№ 147. Рапорт князя Прозоровского — графу Румянцову-Задунайскому.
12-го февраля 1777 г. Перекоп.
При отправлении нынешней моей к вашему сиятельству депеши возвратился и нарочно посланный от меня к Ширин-бею и Абдувели-аге и каковое привез он мне ответное и общее от них обоих письмо, здесь вашему сиятельству перевод оного прилагаю. А из оного и изволите усмотреть о твердом и непоколебимом их в преданности к Шагин-Гирей-хану расположении и что посредством сих уважительных в здешнем народе и знатных чиновников с прочими, держащими партию его, хана, можно кажется, ваше сиятельство, с надеждою теперь полагать о скором достижении желаемого в делах здешних успеха. А по поводу такового их ко мне отзыва, должен был и я сходно с тем в подробной откровенности сделать им ответ и о чем с того моего письма у сего вашему сиятельству копию подношу. Донося при том, что я о всем этом как Шагин-Гирей-хану, так и г. [346] генерал-маиору Борзову к уведомлению пребывающих в Ениколе чиновников, ныне-же писал.
Впрочем тот-же мой посланный привез ко мне и данное ему от общества крымского письмо, которому также здесь перевод подношу. И как оно в противных и сходно прежним выражениях, то и сие делают они, ваше сиятельство, более в угождение только Девлет-Гирею и по его наущению, а потому самому не признал я за надобное и отвечать им, а велел только присланному сюда от них с тем моим сотником Маргосом булюк-баше поклониться им от меня.
Письмо Ширинского бея и Абдувели-аги — князю Прозоровскому.
(Приложение № 1).
Ныне, чрез сотника Маргоса, присланное приятельское письмо вашего сиятельства мы получили и лишь содержание его узнали, то и из Кубани посланные люди возвратились сего ме сяца 5-го числа поутру в среду. Всепресветлейший наш благодетель прибыл в Темрюкскую крепость и, перешед чрез урочище Бербер-Земин, расположился; также вступил в оную крепость и почтенный бригадир, приятель, а в Таман от стороны его нарочные люди приехали и им завладели. Все сии известия мы узнали, там наши люди и теперь находятся и надеемся, что всепресветлейший благодетель наш чрез нарочного к нам пришлет известие, а какое его повеление нам ни будет, то тотчас к вашему сиятельству, нашему приятелю, секретно людей с ним пришлем и все, что ни будет писано, прося и ваше сиятельство как возьмете от нашего благодетеля известия объявлять их нам непрерывно и как наискорее, но секретно-же, чего мы от вашего сиятельства надеемся. Касательно-же пресветлейшего нашего благодетеля, когда он из Ениколя перейдет на сию сторону, то в Керченском повете состоящие деревни, конечно, опорожним некоторыми политическими резонами, чтоб в них стать можно тем войскам, кои [347] будут ему в помощь, а из партии нашей непрестанно к нему посланы будут, тогда подвергать себя его начальству, а потом и здесь с находящимися все уже можно будет сделать, а мы по своему обыкновению его примем и о Божией помощи молитвы сделаем. Ваше-же сиятельство писать изволите о войсках, когда они нам понадобятся, то как с Божиею помощью дела свои мы поведем согласно вере и закону и самым пристойным образом состоящего над нами свергнем, то войска вашего сиятельства в труды приводить будет не должно, а разве в случае когда они понадобятся, дадим известие. Противников-же описывать нам нет нужды, потому что их немного и для того, что их, ваше сиятельство, уже знать изволите, а как мы, приятели ваши, и многие одной мысли с нами и одного сердца, то по вере и закону, какия надобны, предстанут нам советы ко основанию дела, то употребим для того всевозможнейшие старания, в чем и не сомневаться, а до того просим нас иметь в дружеской памяти.
Письмо князя Прозоровского — Ширин-бею и Абдувели-аге.
(Приложение № 2).
12-го февраля 1777 г.
Письмо ваше дружеское, великолепные мои приятели, получил, которое я читал с сердечным моим удовольствием, видя в вас столь усердных патриотов, а притом и разумное ваше расположение. Теперь, мои искренние приятели, буду я с вами говорить как с истинными друзьями. Желал-бы я, чтобы вы хотя двух человек людей верных прислали ко мне, с которыми-бы я мог пересылать к вам письма, ибо сие не малое мне наносит затруднение, поелику что хотя и кроме сотника Маргоса имею я людей верных, но они способности таковой не имеют доставлять вам письма. Теперь-же во взаимность должен вам сказать о полученном мною третьего дня в вечеру от 7-го числа сего месяца письме от его светлости Шагин-Гирея, избранного уже на Кубане ханом, которое в [348] коротком содержании и состоящее только в том, что он вошел в Темрюк без всякого сопротивления и кровопролития, а через несколько дней считает уже быть в Тамане, а впрочем сослался на рапорт следующий при том ко мне от г. бригадира и кавалера Бринка, в котором он ко мне пишет, как об Ачуеве я уже известие имел, что Темрюк отдался Шагин-Гирей-хану и все тамошние обыватели без всякого спору, а и братья его Батырь и Арслан-Гиреи султаны с ним соединились. Откуда, приближась он к Таману, посылал туда людей от себя к Орду-агаси сказать ему, что как сей город вольный и независимый ни от кого татарской области, то и пребывание его в той крепости в противность трактатам; а по пересылке несколько раз, убедили оного справедливыми резонами оставить ту крепость, который наконец и прислал своих людей просить его светлость и бригадира Бринка, чтоб ему дать суда перевезтись в границы Ениколя и Керчи, а оттуда-бы позволить ему пройтить чрез Перекоп в Очаков, что ему яко дружескому войску и обещано, и который, если лед на проливе очистился, то перевозится или уже и совсем перевезен, а потому и безопасный конвой ему отправлен. А и бригадир Бринк писал к г. генерал-маиору Борзову о приуготовлении судов для перевозки его светлости со свитою в Ениколь, которые уже потому и готовыми состоят и г. Борзов уведомлял меня, что чрез два дня надеется он лед совсем очистится и перевозку иметь можно, а к тому, что и от находящихся в Ениколе ваших чиновников посланы письма к вам мои великолепные приятели. А мансурского поколения к Мехмет-Шах-бею по отправлении от меня надеюсь, что на другой день им получены. Теперь уже я должен вам, приятели мои, сказать, что я писал к Шагин-Гирей-хану и как скоро он прибудет в Ениколь, то я буду тотчас извещен. По получении сего я, оставя не далеко от перекопской линии деташамент войск для прикрытия идущих ко мне транспортов, сам со всеми войсками пойду на Салгир, где [349] наш ретраншамент, или несколько ниже, возьму по течению реки, а по надобности могу я перенестись на реку Индаль, или от себя туда войск отделить. Деташамент-же г. генерал-маиора графа де-Бальмена уже в движении к Арабату, который, пройдя сию крепость, и расположится лагерем. Когда-же его светлость вознамерится выехать из Ениколя, то тамошний гарнизон с прибавлением знатного числа конницы будет персону его прикрывать, а граф де-Бальмен пойдет на встречу ему, и так войско еникольское возвратится в свое место, а граф де-Бальмен будет его препровождать до войск, находящихся при мне, а я уже с его светлостью пойду до города Козлова, ибо я сие место признал наиспособнейшим к сему первому собранию, а особливо выгоднее для войск и без отягощения здешним обывателям, потому что я в нынешнее время, когда охотою не будут продавать фураж, принужден буду брать оный насильно и хотя тут-же на месте и заплату им делать, но не всем обывателям сие будет нравиться. А к тому Ениколь не почитаю я удобным к сему расположению, ибо, зайдя туда в угол, открою не только у себя зад, но и весь Крым, а тем самым и удалюсь я от своих магазинов. Подвозка-же ныне, как вам самим, приятели мои, известно, неспособна, а к тому-же от доставления сюда с Днепра провианта и волы пришли несколько в изнурение, а по моему вышесказанному распоряжению весь Крым будет в руках моих и куда только потребно, я с войсками на ту сторону и обратиться буду способен. Близ Козлова-же расположить войска, буде время еще будет холодное, можно по мансурскому поколению. А теперь вас, великолепные мои приятели, прошу, не можете-ли вы мне помочь, чтобы при движении войск татары продавали фураж охотою и чтоб не употреблять к тому насилия, ибо как собственный ваш теперь интерес, так и политические резоны требуют, чтобы от того удаляться, дабы нижний народ тем не огорчить; без оного-же фуража я никак обойтиться не могу. Как-же скоро получу я ответ на [350] отправленное мое, как выше значит, к Шагин-Гирей-хану письмо, то и войска в то-же время вступить в движение. О всем-же, что я от его светлости сведаю и получать от него буду, вас, приятелей моих, уведомлять не премину, во взаимность чего и вас прошу о всем потребном меня извещать, ибо теперь осталось нам, как искренним друзьям между собой обходиться. Только как я уже выше сказал, что не имею достаточно у себя людей с кем-бы можно секретно к вам письма пересылать, то если не можно вам будет своих людей ко мне прислать, прошу постараться хотя из христиан здешних и надежных человек двух прислать и уверить их, что я хорошое им награждение за то сделаю. Забыл я вам сказать, что я советовал его светлости по прибытии в Ениколь послать патриотической партии свои письма и стараться, чтобы они при въезде его в Ениколь и хотя-бы ближние с некоторым числом и войска прибыли к нему. А потому он и будет писать ко мне, яко к командиру союзных войск, чтобы я ему помощь сделал, а таковое-же письмо в лице-б всего общества и от находящихся при нем мурз было-б прислано, сие единственно для политических резонов потребно, а тем самым и войска, к нему отряженные, могут быть употребляемы, где только будет потребно. Впрочем-же, мои искренние приятели, если вы сами поставленного над вами можете из Крыма отправить, то сие весьма изрядно. А впрочем с согласия вашего, я могу его к тому и принудить, ибо я на то и высочайшее уже решение имею. Но если он морем в теперешнее время поопасется ехать, то я его могу и чрез Перекоп пропустить в Очаков и дать ему безопасный конвой до Кинбурна. Теперь осталось мне только уверить вас, мои искренние приятели, без всякого лицемерия, что я есть вам искренний друг и желающий всякого вам добра и благополучия. [351]
Письмо крымского общества — князю Прозоровскому
(Приложение № 3).
Чрез присланного от вас сотника Маргоса получили мы почтенное письмо вашего сиятельства и содержание его узнали, и как в нем о убитом пред сим и раненом казаках напоминать изволите, то оных по прежнему еще письму найтить и наказать винных определили мы булюк-башу с несколькими сейменами, но убийцы скрылись, так по сю пору оный булюк-баша их ищет, которых конечно найдет, а наказать их нещадно ему подтверждено. Касательно-же того, что до вашего сиятельства, нашего приятеля, посылаемые письма и в них мы, лриятели ваши, что ни пишем не почитаются и оным не верите и что оные несправедливы и выдуманы и относите то недоразумию, а Девлет-Гирей-хан несправедливо и незаконно стал ханом, то письма ваши с репримаытами такими нас удивляют, и мы, приятели ваши, несправедливости сей не признаем и не будем; светлейший-же Девлет-Гирей-хан, благодетель наш, нелживо нам хан, но по надобности закона магометова, от мусульманского калифа и государя, его грамотою постановлен на сие достоинство; о чем от того-же государя и двору российскому письменно извещено; тогда и великий посол в Царьграде находяся, был сведом, да и вашему сиятельству, приятелю нашему, известно-же. Что-же Шагин-Гирей-султан пред сим к Темрюку было прибыл и назад отвращен, то мы о том вам, приятелю нашему, писали, на что в присланном приятельском письме ответе, какой он силы причину мы знаем, на что ныне вышеписанный султан, взявши с собою почтенного бригадира, прибыл и завладел Темрюкскою крепостью, то и о сем знаем: его намерение в таком действии, чтобы перейтить из Тамана в Крым, сделаться нашим ханом и подчинять нас себе. Но как по закону Магометову, когда от верховного калифа хотя и пятилетний султан поставится над нами ханом, лишь-бы имел от него вид, должны повиноваться воле того установляемого государя, а если не [352] будет иметь вида от того государя и сам собою говорить будет: “я, хан, вы меня примите”, делая напрасно претензию на ханство, кто-бы он таков ни был и, сверх того, как постановленному от мусульманского государя и калифа, самовластному владетелю и славному хану, так и закону противно будет без всякой причины. То таких несправедливых и ничего незначущих претендателей ханства нам к себе принимать и ему повиноваться противно вере и закону нашему, почему такового ни под каким видом принимать не будем и в противном случае, если похочет насильным образом, то будем умирать для веры и закона все, в чем и не сомневаемся. Сверх-же сего, по политическим и гражданским нашим делам, чтоб была снята вольность, то пред сим челобитчики наши всепресветлейшего мусульманского государя просили; почему он и писал двору российскому с прошением-же, а до отзыва на то остановил светлейших султанов, наших благодетелей, в Царьграде, что и вам, приятелю нашему, известно. Посему мы, ваши приятели, и состоим в том твердом слове и покуда от всепресветлейшего и милосердаго мусульманского государя не получим по его распоряжению ответа и пока не возвратятся султаны, благодетели наши, то ради веры и закона хотя и погибнем, однако противного нашему положению никакого действия делать не будем, в чем для изъяснения самой справедливости посылаем сие письмо чрез посланного вашего, а впрочем надеемся содержания нас в дружеской памяти.