РЕАЛИИ ЛИВОНСКОЙ ВОЙНЫ В ПОКАЗАНИЯХ РУССКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ.

ДЮНАБУРГ, ГОД 1577

В течение последних двух десятилетий тема Ливонской войны 1558-1583 гг. неизменно пребывает в сфере исследовательских интересов. Для представителей российской исторической науки данный сюжет обладает особой привлекательностью, поскольку касается первого случая участия России в вооруженном конфликта европейского масштаба, затяжном и многоплановом, судьбоносном для ряда государств Восточной, Северной и Центральной Европы ¹. В силу неординарности характера Ливонской войны ее изучение сопряжено со множеством трудностей. Ее полная история еще не воссоздана, хотя работа в этом направлении ведется ². Кооперация усилий российских и зарубежных историков, начало которой было положено работой круглого [39] стола, организованною редакцией журнала «Родина» в 2004 г. ³, широкий обмен мнениями, примером чему служат «балтийские» конференции на историческом факультете СПбГУ (Балтийский вопрос в конце XV-XVI вв., 9-11 ноября 2007 г.; Борьба за Юго-Восточную Прибалтику в Средневековье и Новое время, 13-17 октября 2013 г.), и прочие позитивные подвижки позволяют надеяться на успех.

Важнейшим достижением современною этапа изучения Ливонской войны представляется выявление круга проблем, определяющих магистральные направления дальнейшего поиска ⁴. Однако без пополнения багажа фактический знаний путем последовательного расширения источниковой базы все попытки возведения событийных и концептуальных конструкций обречены на провал. В лучшем случае при таком положении дел историография обогатится еще одной интересной гипотезой, в худшем — очередной «фантазией на тему».

Историкам, занятым изучением Ливонской войны, между тем, не приходится сетовать на отсутствие документальных ресурсов. Им готовы отдать свои сокровища еще далеко не исчерпанные архивные собрания Берлина, Варшавы, Вильнюса, Стокгольма, Копенгагена, Вены, бывших ганзейских городов — и это далеко не полный перечень мест, где можно обнаружить исторические источники по данной теме. Чтобы понять широту открывающихся исследовательских перспектив, достаточно обратиться к недавно появившемуся трехтомному справочному изданию с описаниями исторических архивов государств Балтийского региона ⁵.

Не так давно в одной из своих публикаций я представила содержащие папки «Livo-Moskovitica» из шведского Государственного архива (Riksarkivet, RA) в Стокгольме, в которой находятся копии государственных актов, дипломатическая корреспонденция, мемуары и административная документация за 1509-1601 гг. ⁶ Два документа из этой подборки, касающиеся событий Ливонской войны и ее предыстории, уже опубликованы ⁷, и теперь мне хочется предложить вниманию коллег еще одно небольшое письменное свидетельство из шведской «московитки».

На сей раз речь идет о протокольной записи допроса двух русских военнопленных, захваченных 8 апреля 1577 г. рейтарами из Дюнабурга (Даугавпилса) — видимо, в одной из вылазок — и допрошенных кем-то из военных командиров данной крепости ⁸. Текст документа записан на средне-нижненемецком языке и помещается на двух листах 4°, которые были сложены вчетверо, предположительно, при пересылке по [40] инстанциям. На обороте второго листа обозначено имя некоего Йоргена Дюнберкта, который, возможно, и производна допрос. К сожалению, не сохранился лист, служивший конвертом, что лишает нас возможности установить адресата, которому предназначалось это послание, но коль скоро оно оказалось в архиве герцогов Курляндских, им вполне мог оказаться экс-магистр Ливонского ордена и первый герцог Курляндии Готтард Кеттлер. Сохранность документа, в свою очередь, оставляет желать лучшею, поскольку бумага на сгибах повреждена и местами утрачена, из-за чего текст оказался частично поврежденным. Отсутствующие фрагменты, равно как и результаты их воспроизведения, представлены в круглых скобках.

Следует отметить, что осада и взятие русскими войсками Дюнабурга, случившиеся летом 1577 г. во время похода Ивана IV Грозною на польские «Инфлянты», как и обстоятельства сдачи других крепостей этой части Ливонии, в ливонских нарративных памятниках отражены крайне скупо. И. Реннер, к примеру, по поводу событий под Дюнабургом заметил лишь то, что «Московит» (царь Иван IV) после взятая Розитена (Резекне) «двинулся в направлении реки Двины (Дгугавы), осадил и захватил Дюнабург» ⁹. Удивляться не приходится, поскольку внимание хронистов при описании военных действий 1577 г. было сосредоточено на осаде Ревеля (27 января — 13 марта) и взятии Вендена (Цесиса, Кеси) 13 июля — событиях, которые представлялись им гораздо более драматичными и значимыми, нежели судьба прочих крепостей южной Ливонии. Сообщение же пленников, которые являлись свидетелями и непосредственными участниками их покорения, в чьей правдивости у нас нет оснований сомневаться, позволяет узнать некоторые подробности ведения русскими войсками боевых действий в данном регионе и сопровождавших их обстоятельств.

Ниже приведены перевод записи допроса и его оригинальный текст.

/l. 1 v./ Прежде всего они говорят, что в прошедшую зиму с татарами численностью 12 000 человек были под Креслау (Kresslaw), и поскольку дорога не была тогда отрезана, они захотели проследовать дальше в Литву.

Сам же великий князь в эту зиму был в Великом Новгороде, после чего он продвинулся еще ближе сюда к Woroni(...), желая идти на Ригу. Но поскольку он услышал о [приближении. — М. Б.] его королевского величества [польскою короля — М. Б.] войска, он остался на месте и позволил себя (...). Он хотел дать сражение, но тем временем в его лагере вспыхнула смертельная болезнь, и каждого из своих, (кто больным) становился, он повелел сжигать заживо со всем его (вооружением). И начал он в первую очередь с воеводы из Великого Новгорода по имени Иван Сараев (Iwann Szorayew), которого он, лишь только тот заболел, как первопричину смерти приказал сжечь со всем его домом, женой, детьми, челядью и всем тем, что у того было. Того же, кто выбегал из огня, он велел туда бросать другой раз.

Тем не менее не это послужило поводом к тому, что он повелел свое войско в эту зиму немедленно отвести, [41]

/l. 1 r./ а то, что смерть случилась также и среди лошадей, так что и сказать нельзя, сколько лошадей пало, подобного ни один человек не помнит, и из-за этого их воины, должно быть, лишились лошадей.

Со стороны Пскова с намерением отбить Улу (Ula) прибыли также татары и московиты численностью 20 000 человек, среди которых находились и эти пленные. Но поскольку они ожидали до 8000 человек со стороны других замков (heusern), наших [ливонцев. — М. Б.] от Улы отвели, а посему великий князь тоже приказал отвести свои войска. Они сказали также, что великий князь в настоящее время, должно быть, не собрал войска вместе, однако он приказал, чтобы каждый (... дефект текста...) был во всеоружии после Пасхи, но место, где они должны встретиться, еще не указано. Главный воевода (der uberste) над московитами, под чье начало они должны были поступить, звался Лев Салтыков (Lew Saltikow), главный над татарами князь Иван Конзаро... (Iwann Konsum... дефект текста).

Они сообщают также, что великий князь своего сына Ивана провозгласил царем, и сын в короне должен ходить в церковь. Отец также оказывает сыну великую честь и не хочет сам быть царем, но хочет при сыне быть капитаном (hauptmhann). Он не хочет также править в Москве, но хочет в Александровой Слободе.

/l. 2 v./ Среди этих пленных был еще один, кто лишь три недели назад прибыл из Москвы, и он показывает, что ныне тысяча татар, используя насилие, ушла (midt gewaldt) от великого князя походом к царю Перекопскому, и из-за этого они [московские дворяне. — М. Б.] оставили свои поместья.

/l. 2 r./ Дюнберкт Йорген. [42]

Игнат Мокеев и Федор Воронов, которых составитель документа, не ощущавший особой разницы между разными категориями русских служилых людей, именует «боярами», являлись, скорее всего, поместными дворянами и входили в состав одного из мобильных отрядов, совершавших рейды в Ливонии и Литве. В начале зимней кампании 1576/1577 г., когда русской «ставкой» готовился очередной удар по Ревелю, они пребывали в составе 12-тысячного русско-татарского соединения близ Креслау. Речь, думается, идет о бурге Креславка (Kreslawka, Kraslava), расположенном на Даугаве несколькими милями восточнее Дюнабурга, который обычно использовался как место сбора ливонского войска ¹⁰. Оттуда начинался путь в Литву, куда зимой 1576/1577 г. совершил рейд указанный отряд, после чего, как следует из документа, он вернулся на Псковщину .

Пленники были уверены, что их государь готовит главный удар не на севере, под Ревелем, а на Ригу, находившуюся во власти польского короля, а потому перебрался из Великого Новгорода ближе к предполагаемому театру военных действий. В качестве места пребывания Ивана IV пленники назвали Woroni(...), которое можно идентифицировать с псковским пригородом Вороничем на юго-востоке Псковской земли. Хорошо укрепленный и расположенный близ литовских владений, он прикрывал подступы к Пскову ¹¹ и идеально подходил на роль плацдарма для развертывания наступления в сторону польских «Инфлянт». В случае подготовки такого наступления зимний рейд в Литву, в котором принимали участие герои настоящего очерка, имел смысл, поскольку представлял собой превентивный удар по территории противника, посредством которого создавались оптимальные условия для генерального наступления.

Иван IV рассчитывал дать сражение приближавшемуся польскому или, скорее, литовскому войску, но вот на псковской или ливонской территории — не вполне понятно. Если принять во внимание употребленное в документе выражение «hadt ... [43] sich innengehalt», «оставался на месте», следует предположить существование у царя намерения завлечь противника вглубь русской территории, чего, впрочем, не случилось. Возможно, прекратить сближение с русским войском поляков заставили известия об охватившей его эпидемии. Любопытно отметить, что вспышка грудной чумы (borstsuche) началась в Ревеле вскоре после снятия осады (13 марта 1577 г.) ¹². Подобное совпадение заставляет думать, что распространенно смертельной болезни шло со стороны русских войск, а эпицентром, не исключено, был Новгород, который был местом их сосредоточения и откуда они следовали на Ревель и на Псковщину. Неслучайно же одной из первых жертв «санитарных» зверств Ивана IV, посредством которых он пытался остановить распространение эпидемии, стал новгородский воевода, члены его семьи и домочадцы.

Еще более тяжело на боеспособности русского войска, основу которою составляла поместная конница и конные татарские отряды, сказался массовый падеж лошадей, вследствие чего царю оставалось только отказаться от наступления на Ригу. Свежим силам, переброшенным в Ливонию со стороны Пскова, было предписано снять осаду (entsetzen) с Улы (Ula). Точно идентифицировать Улу пока не представляется возможным, вряд ли здесь имеется в виду крепость Ула под Полоцком (она в стороне, и до нее слишком большое расстояние). В хронике И. Реннера фигурирует населенный пункт под названием Ula или Ulen (совр. Uulu) неподалеку от Пернау (Пярну) ¹³.

Сам Пернау, важный торговый центр и сильную крепость на побережье соименного залива, русские войска взяли в 1575 г.; Ула располагалась южнее, в направлении Риги, и, можно думать, осаждалась польско-литовскими войсками. Не исключено предположение, что русско-татарский контингент под командованием воеводы Льва Салтыкова и князя Ивана Конзарова (?), в котором находились вышеназванные дворяне, вышел из Пскова и должен был с боями пробиваться к Уле через окрестности Дюнабурга, хотя отдаленность Пернау от окрестностей Дюнабурга заставляет думать, что в данном конкретном случае имелся в виду Мариенхаузен (лат.: Vilaka; латг.: Vileks; ст. рус.: Влех, Улех).

Незадолго до пленения воинским людям стало известно, что поход на Улу отменен, и вместо этого всем отрядам было предписано находиться в боевой готовности и после Пасхи двигаться на соединение друг с другом в место, которое на тот момент не было оговорено. Нет сомнений, что подобное указание было связано с подготовкой к летней кампании в центральной и южной Ливонии, в ходе которой, в частности, русскими войсками был взят Дюнабург. Новые силы были доставлены из центра России. Упоминание о пленном, который за три недели до пленения прибыл из Москвы, надо думать, в составе полка, являет тому неоспоримое свидетельство.

Составитель записи отметил известие о «коронации» царевича Ивана Ивановича, о чем, вероятно, в Ливонии еще не знали, хотя она имела место в 1575 г., а также об отъезде татар, находившихся на царской службе, во владения крымскою хана («царя Перекопского»), что заставило Ивана IV произвести дополнительную мобилизацию «низовых» помещиков для отправки в Ливонию. [44]

Подводя итоги сказанному, отметим, что представленный выше документ не содержит описаний интенсивных и широкомасштабных боевых действий, и его содержание наполнено эпизодами, которые мы можем назвать промежуточными с той, однако, оговоркой, что именно такие эпизоды рисуют живую картину повседневности времен Ливонской войны.

Литература, использованная в статье

Baltic Connections. Archival Guide to the Maritime Relations of the Countries around the Baltic Sea (including the Netherlands) 1450-1800: In 3 vols / Ed. by L. Bes, E. Frankot, A. Johannes Brand, H. Brand. Leiden: Brill, 2007. 2415 p.

Elliott, John Huxtable. Europe Divided 1559-1598. Oxford: Wiley-Blackwell, 2000. 332 p. Filyushkin, Alexandr Ilyich. Livonian War in the Context of the European Wars of the 16^th Century: conquest, borders, geopolitics // Russian History. 2016. Vol. 43. P. 1-21.

Filyushkin, Alexandr Ilyich. The Livonian War in the context of the 16^th century East European wars // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2014. № 1. P. 47-64.

Frost, Robert. The Northern Wars: War, State, and Society in Northeastern Europe, 1558-1721, Modern wars in perspective. Harlow: Longmans, 2000. 414 p.

Kirby, David Gordon. Northern Europe in the early modern period. The Baltic World 1492-1772. New York: Taylor & Francis, 2014. 456 p.

Tuulse, Armin. Die Burgen in Estland und Lettland. Dorpat: Dorpater Estnischer Verlag, 1942. 432 s.

Urban, William. Livonian Crusade. Chicago: Lithuania Research and Studies Center, 2004. 549 p.

Артемьев, Александр Рудольфович. Города Псковской земли. Владивосток: Дальневосточное отде- ление РАН, 1998. 418 c.

Бессуднова, Марина Борисовна. «Апология» Магнуса Голштинского из Шведского Государственного архива // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2013. № 2. С. 120-136.

Бессуднова, Марина Борисовна. К предыстории Ливонской войны: Продолжение дневника ливонского посольства 1557 г. в шведском Государственном архиве // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. № 1. С. 59-78.

Бессуднова, Марина Борисовна. «Livo-Moscovitica» в шведском Государственном архиве (Стокгольм) // Архивы и история Российской государственности: Мат. науч. конф. / Отв. ред. А. Р. Соколов, А. Ю. Дворниченко. Санкт-Петербург, 2012. Вып. 3. С. 17-27. Первая война России и Европы // Родина. 2004. № 12. С. 42-48.

Филюшкин, Александр Ильич. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI века глазами современников и потомков. Санкт-Петербург: Дмитрий Буланин, 880 с.

Филюшкин, Александр Ильич. Как изучать Ливонскую войну? (историографические заметки) // Российская история. 2015. № 4. С. 3-17.

Хорошкевич, Алла Леонидовна. Россия в системе международных отношений середины XVI в. Москва: Древлехранилище, 2003. 621 с.

Янушкевич, Андрей Николаевич. Ливонская война. Вильно против Москвы: 1558-1570. Москва: Квадрига, 2013. 384 с.

Комментарии

1. Filyushkin А. 1) The Livonian War in the context of the 16th century East European wars // SSBP. 2014. № 1. P. 47-64; 2) Livonian War in the Context of the European Wars of the 16th Century: conquest, borders, geopolitics // Russian Elistory. 2016. Vol. 43. P. 1-21.

2. Среди последних наиболее значимых публикаций назову: Frost R. I. The Northem Wars: War, State, and Society in Northeastern Europe, 1558-1721, Modem wars in perspective. Etarlow, 2000; Elliott J. Europe Divided 1559-1598. Oxford, 2000; Хорошкевич А. Л. Россия в системе международных отношений середины XVI в. М., 2003; Филюшкин А. И. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI века глазами современников и потомков. СПб., 2013; Янушкевич А. Н. Ливонская война. Вильно против Москвы: 1558-1570. М., 2013; Kirby D. Northern Europe in the early modem period. The Baltic World 1492-1772. New York, 2014.

3. Первая война России и Европы // Родина. 2004. № 12. С. 42-48.

4. Филюшкин А. И. Как изучать Ливонскую войну? (историографические заметки) // Российская истории. 2015. №4. С. 3-17.

5. Baltic Connections. Archival Guide to the Maritime Relations of the Countries around the Baltic Sea (including the Netherlands) 1450-1800: In 3 vols / Ed. by L. Bes, E. Frankot, A. Johannes Brand, H. Brand. Leiden, 2007.

6. Бессуднова M. Б. «Livo-Moscovitica» в шведском Государственной архиве (Стокгольм) // Архивы и истории Российской государственности: Мат. науч. конф. / Отв. ред. А. Р. Соколов, А. Ю. Дворниченко СПб., 2012. Вып. 3. С. 17-27.

7. Бессуднова М. Б. 1) К предыстории Ливонской войны: Продолжение дневника ливонскою посольства 1557 г. в шведском Государственной архиве // SSBP. 2012. № 1. С. 59-78; 2) «Апологии» Магнуса Голштинскою из Шведскою Государственного архива // SSBP. 2013. № 2. С. 120-136.

8. RA. Livonica I. Vol. 24. «Livo-Moscovitica».

9. [Renner J.]. Johann Renner’s Livlaendische Historien / Hrsg. v. R. Hausmann, K. Hoehlbaum Goettingen, 1876. S. 377.

10. Tmilse A. Die Burgen in Estland und Lettland. Dorpat, 1942. S. 238.

11. Артемьев А. P. Города Псковской земли. Владивосток, 1998. С. 36-42.

12. [Ruessow B.]. Nye Lyfflendische Chronica vam anfanck des Christendoems in Lyfflandt beth up disses Jar Christi. Darin sonderlick Wat sick twisschen dem Muscowiter unde Lyfflendem de negesten twintich Jar her aneinander thogetragen: Truewlich beschreven ist. Rostock, 1578. S. 193-194.

13. [Renner J.]. Johann Renner’s Livlaendische Historien. S. 317.

© текст - Бессуднова М. Б. 2016
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Андреев-Попович И. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Петербургские славянские и балканские исследования. 2016