О ПРИМЕНЕНИИ ЗАКОНА 6-ГО ИЮНЯ 1909 ГОДА О ПОХИЩЕНИИ СКОТА НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ (В ТЕРСКОЙ ОБЛАСТИ).

Введение. — Ответственность коно- и скотокрадов до введения в действие закона 6-го июня 1909 года и институт «тайных доказчиков». Техника похищений крупного рогатого скота и лошадей. Ответственные караульные и обыкновенные. — Скрытие следов преступления. Изменение внешнего вида похищенного скота и лошадей и опознание их. — Удостоверения в принадлежности скота. — Алибисты. — Показания туземцев на предварительном и судебном следствиях. — Опознание похитителей крупного рогатого скота и лошадей. — Мера пресечения способов уклоняться от суда и следствия по делам о коно- и скотопохищениях. Причины, повышающие и понижающие количество коно- и скотопохищений, и некоторые цифровые данные. — Меры администрации по борьбе с коно- и скотопохищениями и сельская полиция. — Меры борьбы с коно- и скотопохищениями.

Введение.

Когда, в 1910 году, помощник Наместника Его Императорского Величества на Кавказе проезжал Большую и Малую Кабарду, его интересовал вопрос, почему у туземцев, владеющих достаточным количеством земли, например, у кабардинцев, развито ското- и конокрадство. Причина развития тех же преступлений у малоземельных и бедно живущих ингушей понятна, но почему же крадут экономически обеспеченные туземцы?

На этот вопрос сельский учитель, туземец, выросший среди своего народа, отвечал, что похищение скота у туземцев Северного Кавказа является народным обычаем.

Странно, конечно, слышать такое объяснение и на вопрос; из каких побуждений совершено похищение, — получить ответ: — по обычаю.

Между тем объяснение такое правильно, и в основании ряда [251] преступлений, совершаемых туземцами Северного Кавказа, действительно, лежит обычай.

Несомненно, однако, что преступления эти не утрачивают имущественного своего характера, хотя бы они и были совершены «по обычаю», и корень, и цель их продолжают оставаться в плоскости имущественных отношений. Кража, например, преследует выгоду материальную, ското- и конокража, как один ив видов кражи, происхождения имущественного, и цель их направлена на получение выгоды, — имущественной прибыли.

Цель эта, в своих дальнейших видоизменениях, приобретает подчас оригинальную, порой неожиданную, сплетенную с другими привходящими целями, окраску и, у туземцев, часто связана с похищением женщин, калымом, т. е. уплатой за жен приданого, кровной местью и другими туземными обычаями. Однако и в этих случаях цель ското- и конокражи остается той же, направленной на получение имущественной выгоды, привходящие же цели преследуют месть, похищение женщины для вступления с нею в брак, или, говоря другими словами, на то или иное использование полученной от коно- или скотокражи выгоды.

Девушка туземка и теперь еще говорит жениху: «Я не пойду за тебя замуж, ты не джигит, ты не украл на одной лошади». Для самолюбия туземца такая оценка его мужского достоинства весьма обидна. Это то же, если бы русская девушка сказала своему жениху: «Вы трус, я вас не уважаю». Родственники девушки туземки одновременно заявляют тому же жениху, который имеет, быть может, пару быков и «дом в селении, стоящий 40 рублей»: — «Мы не отдадим за тебя девушку замуж до тех пор, пока ты не уплатишь нам за нее калыма». Калым в настоящее время колеблется, в зависимости от достоинств невесты, ее богатства и происхождения, в пределах 400—2000 рублей, деньгами или скотом. Туземцу, если у него нет своего состояния или таковое недостаточно для уплаты калыма, придется похитить не одну лошадь, и, чем удачнее он это сделает, тем более удаль его будет оценена и поощрена и односельцами его, и невестой» Удача эта будет заключаться в смелости похищения, в ценности и выгодной реализации похищенного, в сокрытии следов преступления и в избежании уголовной кары за него. Прямая цель этого похищения — доставление себе имущественной выгоды, привходящие же цели — или употребление этой выгоды, уплата калыма (иногда тем же ворованным скотом) и женитьба [252] на девушке, которую, однако, для вящшего укрепления за собой репутации молодца-джигита, придется еще похитить.

У туземцев существует очень своеобразный вид похищения скота, который, если можно так выразиться, надо назвать «похищением скота с целью мести». Туземцы из мести обрезают хвосты у скота своего врага и из мести же похищают самый скот. Цель мести, однакож, и здесь привходяща, и туземец не упустит приобретенной им имущественной прибыли.

Происхождение ставших обычаем — крови за кровь, умыкания жен, угона скота — лежит в далеком историческом прошлом.

Некоторые народы и мы, русские, пережили ту стадию развития, которую переживают, очевидно, туземцы, населяющие Северный Кавказ. Кровь за кровь, та же вира за убийство, о которой говорит Русская Правда, существует в настоящее время у туземцев, так как у них нет ни одного преступления, — даже убийства из-за крови, но в более редких случаях, — по коему сторона, уплатив вознаграждение скотом или деньгами, не могла бы примириться с обиженным но «адату», то есть туземному обычаю. Существует и примерная такса вознаграждения: убийство случайное оценивается рублей в 300; похищение женщины и изнасилование или растление ее, безразлично, равно сумме калыма за нее, каковая, однако, может быть увеличена; поранение равно стоимости лечения плюс убытки по числу утерянных рабочих дней и расход на угощение родственников и гостей, по обычаю навещавших больного. Похищение скота равно уплате его стоимости плюс расходы по его розыску.

Не так давно еще в южно-русских степях и на Северном Кавказе бродили табуны лошадей и рогатого скота, и все народности, населявшие Кавказ, враждовали между собою, племя на племя совершало постоянные набеги и отбивало друг у друга скотину.

Когда эти непрерывные стачки и взаимоугон скота воспитали народности, когда скот до сих пор пасется тут же, в степях, когда старики на заваленках саклей рассказывают молодежи о прошлых лихих набегах, а девушка посылает милого украсть лошадь, то, конечно, при таких условиях мы имеем дело с обычаем народным, легшим в основу коно- и скотопохищений.

Туземные обычаи и выросшие на этой почве преступления: кровная месть, абречество, похищение женщин и похищение скота в [253] том или другом их виде, удивительно тесно переплелись между собой.

Лошадь, это — слава туземца; у него нет теперь хорошего оружия, но есть хорошая лошадь, и на похищение ее он смотрит чрезвычайно легко и легко отвечал за него, в случае открытия преступления, перед горским словесным судом или мировым судьёй, а чаше всего, в таких случаях, мирился с потерпевшим и возвращал похищенное или стоимость его и избегал уголовной ответственности. Риск похищения, таким образом, был не велик.

Хотя туземцы, кроме ингушей и отчасти осетин (горных), в массе имущественно состоятельны, но отдельные лица среди них не богаты. Иные из них крадут скот по нужде, другие — при случае лишь и в целях увеличения своего достатка. Среди случайных коно- и скотокрадов попадаются туземцы, действующие при удобном случае, создающие план преступления внезапно, при виде хорошей лошади, так как туземец не может видеть равнодушно хороший экземпляр скота ближнего своего.

Самый вредный контингент ското- и конокрадов, с коим весьма трудно бороться, дают скотокрады-промышленники и абреки, то есть лица, скрывающиеся от закона и общества из боязни ответственности перед обществам или законом за уже совершенное ими ранее преступление, чаще всего за кровную месть. В противоположность скотокрадам, абреки не специализируются в похищении скота; последнее, время у них замечалась тенденция к похищению крупных сумм денег или взятию в плен отдельных состоятельных лиц с целью получения за них выкупа.

Промышленники-скотокрады составляют довольно обширные организации; среди них есть непосредственные ското- и конокрады, разведчики и наводчики, пристанодержатели, гонщики, лица, занимающиеся перетавриванием и изменением внешнего вида похищенного скота, «тайные доказчики» и, наконец, продавцы и составители подложных удостоверений на скот. Во главе этих организаций нередко находятся лица состоятельные, стоящие вне подозрения, иногда туземные князья и уздени. Организации эти имеют связи между собой и интернациональны в том смысле, что ведут сношения с однородными организациями, но другой уже местности и народности. Ценная лошадь, похищенная в Кубанской области в очень короткий промежуток времени, по неведомым [254] воровским путям и тропам, пройдет через Терскую область в Дагестан, Кутаисскую губернию, или, наоборот, и там, в измененном, насколько возможно, виде, перетавренная, с подложно составленным удостоверением на нее, будет продана. Воровские организации эти весьма трудно уловимы, и, если будет обнаружен непосредственный похититель, то не будут установлены ни гонщик, ни продавец, ни другие члены организации.

Туземец в очень редких случаях выдает своего и по чувству какой-то солидарности, и из боязни мести со стороны многочисленных родственников выданного 1.

Селение, во главе со своим туземным старшиной, часто, если не всегда, знает похитителя, но молчит, особенно в тех случаях, когда похищение совершено у русских или из чужого селения.

При таких условиях, при неудовлетворительной постановке полицейского розыска на Северном Кавказе, когда туземец в похищении скота не видит ничего предосудительного и, за исключением случаев вражды, почти всегда старается скрыть преступника, но не отдать его в руки правосудия, — борьба с похищениями скота не легка.

Существует взгляд, что закон 6-го июня 1909 года создан искусственно и с определенными целями после движения 1905 года. Между тем, если принять во внимание отношение крестьян к ското- и конокрадству, выражающееся в приговорах присяжных заседателей крестьян по этим делам, расправы крестьян с конокрадами, самосуд над ними, волной прокатившийся, несколько лет тому назад, по Кубанской области, то едва-ли закон этот можно назвать созданным «искусственно». Наоборот, закон 6-го июня вытекает, очевидно, из глуби народно-правового сознания русского, по преимуществу земледельческого, населения и выражает его обычный взгляд на этот род преступлений.

Что касается того же крестьянина-туземца, то и теперь уже он начинает сознавать весь вред для общества коно- и скотопохищ?ний, выгодных лишь отдельным лицам, и, без сомнения, в недалеком будущем взгляды на эти преступления крестьянина русского и крестьянина туземца сольются. [255]

Закон 6-го июня 1909 года, в применении его на Северном Кавказе, ударил в узел взаимно и тесно связанных между собой туземных обычаев, и, разорвав этот узел, он должен создать на месте их уважение к чужой собственности и законно-правовое отношение к ней.

Экономическое значение этого закона для края велико, так как население Северного Кавказа — по преимуществу земледельческое, и край в весьма сильной степени насыщен скотом и лошадьми. Крестьянин, казак и туземец среднего достатка каждый имеет одну-две лошади и пару быков. Не так давно в Кабарде, в руках одного лица, коннозаводчика, скоплялось до 1000 и более голов лошадей, то есть лицо это держало в лошадях капитал в несколько десятков тысяч рублей; табуны в 200—400 голов и теперь не редкость, при чем цена на лошадей и на рогатый скот значительно поднялась.

За неимением точных данных трудно установить общую цифру похищений крупного рогатого скота и лошадей на Северном Кавказе, но количество это, недавно еще, было колоссальным.

От похищений этих более всего имущественного вреда несет русское население — крестьяне, казаки и помещики, а затем туземцы, самое количество похищений у коих, однако, нисколько не менее количества таковых у русских. Не было случая, чтобы казак, а тем более крестьянин, похитил скот у туземца, наоборот же бывает всегда.

В пределах Терской и Кубанской областей, Ставропольской и Кутаисской губерний происходит постоянный обмен скота и лошадей, в значительной части ворованных. Это своего рода оборотный капитал, но опять-таки оборачивающийся по преимуществу среди туземного населения и ему же приносящий прибыль.

По мере сил, умения и возможности мы постараемся развернуть перед читателем картину коно- и скотопохищений на Северном Кавказе за последние 6 лет, в связи с законом 6-го июня 1909 года, причем то, о чем мы будем говорить, будет характерно для всей территории Северного Кавказа и для всего его населения.

Ответственность коно- и скотокрадов до введения в действие закона 6-го июня 1909 года и институт «тайных доказчиков».

Об ответственности коно- и скотокрадов перед общими судебными местами и мировыми судебными установлениями мы [256] распространяться не будем, так как она общеизвестна; надо заметить лишь, кто судебная репрессия у мировых судей наступала со значительным опозданием, и дотерпевший, не дождавшись часто этого момента, старался возместить свои убытки помимо суда, тем или другим способом, не заботясь уже о том, чтобы преступник понес то или другое наказание.

За силой примечания первого к ст. 1256 уст. угол. суд. туземцы Терской области, не говоря уже о кражах не квалифицированных, за кражи со взломом (1647 и 1649 ст. улож. о наказ.) и кражи при оружии (1653 и 1654 ст. улож. о наказ.), — если цена похищенного не превышает 300 рублей, похищение совершается в первый и второй разы и между туземцами, — отвечают перед горскими словесными судами.

Суды эти состоят из выборных членов-туземцев, обыкновенно мулл, во главе с председательствующим — лицом из администрации и военным по профессии. Дела в этих судах решаются по показаниям свидетелей, по обычаю, «адату», и приговор постановляется с неудовлетворительной мотивировкой, представляя из себя, в сущности говоря, одну лишь резолюцию. За кражу лошади или скота (за какую именно кражу, — из приговора часто не видно) наказание обыкновенно определялось 3—6 месяцами тюремного заключения.

Деятельности горских словесных судов в 1911 году, на месте, сенатором Н. М. Рейнке было посвящено особое исследование 2, в результате коего суды эти, в существующей их форме, предположены к упразднению.

По отношению к настоящей статье мы заметим только, что горские суды в настоящее время по многим причинам не удовлетворяют и самих туземцев, кои предпочитают обращаться в русский коронный суд с наиболее развитыми формами судопроизводства; для характеристики же деятельности тех же горских судов приведем следующее постоянное и обычное явление в этих судах,

У туземца, при условиях, указанных в примеч. к ст. 1256 уст. угол. суд., похищается лошадь или скот. Потерпевший, вместе со своими родственниками, принимает все меры к розыску похищенного: ведет с сельскими властями следы, обращается в другие селения, ищет по притонам, у подозрительных лиц, [257] скотокрадов и продавцов ворованного скота. Когда эти меры исчерпаны и остались безуспешными, на сцену появляется весьма интересное лицо, носящее название «тайного доказчика». Это туземец, соприкасающийся, обыкновенно, с воровскими организациями, весьма сомнительной нравственности и действующий из мести или личной выгоды. Доказчик «тайно» сообщает потерпевшему буквально следующее: «Твою лошадь украл такой-то». Иногда, в развитие этих сведений, тайный доказчик называет еще ряд лиц и заявляет, что похититель передал лошадь такому-то, а последний продал ее такому-то. Никаких фактических данных и источника своих сведений доказчик не называет, да потерпевшего туземца это редко и интересует. Иногда доказчик от лица последнего владельца похищенной лошади, не называя однако это лицо, назначает потерпевшему сумму выкупа за возвращение похищенного. Если сумма эта потерпевшим уплачивается, то похищенный скот, который до того как в воду канул, оказывается в соседнем лесу, привязанным к дереву, подпускается в стадо или табун, или к околице селения, или является «сам» во двор потерпевшего. Если потерпевший почему нибудь находит для себя невыгодным платить выкуп, возвращение скота не состоялось и неизвестно, где таковой находится, то туземец обращается в горский словесный суд и заявляет ему следующее: «Тайный доказчик (имя доказчика ни в каком случае не называется, и он может быть лицом воображаемым) сказал мне, что мою лошадь украл такой то. Прошу разобрать дело по адату». По такому заявлению суд приступает к производству и дает очистительную присягу ряду родственников заподозренного лица. Если хоть один из них откажется от принятия такой присяги, виновность подозреваемого признается доказанной, и он несет соответствующее наказание. Если все родственники приняли присягу в том, что подозреваемый лошади не украл и вообще, по их мнению, на такое преступление не способен, то он освобождается от всяких подозрений и становится чистым, яко голубица, хотя бы против него имелись другие улики и он похитил лошадь в действительности. Очевидно, что такая форма судопроизводства, имевшая, быть может, значение в прошлом, в настоящее время должна быть признана совершенно отжившей.

Святость присяги среди туземцев падает с каждым днем, и приговор суда, в основании коего лежит очистительная присяга (так она называется), своею примитивностью и случайностью [258] не удовлетворяет совершенно туземца. Ознакомившись с быстротой производства, беспристрастностью, разбором и оценкой всех имеющихся в виду русского суда судебных доказательств, туземец в настоящее время склонен отрицать в приговоре суда горского значение судебного решетя. На этой почве у туземцев. наблюдается в последнее время стремление к искусственному переводу дел из горской подсудности в мировую — русскую, из мировой в общую, или же непосредственно из горской в общую.

Тайные доказчики, будучи исключительно туземцами, являются и к потерпевшим русским-крестьянам и казакам, увлекают их рассказами о всяких небылицах, коим темный народ склонен верить, запутывают дела, иногда умышленно стараются навести потерпевших на ложный след и все это делают в целях или мести, или получения с потерпевших денег и в целях сокрытия преступления. Часто доказчик ведет свою игру на несколько фронтов и одновременно переговаривает с потерпевшим, подозреваемым и другими неосторожно впутавшимися в дело и ставшими известными доказчику лицами, всех обманывая и стараясь ото всех извлечь для себя пользу. В то же время, как доказчик заявляет потерпевшему русскому, что ему прекрасно известны все обстоятельства дела, и, избегая давать точные указания, окутывает все туманом своих измышлений, лишь с оттенком правдоподобия, на следствии, если удается установить личность доказчика, он заявляет, что по делу ему решительно ничего неизвестно и он, лишь из «чувства сострадания», хотел помочь потерпевшему розыскивать похищенный скот и злоумышленников, но в этом не успел. Так как доказчик избегает при своих разговорах свидетелей и- часто делает свои сообщения при таинственной обстановке, ночью, в лесу, с целью сильнее подействовать на слушателя и внушить ему доверие к его словам, то инстинную деятельность доказчика установить почти никогда не удается. Потерпевший, неосторожно доверившийся доказчику и давший ему денег на расходы по розыску похищенного скота, остается и без скотины, и без денег. Однако, доказчик с сокрушенным видом так, как это умеют делать туземцы, явившись к потерпевшему, будет измышлять новые способы открытия похищенного, вновь манить потерпевшего и бросит это свое занятие лишь тогда, когда убедится, что с потерпевшего более взять нечего и что последний утратил к нему всякое доверие. Выгоду доказчик берет деньгами или натурой, иногда [259] удовлетворяется тем, что часто ездит к потерпевшему, пьет у него чай и ведет бесконечные разговоры, сплошь или в части лживые, на тему — кто и как похитил скот у потерпевшего.

Часто нет никакой гарантии в том, что лицо, явившееся тайным доказчиком, само не участвовало в похищении и, убедившись, что следы преступления в достаточной степени скрыты, выдает якобы виновных, а в действительности узнает от потерпевшего, какие и куда направленные меры розыска принимает он для обнаружения похищенного и похитителей, парализует эти меры или направляет их в другую сторону. Насколько тонко доказчики ведут свое дело, видно из того, что на их удочку идут часто люди интеллигентные — помещики, учителя и т. д.

Тайные доказчики постепенно теряют всякое доверие у русского и туземного населения, и, так как институт этот явление чисто отрицательное, ничего кроме зла не приносящее, то исчезновение его вовсе весьма желательно.

Техника похищений крупного рогатого скота и лошадей.

По технике совершения преступлений все похищения крупного рогатого скота и лошадей могут быть разделены на похищения разбойные и тайные.

К первым должны быть отнесены разбойные похищения: 1) с нападением на дом или целое селение (1629 ст. улож. о наказ.), 2) с нападением на проезжей дороге (1630 ст. улож. о наказ.) и 3) с нападением в уединенном месте (1631 ст. улож. о наказ.) и все соединенные с возможностью наличности 1634 ст. улож. о. наказ., то есть смертоубийства или покушения на него.

По технике совершения к разбойным похищениям должен быть и отнесен и грабеж.

К похищениям тайным относятся похищения со взломом и при оружии.

Надо заметить, что по местным условиям кража простая и грабеж, благодаря тому что, несмотря на все административные меры, туземец ходит явно или тайно вооруженным, почти всегда в действительности бывают вооруженными, кражи при оружии, при малейшей случайности, превращаются в разбойные похищения, а при совершении последних один шаг до убийства или покушения на него.

От разбойных похищений, соединенных с нападением на дом или целое селение, по закону наименьшего сопротивления, [260] страдают преимущественно русские крестьяне и помещики. Нападений на казачьи станицы в настоящее время вовсе не наблюдается, туземцы страдают весьма редко и в тех случаях, когда одна туземная народность нападает на другую.

В громадном большинстве случаев разбойные похищения эти направлены на лошадей и на скот, но йена деньги и другое имущество потерпевших; нападения эти подготовляются заранее, и надо вообще заметить, что туземец всегда предпочитает действовать наверняка.

Перед тем, как произвести нападение на экономию помещика, у этого последнего, под тем или другим предлогом, начинают появляться окрест живущие туземцы. Они приезжают в гости, оказывают хозяину ряд действительных, или кажущихся только таковыми, мелких услуг, и помещик боится отказаться от этих знакомств, в видах поддержания добрососедских отношений. В разговорах, с разными туземными ужимками, гости дают понять, что следовало бы нанять из числа их ответственных караульных для охраны экономии. Если землевладелец уклоняется от найма таковых, то из экономии начинает пропадать скот, сначала в небольшом количестве и, так сказать, для пробы. Знакомые туземцы и тайные доказчики принимают участие в розысках пропавшего скота, иногда, если условия для похитителей выгодны, находят его за приличное вознаграждение, при чем не преминут подчеркнуть, что, если бы были наняты ответственные караульные, то и самого похищения не случилось бы. Из желания ли добиться найма своих односельчан в караульные или просто из зависти к помещичью благосостоянию, нападение на экономию землевладельца в принципе решается. Туземцы успели ознакомиться не только с помещиком, но и с его рабочими, с расположением экономии, с количеством и качеством скота и способами охраны экономии. Иногда для той же цели в экономию нанимается рабочим или пастухом какой нибудь туземец, часто мальчишка. Прослужив немного, он исчезает из экономии под благовидным предлогом. Для нападения выбирается подходящий момент по времени года, по погоде, состоянию грунта и проч. Нападение производится после заката солнца, с таким расчетом, чтобы похитители до рассвета успели скрыть или передать в другие руки похищенное и скрыться сами. Перед нападением, чтобы не обратить на себя внимания, злоумышленники съезжаются к избранной экономии небольшими партиями и с разных сторон. Вблизи [261] экономии, в укромном месте, оставляются оседланные лошади и с ними два вооруженных коновода. Спешившись, злоумышленники направляются к экономии; часть их, умело пользуясь естественными закрытиями, светом и тенью, занимает места для обстрела всех выходов из жилого помещения, другие, подоткнув за пояс полы черкесок, засучив рукава, в чувяках, скользят, как тени, и выводят из конюшен и других помещений скот. Все делается бесшумно. Необходимые сигналы подаются легким, протяжным свистом. При тревоге затихают вовсе и настораживаются. Без необходимости не стреляют, и, если никто не помешал, скот похищается без единого выстрела.

Иногда, когда похищение уже совершено и скот с частью злоумышленников находится в отдалении, туземец караульный экономии, но не ответственный, открывает фальшивую перестрелку с умышленно задержавшейся частью злоумышленников, причем выстрелы с обеих сторон производятся в воздух, и цель этой перестрелки лишь та, чтобы отвлечь подозрение в участии караульного в похищении.

Конечно, убитых и раненых при такой перестрелке не бывает. Вообще злоумышленники туземцы без необходимости не стреляют, и всякая перестрелка, начатая не по их инициативе, считается уже неуспехом похищения, так как может навлечь преследование и т. д.

Если при похищении злоумышленники встречают препятствие или отпор, то часть их продолжает делать свое дело, то есть выгонять скот, а другие открывают стрельбу по дверям и окнам жилых помещений, чтобы не дать оттуда никому выйти. Вышедший, в особенности если он с оружием или с огнем в руках; будет беспощадно убит. Никакая экономия оказать сопротивления злоумышленникам не в силах обыкновенно; если же таковое значительно, то туземцы, бросив похищенное или часть его, садятся на лошадей и скрываются. Если похищение удалось, то к утру похищенный скот разбит на части и по воровским тропам и бродам угнан за сотню верст и передан в другие руки, злоумышленники, снова разбившись на партии, вернулись в свои селения, почистили и попрятали оружие, пустили своих лошадей в табун или порасставляли их по конюшням своих родственников.

Нападения такие, по мере накопления скота у помещиков, особенно несколько лет тому назад, повторялись. Землевладелец [262] принужден был сокращать количество необходимого для него скота, ухудшал его породу и изыскивал всевозможные способы охраны экономии. Все это тормозило ведение правильного сельского хозяйства и отзывалось на благосостоянии края.

Разбойное похищение скота, соединенное с нападением на селение, отличается от похищения, соединенного с нападением на дом, главным образом тем, что злоумышленники с исключительно психологической целью — нагнать панику на крестьян и избежать таким образом отпора и преследования, в начале и конце нападения употребляют чисто артиллерийский прием: подготовку огнем. Обстрел ведется вдоль улиц, залпами. Крестьяне, плохо вооруженные и неприспособленные к защите, боятся показаться из домов, кои также обстреливаются злоумышленниками. Таким способом шайка из 8—9 человек туземцев, в течение необходимого для совершения похищения промежутка времени, держит селение под огнем, становится в нем полным хозяином и беспрепятственно угоняет намеченное количество скота и лошадей. После такого похищения стены, двери и окна крестьянских домов изрешетены пулями, скота нет, мужики растеряны, бабы и дети плачут. Иногда, во время таких похищений, злоумышленники ломами и лопатами, привезенными с собой или взятыми на месте преступления, разбирают саманные стены крестьянских конюшен. Обезлошадив таким образом хутор, туземцы дают ему вновь оправиться, а потом снова нападают на него. Если принять во внимание, что хутора эти часто селятся на туземных землях и платят туземцам большую арендную плату за землю, то надо согласиться, что для крестьян создается весьма тяжелое экономическое положение и они, не будучи в состоянии вынести его, бросают насиженные места и переселяются в Сибирь, большею частью, или в Закавказье.

Не зная хорошо, местных условий, трудно представить себе, какая война всех против всех и во всем (bellum omnium contra omnes in omnibus rebus) на почве религиозных, земельных, денежных и других отношений ведется между разнороднейшими элементами, составляющими местное русское селение. В ином из них можно встретить представителей всех существующих вероучений, порой совершенно изуверных или фантастических, пропагандирующих каждый свою веру и враждующих с последователями другой. В местном селении есть и мещане и крестьяне из разных городов и губерний России. Вражда и антагонизм [263] односельчан сказываются во всем и в особенности на сходах, при решении всякого рода общественных вопросов.

Между тем местный крестьянин в массе живет несравненно обеспеченнее крестьянина центральной России.

По отношению к интересующему нас вопросу о коно- и скотопохищениях интересно сопоставить уклад жизни и силу сопротивления туземцам-злоумышленникам местного русского селения и местных немецких колоний, разбросанных по Северному Кавказу.

Несколько десятков лет тому назад, близ города и по соседству с Ингушетией, образовалась немецкая колония. Немцы занялись хлебопашеством, огородничеством, завели молочное хозяйство и стали все эти продукты сбывать в городе. Через немецкие земли и ингушам пролегала дорога в город. Благодаря соседству ингущей, у колонистов стала пропадать скотина. На дороге как-то случилось нападение, — немцев, ехавших из города, обстреляли, поранили старика, перепугали детей и женщин и отбили лошадей. Немцы тогда стали выставлять караулы по дорогам, по селению и закладывать секреты. Известно, что немец-человек аккуратный, в секрете не курит, в орлянку не играет, а неусыпно бдит. После появления караула, говорят, первая же партия ингушей, выехавшая «на промысел опасный», бесследно исчезла. В ингушское селение прибежали лишь одни лошади, без седоков. Зарыскали ингуши, как волки, по степи, ищут, — ничего нет. Вошли следы исчезнувших на немецкую землю и не вышли оттуда. Матери и жены пропавших ингушей плачут, отцы просят молодежь доставить им трупы их сыновей для честного погребения 3. Собралась депутация от ингушей, — хаджи в ярко-цветных, красных, зеленых и синих накидках, сели на лошадей и с почетной и вооруженной стражей из молодежи поехали к немцам. У немцев был праздник. Солнце светит, немки по улицам гуляют. Старики сидят на заваленках, трубки курят. — «Отдайте нам трупы наших сыновей, нам надо хоронить их по нашему обычаю», — говорят ингуши. — «Ничего не знаем», — отвечают им немцы. Уехала депутация ни с чем. Пробовали ингуши ночью искать могилы своих убитых, — не нашли. [264] Как-то еще исчез ингуш, забравшийся зачем-то на немецкие земли. Нехороший слух пошел среди ингушей про немцев. — «Немец-плохой (яман) человек», — говорит ингуш, объезжая за версту немецкую землю.

Это было много лет тому назад. С тех пор лошади и скот перестали пропадать из колонии. У немцев стало тихо. Они спокойно ездят за город, спокойно работают на полях, и колония развивается и богатеет.

Разбойное похищение крупного рогатого скота и лошадей с нападением на проезжей дороге подготовляется лишь в общих чертах и характеризуется случайным, до известной степени, выбором потерпевшего, времени, места и обстоятельств нападения. Нападениям этим в одинаковой степени подвергаются и крестьяне, и казаки, и туземцы, словом, — весь проезжающий люд, у которого есть что похитить и со стороны которого, нельзя ожидать серьезного сопротивления.

Деморализация потерпевших, кроме внезапности нападения, достигается еще тем, что злоумышленники держат их «под ружьем», т. е. наставляют на них, почти в упор, ружья и, при малейшем движении, угрожают им убийством.

Сопротивление злоумышленникам оказывают главным образом туземцы, иногда безумно смело, реже казаки и почти никогда крестьяне, и потому убитыми и ранеными оказываются преимущественно лица первых двух категорий.

Нападения эти производятся обыкновенно осенью, большею частию на закате солнца, и для совершения их избираются проезжие дороги, находящиеся в известной отдаленности от пунктов охраны.

Обычная картина нападения такова. На проезжей дороге, с обеих сторон ее, внезапно появляются несколько конно-вооруженных туземцев, в бурках, с лицами, закутанными башлыками так, что открытыми остаются одни лишь глаза и часть лба. Одни из злоумышленников, выхватив из под бурок винтовки, наставляют их на потерпевших, другие останавливают и отпрягают сами, или заставляют потерпевших отпречь, лошадей. Злоумышленники, в особенности в первый момент нападения, особенно тщательно следят за тем, чтобы у потерпевших не оказалось оружия, обыскивают потерпевших и найденное оружие отбирают. Заставляя потерпевших исполнять свои распоряжения, злоумышленники бьют их плетьми и прикладами [265] винтовок. Если потерпевшие категорически отказываются отпречь лошадей, то злоумышленники делают это сами, рубя упряжь кинжалами. Отобрав лошадей, скот, деньги и вещи, злоумышленники садятся на лошадей и скрываются с похищенным имуществом, оставив потерпевших на дороге у распряженных повозок.

При нападениях этих, никогда не производится выстрелов из засады, не производится и бесцельной стрельбы, разве только она вызвана необходимостью.

Иногда одними и теми же злоумышленниками обирается целый ряд потерпевших, по мере проезда их по известной дороге.

Избежать таких нападений можно, или ускакав от нападающих, или убив или поранив кого нибудь из них, но последнее связано с опасностью для жизни потерпевшего, так как злоумышленники сначала из мести ответят залпом по потерпевшим, а потом уже станут увозить своего убитого или раненого товарища.

В последнее время, в видах деморализации потерпевших, в целях избежания поимки и в целях внезапности нападения, так как в первый момент потерпевшие не могут разобрать, с кем они имеют дело, наблюдалось появление разбойничьих шаек, одетых в форму нижних чинов, под предводительством злоумышленника в форме офицера казачьих войск или милиции.

Разбойные нападения в уединенном месте особенностей не представляют, кроме того, что иногда один из злоумышленников держит потерпевших долгое время на одном месте для того, чтобы дать своим товарищам возможность скрыться с похищенным имуществом.

Грабеж крупного рогатого скота и лошадей особенностей не представляет; надо только отметить, что в действительности он почти всегда совершается при оружии, отличается своею случайностью и внезапностью возникновения умысла злоумышленника. Умысел и способ приведения его в исполнение всегда примитивны: при наступлении удобного случая, например, туземец вскакивает на лошадь и во весь опор скачет на ней к себе в селение, стараясь избежать преследования.

На практике грабеж встречается редко, и наблюдается непосредственный почти переход от разбойных похищений крупного рогатого скота и лошадей к похищениям тайным.

Тайные похищения скота и лошадей — самые распространенные [266] на Северном Кавказе; они, как мы уже говорили, совершаются почти всегда при оружии и в громадном большинстве случаев со взломом. Взлом обычно заключается в том, что злоумышленники, при похищениях скота у зажиточных крестьян, которые держат его в саманных конюшнях, разбирают стены их руками, с помощью заостренного деревянного кола, ломиком, лопатой или кинжалом. Саманные постройки поддаются взлому легко, и, сделав в стене отверстие такой величины, что в него может пройти лошадь или рогатый скот, злоумышленники, через пролом, выводят таковой из конюшни. В то время как часть злоумышленников разбирает стену, остальные, с винтовками в руках, наблюдают за помещениями потерпевших и, при первой тревоге, пустят винтовки в ход, и то, что впоследствии будет казаться тайным похищением, со взломом, или при оружии, а то и простым, превратится в разбойное похищение с нападением на дом, а при появлении потерпевшего, его соседей или охраны — и в 1634 ст. улож. наказ.

При кражах со взломом у незажиточных крестьян, казаков и туземцев, взламывается плетень, огораживающий двор и дом потерпевшего, а также плетневые стены конюшни, или база. Колья, на коих укреплены эти плетни, раскачиваются, выкапываются из земли, ломаются руками, иногда перепиливаются ручной пилкой или перерубаются кинжалом. Ломаются, перепиливаются или перерубаются и клинья, коими заклинены ворота двора и двери конюшни и база. Веревки, коими завязаны эти клинья, развязываются или перерезаются. Если на воротах база или конюшни есть замки, то таковые взламываются или срываются вместе с пробоем.

При всех похищениях скота и лошадей, кроме грабежа их, в то время, как часть злоумышленников занята непосредственным похищением, другая часть их, «коноводы», с лошадьми наготове, ждут товарищей где нибудь у околицы селения. В случае неудачи похищения злоумышленники отступают сюда, садятся на этих лошадей и скрываются. Сюда же подгоняется похищенный скот и отсюда уже гонится далее. Если непосредственное похищение совершается своими местными ворами, то их задача состоит в том лишь, чтобы подогнать похищенный скот к этому месту или в другое уединенное место, близ селения или станицы, и здесь передать его из рук в руки «гонщикам». Если опасность не грозит, — здесь же [267] злоумышленники предаются короткому отдыху, непосредственные похитители от гонщиков подувают деньги, здесь же курят и пьют «могарыч», что потом можно установить по оставшимся следам. После этого скот угоняется далее, а местный вор, путая свой след, возвращается домой другой дорогой.

Тайные похищения производятся с подготовкой: перед совершением похищения злоумышленники изучают топографию местности, количество и качество скота, способ его охраны и другие условия похищения. Злоумышленники собирают эти сведения постепенно, непосредственно или через других лиц.

В быту казачьего и крестьянского населения Северного Кавказа одно из печальных явлений — так называемые «наводчики», которые входят в сношение с скотокрадами туземцами, сообщают им все необходимые для похищения сведения, выбирают момент для совершения его, а иногда и сами похищают скот, передавая его потом в руки туземцев-гонщиков. Нам, в ряду других известен случай, когда казак наводчик за два рубля денег и бутылку водки указал двум профессиональным конокрадам туземцам, где пасутся казачьи лошади, привез их на это место и дал им возможность похитить пару строевых коней, при чем виновные в конце концов были обнаружены и понесли соответствующее наказание.

Как домашняя кража почти никогда не обходится без домашнего вора, так кража скота в большинстве случаев совершается при участии местного вора-наводчика.

Чтобы закончить вопрос о технике коно- и скотопохищений, надо заметить, что, за исключением похищений случайных, техника эта не только вполне развита, но является и твердо установившейся по своему существу и формам и выработана опытным путем в течение длинного ряда лет.

Что касается разбойничьих шаек, то, в зависимости от раиона их действий, они бывают однородны по составу иди же составляются из представителей разных народностей, при чем русские попадают в них в исключительных случаях. Не прочь пошалить, особенно в молодости, туземцы богатых фамилий и местные князья или случайно, или входя в правильно организованные шайки разбойных и иных похитителей скота и сбытчиков похищенного.

Как курьез, мы расскажем случай из следственной практики, где под фирмой туземцев действовали двое русских, [268] сосланных впоследствии в каторжные работы. В небольшом раионе, населенном туземцами, крестьянами и казаками, был произведен ряд разбойных похищений скота исключительно у крестьян, при чем нападения производились в уединенных местах, в степи, ночью, и для них выбиралось время, когда скот находился под присмотром ребят и никого из старших при них не было.

Характерно было и то, что злоумышленников появлялось всегда двое, они были в бурках и башлыках, верхами и, подскакав к ребятам, открывали стрельбу в воздух из револьверов и, напугав пастухов, угоняли скот, и не весь, а одну или две штуки. Следственной властью между тем были получены сведения о том, что в одном из домов русского Н—ского селения по ночам собираются кабардинцы, пьянствуют там и ведут какие-то переговоры с хозяевами дома, к участию в коих посторонние лица не допускаются. Вскоре, при обычной обстановке преступления, была угнана пара быков с казачьей» земли. О происшествии быстро было дано знать в станичное правление, и казаки тогда же, ночью, повели следы похищенных быков и пары лошадей злоумышленников. Следы эти были доведены до Н—ского селения, при чем в полуверсте от него, у стога сена, оказались похищенные быки. След лошадей отсюда пошел далее и вошел в тот именно двор, где собирались кабардинцы. В конюшне стояла пара лошадей, только-что возвратившихся из продолжительной езды, мокрых и грязных, накрытых мокрыми и грязными бурками. У хозяина дома оказался гость-крестьянин, и они оба, при появлении полиции, притворились спящими, но спали одетыми и обутыми, с платьем и обувью, мокрыми и забрызганными грязью. Объяснения этих лиц и попытка их установить свое alibi оказались неудачными, и, в связи с другими уликами, этот исключительный случай, где русские действовали «под кабардинцев», был ликвидирован судом. В технике совершения описанного преступления злоумышленниками русскими были допущены две неправильности: был выбран грунт сырой и грязный, на котором следы похищенного скота «печатались», скот был пущен к стогу сена близ селения, а не скрыт в чужом дворе или каком либо, уединенном месте. Туземцы скотокрады, с коими эти русские были в тесной связи, таких ошибок не допустили бы и сумели бы скрыть следы преступления. [269]

Как лиса, которая достает свою добычу вдали от своего жилья, так и туземцы предпочитают действовать в раионах, отдаленных от их селений, но в расстоянии одного верхового перегона от них, и избегают иметь дело со своей местной административной и следственной властями, не без основания полагая, что преступная деятельность их местным властям лучше известна и может быть ликвидирована ими скорее, чем посторонними.

Ответственные караульные и обыкновенные.

Кроме обыкновенных, денных и ночных сторожей, существующих повсеместно, на Северном Кавказе очень распространены так называемые «караульные ответственные», которые перед сельскими обществами и отдельными лицами принимают на свою ответственность охрану движимого имущества, главным образом лошадей и крупного рогатого скота, от похищений, в известном, точно определенном раионе, на известный срок и за известное вознаграждение.

Услугами ответственных караульных пользуются преимущественно туземные сельские общества и русские помещики-землевладельцы.

Весь секрет существования и успеха ответственного караула основан на связях лиц, составляющих этот караул, с воровскими организациями и отдельными коно- и скотокрадами другой местности и на боязни последних того давления, которое скажут на них ответственные караульные данного места со всем своим родовым союзом, в случае похищения скота, вверенного ответственной охране.

Туземные общества нанимают нескольких ответственных караульных, обыкновенно на год и с платой каждому из них около ста рублей в год, при чем караульные эти вносят обществу залог, из коего вычитается и уплачивается потерпевшему стоимость похищенного и нерозысканного скота.

Весьма характерно то обстоятельство, что надежными и лучшими караульными на Северном Кавказе считаются ингуши, племя, наиболее бедно живущее, стяжавшее себе славу самого воровского и разбойничьего, но вместе с тем смелое и с наиболее развитым родственным союзом и сильным влиянием родов.

Ответственный караул обыкновенно принимает на себя охрану скота в пределах селения и набирается часто из самых [270] оттаянных коно- и скотокрадов, от коих другим путем сельское общество обезопасить себя не в состоянии. Иногда несколько конокрадов, войдя между собой в соглашение, непрерывным рядом похищений принуждают сельское общество или частное лицо избрать ответственный караул именно из них.

Таким образом ряд сельских обществ и отдельных лиц платят род дани порочному элементу населения, мирное население края ставится в зависимость от преступного, и самая дань эта является премией за преступление и налогом на труд.

Ответственные караульные находятся между собой в соглашении, взаимно оберегают свои раионы от похищений, организуют их в раионах неохраняемых или охраняемых караульными слабыми, с незначительными родовыми и другими связями или не вступившими в соглашение, делят между собой добычу в скоте или деньгах, приобретенную тем иди другим преступным или граничащим с преступлением путем, делятся секретными сведениями о похищениях, участниках похищения и местонахождении похищенного. Все эти сведения ответственные караульные скрывают от правосудия, стараясь обратить их в личную пользу себе и получая таковую тем или другим способом от заинтересованных лиц.

Надо заметить к тому же, что никаких чисто сторожевых обязанностей ответственные караульные не несут, и их исполняют обыкновенные сельские денные и ночные караульщики в то время, как ответственные по целым неделям не показываются в селение, будучи заняты другими делами.

Принуждая селение или частное лицо нанять ответственных караульных, они же, в случае отказа им от службы, жестоко и опять-таки непрерывным рядом похищений мстят за увольнение их от несения их обязанностей.

Ответственные караульные, нанятые частным лицом (они обыкновенно на всем хозяйском получают 300—400 рублей жалованья в год), оберегают лишь имущество своего хозяина, принимая участие в то же время в похищениях скота и лошадей у других лиц, давая в охраняемых ими владениях приют и похитителям, и похищенному скоту, устраивая для тех и других этапы следования и собираясь здесь же для выработки планов похищений.

Эти караульные, постепенно смелея, устраивают в округе такую организованность похищений, которую удается ликвидировать, [271] лишь разорив в корне воровское гнездо, о существовании коего хозяин охраняемого имущества подчас ничего не знает.

Из жизни сельских туземных обществ и отдельных лиц, пользовавшихся услугами ответственного караула, нам известны такие случаи.

Несколько лет тому назад кабардинское общество уволило ответственных караульных-ингушей и заменило их своими односельчанами, и после этой замены, в течение двух лет, редкая ночь в этом селении проходила без похищения скота и лошадей, организованных бывшими ответственными караульными ингушами в отместку за их увольнение, вступившими, повидимому, в соглашение с караульными, вновь назначенными.

Другое кабардинское общество было вынуждено пригласить ответственными караульными своих же односельчан, отчаянных скотокрадов, во главе коих находился туземец, только что отбывший наказание в арестантских отделениях. Скотопохищения в этом селении действительно тотчас же прекратились, но караульные эти, войдя в соглашение с ответственными караульными других соседних селений и отдельными конокрадами и шайками их, образовали вновь организованную шайку. В округе, в соседних селениях и станицах, не подлежавших охране ответственного караула, развилась вакханалия — «пожар», как говорили туземцы, ското- и конопохищений во всех его видах. «Пожар» этот был потушен лишь тогда, когда само туземное общество, видя безвыходность создавшегося положения, изменив своим традициям не выдавать преступников судебным властям, встало, как один, против злоумышленников, дало ряд веских улик против них, в результате коих семь или восемь злоумышленников, стоявших во главе организации, были привлечены к делам в качестве обвиняемых, заключены под стражу, а остальные прекратили свою преступную деятельность, и селение, о котором идет речь, за полтора последующих года дало лишь одно дело о конокрадстве.

Ответственные караульные зачастую действуют заодно с караулом фактическим, и те и другие, следя за обществом своего селения, прекрасно осведомлены, кто из туземцев, с кем, на каких лошадях, когда, куда и зачем поехал и с чем вернулся.

Такая слежка наблюдателям ничего кроме выгоды не приносит, ибо достаточно, например, проследить, кто прогнал [272] похищенный скот и где он скрыт, чтобы получить с похитителей известную мзду, сообразно качеству и количеству добытых таким путем сведений, и кроме того, постепенно узнав обстоятельства похищения, подучить и большую мзду, не говоря уже о том, что «за молчание» злоумышленник не преминет отблагодарить, и кроме того караулу представляется возможность, выступив в качестве тайного доказчика, получить вознаграждение и за эту специальную услугу.

Если похищение скота сорганизовано неудовлетворительно и носит характер случайный, то похитителю, кроме поэзии, так сказать, похищения и арестантских рот в виде эквивалента за пережитые приятные ощущения, может не только не остаться никакой материальной выгоды, но придется поплатиться и своим имуществом.

В туземном селении М. имел место, например, такой случай. Туземец, под вечер, вернулся домой, верхом, из слободы Нальчика и, оставив на дворе нерасседланную лошадь, вошел в саклю. Когда через полчаса он опять вышел на двор, чтобы прибрать эту лошадь в конюшню, то во дворе ее уже не оказалось, и поиски ее по селению не дали никаких результатов. Спустя полтора часа после исчезновения этой лошади караульные селения Б., отстоящего от селения М. в 12 верстах, обратили внимание на двух всадников, ведших по кукурузе, без дороги, заводную, оседланную, лошадь. При виде караульных всадника эти, оказавшиеся впоследствии жителями селения Б., пытались скрыться, но неудачно. О способе приобретения ими заводной лошади они сплели какую-то небылицу, опровергнутую тут же на месте их задержания одним из караульных, который в данном случае обнаружил особую проницательность и, чуя, вероятно, возможность поживиться, неотступно желал узнать, кому принадлежит заводная лошадь, грозя за неоткрытие этих сведений всех лошадей и всадников препроводить в сельское правление. Что удалось узнать караульному, — неизвестно, но в результате переговоров и всадники и лошади были мирно отпущены домой, а караульный должен был явиться на следующий день к одному из злоумышленников за получением пятнадцати рублей «за сохранение в тайне» всех попавших в его распоряжение сведений. Заводная лошадь провела сутки в селении Б., а на следующую ночь была угнана в соседнее селение, потом еще в одно селение, там продана и затем с горизонта [273] следственной власти, впоследствии исследовавшей это дело, скрылась. Караульный обещанных ему пятнадцати рублей не получил, чем остался весьма недоволен, и предпочел, считая договор свой с злоумышленниками нарушенным по вине последних, перейти на сторону явившегося в селение Б. хозяина заводной лошади и оказать, ему услуги по обнаружению не только похитителей, но я дальнейших приобретателей похищенной лошади. Говоря короче, дело обернулось так неблагоприятно для любителей чужих лошадей, что за одну таковую их «стало пропадать» семеро. Любопытные объяснения о способе приобретения этой лошади дали три туземца, из коих двое были задержаны с нею в селении Б., и третий, у которого, по их уверениям, они были в гостях в селении М. Они сказали, что перед отъездом их из гостей хозяин обратился к ним с такой краткой речью: «Дорогие мои гости, извините, что я плохо вас накормил и напоил, но вот у меня есть лошадь. Возьмите ее». Действительно, к моменту отъезда гостей за околицей селения оказалась лошадь, которую гости «взяли» и довели в свое селение.

Содержание ответственного караула является не только, как мы уже сказали, налогом на трудовое население, но в то же время как бы особым, совершенно своеобразным, видом страхования отдельных групп того же населения от коно- и скотопохищений.

Сила ответственного караула пропорциональна силе, значению и числу членов известного рода, ибо, если известное лицо берет на себя обязанности ответственного караульного, то весь род этого лица охраняет то же имущество своим влиянием и угрозой мести, которая, если род действительно силен, везде настигает подлежащего, по мнению старейшин рода, каре. Именно родовым началом объясняется то обстоятельство, что фактически ответственными караульными являются старики и дети, неспособные к труду, при чем старик целый день греется на солнце, сидя на заваленке, и стружит палочку, зимой лежит на печке или на недели уезжает куда нибудь по своим делам. Вместо себя в таких случаях он оставляет маленького сына или внука, который во время этих отлучек и является ответственным караульным. В том и другом случае хозяин имущества может быть совершенно покоен, ибо все преступное население округи оповещено, что имущество такого-то охраняет такое-то лицо, из рода таких-то, и на того, кто осмелится причинить [274] какой либо ущерб хозяину этого имущества, караулу или самому имуществу, падет месть всего рода.

Скрытие следов преступления.

По делам о коно- и скотопохищениях скрытие следов преступления практически сводится к скрытию похищенного скота и самих злоумышленников, ибо все остальные улики, — следы злоумышленников, оставленные ими на месте происшествия, оставление там вещей, принадлежащих злоумышленникам, опознание этих предметов и их владельцев, — цели розыска похищенного и похитителей достигают лишь в очень редких случаях.

Когда злоумышленники вооружены огнестрельным оружием и избежать поимки иначе, как пустив его в ход, не могут и в случаях явно необходимых, они вступают в перестрелку с преследователями или с лицами, так или иначе мешающими им скрыться или же совершить задуманное похищение.

Весьма характерно для местных условий то, что подобная перестрелка между туземцами почти никогда не влечет за собой жертв, производится с целью избежать доимки, показать противнику свои силы, в крайнем случае с целью отбития похищенного или задержания злоумышленников. Бутафорская сущность такой перестрелки обеим туземным сторонам, если они и не ведут предварительных переговоров об этом, прекрасно известна.

В кукурузе, в лесу или степной балке сидят друг против друга противники за естественными прикрытиями и, на расстоянии нескольких сот шагов, ведут перестрелку ночью «на огонек», днем «на дымок» выстрелов противника.

В результате ни одного убитого или раненого, ни одного задержанного, но обе стороны удовлетворены и оценивают значение происшедшего количеством израсходованных патронов, которое подчас действительно бывает велико.

Иногда похитители для славы и удовлетворения преследователей, бросят на месте перестрелки пару уставших коров или лошадей, а сами скроются.

Надо заметить, что разбойничьи шайки и отдельные похитители бывают прекрасно вооружены трехлинейными винтовками военного образца, абреки увешаны патронами, и справиться с такой шайкой сельская стража или отряд нерегулярного войска не в силах. [275]

Эти шайки, действовавшие под фирмой Зелимхана, надевали форму нижних чинов, предводитель их — офицерскую, и этим ставили преследователей в недоумение, — кто перед ними: отряд ли правительственных войск, посланный для поимки абреков, или шайка последних.

Предводитель шайки на вопрос: кто такой? — отвечал: «Офицер», — и шайка, пользуясь временным замешательством преследователей, часто успевала скрыться от преследования.

Когда преследование ведется настойчиво, то злоумышленники бросают весь похищенный скот, но и здесь ни крови, ни задержанных почти никогда не бывает.

В глазах туземца похищение скота — предприятие в конце концов все-таки коммерческое, так зачем же он в нем будет рисковать своей или чужой правоверной головой?

Серьезный огонь с последствиями возможен лишь при преследовании злоумышленников русскими отрядами или же при столкновении сторон, принадлежащих к разным туземным народностям, враждующим между собой.

Насколько уверенно чувствовали себя злоумышленники не так давно, видно из следующего.

Несколько лет тому назад из кабардинского селения ночью были угнаны быки. Кража была совершена со взломом, но никаких указаний на кражу при оружии первоначально не было. Потерпевший, тогда же ночью выйдя на двор, довольно быстро обнаружил исчезновение своего скота и наскоро, собрав двух-трех своих родственников, сел на коня и бросился преследовать похитителей по следу, который оказался совершенно ясным, благодаря свежевыпавшему снегу. Доехав до селения, отстоящего от первого на расстояний 20 верст, потерпевший, дав знать наскоро о случившемся другим своим родственникам и переменив коня, продолжал преследование, но имея, однако, при себе огнестрельного оружия.

Рассветало уже. Впереди по дороге был виден след арбы, запряженной в одну лошадь, другая лошадь шла заводной, и около следа арбы шел след двух похищенных быков. Проскакав еще несколько верст, потерпевший нагнал похитителей. На арбе находились два ингуша: один правил лошадью, другой с трехлинейной винтовкой наготове сидел спиной к лошади и лицом к преследовавшему. Между похитителем и потерпевшим произошел следующий разговор: [176]

— «Отдай моих быков», — стал просить потерпевший.

— «Не отдам», — ответил ингуш, продолжая путь.

— «Отдай хоть одного, а другого оставь себе».

— «И одного не отдам».

Как ни просил потерпевший, быки ему возвращены не были, преследовать злоумышленников далее он побоялся, а, пока на следы явился старшина со следоводителями, взошло солнце, снег растаял, злоумышленники бесследно скрылись в степях Ингушетии и впоследствии розысканы не были.

Что касается самого скрытия следов похищенного скота и лошадей, то надо заметить, что следы эти искусно ведутся, но-еще искуснее скрываются.

При удовлетворительном грунте следы эти, несмотря на все ухищрения злоумышленников, ведутся на десятки верст, при чем от внимания опытного следоводителя так же, как от опытного зверового охотника, не ускользает то, что говорит им след, как печатная книга: — сколько и какого скота гонится, устал ли он и в какой степени, когда прогнан, чем кормлен, каковы особенности его хода и хода арб или повозок, если таковые есть при злоумышленниках, и т. д.

Сухой грунт, твердый, морозный, пыль и жидкая грязь следов вовсе не дают, а сырая земля и свежевыпавший снег дают ясные, отчетливые следы.

Одним из излюбленных способов скрытия похищенного скота служит проведение его по воде, но способ этот при опытных следоводителях цели не достигает, ибо брызги воды, осыпавшаяся земля, сорвавшийся камешек — все дает указание на направление, и следоводители, проехав по берегам реки в обе ее стороны, найдут выходной след и поведут его далее.

Более радикальным является проведение похищенного скота по месту, где ходил табун или стадо, или по околице селения, перед тем, как скотина выгоняется на, пастьбу. Рассчитать это время не трудно, и следы похищенного скота при таком способе будут наверняка забиты и затеряются в массе других следов.

Опытные коно- и скотокрады выбирают скот и условия, его похищения, учитывают заранее состояние погоды и грунта, знают дороги, тропы, броды и скрытые места в лесу и камышах на десятки верст в окрестности, пристанодержателей и ответственных и сельских караульных тех мест, откуда похищен и где прогоняется похищенный скот. [277]

Крупная партия похищенного скота разбивается на части, которые, для затруднения преследования, гонятся в разные стороны.

Бесшумно скользя в чувяках по глухой лесной тропе, высматривая дорогу перед собой и по сторонам, выглядывая из кустов, прислушиваясь и следя за всем окружающим, идет впереди проводник, предупреждая свистом следующего за ним в отдалении гонщика со скотом. Лишь треск сухой ветки да легкий шорох выдает такой прогон скота. Если проводник и гонщик ингуши и вооружены, — беда окликнувшему их, ибо, но приметам ингушей, такой оклик знаменует собой неудачу похищения, и, чтобы парализовать ее, в ответ последует выстрел.

При дальнейшем следовании похищенный скот на день привязывается где нибудь в лесу, в ущелье или камышах и поручается присмотру какого нибудь третьего лица, которое, в случае задержания его, говорит, что ему ничего не было известно о похищенном скоте, недалеко от коего оно оказалось совершенно случайно.

После дневки подкормившийся и отдохнувший скот гонится до следующего этапа и так далее, пока не попадет в безопасное от преследования место.

При дальнейшем следовании скотина часто запрягается в арбу, в которую, чтобы менее возбуждать подозрения, садится мальчишка или старик, которые доставляют скот в назначенное место.

Иногда по пути следования похищенный скот ставится в конюшню, или баз, туземцев, связанных с похитителями родством или какими либо другими узами, в отсутствие хозяев помещений и так, что они не знают об этом.

К искусственным способам сокрытия следов преступления надо отнести: обувку лошади в сапоги, надетые задом наперед, постановку преследуемых саней на фургон так, что след саней вовсе прекращается, переворачивание оси в арбе или фургоне так, что первоначальный след исчезает и на месте его через некоторое расстояние и в другом направлении появляется новый, не подходящий по размерам к первоначальному и т. д.

Десяток лет тому назад туземное селение отвечало в административном порядке за следы похищенного скота, приведенные на землю этого селения и оттуда не выведенные, и возмещало убытки потерпевшего. Сдача следов одним селением другому порождала [278] много споров и недоразумений. В настоящее время подобная ответственность селения за нескольких коно- и скотокрадов-односельчан оставлена.

Изменение внешнего вида похищенного скота и лошадей и опознание их.

Для удобства сбыта, для затруднения опознания и в целях, сокрытия похищенного скота, таковой весьма часто изменяется, насколько это возможно, во внешнем его виде.

Кроме изменений естественных, скот и лошади под влиянием корма, или в известное время года, меняют оттенок, своей шерсти, полнеют или худеют, становятся старше и т. д., — существуют и изменения искусственные. К таковым относится выхолащивание скота, путем какового из жеребца получается мерин, из бугая — бык, а затем и перетавривание. Крупный рогатый скот таврится реже, чем лошади. Что касается лошадей, то каждый туземец, занимающийся хотя бы в незначительной степени коневодством, имеет свое родовое, старинное тавро. Таких тавр множество. Так как первоначальное тавро уничтожению не поддается, то оно, в случае надобности, лишь видоизменяется 4 прибавлением дополнительных знаков и черточек. Например, известное кабардинское тавро ***, при похищении и сбыте лошади, видоизменяется таким образом: сначала прибавлением двух черт превращается в ***, затем завершением окружностей и прибавлением черты в кольце приобретает вид ***и, в окончательной форме своей, прибавлением еще двух черточек, имеет вид ***, при чем на щеке лошади, превращенной из жеребца в мерина, ставится цодтаврик ***, какового ранее не было.

Если на похищенном скоте тавра не было, то таковое ставится вновь.

Туземец-хозяин, пастух или сосед узнают свой скот, в ряду другого, через десяток лет и часто по признакам, неуловимым для посторонних, по точным описанием этих признаков они затрудняются, и добиться от них определенности в этом отношении стоит большого труда и навыка. [279]

Туземцы часто путают названия мастей и, например, вместо «вороной» называют «темно-гнедую», карую, и наоборот.

Иногда опознание похищенного скота, установление достоверности такого опознания и примет скота трудностей не представляет, но из сказанного уже видно, насколько затруднено оно бывает в некоторых случаях.

Туземцы постоянно перепродают и меняют скотину, платят ею калым, за примирение и т. п. За год иная лошадь переменит десяток хозяев, и особенно в том случае, если существует подозрение, что она краденая. Обмен происходит весьма быстро и иногда в один день, где нибудь на базаре или на ярмарке, лошадь перейдет через несколько рук.

Порой крестьянин или казак опознают похищенный у них скот, «с горя» о похищенном, желая во что бы то ни стало возместить убыток свой от похищения, указывая на подходящий лишь или показавшийся им таковым, или на заведомо чужой скот. Туземец делает то же из мести.

Иногда опознается не только чужой скот, но в действительности даже не похищавшийся. Обе стороны — опознающая и та, у которой скот опознается, утверждают диаметрально противоположное друг другу — о принадлежности скота тому или другому лицу, указывают вереницу свидетелей и представляют удостоверения о принадлежности им скота и о приобретении его, часто подложно составленные.

Особенное затруднение вызывает отказ потерпевшего от опознания первоначально опознанного им скота, вызванный примирением с подозреваемым или виновным. В этих случаях потерпевший и обвиняемый действуют заодно, стараясь скрыть следы преступления, и следственной власти приходится устанавливать истину не только без помощи потерпевшего, но и при его противодействии.

Иногда опознание имеет целью лишь причинение каких либо неприятностей лицу, у коего скот опознается, иногда преследуется цель добиться передачи спорной лошади или скота в другие руки и таким путем вынудить лицо, у коего скот опознан, пойти на какое нибудь соглашение или уплату известной суммы денег. Умелая передача скота в третьи руки может изменить ход дела.

Во всех случаях опознания приходится допрашивать ряд последовательных приобретателей скота, устанавливать приметы [280] его и способы приобретения, при чем излюбленная манера туземцев в таких случаях — это направление следствия в тупик, то есть ссылка как на последнего приобретателя скота на лицо умершее или скрывшееся, или осужденное уже по однородному или большему преступлению, или неизвестное ссылающемуся, приметы коего он однако описывает, и подтверждает факт приобретения у него скота свидетельскими показаниями, — одним словом, на лицо, которое допрошено быть не может.

Иногда, конечно, опознающий добросовестно ошибается в опознании.

Опознается не только самый скот, но и кожа его и отдельные части, например, голова, хвост или ноги. Такое опознание еще затруднительнее, так как, если эти части не имеют особых мет, то установить принадлежность их той или другой скотине почти невозможно.

В ряду других нам известен такой случай. Туземное селение у соседнего селения похитило и поело 12 штук, крупного рогатого скота. В то время как в первом селении в течение нескольких дней шел пир горой, стар и млад объедались мясом, получили свою долю в нем сирые и убогие, и воров, сделавших «добро» для общества, весьма одобряли, второе селение сбилось с ног, разыскивая похищенный скот. Для пировавшего селения не было секретом, откуда взялось мясо, но селение это, во главе с сельскими властями, тоже, вероятно, отведавшими «махана» 5, молчало. Мясо таким образом съели, кожи употребили на домашние поделки, и лишь в некоторых домах остались куски вяленого мяса, заготовленные впрок. Характернее всего то, что следы похищенного отыскались лишь через год, и то благодаря тому случайному обстоятельству, что туземец из селения, поевшего скот, подвыпив, стал укорять туземца потерпевшего селения, говоря приблизительно так: «Ты — дурак и баба, и все твои односельцы тоже. У вас под носом украли целое стадо скота, а вы до сих пор не сумели найти воров», а затем прибавил что-то в роде того, что и он недурно позавтракал ворованным мясом. Туземец потерпевший, предварительно подравшись с обидчиком, добежал к своим односельцам и рассказал им о случившемся. Начали производить розыски. Между тем все следы преступления были уже скрыты; [281] туземец, проговорившийся в пьяном виде, и все его односельцы заняли позицию: знать ничего не знаем. Однако у вдовы нашли кусок вяленого мяса (вдова заявила, что он был принесен в ее отсутствие), а у одного туземца обнаружили 4 или 5 кусков кожи с шерстью, порезанных узкими полосками на чувяки и уздечки.

Соседние крестьяне и туземцы, прослышав, что в селении найдены кожи похищенного скота, также опознали их, и в результате явился ряд претендентов на эти куски кож, кои они не столько опознавали в действительности, сколько желали опознать за кожу скота, похищенного именно у них.

Между опознающими и судебным следователем, в камере последнего, происходили такого рода диалоги: «Узнаешь куски?» «Узнаю». «От твоей скотины?» «От моей». «Да, может быть, только похожи?» «Нет, мои». «Почему же твои?» «Мои», — да и только. Между тем куски эти ровной, серой масти, никаких особенностей не имели и были столь незначительны по своей величине, что опознать их положительно не било никакой возможности. Очевидно, в данном случае было опознание «во что бы то ни стало».

Сельские власти, при спорности и затруднительности опознания, подвергают приводу к следователю и потерпевшего, и лицо, у коего опознан скот, пригоняют самую опознаваемую скотину и присылают в камеру кожи, рога, ноги скота, часто сгнившие уже и пролежавшие долгое время в земле.

Поистине соломоновы судбища, незримые для посторонних, происходят в следственных камерах, и судебный следователь, разбираясь во всем этом, не только сыром, во и дурно-дах-нущем (в буквальном смысле) материале, должен помнить, что, если он не сумеет открыть истину, то не найдет ее и суд, так как в подобных случаях судебное следствие достоверного и нового материала обыкновенно не дает.

Удостоверения в принадлежности скота.

Удостоверения в принадлежности скота и лошадей известному лицу выдаются подлежащими городскими, станичными и сельскими полицейскими управлениями, и в этих удостоверениях, за надлежащими подписями и приложением казенной печати, обозначается, что такому-то принадлежит столько-то скота, таких-то примет или что такой-то продал, иди купил скот у такого то. [282]

Отсутствие такого удостоверения при купле-продаже и мене скота служит одним из признаков того, что скот этот краденый.

При сбыте заведомо похищенного скота покупатель уплачивает за него лишь половину условленной покупной цены, причем стороны, при свидетелях, договариваются о том, что остальная сумма будет уплачена по доставлении продавцом удостоверения на проданный скот.

Расшифровывая одну из подобных сделок, мы получаем следующее: за 150 рублей сбывается заведомо краденая лошадь, стоящая 200—250 рублей, при чем при покупке уплачивается лишь 75 рублей, и это — действительная покупная стоимость лошади, так как ни удостоверения на нее впоследствии доставлено не будет, не будут и уплачены остальные деньги. Продавцу, покупателю и свидетелям прекрасно известна скрытая сущность и значение этой сделки, что им, конечно, впоследствии не помешает удостоверять легальность ее, не существующую в действительности.

Если на приобретенную преступным путем лошадь или скот удалось достать удостоверение, по существу подложное, но сомнений в подлинности не возбуждающее, и если у покупателя не возникает подозрений, что сбывается похищенный скот, то он может быть продан за настоящую его стоимость.

Обычный способ выдачи удостоверений в принадлежности скота в туземных селениях таков: туземец, имеющий надобность в подобном удостоверении, является к сельскому писарю или к старшине своего селения и говорит ему: напиши, что у меня есть лошади или быки таких-то примет. Просимое удостоверение выдается, и приметы скота, которого у данного лица может и не быть вовсе, вносятся в удостоверение со слов просителя, при чем в очень редких случаях сельская полиция проверяет справедливость слов заявителя и наличность у него того или другого скота.

За написание такого удостоверения сельский писарь получает известную мзду натурой — курицу, например, или полтинник.

Имеются сельские туземные правления, где за известное вознаграждение можно получить любое удостоверение на скот, к тому же выданное задним числом.

Если получение удостоверения в принадлежности скота вышеуказанным путем почему нибудь затруднительно, то лицо, нуждающееся в нем, обращается в особые «канцелярии» по выдаче [283] подложных удостоверений, известные коно- и скотокрадам и сбытчикам похищенного скота, или прибегает к помощи какого нибудь бывшего человека, который стряпает удостоверение где нибудь на базаре, в харчевне, за полбутылку водки.

Бланки для удостоверений часто выкрадываются из сельских, правлений, особенно тех, в которых сельские писаря имеют обыкновение заготовлять их впрок, заранее прикладывая к ним и казенную печать. Иногда такой бланк можно приобрести у того же писаря, а иногда он изготовляется с помощью домашней типографии, при чем подделываются также и печати станичных и сельских правлений, туземных и русских.

Подлог удостоверений всегда груб и заметен с первого взгляда, усовершенствованные способы подлога, даже перевод оттисков печатей с настоящих документов на подложный посредством картофелины или яйца, вовсе не известны и не применяются, но тем не менее подобные удостоверения в большом ходу среди неграмотной или малограмотной массы туземного и крестьянского населения Северного Кавказа.

Мужичок, купивший лошадь где нибудь на ярмарке или на базаре и получивший такое удостоверение, ограничивается тем, что покажет его такому же, как и он, полуграмотному знакомому, затем спрячет «бумагу» в сундук, где он хранит все свои документы и деньги, и впоследствии бывает сильно удивлен и горько разочарован, когда оказывается, что лошадь, купленная им, краденая, удостоверение на нее подложное, и у него отбирают и то, и другое.

Затруднить сбыт краденого скота, это — то же, что уменьшить количество коно- и скотопохищений, и потому упорядочение дела выдачи удостоверений в принадлежности скота имеет гораздо большее значение, чем то кажется на первый взгляд.

Алибисты.

Самый излюбленный и распространенный между туземцами способ защиты — это ссылка на свое alibi. Туземец найдет всегда сколько угодно алибистов и, раз они ему нужны, будет называть родственников, знакомых, туземцев, а иногда и русских, с коими он состоит в каких нибудь отношениях или с коими он вошел в соглашение, или же членов известной ему воровской шайки, но действующей в другой местности. Указывает он их наверняка, зная заранее, что они из чувства [284] национальной и религиозной солидарности, из боязни мести, как услуга за услугу, или из каких нибудь других соображений, подтвердят непременно сделанную на них ссылку. Весь секрет успеха показаний алибистов заключается в том, чтобы сообщить им во время точную дату преступления и обстоятельство, подлежащее их подтверждению. Дальнейшее, хотя у нас не существует еще репетиций лжесвидетелей, алибисты разработают сами.

Как бы ни было очевидно событие преступления и бесспорны улики, все-таки найдется ряд свидетелей, которые будут устанавливать отсутствие известного лица с места происшествия или отрицать самый факт преступления.

Нам известен такой случай alibi. Жандармский унтер-офицер по пятам преследовал туземца, ограбившего у станции железной дороги, днем, лошадь у казака, и довел преследование до селения, в коем и злоумышленник и похищенная лошадь были скрыты. Личность злоумышленника была установлена с несомненностью — путем предъявления его в натуре потерпевшему и ряду свидетелей, очевидцев преступления. Однако, все таки, нашлись алибисты-туземцы, которые удостоверяли, что обвиняемый в момент совершения преступления косил вместе с ними сено в другом месте.

Вот еще случай. Спустя несколько недель после разбойного похищения лошадей и другого имущества у крестьянина, у двух туземцев, под крышей их дома, были обнаружены похищенные вместе с лошадьми хомуты совершенно особой, киевской кустарной работы. Туземцы впоследствии были опознаны и осуждены военно-окружным судом. При предъявлении им обвинения один из них, отвечая на вопрос о виновности отрицательно, сослался на свое alibi и, не усвоив даты преступления настолько, чтобы ее можно было точно передать алибистам, стал ссылаться на них, называя сплошь конокрадов своего и соседнего селения, известных вместе с тем и судебному следователю.

Обстановка доказываемого туземцем alibi бывает всегда примитивной. Туземец говорит: был в гостях у такого-то, ездил туда-то, лежал дома больной, был на свадьбе у таких то, и меня видели такие-то. В примитивности alibi кроется и трудность борьбы с ним. Крайне трудно бывает установить и проверить мелкие подробности и обстоятельства alibi. Кругозор туземца ограничен, и, насколько он словоохотлив в обыденной жизни, [285] настолько он скуп на слова, в иных случаях, в камере судебного следователя. На вопросы о подробностях, особенно если в них чувствуется опасность (например, в случаях alibi, заведомо недостоверного) туземец набегает давать прямые ответы и говорит: «не знаю», «не заметил», «не обратил внимания», а если назовет какие нибудь подробности, то знает их досконально, например, приметы лошади, или арбы, на которой кто нибудь ехал.

При допросе подозреваемого, или обвиняемого, необходимо с самого начала, когда он, так сказать, еще не опомнился и не избрал способа защиты, установить в его показаниях по возможности точнее, дату и мелкие подробности происшествия, на которых впоследствии только и можно будет уличить алибистов.

Содержание под стражей пресекает сношение обвиняемого с внешним миром, но родственники обвиняемого будут принимать все меры к тому, чтобы установить тем или другим способом время происшествия и обстоятельства его, подлежащие подтверждению алибистов для сообщения их этим последним.

Самый затруднительный ответ для туземца-алибиста на вопрос: когда? На этот вопрос в большинстве случаев или вовсе не получается удовлетворительного ответа, или же ответ получается слишком точный, и оба явно недостоверные, порой не лишенные комизма. Например, туземец-алибист дает показание через переводчика, ни слова не произнося по-русски, и вдруг, среди туземной речи, слышится на ломаном русском языке: «8-го апреля, в час дня», и в то же время свидетель, исподтишка, следит, какое впечатление эта фраза производит на следователя.

Иногда несколькими контролирующими вопросами можно установить недостоверность показаний алибистов, но часто они остаются неуязвимыми, и показания их кратки, но с внешней стороны кажутся вполне достоверными. Иногда alibi устанавливается документально — получением, например, в известном месте ив известное время какого нибудь удостоверения. При широком распространении всевозможных подложных удостоверений, выдаваемых сельской полицией, таким удостоверениям и alibi, в основание коих они легли, верить совершенно нельзя без всесторонней и тщательной проверки обстоятельств выдачи и получения таких документов.

Если к делу в качестве обвиняемого привлечено лицо [286] влиятельное, состоятельное и с большими родовыми связями, в ход пускается все, чтобы установить alibi этого лица, и не только может быть добыто удостоверение, составленное задним числом, но задним же числом может состояться медиаторский суд, будет написано решение этого суда, будут сделаны записи в книгах, судьи-медиаторы, старшина, писарь и ряд свидетелей будут устанавливать alibi обвиняемого, якобы в то время присутствовавшего на суде.

Конечно, alibi может быть и вполне достоверным, или лица, вызванные в качестве алибистов, отказываются подтвердить заведомо недостоверную ссылку, сделанную на них обвиняемым, особенно в том случае, если он заключен под стражу и влияние его таким образом парализовано.

Мы сообщим еще один случай alibi, весьма характерный для местных условий. На Масляную 19.. года, в 8 часов темного беззвездного вечера, шайка из 9-ти конно-вооруженных туземцев совершила нападение на лавку в русском селении. Селение было обстреляно, хозяин лавки убит, товар я выручка из лавки похищены. После совершения этого преступления злоумышленники разделились на три части и стали скрываться по трем разным направлениям. Часть шайки из 8 человек, в 11 часов вечера, на большой проезжей дороге, в двух верстах от железнодорожной станции и в 4 верстах от казачьей станицы, напала на священника, возвращавшегося домой с двумя сыновьями 6-ти и 10-ти лет и ехавшего на подводе, запряженной парой лошадей, коими правил казак. Целью нападения было похищение лошадей. Злоумышленники в ответ на выстрел кучера, обстреляли ехавших, но похитить ничего не успели, так как один из них был ранен и сбит с лошади выстрелом из бердановской винтовки, произведенным казаком кучером. Товарищи раненого поймали его лошадь, сделали раненому по дороге перевязку и довезли его в глубь ингушских, степей, употребив ряд чисто туземных ухищрений для того, чтобы скрыть свои следы. Так они достали на дороге санки и везли раненого на этих санках по почти бесснежной дороге, накрыв его буркой, а потом поставили санки на выехавший им на встречу фургон и таким образом уничтожили дальнейший след саней. Агентурным путем личность раненого злоумышленника была установлена. Чрезвычайных и непрерывных усилий стоило следственной власти добиться розыска и задержания этого злоумышленника, [287] при чем, наконец, он был задержан и заключен в тюрьму. У задержанного действительно оказалась огнестрельная, сквозная рана в щеке и шее, немного снизу вверх и наискось, нанесенная из бердановской винтовки. Рана соответствовала тому положению, в коем казак стрелял в злоумышленника, а стрелял он, сидя на подводе, в туземца, сидевшего на лошади. Опознание злоумышленника по фотографии и в натуре положительных результатов не дало, так как священник и его сыновья отказались от опознания, ссылаясь на темноту и свой испуг, а казак признал в обвиняемом лицо, похожее лишь на того злоумышленника, в которого он стрелял. Обвиняемый сослался на свое alibi и заявил, что в момент происшествия он находился у себя в селении и ранен был там же разъездом казаков, в присутствии старшины, казначея и других односельцев. Было затребовано дознание об этом случае, при чем из протокола было видно, что, действительно, казак из разъезда произвел выстрел из берданы в «стоявшего на холме неизвестного всадника», который сейчас же после того скрылся и личность коего установить не удалось совершенно. При допросе, однако, и казаки и туземцы показали, что они хорошо узнали всадника и что всадником этим было именно лицо, привлеченное к делу в качестве обвиняемого в нападении на лавку и на священника. Других улик добыто не было. Дело пошло в военно-окружный суд и там было прекращено. Так как в дознании о перестрелке первоначально определенно называлось «неизвестное» лицо, то следственная власть, опираясь на всю совокупность обстоятельств дела, кои полностью в настоящее время не приводятся, держалась того убеждения, что имя обвиняемого к дознанию о перестрелке было приурочено позднее и что, таким образом, обстановка alibi была создана искусственно стараниями долго укрывавшегося от следствия обвиняемого и его родственников, вошедших в соглашение с алибистами, как туземцами, так и казаками. Возникало даже сомнение, не приурочивались ли к дознанию о поранении «неизвестного» лица и другие подобные случаи документально-свидетельского и заведомо недостоверного alibi. Надо заметить, что местный суд и местная следственная власть совершенно изверились в показаниях алибистов и относятся к ним с чрезвычайной осторожностью.


Комментарии

1. Надо заметить, что с туземной точки зрения ссылка в каторжные работы или на поселение приравнивается к смерти физической, и туземец мстит за нее тому лицу туземного происхождения, благодаря выдаче, стараниям или показаниям коего ссылка эта состоялась.

2. Журнал Министерства Юстиции, Февраль 1912 года.

3. Нет большего горя для туземца, как если труп его родственника останется не преданным земле по мусульманскому обряду. Этим объясняется, почему туземец, с опасностью для собственной жизни, стремится увезти труп убитого товарища.

4. Про такие изменения тавра туземцы говорят: «поломали мое тавро».

5. «Махав» — вяленое мясо и мясо вообще.

Текст воспроизведен по изданию: О применении закона 6-го июня 1909 года о похищении скота на Северном Кавказе (в Терской области) // Журнал министерства юстиции, № 9. 1913

© текст - Якубенко Н. 1913
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Андреев-Попович И. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Журнал министерства юстиции. 1913