ЮДИН П.

НА ИНДИЮ

(По поводу небывалого похода атамана Платова).

В октябрьской книжке «Исторического Вестника» за 1893 год помещен довольно интересный и увлекательно написанный очерк г. А. В. Арсеньева, озаглавленный «Атаман Платов — завоеватель Индии», в котором описывается, как говорит и сам автор, «легендарный поход» Платова по повелению императора Павла I для «уязвления Англии в Индии», по плану гениального Наполеона, который, следом задонскими казаками, «хотел провести через Россию полмиллиона своей победоносной армии до Волги, на судах спустить ее до Астрахани, а там по Каспийскому морю до самого Астрабада». Но не берусь судить, насколько в данном случае высоко воспарил гений Наполеона, не имевшего ни малейшего представления о киргизских степях и народах этой страны вообще и о тактике и военных действиях там в особенности, чтобы выдумать такой неудобовыполнимый и безрассудочный проект, по которому вся победоносная армия его, после же двух-трех переходов по диким и безводным степям, среди инородческого населения, враждебного всему европейскому, погибла бы неминуемо и безвозвратно, скорее даже, чем под Москвой. Для того, чтобы завладеть в то время Индией, недостаточно еще было иметь только 1.000.000 воинов. Надо было знать, куда и где вести, и как вести их... Когда в описываемое время не только предгория Алайского хребта и Гималайские горы находились в руках других владетелей, но и большая часть степи между Аральским и Каспийским морями не была [232] еще подчинена нам, так что далеко еще до Индии большую половину «победоносной» армии пришлось бы потерять в борьбе с отчаянными туркменами и текинцами 1, в дикой, кровопролитной партизанской войне, которую лихо ведут эти народы в своих излюбленных степях, знакомых им со дня рождения, где известны каждому из них малейшая тропинка, незначительный кустик, овражек, камешек, колодец, бугорок, что очень важно для действия в открытом бою на широком просторе почти девственной пустыни. И таким образом этот гениальный план Наполеона для овладения Индией — нисколько не гениален. Он даже не выдерживает критики всякого мало-мальски знакомого с киргизскими степями, с духом азиатских народов, особенно в то время, и с ведением войны (так называемой «малой») в этих странах. Да о действиях больших отрядов там не может быть и речи и нет никакого смысла... Вот если бы теперь, после целого ряда опытов и после завладения почти всеми азиатскими государствами, лежащими по дороге в Индию, Россия вздумала идти туда, то успех был бы вполне обеспечен, даже с армией, в десять раз меньше предназначенной Наполеоном.

Помимо вышеприведенного рассказа в мартовской книжке «Нового Слова» за 1894 г., появился еще один рассказ: «Терпи казак!» г. Чернова, в котором, хотя под другим соусом и в другой окраске, но также сюжетом избран поход на Индию.

Не беря на себя труд оценивать литературные достоинства и целость исторических данных, как одного, так и другого рассказа, а тем более некоторые совсем даже неосновательные выходки последнего автора против первого, я ограничусь только одним необходимым замечанием, для чего и избираю совершенно нейтральное издание «Русскую Старину», как не заинтересованную ни тем, ни другим.

В обоих этих рассказах странным кажется, что нет у них конца; оба они обрезаны и недосказаны. Положим, как у одного, так и у другого автора есть точные указания, когда последовал высочайший рескрипт Павла I на имя донского атамана В. П. Орлова о приготовлении казаков к походу, — но и только. Не указано, в какое время они собрались, когда выступили с Дона, во сколько времени дошли до г. Оренбурга, когда выступили оттуда и, наконец, и самое главное — ни у одного не показано время возвращения казаков, а между тем это очень важно, — поэтому безошибочно [233] можно было бы судить о действительности совершенного Платовым на Индию похода.

Впрочем, у А. В. Арсеньева в рассказе (на стр. 65, вын. 1), между прочим, сказано: «Уже в следующем 1801 году М. И. Платов был назначен вместо Орлова войсковым атаманом (и пробыл в этой должности до смерти в 1818 году), но до похода на Индию или после

Вопрос этот, по-видимому, поставлен потому, что А. В. сам не уверен в том, был ли в действительности совершен этот поход и вел ли Платов 41 полк и 2 роты конной артиллерии но необозримым степям киргизским, и за неимением об этом точных данных называет его «легендарным», хотя, судя по смыслу этой выноски, как будто приурочивает поход к 1800 году (?). Г-н же Чернов настойчиво уверяет, что поход на Индию был и что «войско вел атаман Вас. Петр. Орлов. Платов же, в чине генерал-майора, командовал только первой колонной из 13 полков» (см. стр. 370, вын.). Но так ли это? был ли на самом деле поход под названием «Поход на Индию» и действительно ли уходили в 1801 году с Дона казаки?

Но прежде, чем подтвердить мысль эту архивными данными, не лишне, мне кажется, провести параллель логических доказательств несообразности предположений о существовании этого похода. Начнем по порядку.

Высочайший рескрипт на имя Орлова о сборе донцов в поход дан в Петербурге 12-го января 1801 года (как уверяют оба автора), где, между прочим, говорилось: «От нас ходу до Индии от Оренбурга месяца три, да от вас туда месяц, а всего месяца четыре... Соберитесь вы с оным (т. е. войском) и выступите в поход к Оренбургу, откуда любою из трех дорог или всеми пойдите и с артиллериею прямо через Бухарию и Хиву на р. Индус, и на завоевания англичанские, по ней лежащие; войска того края их такового же рода, как ваше, а там, имея артиллерию, вы имеете полный авантаж. Приготовьте все к походу. Пошлите своих лазутчиков приготовить, или осмотреть дороги... Соберите войска к задним станицам и тогда, уведомив меня, ожидайте повеления идти к Оренбургу, куда пришед, опять ожидайте повеления идти далее» 2.

Теперь проследим, во сколько времени человечески возможно выполнить распоряжение этого указа, и могли ли казаки с Дона уже к [234] концу марта быть в киргизских степях, как уверяют оба автора, и пройти даже Эмбу (Арсеньев, стр. 67—69).

От Петербурга до Дона около 1.600 верст. Если мы предположим, что курьер, отправленный на Дон с этой бумагой, быль послан в самый день выхода рескрипта и если он делал по 25 верст в час или около 500 вере, в сутки (чего быть не может), то прибыл туда не ранее, как через четверо суток, т. е. 16 или 17-го марта. Пока были сделаны распоряжения, да пока посланы с этим извещением по всем станциям гонцы, да пока-то казаки повернулись, да собрались, да выехали на сборный пункт, — времени прошло немало. Если теперь при нынешних путях сообщения в случае мобилизации казакам дан срок для сбора три дня, то в то время при трудности передачи известий (ведь телеграфов тогда не было, кажется?) и при убийственных дорогах для сбора срок надо по меньшей мере утроить. И следовательно войско донское могло собраться minimum в 10 дней. На донесение об этом и обратную оттуда посылку фельдъегеря с приказанием надо также не менее 10 дней, так что казаки могли выступить с Дона не ранее 5-го февраля. Если же, следуя точному указанию вышеприведенного рескрипта, раньше выступления войска были посланы лазутчики «приготовить и осмотреть дороги», то вряд ли в 2—3 месяца эти посланные могли исполнить возложенное на их поручение, когда от Старочеркаска до Оренбурга было около 1.800 верст.

Допускаем, что этого не было исполнено, так как в этом не требовалось особенной надобности, и предположим, что казаки пошли прямо без всякого осмотра дорог. Но если бы они делали maximum по 50 верс. в день с неизменными дневками через два перехода или хоть даже без них, то только к концу марта могли едва-едва добраться до Оренбурга, где в эту пору уже начинается «теплынь», и поэтому не могло быть никакой речи, как говорят гг. авторы, о метелях, страшных морозах и сильной смертности от холода и голода (?). Но гг. авторы идут еще далее и категорически утверждают, что казаки прошли Оренбург, зашли далеко в степь и даже за Эмбу (у г. Арсеньева). Удивительно, какие лихие казаки! В 1 1/2 месяца отмахали чуть не 4.000 верст, да еще по степи безлюдной, на бескормице, при сильных стужах, голоде и без дороги, точно на крыльях летали! Слов нет, хотя донцы и действительно лихачи, но чтобы птицей летать, — воля ваша — вряд-ли молодцы... К этому не мешает еще прибавить, что если бы казаки дошли к концу марта до Эмбы, то им не представлялось бы никакого труда, горя и лишений идти дальше, когда там в это время открывается такая жара, какой в Петербурге в самое жаркое лето не бывает. Роскошная трава испускает букет всевозможных ароматов. Озера и реки блестят [235] чистой, зеркальной струей. Кругом стаи различных пернатых поют, свищут, стрекочат. Степь широкая только в это время дышит и живет. Поэтому какие же тут могут быть страшные холода и метели? Невольно вследствие этого является мысль заметить авторам двух показанных выше сочинений, что прежде чем писать «о метелях и холоде», нужно было бы узнать климатические условия Оренбургского края вообще и Киргизской степи в особенности.

Таким образом только по этому одному трудно поверить, чтобы в описываемое время был совершен поход Платовым, да еще в такой короткий срок, — два месяца от дня издания рескрипта (12 января 1801 г.) до вступления на престол императора Александра I (12-го марта). Не был ли этот поход в другое время или хоть не были ли сделаны распоряжения подобные для такого похода? Теперь приходится обратиться к архивным данным.

Если бы на самом деле поход этот был, то в архивах Оренбурга, через который будто бы проходили донцы, во всяком случае, хотя отрывочные, но имелись бы сведения об этом. Не могло же быть, чтобы только одни донские казаки в числе 27.507 человек были назначены в поход, когда на границе степей существовали ближайшие войска, более опытные для ведения степной войны и более привычные к передвижениям по степям, как например, оренбургские и уральские казаки, полки башкир, тептярей и мещеряков и регулярного войска по крепостям и городам. Почему же непременно отдано было преимущество непривычным к степным походам донцам и тащить их еще за 2 тыс. верс. на линию, на которой стояло войск больше, чем было назначено донцов. Если уже уральские (бывшие яицкие) казаки, в числе 2 1/2 тыс., и калмыки ходили на Хиву с князем Бековичем-Черкасским, то в этаком походе они обязательно должны были быть. Между тем местные (оренбургские) архивы о их назначении ничего не говорят и также спокойно умалчивают вообще о индейском походе. Зато есть неопровержимые данные об экспедиции на Хиву, да и то уже в царствование императора Александра I.

В архиве упраздненной канцелярии бывшего оренбургского генерал-губернаторства за 1804 год находятся об этом сведения, хотя далеко неполные, по которым все-таки приблизительно можно составить такой рассказ.

Эмир бухарский издавна искренно желал завязать торговые и дружественный сношения с могущественной Российской державой и не раз еще при Екатерине II присылал в высочайшему двору нашему своих уполномоченных сановников в качестве посланцев. Даже при часто случавшихся междоусобиях в степях среди подвластных и неподвластных кочевников, бухарское правительство обращалось за [236] помощию к России и возлагало на нее большие надежды для обуздания хищнических нападений текинцев и хивинцев. Еще в 1796 году ханский наместник Максум Даниалов писал императрице, прося для ограждения бухарского государства от грабежных шаек хивинского хана Ака-Мухаммет, десять тысяч русского войска и 50 пушек. Но посланные на Оренбург два посольства не были приняты Оренбургским военным губернатором бароном Игельстромом, потому что не имели верительных грамот, и принуждены были ни с чем уехать 14-го июля 1797 года восвояси. Только один бухарский мулла Пеклеван-Кули-Корчий, посланный морем на Астрахань, успел достигнуть Петербурга и представиться императору Павлу I; но обещано ли было ему какое содействие для отражения бухарских владений от Ака-Муххаммета, — того из дела не видно.

Когда же Наполеон заключил с императором Павлом I союз против англичан, то тут-то, видимо, наш государь вспомнил о просьбе бухарцев, и был по всей вероятности составлен план наступательных действий по направлению к Индии через «Бухарию и Хиву», с надеждой на помощь бухарского государства и всех степных киргиз, тем более еще, что в конце 1800 года туркменский владелец Пир-Гали-хан просил императора принять его с народом в подданство России 3. И вот поэтому-то на Дон от 12-го января 1801 г. и был послан рескрипт выступать казакам на «Бухарию и Хиву», хотя поход этот в то время не осуществился.

Со вступлением императора Александра I-го на престол, о проекте этом забыли, конечно, и наверно никогда не вспомнили бы, как вдруг, в начале 1803 года, только что принявший ханское достоинство бухарский владелец молодой Мир-Гейдер-хан прислал и Его Величеству своего диван-беги 4 Иш-Мухамета Байкшиева с поздравлением по поводу вступления императора на прародительский престол и в верительной грамоте, между прочим, писал «о стесненном положении Бухарии», окруженной со всех сторон хивинцами и текинцами. В ответ на эту грамоту «по большом Его Величества титуле» была послана бухарскому эмиру следующая грамота:

«Божиею милостию мы, Александр Первый, император и самодержец всероссийский, и проч. и проч. и проч. [237]

«Бухарские земли владетелю Мир-Гейдер-хану, наше Императорского Величества поздравление.

«Лист ваш, отправленный к высочайшему двору нашему с посланником вашим, почтенным диван-бегием, издавна вам усердным Иш-Мухамедом Байкшиевым исправно нам доставлен, и оный посланник, купно с прочими чиновниками свиты его, удостоен всемилостивейшего пред наше Императорское Величество представления. Мы с особою благодарностию приняв изображенные в том листе изъявления поздравления вашего с нашим вступлением на Императорский наследственный всероссийский престол и искреннего расположения вашего более и более утвердить существующую между обоюдными нашими подданными прежнюю дружбу и доброе согласие, сим восхотели изъявить и вам такое же наше удовольствие в том, что и ваше высокостепенство по желанию всех подвластных ваших приняли владение земель, доставшихся вам после высокостепенного родителя вашего, в доказательство чего, охотно и позволили помянутому посланнику вашему ехать пределами империи нашей, в высокому союзнику нашему Его Величеству султану в Константинополь с порученным на ими его от вас листом для доставления. О обстоятельствах же, представленных нам тем посланником вашим в особом его приложении, на имя наше поданном, мы, повелев объявить ему наше высочайшее соизволение, которое и дано ему на письме, повелели государственному канцлеру графу Воронцову и вам сообщить об оном. Впрочем, мы, Великий Государь, наше Императорское Величество, по всемилостивейшем увольнении его от двора нашего в Константинополь и обратно к вам, повелели дать сию нашу Императорскую грамоту в знак особого высочайшего нашего к вам благоволения. — Дана в столичном нашем городе Санктпетербурге марта 31-го дня, в лето от Рождества Христова 1803 г. и царствования нашего третие».

«Александр».

Но что было написано графом Воронцовым бухарскому хану, — из архивных источников, к сожалению, узнать нельзя. Можно только догадываться, что дело касалось усмирения кочевников и предположены похода на Хиву, по крайней мере об этом уже составлялся проект в канцелярии оренбургского военного губернатора князя Г. С. Волконского, который потом в начале 1804 года был представлен на благоусмотрение государя, и в ответ на это из Петербурга получилось такое, не лишенное интереса, письмо графа Кочубея, 1-го, от 23-го августа 1804 года.

«Милостивый государь мой, князь

Григорий Семенович!

«С курьером, сегодня отправляемым, получите ваше сиятельство полное разрешение на представления ваши, касательно устроения [238] линии Оренбургской на лучших основаниях 5, и экспедиции на Хиву; а из рескриптов, по сему случаю данных, усмотрите вы, милостивый государь, как отличное благоволение, с коим Его Величество принять изволил представления ваши, так и особенную высочайшую к вам доверенность. Последняя наипаче ощутительна должна быть вашему сиятельству в том расширении, которое дается вам относительно времени и способов к приведению в действо вышеупомянутой экспедиции.

«По известной осмотрительности вашего сиятельства и опытности, столь долговременным служением приобретенной, никакого сомнения, конечно, быть не может, что вы не иначе экспедицию сию предпримете, как по весьма зрелом уважении пользы, которой от нее ожидать можно, и положительной уверенности в успехе ее. Не удобно было бы и малейшее что-либо отважить в рассуждении народов сих, которые, так как по свойствам азиатских народов довольно вам известно, тотчас и при малейшей неудаче в состоянии возмечтать о себе много и могут наносить нам беспокойства. Я потому и по искренней моей к вашему сиятельству преданности не мог не изъясниться с вами здесь, особенно с тою откровенностию, которая всегда меня в рассуждении вас руководствовала, уверен будучи, что, отдавая полную справедливость чувствам моим, вы в прямом смысле изволите принять изъяснения мои. Впрочем, ваше сиятельство, сообразив со всею подробностию план экспедиции и определив время, когда предпринять ее положите, не оставите, конечно, представить его на Высочайшее усмотрение, чего Его Величество и ожидает. Но затем и пока все сие будет устраиваться, какие полезные распоряжения можете вы, милостивый государь, начать по случаю усиления поселенной линии? Добро, которое сие произведет, оставить по вас всегдашнюю память. Я с своей стороны искренно желаю, чтоб не только вы предуспели образовать сие поселенное войско 6; но чтоб и на других границах наших, где только можно, порядочная милиция водворена быть могла.

«Г-н Платов, снабдясь, как вы из рескрипта усмотреть изволите, повелением о назначении трех полков, не получает однакож [239] никакого извещения о предмете наряда сего. Я о сем нужным признал упомянуть вашему сиятельству, считая, впрочем, что вы так распорядитесь, дабы полки сии были собраны по местному соображению вашему так, чтоб им не оставаться долгое время праздными в войске».

Далее в письме идут сообщения о подполковнике Ермолаеве, адъютанте кн. Волконского, но это для настоящей статьи не интересно.

Не более как через месяц (26-го сентября) князь Волконский получил письмо и от Платова, еще раз подтверждающее распоряжение о «неизвестном» походе. Матвей Иванович вот что писал оренбургскому военному губернатору:

Милостивый Государь,

Князь Григорий Семенович!

«Имев счастие получить по нарочной естафете Всевысочайшее имянное Его Императорского Величества от 20-го числа прошлого августа месяца секретное повеление о приуготовлении к походу трех войска Донского казачьих полков и откомандировании оных по первому отзыву Вашего Сиятельства под главное ваше начальство, приказав им выступить в то время и придти на то сборное место, какое для сего от вас, в следствие данного вам от Его Императорского Величества повеления, назначено будет, — я в споспешествование оного и дабы не упустить время, 1-го числа отрядил состоящие в готовности три полка под командою подполковника и походного атамана Карасева 1-го и войсковых старшин Малахова 1-го и Комисарова 1-го, и приказал им следовать по пути к стороне Оренбурга — войска Донского к Иловлинской станице, ожидая о дальнейшем следовании предписания, о чем донесено от меня и Его Императорскому Величеству. Ваше же сиятельство о сем уведомляя, покорнейше прошу не оставить известить меня, куда приказано будет полкам сим идти от упомянутой станицы.

«Имею честь пребывать всегда с особливейшим к вам почитанием и совершенною преданностию.

№ 4456.
В Черкаске.
Сентября 7 дня
1804 года.

Милостивый Государь,                 
Вашего сиятельства             
Покорный слуга       
Матвей Платов.

Высочайшие распоряжения, как увидим ниже, были сделаны не только по полкам Оренбургской инспекции, но и другим, ближайшим к ней. Видимо, готовились к этой экспедиции не на шутку, так что являлось очень сомнительным, чтобы конечным пунктом похода была Хива. Из всех распоряжений, под видом усмирения [240] кочующих ордынцев, беспокоивших своими воровскими набегами прилинейных жителей, и наказания покровительницы их — вероломной соседки нашей — Хивы, — однако, довольно рельефно выглядывало стремление пробраться до Индии не для завладения ею, а с целию завязать торговые сношения с ней и стать твердой ногой в Азии, чтобы руководить мелкими туземными государствами. Но правительство с теми боевыми силами, которые имелись в распоряжении оренбургского военного губернатора и составляли отдельный Оренбургский корпус 7, очевидно, не решалось рискнуть на такой дальний поход. По этому же случаю было приказано вывести из Екатеринбурга Екатеринбургский мушкатерный полк, обязанность которого состояла лишь в наблюдении за ссыльно-каторжными, работавшими по заводам Уральского хребта, но министр финансов воспротивился этому, объясняя необходимостию иметь в Екатеринбурге этот полк на случай усмирения ссыльных рабочих, так как другой воинской команды нет по близости, и государь император, впредь до устройства Особой Горной команды, приказал полк этот оставить на прежнем месте 8.

По случаю также этого предпринимаемого похода и могущественный граф Аракчеев, начальник всей артиллерии, не замедлил сделать свое распоряжение и прислал кн. Волконскому, от 11 октября 1804 г. собственноручное письмо 9, в котором писал;

Ваше сиятельство!

Милостивый Государь

Григорий Семенович!

Всилу имяннаго указа, предписываю я господ, майору Брамсу исполнить ваше повеление; но как оные роты еще артиллерии некомплектны, то предписал я в случае надобности употребить лошадей с конскою упряжью резервной артиллерии у полковника Тарарыкина состоящей; артиллерийских же орудиев состоит в оных ротах полевых 12, и полковых 4, а достальные 8 орудиев так же могут быть взяты из резервной артиллерии от Господина Полковника Тарарыкина, уведомя обо всем оном вашего сиятельства, [241] надеяся, что не оставите мою артиллерию вашим пособием, пребывав с истинным почитанием и таковою же преданностию

вашего сиятельства

Милостивого Государя

Покорный слуга

Граф Аракчеев.

В письме же от 11 октября 1804 года, С. К. Вязьмитинов уведомлял князя Волконского, что по высочайшему повелению из Омска выступили на Оренбург роты 9-го артиллерийского полка.

Но, несмотря на то, что войска стягивались к Оренбургу со всех сторон и в Оренбурге усиленно готовились к хивинскому походу, экспедиция эта не состоялась, чему была помехой только что открывшаяся война с Турцией, и те казачьи части, которые были предназначены в степной поход, пошли в обратную сторону, к турецкой границе. Оставшиеся же в Оренбургском крае пехотные полки по высочайшему повелению, под наблюдением шефа Рыльского мушкатерского полка генерал-майора Окулова, были заняты приготовлением 1.300 воловых фур «для подвижных провиантских магазинов», которые были сделаны только к 1-му июля следующего 1805 года и отправлены в европейскую армию.

Таким образом «гениальный» план похода на Хиву и Индию, выдуманный, кстати сказать, не «великим» Наполеоном, а простым смертным, русским генералом-от-инфантерии князем Волконским, воякой уже испытанным и вполне ознакомившимся с климатическими условиями и духом народов Зауральского края, — не приведен был в исполнение по счастливой случайности, хотя эта случайность произошла от интриг того же Наполеона, настроившего враждебно Турцию против России. Другого же похода, можно поручиться вполне, не было на Индию, по крайней мере в течение последних пяти лет. Я перерыл все почти местные архивы: оренбургский центральный (весь), Тургайский областной (до 1831 г.), самарский губернский и часть уфимского, но нигде ничего даже подходящего о индейском походе времен Павла не находил. Впрочем, настойчиво утверждать не могу. Может быть, в архиве бывшей военной коллегии (теперь военного министерства) найдутся и более положительные сведения.

П. Юдин.


Комментарии

1. Судя по рассказу А. В. Арсеньева, направление войск лежало через Усть-Урт.

2. Из рассказа г. Чернова (см. «Новое Слово», март 1894 г. стр. 363-364) мы выбрали только те выражения, которые необходимы для ниже идущих объяснений.

3. См. Материалы по истории Оренбург. губ. 1889, в. II стр. ХХIII. Рескрипт Павла оренбург. военн. губернатору Бахметьеву 23 ноября 1800 г. Слич. мою ст. «Адаевский бунт», «Русская Старина», июль, 1893 г., стр. 135.

4. Первый министр или наместник ханский. Не было еще ни разу, чтобы в качестве посланника к нашему двору присылалась такая «важная высокая» у бухарцев особа. Видимо, хан хотел польстить России и высказать больше уважения императору.

5. По проекту Волконского была проведена новая линия крепостей, так называемая «Ново-Илецкая» линия, составленная из 6 форпостов (ниже Оренбурга по Уралу) на землях Оренбургского и из 3-х — на землях Уральского казачьих войск. (См. «Материалы по истории Оренбур. губ.» 1877, I, стр. 37).

6. По тому же проекту и в том же 1810 году было сформировано четыре поселенных батальона, которые потом в 1842 г., под именем белопахатных солдат, перечислены в оренбургские казаки. (См. там же, стр. 44).

7. Корпус этот составляли: пехотные полки: Рыльский мушкатерный, Оренбургский гарнизонный и Уфимский мушкатерный; артиллерии — 23 орудия (полевых и полковых), кавалерия и конница: Оренбургский драгунский полк, Оренбургский непременный казачий, Тептярский конный; Оренбургское казачье войско могло выставить еще 5 полков, Уральское — до 4 тысяч человек конными; башкиры и мещеряки — до 12 конных полков, а всего до 30 тысяч человек.

8. Из сообщения графа Кочубея князю Волконскому от 4 октября 1804 г. 4295 (см. «Отношения Министерские» № 4801 в Оренбургском центральном архиве).

9. Приводится здесь подлинником, с сохранением орфографии.

Текст воспроизведен по изданию: На Индию. (По поводу небывалого похода атамана Платова) // Русская старина, № 12. 1894

© текст - Юдин П. 1894
© сетевая версия - Тhietmar. 2016

© OCR - Андреев-Попович И. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1894