СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ДОКУМЕНТЫ

к истории присоединения Ливонии к Польше

ВСТУПЛEHИE

Во 2-й части летописи Рюссова (см. Приб. Сб. II, 344-404) уже было достаточно подробно изложены события, повлекшие за собою распадение орденских и епископских владений в Ливонии, и было уже замечено, что виленский договор о подданстве, подписанный 28 ноября 1561 г., и жалованная грамота, известная под именем привиллегии Сигизмунда Августа и подписанная в тот же день в Вильне, составили главное основание всех прав и преимуществ нынешней Лифляндии и Курляндии.

В виду первостепенной важности этих документов, содержание их передается здесь в переводе с латинского языка по тексту, напечатанному в сочинении Гильзена: "Inflanty w dawnych swych i wielorakich az do wieku naszego dziejach i rewolucyach", 1750, стр. 112 и след. — Перевод этот сделан преподавателем греческого языка в рижской Александровской гимназии Г. А. Янчевецким.

Не излишне здесь привести в дополнение к сказанному уже о распадении Ливонии в летописи Рюссова следующия подробности.

Первые два похода войск Иоанна Грозного поставили Ливонию действительно в отчаянное положение. Важные города ее, Дерпт и Нарва, находились уже в руках московского царя, московские воеводы приглашали уже магистра покориться Москва, русские войска уже появились в землях рижского архиепископства. Рижский кафедральный пробст (протоирей), Фридрих Фелькерзам, собрал, по поручению рижского архиепископа маркграфа Вильгельма, небольшое войско и двинулся было против московитов, но при первой же встрече с русскими воеводами был разбит на голову и погиб в битве. В орденской казне не было ни гроша денег для найма жолнеров — ибо деньги добытые под залог замков и земель уже были все израсходованы. — Разложение пошло со всех сторон: орденские сановники первые подали пример постыдной трусости и измены. Так везенбергский фохт Герт фон Антерат, фохт Нового Замка Дитрих фон дер Штейнкиле, фохт Тольсбурга Генрих фон Каленбех, фохт Вейсенштейна Бернгард фон Шмертен бежали из своих замков, не видя даже неприятеля. — Ревельский командор Франц фон Цигенховен, по прозванию Ацель, сдал peвeльcкий замок датскому военоначальнику, викскому [402] дворянину Христофору Моникгаузену, и уехал в Данию, не оповестив даже о том магистра.

Доведенный до крайности, орденский магистр послал просить помощи у императора Фердинанда. Помощи никакой не дано: императору было не до Ливонии, его внимание всецело поглощали грозное положение, принятое турками, и вопросы церковные. В Ливонию пришел ответ, чтобы ливонцы обратились за помощью или в Данию или в Швецию — ибо "хотя воля наша и чинов священной империи есть всюду бороться с неверными, но не в нашей силе охранять христианство на всех пунктах, по причине одних только турок" (см. Бухгольца, Geschichte Ferdinands I, VII, 404) — сказано было между прочим в императорском рескрипте.

Когда покоритель Дерпта, князь Шуйский, потребовал сдачи Ревеля (Приб. Сб. II, 375) и свободного прохода в Дерпт иноземным купцам, то находившиеся в Ревеле представители ганзы ответили князю (см. Геннинга, 15), что Рига, Дерпт и Ревель принадлежат к числу 72 союзных городов, по правам и уставам которых им можно торговать только в немецких ганзейских городах; в Нарве же и других городах, находящихся ныне под властью великого князя московского, торговать им нельзя под опасением потери купеческих прав. Если великий князь предпримет какие либо неприязненные действия против Ревеля, то не получит ни единого ласта соленой рыбы и никакой другой вещи, ибо датский король, которому Ревель подчинился 25 июля, так могуществен, что без его воли не явится ни один корабль для торговли с Москвою; король может даже запретить англичанам доставлять товары московитам. Потому пусть великий князь заключит, при посредстве ганзы, мир с Ливонией.

Шуйский ответил, что pyccкие не нуждаются в заморских товарах, что датский король не опасен, а Ревель скоро увидит под своими стенами русское войско.

Подобное посредничество ганзы, конечно, не могло повести к чему либо путному, но столь же безуспешны были и посредничества Дании и Швеции (Приб. Сб. II, 381). Волею неволею ливонцам приходилось обращаться к Польше.

7 ноября 1558 г. ливонские сословия собрались в Риге на совет что делать. Архиепископ предложил отдаться под защиту короля польского в том внимании, что герцог прусский, находясь под охраною короля польского, "сидит в мире, как за каменной стеной"; (Геннинг, 14). — Король в настоящее время находится на сейме в Петркове, продолжал архиепископ, отправьте к нему депутатов с надлежащими полномочиями договориться о помощи.

Рижане соглашались отправить посольство с тем, однакоже, чтобы оно напомнило королю, что император все таки есть протектор архиепископства рижского. Надобно, говорили они, поступать с большею осторожностию, чтобы во 1-х, не пострадала наша вера, а во 2-х, чтобы император и Германия не могли обвинять ливонцев в измене и вероломстве. Необходимо также обратить внимание короля на трактат 1557 г. (Приб. Сб. II, 362) и хорошо бы заключить наступательный и оборонительный союз со Швецию.

В конце концов ливонцы решились обратиться к Польше и в феврале 1559 г. отправили в Краков посольство, во главе которого был Фома Гернер. Король принял послов, выслушал их просьбы, но добиться чего либо определенного от Сигизмунда - Августа было не так-то легко. Дело было в том, что помочь ливонцам значило ввязаться в войну с Москвою, а чины Короны воевать решительно не хотели, след. вся тяжесть будущей войны легла бы на одну Литву. Король отослал [403] послов переговорить с коронною радою. Не надобно забывать, что при дворе Сигизмунда - Августа в то время существовали две партии, соперничавшие между собою. Одна из них, польско-католическая, во главе которой стоял подканцлер Падневский, не желала войны, другая, литовско-протестантская с князем Радзивиллом Черным во главе, не прочь были померяться с Москвою, ибо отлично понимала, что усилься только московское государство приобретением Ливонии, оно не замедлит обрушиться всеми своими силами и на литовское княжество, как свою старинную вотчину. Сильные споры возникли в коронной раде по ливонскому вопросу. Радзивилл Черный, желавший, чтобы литовское великое княжество, лучше сказать, западная Poccия, не сливалась с Короною, заявил, что Литва и без Короны может оборонить Ливонию. Коронные поляки, оскорбившись таким заявлением, постановили — не вмешиваться в ливонское дело : пусть де литовцы разбираются с ним, как знают.

Во время этих бурных прений, в Краков прибыл Кетлер, и покровительствуемый Радзивиллом Черным, стал усиленно хлопотать, чтобы король не покидал ливонцев. Королю, после отказа Короны вмешиваться в ливонское дело, ничего не оставалось как уехать в Литву, где положение его было совершенно другое, чем в Короне. Здесь литовские вельможи смотрели на ливонский вопрос с другой уже точки зрения, чем смотрели вельможи Короны, да и власть короля была больше, чем в Короне.

Из Кракова Кетлер хотел было ехать в Вену (Генинг, 20), но как король уехал в Вильну и назначил собраться туда литовскому сейму на 24 июня 1559 г., потому и Кетлер, отправив к императору своего уполномоченного, сам тоже поехал в Вильну. Здесь на сейме и начались переговоры между ливонским орденом и Литвою, как самостоятельною частию Речи Посполитой. Кетлер ясно представлял, что собственный интерес великого княжества литовского требует заступиться за Ливонию. После продолжительных совещаний с литовскими чинами, король решился защищать Ливонию силами одной Литвы, так как Корона отказалась вмешиваться в ливонское дело. В таком смысле и состоялся 3 сентября трактат между ливонским орденом и великим князем литовским. Магистр со всеми подчиненными ему землями отдается под защиту короля с условием, однако, non derogando Sacri Romani Imperii directo dominio. Король получает в заклад земли от литовских границ по Двине до Ашерадена, а также замки Бовск, Розитен, Динабург и Зельбург с их волостями. Ливонцы остаются при своих правах и преимуществах; в спорных делах будут обращаться к королю, как в высшей инстанции, и имеют право выкупить все заложенное за 600.000 гульденов, считая в гульдене 24 литовских гроша. За это король берет на себя и на своих преемников обязанность защищать Ливонию до замирения с Москвою, сохраняя и позвольский трактат 1577 г. (Приб. Сб. II, 352 и 386).

К этому договору приступил 15 сентября 1559 г. архиепископ рижский со своим коадъютором, капитулом и сословиями (ordines et status), уступив королю замки Мариенгаузен, Ленневард и дворы Бирзен и Любань с правом выкупить их за 100,000 гульденов.

Кетлер, по заключении этого договора, немедленно же выехал из Вильны в Ливонию; здесь орденские чины принесли ему присягу, как своему магистру, ибо Фирстенберг удалился от дел еще в мае этого года (Приб. Сб. II, 379). В ноябре истек срок перемирии с русскими (Приб. Сб. II. 382) и Кетлер, заложивши Ревелю Кегельский двор и замок за 30 тыс. талеров и наняв жолнеров, открыл глубокою осенью 1559 года военные действия против московских воевод. Удачи тогда не было: [404] жолнеры, не получая в срок жалованья, бунтовали и наконец разбрелись в разные стороны (Приб. Сб. II. 378). Кетлер удалился в Оберпален, а русские не замедлили и с своей стороны начать наступление.

1560 г. был едва-ли не самый несчастный для ливонцев. Московские воеводы, князья Шуйский, Серебряный и Мстиславский, около Крещенья 1560 г. вступили в архиепископские владения, взяли Мариенбург, Шмильтен и, предав совершенному опустошению земли в Курляндии, обратились в Эстонию, нанесли ордену сильное поражение под Эрмисом (Приб. Сб. II, 387 и след.), и наконец в августе овладели сильною орденскою крепостью Феллином (Приб. Сб. II, 393).

К довершению несчастия ливонцев, в Гарриене и Вике обнаружилось восстание крестьян.

Польская помощь не появлялась. Прошлогодний виленский сейм назначил собрать по 10 грошей с сохи на содержание войска. На эти деньги снарядили кое-какое войско, вверили его начальству князя Александра Полубенского.

Полубенский с войском, а Ходкевич со шляхтою переправились чрез Двину, но вовсе не для помощи ордену, а лишь для занятия замков, переданных королю по договору 1559 г.

Весь 1560 г. король провел в Вильне, занимаясь больше дипломатическими переговорами, чем приготовлениями к войне с Москвою.

Известно, что папы никогда не теряли надежды присоединить к латинству московское государство и хотя предшествовавшие попытки к такому присоединению не приводили ни к каким результатам, но в марте 1560 г. папа Пий IV решился снова завязать сношения с Москвою и пригласить чрез посла своего Иоанна Франциска Канобио царя Иоанна Грозного к участию в будущем вселенском соборе. С ведома императора, Канобио должен был ехать в Москву чрез Польшу и папа поручил заявить Сигизмунду-Августу, что будет стараться способствовать миру между Литвою и Москвою. Канобио прибыл в Вильну, где партия литовско-протестантская, предводимая, как сказано выше, Радзивиллом Черным, имела особенную силу. Папский нунций Берардо советовал послу в 1-х не объявлять королю, что император одобряет план папы привлечения царя на собор, во 2-х обещать царю от имени папы всякую милость и помощь, но о Ливонии выражаться очень осторожно, ибо папа мог бы и уступить ее царю как край отступивший от веры католической, но об этом не должен знать король. Затем Берардо советовал послу войти в дружеские отношения с Радзивиллом Черным. Но Канобио именно этого последняго пункта не исполнил, вошел в связи с польско-католическою партиею и с императорским послом Саурманом, находившимся в Вильне, обойдя Радзивилла, и так этим раздражил последняго, что он настроил короля не пропускать Канобио в Москву. Канобио не пустили и тем разрушили планы папского двора на счет Москвы.

С венским двором король Сигизмунд — Август находился в натянутых отношениях по поводу споров о силезской границе и по поводу таможенных сборов, которыми немецкие чиновники облагали товары, идущия из Польши. Король хлопотал, чтобы император заключил трех-летнее перемирие с королевским племянником Иоанном Сигизмундом Заполием и уступил два графства, на что император никак не соглашался. Натянутые отношения усилились еще ливонскими делами. Император поручил своему послу Саурману заявить Сигизмунду, что германский сейм заботится уже обезопасить Ливонию от завоевания, и что королю польскому необходимо сдерживать Москву впредь до прибытия немецкой помощи. Король в апреле [405] 1561 г. приказал ответить, что для ливонцев делается все возможное, но что император крайне вредит делу, дозволяя Любеку, Гамбургу и др. ганзейским городам торговать с Москвою в Нарве и привозить туда военные снаряды и оружие. Вместе с тем Саурману было заявлено, что посылать в Ливонию немецкое войско крайне рискованно, ибо Ливония разорена до тла и продовольствовать немецкое войско тамошними средствами невозможно. Дело другое король: он может снабдить свое войско запасами из Руси и Гданска. Потому лучше бы всего было, если бы император войска не посылал, а деньги, предназначенные на войско, прислал-бы в Вильну. Саурман на подобное предложение не согласился.

Чрез некоторое время Радзивилл Черный заявил Саурману, что никакие переговоры с Москвою не помогут, что для обороны Ливонии надобны не переговоры, а другия действительнейшие средства.

В Германии, однако, никто и не думал помогать ливонцам. Там считали ливонское дело потерянным, и речи о субсидии были лишь пустыми фразами. Сам Саурман донес императору 26 мая 1561 г., что в Ливонии совершенно необходимо изменить форму правления, что необходимо озаботиться, дабы страна эта перешла во власть какого либо христианского государя, который бы благоприятствовал Австрии, но ни в каком случае Иоанна Грозного, ибо государь этот, добившись моря, сделается опаснее самих турок.

Время между тем шло да шло, и если бы московские воеводы были искуснее в военном деле и действовали бы в 1561 г. решительнее, то с Ливонией было бы покончено еще в этом году. Но в том то и дело, что московское правительство не воспользовалось благоприятными обстоятельствами, и не действовало с тою быстротою, какая была необходима. К тому же, военное искуство в московском войске стояло на очень низкой степени: с многочисленным, но неустроенным войском еще нельзя было брать таких приморских крепостей, какими были Рига и Ревель, а без взятия их цели войны ни мало не достигались.

Как бы то ни было, но король Сигизмунд, взявшись защитить Ливонию, явился в очень затруднительном положении: император и имперский сейм помогать не думали, папское посредничество не удалось вследcтвие непропуска в Москву Канобио, а в литовской казне решительно не было денег на наем войска, о посполитом же рушеньи нельзя было и думать, ибо король был обязан платить каждому шляхтичу, выступившему в заграничный поход, пять марок и вознаграждать убытки. Доходы короля в Литве были не малые, но и расточительность короля-завтра была еще больше. — Не имея ни гроша денег, король попросил в займы у гданчан 100.000 талеров. Гданчане долго колебались, но наконец дали с условием, что если эта сумма не будет им возвращено к 1568 г., то ее заплатят абатства оливское, картуское, сукобское и сарновицкое.

Герцог прусский Альбрехт старался всячески спасти Ливонию: он дал в займы магистру, под залог Гробина, 50000 гульденов, торопил императора Фердинанда собрать обещанные имперским сеймом 100000 гульденов (Приб. Сб. II, 386), заключил 4 апреля 1560 г. наступательно- оборонительный союз с Кетлером, обещал королю добыть денег и людей. Но на его обещания нельзя было положиться, ибо крайне было сомнительно, чтобы прусские сословия согласились действовать за одно со своим герцогом.

Трудно было обойтись королю без Короны, но в Короне именно и не хотели ввязываться в войну — считали ливонское дело касающимся единственно Литвы. Старинная рознь между великим княжеством и Короною всплывала наружу. Пошел слух, что в Короне не хотят даже [406] пропустить солдат, нанятых здесь королем на его собственная деньги, под тем предлогом, что между императором и Заполием возникла война, в которую могут вмешаться турки, след. необходимо иметь солдат на всякий случай для обороны собственных пределов. Но это был, конечно, один предлог, ибо польские магнаты в это самое время, без всякого ведома и воли короля, снаряжали и отправляли экспедиции в Молдавию, чем уж прямо вызывали на себя опасность со стороны Турции.

Все это обстоятельство объясняет до некоторой степени, почему король-завтра ничего не сделал для Ливонии – ни в 1559, ни в 1560 г.

Но вот летом 1561 г, пришла весть в Вильну, что Ревель сдался королю шведскому Эрику, что шведы уже заняли этот город. Крепко встревоженный этою вестью король, оставив уже в сторону мысль о привлечении Короны к совместному действию, поручил старосте жмудскому Ходкевичу и воеводе Троцкому Николаю Радзивиллу Рыжему собирать литовское войско. А тут, в июне, прибыл в Вильну ливонский посол с просьбою о немедленной помощи. Посол спросил Саурмана можно ли рассчитывать на помощь императора и сейма. Саурман отвечал, что не может сказать ничего определенного и показал только послу императорское письмо к приморским городам. Радзивилл Черный также спрашивал о том же Саурмана и получил в ответ, что император ничего не может решить без ведома и воли имперских князей, а ливонское же дело может быть предъявлено обсуждение лишь на будущем сейме. Очевидно, что на императора и на имперский сейм расчитывать было нельзя.

Между тем в Вильну пришла новая весть, что и датчане готовятся вступить в Ливонию. Герцог прусский с своей стороны писал королю, что ревельцы отдались Швеции, что Москва, Швеция, Англия и Любек предполагают составить коалицию между собою, что любчане помирились со шведами, послали уже своих послов на коронацию Эрика, что на 12 кораблях прислали русским оружие в Нарву, что заготовляют для царя московского лес на постройку военных кораблей, присылают ему знающих ремесленников. Царь Иоанн, писал герцог в заключение, решительно хочет овладеть Балтийским побережьем, вследствие чего Речи Посполитой грозит явная опасность.

Все эти тревожные известия побудили Сигизмунда-Августа вытти из бездействия: он послал в Ливонию с несколькими тысячами всадников Радзивилла Черного, в качестве посла, чтобы побудить ливонцев соединить свои силы с королевскими и привести замки и города в оборонительное положение. Литовское войско между тем собралось и 2 августа Николай Радзивилл Рыжий донес королю, что он перешел чрез Двину и что московское войско отступило пред литовцами.

Король Сигизмунд предполагал лично отправиться в Ливонию, чтобы усилить литовское войско своего надворною пехотою и потом уже отправиться в Корону. Но магнаты польские вовсе не хотели, чтобы король уезжал к армии, а напротив беспрестанно звали короля прибыть в коронные земли. Не зная как быть и как поступить, король решился остаться в Вильне и ждать тут, что ему напишет Радзивилл Черный.

Когда Радзивилл Черный прибыл в августе в Ливонию — и стал лагерем под Ригою, то застал, что весь Вирланд, феллинское и Мариенбургское командорство и все епископство дерптское были уже в руках московских воевод. Эрик занял уже Ревель; герцог Магнус занял епископство эзельское и курляндское и Вик. Русские готовились к дальнейшим завоеваниям, шведы подкупами тайно мутили в местностях, остававшихся еще верными Кетлеру, а о Дании шла молва, что она [407] помогает Магнусу. Магистр и архиепископ заявили Радзивиллу, что решительно не в состоянии ни выставить войска, ни снабдить замков гарнизонами. Жители незавоеванной еще части Ливонии колебались: одни склонялись на сторону Дании, другие на сторону Швеции, иные на сторону Москвы, а иные на сторону Польши, но все единодушно обвиняли орден и сваливали на него вину всех несчастий, постигших Ливонию. Орденские рыцари, ненавидимые всеми, желали в свою очередь перемены образа правления, желали отмены целибата и выбора наследственная государя для Ливонии.

Радзивилл отлично понял положение дел и убедившись на месте в отчаянном положении Ливонии и в опасности, угрожающей литовским владениям, если московское войско овладеет Ригою и Перновым, решился действовать вопреки уже воле и распоряжениям короля.

Стоя лагерем под Ригою, Радзивиллу не трудно было войти в ближайшие сношения с знатнейшими ливонцами, с архиепископом и магистром, не трудно было убедиться и в том, что значительное число ливонцев не прочь были-бы в качестве уже подданных, а не союзников, присоединиться к королю. Поразговарившись с архиепископом и магистром, Радзивилл назначил общий съезд ливонских сословий в свой лагерь под Ригою. На съезд этот прибыли: магистр, архиепископ, депутаты городов Риги, Вольмара и Вендена и депутаты всего рыцарства и дворянства (т. е. вассалов): Филипп Ольденбокум, Иоанн Врангель Вайдемарский, Оттон Гротгауз, Валентин Ганке, Иоанн Фриден, Иоанн Плеттенберг, Александр Нетельгорст, Николай Валь, Иоанн Зумелинг, Иоанн Анреп, Кристоф Роппе и Дионисий Гильзен. Съезд этот (ландтаг) состоялся в самом начале сентября 1561 г.

Прежде всего Радзивилл спросил собрание, каким образом оно думает спасти остатки Ливонии, когда, вместо одного неприятеля, явилось несколько, король же Сигизмунд обязался действовать не против всех, а лишь против Москвы. Король, вследствие принятого на себя обязательства, уже выслал войско против русских, но ливонцы ровно ничего не сделали. А поелику ливонские сословия сами заявили, что если в течение 2-х месяцев не последует окончательного решения по перемене их отношений, то их ожидает совершенное уничтожение, потому он, воевода, готов от королевского лица выслушать желания и постановления собравшихся здесь представителей края.

Представители ливонских сословий очень хорошо видели, что им нет выбора. Южная Ливония была уже в королевских руках, Гробин был уже заложен герцогу прусскому. Они очень хорошо понимали, что Речь Посполитская Польская, как Корона так и Литва, есть обетованная земля для шляхетства; пример Пруссии был у них перед глазами; дальнейшее существование ордена не имело уже никакого значения, да и от кого можно было ожидать получить наиболее льгот и всяких преимуществ, если не от короля-завтра.

Несколько дней судили и рядили. Архиепископ первый предложил поддаться Сигизмунду Августу, непрочь был поддаться и магистр. Орденское рыцарство единогласно постановило избрать Кетлера своим господином, под верховным главенством короля польского. Архиепископ, магистр и др. сословия склонились признать короля своим государем. Рига колебалась, но в конце концов согласилась на подданство королю, но под тремя условиями: 1) король исходатайствует освобождение от присяги, принесенной империи римской; 2) король утвердит все права и привиллегии Риги; 3) если Литва отойдет от Короны, то Рига имеет право пристать либо к [408] ней, либо к другой стороне, и даже к какому либо другому государству (Хитреус, Saxonia XX, 528).

Крепко не нравились Радзивиллу рижские условия. Исполнить первый пункт было нелегко при натянутых отношениях между королем и императором и при известном уже принципе имперского сейма никогда не отказываться от прав на какие бы то ни было земли, хотя бы ни защитить, ни удержать их в повиновении было и не возможно. Второй пункт был очевидно вреден литовской торговле, ибо рижане под правами и привиллегиями разумели прежде всего и больше всего право склада (jus stapulae, droit d'etape, Stappel-Recht), в силу которого никто, кроме рижских купцов и бюргеров, не мог продавать товаров, доставленных в Ригу, прямо заграничным купцам. Не хорош был и третий пункт, ибо дозволял Риге держаться собственной своей политики и впадение этим городом было неверное. Радзивилл долго не хотел согласиться на рижские условия (он не желал унии с Короною), в особенности не хотел согласиться на третий пункт, но видя упрямство рижан и не желая, чтобы из за них расстраивались все дела, согласился.

Обо всем об этом Радзивилл написал 8 сентября 1561 королю обширное письмо. В письме этом он оправдывался прежде всего в том, что поступил вопреки данных ему инструкций. Ему поручалось лишь спасти остатки Ливонии и отвратить опасность от литовских пределов, действуя согласно трактата 1559 г.; поручалось соединить ливонское войско с литовским и побудить ливонцев привести их замки в оборонительное положение. Он бы и действовал в этом смысле, если бы на месте не убедился в совершенной невозможности сохранить хоть тень независимости Ливонии. Он, Радзивилл, хорошо знает, что король не гонится за чужим добром, не хочет ссориться с императором и имперским сеймом, но оставить Ливонию в том виде, как она теперь, значит отдать ее Москве и тем подвергнуть Литву величайшей опасности. В силу этих соображений он, Радзивилл, и решился поступить вопреки королевской инструкции и повел дело о подчинении ливонцев королю. Относительно Риги Радзивилл писал, что согласился на рижские условия в том внимании, что завладей Москва Ригою, куда приходят товары из Жмуди рекою Аа, и из Литвы и Руси Двиною, и откуда идут товары, совершенно необходимые королевским подданным, тогда литовскому торгу придет конец. Соглашаясь на условия, он, Радзивилл, помнил слова Яна Тарновского, говорившего обыкновенно, что не дал бы за Вильну и 10 грошей, если бы Рига досталась в руки неприятеля (т. е. московского государства).

19 сентября прибыл в Вильну королевский дворянин Генрих Дона, посланный Радзивиллом донести, что ливонцы подчинились королю и чрез месяц явятся в Вильну для принесения присяги.

Не очень-то обрадовался король этой вести (см. письмо Саурмана 22 сентября 1561 г.), быть может, и от того, что предчувствовал какая тяжкая война предстоит Литве из за принятия ливонцев в свое подданство. Как бы то ни было, но король решился не уезжать из Вильны, ждать здесь прибытия ливонских уполномоченных, и потом уже созвать королевскую раду в Ломжу, чтобы придти к соглашению с польскими магнатами как на счет войны с Москвою, так и насчет польского сейма, на обсуждение которого будет внесено ливонское дело. Король старался преклонить на свою сторону магнатов Короны, но польские магнаты, по прежнему, и знать не хотели Ливонии, отговариваясь, что не желают нарушить ни перемирия с Москвою (срок перемирно истекал в 1562 г.), ни условий, заключенных с императором и имперским сеймом. Корона [409] просто не хотела ввязываться в войну. Дело дошло до того, что коронный подканцлер запретил приложить коронную печать к верительной грамоте королевского посла, которого король посылал к поморским князьям с целью занять у них 100.000 талеров.

Между тем под Ригою 12 сентября 1561 г., состоялось последнее общее собрание сословий. Тут избрали послов к королю (от дворянства: Реймперт Гильдесгейм, Юрии Франке, Генрих Платер, Иоанн Медем и Фабиан фон дер Бурк: от городов: Падель, Уленброк, Шонебах, Керкгоф, Леман, Дортмунд, эльтерманы Розендаль и Меке), и вручили им полномочие на подданство Ливонии Сигизмунду Августу. Послы прибыли в Вильну 15 октября, с ними приехали магистр с дворянами и архиепископ с духовенством.

19 октября происходил Торжественный прием послов и за тем начались переговоры (Приб. Сб. II, 402) о подданстве. Они продолжались более месяца. Крепко хотелось послам сдать Ливонию королю во всей ее целости, но Радзивилл резко возражал, что договариваться можно лишь от земель еще свободных, но никак не от земель, находящихся уже во власти Швеции, Дании и России. Спорили долго, но наконец 28 ноября 1561 г. пришли к окончательному соглашению. В этот день король, в присутствии панов и шляхты литовской, подписал условия подчинения и привиллегии дворянству, два документа, послужившие основою всех прав и преимуществ Лифляндии и Курляндии. Документы эти в полном переводе с латинского гласят так: [410]

I.

УСЛОВИЯ ПОДЧИНЕНИЯ

между священным королем Сигизмундом Августом и Готгардом Нетлером, магистром тевтонского ордена в Ливонии, заключенный в Вильне, 28-го ноября 1561 г.

(Pacta subjectionis, inter Divum olim Begem, Sigismundum Augustum, et Gotthardum Kettlerum, Magistrum Teutonici ordinis in Livonia, Vilnae d. 28 Novembr. A. 1561 inita).

Божиею милостью, мы Сигизмунд Август, король польский, великий князь литовский и проч. Объявляем сею нашею грамотою всем и каждому, кому выдать надлежит.

Поелику земля ливонская, со стороны великого княжества литовского, связанная и соединенная с нами и соседством и многими, частью древними, частью новыми условиями и союзами, уже несколько лет разоряема была и почти до основания потрясена жестоким оружием, пожарами и опустошениями лютого врага — московита, так что ей грозил последний конец, и ничего ей не предстояло, как при первом же нападении оного могущественная врага и тому, что еще осталось в рижском округе и в землях магистра тевтонского ордена быть уничтоженным подобными ужасами и перейти в жестокое рабство врага, подобно как уже перешла большая ее часть от потери многих городов, замков, укреплений и пр.; поелику величайшим во все стороны разорением и опустошением от огня и меча, ежедневными набегами и великими приготовлениями неприятеля для овладения остатками ее, сословия доведены до такой крайности и безвыходности, что никоим образом не могут собственными средствами и силами защитить свое положение и отвратить от [411] себя рабство и жестокость врага; поелику, затем, сиятельнейший и именитый, господин Готгард, магистр рыцарского тевтонского ордена в Ливонии, дворянство, господа и все сословия, видя все свои домашние планы расстроенными и себя оставленными чужою помощью, особенно же помощью священного цесарского величества и государств римской империи, и подвергаясь нападению, с моря и суши, даже от соседняго короля Швеции, частыми гонцами и письмами от имени самого и от имени городов и прочих зависящих от магистра сословий Ливонии излагали нам постигшее их бедствие и тяжкую опасность, и со многими слезами умоляли о нашей помощи и защите, то мы, тронувшись состраданием к бедствующей области и любовью всего государства, а также чтобы положить конец насилию врага — варвара, поручили светлейшему вельможе, господину Николаю Радзивиллу, князю на Олыке и Несвиже, воеводе виленскому и проч., вторично спешить в Ливонио и сперва вступить в Ригу и там начать переговоры как с магистром, так с сословиями и господами о способе защиты упомянутой области. А так как на этих переговорах для всех стало ясно, что если защита не будет предпринята общими силами поляков и литовцев, то подавить вражескую силу невозможно, а привести помощь поляков, без присоединения Ливонии к Польше, а не только к одному великому княжеству литовскому, никоим образом невозможно, то — как всегда бывает в положении отчаянном и безвыходном, — дошли до того конца, что решились на подданство, во имя чего как сам упомянутый предводитель ордена, так и послы от сословий и городов предприняли путешествие к нам.

Но так как, по прибытию к нам в Вильну вышесказанного предводителя ордена и послов от иных сословий и городов, для заявления, на точных условиях, подданства нам, королевству польскому, великому княжеству литовскому, Руссии, Пруссии, Мазовии и Самогитии и прочим нашим владениям, мы не имели копии с (постановления) польского сената, без которого самое подданство со стороны королевства правильно и законно состояться не может, то, по необходимости, рассуждение об этом деле, со стороны королевства, понадобилось отложить до нашего отправления в Польшу. А чтобы между тем, пока это предложено будет сенаторам и сословиям нашего королевства и ими одобрено будет бедствующую Ливонию, в сомнительности и неизвестности положения и беспомощности не предоставить последнему опустошению врага и затем, в случае согласие отменится, не дать ей подпасть тирании и рабству или иным каким тяжелым условиям: чтобы они были уверены в несомнительной нашей помощи и защите, а мы, с своей стороны, в их твердой верности и хотении, то, наконец, после разных и долгих переговоров между нам и вышесказанным предводителем [412] ордена и послами от иных сословий и городов, сошлись на том, что отныне, пока мы доставим что либо верное о согласии вельмож королевства (Короны), оная Ливония подчинилась и пребывает у нас (лично), как короля Польши, в. князя Литвы, Руси, Пруссии, Мазовии, Самогитии, как у господина и наследственного владетеля.

А пока мы откладываем этот вопрос до будущего в скором времени в Мазовии королевского сейма, до представления сословиям королевства, уже на этом сейме мы свято обещали и силою этой грамоты обещаем, чтобы заявленное подданство как вышесказанного предводителя, так и его подданных, сенаторами и прочими сословиями нашего королевства в Польше в общении было принято и одобрено на общение или соединение с королевством, княжеством литовским и прочими владениями, по заключенному здесь с нами договору; обещаем, чтобы в это время Ливонию всеми силами королевства, в. кн. литовского со всеми соединенными нашими владениями защищать и отражать как против московитов, так против всех иных, питающих враждебные замыслы, а потерянные города и замки отнимать оружием. Если же, против нашей надежды, чины нашего польского королевства не захотят согласиться на это подчинение Ливонии и защищать ее соединенными силами на вышеназванных условиях, и Ливония будет защищаться вышеназванным образом одними вельможами Литвы, то с того времени, как отныне, она должна считаться соединенною и сплоченною с сим великим княжеством литовским.

Но так как в условиях подчинения, между прочим, содержится то выговоренное от нас предводителем ордена и его подданными и городами условие, чтобы это подчинение нам, королю Польши, в. кн. Литвы и иных наших владений, на которое они посягнули под влиянием крайних случаев и опасностей, не послужило для них уроном и преступлением перед цесарским величеством и иными сословиями германской империи, то мы с доброй верой обещаем и берем на себя: пока будем вести дело с сенаторами королевства о принятии Ливонии на верность и подданство, приложим всякое старание и усердие, через послов или через наши письма, чтобы довести и склонить мысли и волю цесарского величества и иных сословий, и во первых магистра тевтонского ордена в Германии, к признанию необходимости сего действия. Если же это не может быть достигнуто, то мы будем направлять все силы на то, чтобы ни предводитель ордена, ни его подданные, от этого, вынужденного подчинения ни потерпели никаких уронов ни в чести и добром имени, ни в состоянии и имуществе, и от этого не подпали какой либо проскрипции или иным преследованиям; а если и подпадут, то мы предусмотрим, чтобы это не послужило для кого либо публичным или частным преступлением. [413]

Кроме того, мы заверяем, как и сею грамотою свято заверяем, принимаем и обещаем, что мы, как самому предводителю так и городам и подданным, какого бы они ни были сословия или положения, оставили совершенно свободное пользование в своих церквах религией и почитанием Господа и принятыми обрядами по аугсбургскому исповеданию, и неприкосновенное управление всеми церковными делами, как это было у них доселе, и никаких перемен делать не будем и не попустим, чтобы делаемы были другими.

Все их права, пожалования, привилегии, как светские, так духовные — особенно дворянство, права инвеституры на союзное наследование, свободу наследства обоих полов, старшинство, отличия, чины, владения, вольности, домашния сделки, приговоры и бесповинности мы утверждаем, как и полное право давать суд по старым законам, порядкам и обычаям.

Но тем дворянам и мещанам, которые, силою настоящего договора с его светлостью, отдаются непосредственно нашей власти, мы даем право обратиться к нашему вицекоролю Ливонии или к сенату, сенаторам и нашим судьям, которые будут поставлены нами в г. Риге, и выбраны общим голосом рыцарского сословия, т. е. членами тевтонского ордена и ливонского дворянства, и притом выбраны не от кого другого, как из туземцев, хорошо осевшихся жителей этой области, именно, из дворян, васаллов и городских старшин, членов ордена, всецело отдавшихся, с изменением правления, этой области. Причем, нашим подданным рыцарского и городского сословия, дается апелляция безразлично, по усмотрению самого апеллирующего, обращаться ли к нам непосредственно, или посредством вицекороля и вышесказанного нашего сената. Те же, которые подчинены ведению сказанного предводителя ордена и, по силе его власти, будут ему подчинены и у него останутся, те будут обращаться только к оному предводителю; но в случаях и предметах особенной важности рыцарскому сословию будет дозволено обращаться от своего предводителя к областному сейму земель ливонских, по старому обычаю.

Кроме того, мы обещали и сею грамотою обещаем, что подданных оной области оставим при их германских начальниках (магистратах) и пр.; почему должностные места, председательства, судейские места, бурмистерства и т. п. будем предоставлять не кому иному, как людям германской нации и языка, и притом туземным жителям, по примеру земель Пруссии. И что согласуется или будет согласоваться с общественной или частной пользой всех и каждого на основании права и вольностей, сею грамотою и документами мы подтвердим и не какое либо уменьшение во всем этом будем делать, а скорее, от нашей королевской милости, приращение [414] и увеличение, как отныне самим делом, силою настоящей грамоты, закрепляем, одобряем, умножаем, ратификуем, свидетельствуем и подтверждаем и отныне и впредь должны будем подкреплять и утверждать для всяких людей в частных случаях и публичных, когда к тому милостиво побуждены будем. Таким же образом, мы поставим наших начальников и в остальных городах Ливонии, подчинившихся нашей власти. Однакоже, на время военных смут, близкими к неприятелю и подлежащими опасности замками мы будем управлять через начальников всякой нации и языка безразлично, коих мужество, верность и преданность нам известна будет, но так, что они не будут ни во что вмешиваться, ничего не будут предпринимать, или приказывать и указывать, что не будет относиться к защите городов или замков, а если они усмотрят что либо направленное ко вреду нашему или государства, о том будут нам доносить и приложат мужество, чтобы отсюда не проистекло ущерба для нас и для государства. Но суды, делопроизводство и право меча как над мещанами, так над дворянами будут в распоряжении городских магистратов и начальников замков, без всякого отношения к военному положению, и, по восстановлению желанного мира, начальствование во всей области мы предоставим не кому иному как туземцам языка и племени германского.

Далее, сиятельному господину, магистру Ливонии, как изменившему правление по совету рыцарского сословия и по нашему одобрению, мы, ради того, чтобы он, опираясь на союз и дружбу владык, имел более твердости и силы против врагов этой области, пожалуем титул герцога, по примеру светлейшего господина герцога прусского, со всем достоинством, отличиями и герцогскими привилегиями, чтобы он был нашим васаллом и феодальным владетелем, как мы отныне его светлость приняли за нашего васалла, будем принимать за такового и принимаем.

А чтобы, с своей стороны, его светлость знал достоверно, прежде чем мы уведаем волю сенаторов нашего королевства и прежде чем последние согласятся в этом с сенатом нашего великого княжества литовского, — какою частью Ливонии от нас и наших преемников его светлость должен феодально владеть и пользоваться с нисходящими потомками мужеского пола, то мы, — независимо того, что самое жалование вотчинами и формальное признание титула, отличий и почестей теперь состояться не может и должно быть отложено до нашего возвращения из Польши, — сии нижеследующие замки, округи и староства совсеми правами в вотчинное владение уступили и уступаем и владение над ними его светлости признали, предоставили и предоставляем: во первых, протяжение Курляндии и Семигалии, начиная от самого моря и [415] следуя вверх по реке Илге до старой границы, означенной и указанной Радзивиллом, между Самогитией, Литвой и Россией с одной стороны и Ливонией с другой, до реки Двины, до полоцкого округа, и затем возвращаясь по Двине до самого моря, и притом так, что все, что есть в этих границах по сю сторону Двины, к Литве, и принадлежало ливонскому ордену, отныне и навсегда будет оставаться у его светлости и его наследников мужеского пола, именно, господские дворы, поместья и дворяне под крепостью Динабургом, по сю сторону р. Двины, к Литве, замок Зельбург с целым округом, и господские дворы, дворяне и все что принадлежало замку Ашераду; замок Бауск, Нейгут со всем принадлежавшими до замка Кирхольма; замки Миттав, Туккум, Нейбургк, Доблен, Кандов, Альсванген, Шрунден, Фровенбург, Цабель, как и те замки которые нам заложены в сумме 80,000: Гольдинген, Газенпот, Дурбен, Виндав. А замок Гробин, заложенный за 50,000 сиятельнейшему Альберту, маркграфу бранденбургскому, герцогу прусскому, мы выкупим у самого светлости господина герцога прусского; долг этот снимаем с его светлости и употребим старание, чтобы при первом случае замок Гробин освободить от залога и отдать во владение его светлости. Таким же образом и замок Бауск мы выкупим из владений и пользования преподобнейшего и сиятельнейшего владетеля, господина рижского архиепископа, и приложим старание, чтобы владение этим замком передано было его светлости до праздника Пасхи. Но с другой стороны Двины мы уступаем его светлости один замок Динаминд (Дюнемунда) пожизненно.

Для себя же и для пресветлых наших преемников, мы, силою настоящего соглашения с его светлостью, приняв за основание оказанную защиту и помощь, которая еще и теперь требуется, многие труды и опасности, предпринятые нами при совершенно отчаянном положении Ливонии, оставляем для себя все пространство и всю остальную область по ту сторону Двины: во первых и прежде всего, замок и город Ригу, со всеми, что в ней с давних пор было, с правами, властью и собственностью, с чистой и смешанной властью, полученной от римских императоров, каковую нам его светлость уступил и предназначил как и сею грамотою уступает и отказывает, и от покорности, какую пред его светлостью соблюдал город Рига, освободил, и должен будет освободить и объявить об этом освобождении от покорности пред нашим, который будет послан, легатом публично открытою грамотою, или иным каким образом, хотя бы оный город ему воспротивился; и все документы, полученные по этому делу от римских императоров не замедлит передать нам, а самый город, и все прочее, что следует, передает, как и передал силою этой грамоты, [416] нашей власти и единому и соединенному нашему владычеству, потому что благополучие и сохранение этого города составляет благополучие и сохранение всей области, а от потери его грозит крайняя гибель области и постоянная, верная и неизбежная опасность состоит нашим владениям. Однакоже в городе Риге и в замке, для ведения городских дел и иных должностей, мы не допустим кого либо из людей посторонних или иноплеменных или пришлых, но только туземцев германского и ливонского языка и племени.

При этом мы поставим одного начальником замка, ведающего военное и гарнизонное дело, другого, бурмистра, для ведения городских дел, который будет избран из сословия старшин этого города и нами утвержден, по примеру города Гданска; оба они будут обязаны пред нами особою присягою нам, королю польскому, великому князю литовскому.

Следующия города и замки, староства, округи и волости к нам поступили, состоявшие доселе во власти ордена замки Кирхольм, Ашерад, Динабург, расположенные по берегу Двины; Розитен, Лутцен, Трикатен, Ермис, Гелмет, Каркус, Вейсестен со всей Иepвией, замок и город новая Парновия, Сара, Руга, Буртнек, замок и город Вольмар, Венден, Вольфорд, Арриес, Зегевальт, Шуен, Юргебург, Нитов, Лемборг, Роддерппеус, Неймоле. Затем владения, которые поступили во власть врага, но будут отняты нашим оружием: герцогство Эстония, дерптское епископство, на сколько оно имеет отношения к его светлости, со всеми дворянами, васаллами, дворами, имениями и всем принадлежащим к ним хозяйством. Обо всех этих известных лицах, оставшихся от тевтонского ордена, а также о советниках и других заслуженных, перед ливонским государством, мужах, мы, по своему мнению и усмотрению, соблюдши выбор и геометрическую пропорцию, позаботимся и сделаем для них уступки; но все крепости оставляем во власти нашей и наших преемников.

Относительно особы сиятельнейшего господина магистра, который всегда выказывал особенную к нам верность и преданность и перед прочими относился с особенным старанием к нашему правлению, мы желаем оказать ему с нашей стороны такую же милость и признательность, и посему пожалуем его званием нашего "наместника" со всеми прерогативами в замке и городе Риге, как сею грамотою пожаловали, чтобы он пребывал в Риге и вместе с другими нашими сановниками, чинил суд и правду, для чего мы, в свое время, положим и назначим ему определенную плату.

Сверх того, между нами и его светлостию состоялось соглашение, чтобы Магнус, светлейший герцог голштинский, согласился на обмен Курляндского епископства на Зонненбургский замок и [417] дворы Леаль и Габзель, для чего мы приложим старание, чтобы его светлость вместе со всей Курляндией владел также и епископством курляндским.

Дабы его светлость не имел с соседями споров и затруднений относительно неразмеченных границ, мы королевскою нашею властью приложим старание, чтобы в самоскорейшем времени обозначены были концы по смыслу договоров позвольского и последняго виленского, и чтобы повсюду на соседних местах установлена была точная граница, и пока нейтральные части не должны никому наносить убытков и не возбуждать споров и затруднений.

Так как протяжение Двины, вверх и вниз, составляет границу между нами и его светлостью, то справедливость требует, чтобы его светлость пользовался половиной реки для рыбной ловли и других удобств, а если есть какие острова или протоки, то они должны принадлежать той стороне, к которой ближе.

Так как этой шестилетней войной истощены силы его светлости, как и курляндского дворянства, особенно же тех округов, которые у нас останутся, то мы соглашаемся, по освобождении его светлости и дворянства от тяжестей войны, чтобы они выказывали и выполняли только то, что могут удобно и по своим средствам. Но в другое время порядок будет такой, как у его светлости господина герцога прусского.

Дабы его светлость не был стеснен жителями Гданска и Риги по поводу лежащих на нем долговых обязательств, то мы нашим королевским посредничеством постараемся, чтобы его светлость был освобожден от долгов на нашу милость или же уплатил их не прежде, как это будет для него удобно. Точно также и горожанам Вендена, Вольмара, Пернова, по чистой нашей королевской милости и щедрости, мы окажем некоторую помощь в уплате их долгов присылкой им хлеба и других потребностей.

Мы уступаем также сиятельному господину магистру право чеканить монету, по весу и стоимости литовской монеты, чтоб и употребление ее было смешанное и безразличное как в Литве, так в Ливонии, но желаем, чтобы на одной стороне было вытиснено наше изображение или знаки королевства и великого княжества литовского, на другой изображение его светлости.

Если его светлости понадобится что продать, заложить или обменять, то для этого мы уступаем его светлости право и свободу, так однакоже, чтобы сперва нам и нашим преемникам светлейшим было донесено об этом и нам предоставлено предпочтение, буде пожелаем сами вступить в таковое соглашение; буде же нет, его сиятельству вольно вступать в соглашение с кем хочет.

Когда герцогство Эстония вместе с городом Ревелем, по сделке ли какой справедливой и нашего имени достойной или [418] военным способом, будет опять возвращено, то мы приложим старание, чтобы его светлости была уступлена справедливая часть или имениями или деньгами, с назначением военных расходов, буде таковые потребуются для такой цели против пресветлого короля Швеции, прежде всего от нас.

Военные орудия, который остаются у нас с переходом замков и городов, по окончании войны и соразмерно с количеством и качеством, будут нами возвращены.

Но евреям, во всей Ливонии, никакой торговли, откупов или аренд никогда не позволим.

Мы приложим еще старание, чтобы на время нашего отсутствия из нашего великого княжества литовского, пока мы в Польше будем вести дело о подчинении Ливонии в отношении королевства, Ливония, как для защиты крепостей и городов, которые потребуют того и для которых это будет нужно, так и для отражения неожиданных нападений неприятеля на всякий случай снабжена была и ограждена необходимыми военными силами.

Все это вместе и порознь мы клятвою обещали сказанному предводителю ордена и послам от иных сословий и городов соблюсти свято и нерушимо. С своей стороны предводитель, за себя и за своих подданных, и послы от прочих сословий, всего дворянства и городов, публичною присягою обязали себя на верность нерушимо, как и сею грамотою обязывают, что от сего времени и впредь в этой верности, желании и послушании, раз нам изъявленных, постоянно будут оставаться и крепко держаться, как подобает верному вассалу и подданным, подчинившимся нашему правлению и власти. Мы же, равным образом, приняли на себя и сею грамотою, вместо нашей королевской присяги, принимаем оного предводителя благоволением и покровительством, а его и наших подданных нашею королевскою ласкою и милостью сопровождать, украшать и умножать. Во свидетельство сей грамоты, на верность, к ней привешивается наша печать. Дано в Вильне, 28 дня мес. ноября, в год господень 1561-й, царствования же нашего в 32-й. [419]

II.

ПРИВИЛЕГИИ,

данные дворянству священным королем Сигизмундом Августом, при подчинении всей Ливонии.

(Privilegia Nobilitati a Divo olim Rege, Sigismundo Augusto, circa subjectionem universae Livoniae, indulta.)

Божиею милостью, мы, Сигизмунд Август, король польский, великий князь литовский, русский, пруccкий, мазовецкий, самогитский, ливонский и пр., господин и наследственный владетель. Уведомляем сею грамотою всех, кому ведать надлежит и впредь надлежать будет.

Поелику ливонская область поражена и опустошена тяжкой и продолжительной войной с Москвою и многими бедствиями, и большая часть ее перешла во власть врагов; поелику потери многих городов, замков и укреплений, величайшим во все стороны разорением и опустошением от огня и меча, постоянными набегами и обширными приготовлениями неприятеля, для овладения остатками Ливонии, сословия ее доведены до такой крайности и безвыходности, что удержать свое положение и защитить себя от рабства и от жестокости врага собственными силами и средствами никоим образом не могут, то сиятельнейший и преосвященнейший господин Вильгельм, рижский архиепископ, маркграф бранденбургский, князь Штеттинии, Померании, Кашубов и Вендов, воевода Руэна, бургграф Норинберга, а также сиятельнейший господин Готгард Кетлер, магистр рыцарского тевтонского ордена в Ливонии, все чины и сословия Ливонии и послы от городов, находя все свои домашния средства исчерпанными, и себя чужой помощью оставленными, и полагая великую надежду на нас и на наше подданство, по зрелом рассуждении и по всеобщему и публичному согласно, передали себя и свою область в нашу верность и владычество, и на последующия времена к нашему подданству и господству, по образу земель Пруссии, присоединили, и сплотили.

По сему мы, тронувшись опасностью, бедствиями, опустошением и рабством соединенной с нами союзами и соседством области и считая нашею обязанностью, как христианского правителя, не допустить народ и область христианского имени до избиения, опустошения и порабощения варварским и жестоким врагом, принимаем их на нашу верность и подданство, каковой верностью и [420] обязательством мы к соблюдению в правах, свободе, благополучии и всяких выгодах всего нам подданного и подвластного обязываем себя и считаем для себя повинным.

Но явившееся к нам среди прочих сословий оной области Ливонии, для заявления и признания нашего подданства, все сословие рыцарей, именно, самое дворянство — туземные жители, по сю и по ту сторону Двины, чрез своих верных послов и уполномоченных, дворян же: доктора прав Ремперта Гилзема, Григория Франке, Фабиана из Борх, Генрика и Иоанна от Медгем, прибывших с достаточным и утвержденным печатями многих дворян из всей области Ливонии наказом своего полномочия, униженно и покорно ходатайствовали пред нами, от имени своего и всего ливонского дворянства, об утверждении их прав, вольностей, привилегий и льгот, и при этом представили на письме точные главы или артикулы, и достодолжно и настоятельно умоляли нас все их пункты, статьи и уговоры одобрить, подтвердить и утвердить; каковых глав или артикулов изложение, от слова до слова, за сим следует и есть такое:

I. Первое и прежде всего, ваше священное и светлейшее величество, нашего милостивейшего господина, нашей свободы защитника и освободителя, на коего полагаем всю надежду и верность нашей свободы, с достодолжной покорностью, именем нашим и всего ливонского дворянства, просим, дабы религия оставалась для нас священною и неприкосновенною, и с нею евангельские и апостольские писания чистейшей церкви, никейского собора; и в аугсбургском исповедании, пока мы его соблюдаем, да никогда никакими предписаниями или исправлениями или изменениями, церковными или светскими, да не отягощаемся и не слушаемся. Если же что случится сверх ожидания, то мы да остаемся при нашей религии и наших обычных обрядах, по уставам священного писания, предписывающего более повиноваться Богу, чем человекам, от которого никоим образом отринуть себя да не допустим. Если же станут произрастать ереси, коих творец оный злой дух, то для обсуждения и уничтожения таковых да приглашаются евангелические и апостолические ученые мужи чистейшей церкви аугсбургского исповедания.

II. За сим, дабы существующия церкви поддерживались, упавшие восстановлялись, а не обеспеченные блюстителями чистого евангелия, учителями или проповедниками и их почтенным ходатайством дабы обеспечивались от щедрот священного королевского величества; а если где ценз или фундуши отняты или в запрещении окажутся, то чтобы возвращены были или же вознаграждены равнозначущею ценою.

III. Бедные да не будут оставлены в презрении, потому [421] что попечение о них мы признаем такое же, как и о религии. Так как нам хорошо известно, до какой крайности дошли люди бедные, которые сделались такими из богатых именно от ужасов этой войны, то мы всепокорно просим, чтобы разрушенные богадельни и завещанные им имущества были восстановлены, а где прежде таковых вовсе не было, устроить и одарить королевскими милостями и щедротами, как от нашего князя, так и от священного королевского величества. Тогда Христос, который признает это для него сделанным, подаст вашему королевскому величеству большее счастье и большую славу в управлении царствами и областями.

Так как, к нашему прискорбию, пораженные этой войной многия вдовы, после убитых мужей и отцов, и девушки, лишенные родителей, доведены до такой нужды, что едва имеют чем жить, то мы усердно просим: заботы о них, прежде всего, возложить на приюты безбрачных девиц, чтобы наиболее пострадавшие и беднейшие вдовы и девицы, лишенные мужей и родителей, были приняты в эти приюты и снабжены необходимой пищей и платьем, до тех пор, пока изберут безбрачную жизнь или пожелают святого брака. И в этом нужно видеть не частное благо безбрачных девиц или начальников таковых, но благо общее.

Точно также да будут поступлено и с монашескими общежитиями, если таковые будут переданы из рук врагов вашему королевскому величеству, ради бедных и дряхлых стариков и сирот, лишенных родителей и отцовского имущества, где они могут кормиться, воспитываться и обучаться гуманным наукам с величайшей пользой для государства. Тогда в сказанных общежитиях восстановлена будет древняя форма тех коллегий, из которых могут быть получены, когда наступит необходимость, славные орудия церкви и государства.

IV. Так как ничто более не колеблет и не потрясает государства, как перемена законов, нравов и обычаев, то ваше священное королевское величество, провидящим и по истине божеским советом, признали за благо — хорошо сложенное государство не только сохранить, но и павшее восстановить, обещав чрез сиятельного и вельможного воеводу и господина, князя на Олыке и Несвиже, палатина виленского, нашего милостивейшего господина, Николая Радзивилла, вельможам, дворянству, городам и сословиям Ливонии, предложенной грамотой полномочия и наказа вашего светлейшего королевского величества, не только германское управление, но и особенные германские права нам уступить, оставить и утвердить, что весьма важно как для сохранения существующего, так и для исправления и восстановления упавшего порядка. А дабы определенное общее областное право, которого будут держаться все [422] областные жители, составлено было силою вашего священного королевского величества из обычаев, привилегий и общественного мнения, то мы еще и еще просим, чтобы для этого дела, по усмотрению вашего величества, назначены были известные и в юриспруденции искусные мужи, чтобы они формулировали и составили таковое областное право и, по согласно всех сословий ливонского государства, представили вашему священному королевскому величеству для прочтения, утверждения и обнародования.

V. Дабы отличия, должности и староства давались только туземцам и притом хорошо оседлым, по примеру земель прусских, как это нам обещано именем королевского величества, и дабы нам письменно сообщалось, кто, когда и куда назначается.

VI. Хотя мы не можем отрицать права аппелляции в королевский трибунал и видеть высшую силу в верховном суде свящ. королевского величества, и это не в нашем обычай, однако полагаем, что ради пользы и удобства местных жителей ваше священное королевское величество, с общего желания и одобрения вашего королевского величества, может найти и установить иной путь, более близкий к цели, чтобы, по причине неудобства путей и крайней отдаленности мест или по причине бедности неимущих, поступившие в суды тяжбы не велись розно, и чтобы это не подавало повода нечестным богатым и другим недобросовестным людям к притеснениям. Потому мы признаем за благо, чтобы в городе Риге, как метрополии целой области, ваше священное королевское величество назначили определенных судей, или своих сенаторов, выбранных нашим рыцарским сословием из туземцев и утвержденных вашим величеством, чтобы они, раз или два раза в год, в установленное время, собирались в Ригу и разбирали жалобы, по указу вашего величества; и уже после приговора сената вашего величества, в случаях и в предметах величайшей важности, подавались бы аппелляции в трибунал вашего величества, на имя вашего величества, как нашего верховного и наследственного господина, и притом подавались бы также из рижской архиепископии, как и из владений вашего величества и сиятельнейшего господина магистра, т. е. изо всей области. Но чтобы пресечь напрасные и пустые жалобы, должен быть установлен против напрасно жалующихся принудительный штраф, так чтобы заводящие тяжбу без справедливого, законного и достаточного основания, как совершившие уже проступок, штрафовались десятой частью тяжбы, откуда одна половина поступит в фиск вашего величества, другая — в пользу обжалованного.

VII. Так как истинно королевская слава и величие состоит в том, чтобы никого не допустить до малейшей обиды, каждому отдать то, что его, а что у кого есть умножить богатством своих [423] щедрот, то именем вашего священного королевского величества всем и каждому, от имени которых мы посланы были, великодушно обещано было, что грамоты на жалованные имения и ленные владения, утвержденные печатями акты, аренды, обычные владения, привилегии, вольности и все что присвоено и поступило во владение от пользования продолжительным временем, все это будет удержано нерушимо и подтверждено, а если что, у всех и каждого, от пользования может быть увеличено, то и это от королевских щедрот будет вновь даруемо. И как за таковой королевской лаской, милостью и благоволением мы следуем с покорным сердцем душ наших, то с таким же усердием мы готовы будем заслужить это всем нашим благосостоянием, жизнью и здоровьем.

По сему мы, с подобающей униженной покорностью, просим, чтобы все вышесказанное не только осталось за нами, но так как в Ливонии издавна очень многие пользуются правом заключить домашние договоры по имуществу между своими родственниками и другими фамилиями, то чтобы эта привилегия, от высокой ласки, милостью уступлена была вашим священным королевским величеством, как блистательная ваша королевская щедрость, и всем прочим, т. е. всему дворянству, равно как и тем, кто останется под господством господина магистра и прочих владетелей, как и тем кто будет непосредственно в подданстве вашего священного королевского величества: чтобы во всех их феодальных имениях, которыми они владеют и которыми таким или иным образом — по личной милости, или по контракту — владеть будут, оставалось право составлять и заключать домашние договоры по имуществу не только между родственниками и свойственниками, но и между другими, посторонними фамилиями и обществами, т. е., чтобы мы имели свободную и всемерную власть располагать нашим имуществом, давать, дарить, продавать, отчуждать и обращать на признанную пользу, не испрашивая согласия вашего величества или другого кого высшего.

VIII. Если случайно, во время этих военных бедствий, от грабежа, огня или от другого случая, у кого либо грамоты или документы на привилегии, вольности и прочия льготы и обязательственные записи потерялись или уничтожились или пропали, то чтобы таковые священным королевским величеством не только заменены были новыми, коль скоро бесспорная наследственность и постоянное владение будут стоять ясно, но да не лишатся и самих плодов от потерянных в этой военной смуте обязательств те, кто силою двух или трех свидетелей может подтвердить, что таковые записи у них были, а с противной стороны, иными письменными документами, ничего не будет известно об уплате, учете или удовлетворении. [424]

IX. Ливонских дворян и вельмож ваше св. к. в-во да удостоивает делать участниками всех почестей, санов, прав, вольностей и прерогатив, какими доселе пользуются и наслаждаются бароны и знать королевства польского, как духовные, так и светские, по форме и по образу, по которым получают таковые прусаки, подвластные в. св. к. в-ву.

X. Как подданные княжества Эстонии, Гаррии, Виронии и рижского округа в наследовании имений, по особенному некогда благоволению датских королей, до сего дня удержали (свое право), то да уступлено будет нам, как королевская ласка, эта, как говорится, "вольность милости", чтобы мы таким же образом, от высшей и августейшей щедрости в. св. к. в-ва могли удержать плоды такой же привилегии и на вечное прославление имени Августа оставить нашим потомкам, т. е., чтобы имели право наследовать не только в нисходящей линии, но и в побочной, обоего пола, и при том так, что мужескому полу дается преимущество, и женский пол получает соразмерно состоянию; если же нет мужеского пола, то женский во всем наследует, однако с оставлением в силе права фиска кор. в-ства на безнаследственные имения (jus caducum).

XI. Так как мы согласились на подданство в. св. к. в-ству и его королевству, и в. кн. Лит. и владению, по неизбежной необходимости в этой нашей крайности, когда мы, вместе с нашим вождем, доведены до конца неистовством врага-варвара, и оставленные римской империей, не можем защищать себя, жизнь свою, родителей, жен и детей, и, Бог свидетель, нам пришлось бы попасть во власть жесточайшего врага, прежде чем нас защитила бы империя, то само св. к. в-ство предусмотрительно устроить, чтобы, не смотря на это подданство нашего господина и нас подданных, мы могли удержать у непобедимого римского императора, курфирстов, князей и сословий римской империи нашу честь и наше состояние: чтобы мы не имели оскорблений от общественного мнения империи или иного бесславного замечания и не встретили потерь, а остались бы без урона.

XII. Дабы мы и впредь в. св. к. в-м на деле защищаемы были соединенными силами кор. Польши и всех владений не только против московита, но и всяких врагов; дабы мы в своих владениях немедленно же нападали на врага со всей тяжестью войны, дабы таким образом на земли союзных не наносились большие и тягчайшие потери ни враждебным, ни союзным оружием. Лучше волноваться от крови врагов, чем питаться разорением и гибелью собственною и союзников.

XIII. Дабы никто в своих пределах и установленных границах своих владений, какие явствуют из точных документов, не был потревожен, но в управлении защищался бы св. к. [425] в—м. А если где, от давности времени, границы повреждены или потеряны, то чтобы таковые через делегатов, или посредников, как потребует справедливость, обновлены были и восстановлены; где же имеются полевые участки, дворянские и крестьянские, разбросанные один от другого, по германскому названию, Strevvlande и Hahenlande, то таковые пусть отданы будут каждому, по обычной мере, целыми, без всякого уменьшения или ухудшения, т. е. чтобы всякий полевой участок, или мыза, как мы просто называем гакен, по древне указанной форме заключал 66 шнуров (веревок), или, как говорится, баст, из которых каждая должна заключать 66 сажен. А что из пустых рощ достигнуто многим и продолжительным потом первого владельца, то пребудет по установлениям общего права, если прежний владетель признает его за покинутое и иной вполне овладеет, и тот законно предпишет, чтобы этот держал в своем владении и заботился.

XIV. Дабы ливонским дворянам было свободно и невредимо проходить и проезжать чрез кор. польское, в. кн. литовское и иные владения кор. в—ва, но кор. путям и везде где потребно будет, без всякого замедления в таможнях и наложении иных даяний или поборов, за исключением купцов, и притом как сушей, так морем и всеми реками, со всякой бесповинностью. И если кому из них случится в сказанном королевстве, великом княжестве литовском и иных владениях что либо оставить, то чтобы оставалось целым и нетронутым, чтобы вызвать или вытребовать без всяких затруднений или отягощений пошлинами и иными какими даяниями.

XV. Дабы, по окончании этой войны в Ливонии, старые пути, казенные и общественные, были приведены в прежний порядок, а прочие, чуждые общему пользованию, закрыты, по причине многих неудобств, какие могут явиться с одной или другой стороны, у смежных господ и их подданных.

XVI. Дабы плененные неприятелем за защиту общего отечества воспользовались через ваше священное королевское величество милостью выкупа и правом восстановления своих прав (jus postliminii), дабы они бедствием рабства признанные мертвыми оказались живыми надеждою возвращения свободы.

XVII. Хотя большая часть дворянства, через неприятеля, частью лишилась своих феодальных имений, частью разорилась от продолжительной войны, так что на поддержание жен и детей у многих ничего не осталось, у иных очень мало, однако усердное послушание вашему священному королевскому величеству и внимание к собственному благополучию, вольностям, сану, жизни и здоровью, что все для них спасено частью милостью вашего священного королевского величества, частью, как они надеются, будет спасено и [426] поддержано милостью Господа Бога, побуждают их не только блюсти это со всей честью, но и охотно засвидетельствовать самой жизнью и здоровьем. И так как у очень многих из нас ничего не осталось, кроме жизни, то мы готовы во всякое время сложить ее перед вашим священным королевским величеством; остальные же, хотя сами истерзаны пятилетними расходами на войну, однако жертвуем собою и вместе с первыми приносим себя на все, что будет возможно, и надеемся, что если мы на военную службу, ради исчерпанных сил, не сможем явиться с такой конницей, как прежде выступали, то ваше священное королевское величество вменит сие не в какое либо нерадение или дерзновение, но в невозможность. Посему мы желаем, чтобы каждый служил военную службу вашему священному королевскому величеству по оставшемуся наличному состоянию, а не потому, каким владел прежде, когда все цело стояло; а если кто сможет и захочет вывести конников или ратников, в честь и пользу вашего священного королевского величества, сверх числа должных и обычных, то да полагается таковым уплата также точно, как обычно производится счет и уплата прочим жителям королевства вашего священного королевского величества и вашего княжества литовского, и это да соблюдается как в нынешния, так и в будущия военные времена, навсегда.

ХVIII. Так как достойное великого государя слово заявить, что "государство лежит на законах", то посему никакой начальник, никакой магистрат, высший или нисший, и ни другой кто, без расследования вины, не должен дворян, васаллов или других беспричинно изгонять из имений, отстранять, обирать; а если кто признает свои права на другого, то должен достигать их перед установленным судилищем сенаторов вашего священного королевского величества или пред областным конвентом: потому что не справедливо, чтобы кто мог быть судьею в собственном деле. А как право начинается от действия, то о действии или вине каждого должно быть решено не иначе как чрез судью, при посредстве права, закона и установлений. Посему, при объявлении жалобы, без улик и осуждения законным судопроизводством никто не должен лишаться своего имения или имущества, как прежде лишались некоторые верные и действительные граждане, повиновавшиеся своим начальникам и властям. И в таком деле да позволено будет притесненному, перед нотариусом, посредником вины, жаловаться непосредственно перед трибуналом вашего священного королевского величества, с соблюдением пользы, для изложения дела вашему священному королевскому величеству.

XIX. Дабы никто, какого бы ни был отличия или звания, не смел наносить насилие, делать набеги, нападать на публичных дорогах на чужих людей, на замки, дома и владения. А кто [427] будет уличен в этом, законами пусть карается смертной казнью. Подобным образом кто почтенных замужних женщин, вдов и девиц похитил бы или насиловал или подвергал мучениям, вместо того чтобы оказывать им всякий почет и уважение, тоже должен быть наказан смертью.

XX. Поелику и купцы, особенно приезжие и иностранцы, в обиду дворянства и городов имеют обыкновение тайно и явно покупать в деревнях и в усадьбах кожи, зерно, хмель и иные роды товаров и производить обманные дела, то впредь да боятся они власти вашего священного королевского величества и да будет это воспрещено. А чтобы ведение дела с кожами зверей больших и малых имелось у господ и знати, об этом позаботится ваше священное королевское величество.

XXI. Подобно тому как издревле для всех ливонских вельмож, дворян, рыцарей и васаллов логовища и пути диких зверей, как и охота на них, были во все стороны совершенно свободны, то также они имели пользование лесами, рощами, пастбищами, лугами и загонами, потому что из больших и малых лесных зверей получали и добывали шкуры, по обыкновенному названию, дичь, Wildvverck, а из рощ и лесов всякого рода дерево, что мы называем лесом, Waldvverck, во всех его видах в добывании угля или дегтя, или в выделке разных деревянных изделий. Таковое пользование да будет обменное и передвижное, как оно есть доселе, в силу чего в имениях один у другого имеет и свободно держит ульи пчел и дающия мед деревья. И как все это даже до сего дня всеми дворянами держится и соблюдается подтверждающими документами и давнишним, предписанным обычаем, то также точно все ливонские дворяне и вельможи имеют право варить пиво и продавать в своих корчмах, без всякого препятствия или отягчения даяниями и акцизами. А дабы и впредь не иметь стеснений в этих вольностях от хитрых подходов, не скажем, поборов чиновников, то ливонские дворяне и вельможи просят, чтобы это специальною королевскою привилегиею выеснить, чтобы не показалось, что опущенное некогда принесло вред, но чтобы видно было, что эти прижимки не приносят пользы теперь и не принесут на будущее время и навсегда. Общественные сборы и иные пошлины, положенные на время, с общего согласия сословий и всего дворянства, для нужды вашего священного королевского величества и государства, навсегда отменяются.

XXII. Дабы крестьяне, которые с позволения помещика были во власти другого, не захватывались никем, и не задерживались, но доставлялись по требованию того, кому принадлежат, разве кто докажет точными письменными документами и живыми свидетелями, что они уступлены и переведены ему законными господами, тогда они останутся у того, кому уступлены и переведены; иначе должны [428] быть возвращены по принятому порядку и древнему обычаю Ливонии.

XXIII. Как доселе крестьяне у дворян обязаны были работами только для своих господ, то мы просим принять заботы, дабы в виду нашей свободы, они не принуждались к другим работам, и чтобы соблюдался старый порядок.

XXIV. Дабы границы областей прилежно охранялись, чтобы хищники и грабители своими нападениями не грабили безнаказанно.

XXV. Дабы споры и тяжбы, решенные или оконченные мировыми, впредь не возобновлялись и не беспокоили ваше священное королевское величество и именитых сенаторов, то все мировые и окончательные решения, постановленные и объявленные ливонскими правителями, должны быть утверждаемы вашим священным королевским величеством.

XXVI. Так как в Ливонии часто случалось, что некоторые дворяне тайно были убиваемы своими крестьянами, то, чтобы устрашить впредь от таких злодейств, ливонские дворяне просят, как об особенной милости — власти священного королевского величества, чтобы их дворам уступлено было и прибавлено право суда уголовного и гражданского, как это получили некогда от датских королей дворяне эстонского княжества и удерживают его до сего дня.

XXVII. Наконец, так как неравенство монеты для Ливонии причинило разные и притом неразрешимые убытки и неудобства, то мы просим и об этом постановить что либо определенное, т. е., чтобы впредь чеканилась монета, весом и ценностью равная польской и литовской, чтобы там и здесь — в Ливонии ходила монета польская и литовская, а ливонская опять в Польше и великом княжестве литовском.

Посему мы, Сигизмунд Август, король Польши, великий князь Литвы, вышеназванный, нашею королевскою властью, как прямой господин, коему принадлежит и соединенная власть над всей областью, по силе изъявленная нам сего подданства, означенные XXVII артикулов и низкое прошение всего рыцарского дворянского лифляндского сословия признаем к одобрению, подтверждению и утверждению во всех заключениях, пунктах и условиях этих просьб и артикулов и, одобряем, подтверждаем и утверждаем сею нашею грамотою, постановляя, что отныне и впредь сия грамота должна удерживать силу должной и постоянной твердости, однакоже сим нашим утверждением ничего не отменяя для полезного владения светлейшего господина магистра в землях его светлости. Во свидетельство сей грамоты, на верность предпосланная, привешена наша печать. Дано в Вильне, в 6 д. после праздника св. Екатерины, в год господень 1561-й, царствования же нашего в 32-й. [429]

III.

Когда вышеприведенные документы были уже составлены и переписаны, архиепископ рижский Вильгельм отказался подписать их и на вопрос короля о причине такого отказа, подал нижеследующий письменный ответ :

ДЕКЛАРАЦИЯ

рижского архиепископа Вильгельма.

Светлейший король и милостивейший брат!

Считая своим долгом всегда и везде выше всего ставить желания и волю вашего светлейшего величества и с полной охотой следовать по ним, как единственному указателю моих действий, я имел бы большую неприятность и был бы далеко не прав, если бы в чем либо поступил вопреки мнения и намерениям вашего светлейшего королевского величества. Однако, ваше светлейшее королевское величество милостивейше усмотрит причину и препятствие к тому, чтобы я мог в чистоте всецело предаться и подчиниться спасительнейшим увещаниям и намерениям вашего величества, дав полное согласие на подчинение вашему светлейшему королевскому величеству, и на соединение с великим княжеством литовским тогда, когда сословия польского королевства отказались принять Ливонию на свою верность и защиту, и всемилостиво простит мне неимение на этот случай полной власти и права над прочими оставленными мною в отечестве чинами и сословиями моего архиепископства, без спроса и согласия которых я, собственной властью, ничего не могу предпринять или решить в столь важном деле.

Почему покорнейше и всенижайше прошу милости вашего величества, да удостоит это дело своею королевскою ласкою, такой справедливой и благой отсрочки, пока я, с Божиею милостью возвратившись к своим, устрою вопрос о признании подданства соединенными силами и с общего согласия прочих моих старшин рыцарского ордена, городов и подвластных; а чтобы это состоялось немедленно же и чтобы об этом известно стало через меня вашему светлейшему величеству, я не упущу никаких трудов и стараний.

Если же, сверх надежды и ожидания, ваше светлейшее королевское величество не признает нужным обратить внимание на это мое прошение, то, на сколько это касается меня, я охотно поддаюсь намерениям и увещаниям вашего светлейшего величества и себя лично повергаю вашему светлейшему королевскому величеству, [430] как королю и господину моему милостивейшему и брату, на коего, по Боге, возлагаю все упование моего спасения и достоинства и якорь моей жизни и благополучия, и коего охране и покровительству всего себя отдаю и покоряюсь, и не сомневаюсь, что ваше светлейшее королевское величество защитит меня своими силами и оружием от притеснения и насилия моих врагов, и мою всепреданную волю никогда не признает чуждою вашему светлейшему величеству.

А дабы достигнуто было и получено такое же согласие и прочих сословий и моих подданных, оставляю на усмотрение вашего светлейшего королевского величества, угодно ли будет ему поручить это дело известным своим ораторам, которые будут к нам посланы, или же доверить его мне, каковые труды и старания признает как за особенные.

Что касается меня, то я всего себя и все мое здоровье нижайше вверяю и отдаю верности и послушанию вашего светлейшего величества, и прошу, чтобы меня, своего верного послушника, никогда не оставить своею королевскою ласкою, милостью и покровительством. Я же за бессмертные благодеяния бессмертную и вечную признательность, все старание и всепокорнейшую волю вашему светлейшему королевскому величеству подношу и обещаю.

IV.

Вручив эту декларацию, архиепископ присягнул королю, но единственно от самого себя лично.

ПРИСЯГА

рижского архиепископа Вильгельма.

Я, Вильгельм, Божиею милостью архиепископ рижский, маркграф бранденбургский и проч., клянусь, что от сего часа впредь верно и с чистою совестью буду соблюдать светлейшему господину государю, и господину Сигизмунду Августу, королю Польши, великому князю Литвы, Руси, Пруссии, Мазовии, Самогитии и Ливонии, господину и наследственному владетелю, господину и брату моему милостивейшему, все что только мною здесь в Вильне с светлейшим королевским величеством сделано, устроено и соглашено, по формуле поданной при сем его королевскому величеству. Так мне Бог да поможет и его святое евангелие. [431]

V.

ПРИСЯГА

магистра Ливонии.

Я (такой-то) клянусь, что от сего часа и впредь буду верен и покорен светлейшему государю (полный титул) и проч., господину и наследственному владетелю, пользу его буду блюсти верно, в делах королевских и герцогских советовать верно и тайны, какие только мне будут вверены и сообщены, во вред сих дел никому не открою. Так мне Бог да поможет и проч.

VI.

ПРИСЯГА

сословий Ливонии Сигизмунду Августу, данная в Вильне через уполномоченных.

Мы, уполномоченные, адвокаты, дворяне, вассалы, горожане, городские старшины и головы, именем нашим и прочих наших отправителей, обещаем и клянемся, что отныне и впредь будем верны и покорны светлейшему государю и господину, господину Сигизмунду Августу, Божиею милостью королю Польши и проч. (полный титул), господину и наследственному владетелю и его наследникам королям и королевству Польши и великим князьям и великому княжеству литовскому и, при его священном королевском величестве, при королевстве и княжествах, как и при его преемниках, будем состоять против всяких врагов, с которыми никаких трактатов, никаких союзов, договоров или соглашений, без согласия и одобрения его королевского величества, делать не будем, но выкажем себя, во всяком месте и времени, во всем верными, послушными и покорными, и поверенные нам намерения и иного рода наказы, во вред священного королевского величества не откроем, но верно исполним, и всякие ухищрения, какие заприметим в рассуждении королевского величества и княжеского достоинства, будем стеречь, предупреждать и по нашей возможности со всей верностью препятствовать.

Так нам да поможет Бог и исповедание истины святого евангелия, а также крест, наказание и смерть Господа нашего Иисуса Христа. [432]

VII.

ПРИСЯГА

польского короля, данная при подчинена Ливонии.

Я, Сигизмунд Август, Божиею милостью король Польши, великий князь Литвы, Руси, Пруссии, Мазовии, Самогитии и Ливонии, господин и наследственный владетель, клянусь, присягаю и обещаю, пред сим святым евангелием, что все права, вольности, привилегии бесповинности области Ливонии, церковные и светские, данные церквам и их духовному чину, архиепископству, епископам, предводителям, магистрам, капитулам, уполномоченным, адвокатам, дворянам, вассалам, горожанам, жителям и всяким особам всякого чина и звания, данные оной области и городам через римских императоров и иных каких царей, князей, предводителей, магистров тевтонского ордена и иных законных правителей, буду держать, соблюдать, оберегать и прилежать во всех пунктах и уговорах. Все непозволительно отчужденное от этой области или оторванное через нынешние военные смуты московитов, по силе моей и соединенных моих областей, в собственность этой области, оружием или договорами, буду возвращать и собирать. Границ этой области не уменьшу, но, по силе моей, даже уменьшенное и поступившее во власть врагов буду возвращать, защищать и расширять. Так мне да поможет Бог и сие святое евангелие.