СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ДНЕВНИК ЛЮБЛИНСКОГО СЕЙМА

Главный сейм чинов королевства Польского и великого княжества Литовского, созванный в Люблине светлейшим государем, Сигизмундом Августом, Божьею милостью королем Польским, великим князем Литовским, Русским, Прусским, Мазовецким, Инфлянтским, Жмудским, Подлесским, Волынским и Киевским. Этот сейм созван был для всех государств, подвластных королю, но в особенности для Литовского княжества, для соединения его с Польским королевством в силу привилегий и договоров королевства Польского с Литвой. Сейм созван был к первому четвергу после св. Фомы 1568 года (23 Дек.), но начался только 10 Января 1569 года, потому что как польские чины, так и чины других княжеств не съехались вовремя. Кончился он в том же году, 12 Августа.

Почему этот сейм столько времени продолжался, узнаешь из этих книг.

10 Января. Понедельник. Послы представлялись королю. Говорил приветствие от имени послов Станислав Чарнковский, референдарий его королевского величества, на то время посольский маршал, единогласно избранный послами. Приветствие было довольно длинное и в нем хорошо разъяснялось дело. Оно здесь не помещено, потому что когда Чарнковский говорил, [2] то нельзя было записать, а после он не хотел дать его на бумаге (В дневнике Дзялынского под 10 числом Января помещена речь Чарнковского с таким заглавием: Приветствие королю, сказанное 10 Января от имени послов Станиславом Сендивоем Чарнковским, польским маршалом, референдарием королевства... Стр. 8 — 15. См. прилож. 3.). Тогда же епископ Плоцкий выступил с речью и, исполняя закон, отдал королю подканцлерскую печать (См. приложение 4.). Он выставлял на вид свою верную службу в этой должности. В подтверждение этого ссылался на его величество, короля, на сенаторов и на послов королевства. Объявлял тогда же, что готов дать отчет и представить оправдание всякому, если бы кто был им обижен, когда он проходил эту должность. При этом не обошлось без слез. Его королевское величество сам засвидетельствовал, что епископ хорошо исполнял свои обязанности, занимая эту должность. То же засвидетельствовал от имени сенаторов архиепископ. Что же касается до послов, то, так как в это время король вдруг встал, чтобы идти, они замолчали. Печать король взял с собой. Совещания сенаторов отложены до следующего дня (В понедельник после Трех Королей (Богоявления) Петр Мышковский, епископ Плоцкий, подканцлер королевства сделал от имени его величества предложение — то же, какое было сделано и на уездных сеймах. Стр. 15.).

11 Января. Вторник. Король прислал за послами, чтобы шли слушать мнений сенаторов. Пока сенаторы начали подавать мнения, великий маршал дал от имени короля подканцлерскую печать ксендзу Франциску Красинскому, напомнив ему обязанности и важность этой должности и проч. Ксендз Красинский поблагодарил и принес присягу со слов, которые тут же читал канцлер. Затем послы засвидетельствовали верность службы епископа Плоцкого и благодарили его, что он исполнил закон и оставил эту должность без напоминания. Он им тут же ответил (Во вторник после Трех Королей (Богоявления) воевода Люблинский, маршал королевства, Иван Фирлей из Домбровиц дал, по приказанию короля, малую печать ксендзу Красинскому. Стр. первая необозначенная после 15.) [3] Потом сенаторы по порядку подавали мнения. Начал архиепископ. Когда сенаторы начали подавать мнения, король встал и пошел, а сенаторы и послы остались и совещались о том, чтобы назначать депутатов для переговоров с Литвой об унии. (В дневнике Дзялынского обширнее:

Мнение его величества: "так как сюда съехались чины Литовского княжества для того, чтобы привести в исполнение то, что прежде не исполнено, и утвердить взаимную любовь с вами, то мы желаем немедленно заняться этим делом и вступит в переговоры с литовскими сенаторами. Что же касается до личных моих дел, то об этом будет речь в другой раз, если будет удобное к тому время".) [4]

12 Января был спор об этом у послов с сенаторами. Поэтому (в среду) послы послали к сенаторам просить объяснений касательно этой депутации, потому что хотя они, уступая желанию сенаторов, согласились на избрание определенных лиц для переговоров [5] с Литовцами, но желают и сами присутствовать при этих переговорах, желают также, чтобы присутствовал при этом и король; должны также поступить и Литовцы: пусть выберут депутатов, но пусть и все они присутствуют при совещаниях. Так как по этому делу послы никак не могли прийти к соглашению с сенаторами, сносясь с ними через особо избранных для этого лиц, то сами пошли к сенаторам и стали совещаться, каким образом начать с Литвою дело унии. Сенаторы полагали, чтобы (польские) депутаты от сената и послов собрались в одной большой зале, а Литва в другой — напротив, и чтобы те и другие сносились между собою и вели переговоры без короля. Сенаторы и назначили сейчас из своей среды таких депутатов, именно. Гнезненского архиепископа, епископов — Краковского, Куявского и Плоцкого; воевод: Краковского, Сандомирского, Ленчицкого и Люблинского; кастелянов: Сандомирского и Сандецкого; наконец — канцлера и подканцлера. Назначили уже было также и лиц, которые бы дали знать Литовцам, чтобы явились на следующий день для открытия совещаний, именно назначили: кастеляна Серадзского и других. Г. канцлер не соглашался, чтобы делать какие-либо совещания без короля, иначе король мог бы как-нибудь ускользнуть от этого дела. “Если бы мы без него начали совещания с Литвой и не пришли к соглашению, то король нашел бы в этом оправдание для себя.”

Послы сейчас же подхватили эту мысль, и удалившись из сената к себе, решили: избрать депутатов, но при них быть и им всем и быть при этом королю; Литва также должна быть вся с своими депутатами и все слышать, потому что послы (польские) научены уже опытом: по прежним сеймам они знают, как литовские сена-торы заботливо наблюдают, чтобы при совещаниях не присутствовал их народ, что бы он, узнав надлежащим образом польские права, не разлакомился на них. Сенаторы литовские и то довольно уже хулили пред своим народом унию, как хотели; отклоняли его от нее и возбуждали в нем омерзение к унии, о которой народ той страны лучше думал бы, если бы сам узнавал об ней от Поляков. [6] Приняв такое решение, послы отправили к королю депутацию с просьбою, чтобы присутствовал в польском сенате при этих совещаниях, чтобы депутаты рассуждали в присутствии всех послов и чтобы каждый посол имел право поправлять их, если бы они что либо упустили из виду. (У Дзялынского все это рассказывается значительно иначе:

Дальше до 20 января в дневнике Дзялынского пропуск.)

13 Января. Четверг. Литва выпросила себе два дня на совещания с королем и между собою. На это досадовали и сенаторы и послы.

14 Января. Пятница. Литовцы были на совещании у короля. Они домогались, чтобы он, прежде чем они приступят к совещаниям с польским сенатом об унии, утвердил им многие дела, касающиеся их речи-посполитой; иные устраивали свои частные дела. Сенат польский однако собирался в это время для совещаний; собирались также и послы.

15 Января. Суббота. Дано знать, что литовские сенаторы еще не готовы к совещаниям [7] и не могут прибыть; поэтому польские сена-торы разъехались по домам; литовские же сенаторы поехали к королю и представляли, что те должности, которые розданы в Литве Полякам, следует отдать — Литовцам. Польские послы негодовали на промедление и посылали об этом депутации и к королю и к сенаторам.

16 Января. Воскресение. Ничего не было.

17 Января. Понедельник. Король заболел, — ревматизмом в руке. Литовские сенаторы прислали к Полякам минского кастеляна и подканцлера с известием, что еще не могут прибыть на совещания и с просьбой, не считать для себя тягостью подождать еще несколько дней. Когда об этом дали знать послам, то они отправились к сенаторам и, высказав сожаление о болезни короля и об этой медлительности литовских сенаторов, просили польских сенаторов поторопить их. Сенаторы ходили по этому делу к королю и потом [8] послали от себя депутацию к Литовцам с увещанием начать что-либо делать. Те уверили, что не будут долго откладывать, потому что король обещал дать завтра окончательное решение на счет того, об чем они его просили.

18 Января. (Вторник) Литва была у короля. Там решено отнять литовские должности у тех Поляков, которые их занимали, именно: должность кухмистра отнята у Крочовского, конюшего — у Пясецкого, должность придворного подскарбия не была занята. Должности эти розданы Литовцам: кухмистра — князю Боровскому, человеку старому, девяностолетнему; конюшего — князю Головне, старому и больному человеку; придворного подскарбия дана Войне.

Когда Литовцы наскучали королю, чтобы отнял у Поляков эти должности, то король отказывался и говорил, что должность конюшего дана Поляку, поселившемуся в Литве, женившемуся там и притом дана по просьбе самих литовских сенаторов, что точно так же пожалована и должность кухмистра. Литовцы отвечали, что тогда обстоятельства были иные, чем теперь, когда нужно решать и кончать дело унии. Настоящая мера нужна будто бы для того, чтобы потом Поляки не ссылались, что в таком положении застали дела. Много и обидного они там об этом говорили. Резкие речи были там в присутствии короля даже между самими Литовцами, — между Жмудским старостой и князем Василием Островским, воеводой Киевским.

Полякам — и сенаторам и послам, было весьма неприятно, что таким образом начинают вести дело унии те люди, которые прежде давали польским сенаторам руки в доказательство того, что будут помогать друг другу в этом деле. Впрочем, все это происходило у короля без польского сената. Послы прочитывали грамоты касательно унии.

19 Января. Среда. Литовцы опять отсрочили заседание, потому что не хотели вступать с Поляками ни в какие переговоры, пока король не утвердит вновь составленного ими статута, в котором находилось много вещей, противных унии. Послы ходили к сенаторам и [9] просили настоятельно представить королю, чтобы приказал Литовцам явиться на сейм. Некоторые из старших сенаторов ходили к королю и просили, чтобы приказал Литовцам явиться. Король сказал, что прикажет и надеется, что явятся; если же не явятся, то завтра он докажет, что дело унии идет так медленно не по его причине, а разве по причине кого-либо другою. — Сенаторы были в тайном заседании у короля, при чем секретари были удалены.

20 Января. (Четверг) Послы отправились к сенаторам с просьбой, чтобы король, подобно тому как прежде приказал Литовцам приехать на сейм, так и теперь приказал бы им явиться в замок и сесть в заседание сената. Сенаторы советовались между собою о том же и тоже домогались у короля, чтобы послал Литовцам приглашение. Король послал сказать Литовцам, чтобы завтра явились в замок. Сенаторы с своей стороны посылали к ним приглашение, чтобы пришли к ним в заседание и вступили в переговоры об унии. Литовцы сказали, что посоветуются между собою и пришлют ответ.

В тот же день приходил к королю русский воевода, Николай Сенявский, великий гетман коронный, староста Галицкий, Коломыйский; выставлял на вид свою верную службу и проч., говорил, что уже стар, не может сесть на коня, но участвовать в заседаниях желает; просит короля дать ему польного гетмана и притом такого, “который бы, говорил Сенявский, слушался меня; по этому пусть я сам его назначу, потому что бывало прежде, что великие гетманы назначали польных, а король утверждал. ” При этом гетман отдал королю коня, “на котором я, говорил он, служил вашему величеству;” отдал саблю и булаву, “которой, говорил он, я владел, пока был здоров. ” Просил, чтобы король отдал булаву более здоровому. Король с благодарностью выслушал все это, обещал дать ему помощника, коня принял, а саблю и булаву оставил до времени при нем.

После того сенаторы ушли от короля и постановили, чтобы отныне король один не [10] вступал ни в какие переговоры с Литовцами, разве кто-либо из Литовцев будет иметь частное дело, но чтобы рассуждать об общих делах всем вместе. Постановили также, чтобы король употребил над Литовцами свою власть, — чтобы завтра же приказал им заседать с ними. Все это король милостиво принял и обещал исполнить. (В четверг, послы ходили к его величеству с просьбой, чтобы король своею властью приказал литовским сенаторам сесть в заседание с польскими сенаторами, чтобы приказал то же сделать и послам литовским, дабы началось наконец дело, для которого все сюда съехались.)

21 Января. Пятница. Сенаторы и послы дожидались приезда литовских сенаторов, так как король обещал, что они приедут. Литовцы приехали не скоро и пошли не в ту залу, где были сенаторы польские, но в ту, которая была напротив. Сенаторы польские, видя из это-го, что Литовцы не хотят придти к ним, согласились уступить им из уважения к их злополучию и самим идти к ним; но чтобы это не было без ведома короля, епископ Краковский, воевода Сандомирский, Люблинский и другие пошли к королю и спрашивали, кому он приказывает или советует придти — им ли к нам, или нам к ним. — Король дал совет предоставить это на волю Литовцам. — Между тем, когда эти сенаторы возвращались от короля, то уже застали Литовцев в той зале, через которую им приходилось проходить. Они обратились к Литовцам с речью, приглашая их к себе и говоря, что двери отперты. Воевода Виленский благодарил за это и сказал, что двери действительно отперты, но их преграждает решетка, чрез которую “мы никак не можем пройти к вам, разве король снимет ее” и проч.

Пришли в сенат те сенаторы, которые ходили к королю и передали, как мнение короля, так и свою беседу с литовскими сенаторами об этой решетке. Был об этом у сенаторов разговор. Сенаторы уже собирались было идти к Литовцам; но вдруг при-шли некоторые литовские сенаторы, именно: г. [11] Шемёт, кастелян Жмудский; г. Евстафий, под-канцлер; г. Нарушевич подскарбий; г. стольник, сын кухмистра и другие, и через г. Евстафия стали извиняться и просить, чтобы гг. (польские сенаторы) не принимали дурно того, что литовские сенаторы не могут придти к ним, потому что они имеют очень настоятельные дела к королю касательно вольностей и прав речи посполитой великого княжества Литовского и пока не кончат их, не могут вдаваться ни в какие другие дела: поэтому пусть гг. польские сенаторы благоволят быть терпеливыми. Сенаторы польские обещали дать им ответ и затем совещались об этом между собою.

Для переговоров с Литовцами сенаторы избрали из среды себя восемь сенаторов: епископов — Краковского, Куявского и Плоцкого, воеводу Краковского, воеводу Люблинского, кастелянов — Сандомирского и Сандецкого и г. канцлера. Послы хотя неохотно соглашались на это, но отправили тоже нескольких из среды себя с тем, чтобы депутаты спросили Литовцев: хотят ли они говорить об этой унии и держаться ее или нет, — “чтобы и нам и вам, господа, не терять даром времени. ”

Пришедши к Литве, епископ Краковский сказал речь; представлял на вид выгоды того соединения, которое постановили предки их и наши и утвердили клятвою; говорил, что по этому “мы были страшны всем врагам”; выставлял также опасности, если бы эта уния расторглась, и сильно убеждал их, чтобы к ней склонялись, “а если бы, говорил, была какая либо решетка, заграждающая к ней путь, то мы желаем все вместе отбросить ее и быть между собою в единении”. Г. воевода Краковский прибавил следующее: “если вы господа имеете что-либо, что препятствует унии или чего-либо требуете, то мы желаем, по, обоюдному совещанию с вами, помогать вам во всем и общими силами спасать друг друга от беды;. только, вы, господа, скажите нам, хотите ли с нами говорить об этой унии, хотите ли решить ее и держаться ее или нет, потому что мы отложили в сторону все другие дела [12] королевства и дожидаемся, когда вы сядете с нами в заседание и станете рассуждать с нами об этом нашем соединении, согласно привилегиям ваших и наших предков”.

Виленский воевода отвечал: “на то, что сказали, — его милость епископ Краковский и его милость г. воевода, мы дадим ответ, посоветовавшись между собою; но так как здесь упомянута решетка, на которую я в недавнее время сделал намек; то на это я должен теперь же сказать следующее: хотя наши предки признавали нужным соединение королевства Польского с великим княжеством Литовским и мы то же думаем; но так как у нас было достаточно лиц королевского рода,, то дело это подвигалось понемногу и не доходило до того рубежа, к которому мы теперь пришли; поэтому мы желаем соединиться с вами тогда, когда хорошо устроим нашу речь посполитую, чтобы вы видели, что имеете в нас достойных братьев; решения этого дела прежде всего мы и требуем у короля: это-то мы и называем решеткой”.

Епископ Куявский сказал: “вы, господа, имели у себя не один сейм с королем; на этих сеймах вы могли устроить свои дела, а сюда мы съехались только для дела унии”. Виленский воевода отвечал: “так, действительно, мы имели несколько сеймов, однако не новость то, что не все вдруг может устроиться: это случается и у вас, господа, не смотря на то, что у вас сеймы тянутся по двадцати недель”.

Воевода Люблинский отвечал: “его величество, король объявил нам, что все уже решил с вами, что было нужно тому государству и отложил к общему нашему совещанию только то, что нужно к окончанию унии”.

На это староста Жмудский сказал: “что нам нужно — это мы лучше знаем, чем кто другой, кого это дело не тревожит. Хотя наши народы и мы — люди честные, благородные и своими вольностями можем сравняться с каким угодно народом на свете и с вами, господа, (Поляки), но мы не желали бы кончить с вами, господа, дело об этой унии, прежде нежели [13] поставим твердо порядок дел в нашей речи посполитой и пока не покажем вам, что вы заключаете унию с друзьями, равными вам в благородстве и достойными по внутреннему наряду. Это нам нужно прежде решить с нашим государем и тогда уже мы будем охотно говорить с вами об унии, до которой его величеству нет никакого дела; это дело наше, потому что мы люди — свободные, христиане, о которых никто не может вести переговоров, кроме нас самих, как и предки наши сами вели дела с предками ваших милостей”. Кастелян Сандецкий — Осолинский сказал: “уния великого княжества литовского давно уже определена и закреплена присягой, вследствие чего в течение многих веков польские короли повелевают в Литве и дали ей различные вольности; теперь остается только сделать в ней исправления, какие окажутся нужными и дать силу всем условиям ее: вот об этом то мы желаем вместе с вами совещаться и помогать вам у короля, а все это, нужно, чтобы проистекало из обоюдной любви, а любовь скажется в том, если мы составим общее заседание и будем за одно обо всем совещаться. Мы не желаем постановлять с вами унии на бумаге и посредством воска, (печати) а желаем постановить ее братским сердцем, которое не легко может обнаружиться, пока мы не начнем совещаться — вы с нами, а мы с вами. ”

Воевода Виленский ответил: “очень рады слышать от вас, господа, что вы хотите устроить унию с нами не на бумаге и не посредством воска, а посредством обоюдных совещаний, проникнутых любовью. Что же касается до того, что король польский, как ваша милость сказали, давно уже повелевает в Литве; то не думаю, чтобы уже была отпета вечная память великому литовскому князю, и чтобы Литва (прибавил староста Жмудский) тогда только получила вольности, когда в ней стал управлять польский король?” Эту речь прервал воевода Сандомирский и сказал: “начнем только считать время, когда даны привилегии и легко досчитаемся, как древни ваши вольности”.

Эти беседы больше раздражили тех и других, нежели принесли пользы. Литва тогда же [14] обещала дать ответ на то, что слышала от епископа Краковского. И действительно, когда польские сенаторы удалились, литовские сенаторы имели совещание между собою и за тем Жмудский староста, с некоторыми; другими Литовцами, пришел и сказал: “мы готовы совещаться с вами, господа, об унии и делать постановления касательно ее; только прежде этого, мы требуем от короля, чтобы подтвердил наши статутовые права, как это он обещал нам. Никто не может осуждать нас за то, что мы, прежде чем нам вступить се вами в лигу, стараемся удовлетворить нужды речи посполитой литовской. Вам это не может вредить; мы с удовольствием укажем вам те законы и постановления, о которых у нас идет дело с королем. Жаль, что мы их теперь не имеем с собою. Сегодня пришлем их коронному маршалу, чтобы он завтра показал вам”. Польские сенаторы обещали дать ответ, когда рассмотрят эти законы. (В день св. Ягнешки приехали в замок литовские сенаторы и поместились в особой зале. Оттуда они послали к польским сенаторам, с которыми находились и земские послы (польские), г. Евстафия и Жмудского старосту, которые объявили от имени всех. чинов великого княжества Литовского, что по приказанию короля они приехали в замок, но с тем, чтобы объяснить, что им еще нужно совещаться с своим государем о нуждах их речи посполитой и что они не могут начинать с вами гг. никаких дел касательно унии, пока не окончат дел, необходимых для этого акта. Потом пришел с другими сенаторами Жмудский староста Коткович и от имени всех чинов литовских сказал сенаторам королевства речь, которая заключала в себе то, что они никаким образом не могут и им не следует отступать от статута и вольностей великого княжества Литовского, утвержденных литовскою печатью; что напротив они обязаны стараться, чтобы их речь-посполитая сохранена была в целости и хорошо была устроена, что они еще совещаются с королем о том, что им нужно для унии и хлопочут, чтобы его величество исполнил, что обещал по этому делу. Упоминал тоже о какой то решетке, которая будто препятствует им приступать к делу унии; говорил за тем, что "до унии нет дела никому кроме нас, что если бы мы находили ее вредною для себя, то вовсе не желали бы ее"; наконец говорил: "мы не отступим в малейшем пункте от того, что нам оставили наши предки".

Затем у Дзялынского три дня — до 24 пропущены.)

22 Января. Суббота. Сенаторы рассматривали литовские статуты, в чем они не [15] согласны с польскими статутами и с унией; впрочем рассматривали только статьи касательно литовских чинов, а послы разбирали остальное. Прежде всего они увидели такое постановление:

Раздел 3, пункт 3. Мы, господарь, обещаем умножать великое Литовское княжество и что бы оказалось отнятым от него или отошла от него, возвратить к нему назад. Также не будем уменьшать земель этого великого княжества Литовского и то, что когда-либо отнято неприятелем и отобрано от этого нашего государства к другому государству, что когда либо выпрошено в сторону королевства Польского, Мазовий, Прусс, Инфлянт, то обещаем обратно в собственность этого великого княжества возвратить, привесть, и восстановить его границы. А хотя бы мы кому-либо из заграничных людей дали имения, села и людей, находящихся при границах тех вышепоименованных стран, то получившие таковое пожалование обязаны с него отбывать службу великому княжеству Литовскому, а если бы кто из них не пожелал служить, то мы и потомки наши не будем признавать силы таковых пожалований (См. прилож. 6.)”.

Пункт 6. Об общем сейме. При этом тоже постановляем на вечные времена, с согласия членов нашего сената — духовных и светских, и всех чинов, находящихся на этом сейме Виленском, что мы и потомки наши (князья) великого княжества Литовского, когда возникнет в этой речи-посполитой надобность, всегда будем созывать общие сеймы в том великом княжестве Литовском, по совету нашего сената того же государства или по просьбе рыцарства (См. прилож. 7.)”.

Пункт 9. Чинов, должностей, аренд и наследственных пожалований чужеземцам давать не будем. Также мы, господарь, обещаем и удостоверяем нашею клятвою, которую мы принесли великому княжеству Литовскому и всем чинам и жителям его (это мы берем из старого статута, данного этому государству, великому княжеству Литовскому, отцом нашим, королем его милостью, и [16] включаем в наше постановление и соизволяем) что какие только есть в этом государстве, великом княжестве Литовском, и во всех землях, подчиненных ему, саны духовные и светские, крепости, дворцы, земли, звания, державства, чины земские и придворные, и при них имения во временном владении, аренде, пользовании или в вечном владении — не будем ничего давать чужемцам и заграничникам или соседям этого государства, но все это обязаны будем давать мы и потомки наши (князья) великого княжества Литовского только Литве и Руси — давним родичам великого княжества Литовского и других земель, подчиненных ему.

А если бы кто из чужеземцев, заграничников, соседей этого государства, осмелился выпросить себе что-либо из этого, взять и принять в обладание и, получив предостережение, не оставил вдруг того, чем владеет, тогда все, чем он владеет должно быть взято к нашим столовым имениям и в нашу казну великого князя литовского. А если бы кто из иного народа получил что-либо во владение за свои заслуги, по нашей милости и нашему пожалованию, то такой может пользоваться только этим пожалованием, при чем он должен быть жителем великого княжества, лично пребывающим в нем и отбывать земскую службу тому ж государству, но он не должен быть избираем ни на какие почетные и служебные должности, духовные и светские, и мы, господарь, не будем назначать его; на эти должности может быть назначаем только Литвин и Русский, из давних предков — родич великого княжества Литовского.

Если бы вопреки этому постановлению кто-либо из иного народа получил какую-либо должность, чин духовный или светский, и получив предостережение, не хотел их оставить, то таковой теряет свое имущество в пользу нас, великого князя литовского, как касательно этого есть постановление и в статуте соседнего государства — польского (См. прилож. 8.).

Впоследствии, в Гродно Литва имела два [17] сейма, на которых присвоила себе Инфлянты, миновав Польшу, вопреки постановлениям, одобренным на недавнем Парчевском (См. прилож. 9.) сейме; присвоила себе администрацию в Инфлянтах и выковала себе много других постановлений (См. прилож. 10.). И все это они делают будто для того, чтобы присоединиться к Польше с хорошо устроенною своею речью посполитою! Послы (польские) не хотели входить ни в какие рассуждения, а понуждали своих сенаторов требовать, чтобы литовский сенат с польским, а послы его с послами (польскими) сели в заседание: сенаторы посылали по этому делу депутатов и к королю и к Литве. Король обещал сделать Литовцам внушение и послал к ним маршала; сенат тоже послал к ним от себя. Они дали ответ, что в понедельник будут в замке.

23 Января. Воскресение. Ничего не было.

24 Января. Понедельник. Сенаторы надеялись, что Литовцы теперь уже сядут с ними в заседание. Послы тоже дожидалось этого. Литовцы, прибыв в замок, пошли в свою залу, а не в сенат. Польские сенаторы послали сказать им, что дожидаются их прибытия к ним, согласно их обещанию. Литовские сенаторы отвечали, что прибыли только за тем, чтобы получить ответ, обещанный в субботу, и не намерены приступать ни к каким другим делам.

Видя, что дело принимает такой оборот, сена-торы расселись так, чтобы Литве пришлось занять место в сенате ни по правой, ни по левой стороне, но против польских сенаторов. Тогда пришли литовские сенаторы и с ними их послы, епископ Краковский дал им ответ в таком смысле: он высказывал сожаление, что “такие великие дела замедляются и колеблется постановление предков, между тем все пошло бы и скорее и лучше, если бы нам сойтись и составить одно заседание. Домогаться унии с вами, давно решенной, побуждает нас не какая-нибудь неволя. Польское королевство не на столько мало, чтобы нам в нем было тесно и тяжело. Нам нужно, чтобы исполнено было то, что постановлено нашими и вашими предками, и что в эти времена нужнее вам, нежели нам”. [18]

“Вы, господа, говорите, что вам нужно поправить ваши законы. Мы ознакомились несколько с этими исправлениями. Мы желаем вам самых лучших законов и очень рады бы помочь вам в этом, только бы эти законы не мешали нашему единению с вами или унии и не были им противны. — Между тем, присмотревшись немного к тем законам, которых утверждения вы, господа, добиваетесь у короля, мы видим, что некоторые из них противны унии и братству нашему, — вы точно решеткою отгораживаетесь ими от нас. Вы хотите считать нас чужеземцами, отстраняете народ польский от должностей и других дел и уже у вас отнимают должности у Поляков без всякого основательного повода, и этим-то начинается этот сейм”!

“Видит Бог, с какою любовью мы относимся к вам; Поляки всегда хорошо относились к вам, не щадили имущества, издержек и здоровья (и теперь вы имеете у себя ясные доказательства, этого), они не загораживают дороги к единению с вами, господа. Мы видим, что совсем иначе поступали ваши и наши предки, как это открывается из обоюдных их договоров, и потому теперь еще больше должны мы удивляться вашему образу действий, — именно тому, что в настоящее время, когда мы начали приводить к концу дело унии с вами, вы, господа, насочиняли себе каких-то постановлений и законов, противных унии. Мы, с своей стороны, об этой унии не иначе можем говорить и постановлять, как только на основании привилегий, договоров, издавна утвержденных присягой. Согласитесь, господа, заседать вместе с нами и присмотреться к этим древним актам, а также к нашим законам. Если вы в них увидите что-либо противное унии, то мы охотно отступимся от них; точно так же и вы, господа, не домогайтесь того, что может разрывать унию. ” — Литовцы взяли все это на обсуждение до завтрашнего дня. (В понедельник после св. Ягнешки литовские сенаторы приехали в замок и вошли в свою, особую залу. Польские сенаторы послали к ним Сендомирского и Радомского кастелянов сказать, что ожидают их, желают вместе с ними обсуждать дела. Литовцы дали ответ, что есть еще незалеченная рана, что сначала они об этом хлопочут у короля, а потом уже будут обсуждать дела вместе с вами.

Перечислял он им, сколько Поляки помогали Литовцам и сколько делали издержек на их нужды, причем говорил, что Польское королевство не настолько тесно, чтобы они — Поляки не могли обойтись без Литовского княжества. „Впрочем, если бы при сличении договоров и грамот оказалось что-либо та-кое, что нарушало бы общее согласие и любовь, то мы готовы отступить от этого. Не загораживайтесь, господа, от нас решеткой, а лучше сядьте с нами вместе в заседание и там вместе будем обсуждать нужды речи посполитой".) [19]

28 Января. Вторник. Воевода Виленский говорил: “вы, господа, делаете нам внушение, чтобы мы не теряли даром времени, но потеря времени нас беспокоит больше, чем вас. На наших хребтах был неприятель, когда мы уезжали сюда, желая постановить с вами унию, которая бы объединяла нас взаимною любовью, и если сказать правду, мы устремились к ней почти бегом, тогда как предки наши шли к ней тихим шагом. Они [20] рассуждали с вами об ней посредством послов, мы же теперь сносимся с вами не через послов, а сами — все чины великого Литовского княжества приехали устроить эту унию”.

“Мы знаем, что получили от вас много добра. Во первых, наши предки, по милости Божьей, пришли к познанию веры, и отсюда вырастала надежда, что во всех делах будет хорошо. Далее, отсюда умножалась взаимная любовь, потому что мы породнились между собою. Но хотя таким образом устроилась великая уния двух народов, — вас, господа, с нами, но чтобы довершить ее мы еще должны подумать, как бы нам в чем либо не сделать вреда нашему государству, а поставить его твердо. Об этом-то мы имеем совещания с королем, и еще не кончили их”.

“Нас укоряют, почему мы всего этого не устроили дома, но в этом нужно укорять не нас, потому что мы об этом заботились надлежащим образом, а того, кто затянул это дело до сих пор, и мы должны добиваться этого теперь. Никто не должен укорят нас за то, что удовлетворяем нуждам нашей речи-посполитой, сообразно времени и потребностям, — ибо может ли быть хорошим для других тот, кто дурен в своих делах? Потребность в этом не понуждала наших предков так, как нас, потому что теперь у нас доживает свой век последний Ягеллон”.

“Вам, господа, кажутся очень жесткими наши постановления: мы этого не замечаем. Мы говорим об них перед актом унии только потому, что этого требуют нужды нашей речи-посполитой. Теперь эти законы нам нужнее, чем когда-либо, и мы вовсе не думаем, чтобы его величество, наш государь, в настоящее время, не мог их нам утвердить, потому что, если бы он не мог давать нам законов, то как бы он мог царствовать над нами? Господин, который хочет приказывать, должен платить, давать, — иначе он не мог бы называться господином”.

“Зная это, мы все и стараемся с нашею братьей, чтобы нам соединиться с вами, господа, не как-нибудь, но наперед устроить [21] хорошо нашу речь-посполитую, которой служить, пока у нас есть силы, мы обязаны, как честные и добрые ее слуги и сенаторы”. (Во вторник по св. Ягнешке литовские сенаторы пришли к польским сенаторам, при чем были и послы. Виленский воевода говорил: "по этому делу (унии) наши предки никогда не съезжались с вами так, как мы теперь съехались. Они вели переговоры чрез послов, а мы приехали к вам со всею нашею речью посполитою, вопреки нашим законам и привилегиям. Отсюда можно видеть, что мы приступаем к этому делу не с неохотою, не с враждою, но охотно".

Дальше в дневнике Дзялынского идет рассказ о делах с 26 января по 7 февраля, который в нашей рукописи пропущен (оставлено пустое место). См. приложение 11.)

7 Февраля. Литовские сенаторы дали сенаторам и чинам коронным письменный ответ, что они не хотят признать никаких старых привилегии и на основании их заключить унию с господами Поляками, но хотят утвердить унию на основании сердечной любви. И подали рукопись, в которой заключались выдержки из привилегий литовских князей, начиная от Казимира до Александра, от Александра до Сигизмунда, от Сигизмунда и до Сигизмунда-Августа.

Содержание всех этих привилегий одно и тоже: чтобы великое Литовское княжество не умалялось ни в своем достоинстве, ни в своих [22] прерогативах, ни в своих должностях; чтобы князья, дворяне, бояре не были унижаемы, чтобы не были нарушаемы границы великого княжества Литовского иноземными государями и не были овладеваемы кем бы то ни было. К этому они прибавили, чтобы Поляки им подали на письме и окончательно, какой хотят унии.

Выдержки эти Литовцы поместили в свою записку с тем намерением, чтобы показать, что из этих привилегий видно, что оба государства отдельны одно от другого и в них две, а не одна речь-посполитая. (В дневнике Дзялынского приведен этот ответ Литовцев с выписками из привилегий великих князей Литовских и из статута литовского.

Стр. 28 — 32.)

— Господа сенаторы польские [23] не дали на это никакого ответа; однако обещали дать на следующий день — это придется 8 Февраля. [24] Затем послы пошли вниз, а сенаторы остались в сенате. Хотя послы желали, чтобы [25] сенаторы подавали мнения в их присутствии, но сенаторы королевства этого не пожелали. Послы [26] сошли вниз (В дневнике Дзялынского под 7 числом февраля вслед за речью литовскою говорится: Послы желали присутствовать, когда сенаторы будут высказывать мнения об этой записке, но так как сенаторы не хотели при них подавать мнений, то послы сошли вниз. Стр. 32. Дальше и до следующей цитаты у Дзялынского пропуск.). Сенаторы дали послам ту записку, которую подали литовские сенаторы.

Там, внизу послы высказывали разные мнения: одни не желали давать никакого мнения об этой литовской записке, пока не узнают мнений сенаторов; другие говорили, что нужно об ней рассуждать и выставили такое основание: “однако, говорили, если бы мы и узнали мнения сенаторов, то все-таки должны были бы сойти сюда и рассуждать об этом; почему же обсуждать это дело после, а не теперь?” Порешили обсудить теперь.

С общего согласия постановили дать сенаторам такой ответ: представить сенаторам, что “ответ Литовцев, в котором они говорят, что не хотят заключать унии на основании привилегий, — огорчает нас. Литва не хочет знать привилегий, а нам нельзя отступать от них. Мы согласны только на такую унию, — если литовские сенаторы желают держать ее с нами согласно условиям, договорам и привилегиям, особенно согласно Варшавскому рецессу; но и в таком случае пусть они, по обычаю предков наших и их, утвердят присягой все то, что есть в привилегиях, затем, дав клятву, пусть сядут в заседание в сенате и в посольской палате и пусть дадут письменное удостоверение, что все это должно быть твердо на вечные времена.”

Изложить все это перед сенаторами королевства послы поручили Валентину Ореховскому, земскому Перемышльскому судье. Постановили [27] кроме того, чтобы прежде этого посольский маршал, референдарий Карнковский просил сенаторов, чтобы они благоволили объявить послам, какой ответ постановили они дать литовским сенаторам.

Пришли послы на верх. Посольский маршал, референдарий сказал следующее: “Милостивые сенаторы! Так как вы, господа — сенаторы, совет коронный, старшие наши братья, то мы во всех случаях дожидаемся прежде вашего мнения. Поэтому просим вас теперь объявить нам свое мнение”.

Сенат на это отвечал: “своего мнения мы вам не объявим, пока не услышим прежде вашего”. При этом послы некоторое время стояли в недоумении, — но потом, оставили это без внимания, и земский Перемышльский судья начал говорить сенаторам свой ответ, и говорил так:

“Мы надеемся, что вы, господа, почтенный сенат коронный, с огорчением принимаете такой ответ сенаторов литовских. Они забывают благодеяния польского народа, — забывают то, что народ польский издавна не только не жалел для них своих материальных средств, но в народе польском нет того дома, в котором кто-либо не облил бы своею кровью нужд господ Литовцев. Но нам еще больнее то, что они не только этому не придают значения, но еще мало дают значения и клятвам королей польских, которые старались не только расширить эти государства, но и привести их в единение, собрать как бы в один дом, и утвердили это привилегиями. Не уважают они также и того, что на эту унию, на это братство дали перед лицом Бога обет благородные их и наши предки, и легкомысленно относятся к тому, что весь мир считает самым надежным для упрочения на будущее время дел, т. е. к коронным привилегиям. Поэтому просим вас, господа, благоволите обратить на это внимание”.

“А что они нам представили какие-то привилегии князей литовских, то мы не думаем, чтобы они как-нибудь могли препятствовать нам заключить унию, потому что, во-первых, эти [28] привилегии говорят о ненарушении границ литовского княжества, прилегающих к владениям иностранных князей: на это государи и дали им эти привилегии; во вторых, тогда все литовские князья, как Витовт, Сигизмунд и другие, держали это княжество под верховною властью королей польских. Литовцы поэтому не могут ссылаться на эти привилегии, будто они разрывают с нами унию. Если они считают важными частные привилегии, то гораздо важнее те, которые утверждены клятвою их и наших предков”.

“Поэтому мы послы и не обсуждали между собою другого ответа, кроме того, что нам нельзя отступить от наших привилегий (До этого места пропуск в дневнике Дзялынского). Если же они хотят иметь с нами унию на основании привилегий, то мы готовы начать с ними такую унию, в особенности мы готовы держать ее согласно Александровой привилегии, на основании которой составлен и Варшавский рецесс; но чтобы нам осуществить и держать такую унию, мы должны, согласно обычаям наших предков, утвердить ее письменно и в соблюдении ее принять присягу.” (Того же дня послы пришли наверх к сенаторам, к которым судья Ореховский говорил, что если литовские сенаторы хотят утвердить присягами наши привилегии и старые договоры, то мы согласны совещаться с ними вместе и о других делах.)

Сенат дал на это, через епископа Краковского, такой ответ: “мы согласились между собою, также как и вы, господа, что не хотим никакой новой унии, а желаем иметь ее на основании старых привилегий, договоров, особенно на основании привилегий короля Александра. Точно так же мы сожалеем, как и вы, господа, что Литовцы так мало уважают коронные привилегии; но не подлежит сомнению, что правда в этом деле на нашей стороне. Когда мы были в Варшаве, то имели на своей стороне только старые договоры; но вдруг тогда Виленский воевода стал потрясать этою привилегией короля Александра. Поэтому, если они сами обращались к этим привилегиям, то нам тем более не следует отступать от них”. [29]

“О тех привилегиях их, которые они нам показывали, мы думаем так, что те князья управляли в Литве под верховною властью польских королей, поэтому те привилегии не могут подрывать силу наших привилегий”.

“Помню, что в Варшаве мы только теряли даром время, пока не уяснили себе, откуда начинать нам дело унии; уже после мы подвинули ее, начав от взаимных договоров; поэтому и теперь, по нашему мнению, не нужно отступать ни на шаг от привилегий; напротив нужно сохранять их во всей силе, от первой до последней; только нужно объяснить старые привилегии, особенно в следующем: там не сказано об общих сеймах, но сказано: взаимные совещания (mutua consilia), а взаимные совещания могут происходить и через послов. Эти вещи нужно лучше объяснить, нежели как они выражены в привилегиях, и представить им эти объяснения в форме договора от имени короля Сигизмунда-Августа, потому что они остерегаются употреблять имя Александра, чтобы на них не пала экзекуция, чего и мы им не можем желать”.

Поэтому, когда мы будем иметь с именем короля Сигизмунда Августа все то, что есть в привилегиях с именем короля Александра, то, мне кажется, это будет лучший и ближайший путь к унии.” (Епископ Краковский говорил: "в старых привилегиях и договорах — слава наших предков и совесть, связанная присягами обеих сторон. Ни нам, ни Литовцам не следует отступать от этого. Не было бы конца, если бы бросить старое дело и обсуждать его вновь.

Что касается до ответа на первый пункт, то не нужно давать на него письменного ответа, а дать ответ на словах; но проект унии нужно им дать.)

8 Февраля. Маршал посольский сделал [30] послам такое предложение: принять ли ту записку, которую составили сенаторы и в которой излагается, какую они хотят иметь унию с Литовцами, исключив только выдержки из привилегий, которые включены Литовцами в ту записку. Сенаторы указывали при этом, говорил маршал, что таким образом скорее можно придти к концу, потому что Литовцы боятся имени короля Александра. Старым привилегиям от этого не будет никакого вреда, потому что напишется все согласно с ними, а нам все равно, — иметь ли унию с именем короля Августа, или с именем короля Александра, так как Август тоже наш государь”.

Воеводство Краковское не желало рассуждать о том, чтобы предложить Литовцам новый договор унии; оно стояло за старые привилегии и не соглашалось ни на какую записку. Рафаил Лещинский, староста Радзеевский из Познанского воеводства тоже. Серадское воеводство тоже. Из воеводства Русского Станислав Дроёвский, Петр Борецкий, Станислав Чарноцкий — судья Саноцкий, Иван Фредро, Троян — тоже. Подольское, Белзское воеводства тоже, за исключением Лисяковского, кастеляна Любачевского.

Из Познанского: Высоцкий — кастелян Беховский, Конарский — подкоморий Познанский, Косцелецкий — староста Быдгосский, Станислав Приемский, Сендомирское воеводство все, т. е. Андрей Зборовский — мечник коронный, Недведский, Килиан, Луковский страж Казановский, Калишское все, Ленчицкое тоже, кроме стольника Валентина Понетовского, Куявяне, земля Добрянская, из Русского воеводства — Валентин Ореховский — судья Перемышльский, Николай Сеницкий — подкоморий Холмский, Бялоскорский, Плоцкая земля, Мазовецкое и Равское воеводства — все эти желали записки и давали такое мнение: “нам не следует отступать от привилегий, — ни от старых, ни от последних: но если Литовцы согласятся держать все, что заключается в привилегиях и утвердят это подписями и клятвами для вечной памяти, то мы согласимся на представление записки”. (Во вторник после Св. Дороты послы давали мнения о записке, поданной литовскими сенаторами. Воеводство краковское объявило и теперь, как прежде, что ни в какие записки и ни в какие новые проекты унии не желает вдаваться, но желает лишь оканчивать то, что не окончено на Варшавском сейме и вместе с сенаторами просить короля, чтобы употребил свою власть и приказал литовским сенаторам сесть в заседание нашего сената, а послам их между нашими послами. "Тогда уже мы будем вместе с ними обсуждать те пункты, которые еще не обсуждены и тогда уже закончим унию письменным договором".

Познанское воеводство дало тоже мнение. Калишское воеводство — Потворовский подал такое мнение: "записку нужно составить". Серадское воеводство подало мнение такое же, как Краковское. Ленчицкое воеводство, кроме стольника Понентовского, согласилось на записку. Воеводство Русское — г. Дройовский: "они желают начать с нами переговоры об унии от сердца и доброй воли, а не от договоров и привилегий: это значит они желают подорвать нам силу всех старых привилегий, и мы дадим им повод всегда отвечать нам таким образом всякий раз, как только им вздумается. Я полагаю, что не следует вступать с ними ни в какие переговоры, пока они не признают привилегий и Варшавского постановления.) [31]

С этим двойным мнением послы отправились наверх к сенаторам. Дело это излагал посольский маршал таким образом: “Господа сенаторы! Мы рады были бы придти к вам с единогласным мнением, но так как оно не могло уставиться, то объявляем вам следующее: все одинаково с вами желают, чтобы не отступать от привилегий; потому что как те, которые не желают никакой записки и требуют, чтобы стоять при старых привилегиях, так и те, которые соглашаются на записку, равно не желают отступать от привилегий; последние только говорят, что если составится такая записка, в которой будут от первого до последнего все пункты старых привилегий, то они не прочь, чтобы вы, господа сенаторы, представили им для исправления такую записку, в которой должно быть надлежащее предисловие и заключение, и потом она должна быть утверждена Литовцами”.

Господа сенаторы приняли это предложение с горечью. Архиеписк Гнезненский стал говорить: “не понимаю, почему не доверяете нам, — сенаторам королевства, почему дурно о нас думаете, будто мы желаем отступить от привилегий! Никто из вас не слышит этого от нас. Ей-ей, [32] мы обсуждаем честно, хорошо, во все время, как собрались сюда. Мы не думаем отступать от привилегий, но так как Литовцы не хотят, чтобы им упоминать имя Александра, то мы решаемся идти вышеуказанной дорогой для того, чтобы дело не расстроилось”

Епископ Краковский: “Господа послы! Все хорошо оберегается! Ей-ей, мы действуем по совести и составляем ту записку согласно старым привилегиям, даже еще лучше, чем было, желаем закрепить унию, так чтобы она никогда уже не расторглась. Предки наши плохо ее устрояли: во-первых мы имели до сих пор только грамоты, а не самое дело; во-вторых, в Варшаве многие вещи касательно унии не окончены; мы должны теперь кончить их, а кончить нельзя иначе, как посредством переговоров”.

Потом Краковский кастелян сказал следующее: “Господа послы! Этот путь — через запись, мы находим ближайшим. Когда Литовцы не хотят, чтобы было иначе, то мы должны оказать в этом деле уважение к ним — и хорошим обращением привести их к унии с нами. Поэтому, если запись будет составлена согласно привилегиям, то не понимаю, какой от этого будет вред; потому что когда давние привилегии внесутся в эту запись, то выйдет не новая, а старая уния”.

Зборовский, Сендомирский воевода говорил: “Господа послы! Помните, что вам приказано совещаться с нами и соглашаться, а по нашему мнению, нужно оканчивать дело с Литовцами. этим способом. Я уверен, что когда мы с вами, господа, возвратимся домой и я представлю всем, что желал идти к добру и покажу путь, которым шел: то братья наши мне поверят не меньше, чем вам”.

Канцлер коронный — Дембинский: “не думается мне, господа, чтобы согласно с привилегиями составлена была та запись, которую мы составили, потому что в ней сказано, чтобы в Литве бывали сеймы”. “Не будет этого”, закричали послы.

Епископ Краковский: “ведь это не есть окончательная запись и такою быть не может, пока все мы не согласимся на что-либо одно. [33] Возьмите, господа, эту записку и что в ней сочтете нужным отнять, отнимите, а что прибавить, прибавьте”. На это канцлер, обернувшись, сказал: “Господа послы! Возьмите рукопись и поправляйте. Ради Бога, не отказывайтесь от этого”.

Те из послов, которые не желали никакой записки, сказали: “мы не хотим никакой записки; рецесс Варшавский, декларацию Варшавскую — вот что мы предложим Литовцам. Пусть на них согласятся. В них готовая им запись”.

При этом Краковский епископ сказал: “если бы можно было сказать гласно, почему мы оставляем в стороне Варшавскую декларацию, то вы бы ясно увидели, что так лучше сделать, как мы желаем, но вас тут много; опасно это говорить, чтобы не разошлось по сторонам; впрочем, пойдем в сторону, скажу”. Затем он встал, пошел с послами к окну и сделал им та-кое внушение: “потому не желаем обращаться к декларации, что Виленский воевода не соглашался на нее, протестовал и с этим уехал. Мы к ней приложили печать коронную; Литовской печати на ней нет. Литовцы возразят нам: кто на это соглашался, а ведь наш посол протестовал? Наконец, если они скажут: не соглашаемся; что мы скажем тогда? Тогда нужно браться за оружие, идти на крайности. Это не дело мудрых людей, пока есть другие средства. Декларации мы не дадим им, но напишем то, что в ней есть, и дадим”.

Те, которые держались того мнения, чтобы не давать записи, не удовлетворились этим объяснением.

Пришли назад к сенаторам (послы, отошедшие в сторону с епископом Краковским). Архиепископ сказал: “помилуйте, как вы мо-жете не согласиться, когда мы все согласились на это: так доверяйте же нам, ведь мы совет коронный, ведь тут не идет дело о личных интересах; тут всем нам нужно одно и то же. Что это за упорство? Невелика добродетель говорить наотрез против всех и делать так, что все дело должно расстроиться”.

Епископ Краковский: “мы все до одного согласились на запись, а вы, господа, не желаете ее: что ж из этого будет?” [34]

Господин Осолинский, кастелян Сандецкий попросил себе слова и так говорил: “хотя я далеко сижу, но имею право свободно высказать свое мнение, какое имею. Если бы маршал посольский в своей речи не порадовал меня тем, что в начале этой записки нужно сказать, — что все это берется из старых привилегий, и в конце, — что утверждается все написанное: то я должен был бы стоять на стороне тех, которые не желают записи, как и прежде я не соглашался с вами, господа, потому что мне казалось, что этим подрываются привилегии и старая уния; но если в записи будут изложены пункты старой унии и внесено будет и в предисловие и в заключение, что это старое дело вновь утверждается: то трудно охуждать такую запись, говорить, что она ведет ко злу или вреду, и глуп был бы тот, кто не желал бы такой записи”.

Послы не согласились и пошли вниз. Внизу не было никакого согласия. Одни говорили одно, другие — другое: каждый оставался при своем мнении. Маршал предложил подавать мнения, но послы говорили неохотно, потому что перессорились между собою из-за разногласий в мнениях.

Судья Перемышльский, Ореховский, не в очередь выпросил себе слово и стал говорить: “по моему ничего не остается делать, как идти к королю, представить, что нам подрывают силу привилегий, что государь обязан привести Литовцев к тому, чтобы они не выходили из пределов привилегий; пусть король употребит свою власть и прикажет Литовским сенаторам явиться в заседание сената”.

Краковское воеводство согласилось на это. Сендомирское, Калишское сказали, что “это не более, как проволочка дела, как это было и прежде. “Мы уже делали такое предложение, говорили они; успеха не было; тоже будет и теперь”.

Посольский маршал стал говорить: “о каждом из вас, гг. ; как и о себе, думаю, что вся-кий здесь говорит только то, что внушает ему совесть. Идти к королю, не дав ответа литовским сенаторам, — это решительно не годится”. Речь маршала прервал Краковский писарь, Кмита и сказал, что он тоже говорит по совести и утверждает, что с пятном уедет отсюда тот, [35] кто желает записи. Референдарий сказал: “не извольте никому указывать этого пятна потому что отсюда никто не уедет с иным пятном, кроме пятна доброй своей совести”. Так как послы кричали, то маршал стучал палкой. Писарь Кмита сказал: “не стучи палкой” и вскинув на бок саблю, сказал: “у меня сабля против этой палки”. Маршал вскочил, говоря: “достанем и саблю и все”, и бросил палку. Поднялось большое и продолжительное смятение.

Между тем сенаторы прислали сказать, что ожидают ответа. Когда смятение успокоилось, пошли на голоса. Тогда то те, то другие стали говорить: “ради согласия, пойдем к сенаторам и попросим, чтобы они дали ответ литовским сенаторам, что стоят при привилегиях, а за тем пусть с нами идут к королю с просьбой, чтобы употребил свою власть, - — чтобы приказал литовским сенаторам явиться в заседание. Если же все это не будет иметь успеха, то мы остаемся при прежнем нашем мнении”. Потом и другие согласились на это, тоже с оговоркою, что если это не будет иметь успеха, то и они остаются при своем мнении, т. е. если из-за записи будет разрушаться согласие, то они соглашаются с мнением сенаторов”.

Пошли наверх. Кастелян Беховский, господин Высоцкий излагал это дело от имени послов в таком смысле: “Милостивые сенаторы! Мы не могли постановить одного решения и придти к вам с полным согласием. Просим вас, господа, дать литовским сенаторам такой ответ, что нам не годится отступать от старых привилегий; представьте им при этом, просим вас, важность этих привилегий. Затем, просим вас, господа, не бросайтесь так торопливо на ту запись и не представляйте ее, но идите к королю и просите, чтобы объявил Литовцам, что они обязаны сесть с нами в заседание”.

На это сенат через епископа Краковского отвечал: “все это вы делаете гг. с таким упорством, с тем, чтобы из всего ничего не вышло, чтобы разрушить все дело. Все это ведет только к тому, чтобы даром терять время! Литовцы ведь уже объявили, что не хотят идти в [36] заседание! Нам приходится с опасностью для государства расстроить сейм! Все это значит, что вы не уважаете нас — сенат. Вам хочется одного — все утверждать на своих головах”.

Тут и другие сенаторы начали говорить с горечью и гневом.

Епископ Краковский продолжал: “Господа послы! Пусть не все утверждается на ваших го-ловах и вашем упорстве. Довольно уже будет: вы шесть лет заправляли делами, вместо сената; горько нам от вашего господства!”

При этом выскочили Яков Понентовский, Чашник Ленчицкий и Потворовский, судья Калишский и сказали: “не говорите этого ко всем, потому что многие из нас соглашаются с вами и мы выступим”. “Мы с теми, сказал епископ Краковский, и будем стоять за одно и скажем это королю”. Так и разошлись в тот день в несогласии. (Потом пришли к сенаторам господа послы и через маршала дали ответ, что не желают отступит от привилегий и прав; не думают они также, чтобы следовало отступать от Варшавского рецесса и давать Литовцам какие бы то ни было записи, пока не будет принято и признано твердым то, что постановлено в Варшаве. Они понимают, что унии нельзя устроить без записи, без приложения печати и без присяги, но прежде нужно озаботиться, чтобы осталось в силе то, что постановлено в Варшаве. Другие послы соглашаются на то, чтобы составить и предложить Литовцам проект унии, но чтобы в нем изложены были и утверждены все привилегии.

Архиепископ: "почему мы не начинаем дела с Варшавского рецесса? Потому что он скреплен только печатью королевства и Литовцы не подписались под ним". Господин Сеницкий от имени послов русского воеводства: "я полагаю, что не следовало бы рассуждать о привилегиях Литовцев, а твердо стоять при своих, их оберегать и оканчивать то, что еще не кончено.)

9 Февраля. Совещание русских сенаторов, нижеизложенное (Отсюда и до следующей цитаты в дневнике Дзялынского пропуск).

После вчерашнего волнения, когда некоторые из послов согласились на запись, господа сенаторы послали каждый за своими послами. Воевода русский, Николай Сенявский тоже послал за господами кастелянами — Львовским, Саноцким и Галицким, обвестил также всех русских послов. Послы слушали мнений своих сенаторов, как сенаторы полагали бы поступить в настоящем случае. [37]

Воевода русский говорил; я уже больше смотрю на тот свет, чем на этот, потому что умру не сегодня, так завтра; но хотя умираю, однако вижу в вас, господа рыцарство, своих потомков, которым желаю, чтобы после меня делалось здесь у вас все хорошее; потому хотя должен умереть, но в потомстве, по милости Божьей, не умираю”.

“Что же касается до настоящего дела, то прошу вас, ради самого Бога, не отвергайте, не разрывайте этой унии, потому что, если разъедетесь отсюда, ничего не сделав, то все погибнем. Смотрите, Пруссы и Инфлянты отойдут от нас, если не будет унии. Знайте, что в случае войны, наша страна скорее увидит помощь со стороны Литвина, нежели от кого-либо из Познани или даже Кракова и Перемышля. Поэтому, так как коронные сенаторы соглашаются, советуют и просят подать запись, то и я советую вам, господа, согласиться с сенаторами; потому что они желают того, что хорошо; притом, они имеют большие имения: неприятно им было бы потерять их; имеют они также и потомство”.

“Помните, что епископ Краковский хорошо заметил, что как только вы, господа послы, стали заправлять делами, то сейчас стали нарушаться наши вольности. И так, прошу вас, согласитесь с мнением сенаторов, потому что и я соглашаюсь с ними”.

Станислав Герберт, кастелян Львовский [38] сказал: “я не хочу быть более мудрым, нежели весь сенат. Вижу дело ясно и стою за мнение сената; присоединитесь к нам и вы, господа”. Иван Герборт, кастелян Саноцкий: “я тоже стою при этом мнении заодно с господами сенаторами и вас, господа, прошу присоединиться к нам”.

Сенинский, кастелян Галицкий: “если бы господа сенаторы говорили: вот даем вам запись, хотим, чтобы так было, — это было бы другое дело; но они не говорят так; они лишь говорят: мы изложили дело унии согласно привилегиям, по преимуществу согласно привилегии короля Александра; вы, господа, возьмите запись; покажется вам, что нужно в ней что-либо прибавить, — прибавьте, отнять, — отнимите. По-этому, когда они так говорят то чего вы, господа, хотите; почему не хорошо излагать на письме то, что заключается в давних привилегиях и в рецессе? Так как литовские сенаторы требовали в заключении своей речи: дайте нам на письме, какую хотите иметь с нами унию; то мы должны дать”.

Съехались в замок (До этого места пропуск в дневнике Дзялынского). Сенаторы королевства дожидались ответа послов, согласны ли они, чтобы дана была запись литовским сенаторам, и послали спросить их — согласились ли они, потому что литовские сенаторы допрашиваются ответа. Посольский маршал предложил этот вопрос. Воеводство Краковское не отступило от прежнего своего мнения, т. е. оно не желало давать никакой записи, а требовало, чтобы в заседание сейма пришел государь и приказал Литве тоже придти.

Познанское воеводство, как и прежде, соглашалось на запись, согласную с привилегиями. Это мнение оно изложило через одного только Беховского. Староста Радеевский, который был другого мнения, сказал: “хотя мне казалось, что лучше будет не давать записи, но так как сенаторы королевства берут это на свою совесть и уверяют, что таким образом лучше и скорее совершится уния; то охотно отступаю от своего мнения и соглашаюсь на запись. С другой стороны, [39] литовские сенаторы предложили нам — -дать на письме, какой желаем унии. Если мы не дадим им, то они могут сейчас уехать; свалят на нас вину, будто мы этого желали, и заявят это, а мы останемся виноватыми. Господа сенаторы тоже свалят на нас вину. Поэтому, пусть лучше так будет: пойдем и возьмем у сенаторов запись”, — и дал при этом свою запись, написанную им.

Сендомирское воеводство все согласилось на запись на том основании, что сенат берет на себя это дело. Калишское воеводство тоже. Ленчицкое тоже, кроме Якова Понетовского. Воеводство Брестское, земля Добрянская тоже согласились все. Из русского воеводства Валентин Ореховский, судья Перемышльский, Дроёвский, Сеницкий, подкоморий, Холмский, Бялоскорский, Воритко, Дубровский — согласились дать запись. Чарноцкий, судья Саноцкий, Фредро, далее, — воеводство Подольское, Люблинское и Белского половина стали за одно с Краковским воеводством. Любачевский, Раханский, хорунжий Белский присоединились к тем, которые говорили, чтобы дать запись. Староста Родельский и Жолкевский был за одно с Краковским воеводством. Плоцкое, Мазовецкое, Равское воеводства были за одно с теми, которые желали дать запись, чтобы дело как либо не разрушилось. (В среду польские послы обсуждали — дать ли Литве запись или нет? Краковское воеводство держалось прежнего мнения. Познанское — староста Радеевский, убежденный своими сенаторами, соглашался на запись, но на ту, какую сам представил. Сендомирское воеводство: "тут все дело в том лишь, как бы начать дело унии и поскорее привести это к концу: "соглашались на запись, но с условием, чтобы в ней изложено было тоже, что есть в привилегии и в Варшавском рецессе". Серадское воеводство: "когда сенаторы желают записи и согласились начать дело через запись; то и они согласны на запись". Ленчицкое воеводство: "нужно пересмотреть запись, какую предложили сенаторы; если она согласна, с привилегиями, то нужно согласиться на нее". Брестское воеводство тоже соглашалось на запись. Русское воеводство: Борецкий держался мнения Краковского воеводства; Ореховский — мнения Ленчицкого воеводства; Дройовский — мнения Краковского воеводства, „впрочем, говорил он, войти в соглашение с сенаторами и написать Варшавский рецесс". Судья Саноцкий держался мнения Краковского воеводства. Г. Федро — тоже. Г. Сеницкий: "когда мы дадим Литовцам запись, то я все узнаю, желают ли они унии и принимают ли привилегии. Нужно взять привилегию — (запись?) и посмотреть, согласна ли она с привилегиями и с прежними постановлениями. Троян: „пока Литовцы не скажут нам, что они согласны принять привилегии и Варшавский рецесс, до тех пор я не соглашусь дать им запись". Подольское воеводство, — три посла держались мнения Краковского воеводства, Горецкий, Кремпский, Люблинское воеводство держалось того же мнения. Белское воеводство — Раханский, Любачевский как Краковское. Жолкевский: "пересмотреть запись и если она хороша, то он согласится на нее". Мазовецкое воеводство согласилось на запись.

Посольский маршал при заключении прений [40] просил послов, чтобы не ходить к сенаторам без единогласного мнения, и убеждал их, что лучше начать переговоры об унии посредством записи, в которой нужно поместить все привилегии, что во всяком случае лучше установить согласие и тогда уже идти, потому что трудно делать заключение прений, когда нет согласия.

Увещание не имело успеха, разве тот, что послы сказали: “пойдем на верх; тут мы заявляем свои мнения, а там не будем, напротив все будем молчать”. (До этого места пропуск в дневнике Дзялынского.)

Пошли на верх. Там посольский маршал сказал к сенаторам следующую речь: “Господа сенаторы! Пусть вам не кажется странным, что мы так долго не можем придти к согласию. Бог дает не одинаковые дары: одному тот, другому иной; поэтому неизбежно различное понимание вещей; однако вы, господа, видите, что каждый, сообразно своему разумению, тревожится, чтобы не сделать чего либо вредного своему отечеству, но стараемся оказать ему хорошую услугу”.

“Мы не сомневаемся, что вы, почтенный сенат, видя, как сенаторы литовские охуждают нашу святыню, т. е. привилегии, покажете им, что вы оберегаете авторитет королевства и привилегий его, на которых утверждено весьма многое, и что нельзя делать так, как делают Литовцы, о чем мы уже недавно упоминали через г. [41] Ореховского, Перемышльского судью. И так, большая часть послов, доверяя вам, сенаторам королевства, соглашается, чтобы вы дали им запись, с тою однако оговоркою, что берут эту запись, не как окончательно выработанную привилегию, а только к исправлению, если окажется нужным исправить в ней что либо”.

Затем маршал обратился к тем, которые не желали записи, и продолжал: “другие однако на эту запись не соглашаются”, и прибавил: “отзывайтесь, господа, тут ведь место вам говорить”. Староста Лелёвский, Станислав Шафранец сказал: “что вы на меня смотрите, есть и больше таких, как я!” Однако все молчали. Затем посольский маршал говорил к сенаторам, чтобы они наблюдали, дабы запись, когда она напишется, имела действие и была скреплена присягою и печатями. (Того же дня сенаторы королевства послали за послами и когда они пришли, то маршал сказал, что послы обсуждали, вести ли переговоры с Литовцами посредством записи, и припоминал при этом тот случай, когда кто либо, заняв деньги и не заплатив их, снова приходит и просит одолжить ему еще денег.)

Сенат через епископа Краковского отвечал: “мы, ей-ей, стараемся обо всем согласно нашей присяге, чтобы было, как можно лучше, и, ей-ей, так будет”. Послы отправились вниз, но не все; впрочем те, которые тут были, вошли в палату. После того ксёндз Боруковский, Ленчицкий настоятель и ксёндз Гослицкий, секретарь принесли в палату запись и читали ее тем послам, которые соглашались на нее. Хотя эта запись была написана согласно с Варшавским рецессом, но послы взяли ее для исправления, и разошлись. В тот день ничего больше не было.

10 Февраля. Посольский маршал читал запись, т. е. проект унии, что прислали сенаторы. Читали тоже другой проект унии, который составил Радеевский староста. При этом сравнивали, согласны ли обе записи с привилегиею короля Александра и с Варшавским рецессом. Запись сенаторскую читал Скотницкий, посол [42] из русского воеводства, а ту, которую составил староста, читал маршал; читали тоже и пункты из Александровой привилегии и из Варшавского рецесса. В записи сенаторской только предисловие было другое, а в записи Радеевского старосты и предисловие тоже, что в Варшавском рецессе, и пункты те же, только кое-что прибавлено.

Когда происходило это чтение, то те послы, которые не желали записи, прерывали чтение своими беседами, не хотели слушать и расстраивали все дело. Предложена была затем такая средняя мера, чтобы из каждого воеводства выбрать по одному послу для проверки этой записи, а к сенаторам послать сказать, что, покамест послы не согласятся на что либо одно, пусть сена-торы не дожидаются их. Избрали депутатов, и они тут же в палате сверяли записи; остальные послы разошлись. Так прошел тот день; больше ничего не было. (В Четверг по св. Дороте господа послы избрали из среды себя двенадцать человек (за исключением, впрочем, послов воеводства Краковского, которые не желали знать никакой записи, а твердо стояли при общем Варшавском сейме и рецессе того же сейма. Они желали, чтобы, не вдаваясь ни в какие записи, обсуждать и оканчивать то, что не кончено на Варшавском сейме. Впрочем, оговаривались, что если бы Литовские сенаторы приняли то, что решено в Варшаве, то они готовы рассуждать с ними и с их послами о других делать и при окончании сейма утвердить это письменным договором). Стр. 35 — 36.)

11 Февраля. Послы слушали в своей палате чтение той записки, для составления которой и сличения с запискою сенаторов избраны были депутаты (В пятницу господа послы читали свою, исправленную запись; не все согласились на нее.), — слушали с тем, чтобы видеть, во всем ли она согласна с привилегией Александра, а так же с Варшавским рецессом.

При этом видно было, что в ней кое-что было изменено против записки господ сенаторов, как в предисловии, так и в заключении, но она была во всем согласна с привилегией Александра и с рецессом Варшавским. Когда дослушали ее, то маршал пустил на голоса: угодна ли такая записка?

Приказано говорить прежде всего депутатам Краковского воеводства. Шафранец сказал [43] от имени своих товарищей такую речь: “Милостивые государи! Как прежде мы сказали, что не хотим никаких записей, так и теперь не соглашаемся на эту запись. Это мы заявляем здесь и тоже будем заявлять там — на верху. Вместо записки, мы предложим Литовцам с своей стороны рецесс Варшавский”. (У Дзялынского поставлено прежде мнение Познанского воеводства; мнение Краковского воеводства поставлено на втором месте и высказано только в следующих словах:

Воеводство Краковское: поступать согласно сейму Варшавскому и оканчивать то, что на нем не окончено. Воеводство Познанское — на запись. Воеводство Сендомирское — на запись. Калишское воеводство — на запись.)

Воеводство Познанское, — староста Радеевский: “Литовские сенаторы, похулив наши привилегии, заявили нам, что они желают иметь на бумаге окончательное наше мнение касательно унии. Хотя я сам не желал никакой другой записи, кроме привилегии Александровой и Варшавского рецесса; но так как вижу, что Литовцы хотят еще записи, и если мы ее не дадим им, то они будут иметь предлог к разрыву и будут говорить: “хотя мы охуждали привилегии, однако предлагали, чтобы вы изложили нам унию на бумаге” и так как тогда мы были бы перед ними виноваты: то, чтобы не быть перед ними виноватыми, дадим им запись, и именно ту, которая заключает в себе все привилегии и Варшавский рецесс”. На это потом согласились и другие.

Сендомирское воеводство, чрез Андрея Зборовского заявило: “кому не нравится эта запись, тот пусть скажет, — почему; а не нравиться она не может по другой причине, кроме той, что не согласна с привилегией Александра и с Варшавским рецессом". Пусть тот, кто охуждает эту запись, скажет, чего в ней нет из привилегии Александра или из Варшавского рецесса? Мы видим, что в ней есть все это; потому соглашаемся, чтобы она дана была Литовцам”.

Воеводство Калишское, через судью Калишского Потворовского заявило, что оно так же думает, как господин из Зборова.

Воеводство Серадское — так, как воеводство Краковское. [44]

Воеводство Ленчицкое — так, как господин из Зборова. (Мнения воеводства Ленчицкого нет.)

Воеводство Брестское или Куявы — так, как господин из Зборова. (Помещено ниже, см. прим. 5.)

Добрянская земля — так, как господин из Зборова. (Мнения этого нет.)

Русское воеводство. Так как в этом воеводстве никогда не было согласия, то и теперь послы его подали разные мнения: Петр Борецкий, из Львовской земли, Станислав Дройовский из Перемышльской, Чарноцкий, судья Саноцкий, Иван Федро из Саноцкой земли, Троян из Холмской земли соглашались с мнением Краковцев. Ореховский, судья Перемышльский; Сеницкий, Подкоморий Холмский, Ворытко, Стрысь, Бялоскорский, Дубравский держались мнения господина из Зборова. (Из Русского воеводства Борецкий, Федро, судья Саноцкий, Дрогойовский сказали, что думают так, как воеводство Краковское.)

Подоляне: Бонк, Крепский соглашались с Краковцами.

Люблинские послы: Ферлей и Косовский дали мнение такое же, как Краковцы.

Белские послы согласились с мнением господина Зборовского.

Из Плоцкого воеводства — один Грибовский держался мнения Краковцев. (⁵ Воеводства — Подольское, Люблинское, Холмское, Брестское, Плоцкое — так, как Краковское.)

Мазовецкие послы соглашались с мнением господина из Зборова. (Все другие согласились на запись.)

Не видя возможности согласиться на одно мнение, послы решили идти на верх и без согласия. Там посольский маршал сказал сенаторам такую речь:

“Милостивые государи! Время это мы провели не даром: послы рассматривали запись, поданную вами, господа сенаторы, от того и замедлилось дело. Но вот, поправив эту запись, представляем ее вам. Так как мы не все согласились и на эту запись, что тоже отняло у нас не мало времени; и так как нельзя уже нам надеяться, чтобы было согласие; то нужно предоставить это воле Божьей. При этом просим вас, [45] господа, обратите внимание на то, что Литовцы похулили наши привилегии, — эту нашу святыню. Благоволите не молчать об этом; оберегайте силу наших привилегий”.

После того выступил от воеводства Краковского Шафранец: “Милостивые государи! Мы заявляем, что не соглашаемся на эту запись; мы подаем свою запись”, — и подал печатный Варшавский рецесс и декларацию.

Затем Приемский сказал от имени послов Серадского воеводства: “Милостивые государи! Воеводство Серадское тоже заявляет, что на эту запись не соглашается”.

Далее выступил Борецкий, из воеводства Русского и от имени тех, которые соглашались с Краковским воеводством, заявил, что на запись не соглашаются.

Судья Перемышльский сказал: “выступайте господа, я соглашаюсь с мнением господ сенаторов королевства”.

Господин Сеницкий, Холмский подкоморий сказал: “Милостивые государи! Так как эта запись согласна с привилегией Александра и с Варшавским рецессом, то соглашаюсь на нее”.

Эти протестации взволновали сенаторов, а особенно епископа Краковского, который рассердился на послов во-первых за то, что изменили сенаторскую запись, во-вторых за то, что протестовали против нее, и стал говорить: “долго ли это будет? Что это вы, господа, хотите все утверждать на своих головах?”

Тут и другие сенаторы стали говорить с досадой, сделался шум, волнение, сенаторы никак не могли успокоиться. Наконец, маршал королевства приказал подавать об этом деле мнения.

Одни сенаторы желали подавать их, другие говорили: “напрасно говорить, пусть прежде согласятся послы”. Кроме того одни говорили, чтобы читать посольскую запись, другие этого не хотели; “когда послы не согласились на эту запись, говорили они, то какая польза читать ее”?Наконец согласились подавать об этом мнения. (У Дзялынского обо всем этом шумном столкновении послов с сенаторами ничего не говорится; сказано только:

Послали сенаторы за послами, и когда те пришли, епископ Краковский сказал: "запись нужна, но ее нужно так составить, чтобы мы вместо свободы, не взяли на себя неволи, потому что и Парчевский сейм тем кончился, что Литовцы желали, чтобы мы несли одинаковые с ними тягости, а у них тягости больше наших; а так как они имеют свои должности, свою казну, то нужно, чтобы они имели свои совещания для защиты государства, чтобы они сами себя защищали".) [46]

Архиепископ говорил: “я не обижаюсь тем, что послы поправили нашу запись; нужно ее прослушать; убеждаю вас, господа послы, согласитесь на запись”. Епископ Краковский молчал, потому что был очень огорчен.

Епископ Куявский сказал: “я не вижу, чтобы посольская запись была отлична от привилегий, от рецесса и от записи, поданной нами. Вижу так же хорошо, что этой дорогой мы скорее дойдем до унии. Просим послов согласиться на запись, а запись пусть читается”. (Нет у Дзялынского.)

Епископ Познанский: “так как в этой записи мы имеем все, что есть в Александровой привилегии, то исправить ее и дать Литовцам, а послов прошу согласиться на нее. (Нет у Дзялынского.)

Епископ Холмский сказал, что держится мнения епископа Куявского. "Давно уже мы согласились в ратуше начать дело унии от Варшавского рецесса; но так как Литовские сенаторы просят, чтобы мы им дали на бумаге образец унии; то, если в нем написать все, что есть в Варшавском рецессе, не знаю, почему бы на это не согласиться? Конечно, нужно еще обдумать следующее: если у нас с Литовцами будут общие сеймы, то нужна будет и общая защита государства, а из под Кракова тяжело было бы тянуться на войну в Литву".)

Кастелян Краковский: “думаю, как думал и вчера, что запись, которая была бы согласна с привилегией, не вредит делу нисколько: представить ее Литовцам; соглашайтесь с нами господа послы; мы ведь добра желаем. (У Дзялынского нет этого мнения, но есть мнение епископа Плоцкого:

"К согласию! Нужно согласиться на запись, но так как послы не соглашаются, то нужно просить их, чтобы согласились. Такого времени, какое теперь имеем для заключения унии с Литовцами, не будем уже иметь никогда. Предпринимать что либо новое, когда Литовцы не заседают с нами, — напрасное будет замедление и выйдет только посрамление нам".)

Воевода Краковский: “не понимаю, что это за упрямство, что за несогласие! Вижу, что Бог нас наказывает за то, что мы не согласны. Лучшей дороги к этой цели не вижу, кроме той, какую [47] мы обдумали. Не делайте нам, господа послы, того упрека, будто мы оставили в стороне старые привилегии и рецесс. Не дадим вам того преимущества перед нами, чтобы вам быть более преданными благу речи посполитой и это мы хорошо доказали в нашей записи. Так как нам приходится давать ответ Литовцам, не имея между собою согласия; то если продолжится это несогласие, предложим Литовцам другие привилегии — Александрову и рецесс, но предложим хоть их согласно; но смотрите господа внимательно, что будет из этого”. ("Мы все согласились было прежде начать дело с Александровой привилегии; между тем Литовские сена-торы просили, чтобы мы дали им на бумаге, какую желаем иметь с ними унию. Теперь же вижу между послами несогласие: поэтому предложить Литовцам привилегию Александра и тогда уже станем с ними рассуждать: начнем с привилегии Александра".)

Воевода Сендомирский: “не понимаю, что это значит, что послы так легкомысленно относятся к нашему мнению. Все мы и многие из послов согласились на одно, а несколько человек протестует! Это самый дурной пример! Если кто в последствии пожелает чего-либо самого лучшего и на его сторону склонится самое большое число послов, а несколько человек вдруг выскочит и станет протестовать; то так и придется оставить доброе дело! Господа, дурно это! Если же согласие уже не может установиться между нами, то пусть будет так, — начнем с привилегии; но я никак не думаю, чтобы было дурно то, на что соглашается полтораста чело-век; точно так же я не верю, чтобы хорошо было, что несколько человек разрушают такое дело. Надобно полагать, что это кому либо нужно. ("Мы все согласились было в ратуше, чтобы начинать с привилегии. Я согласился бы на ту запись, которую подали господа послы, потому что там есть все, что находится в привилегии Александра, что делалось в Варшаве. Эти рецессы, декларации — все это вышло из привилегии Александровой; но так как между послами несогласие, то начнем дело с Александровой привилегии; если же Литовцы будут объяснять ее иначе, нежели как она объяснена в Варшавской декларации; то нам нужно стоять при нашем объяснении".) Воевода Ленчицкий Сираковский: “если бы я не видел, что нужно так поступать (как мы поступили), то согласился бы, чтобы Литовцам [48] дан был ответ из привилегий; но они объявили, что хотят видеть на бумаге, какой унии мы желаем от них. Мы должны им дать та-кой ответ, какого они требуют. Ответ должен быть в такой форме, в какой кто желает, — если желает иметь его на бумаге, то на бумаге и нужно дать его. Этот письменный ответ, конечно, должен заключать в себе извлечение из привилегии Александра и из рецесса. Если мы им не дадим этого т. е. записи, а дадим что-либо другое; то они сейчас вознегодуют на нас, уедут, и на нас останется вина, что дело расстроилось из-за нас, а не из-за них”.

“Что же касается до извлечения из привилегий, то я буду доволен, если увижу, что в этой записи утверждено все то, что есть в Александровой привилегии и в рецессе”.

“Ради Бога, соглашайтесь господа послы, советую вам; а эту запись, которую дадим Литовцам, нужно сверить, и если кто заметит, что в ней недостает чего-либо, что есть в привилегии Александра, — или есть что-либо в Варшавском рецессе и в декларации, что не согласовалось бы с нею, — пусть укажет; если же она согласна со всем этим, то дать ее Литовцам”. ("Так, вот, Литовские сенаторы объявили, что не хотят знать наших привилегий, тогда как мы согласились не отступать от привилегий и от них начинать дело. Затем, Литовские сенаторы пожелали чтобы мы дали им проект унии. Мы с радостью услышали это от них и обязаны дать им этот проект. Если они желают иметь его на бумаге, то и дать им, но такой, который был бы согласен с привилегиями. Укажем ли на привилегию Александра, давая им ответ: тогда ведь все таки нужно будет изложить на бумаге эти объяснения с ними, — этого мы не можем избежать никаким образом. Если же мы дадим им бумагу, но не ту, какой они желают, то мы поднимем себя на смех и Литовцы станут говорить: „не по нашей вине расстроилось дело, потому что мы желали иметь от господ Поляков на бумаге образец унии, какую они желают с нами заключить, а они. нам его не дали, поэтому не наша тут вина. "Но если я на бумаге представляю им такую унию, которая согласна с привилегиями, тогда я не виноват. И так, согласитесь на запись, прошу вас. Если же Литовцы этим не удовольствуются, то тогда уже налегать на них привилегиями".)

Воевода Подольский советовал избрать несколько сенаторов, которые бы проверили, [49] согласна ли привилегия (запись?) с рецессом и затем представить ее, а послов просить, чтобы согласились. (Воевода Подольский предложил: "избрать комиссию для проверки записи, поданной господами послами, согласна ли она с записью сенаторов; а что касается до того, что некоторые послы отстранились от этой записи и стоят за рецесс; то спросить их, чего не достает в записи из того, что есть в Варшавском рецессе?")

Воевода Люблинский; “не понимаю, какая польза давать Литовцам запись? У нас есть готовая запись — привилегия Александра, у нас есть рецесс; положить их перед ними, — пусть объявят: принимают их или нет? Потому что если они отвергают основание, то каким образом примут следствие? Я на эту запись не соглашаюсь и не желаю ее; потому что если они не хотят знать привилегии; то к чему им давать какую-либо запись? Спросить их: принимаете привилегии? Если не захотят; то напрасно писать запись; тогда мы должны идти дальше. ("Узнать бы прежде, принимают ли Литовские сена-торы привилегию; потому что если они не согласятся принять привилегию Александра; то не согласятся и на эту запись. И так как послы не согласились на запись, то начать дело с привилегии Александра — положить ее перед ними. Пока вы, господа, не согласитесь с Литовскими сенаторами касательно привилегий, напрасно будете писать эти записи: они их не примут".)

Воевода Белский: если у вас, господа, была мысль положить пред Литовцами привилегии; то не нужно было терять времени на запись; однако вы во все это время писали ее: видели несогласие на запись и однако писали ее. Нужно было подать привилегии прежде, когда вы видели, что нет согласия на запись. Я бы держался прежде, принятого решения — дал бы запись. Если в записи будет помещено все то, что есть в привилегии; то не понимаю, чем бы она могла -вредить мне. ("Так как мы не согласились, то начнем дело с привилегии Александра" (?).)

Кастелян Сендомирский: “трудно говорить, когда между послами нет согласия. Я бы согласился на запись, но на нее не соглашаются послы: поэтому дадим Литовцам ответ посредством привилегии и рецесса. ("Если мы сомневаемся, примут ли Литовские сенаторы запись: то начнем с ними дело от привилегии Александра; представим ее им и поведем дело так, как вели в Варшаве".) [50]

Кастелян Войницкий, Николай Мелецкий: “я здесь молод между вами, господа, и хотя в моем доме не новость сидеть на столь почетном месте, на каком я теперь сижу, по воле Божьей и по милости его королевского величества, но я не могу не сознавать, что вижу перед собою почтенных сенаторов, которые сидят здесь с более давнего времени, чем я, и обсуждают все мудро и осторожно. Позволю себе только сказать, что, действительно, нам нужно здесь иметь в виду, что мы тут ходим как бы между двумя бритвами. Куда ни повернемся, — нужно остерегаться, как бы не обрезаться. Если потеряем Литву, (такое большое государство!) то обрежемся и очень жестоко; если примем Литовцев в союз как-нибудь ненадежно, неблагоразумно, а не так, чтобы та уния, какую заключим с ними, держалась крепко, на вечные времена: то нужно опасаться, как бы не обрезать себя другой бритвой. Поэтому нужно так изворачиваться, чтобы, ходя между этими бритвами по середине, найти что-либо хорошее. (Кастелян Войницкий: "вы, господа, как мудрые мужи, постановляете так, как следует постановлять людям мудрым, и мне, как младшему, следует соглашаться с вами. Я хорошо понимаю, что еще не имею такой опытности, как вы, — да и не обязан всякий быть сведущим, но всякий обязан быть честным. Поэтому прошу и советую с своей стороны так: поступайте в этом деле мудро; тут нужно идти как бы между двумя бритвами. Не маловажная вещь, что его величество привел это дело к тому положению, в каком оно теперь находится. Боюсь, не идем ли мы, решая его, так быстро, что сами можем обрезать себя какою либо бритвой, а Литовцам устроим хорошее положение".)

Кастелян Люблинский: “дурное это дело — несогласие! Если не давать записи: то не все ли это равно, как если бы кто сказал Литве: уезжайте прочь, т. е. это все равно, что расстроить дело, что желать, чтобы из него ничего не вышло. Если кто из нас думает, что этим способом удастся уничтожить экзекуцию, то пусть не надеется. Господа! Все это делает теска унии — экзекуция! Дать запись!”. (См. ниже стр. 52, примеч. 2. Ниже будет объяснено, что значит выражение: "теска унии — экзекуция".)