Разбор книги под заглавием: Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах, Гвардейского Генерального Штаба Капитана Николая Муравьева, посланного в сии страны для переговоров. С картинами, чертежами и пр. 2 части в 4-ку 324 страницы. Атлас с картами, чертежами и планами составляет отдельную часть в 18 листов большого формата.

(В помещаемых нами в Северном Архиве разборах книг, мы руководствуемся методою, принятою всеми иностранными Журналистами, т. е. сперва излагаем вкратце содержание сочинения, после сего приводим любопытнейшие места собственными словами Автора, и наконец делаем заключение о достоинстве сочинения, вообще или по частям, сообразно с планом оного. С некоторого времени изобретен в России новый род разборов или рецензий, заключающийся в том, чтобы выписав несколько страниц, а иногда и большую половину книги, сказать в конце: славная статья! или бесподобная книга! — Сия последняя метода, без сомнения, гораздо легче первой, но мы из уважения к нашим читателям не смеем последовать сей выгодной новости. Что касается до наших суждений о достоинстве книг, мы весьма можем ошибаться, но принятую нами методу почитаем удовлетворительною. Прим. Изд. Север. Арх.)

Появление сей книги столь же важно для России, как и для всего ученого света. Описание стран и народов, только по слуху известных в Европе, и едва ли не на [367] угад описанных в Географических сочинениях, составляет примечательною эпоху в сей науке. Г. Муравьев смотрел на вещи и описывал оные, как искусный воин, ученый Инженер и проницательный политик. Познание восточных языков, и искуство в обращении с тамошними полудикими народами способствовали ему к совершенному узнанию их нравов, обычаев, образа правления я политического состояния Хивинского Ханства. Мы с удовольствием приняли на себя труд посредством нашего журнала познакомить просвещенных читателей с сим полезным и любопытным сочинением.

В предисловии Автор излагает вкратце причины, заставившие Главнокомандующего в Грузии, Г. Генерала от Инфантерии Алексея Петровича Ермолова отправить [368] Экспедицию к восточным берегам Каспийского моря, состоявшую из одного корвета и одного шкоута под начальством Майора Пономарева, для склонения Туркменов, обитающих на сих берегах, к дружественным сношениям с Россиею. Намерение дальновидного Главнокомандующего состояло в избрании удобного места для построения малой крепости в какой нибудь пристани, где бы купеческие суда могли безопасно стоять на якоре.

«Предприятие сие клонилось к исполнению видов Петpa Великого (говорит Автор), который желал установить чрез обширные степи, называемые нами Татариею, постоянную торговлю с Индиею. — Намерение сие осталось без исполнения, по случаю изменнического умерщвления Князя Бекевича со всем его отрядом, вероломными Хивинцами. От сего времени Правительство наше не начинало никаких политических связей с сим последним народом. Опыт удостоверил, что сперва надлежало войти в сношения с Туркменцами, народом хищническим и врагами Персиян по причине различия вероисповедания. По сему предмету в 1813 году бывший Главнокомандующий в Грузии, Генерал от Инфантерии Ртищев, посылал в Туркмению Дербентского купца Армянина Ивана [369] Муратова, имевшего прежде знакомство в тех странах. Сии переговоры не имели благополучного окончании. Туркменские Послы застали Главнокомандующего в Гюлистанском лагере заключающего мирные договоры с Персиею. Полномочный Персидского Двора, зная, что Туркмены, поддерживаемые Россиею, могут быть опасны и Вредны для его отечества, требовал, чтобы Главнокомандующий не входил ни в какие сношения с сими врагами Персии. И так надлежало оставить без исполнения сие предприятие, которого успех отложен до другого времени.

Г. Главнокомандующий, возлагая на начальника экспедиции на восточных берегах Каспийского моря, Г. Майора Пономарева, заведение дружественных связей с Туркменами, поручил Автору разбираемой нами книги, Капитану Гвардейского Генерального Штаба Н. Н. Муравьеву, обозрев берега, отправиться в Хиву для сношения с владетелем оной и описания того края. Полезное сие сочинение есть следствие сих мудрых мер Правительства, избравшего просвещенного человека для исполнения своих поручении.

Первая часть разделяется на 3 главы: 1. Путешествие в прибрежною Туркмению; 2. Путешествие в Хиву и пребывание в [370] Ханстве Хивинском; 3. Обратный путь. Вторая часть заключает в себе историческое и статистическое описание Хивинского Ханства и разделается на 5 глав.

Вся первая часть расположена дневными записками по числам, начиная с 17-го Июня. В сей день Главнокомандующий снабдил нужными бумагами чиновников экспедиции, а сам отправился на Кавказскую линию. С 18-го Июня до 6-го Июля дневные записки содержат в себе путешествие Автора из Тифлиса в Баку. После краткого описания сего города и пребывания в оном, следуют морские записки, с 18-го числа тогож месяца с описанием всего, на пути виденного. От острова Сары чрез 10. дней, т. е. 28-го числа, экспедиция в первый раз увидела Туркменский берег. Здесь Капитан Муравьев отряжен был с 24-мя человеками для осмотрения берега, и полагая возвратиться того же вечера, взял продовольствия только на один день. Сделав различные поиски для отыскания кочевья Туркменцев, отряд хотел возвратиться на корвет; но сильный ветр и восставшее волнение принудило их выйти обратно на берег. Вытащив из баркаса два фалконета и поставя кругом часовых, отряд в сильном беспокойствии, мучимый голодом, а более жаждою и [371] усталостию, провел здесь ночь (смотри рисунок в атласе). Крайность постепенно возрастала, буря продолжалась, воды в окрестности найти было невозможно и песок засыпал глаза. В таком положении они пробыли двое суток, в которые Г. Муравьев находился в беспрестанной деятельности, бродя по окрестностям, для снискания воды или жилья Туркменцев. Здесь Г. Муравьев видел иссохшее соленое озеро, на поверхности которого окристализованная соль, сверкая от солнца сквозь волнующиеся пары, произведенные теплотою или сгущением воздуха, представляли издали образ воды (Подобные явления встречаются в Египте и Аравии, хотя и от других причин, Прим. Изд.). Наконец, когда погода успокоилась, изнеможенный отряд возвратился на корвет 31-го сего месяца. Того же вечера снялись с якоря и пустились к югу, для отыскания места, называемого Белый бугор.

На другой день встретили в море 10 киржимов или судов с Туркменами, которые, не понимая сигналов, не хотели вступить в переговоры с экипажем корвета. Не знаю почему начальнику корветы вздумалось приглашать их сперва [372] холостыми зарядами, а после ядрами. Такое угощение, без сомнения, не весьма привлекательно, и всякой, будучи на месте Туркменов, подобно им спешил бы удалиться. Спустили гребное судно с Переводчиком Петровичем, и успели отрезать один киржим, а бывшие на оном люди, прибыв к берегу спаслись бегством в кустарники. Петрович однакож, поймав хозяина судна, уговорил его ехать на корвет. От него узнали, что экспедиция находится противу Белого бугра и что Серебряный бугор лежит несколько южнее. Кочевье Туркменов расположено по морскому берегу, между сими двумя буграми, и называется Гассан Кули; в нем имеет свое пребывание старшина Кият-Ага, бывший в 1813-м году Посланником у Главнокомандующего Грузиею, Генерала Ртищева. Река Гюрген Чай, впадающая в море у Серебряного бугра, и протекающая в расстоянии получаса езды от их селения, оживляет сию бесплодную степь и доставляет пастбища для стад, принадлежащих жителям, которые по удобству к сплавке своих судов обитают на сем месте. От вышеупомянутой реки до города Астрабада один день езды, и на сем пространстве протекает другая река, называемая Кодже Нефес. Взятый на берегу [373] Туркменец, по имени Девлет-Али, рассказывал о множестве развалин древних городов, находящихся в Туркмении, из числа коих развалины при Серебряном бугре почитаются остатками города, основанного, по мнению жителей, Искендером или Александром Македонским. По расспросам оказалось, что Туркмены не имеют общего Верховного Владетеля, но что всякое поколение управляется особым Старшиною. Девлет-Али мог назвать только 5 таковых Старшин, но говорил, что их множество. — Уведомил также, что Туркменский народ находится в добром согласии с Хивою. Но как сей Туркменец чрезвычайно беспокоился о своем положении, почитая себя в плену, то и решились выпустить его на берег. Он обещал прислать Киат-Агу, или Старшину. И так, отправя Девлет-Али с Переводчиком на берег, корвет бросил якорь у Серебряного бугра, чтобы запасшись водою, войти в сношения с жителями и отыскать удобное место для построения крепости. Отсюда Г. Муравьев намеревался отправиться в Хиву. Прибыв к Серебряному бугру 3-го Августа, застали там принадлежащий к экспедиции шкоут, командуемый Лейтенантом Г. Остолоповым, который следуя прямым путем к сему [374] месту от острова Сары, уже три дня здесь находился. На сем берегу лежало селение (или аул) Туркменцев, состоящее из 200-т кибиток. Они имеют здесь постоянные жилища, занимаются земледелием и живут в довольстве. После долгих и затруднительных переговоров с жителями, коих корыстолюбие и вероломство при сем случае обнаружились во всей силе, один из них, именно тот, которого сначала взяли на корвет, т. е. Девлет-Али, согласился проводить Петровича к Кият-Аге. Г. Муравьев замечает, что простота нравов сего народа вовсе не соответствует их привязанности к деньгам.

Серебряный бугор есть малое возвышение, на котором находятся развалины древнего города, называемого жителями Гюшим-Тепе. Бугор сей находится под широтою 37° 5' 22''.

4-го Августа Г. Муравьев с Г. Лейтенантом Остолоповым отправился на бударке, для исследования и обозрения реки Гюрген-Чая, коея устье находится к югу, в 30 верстах от Бугра; но ни бударка, ни следующая за оною лодка, вооруженная двумя фалконетами и одною пушкою, и имевшая десять человек солдат, не могли приближиться к берегу ближе [375] двух верст. И так пересев, в лодку Туркменцев, называемую кулас (выдолбленное дерево}, поднялись на оной по реке около двух верст.

Река сия окружена болотами, берега ее низки, дно вязкое, а ширина от 3-х до 6-ти саженей. Топь продолжается далеко по берегам, заросшим травою, вышиною в 1 1/2 аршина. В двух верстах от устья сей реки, она имеет глубины сажень и берега ее сухи, но не более, как на расстоянии двух сот саженей, после чего речка по прежнему продолжает течение болотами. В сем месте есть брод, чрез который жители перегоняют стада свои и ездят в город Астрабад. Исследовав сии берега, Г. Муравьев нашел здесь несколько Туркменов, которые изъявили большое желание видеть на своем береге Рускую крепость. Они объявили, что по общему зову собирается у них до 10-ти тысяч войска, с которым они ходят воевать на Персиян, грабить их жилища и отгонять скот. Полагая, что Руские будут защищать их, они приглашали селиться на Серебряном бугре и возобновит разоренную крепость. Сии Туркменцы прибавили, что они имеют частые сношения с Хивою, богатым и обширным городом, коего владетельный Хан имеет [376] несметные сокровища, и уверяли, что пять или шесть человек вместе могут туда ездить безопасно.

Августа 6-го прибыл с Переводчиком Кият-Ага, Старшина ближнего селения. Когда начальник экспедиции объявил ему намерение Правительства, он изъявил желание служить видам оного, советуя завести укрепления в Чекеленях (остров Нефтяной, где место гораздо удобнее для построения крепости и куда он сам вызвался быть проводником. Здесь Г. Муравьев, съехав на берег, удостоверился, что Серебряный бугор есть не что иное, как стена большого здания, с восточной стороны от степи занесенная песком, от чего кажется бугром, и на сем наносном песке заведена жителями бакча или пашня. От сей стены к морю еще видны развалины. Г. Муравьев в близь лежащем селении был в гостях у Хана, который просил показать ему ученье Руских солдат. «Мы слышали от стариков», говорил Хан, «что Руские солдаты так выучены, что ежели один человек топнет ногою, то и 300 человек топают разом. Мы желали бы сие видеть». — Туркменцы чрезвычайно удивлялись ученью с пальбою, и весьма были довольны знакомством с Рускими. [377]

На другой день Г. Муравьев отправился к Серебряному бугру с рабочими людьми для открытия развалин, в надежде пашни какую нибудь монету или что нибудь, по чему бы возможно было определить, к какому времени и народу должно отнести сии развалины. Здесь найдены только тела человеческие, погребенные по Мусульманскому обряду, вероятно в позднейшие уже времена. Стена, о которой выше упомянуто, имеет до 100 сажень в длину и более двух в вышину. Она построена из жженого кирпича. В открытом своде найдены только битые посудные стекла и уголья. На мысе, продолжающемся в море почти на 70 сажень, который Г. Муравьев полагает искуственным, находятся также развалины стен, домов и башен. Весьма удивительно, что сии остатки строении не имеют вида развалин и не возвышаются над горизонтом; напротив, все они равной высоты и как будто срезаны; почему Г. Муравьев и заключает, что вероятно город сей провалился от землетрясения. Г. Муравьев рылся здесь, но не нашел ничего достопримечательного. В народе есть предание, что крепость сия построена Рускими. Жители находили прежде здесь множество серебряных и золотых монет, которых [378] однако же достать теперь не было возможности.

Г. Муравьев находит, что описание Серебряного бугра, находящееся в Путешествии Гр. Войновича в Астрабад и по восточному берегу Каспийского моря в 1782-м году несогласно с нынешним состоянием сего места. У Войновича бугор сей показан островом, но он уже пять лет как соединился с твердою землею. Сии явления здесь весьма обыкновенны, и происходят от прибавления или уменьшения воды.

В то время, когда начальник экспедиции, Г. Пономарев, продолжал переговоры с Туркменами, убеждая их отправить Послов к Главнокомандующему, Г. Муравьев занимался сниманием и описанием берегов. Имев случай обращаться с Туркменами, он весьма невыгодно заключает о их характере. Он говорит, что сей народ вовсе не имеет прямодушия и гостеприимства Кавказских племен, алчен к деньгам и готов всем жертвовать для корысти. Туркмены повинуются только уму и отваге, не признавая никакой законной над собою власти. Они говорят Турецким языком, сходным с наречием Казанских Татар; следуют Магометанскому исповеданию секты Омаровой, [379] и хотя усердно исполняют обряды, но о догматах своей веры не имеют никакого понятия. Одни только Муллы знают между ними грамоту, прочие вовсе о сем не заботятся. Туркмены роста высокого, широкоплечи, волосы на бороде у них короткие, оклад лица Калмыцкий. Одежда их Персидская. Женщины любят наряжаться (а где они сего не любят?), и убирая со тщанием волосы, переплетают оные серебряными гремушками. Г. Муравьев замечает, что Туркмены, живущие в соседстве с Персиянами, приняли во многом их обычаи, состоят у них в некотором роде зависимости и иногда повинуются назначаемым от них Ханам. Впрочем Г. Муравьев не мог собрать точных и достоверных известий об их образе правления, и потому сообщает о сем предмете своим читателям весьма недостаточные сведения.

Отплыв 24-го Августа от сего места и направляя путь к северу, экспедиция прибыла 27-го числа напротив Гассан-Кули, и под широтою 37° 27' 51'' 06 остановилась в трех верстах от берега. Г. Муравьев с Г. Пономаревым ездили на берег и, по причине поднявшегося ветра с моря, принуждены были оставаться на оном до 31-го числа. В Гассан-Кули [380] считается 150 кибиток; место сие было прежде островом, ныне же образует полуостров и залив с восточной стороны, имеющий в ширину 6, в длину 12 верст. В сей залив впадает река Атрек, из которой жители довольствуются пресною водою.

В сем месте Кият, Старшина селения, занимал своих гостей народными играми. Стреляли в цель из пищалей и луков, бегали в запуски, боролись и пр. производя все сие за деньги, которых Г. Пономарев не щадил на сей случай. Г. Муравьев говорит что оружие их находится весьма в дурном состоянии и что между ими нет искусных стрелков. Они одеваются богато и ведут торговлю солью и нефтью в Персию. К их промыслам принадлежит делание прекрасных ковров. Находящиеся между ими золотых дел мастера довольно искусно чеканят разные монеты для украшения женщин. Музыка их состоит в двухструнной балалайке, сходной с Рускою. Пашни их и пастбища находятся вверх по рекам А треку и Гюргену; но за недостатком собственного хлеба, они покупают оный в Персии. Полуостров же, кроме арбузов, ничего не производит, и рыбная ловля с некоторого времени уменьшилась. Лес для [381] строения киржимов, т. е. лодок, достают с Серебряного бугра. Звери, водящиеся в степях и на камышах реки Атрека, суть: волки, лисицы, джайраны (род диких коз), кабаны, чакалы и пр. Г. Муравьев не имел времени снять мыса и измерить глубину всего залива, который он однакож полагает удобным для якорных стоянок.

После долгих и весьма неприятных переговоров с начальниками Туркменов, в рассуждении избрания Посланников к Главнокомандующему в Грузии, (потому что всякой хотел получить подарки и завидовал избранным), наконец, окончив все дела дружелюбно, экспедиция снялась с якоря, и продолжая плавание к северу, прибыла 2-го Сентября к Нефтяному острову. Въехав в залив, находящийся на юго-восточной стороне сего острова, по сделанному наблюдению высоты солнца, широта оказалась 39° 10' 20'' 82.

Г. Муравьев находит, что остров Нефтяной и Огурчинский довольно подробно и верно описаны и на карте безошибочно означены, исключая, что существовавший тогда остров Дервишь, лежавший на юго-западной оконечности Нефтяного или Чекелени, 15 лет тому назад, от сильных землетрясений, соединился с сим [382] последним. По словам жителей, заселение острова простирается до ста дымов. Они промышляют нефтью и озерною солью. На всем острове находится не более четырех колодцев, доставляющих жителям воду несколько солоноватую. Здесь вовсе не держат рогатого скота, но только небольшое число верблюдов и овец. Зима в сем месте бывает чрезвычайно холодная. Г. Муравьев и здесь крайне сожалеет, что краткость времени не позволила ему подробнее исследовать сих островов.

3-го Сентября снялись с якоря, и продолжали плавание мимо необитаемого Огурчинского острова и Балканского залива к Красноводскому заливу, а по причине сильных противных ветров лавируя долгое время, наконец 10-го того же месяца бросили якорь в сем заливе, против гор, называемых Оог, в расстоянии полуторы версты от берега, на глубине 3-х слишком саженей. Берег сей населен по всему пространству, изобилует дровами и хорошею колодезною водою. Жители уверяют, что в горах при вершине Балканского залива находится и строевой лес. Залив Красноводский, заграждаемый косою со стороны моря, безопасен для судов, и берег весьма удобен к [383] предполагаемому построению крепости, представляя все возможные выгоды.

На сем берегу, после взаимных посещении, угощении и переговоров, Старшины согласились на предложения начальника экспедиции и обещались содействовать всем его намерениям. Сентября 15-го они прибыли на корнет и подписали договорные статьи, обмакивая палец в чернила и прикладывая его к бумаге (рукоприкладство во всем смысле сего выражения). Мулла читал содержание бумаги, и они без дальних околичностей верили его слову. Здесь Г. Муравьев подрядил Туркменца, именем Сеида, за 40 червонцев в Хиву и обратно; а как добрых лошадей достать было невозможно, то Г. Муравьев и решился отправиться, по обыкновению сей страны, с караванами на верблюдах.

Сим заключается первая глава; вторая содержит в себе описание путешествия в Хиву и пребывание в царстве Хивинском.

19-го Сентября Г. Муравьев с Переводчиком, Армянином Петровичем и деньщиком своим отправился на 4-х верблюдах и двух лошадях с подарками и письмами к Хивинскому Хану, от имени Главнокомандующего в Грузии. Путешествие сие чрез сыпучие пески, бесплодные степи, [384] которых целое богатство составляет несколько колодезей и кустарников, столь же единообразно и утомительно для читателей, как и для совершавшего оное, а потому мм пропустим все подробности, ежедневно верно записываемые Автором в его дорожную книгу. Он видел на пути несколько развалин, украшенных повестями жителей о духах и разбойниках, и наконец, претерпев все возможные неприятности подобного путешествия и изнуренный бессонницею, голодом, жаждою и дурным обхождением Туркменцев, прибыл 2-го Октября в плодородные страны, принадлежащие к Хиве.

В сем путешествии Г. Муравьева чрез степи, достойны замечания исследования его в рассуждении высохшего русла реки Аму-Дерья, которая неизвестно от каких физических переворотов, бывших в сей стране, переменила свое течение. Она прежде впадала в Балканский залив, как следы оной показывают и предание утверждает; ныне из Хивинского Ханства идет она на север по направлению полярной звезды. Река сия у древних Греков и Римлян известна была под именем Окса и Бактры, и у Аравитян называлась Джейгун. Петр Великий имел намерение исследовать течение оной. В одном месте при [385] бывшем ее устье до сих пор существует деревянная изба на Руской образец, которой построение Туркмены приписывают Руским, вероятно принадлежавшим к экспедиции Князя Бековича, посланного в сии страны для отыскания золотого песку. Дно сухой Аму-Дерьи, в местах незанесенных песком, совершенно отличается почвою земли от степи. Но оному произрастает зелень, деревья, и находятся ключи с пресною водою и колодезями. Г. Муравьев обещает в последствии сообщить подробнейшее известие о течении сей реки, с историческими об оной исследованиями.

Для избежания повторений, мы не будем описывать Хивы в изложении сей главы, потому что во второй части сего сочинения находится подробное и систематическое описание сего Ханства. Г. Автор, записывая всякой день в свой журнал все им виденное, не мог избегнуть повторений, которые были бы весьма приметны в сем кратком обозрении сочинения. И так, оставя все его описания жителей, их нравов, плодородия и пр. и пр., приступим к начертанию его свидания с Ханом и отправления из сей страны.

Не доезжая до столицы, Г. Муравьев был встречен чиновниками Хана, из коих [386] один, прозванием Ат Чатар Алла Верди, имел приказания отвести его в принадлежащее сему Хивинцу имение Иль Гельди, расстоянием в 3-ти верстах от столицы. Дворы Хивинских помещиков строятся на подобие крепостей, обнесены глиняною стеною и башнями, для защиты их имущества от нечаянного нападения разбойников. Описание оных мы найдем во 3-й части сего сочинения.

В сей-то крепостце заключили Г. Муравьева под надзором властителя оной Ат Чатара и другого чиновника, называемого Юз-Баши. В продолжение 48-ми дней своей неволи, Г. Муравьев находился в самом ужасном состоянии. Тревожимый плачевными известиями о намерении Хана погубить его, испытуя самые грубые и оскорбительные поступки со стороны Ат Чатара, которого Г. Муравьев описывает настоящим извергом; лишенный всех жизненных выгод, все свое утешение находил он в беседе доброго Юз-Баши, старавшегося всеми мерами утешить несчастного пленника, и в чтении Гомеровой Илиады, переведенной Попе. Доведенный до отчаяния молчанием Хана и горестным своим положением, Г. Муравьев, подвергая во всяком случае жизнь свою опасности, решился бежать в степи, чтоб [387] избавиться мучительной и позорной смерти, которою ему угрожали. Наконец Юз-Баши, сжалившись над его состоянием, отправился сам к Хану с представлением, что дело сие требует окончания, и успел склонить Хана к принятию Руского Посланника. Ноября 16-го Юз-Баша привез сие радостное известие, и на другой же день Г. Муравьев из сего несносного местопребывания направил путь в столицу.

Г. Муравьев, при въезде в город Хиву, был встречен толпами многочисленного народа, который надлежало разгонять для свободного проезда по тесным и излучистым улицам. Ему отвели чистый дом, принадлежащий первому Визирю, и угощали пять дней на счет Хана, с приличными почестями, содержа однако ж под строжайшим присмотром и караулом. Толпа любопытных дрались между собою в дверях и на дворе, чтобы видеть Руского, и чиновники Хивинские должны были усилить караулы и запирать двери и ворота.

Хан, уведомленный о приезде Руского Посла, прислал Юз-Башу поздравить его с приездом и объявить, что он почитается гостем в его Ханстве.

Вскоре, чрез своих чиновников, Хан [388] вытребовал письма и подарки, которые Г. Муравьев и отправил в сопровождении Петровича. Все сие делалось ночью; ибо нынешний Хан Магмед Рагим спит днем, а ночью занимается делами. Подарки состояли из сукна, парчи и других вещей; в числе оных на одном подносе находились две головы сахару и по десяти фунтов пороху, свинцу и кремней. Хан растолковал сие следующим образом: «что Руские предлагают ему сладкую дружбу, а в случае отказа угрожают войною». — Стеклянными стаканами он очень был доволен, но сожалел, что не имел их, когда употреблял водку; ибо, как повествует Г. Муравьев, Хан сей прежде пил чрезвычайно много, а ныне отказался от сего, равно и от курения табаку, запретив сие во всем своем Государстве. За нарушение сего постановления разрезывают рот по уши. Однако ж запрещение сие не строго наблюдается. Хан, рассматривая присланный ему стеклянный кальян, не мог понять сей вещи, и спрашивал истолкования у Юз-Баши, который, не смея объяснить ему настоящего употребления сей вещи и произнесть названия табаку, сказал, что это сосуд для хранения уксуса, до которого Хан страстный охотник. Он был весьма доволен сим [389] подарком, равно как и зажигательным стеклом.

Еще во время пребывания Г. Муравьева в Иль Гельди, находящийся там Руской пленный предостерег его, что даже с своими людьми, в Хиве, он должен быть осторожен в разговорах, потому что его будут подслушивать у дверей, употребляя к сему Руских пленных, что в самом деле и последовало. Для приятного препровождения времени, первый Министр приставил к Г. Муравьеву некоего Муллу Сеида, жившего подаянием первых чиновников Хана и славящегося своим умом и любезностию. Он играл с ними в шахматы, читал книги, рассказывал сказки и сочинял стихи. Г. Муравьев говорит о сем Хивинце, как об умном и ученом человеке, знающем весьма хорошо по Арабски, по Персидски и по Турецки, сведущем в истории Востока и рассказывающем с жаром и приятностию.

Наконец, 20-го Ноября перед вечером, позвали Г. Муравьева к Хану. Он оделся в полный мундир, не снимая однако ж своей Хивинской шапки, которая служила ему во всю дорогу, и к мундиру Генерального Штаба пришил красный воротник, опасаясь, чтобы находящиеся при Хане [390] Руские пленные не узнали рода службы, которая могла бы возбудить подозрение в сем властелине.

Здесь приводим собственные слова Г. Муравьева о представлении его Хивинскому Хану:

«Юз-Баши предупредил меня, что по Хивинским обычаям нельзя в сабле к Хану представляться: а без оной я к нему итти не хотел, почему и просил его, сказать о сем Хану. — Вы этим все дело испортите, отвечал Юз-Баши; Хан теперь в хорошем расположении духа: я лучше доложу ему, что у вас не сабля, а длинный нож (у меня была не сабля, а Черкеская шашка), и Юз-Баши пошел, скоро воротился, говоря, что Хан приказал меня просить, притти к нему без оружия, единственно для того, чтобы не нарушить их обычая.

«Я согласился уважить сию просьбу, дабы успешнее исполнить вверенное мне поручение.

«Юз-Баши и Приставы шли впереди; несколько Есаулов (Полицейские чиновники.), с толстыми дубинами разгоняли толпящийся предо мною народ; все крыши были покрыты любопытными, — и сей раз также слышаны были [391] жалобы некоторых соотечественников наших, скрывающихся в толпе. Я шел таким образом с 1/4 версты, узким переулком до ворот дворца Ханского, у коих меня остановили; между тем пошли к Хану с докладом и скоро воротились с приглашением итти во дворец. Кирпичные ворота дворца сего были очень хорошо и со вкусом складены. Я вошел на первый двор; он не велик, песчан и обнесен нечистыми глиняными стенами, около которых сидело 63 Киргизских Посла, приехавших на поклон к Магмед Рагиму, поесть, получить по кафтану из толстого сукна и возвратиться.

«Второй двор несколько поменее и заключает арсенал Ханской; на оном находятся 7 орудий с лафетами, сделанные и окованные по нашему, и лежащие одно на другом с изломанными колесами; мне дали их заметить.

«Я взошел на третий дворик, где собирается их совет, в покое называемом Гернюшь Хане (Место свидания или беседы.). С сего дворика привели меня в коридор, при входе которого стояли несколько Ханских слуг. Коридор был крыш камышом, стены земляные, пол грязной и неровной; — выходя из [392] оного, я спустился двумя ступенями на четвертый двор, поболее первых трех, но всех грязнее; кое-где росли стенные травы, а на средине двора стояла Ханская кибитка.

«Спускаясь со ступеней, подошел ко мне какой-то человек. По догадкам можно было видеть, что он Руской, бежавший из Сибири: — он схватил меня за шарф сзади и хотел вести.

«В ту минуту подумал я, что меня обманули и привели сюда не для переговоров с Ханом, но для казни, для чего и не позволили, под предлогом Хивинского обычая, итти в оружии. Я оборотился и с сердцем спросил у него, за чем он меня ухватил за шарф и между тем замахнулся рукою; он отскочил: и Юз-Баши подошед, объявил мне, что по обычаю Хивинцев, Посланников должно вести к Хану; Руской снова подошел, но не смел уже меня брать за шарф: подняв руку, держал ее только за мною.

«Я остановился перед кибиткою, в коей сидел Хан в красном халате, сшитом из сукна, мною ему привезенного. — Небольшая серебряная петлица застегивалась на груди; на голове была чалма с белою повязкою; он сидел неподвижно на Корассанском ковре; у входа в кибитку [393] стояли: с одной стороны Ходжаш Мегрем, а с другой Юсуф Мехтер Ага, человек старый; я его тут в первый раз увидел.

«Наружность Хана очень приятна, хотя и огромна; говорят, что в нем и сажень роста, и что верховая лошадь его более двух часов везти не может; — у него короткая светлорусая борода, голос приятный, говорит ловко, величественно и чисто.

«Ставши против него, я поклонился, не снимая шапки, — и чтобы не отступить от их обычая, дожидал пока сам начнет говорить. Пробывши таким образом несколько минут, один из приближенных его проговорил следующую молитву: «да сохранит Бог владение сие для пользы и славы владельца». — После сего Хан, погладив себя по бороде, также и двое присутствующих, (Пристав мой Юз-Баши поодаль стоял), приветствовал меня следующими словами: Хошь гелюбсенхошь гелюбсен, т. е. добро пожаловать (обыкновенное приветствие Азиятцев). После чего продолжал: — Посланник! за чем ты приехал и какую имеешь просьбу до меня? Я отвечал ему следующею речью:

«Счастливой Российской Империи [394] Главнокомандующий над землями лежащими между Черным и Каспийским морями, имеющий в управлении своем Тифлис, Ганжу Грузию, Карабаг, Шущу, Нуху, Шеки, Ширван, Баку, Кубу, Дагестан, Дербент, Астрахань, Кавказ, Ленкоран, Сальян и все крепости и области, отнятые силою оружия у Каджаров, послал меня к Вашему Высокостепенству, для изъявления почтения своего и вручения вам письма, в благополучное время писанного».

Хан. Я читал письмо его.

Я. Сверх того, он поручил мне доставить Вашему Высокостепенству некоторые подарки, которые и имел я несколько дней вперед счастие отправить к вам. Я имею также приказание доложить вам о некоторых предметах изустно, и буду ожидать приказания вашего для докладу об них, — когда угодно будет вам выслушать меня, теперь или в другое время.

Хан. Говори теперь.

Я. Главнокомандующий наш, желая вступить в тесную дружбу с Вашим Высокостепенством, хочет войти в частые сношения с вами. Для сего должно сперва утвердить торговлю между нашим и вашим народами в пользу обеих Держав. — Теперь керваны наши, ходящие через [395] Мангышлак, должны итти 30 дней почти безводною степью; трудная дорога сия причиною, что торговые сношения наши до сих пор еще очень малозначительны. Главнокомандующий желал бы, чтобы керваны сии ходили к Красноводской пристани, что в Балканском заливе; по сей новой дороге только 17 дней езды, и купцы ваши всегда найдут в предполагаемой новой пристани Красноводской несколько купеческих судов из Астрахани, с теми товарами и изделиями, за которыми они к нам ездят.

Хан. Хотя справедливо, что Мангышлакская дорога гораздо далее Красноводской; но народ Мангышлакской мне предан и поддан; прибрежные же Иомуды, живущие к Астрабаду, по большой части служат Каджарам, и потому керваны мои подвергаться будут опасности быть ими разграбленными: — я не могу согласиться на сию перемену.

Я. Таксир (Таксир есть титул Хивинского Хана; слово сие значит вина. — Магмед Рагим называется Таксир Ханом, или Ханом вины; — вероятно Хан, каратель вины.), когда вы вступите в дружественные сношения с нами... — тогда неприятели ваши будут нашими... [396]

Далее говорил я. «Слава оружия Вашего Высокостепенства слишком мне известна; но что же прикажите отвечать Главнокомандующему нашему, желающему дружбы вашей; он приказал просить у вас доверенного человека, дабы угостив его, по возвращении, он мог известить вас о благорасположении Главнокомандующего. По прибытии же в отечество, я буду тотчас отправлен для донесения Государю Императору, о приеме мне здесь оказанном и об ответе, данном Вашим Высокостепенством.

Хан. Я пошлю с тобою хороших людей, и дам им письмо к Главнокомандующему; — я сам желаю, чтобы между нами утвердилась настоящая и неразрывная дружба — хошь Гелюбсен.

«Последнее слово сие означало, что мне должно было раскланиваться. Я поклонился и пошел; меня повели в Гернюш Хане; за мною следовали Ходжаш Мегрем и Мехтер Ага, и вскоре принесли ко мне на нескольких подносах сахару и плодов; я побыл тут с полчаса; в течении сего времени Мехтер Ага расспрашивал меня о сношениях России с Персиею и о силах наших в Грузии. — Я отвечал, что у нас там до 60.000 Руского регулярного войска, что сверх того можем столько [397] же набрать иррегулярной обывательской конницы, из славных наездников состоящей.

«Вскоре вошел к нам Юз-Баши, за ним человек нес халат из золотой парчи, подаренный мне Ханом, которые надели на меня, перепоясали богатым кушаком из Индейской золотой парчи, дали за пояс кинжал в серебряных ножнах, и сверх всего накинули на меня род ризы с короткими по локоть рукавами, сшитой из Руской парчи, переменили шапку на другую похуже, которую мне Хан дарил, и повели опять к кибитке его. Начался тот же самый обряд, после чего помолчав несколько, Хан приказал мне повторить все сказанное снова; я ему опять все пересказал, и он мне тоже самое отвечал.

«Хан, продолжал я, скажите мне, чем могу заслужить благорасположение, которое мне изъявляете; — я бы счастлив был, если б на будущий год опять мог приехать к вам с препоручениями от нашего Главнокомандующего, дабы показать вам преданность свою.

«Ты приедешь, если тебя пошлют, отвечал он — и моих Послов ты вручишь в полное распоряжение Главнокомандующему; если он захочет, то может даже послать их к Государю. [398]

«Я возвратился к большим воротам, где был для меня приготовлен прекрасный серый жеребец Туркменской породы; меня посадили на него; Туркмены мои вели его под узды с двух сторон, двое подле стремян шли; народу было множество, так, что переводчик мой Петрович, шедший пешком, не мог за мною следовать.

«Я говорил с Ханом как можно громче и стоял свободно; приближенным его, непривыкшим к таким явлениям, сие весьма странным казалось, и они во все время моего с ним разговора с неудовольствием на меня глядели. Народ провожал меня до моей комнаты. — Вскоре пришел Ходжаш Мегрем, с суконными халатами для людей моих. — Сеиду очень не нравилось, что ему дарили красный каштан из толстого сукна наравне с товарищами его; он хотел отказать подарок, но не смел. Ходжаш сообщил мне некоторые препоручения, данные ему ко мне Ханом. Он сказал мне также, что у Хана есть пушечный мастер из Царьграда, которому он на днях приказал отлить пушку, коей бы ядро весило 2 пуда.

«Мне тут же объявили, что я теперь свободен и могу назад ехать; отобрали всех слуг, и оставили одного; любопытные толпы народа ко мне теснились, и [399] если б не Юз-Баши, то бы с трудом от них отделался; мне также бы весьма трудно было без содействия его из Хивы выехать, потому что ни лошадей и ничего совершенно у меня не было».

Однако ж с помощию Юз-Баши Г. Муравьев достал все нужное к своему обратному пути, и в сопровождении Хивинских Посланников, в числе коих находился помянутый Юз-Баши и еще двое Хивинских чиновников, 21-го Ноября отправился из столицы, обдарив всех приближенных Хана и тех, с которыми он имел сношения. Здесь кончится вторая глава, а в третией следует описание обратного пути к Туркменскому берегу.

(Путешествие Г. Муравьева продается здесь в С. Петербурге у И. В. Слёнина, С. Флорана, В. А. Плавильщикова и А. Плюшара по 45 рублей.)

(Продолжение впредь).

Текст воспроизведен по изданию: Разбор книги под заглавием: Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах, гвардейского генерального штаба капитана Николая Муравьева, посланного в сии страны для переговоров // Северный архив, Часть 2. № 11. 1822

© текст - ??. 1822
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Северный архив. 1822