорт теперь продается по 65 рупий за карзину, средний по 50, а низший по 32; весь вывоз этого товара простирается почти до одного лака рупий; краска его достоинством ниже той, которая добывается во владениях Бауал-Хана; но она дешевле и лучше распродается в Кабуле и Бухаре.; да притом всегда под рукою. Хлопчатая бумага Дера Гази Хана имеет высшие качества: волокно ее мягко; ее добывают до 25.000 карзин; в настоящее время она вывозится. Сахар также обрабатывается, но в небольшом, количестве и только с недавних пор. Место это богато зерновым хлебом: пшеница и ячмень превосходны; но рис здесь красный и довольно худа го качества. Цена хлеба в Июне 1837 г. была [125] следующая, по курсу Шуджа-ул-Мулк, почти тождественному с курсом Шикарпурским, упомянутым выше:

Под властию Кабула Дера Гази Хан давал около двенадцати лаков рупий ежегодного дохода; теперь же он доставляет от 8 1/2 до 9 лаков и то только в продолжении двух или трех последних лет. Область, дающая этот доход, включает округ Сангар на севере, Гаранд Дажель на юге и Качи за Индом. В настоящее [126] время доходы отданы на откуп правителю Мултана: они улучшаются с каждым днем. Деревни вокруг Дера Гази Хана очень многочисленны: почти все они населены Магомметанами; в самом же городе Дера Гази Хане два племени: Индийское и Магомметанское; оба почти равночисленны. Там 125 пагод и 110 мечетей больших и малых, включая сюда все роды религиозных построек. Со всеми прилежащими странами Дера Гази Хан сообщается очень хорошими дорогами, за исключением только идущих на запад, которые довольно плохи. Все эти дороги ведут к следующим замечательным торговым местам этого края: Азни, Гаранду, Катчу, Гандаве, Миттану, Шикарпуру, Бауалпуру, Кирпуру, Уллаху, Иану, Гайдрабаду, Мултану, Лагору и Амристиру.

Описание этого места я заключу исчислением разного рода лавок в базаре, что считаю любопытным и важным в статистическом отношении. [127]

ГЛАВА IV.

Битва Афганов с Сейками. — Отъезд из Дера Гази. — Путь Бабера. — Сангар. — Гарант. — Дера Измаель Хан. — Базары и проч. — Путешествие в Кала Бух. — Прекрасная страна. — Хазурийские горы.— Деревни. — Солиманов хребет.

Первого Июня, во время пребывания в Дера Гази Хане, я получил от нашего посланника в Персии, Сэр Джона Макниля, депеши важные по своему содержанию, а на следующий день — дальнейшие известия из Пешауара. Из них мы узнали о сражении между правителем Кабула и Сейками при входе в ущелье Хибер и о том, что Сейки лишились и этом деле своего предводителя. Соображая эти известия с данными мне [130] инструкциями и имея основательный повод думать, что общее спокойствие здешних мест скоро нарушится, я увидел, что мне не льзя было долее оставаться в Дера Гази, и потому отплыл оттуда 5 Июня. В то же время Др. Вуд и лейтенант Лич переехали в Мултан, где собрали много важных сведений и, не смотря на некоторые затруднения, провели время довольно приятно. По предварительному условию мне следовало найти в Миттане капитана Уэда; но он не мог туда приехать: его задержал в своей столице Лев Лагора, которому не совсем нравились наши политические виды на Инд.

Читая у Набора, что он, после похода в Бангаш и Банну, проникал до самой Газни чрез Чотиали, я почти был уверен, что он шел Сахи-Сарварскою дорогою, и потому послал лейтенанта Лича осмотреть ее. Лич отправился к горам, называемым Кяла Рох, и нашел, что эта дорога ни что иное как тропинка, подверженная [131] частым разбоям. Из собранных в последствии показаний мы узнали, что дороги на запад от Инда вообще не удобны для переездов, но не столько по своему худому состоянию, сколько по бедности страны, чрез которую они проходят. Для перехода войск они также не удобны: Бабер говорит, что он в подобном предприятии потерял здесь множество конницы.

В окрестностях Сахи Сарвара добывается мяте, — род глины, вывозимой в Индию, где ее употребляют в банях для очищения волос.

Восьмого числа, мы бросили якорь несколько выше Дерядин Панны; прошли Лейю 9, Гаранг 11, перевоз Кяхири 13, и причалили при Дера Измаель Хане 16 того же месяца, совершив таким образом около 200 миль в одинадцать дней. Во все это время дул попутный ветер; но погода стояла бурная с дождем, громом и молниею. Мы часто шли по 4 и по 5 миль в час против течения и притом, в такую пору, [132] когда разлив был в высшей своей силе. Если можно было так хорошо успеть только при помощи одного ветра, то чего не успеют сделать пары? — Птицы, из породы качарок, стадами летают над берегами и указывают путь лоцманам этих стран. Они обыкновенно кружатся над теми местами, где река подмывает берега, и подбирают там улиток. По этому признаку пловцы замечают быстрину потока и обходят ее.

Первый округ, при поднятии вверх по этой части Инда, называемся Сангар. Имея плодородную почву, он лежит по подолу гор почти на пятьдесят миль к северу от Дера Гази. Небольшая река, текущая с этих гор, способствует орошению полей, на которых жатва бывает так обильна, что часть ее вывозится. В Сангарском округе есть укрепление, называемое Манглот, и деревня Тяоза. У перевоза мы видели девять нагружавшихся судов; а в десяти милях выше остановились у берега в тени небольшого леса, который с виду походил [133] на Английский парк. Этот лес состоял из довольно высокого бабуля; кустов между деревьями ни каких не было и потому сквозь него далеко виднелись расстилавшиеся луговины. Такой лес может доставлять дрова в изобилии и со временем принести большую пользу. В Гаранге, лежащем за Сангаром, в 4 милях от реки, земледельцы толпами собрались посмотреть на нас. Это бы ни Белучи из племени Колечи; в числе их находилось несколько Коришийских Магоммеган и Индусов. Остальное народонаселение состоит преимущественно из Магомметанских Джатов и вместе с первыми находится в совершенной зависимости от Сейков, о власти которых свидетельствуют вновь отстроенные ими храмы, виденные нами во многих местах. Народ громко жаловался на недостаток в деньгах, потому что находившаяся в обращении монета была вывезена сборщиками податей. Правители, не соглашаясь на взятие доходов натурою, требовали уплаты звонкою монетою, что и было [134] главною причиною общей жалобы. Разговаривая с собравшимися около нас земледельцами, я узнал, что они большую часть хлеба получают в следствие искуственного орошения, для которого проводят воду не из Инда, а из соседних гор, точно также как и в Сангаре, о чем я уже упомянул выше. Гаранг орошается Вяховою, а страна соседственная Дера Измаелю — рекою Рамалем. Выше, этой цели соответствует Гумаль, который совершенно иссякает прежде, нежели достигнет Инда. Хлеба состоят из пшеницы, ячменя и джавари; рис не родится.

Едва были разбиты наши палатки у перевоза Дера Измаель, как правитель его прислал звать нас в город, отстоящий на три мили от берега. У этого перевоза мы в первый раз увидели особенного рода судно, называемое дагга, отличающееся от округленного зограка и более других приспособленное к утесистым берегам Инда, выше Кяла Баха. Это судно имеет большой [135] нос и такую же корму, значительно ослабляющие удары его о берега, на которые часто бросает его быстрина. Зограк, подвергаясь такой опасности, наверное, говоря словами туземцев, «разбил бы себе грудь». Вечером, гуляя близь перевоза, я долго любовался огоньками, плывшими вниз по течению: это были приношения реке от усердствующих — дивные эмблемы благочестивой преданности, которые, мелькнув на мгновение, исчезали на веки. Здесь я видел пример преданности и другого рода: олень, принадлежавший одному из наших людей, до того привык к нему, что кинулся в воду и долго плыл за своим хозяином: природная робость и отвращение от воды были побеждены в нем привязанностью. Во все время нашего пребывания перевоз представлял место живой деятельности: весь город толпился близь него, а Индусы отваживались даже плавать на красных кожаных мешках в запрещенной для них реке, носясь во все стороны с большою [136] ловкостью. Мне никогда не случалось видеть, чтоб люди этого племени так охотно кидались в воду: с переменою властей они сделались отважнее и возвышеннее духом.

Из всех городов этого округа Дера Измаель Хан есть важнейший после Дера Гази; но он по величине равняется только одной трети последнего и по причине своего местоположения имеет многие невыгоды. Около двенадцати лет тому назад почти весь город был смыт Индом; в следствие этого жители обстроились на новом месте, милях в трех от реки. Еще недавно это место принадлежало одному Афганистанскому предводителю, которому Сейки за храбрую и продолжительную оборону отдали его в потомственное владение. Но с год тому назад они снова завладели городом под вымышленным предлогом усилить Пешауар; между тем, как на самом деле, эти два места не имеют между собою никакой связи, ибо разделены сильною, гористою страною Хаттак, в которую можно [137] проникнуть только с большим войском, не смотря на то, что в ней есть дорога, удобная для перевоза пушек. Новый город Дера Измаель выстроен по правильному плану: улицы его широки, базар прекрасен; но он еще не окончен в настоящее время. Правительство едва ли будет в состоянии выполнить все планы его основателя. Дома построены из кирпичей, высушенных на солнце. Город, во время нашего пребывания в нем, был совершенно пуст; но, говорят, он очень многолюден и оживлен в зимнее время, когда Афганы возвращаются в его окрестности. Тут устроен для них большой каравансарай, где они совершают все свои торговые дела и сбывают домашние произведения: это их рынок. Прекрасные фрукты привозятся сюда в изобилии из Кабула. В базаре считается 518 лавок; но фабрик, подобных тем, какие мы видели в Нижнем Дере, здесь нет. За то привоз грубых белых тканей из Панджаба очень велик: годовое количество их иногда [138] простирается до 1.800.000 ярдов, или до 3.000 верблюжьих вьюков. Доходы Дера Измаеля восходят за четыре с половиною лака рупий, получаемых с самого города и со всего округа, простирающегося на север до Пахарпура, а на запад до Дерабанда, и заключающего в себе Койэ, Колечи и Иза-Хил. Хлеб и другие жизненные припасы здесь гораздо дороже, чем в Дера Гази, хотя все они доставляются сюда по реке Инду из Марвата, — хлебной страны, лежащей к северо-западу.

Второго Июля, присоединился к нам капитан Маккезон, Британский агент, отправленный для исследования навигации по Инду. С ним я много говорил о наших торговых видах на эту реку, также о выгодах учреждения ярмарки на ее берегах, и предлагаю в прибавлениях (Смотр. Прибавление I.) результаты его исследований, вместе с моим собственным воззрением на этот важный предмет, требующий, по моему мнению несравненно большего внимания, нежели [139] сколько на него доселе обращали. Если бы за семь лет до этого взялись деятельнее за расширение наших торговых отношений в здешних краях, то, может статься, с помощью наших фабрик мы успешнее соперничествовали бы с нашими противниками и избавились бы от необходимости вносить оружие за рубежи Инда. Великий географ Д’Анвилль говаривал, что войны с отдаленными странами способствуют распространению географических сведений, и действительно, завоевания наши содействовали к достижению этой цели гораздо быстрее, чем медленный ход торговли.

В Дера Измаель Хане прискакал ко мне гонец с самым милостивым письмом от Ранджит Синга. Оно было исполнено обычных приветствий и сопровождалось пол-дюжиною приказов (паруана), которые должны были упрочить нам внимание, которого мы до этих пор не встречали от некоторых из подчиненных ему правителей. С этого времени все пошло надлежащим порядком; [140] но намеки Его Высочества на обширность его владений, которые по смыслу письма простирались от Лядака до Омеркота, доказывали его опасение — не имеет ли Британское Правительство тайного намерения укоротить ему крылья. Такие опасения, однако, не имели ни какого основания.

Второго Июля, Др. Лорд и лейтенант Лич возвратились к нам из Мултана. В след за ними явился corps de ballet, нарочно пришедший из Дера Измаеля, чтоб повеселить нас своею пляскою и показать искусство пред лицем пяти Фиринджисов. Число молодых девиц, составлявших эту труппу, было довольно значительно; множество украшений, для нас совершенно новых, обременяло их и вместе с этим доказывало их дурной вкус. Глаза у всех этих женщин были окрашены сурьмою, что придавало им цвет и вид миндаля: таких красавиц называют здесь миндальноглазыми, бадам-чазм. Как ни странно такое обыкновение, но оно придает довольно приятный вид лицу. [141] Некоторые из них носили ожерелья из гвоздики, а одна молодая девушка украсила себе шею мешочком мускусового оленя. Это была Геба города Деры, по имени Малам Бакш. Не смотря на смуглость лица, она была необыкновенно хороша собою и приводила в восторг граждан Дера Измаеля, единогласно называвших ее прима донною всего Инда. Между зрителями находился младший сын правителя города, умный и прекрасный молодой человек, умевший заставить нас полюбить себя.

Отсюда я отправил письмо к властителю Кабула, многоречиво распространившись в нем о выгодах мира; а 3 Июля мы снова поплыли по Инду и 13 достигли Кяла Баха, часу в третьем по полудни. На третий день после отъезда из Мултана, мы приблизились к горам Хазури, ниже Белута, идущим по правому берегу, и, наслаждаясь самым романическим плаванием у их подошвы, достигли Кири и тут остановились. Местами, от этих гор отделяли нас небольшие [142] равнины, покрытые зеленью, пальмами и другими деревьями. Виды окружающей природы увлекали воображение: над равнинами со всех сторон поднимались обнаженные, коричневые, бесплодные скалы; на вершинах виднелись развалины укреплений неверных (Каффир Килла) и Индуские пагоды, запустелые, почерневшие от времени. Мы вышли на берег, чтоб осмотреть эти здания, и нашли, что их местоположение вполне соответствовало пустыннической жизни уединявшихся сюда людей. Горы эти принадлежат к известковой формации и изобилуют кремнями и окаменелыми раковинами, из которых некоторые очень замечательны — но отпечаткам морских растений. На другой день, 7 Июля, мы прошли Шини, плывя, в полном смысле, между финиковыми деревьями, ибо многие из них силою потока реки оторваны от берега и тем много затрудняют плавание. Жар в продолжение дня был чрезвычайно утомителен; отражение солнечных лучей от голых скаль увеличивало [143] духоту в атмосфере; даже и ночью температура была так высока, что никто из нас не мог заснуть. На рассвете, 8 числа, термометр показывал 90°; на следующий день мы переправились на противоположный берег, потому что Хазурийские горы, которые здесь очень круты и в некоторых местах почти совершенно отвесны, примыкают к самой реке и даже местами вдаются в нее. Не смотря на это, лейтенант Вуд успел в последствии преодолеть эти затруднения при помощи дружественных нам Афганок племени Иза-Хил. С восточной стороны реки картина этих гор величественна: правильные силуэты их вершин придают им вид огромной крепости, построенной самою природою и обведенной Индом как мокрым рвом. На правой стороне реки мы нашли твердый, неразмытый берег, футов в 40 высотою, на котором было рассыпано несколько деревень и небольших укреплений. Стада здесь очень многочислены; овцы разводятся с успехом, [144] питаясь вереском, растущим по таллам, т. е. сухим местам. Отсюда мы вступили в более тихий рукав Инда, называемый Бамберуах, и быстро пошли вперед, мимо деревень Колла, Кунди, Рокри, Модж и Даод Хил, и наконец остановились в Кяла Бахе. Задолго до вступления в него, открылась нам расщелина, чрез которую прорывается здесь Инд. Соляный хребет, называемый Соа-Рох, рисовался по правую руку нашу, смелыми и резкими чертами на прозрачном небе, проясненном недавними дождями. Позади нас подымался Такт или трон Солимана, с своею столовидною вершиною. Жители сбегались к нам со всех сторон; женщины, плотные, сильные и полунагие, приносили на продажу арбузы, дыни и всякую зелень. Мужчины также высоки ростом, широки в плечах и крепко сложены. Одежда женщин состояла из верхнего платья и широких шаровар, спускавшихся красивыми складками: она напомнила мне одеяние Каттиуарских Катиссов. Вскоре мы сделались предметом [145] общего любопытства, потому что до сих пор едва ли случалось здесь кому-нибудь видеть в одно время двенадцать больших судов: вероятно, пребывание в здешних местах Фиринджийского лагеря со всем его блеском не скоро изгладится в летописях этого народа. Множество людей всех возрастов плавало, подобно земноводным, вокруг наших судов на кожанных надутых мешках. По мере того, как мы приближались к Кяла Баху, вода в реке становилась прозрачнее, и мы еще прежде, нежели подошли к этому городу, могли уже различать на дне реки округленные голыши, что представляло приятную противоположность с грязным Индом в нижних частях его (Любопытное донесение лейт. Вуда о реке Инде приложено в конце этой книги в прибавлении II.). [146]

ГЛАВА V.

Затруднительное положение экспедиции. — Состояние страны. — Влияние Сейков. — Юзуфзисы и их предводитель. — Пешауарская равнина. — Фаттихгар. — Хаттаки. — Кяла Бах. — Иза-Хилские Афганы. — Племя Вазири. — Каменноугольные ложа. — Чрезмерный жар. — Данкот. — Газн-Абдаль. — Др. Фалконер. — Прибытие в Атток.

Вступив в округ Кяла Баха, мы увидели себя на поприще войны. Это поставило нас в затруднительное положение. Не задолго до нашего приезда Сейкский гарнизон в Пахарпуре был весь вырезан, а Иза-Хилский предводитель, Ахмед Хан, отказался от платежа дани; поэтому для усмирения его прислано было из Лагора 5.000 человек войска, при десяти орудиях, которое и расположилось на берегу Инда, под начальством [147] Фаттех Синг Мана. Бояться той или другой стороны мы не имели повода; но нам трудно было избрать нейтральную дорогу, чтоб не оскорбить враждующих партий. Иза-Хилцы в отношении к нам действовали во всем самым дружелюбным образом; даже многие из них приходили в наши палатки, в то время, как пред нашими глазами стояли Сейкские войска и до нашего слуха долетали грохот их барабанов и звуки труб и гонгов. Сентября 19 Сейки начали переправляться чрез реку, а Газисы или приверженцы противной партии — собираться в окрестностях. При таких обстоятельствах мы сочли за нужное перебраться на правый берег, во избежание каких-либо неприятностей.

Чтобы дать читателям понятие о состоянии партий как здесь, так и выше по Инду, я считаю неизлишним представить легкий очерк власти Сейков по западному его берегу. [148]

Их законное владычество за этой рекой ограничивается одною равнинною частью страны, ибо в горах власть их держится только присутствием войск; но даже и войскам в некоторых горных и примыкающих к Инду местах Магомметане нередко сопротивляются и притом, с успехом. Однакож, такой борьбе их с Сейками способствует не собственная их военная сила, а местность родины. За то низменная часть края находится в совершенном подданстве у Лагора. В Дераджете нет постоянного войска, но оно необходимо в долине Пешауара. На пространстве шести градусов широты, начиная с севера, от 34° 30' до 28° 30', по границе Синда, Сейки или вполне обладают страною, лежащею по западному берегу реки, или только в некоторой степени простирают на нее свое влияние. Это лучше можно пояснить следующим исчислением различных мелких владений и кратким описанием их внутреннего состояния. [149]

Самое северное владение принадлежало Пойнда-Хану, Тарноулийцу или Моголу по происхождению. Оно прежде состояло из небольшого, по богатого участка в Пакли, к востоку от Му-Сина (это здешнее название Инда), и приносило около одного лака рупий ежегодного дохода. Сейки овладели им; но Хан еще и теперь удерживает за собою крепость Чатурли, построенную на острове Инда, милях в 10 к северу от Дербанда, — а также и страну, заключающую около 240 квадратных миль, на западном берегу. От этого завоевания Сейки не получают никакого дохода, да и на восточном берегу они с трудом поддерживают свое владычество, ибо Пойнда-Хан делает беспрерывные набеги за реку, хватает пленных и выкупом их усиливает как себя, так и народ свой. Он содержит около 500 человек конницы и 2.000 пехоты, большая часть которых состоит из урожденцев Индустана, перешедших сюда во время похода Сеид Ахмеда, убитого Сейками в 1831 году. [150]

Около владений Пойнда-Хана и ниже Дербанда лежит участок Ситтана, в пятнадцати милях к северу от Торбейлы. Он принадлежит Сеид Акбару, — человеку известному своею святостью и много уважаемому Магомметанами этой страны и даже самими Сейками, которым он не платит никакой подати, и которые на этот счет не тревожат ни его самого, ни его малочисленных подданных (Лейтенант Лич посетил правый берег Инда против Дербанда и я ему одолжен этими подробностями.).

Ниже этих мелких областей и несколько далее от Инда лежат земли Юзуфзисов, — многочисленного и сильного племени Афганов. Сейки удерживают их в подданстве только при помощи своих регулярных войск, размещенных в плоской стране, лежащей к северу от Аттока между Индом и рекою Кабулом. Эти войска, на случай внезапных нападений, состоят под защитою довольно сильного форта, называемого Джангара, построенного на северном берегу реки [151] Кабула, милях в пяти от ее впадения в Инд. Юзуфзисы принадлежат к тому самому племени, которое оказало столь сильное сопротивление при нападении правителя Лагора на Пешауар, и с которым он имел несколько самых кровавых битв. Сирдар Гари Синг, павший в последнем сражении при Джамруде, имел обыкновение ежегодно делать набег на Юзуфзисов и, сжигая села и нивы, в виде сбора подати, угонял их табуны. Так, в разные времена, он уничтожил деревни: Топи, Майни, Кота, Мунера и Бари, принадлежавшие Отманзийским Юзуфзисам, и обложил это племя данью, состоявшую из шестидесяти лошадей. Года два тому назад, они стали платить по четыре рупии с дома, в замен всех других требований; но они едва ли согласились бы на это условие, если бы военная сила не наблюдала за ними. Сумма сбора простирается иногда до шестидесяти тысяч рупий. Главным лицем между Юзуфзисами считается начальник Панджтара, Фаттех-Хан, владения которого [152] граничат на западе Суатом и Хаштнаггаром. Он содержит около 1.500 человек пехоты и 200 конницы, кроме деревенской стражи (улузи), и поэтому только по временам посылает в подарок Сейкам лошадей и соколов, но не платит никакой положительной дани и не дозволяет их коммиссарам въезжать в свои земли. Этот начальник имеет более средств к сопротивлению, нежели его южные соседи.

(Агент этого предводителя приезжал ко мне с письмом, в котором повелитель его изъявлял готовность иступить в подданство Британии и предлагал мне подать. Я, узнав из разговора с ним, что его отечество примыкает к Каффиристану, сделал ему об этом последнем несколько вопросов; а он на это стал предлагать вместо лошадей доставку молодых Каффиров, думая, что такая дань будет, для нас выгоднее.)

Равнина Пешауара есть самое северное из всех завоеваний Сейков на западе от Инда. Долго платила она дань Лагору лошадьми и рисом; но в 1834 г., когда Шах Шуджа-ул-Мулк пытался восстановить свое государство, сделав нападение на Кандагар, — Сейки заняли Пешауар, и с тех пор удерживают его до настоящего времени. [153] Говорят, что Магараджа, овладев Пешауаром, надеялся успешнее противодействовать Шаху Шудже. Можно, однако, наверное полагать, что он не имел такой дальновидности в этом отношении, и что к этому побудил его Сирдар Гари Синг, долго начальствовавший в Аттоке и беспрестанно воевавший с Магомметанами. Политика этого завоевателя была всегда двусмысленна: сначала и до конца, она служила источником многих недоумений и напоследок сделалась совершенным бедствием. Пешауар, до покорения своего, состоял под управлением Султана Магоммед Хана и его братьев из отрасли дома Баракзи, получавших с него ежегодно более восьми лаков рупий. Под владычеством Лагора сбор увеличился до десяти лаков; эта же сумма взымается и поныне: она упрочена генералом Авитабилем, состоящим на службе у Магараджи; однако же, только небольшая часть этой суммы попадает в сундуки Ссйков, ибо в настоящее время Султан Магоммед [154] Хан и братья его владеют несколькими джагирами, собирая с них по четыре с половиною лака рупии, и содержат в своей власти богатейшие части равнины — Кохат, Хаштнаггар и Доабу. Область Халилов, дававшая около одного лака рупий, ныне совершенно опустошена; а Маманда, доставлявшая почти столько же, теперь возделывается только в половину против прежнего. Таким образом вместо десяти лаков получается только шесть; кроме того, значительные земли отданы во владение духовным особам, да еще содержится большой гарнизон, требующий значительных издержек: словом, Пешауар есть как бы отводный канал для финансов Лагорского Государства. В добавок к всему этому он расположен так невыгодно, что ставит Сейков в беспрестанное столкновение с дикими и отчаянными племенами, которые при меньшей бедности были бы страшными и опасными противниками. В городе Пешауаре Сейки построили форт на месте Бала-Гиссара. Он [155] довольно силен и в последнюю войну был убежищем для богатейших из жителей. Есть еще другая крепость — Фаттихгар, близь Джамруда, против Хиберского ущелья. Она состоит из четвероугольного укрепления, сторона которого имеет около 300 ярдов, обведенного вокруг осмиугольной цитадели, в средине которой возвышаются огромные постройки, повелевающие всею окружною страною. Снабжение водою этого форта совершенно зависит от горных потоков, которые Афганы всегда могут перехватить, и действительно нередко этим пользуются. Во время нашего посещения буравили в крепости колодезь, и хотя опустились на 170 футов, но вода еще не показывалась; однакож, по всем признакам выбуравленных горных пород она была уже близка, и я после узнал, что она действительно найдена, хотя в небольшом количестве. Но, не смотря на все это, положение крепости всегда будет самое затруднительное, ибо Афридийцы и Хиберцы почитают [156] особенною заслугою беспрестанно тревожить Сейков.

Между равниною Пешауара и Соляным Хребтом, при Кяла Бахе, лежит область Хаттаков и Сагри Афганов. Хаттаки разделяются на небольшие начальства Акору и Тери. Акора лежит на восток от Пешауарской равнины на реке Кабуле; начальник ее, Гассан Хан, служить Сейкам, и потому удерживает эту страну за собою. Однакоже, Акорские Хаттаки, живущие в горах, не признают себя подданными Ранжит Синга. Южная часть Акоры, управляемая начальником Тери, также сохраняет свою независимость: она, по крайней мере, не платит прямой подати, хотя и признает над собою власть Султана Магоммеда Хана, состоящего в некоторой зависимости от Сейков. Когда эти последние покорили Пешауар, то они назначили от себя правителя в Кохат и Бангаш; но он не мог восстановить там порядка, и потому их передали посредничестующему управлению [157] одного из прежде изгнанных начальников Пешауара. В следствие такого распоряжения теперь получается небольшой налог в 1.000 рупий в год с Тери, лежащей в Бангашской равнине, на западе от страны Хаттаков. Ниже Хаттаков живут Сагри Патаны, — поколение, совершенно независимое от Сейков; они владеют страною по западному берегу Инда, почти на тридцать миль выше Кяла Баха, равным образом и на противоположном берегу до самой равнины, начинающейся при Гази Абдале, и ведут пастушескую жизнь, владея многочисленными стадами. Из всего этого видно, что вдоль по Инду, от Аттока до Кяла Баха, Сейки почти не имеют никакой власти. В продолжение последней войны, жители до тех пор не дозволяли Сейкам возведение по Инду, вверх от Кила Баха, судов, нужных им для постройки моста, пока не согласился на это Султан Магоммед Хан. Кроме этого, при дальнейшей неудачи Сейков при Джамруде, Хаттаки готовы [158] были напасть на них во время их отступления к Аттоку, в ущельи Гидар Галли. Число Хаттакского племени показывается различно от 6.000 до 8.000 вооруженных человек (Лейтенант Вуд объехал земли Хаттаков и Сагрисов и доставил мне все вышеприведенные сведения.).

Город Кяла Бах, столько знаменитый своею каменною солью, принадлежит Лагору, а управляется своим собственным Маликом или начальником, который платит Правительству только 10.000 рупий ежегодно, хотя сам собирает до 32.000. Положение этого Малика весьма затруднительно и опасно: он окружен со всех сторон неприятелями Магараджи и со всеми с ними принужден жить в дружбе, во избежание их нападений, в случае удаления Лагорских войск. Кяла Бах составляет очень важный пункт для Сейков: в нем их войска переходят чрез реку для набегов и для сбора податей с племен, о которых я буду говорить ниже, [159] Кяла Бах состоит в совершенной от них зависимости.

Следуя далее по течению Инда, находим страну Иза-Хилских Афганов, простирающуюся на тридцать миль от провинции Дера Измаель Хана. Это — сильная, горная полоса, долины которой хорошо орошены и заняты многочисленным народонаселением. Сейки, однако, успели проникнуть и в нее с юга от Пахарпура и от Кяла Баха, и постоянно получают с нее подать в 34.000 рупий ежегодно. Чтоб еще более упрочить свою власть над нею, они в прошлом году разместили здесь отряд войска; но он весь был вырезан, как я уже сказал, во время народного восстания. Теперешний предводитель этого племени, Ахмет Хан, известный своим человеколюбием и добротою, противится всем попыткам для замещения этого отряда, хотя и признает себя в зависимости от Лагора и соглашается платить ему дань. Горы Иза-Хилские и Хазурийские так круто поднимаются над Индом, что [160] эта страна могла бы всегда оказать самое упорное сопротивление, ежели бы не была доступна с противной стороны: это подтверждается тем, что с недавнего времени Иза-Хилы оставлены без всякого гарнизона и управляются сами собою.

По другую сторону Иза-Хила лежит округ Банну. Он орошен рекою Курамом, способствующею его богатству и плодородию, которые не редко возбуждаю и жадность Сейков. Лагорские войска очень часто вступают в эту страну: так, в прошлом году, они успели собрать с нее целый лак рупий подати. Но без значительной военной силы они ничего не могут получить и потому туда чрез каждые два года посылаются войска. Во времена прежних государей Банну ежегодно платил один лак и 40.000 рупий дани. Плоскость и беззащитность этого края всегда дает возможность сильнейшим из его соседей извлекать из него какую нибудь пользу. Сейки вступают в Банну чрез [161] деревню Лакхи, но не содержат в нем постоянного войска.

На юг от Банну лежит Марант, с которого собирается дань в 28.000 рупий, но также, как и в Банну, при помощи войска. Эта страна богата хлебом, сплавляемым вниз по Инду в Дера Измаель Хан.

Округ Так примыкает к провинции Дера Измаель Хана. Состоя частью из долин, он подпал под власть Сейков, и теперь отдается на откуп за один лак и 20.000 рупий; но количество сборов изменяется ежегодно, не смотря на то, что некоторые подати довольно постоянны, ибо Сейки всегда содержат здесь военную силу. Начальники этого округа несколько лет платили дань, состоявшую из 100 верблюдов и 25.000 рупий; но в настоящее время все они оставили родину и бежали в Кабул. В западной части здешних гор обитают Вазири, — дикое поколение Афганов; это единственные враги, [162] которых страшатся Сейки: они очень часто сходят с равнины и грабят жителей.

Спускаясь вниз по Инду и проходя мимо Дера Измаель и Дера Гази Хана, описанных выше, мы достигаем Миттана, за которым лежат Гаранд и Даджель. Эти места недавно завоеваны у племени Брагуи и потому требуют бдительного надзора. Во всех других отношениях власть Сейков в этой стране совершенно упрочена. Гринт, священная книга их, лежит во всех мечетях, а иногда и в храмах, нарочно построенных для ее хранения; корова считается священным животным; Магомметане не смеют явно молиться своему Богу: все это служит верными признаками совершенного покорения. Впрочем, это преобладание Сейков основано на столь худой политике, что, в случае перемены обстоятельств за Индом, все здешнее угнетенное и недовольное народонаселение восстанет массою на притеснителей края, положение которых, в известное время года, еще более затрудняется [163] разлитием Инда, чрез который тогда нет возможности наводить мостов, а следовательно и переправлять войска.

От политики я теперь перейду к физической географии этих стран. Целью нашею, как я уже сказал выше, было плавание вверх по Инду до Аттока и даже до Пешауара; но полученные нами известия не сильно побуждали нас к дальнейшему путешествию в такое время года; однакож, не смотря на это, мы отплыли 16 Июля при попутном южном ветре.

Пройдя Кяла Бах и его живописные утесы, мы направили наше плавание к Мери; скоро, однакоже, ветер упал, а без него сильное течение, сделавшее тягу бичевою почти невозможною, принудило нас спуститься назад. Здесь река ровна; ширина ее в самом узком месте простирается до 400 ярдов. Вода, не смотря на то, что опущенный в нее термометр показывал 82°, производила сильное ощущение холода, на что наши люди очень жаловались. В [164] одном месте веревкою сбросило нескольких из них в воду; при этом одного человека вытащили совершенно оцепеневшим и почти бесчувственным. Наша неудача, однакоже, не остановила лейтенант Вуда: не взирая на всю затруднительность плавания, заставившую нас продолжать путешествие сухим путем, он решился не оставлять реки до тех пор, пока была какая нибудь возможность в успехе. Отплыв в лодке, хорошо снабженной гребцами, он достиг Шарки, лежащей на одной трети всего расстояния до Аттока; но тут часть его людей разбежалась и он принужден был возвратиться. В пройденных им местах река протекала по каменистому ложу; посреди ее подымалось, подобно базальтовым столбам, множество скал, на которых видны знаки, показывающие повышение реки от 50 до 60 футов над ее руслом. От Кяла Баха плавание вверх по Инду неудобно только в продолжение трех или четырех месяцев; вниз же по течению оно открыто [165] во всякое время года. Лейтенант Вуд вполне в этом убедился: он добрался сухим путем до Аттока, а от него уже спустился по реке.

В начале Мая, Сейки, имея нужду в судах для окончания моста в Аттоке, довели их от Кяла Баха в двадцать два дня, при помощи 15 или 20 человек свыше обыкновенного числа экипажа на каждой лодке; но с того времени сила течения увеличилась и потому теперь Инд был шумен, быстр, и опасен. Из Аттока мы поплыли по реке Кабулу к Пешауару и Мачни; а лейтенант Вуд спустился от Джелалабада до самого моря и подробно описал это плавание в своем любопытном сочинении.

Ископаемые богатства Кяла Баха — его каменная соль, квасцы и сера — не требуют описания; но мне следует сказать, что здесь мы начали свои исследования касательно каменного угля, и что наши поиски увенчались полным успехом. Он найден сперва близь городов Шикардара и Макада, потом еще [166] в двенадцати местах, по направлению от Кохата к Газни, вдоль Соляного Хребта, по переходе его чрез Инд и вниз до самого Канигурама. Лейтенант Вуд также нашел его в трех местах на восточном берегу — в Джоа, Миали и Наммале, между Пинд Дядан Ханом и Кяла Бахом, на расстоянии от 25 до 50 миль от реки. На обоих берегах местонахождение угля одинаково: он является в глубоких высохших руслах и в промоинах, образованных зимними потоками. Антрацит принесен был посланными для отыскания его людьми из Джамму, из верхних частей Ченаба. Др. Лорд получил каменный уголь из Кобала, с северного берега Окса. Не имея химического анализа угля, открытого лейтенантом Вудом, я не знаю пропорций его составных частей; относительно же найденного на западном берегу, Г. Джемс Принсеп в своем донесении Правительству говорит, что четыре образца его принадлежали к самым лучшим породам, в которых [167] исчезли все признаки растительности; а об одном образце, принадлежавшем к роду смолняка, он замечает, что если его найдено будет достаточное количество, то он может служить не только для обыкновенного топлива, но и для паровых машин, по причине большого количества воспламеняющегося газа, отделяемого им при сгарании. Можно надеяться, что скоро наступит время, когда эти открытия доставят неисчислимые выгоды Британскому Правительству. Такая надежда тем основательнее, что в настоящее время предприимчивые Бомбейские купцы уже плавают, посредством паров, по Инду до самого Кяла Баха, откуда сухим путем отправляют свои товары в Кабул.

Из Кяла Баха мы поехали в Атток по восточному берегу Инда, а не в Пешауар, по дороге чрез Кохат, уже исследованной Г. Эльфинстоном, и притом подверженной разбоям. Мы отправились 22 числа, от души радуясь возможности выбраться из [168] Кяла Баха, жар которого можно сравнить только с жаром печи. Он так силен, что все жители оставляют свои дома и живут на берегах Инда под деревьями, где вы беспрестанно видите их занятыми прядением и разными забавами. Половинная часть всего народонаселения страдает здесь одышкою. Мы, однакоже, скоро убедились, что наше положение, относительно температуры, ни сколько не улучшилось с удалением от Инда: в Мазане, в первом месте нашего привала, термометр поднялся до 115° в нашей палатке, а в палатках прислуги до 135°. Целый день мы лежали в изнеможении, растянувшись под столами, где искали защиты; даже и вечером ртуть понизилась только до 100°. Наконец семидневное наше страдание было прекращено сильною грозою, которая освежила атмосферу.

Местами нашего роздыха были хижины в Ники, Джаби, Туте и в Пинди-Нарлик-Оулиа. Последнее место означено этим [169] именем на карте; правильнее же оно называется Пинди-Геб-Не. На протяжении 51 мили мы не много подались к северу и достигли только 33° 10' широты. Крутые долины и затруднительные дороги довели нас наконец до реки Суана, чрез которую мы переехали по стремя в воде, близь Тута: она быстра и полна; вода в ней имеет красный цвет. В ее соседстве пласты горных пород идут во всех направлениях; мягкий, красный песчаник лежит под твердым; время изрыло горы и придало им самые неправильные формы. В окрестностях Пинди наружность страны совершенно изменилась. Мы вступили в неровное высохшее болото, почти лишенное всякой растительности и, как мне кажется, составляющее часть Чул-и-Джаляли, или пустыни Джалал-э-Дин, так называемой по имени какого-то героя, отважно переплывшего Инд и тем избавившегося от преследования неприятелей. Деревни Пинди очень живописна и в день нашего приезда была оживлена присутствием Сейкских [170] солдат, проходивших чрез нее в Кяла Бах для присоединения к тамошним войскам. Их предводитель, Суджет Синг, посетил нас и был с нами очень ласков. Перед этим мы встретили еще полк кавалерии под начальством капитана Фаукса, весьма достойного Английского офицера в Сейкской службе. Эти военные движения очень беспокоили жителей: на них смотрели как на признаки каких-нибудь решительных мерь за Индом.

Находясь в этих местах, я удостоверился в положении Данкота, — деревни, в которой, по словам Реннелля, Тимур переправлялся чрез Инд. Правильнее она называется Денгот, и состоит из небольших хижин на западном берегу под туповершинною горою, в шести милях выше Кяла Баха. Дорога из Банну спускается к ней, а не к Кяла Баху: это обстоятельство решает вопрос о месте упомянутой переправы. [171]

Проведя целый день, по причине дождя, в Геб-Не, мы снова пустились в дорогу и прошли Татти, Кот и Фаттиг-Джанг. В каждом из этих мест мы останавливались, и наконец, завидя из последнего снеговые горы, достигли 1 Августа Газнь-Абдала, проехав всего 52 мили. До Фаттиг-Джанга путь наш лежал по песчанниковой формации, но тут поверхность земли была ровнее, а дорога даже превосходна. Чем ближе мы подъезжали к Газнь-Абдалу, тем богаче становилась растительность, ибо здесь начиналась уже известковая формация, и мы незаметным образом вступили в прекрасные, хотя запущенные, сады этого знаменитого места. Тут мы разбили палатки близь светлой речки и, наполнив стаканы бургундским, выпили в память Нур-Махали и во славу нашего бессмертного поэта, Томаса Мура. Вскоре к нам присоединился Др. Фалкнер, который и сопровождал нас до Пешауара, а потом отправился с ученою целью в Кашмир. Изыскания Др. Фалкинера [172] и его достойного сопутника, капитана Коутлея, в Нижнем Гималае и успехи их в исследованиях над ископаемыми остатками ясно доказывают, что они не без пользы провели время в счастливой долине.

Известия, полученные мною в Газнь-Абдале, принудили меня поспешить в Атток. Мы выступили числа и на другой день прибыли в крепость. Она салютовала нам при нашем приближении.

На берегах реки Гару, где мы остановились в первый день этого переезда, мы испытали сильный удар землетрясения около трех часов по полудни, или около шести минут одинадцатого по полудни же по Гриническому времени. Он сопровождался громким рокочущим гулом; земля сильно дрожала под нами. Удар был по направлению от юго-запада к северу-востоку; за ним следовали столь сильный дождь и ветер, что моя палатка упала, но я успел выбраться из под нее без повреждения.

(пер. П. В. Голубкова)
Текст воспроизведен по изданию: Кабул: Путевые записки сэр Александра Борнса в 1836, 1837 и 1838 годах. Часть 1. М. 1847.

© текст - Голубков П. В. 1847
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001