-

КАВКАЗ В 1787-1799 ГОДАХ

Поведение кабардинцев в описываемом году, которым подтверждаются вышеприведенные данные, достаточно рельефно обрисовывается следующими вескими фактами: полковник Гротенфельд представил от 3-го мая рапорт походного атамана Уральского казачьего полка, что, по известию об угоне с правой стороны Малки двадцатью ворами табуна подполковника Уракова, он кинулся по следам хищников с 150 казаками, преследовал их верст пятнадцать и настиг за большим Баксаном. Здесь они остановились и открыли (перестрелку. Пока она происходила, табун подхватили свежие воры и угнали далее, а к защищавшимся двадцати хищникам скоро прискакала целая партия кабардинцев, во главе с премьер-майором Атажукиным, а также с князьями и узденями. Последние стали советовать казакам не производить кровопролития, уверяя, что лошади угнаны самими хозяевами, у которых Урановым были отняты без всякой вины. Как ни странно было такое заступничество в явном самоуправстве — если бы только поверить, что князья говорили правду — и [42] как ни явно расходилось их уверение с действительностью, потому что иначе хищники не имели бы причины отстаивать оружием свою добычу — казакам волей-неволей пришлось уступить и прекратить перестрелку, тем более, что партия Атажукина, в числе до 500 человек, была весьма внушительным к тому аргументом. В донесении генералу Текели кавказского наместнического правления от 29-го ноября 1788 г. исчисляется ряд грабежей и убийств, произведенных кабардинцами в течение около полутора месяца, и в заключение упоминается, что, вследствие этих нападений, “по дорогам в Екатериноград ездить нельзя". В особенности страдали от них осетины, по случаю давней закоренелой вражды между этими двумя народностями, и буйство кабардинцев по отношению к ним усилилось донельзя с той минуты, как мы, упразднив укрепление во Владикавказе, уничтожили таким образом преграду, отделявшую Кабарду от ущелий нынешней военно-грузинской дороги. По поводу указанного выше донесения наместничества, кабардинские владельцы: Баматов, шесть Хамурзиных, Казиев, Султанов и Тамбиев уверяли, что мы обязаны грабежами не их соплеменникам, а черкесам, поселенным в Кабарде, которые, будучи в сношении с своими единоземцами, живущими на линии близь крепостей, обменивались с ними кражами всякого рода — скотом, имуществом, людьми. Но кто мог дознать и поверить тогда, так ли это на самом деле, тем более, что заявление владельцев явно расходилось с их предложением — возвратить им некоторых узденей, поселившихся около Георгиевска, и тогда “они все убытки по воровству пополнят», т. е. другими словами, фактически удостоверят, что сами виновны в этих убытках.

Удобных случаев для прорывов на линию, а также [43] для грабежей и хищничества, не упускали также закубанцы, чеченцы и даже ингуши. Первые из них 10-го октября произвели нападение, в числе 350 человек, на нашу Ачуевскую ватагу, одного рабочего убили, а четырех человек взяли в плен. Происшествие это осталось безнаказанным. Но когда вскоре затем г. м. Елагин представил трех закубанцев, намеревавшихся, в числе других, произвести новое злодеяние в наших пределах, то Текели, не взирая на все свое благодушие, показал не только им самим, но в их лице и ачуевским хищникам пример жестокого возмездия: 10-го декабря он предписал каждого из них прогнать шпицрутенами сквозь тысячу человек шесть раз ⁴². Неизвестно, увидели ли они после того свою родину. Для удержания в повиновении чеченцев мы имели у себя аманатов от разных деревень Чечни: Гехи, большой Атаги, Старого Юрта, Ойсунгура, Девлет-Рирея, даже Ауха и Ичкерии (из аула Цонтери или Центороя); но это нимало не препятствовало их соплеменникам практиковать свое излюбленное хищническое ремесло. Наконец, для лучшего обеспечения наших интересов и границ мы совсем переселили с р. Сунжи в наши пределы одного какого-то чеченского владельца, бывшего наиболее для нас опасным, но бригадир Нагель находил эту меру не вполне рациональною и писал к генералу Текели ⁴³:

«Как на реке Сунже было у них пристанище ворам и разбойникам, так и там (т. е. на новом месте) будет. Лучше этого владельца поселить на Тереке против Моздока, также как и другого, живущего в семи верстах от Терека».

Имен этих обоих лиц не сохранилось. От [44] ингуш мы имели в Екатеринограде пять аманатов — что также однако не мешало им заниматься хищничеством, как это видно из донесения генерал-поручика Левашева 17-го сентября.

Сношения наши с дагестанскими владельцами, в особенности с Умаханом аварским и шамхалом Тарковским, поддерживались по возможности старательно, хотя влияние на них турок в описываемом году было весьма чувствительно. В конце 1787 года подполковник Ураков ездил в Дагестан, был дружелюбно принят Ума-ханом и даже получил от него в подарок пленного солдата. В половине 1788 года шамхал дал знать чрез своего приближенного, некоего Баба, кизлярскому коменданту полковнику Рику, что турецкий султан прислал в Грузию трех пашей, которые поселились в старом Тифлисе и ведут тайные сношения с ханами аварским, казикумухским и мехтулинским, приглашая их собрать войско и вторгнуться на Алазань. Мехтулинские Али-Султан и Ахмет-хан выразили даже особенную энергию к осуществлению козней турецких эмиссаров, деятельно собирали свои толпы и письмами приглашали к участию с ними костековских, андреевских, аксаевских князей и даже самого шамхала. Вначале шамхал дал на все эти предложения полный отказ; но когда в августе месяце все владетели получили письма от самого султана ⁴⁴ — до нас дошло сведение, будто и шамхальцы собираются для общего нападения на Грузию. Положим, это нас мало касалось, но все же имело ту важность, что заставляло не упускать из вида давления, которое турки постепенно могли произвести и на сопредельные [45] с нами народности, в особенности на кабардинцев, поведение которых и без того становилось сомнительным. Результат всех турецких происков и дагестанских сборов против Грузии был, между прочим, тот, что Али-Султан мехтулинский в конце октября действительно едва не низринулся на Кахетию, но вероятно встретил помеху в горах, где дороги уже покрылись глубоким снегом; что же касается аварцев, то они будто бы, в числе двух тысяч человек, отправились на подкрепление туркам к Ахалцыху, а Ума-хан остался дома ⁴⁵.

1789-й год, по обилию событий в кавказском наместничестве, представляется сравнительно весьма интересным, но о нем в остатках дел георгиевского архива уцелело также мало сведений, как и о прошлом. Единственное преимущество немногих оставшихся за этот год бумаг и документов перед всеми предыдущими заключается в том, что они дают, наконец, точные указания: 1) о численности войск, даже о их состоянии, и о расположении отрядов, 2) о положении нашего военного кавказского района и 3) о самых событиях — хотя относительно последних, как и раньше, оказываются чрезвычайно отрывочны.

Командование корпусом генерал-аншефа Текели заканчивается в самостоятельной его роли к июню месяцу 1789 года. Обращаясь к личности этого почтенного деятеля, необходимо, воздавая ей должное, прежде всего отметить ее двумя выдающимися качествами — добросовестностью и аккуратностью. Приняв от П. С. Потемкина войска в крайне расстроенном виде, Петр Авраамович тотчас выразил относительно их необыкновенную [46] заботливость, доходившую до мелочности — что конечно нельзя поставить ему иначе как в заслугу. В его распоряжениях главнейшее место было отведено преуспеянию войск в хозяйственном отношении и в особенности их довольствию. Этим распоряжениям генерал-аншеф Текели видимо уделял исключительное внимание и, как указывает, например, исходящий журнал его бумаг 1788 года, посвящал им три четверти переписки. Он вникал во все мелочи и подробности этого дела и не стеснялся лично списываться даже с маленькими чинами, о существовании которых главнокомандующему можно даже и не знать. Нельзя не отдать ему справедливости, что, сойдя с своего высокого поста, он оставил эту отрасль управления значительно улучшенною. Переходя затем к устройству врачебной части в войсках, недостатком которой они крайне страдали, равно к учреждению почт и безопасности сообщений, а также к разным другим видам благоустройства, находим, что корпусный командир на все успевал наложить свою плодотворную и благодетельную руку. Словом, это был хороший хозяин, от глаза которого не скрывались никакие нужды, обусловливающие благосостояние вверенной ему семьи. Нет ничего странного, что при этих задатках война была для Текели задачею второстепенною — хотя вся предыдущая история его жизни доказывает, что он ее далеко не страшился и был человек распорядительный и храбрый в боях. Все дело лишь в том, что он, командуя кавказскими войсками, как и при покорении, или, лучше сказать, при уничтожении Запорожской Сечи, не ставил необходимым условием войны кровопролитие и, где возможно, избегал его, видимо уклоняясь вместе с тем от набегов, наказаний непокорных горцев, всяких боевых движений и даже завоеваний для расширения нашей тогдашней территории. [47] Как пространны и подробны его донесения и ордеры по внутреннему управлению войсками, так они слабы, поверхностны и чрезмерно кратки там, где касаются боевых действий — судя по всем сохранившимся и рассмотренным выше бумагам. Для него видимо гораздо более значения имели намеченные им заранее результаты боевой деятельности его войск, в особенности если они были существенны и осязательны, в роде доброго мира с соседями, установления всяких приязненных отношений, выселения, привлечения их к русскому подданству, чем горячие сражения или громадные в них потери неприятеля. Действия Текели по отношению к сопредельным с нами неприятельским народностям невольно приводят к мысли, что если бы от него одного исключительно зависела война в крае, то он, пожалуй, обошелся бы без нее во все время командования им войсками. Но к недостаткам Текели нужно отнести его особенную снисходительность, преимущественно к военному сословию. Он часто игнорировал преследования и наказания виновных даже в тех случаях, где они являлись положительно необходимыми, и явно избегал их, изыскивая какой-нибудь ничтожный предлог для оправдания погрешившего. Так например, солдат, уже раз прогнанный шпицрутенами за побег, был устраняем от наказания за второй побег в силу обстоятельств, смягчающих его вину: или потому, что бежал к неприятелю от побоев и притеснений, или потому, что добровольно явился из бегов, и т. п. Другой пример: он не преследовал офицеров за заем денег у нижних чинов и не отдачу их и только делал распоряжения о вычете долга из жалованья; он сквозь пальцы смотрел и на другие поступки, несвойственные званию, а иногда и чести офицера, в роде лихоимства (если оно не нарушало в крайней мере [48] интересов казны), казнокрадства (при представлениях о палых лошадях, которых вовсе не было, и в чем сам доказывал и уличал начальников частей), увоза чужих жен и многие другие. Самые наказания, если они бывали, дисциплинарные и по суду, отличались под пером Текели полным мягкосердием. Нет сомнения, что это не могло не поддерживать в войсках некоторую распущенность и своеволие, которые укоренились в них еще до него и в особенности при Павле Сергеевиче Потемкине. В подтверждение этого есть один интересный документ, это — донесение начальника отряда генерал-майора Елагина ⁴⁶, в котором излагается следующий случай, еще раз характеризующий старое время. 17-го июня, после полкового учения, к ставке шефа Таганрогского драгунского полка генерал-майора Исленьева явились все офицеры, “скопись заговором», и, не стесняясь присутствием г. м. Елагина, стали требовать удаления из полка “правящего должность майорскую старшего капитана Крашенинникова", назначенного Исленьевым вместо заболевшего премьер-майора кн. Гуриели. “Первенствующими начинщиками" заговора явились капитаны Цигенгорм, Соколов и Похвиснев, которые “не доказав о пороках» Крашенинникова, ссылались только на то, что он был под судом. Эти же три лица, кроме того “дерзко отважились" требовать у Исленьева оформить отданное им приказание не слушаться командира полка Беклешова и указать им, кого именно слушаться. Элагин распорядился тотчас вызвать к палатке караул, “почитая за важность к возмущению", и записать имена главных заговорщиков, “а в рассуждении столь непростительного и примерного поступка, противного закону и службе Ея И. В., и чтобы не [49] допустить окорениться сему злу", предложил Исленьеву собрать всех офицеров и “втолковать" им артикул. Три начинщика были тотчас арестованы, “дабы не могли нижних чинов довести до ослушания", и Елагин просил поступить с ними, в пример другим, по всей строгости законов. Что же касается полковника Беклешова, то он, рапортовавшись четверо суток назад больным, накануне, после вечерней зари, тоже при бытности начальника отряда, собрал несколько офицеров и, расхаживая по полку, “потеряв рассудок», кричал, что никакого начальника нет, кроме его одного — и что ему два генерала! Это продолжалось до тех пор, пока вышел Исленьев и напомнил, что по пробитии зари в лагере никто шуметь не может, “кольми паче полковник вводить военнослужащих в непослушание". Тогда все офицеры “разбежались кто куда успел». Причина же этих деяний Беклешова становится понятною из приказа, отданного им по полку (приложение 1), поселившего разладицу между им и Исленьевым. Результатом всего этого было отрешение шефом Беклешова от командования полком и приказание — относиться во всех делах прямо к себе.

Преемником Текели был генерал-аншеф граф Иван Петрович Салтыков, с званием генерал-адъютанта, главнокомандующего кубанскою армиею (вместо “кавказского корпуса и кубанской части") и флотилиею на Каспийском море, Владимирского и костромского генерал-губернатора и шефа С. Петербургского гренадерского полка ⁴⁷. [50]

Когда именно назначен граф Салтыков, и когда кавказский корпус и кубанская часть получили название кубанской армии — из оставшихся бумаг не видно: но можно наверное полагать, что гр. Салтыков вступил в отправление своих обязанностей в начале июня 1789 года, потому что не далее как 17-го числа того же месяца Текели уже входит к нему с “рапортом» и представляет отчет о состоянии войск и края. Этот основной документ, с его приложением приводится в подлиннике: «При Всевысочайшем вверении в командование вашему сиятельству кубанской армии, имев честь получить сообщение вашего сиятельства под № 16, представляю с сим о состоянии войск, числе оных, людей, лошадей и волов, полевой артиллерии и иной с принадлежностями рапорты. Расположение первые имеют впереди линии от Кизляра по рекам Тереку, Малке я Кубани и. связываясь сведениями, прикрывают границы и селения, имея предметом сохранить целость оных от пролазов сопредельников наших, а паче врагов закубанцев и прочит соседей. А в каких именно местах и под чьими командами присоединяю и ведомость. Кубанская же часть, восприняв: пехотные — переправы чрез реку Дон, заняла места от Ейская укрепления прикрытием черкасской дороги, а драгунские, по дальнему оных от ростовской крепости в зиме расположению, при быв продолжают оную, и все вообще части имеют предписание о бытии в ежечасной готовности к военно-действиям предположенным. Рекруты, назначенные по расписанию Государи венной Военной Коллегии на укомплектование здешних войск собираются всегда в городе Царицыне, но по разделению линии степными местами нарочитым расстоянием приводятся весьма поздно. Состоящий же у принятия оных подполковник и кавалер Карачинский рапортует, что партия в числе двух тысяч уж [51] отправлена степью из Царицына, однако еще не прибыла. К кубанским же приведена некоторая часть, а прочие ожидаются. Снабжение войск обозом и упряжью зависит от комиссии обер-кригс-комиссарской, под повелением состоящей при екатеринославской армии, и полки некоторыми вещами не снабжены по не доставлению от главного кригс-комиссариата, которые однако же от оного отправлены.

«Неприятель, разумея турков, по известиям, состоит в крепостях, лежащих по Черному морю, но в каких он силах достоверного сведения нет. Они же частями скитаются всегда по горам, волнуя народы и сообщаясь с ними, делают воровски нападения на границы наши, где только способность позволит. О обстоятельствах же с соседними пародами не имел честь получить от предместника моего никакого сведения; но сколько в командование мое обнять мог и с особливого рапорта ваше сиятельство увидеть изволите. Коликож от сопредельников наших и самых единоподданников простирается доброхотства или противностей, а равно и умыслов — измерить, а тем паче удостоверить, весьма трудно и не могу того подтвердить в изъяснениях. От провиантской канцелярии зависит отпуск штатной суммы на провиант и фураж полевых войск, а сколько оного прошлогодней покупки — следуют особливые ведомости; превышающая же штатное положение в отпуск принадлежит от главнокомандующего, которой, и словом никакой суммы экстраординарной, сего году генваря с 1-го на нынешний год в ассигновании и получении не было.

«Подвижного магазина волов с повозками сколько состоит при полках, кои приняли довольствие прошедшей зимы с пополнением и убыли сего году октября по 16-е, из рапорта моего о числе войск явствует; прочие же волы с фурами в ведомстве обер-провиантмейстера Щербачева, на которых убыль никакого пет положения, и я справлялся по возможности; и с оставшейся от неполного числа оных суммы и с сделанной от сена, прошедшей зимы приготовленного кошением, экономии, по дороговизне оных добавя, отправил покупать на десять [52] тысяч пятьсот рублей; притом употреблено в покупке мази и веревок к подвижному магазину чрез нарочно отправленного в Черкаск, а затем сей экономической сколько с прибытием вашего сиятельства будет в остатке — представить имею. Суммы экстраординарной сколько в остатке за расходом по сие число — увидеть изволите из особливого рапорта моего, но по коликому числу определено ежегодно отпускать и откуда — предписания я не имею; а на прошедший год о ассигнованной известно из моего донесения. Присылаемаж оная была по третям или с усмотрения с ведомости месячной о недостатке от его светлости, а иногда ассигнованием и из палат разных наместничеств. Казенные строевые и подъемные в полках лошади в состоянии но мере попечения гг. полковых командиров, артиллерийские же полевой, за немалою убылью оных в прошедшую зиму от ослабелости похода в прошлом, году, продолжаемого к Черному морю до ноября последних чисел, оставшия в хорошем состоянии. А при том к покупке еще трехсот пятидесяти, по неимению суммы экстраординарной из оставших прошедшего году, диспозициею моей определенной на непредвидимые расходы месячной, отправлен, в разные великороссийские места Нижегородского пехотного полка премьер-майор Лобанов, и который в текущем или будущем июле месяце возвратиться имеет. В кубанской части оных также некомплект, и с дошедшим, ко мне о том от господина генерал-поручика и кавалера Талызина рапортом по неимению суммы, имел честь представлять его светлости, однако же артиллерия в движении остановки иметь не может» ⁴⁸.

Князь Таврический, продолжая в 1789 г. кампанию против турок, и имея в виду отвлечь их силы и внимание от главного театра, начертал диспозицию для кавказских войск и препроводил ее к генералу Текели ⁴⁹ в такой форме: [53]

«Для разделения сил неприятельских, вашему высокопревосходительству предписываю, как наискорее выступить к Кубани частью кавказских войск и стать в месте, как выгодном для людей, так и удобном ради нанесения вреда неприятелю, если бы он покусился в наши впасть границы. Кубанскому корпусу немедленно следовать для занятия Тамани; два батальона от оного отрядить на два корабля и прочие суда, какие есть в готовности; идти из Азовского моря, о чем снестись с флота капитаном первого ранга и кавалером Пустошкиным. Сии войска на судах останутся до совершенного выгружения кораблей у садов керченских, а потом высадить их к соединению с корпусом на Тамань. Впрочем, я не распространяюсь преподанием наставления касательно предписанного вам движения: ваше высокопревосходительство и по усердию к Высочайшей службе, и по искусству в военном деле потщитесь конечно лучшим образом совершить порученное вам и принять такие меры, дабы в случае препятствия с неприятельской стороны не только оные опровержены, но и собственному его поражению и гибели обращены были. Чтобы кубанский корпус скорей мог предпринять назначенный ему поход, и чтобы не потерять время в переписке, предписал я прямо г-ну генерал-поручику и кавалеру барону Розену о следовании на Тамань и отряде батальонов на корабли. Князь Потемкин-Таврический».

Предписание, данное генерал-поручику барону Розену того же 2-го июля, состояло в следующем:

«Предписав господину генерал-аншефу и кавалеру Петру Аврамовичу Текели сделать движение войсками его к Кубани, вашему превосходительству с вверенною вам частью назначаю занятие Тамани. С получением сего не мешкать изволите следовать к Тамани. Провиантом запаситесь на дальнейшее, сколько возможно, время, приискав способы транспортировать оный водою. Два егерские батальона отрядить немедленно в Таганрог к господину флота капитану и кавалеру Пустошкину, которые будут употреблены на карабли и возвратятся к вам на Тамань по прибытии оных туда. Об исполнении посему буду я ожидать [54] вашего рапорта, а господину генерал-аншефу Петру Аврамови- чу "Гекели о тоигь от пеня знать дано. Князь Потемкин-Таврический».

Генерал Текели, руководясь указаниями фельдмаршала, распределил поиска на отряды и немедленно донес о том генерал-аншефу Салтыкову и дал инструкции начальникам отрядов “на случай неприятельского покушения ”. При этом, взяв во внимание, что кавказские войска, занимая правое крыло при устье Лабы, будут находиться в расстоянии двухсот пятидесяти верст от Тамани и должны непременно поддерживать связь с отрядом генерала барона Розена, он предложил последнему учредить пост в Копыле и размениваться с ним сведениями. В отряд генерал-поручика барона Розена были назначены: Азовский и Низовский пехотные, Нижегородский и Владимирский драгунские, корпус егерей, 600 человек казаков от двух донских полков и 10 полевых орудий. В отряд г. м. Булгакова, назначенный к устью Лабы, поступили: Нижегородский пехотный полк, батальон гренадер от Нижегородских и Ладожских рот и от каждого полка по одной пушке, батальон егерей с двумя орудиями, 4 эскадрона Таганрогского и 2 Астраханского драгунских полков, с двумя от первого и одною от последнего пушками, два эскадрона карабинер Нарвского полка, казаков хоперских 100 и донских Тарасова 200 и 2 орудия от полевого парка. В отряд при Темишбеке бригадира Депрерадовича назначены: батальон гренадер Воронежских и Владимирских рот, с двумя, от каждого по одной, пушками, рота егерей 1-го батальона с одною пушкою, 4 эскадрона Нарвского карабинерного полка, 2 эскадрона Астраханского драгунского с пушкою, 100 казаков Денисова полка, 100 Хоперского и две пушки от парка. Обоим последними [55] отрядам предписано прикрывать большую черкасскую дорогу. Отряд на Кубани между западным ретраншементом и Овечьим Бродом, при Недреманном посту, состоял, под начальством г. м. Елагина, из Ладожского и Воронежского пехот. полков, 0-ти эскадронов Таганрогского драгунского полка с двумя орудиями, 2-х эскадронов Каргопольского карабинерного полка, двух рот егерей 1-го батальона с одною пушкою, 200 донских и 100 хоперских казаков и трех орудий от полевого парка. От этого отряда приказано было отделить часть к Царицынскому редуту, ниже Прочного Окопа. В отряд бригадира Германа у Невинного Мыса командированы были: Владимирский н. полк, 6 эскадронов Астраханского драгунского полка с двумя орудиями, 4 эскадрона карабинер Каргопольского полка, рота егерей 1-го батальона, донской полк Гревцова и три орудия от парка. К этому отряду причислен гренадерский батальон Тифлисских и Казанских рот, с двумя орудиями, 50 казаков Грекова полка и 50 волгских. Этот соединенный отряд должен был прикрыть линию и селения против закубанских народов, “состоя в готовности на поражение оных”. Пост при Воровском Лесе, причисленный на этот раз к Пещаному Броду, должен был охраняться батальоном егерей подполковника Мансурова, с двумя орудиями, и сотнею уральских казаков: в отряд же при Пещаном Броде, под личным начальством генерала Текели, были назначены: Казанский и Тифлисский п. полки, 3 эскадрона Ростовского карабинерного полка, 250 казаков Грекова полка, сто уральских и 4 орудия от полевого парка. К этому отряду была причислена колонна у горы Бештау, в составе двух батальонов Кавказского мушкетерского полка с двумя орудиями, трех эскадронов Ростовского карабинерного полка, 150-ти уральцев, [56] двухсот волгцев и шести орудий от полевого парка. Весь этот “главный отряд» составлял резерв и, не имея заранее другого назначения, должен был предпринять движение и действие сообразно с обстоятельствами. Пост на Малке при Солдатской слободе охранялся батальоном Кавказского мушкетерского полка, с одним орудием, и 50-ю уральцами, под командою подполковника Уракова. Вместе с тем колонне этой назначено прикрывать селения по Малке и Куме, а также большую дорогу. В Екатеринограде был поставлен батальон Кавказского мушкетерского полка с пятидесятью казаками Волгского полка, а при Моздоке — четыре роты гренадер Кабардинского и Московского полков, с двумя орудиями, и сто казаков Моздокского полка. На левый Фланг, в распоряжение г. м. Нагеля, были назначены: у Червленной, для подкрепления казачьих постов по Тереку — Кабардинский пехотный полк, при Каргалинке — четыре роты Московского пехотного полка, в Кизляре — 2-й егерский батальон, обязанный прикрывать посты вниз по Тереку до Очин- ской пристани, где занять также крепкий пост с одною пушкою; по постам же велено расположиться казакам гребенского, семейного и терского войск. У Наура, под командою бригадира Савельева: моздокская легионная в трех эскадронах команда, 400 казаков Моздокского полка и две роты Кабардинского полка между станицами Червленною и Калиновскою. Войска левого фланга должны были защищать границу от набегов партий чеченских, дагестанских и других соседних народов.

Генерал-аншеф граф Салтыков предписал Текели, чтобы он приостановил движение войск по приведенной выше диспозиции впредь до его прибытия. Имея в виду последнее обстоятельство, и усматривая, что все бумаги из дежурства направляются прямо в полки, а [57] следовательно непосредственное командование войсками для Текели кончилось, последний остановился всякими личными донесениями, отдал приказ по корпусу относиться во всем прямо к самому главнокомандующему и рапортовал ему 30-го июля:

«Войска здешние восприняли зависимость от повелений вашего сиятельства, а мне, с передачею уже всего по долгу службы, осталось видеть вашего сиятельства здесь или встретиться и по пути подтвердить оправдание моего служения».

Таким образом, фактическое вступление графа Салтыкова в командование кубанскою армиею и передачу ему генерал-аншефом Текели своей должности следует считать с 1-го августа 1789-го года.

Генерал-майор Булгаков прибыл с своим отрядом на Кубань и расположился против устья Лабы 26-го августа ⁵⁰. Во время его движения неприятель нигде не показывался, и усмотрены были всего только три каких-то оборванца, которые по пути следования войск подожгли запасы нашего сена. Отряд же генерал-майора Елагина, вследствие распоряжения главнокомандующего, оставался на месте. Согласно особому “расписанию армии по дивизиям», войска Елагина были разделены на две бригады. В первую вошли полки: Ладожский и Воронежский пехотные, Таганрогский драгунский и Хоперский казачий, во вторую — Нарвский карабинерный, Нижегородский пехотный, донские казачьи Денисова и Тарасова. Командирами бригад были назначены: первой — г. м. Исленьев, а второй — г. м. Булгаков; но так как они находились при своих отрядах, то бригады, впредь до их прибытия, были вверены полковнику фон-Кропфу и бригадиру Депрерадовичу. Что делали наши отряды и имели ли какие-нибудь столкновения с непокорными горцами — никаких сведений [58] не сохранилось, и из бумаг вообще не видно наступательных движений с нашей стороны ⁵¹. О намерениях же неприятеля имеется одно лишь донесение г. м. Булгакова ⁵², в котором он писал к графу Салтыкову:

«Горских народов поколения бесленеевцев проживающий при мне добровольно крещеный черкес Николай, по оказанной ко мне верности, выпросился на закубанскую сторону с намерением, чтобы, сказавшись им нашим пленным, узнать о предприятии тамошних народов противу россиян. По отходу своему сего месяца 27-го числа из отряда, и находясь у тамошних жителей пять дней, сего числа в ночь возвратился, донес ко мне, что, идучи от Кубани вверх по Лабе до тридцати верст ночным временем, пред светом прибыл к первому аулу закубанцев Мамбек-Мурзы, у которого, явясь в вышеописанном наименовании себя, и что он, вырвавшийся из рук наших, идет домой, в чем и просил помянутого Мурзака о пособии, который, при согласии своем на оное, дал знать, что прежде отвезет его сам к имаму Мансуру и, тамо явивши его, отпустит, о коем, будучи оп в сем ауле, от собравшихся народов и от самого Мурзака слышал, что он прибыл в прошедшем октябре месяце с двумястами турок, при паше, и пятью пушками к Лабе и, расположи войско сие у опой речки, где имел я весною с войсками переправу, сам находится теперь у бесленеевцев, собирая там парод, якобы с каждого двора по одному человеку, и скопляя оный к предприятию впасть сего месяца 1-го числа ⁵³ в наши границы в двух местах, а именно: с одной стороны на Прочно-Окопе всею пехотою до [59] шести тысяч собравшеюся, куда уже для изведывания и послана была небольшая партия, а с другой — на войска вверенного мне отряда всею конницею, которая скопилась также до осьми тысяч, при помощи турок, с пушками, к каковому нападению, как сказывали ему, понудило показание казаков в разъезде прошлого октября 1-го числа здесь схваченных, что в отряде моем от худобы конница находится в крайней слабости, и лошадей во множестве пало, а сверх того и люди беспрестанно умирают; на которое показание крещеный сей отвечал народам, что оное совсем несправедливо, а пало лошадей не больше пяти во всей части войск, и напротив того, уверил их, якобы в отряд мой на сих днях прибыло еще пять тысяч пехоты с пушками, число которых составляет здесь в осьмнадцати орудиях. Изведавши сие, на другой день, когда помянутый Мурзак, взяв его и посадя сзади на одну лошадь с собою верхом, поехал и был уже на дороге от жилищ довольное разстояние, то Николай, дабы воспользоваться тут случаем своего намерения, при переезде чрез некоторый лес ударил его нечаянно сзади ножом в затылок и поранил с двух раз так сильно, что Мурзак упал с лошади мертв. А тогда, сняв с него платье, оружие и взявши лошадь, поскакал к Кубани и вчерашнего числа в ночь, прибежавши к оной, явился в крепость Прочно-Окоп, откуда комендант прислал его ко мне. Касательно же до показания его, ежели оное есть справедливо, что в назначенное время, то есть сегодня, в скопище закубанцев положено было согласие к нападению, так как к оному от неприятельской стороны здесь ничего не примечено, то и полагать можно, что намерение их последовало по причине уверения о прибытии к отряду пяти тысяч войска — о чем вашему сиятельству донести честь имею».

Этим и ограничиваются все сведения о событиях за Кубанью. О действиях же наших войск у Тамани генерал-поручик барон Розен доносил ⁵⁴: [60]

«По вступлении моем в Тамань 8-го сентября, я имел честь вашему сиятельству донести — предмет мой был, к преграждению неприятелю входа на наш берег, занять посты на Бугасе у Екатерининского шанца и в Темрюке. Первый при занятии нашел неприятеля на противном берегу стрелки, окопавшагося, имея свою батарею вдоль по стрелке с четырьмя орудиями. По обозрении наших войск сей пост начал усиливаться как пешими на судах со стороны кубанского лимана, так и конными по стрелке от Анапы. Наконец, умножась, нарочито явно начали переправу чрез устье Кубани на пашу половину стрелки к прежде бывшему редуту. Получа о сем рапорт, тотчас взяв с собою две роты пехотные и два орудия полевой артиллерии, отправился сам к тому месту. Застигшая темнота не позволила мне порядочно обозреть неприятеля, но сколько заметить могли пикеты, переправленных их было до четырехсот, и казалось по моему замечанию до первого часа пополуночи держались еще на здешнем берегу под прикрытием своей батареи и лодок. Оставаясь до света в скрытном месте, чтобы наказать дерзость намерения, как видно было, здесь укрепиться, при достижении дня нашел их попрежнему на своей стороне слишком уже в тысячи пятистах человеках конницы и пехоты, с семью большими судами и двенадцатью малыми лодками, приставшими около стрелки в кубанском лимане. При самом моем приближении к обозрению их намерения, открыли огонь с батареи и сверх того из восьми судовых пушек; принужден был приказать подвинуть свои два полукартаульпые единорога и начать бить по судам и в кучи, толпившиеся на той узкости. При сем столь были удачны выпущенные двадцать пять бомб, что в короткое время неприятель беспорядочнейшим образом, замешавшись, бросился бежать, одни вверх по стрелке, другие в воду, пешие на суда и, тесня друг друга, отвалили в лиман, и батарея замолчала. Отогнавши таким образом сию кучу, у твердя пост из батальона гренадер, двух эскадронов драгун и пятидесяти казаков, сам возвратился в лагерь. После сего, 13-го сентября, в [61] шесть часов пополудни, десять судов, наполненных турками, пристали к нашему берегу выше стрелки на версту и вышед на берег дошли до половины горы, имея перестрелку с нашими пикетами, кои подкреплены конницею, до двух часов из ружей и с судов ядрами и картечами до тех пор, покуда не подоспела рота с пушкою, подвезя при том и суда к своему редуту, делали вид переправы конницы; по будучи удержаны нашими к дальнейшим предприятиям, возвратились при наступлении ночи на свои берег. 14-го пополудни же в пять часов, на шести лодках, имевши до трехсот человек, сделали еще покушение пристать к нашему берегу, имея при себе фашины и мешки, насыпанные песком, в намерении овладеть лежащею в кубанскому лиману высотою; но поставленною в скрытном месте пехотною ротою и резервом драгун отбиты и прогнаны в беспорядке. С их стороны, сколько заметить было можно, по выгрузке на своем берегу выносили убитых и раненых, а с нашей стороны ранена одна строевая лошадь. Вчерашний же день неприятель, оставаясь на своем месте, умножил только судов, коих сочтено шестнадцать, прибавляя с оными и людей знатное количество, а то самое заставило подкрепить тот пост двумя ротами пехоты и полевой артиллерии орудием.

«Против Екатерининского шанца покушения еще со стороны неприятеля не было, кроме что на другой день прибытия туда наших войск выставлен на противном берегу лагерь до ста палаток, прибавляя ежедневно к оной по некоторой части кавалерии. Окончу сие замечанием моим о неприятеле, который хотя завистным оком смотрит на наш берег, но при том столь осторожен в своих покушениях, что всякая предприимчивость с довольным рассмотрением и осторожностью производится, не похоже никак на прежнюю их запальчивость, ибо при всех объявленных мною случаях ни один раз не выходили из под прикрытия своих пушек и всегда секурсированы судами. Главная их, как кажется, цель поставить себя твердою ногою на здешнем берегу и обозреть наши войска, но сего они достигнуть в теперешнем моем положении не будут в состоянии». [62]

До семнадцатого сентября, как видно, ничего особенного не произошло, но в этот день:

«Неприятель, против Бугаса состоящий, в два часа пополудни рекогносцировал по кубанскому лиману на трех лодках, держась нашего берега, с пальбою из судовых пушек и ружей, секурсирован будучи двумя лодками у нашей стрелки и пятью в лимане против лежащего возвышения, производя во все сие плавание также пальбу и с батареи. Намерение его, сколько заметить было можно по стремлению к берегу, открыть во рвах и западинах наши войска; но по авантажному положению нашего места больше успеть не мог, как только от подвезенных скрытно пушек принужден стремительно побежать в разные стороны. Девятаго-надесять (19) отправил вверх по лиману семь судов, и хотя казаками, сколько способность позволила, открыты, что потянулись к левому берегу, но двадесятого числа явились против поста Екатерининского, имея на них людей до трех сот человек и входя из лимана в устье Кубани, делав разные виды пристать к берегу. Наконец, против оных сделали свой стан и, пробыв во весь день на лодках в рукаве Кубани, не сделав никакого покушения, обратились ночью в лиман, не будучи видимы во весь день. Против двадцать первого, в два часа пополуночи, с левой стороны темрюкского лимана подплыв и пять человек вышед на берег, крались к казачьему пикету, но, быв предупреждены осторожностью казаков, не могши дальнего ничего сделать, как только давши залп из ружей, подстрелили казачью лошадь и, при усмотрении бегущих на выстрел егерей, скрылись в камыши, показав около половины дня на бугре в конце стрелки идущей от Бугаса знатное количество конницы. А с того времени по сие число (25-е сентября) кроме того, что разъезжая на маленьких лодках ежечасно по камышам, и что больше приметно открывают прежнюю дорогу, коя залита водою, ничего не предпринимают. После двух отражений на Бугасе неприятель умалился, по теперь все умножение оного против поста Екатерининского, почему и почел нужным тот пост подкрепить [63] еще двумя ротами и одним орудием. Эскадра наша, состоящая под командою г-на бригадира флота первого ранга капитана и кавалера Пустошкина, прибывшая к Керчи двадцать седьмого августа, вчерашнего числа, снявшись в 11-ть часов поутру, при благополучном ветре отправилась в повеленное ей место».

Отряд барона Розена находился у Тамани до половины ноября, но в чем состояла его дальнейшая деятельность — в уцелевших бумагах сведений не сохранилось. Пребывание же его там до означенного срока усматривается из последнего за этот год донесения графу Салтыкову барона Розена ⁵⁵ из крепости Св. Дмитрия, в котором он писал, что, по требованию таганрогской конторы, кубанского егерского корпуса 1-го батальона подполковник Финк отправил к Тамани на судне “Кирлангиче” команду из 55-ти нижних чинов, при двух офицерах, но “она уже там войск не застала». Команда эта была возвращена обратно и едва не погибла во время шторма у берегов беспокойного моря.

Положение отряда генерал-майора Булгакова к ноябрю месяцу сделалось весьма затруднительным, так как, находясь вдали от других, и будучи изолирован на границе неприятельской земли, он лишен был правильных и частых сообщений со всеми нашими складами и запасами. Лошади, оставаясь без овса и без подножного корма, который высох от жаров, сильно ослабели “и пало их знатное число», из чего следует, что сведения, которые имел о том неприятель, были совершенно верны. Булгаков доносил, что “гораздо оным большая гибель произойти может, когда нападет снег и откроются морозы». В виду этого он просил распоряжения [64] отодвинуть войска к Темишбеку, где у нас были запасы фуража, не стесняясь тем, что откроет неприятелю занятую им местность, так как сильным постом, находящимся в тридцати верстах от Темишбека, у Романова Брода, с ежедневным подкреплением его переменными свежими частями, можно удержать горцев от неожиданных прорывов ⁵⁶. На бескормицу лошадей и затруднительное положение казачьего отряда, вверенного г. м. Загряжскому на черкасской дороге, жаловался также и войсковой атаман генерал-поручик Иловайский, прося разрешения спустить донские полки на зимовые квартиры. Но в соображения графа Салтыкова требования Елагина и Иловайского пока еще не входили, и он предписал Елагину сдать отряд генерал-майору Загряжскому, а сему последнему — переправиться на левый берег Кубани и произвести поиск в глубину неприятельской страны. Загряжский на это донес ему ⁵⁷, что, по болезни, предписания его исполнить не может, а поручил его осуществить Нижегородского пехотного полка полковнику Самарину, которому также принять все дела, касающиеся отряда. Сам же Загряжский, не смотря на свою болезнь, отправился в Ставрополь для принятия в свое командование четвертой дивизии.

На этом обрываются все сведения о наших военных действиях в 1789 г., и был ли произведен поиск, а равно к каким результатам привел он — остатки георгиевского архива данных не представляют; но должно думать, что большая часть недостающих сведений имеется в делах моздокского и кизлярского архивов, и, конечно, в свое время будет извлечена ⁵⁸ из них. [65]

Отношения наши к кабардинцам к течение 1780 го да не только не улучшились, но все более убеждали, что мы имеем в них соседей ненадежных. Поведение их выражалось своеволием внутри страны и сношением с закубанцами и даже с турками — чего мы вправе были ожидать по признакам предыдущего года, и в предупреждение чего было направлено наше особенное внимание. Кроме того, кабардинцы, как видно из их поведения, находили, что делали нам большую честь своим подданством, и очень были недовольны нашим надзором и вмешательством в их домашние дела, где того требовали це только наши интересы, но и их собственное благоденствие — на которое они, впрочем, смотрели с дикой и своеобразной точки зрения. Им не понравилось также между прочим и выселение в наши пределы изъявивших нам покорность закубанцев, и они, не оставляя нас своими разбойничьими проделками, пользовались при этом всяким случаем свалить на них вину и поставить их в недружелюбные к нам отношения. Словом, они, в лице своих представителей, нами обласканных и возвеличенных, стремились удержать за собою полную самостоятельность, независимость и неприкосновенность, а также пользоваться нашим покровительством только в тех случаях, где это было выгодно для них одних. Вследствие их раздоров с покорившимися нам абазинцами и разных обид и интриг, мы в начале года лишились весьма интересного и важного для нас в политическом отношении абазинского владельца Серали Лоова, который наконец вынужден был бежать обратно за Кубань. Генерал Текели употребил все усилия, чтобы возвратить его назад [66] и в пространном письме, ублажая его обещанием всяких выгод и удовлетворением за несправедливо причиненные ему обиды, писал:

«Заверяю вас святостью монаршего благоположения к народам, обитающим под высокою Ея И. В. самодержицы всероссийской державою, что вы воспримете то упокоение, каковым всяк верноподданный пользуется, и мне весьма будет приятно, если приедете ко мне, где удостоверитесь более о прямом моем попечении о вас и пародах, прибегающих под покров сильной десницы царства всероссийского, и получите все от вас захваченное кабардинцами» и т. д. ⁵⁹

На это именно “попечение о народах» кабардинцы смотрели с ревнивым неудовольствием, и им в особенности не нравилось наше покровительство их старым заклятым врагам осетинам, щипать и обижать которых по-прежнему они были лишены возможности. Неудовольствие это достигло наконец крайних пределов, и в конце мая представитель фамилии Джембулатовых Бекмурза. премьер-майор Атажук Хамурзин и Кучук Жанхов (Джанхотов?), с сообщниками, установили между собою присягою обязательство, о котором бригадир Горич донес так ⁶⁰:

«Буде Россия заступать не престанет протекциею благонамеренных ей народов осетинцев, не допуская им (кабардинцам) оных горцев расхитить, также к угнетению и совсем лишению, жизни или стяжания и самого княженецкого достоинства Алия Селетгереева яко одинакого, но имением движимого и недвижимого владением достаточного акта пользоваться самим. Таковые насилия — продолжал Горич — между ими напред сего бывали, но ныне, считаясь подданными всероссийскому престолу, сих бесчинств им позволять совсем невозможно. Тот же Алий [67] Селетгереев прибегнул к покровительству всеавгустейшие Монархини, и наместническому правлению пред сим представ, просил защищены от таковых наглых насилии; он же желает поселиться от нас показанных местах со всеми ему подвластными. И так, Джембулатовы явно противятся всему нашему положению. Буде по их капризам так как бы должны не дадим волю к порабощению благонамеренных нам осетинцев и к уподлению на жертву не оставим у всероссийского престола просящего от насилия их покровительства владельца Алия Селетгереева — ни в чем по нашим требованиям делать не будут, о чем единодушно между собою утвердили присягой", и проч.

Бригадир Горин видел в этом со стороны кабардинцем “наглое сопротивление» людей, не чувствующих всех наших благодеянии, и приходил к заключению, что их необходимо обуздать “за вредное злоумышление и противное нашими, предприятиям». Спустя некоторое время, в октябре, Горич приводит один факт, сам по себе в сущности неважный, но освещающий наше стремление того времени посолить раздор между кабардинцами и закубанцами и прекратить таким образом, существование между ними вредных для нас отношений. Дело состояло в том, что владелец большой Кабарды Атажук Эльбздухин пустился к бесленеевцам. конечно, с своими холопами, составлявшими его охрану, разведать, что там у них делается. На возвратном пути он встретил трех турок, которые скупали за Кубанью лошадей. Поймав их и отобрав бывших при них десять лошадей, он отправился своею дорогою — как, вдруг был настигнут бесленеевцами и атакована ими. Произошла “перепалка», кончившаяся тем, что турки были отняты: лошади же остались достоянием Эльбздухина, который пригнал их к Бештау. Горич свое донесение ⁶¹ закончили, так: [68]

«Сиятельнейший граф! Я почитаю сие ему неудачею, по тем доволен, что они непримиримую вражду будут иметь».

На персидские дела было обращено все прежнее наше внимание, которое мы стали обнаруживать в особенности со дня смерти (11-го февраля 1785 г.) нам доброжелательного шаха и весьма популярного в народе Али-Мурада, получившего в дар от императрицы “трость с бриллиантовою осыпкою" ⁶². При обычной и тесной в то время связи Тавриза с мусульманскими провинциями Закавказья, при завоевательных стремлениях узурпатора Ага-Магомет-хана и при постоянных тревогах и беспорядках в Персии, наблюдению нашему за этим государством и сношениям с ним, в виду наших политических интересов, было отведено весьма видное место. Интересы эти главным образом выражались в необходимости оказывать защиту и покровительство грузинскому царю Ираклию II, в силу трактата, заключенного с ним в 1783 году, и противодействовать посягательству на его царство Ага-Магомет-хана за сношения царя с русским двором, а в особенности за непризнание Екатериною хана владетелем Мазандерана и Гиляна, чего он усердно домогался еще в 1783 году. От жестокостей и притеснений Ага-Магомет-хана, между прочим, бежал под нашу защиту и брат его Муртаза-Кули-хан. которому Императрица оказала свое покровительство. Он пребывал в Гилянской провинции, удержание которой за ним значительно обеспечивало для нас безопасность стоянки у Энзели нашей каспийской флотилии.

Из письма Муртаза-Кули-хана к князю Таврическому и из представления его посланника, современные события на [69] Каспийском прибрежье выражаются в следующих сведениях: в 1788 году, по завладении Муртаза-Кули-ханом Гилянскою провинциею и по разбитии Сулейман-хана, Ага-Магомет прислал 10 т. войска, которое внезапно напало с трех сторон на Решт, но Муртаза его прогнал и взял в плен 2800 ч. и 13 ханов. Ага-Магомет заключил за это в оковы находившихся при нем: еще брата Муртазы и сына Миграли, потом отрядил с 6 т. войск Джафар-Кули-хана для вторичного нападения на Решт — и Муртаза, “но неловким обстоятельствам», отдал Решт без сопротивления, а сам удалился в Энзели, “уповая твердо на помощь и покровительство России». По донесению начальника каспийской флотилии капитана Шишкина ⁶³, Ага-Магомет-хан предлагал примирение своему брату на следующих условиях: “1) разломать стену, которая могла в случае нужды прикрывать наше селение и суда, 2) выехать и оставить совсем Гилянскую провинцию, 3) войскам противным остаться в Реште». Однако Шишкин находил, что “все сие, кажется, клонится более к обману, нежели к действительному примирению». Вероятно, так думал и Муртаза, потому что, не склоняясь на эти условия, просил через своего посланника, чтобы русское правительство, “для благосостояния народного и лучшего в Персии к пользе обеих сторон порядка», прислало бы ему 2 т. войска и несколько военных судов — и тогда он приступит к приведению в зависимость от России Гиляна, Мазандерана и Астрабада, предоставив ей и дань, которую эти провинции платили шаху. Если же в марте 1789-го года он не получит испрашиваемого пособия, то торгующие в Персии русско-подданные купцы не только пострадают, но и понесут до трех миллионов убытков. [70] Должно полагать, что в силу этого ходатайства Муртазы, 21-го января Шишкин получил предписание корпусного командира от 8-го января отправить судно “к подаванию помощи Муртазе-Кули-хану и удержанию провинции Гилянской”. Лишь только вскрылся на море лед — он послал к персидским берегам с капитаном Миллером один бог (№ 3), приказав ему расположиться стоянкою в энзелинском банке ⁶⁴. По представлению Шишкина, основанному на просьбе Муртаза-Кули-хана, к сему последнему была послана от роты Нижегородского пехотного полка, находившейся на киргизском кордоне, команда из 60-ти с лишком нижних чинов, при офицере ⁶⁵. Развязка в этом году нашего покровительства Муртаза-Кули-хану выражена в донесении Шишкину 22-го октября из Ленкорани командующего фрегатом “Кизляр», которое, но относительной исторической важности своей, приводится в подлиннике:

«Желание Муртаза-Кули-хана исполнилось от Ибрагим-хана тушинского и Насир-хана ардивельского (ардебильскаго), принимающих участие в судьбе Муртаза-Кули-хана. Посылаемые братья Мустафы-хана талышинского (как я вашему высокородию имел честь донести от 27-го числа сентября) о скорейшем исполнении обещеваемых им войск возвратились со спехом помогательных Муртазе-Кули-хану войск, коими начальствует Даду-бек шагагипскими (? ⁶⁶) из 3000 человек состоящими, ардивельскими под начальством самого Насир-хана. И еще Ибрагим-Хан приказал подвластному ему Ахмет-хану с 2000 явиться в повеление Муртазе-Кули-хану принадлежащих войск, талышинским владельцам Мустафе-хану, Шах-Пелангу, Ахмет-хан-беку, Садык-беку, Алаверды-беку, Даут-беку, [71] которые всегда воюют соединенными силами, и у коих войск исправно вооруженных храбрых 4000 человек, кои все соединясь, что и составит армию Муртазе-Кули-хану из 12000 человек. И уже начали собираться на равнинах в лагерь при р. Астаре. Муртаза-Кули-хан уверял меня, что в самоскорейшем времени откроет движение войск. Я. по получении сего известия, по скорости времени обстоятельно донести вашему высокородию не могу, а как теперь предвидится, что все приведено к желаемому окончанию, и как уже теперь препятствовать нечему, а какое будет благоуспешество в движении, и об оном в. в. буду иметь честь доносить, и где только будет польза империи — сообразно вашим наставлениям не упущу исполнить. Флота капитан-лейтенант Федор Ахлечеев».

О сношениях наших с владетелями мусульманских закавказских провинций и о степени сближения их с русскою державою сохранился в 1789 году всего лишь один документ ⁶⁷, имеющий также свою важность в летописях предыдущего столетия. Так как все документы подобного рода, но характеристическому и оригинальному своему словосочинению, но могут быть перелагаемы с должною точностью на нашу современную речь, то, из опасения повредить этой точности, является необходимым и его привести в подлиннике:

«Милостивый государь мой! Граф Иван Петрович. В ответ почтенного требования вашего сиятельства относительно известия о смерти дербентского Фет-Али-хана имею честь уведомить: владельца сего дагестанского с окончанием жизни смерть скрываема была по их обычаю от народа тому же владению принадлежащего, дабы сильные и жадные соседи, обратив подвластных к себе, преимущественно заверением о благодеяниях и деньгами, с присоединением и прочих основанных на интересах народов же, не похитили достоинства сыну принадлежащего. И сколько по сему случаю не достигали [72] посторонно, и я занимался узнать справедливость оных, однакож меньше верить можно было, чем самое существо имело уже свое действие, ибо по поводу связи в переписках и к лучшему удостоверению о смерти послан был от меня с письмом к нему (Фет-Али-хану) о возврате захваченных управителем его в городе Дербенте кизлярского дворянина Арешева на восемь тысяч разного товару нарочный. Но оный отвлечен был видеть самого хана ответствием болезни, и притом никакой случай не позволил испытать справедливость слуха (хотя уже он и был мертв), тем паче, что и письмо доставил ко мне от имени Фет-Али-хана. Сыну ж его тогда нужны были деньги на приласкание народов, для чего со употреблением способов разнообразных удержаны и товары сказанного дворянина, но с провлечением времени более двух месяцев без ознаменования смерти отца сын его Ахмет-хан, устроив обстоятельства с помощью сопредельных владельцев, воспринял достоинство! И прислал ко мне через посланника своего письмо, извещающее свою прибежность к высочайшему всероссийскому престолу! Просил отправления к его светлости князю Григорию Александровичу, предпосылая о предметах приверженности его светлости представление, а купно с тем и самого посланца, которого я и препроводив посредством казенного иждивения прошедшего мая 30-го числа, отправил к нему мое благодарение за изъявляемое усердие, удостоверил, что оное по следам отца им Ахмет-ханом воспринявши исполнением высочайшим покровительством уважено будет, но чтобы при подобных случаях между владения сопредельникам их возвестить, о мерах, должностью начальника обвязывающих, как прописывать изволите ваше с. с обстоятельств дел в командование, увидать изволите, что народы вообще горские, а также и дагестанские, будучи склонны к интересам, между переменами таковыми находят выгоды, от кого более снабжения получат, и следуя дабы . . . ⁶⁸, а паче при бранях (которые нередко производят между собою) [73] достичь и добычей. Пребывающий с отличным почитанием и преданностью, милостивый государь мой, вашего сиятельства покорнейший и верный слуга Петр Текели».

Но дружелюбнее всего были невидимому, как и прежде, наши отношения к шамхалу тарковскому, которому через посредство Текели была выслана высочайшая грамота и от его светлости в подарок бриллиантовый цветок ⁶⁹. Он был действительно, охранителем наших интересов у дагестанцев, личным расположением которых мы также не брезгали, предоставляя им у нас возможные льготы и в то же время, во избежание разных затруднений, устраняя их сношения и единодушие с чеченцами. Этого последнего обстоятельства, и даже неудовольствия между двумя народами, бригадир Горяч достиг тем, что дозволил дагестанцам свободный проезд по правой стороне Терека и производство беспошлинной торговли всякими произведениями, а в особенности скотом, в наших крепостях, и таким образом прекратил сношение их с чеченцами, через земли которых, по левую сторону Терека, они ездили для торговли в б. и м. Кабарду. Он ходатайствовал у графа Салтыкова ⁷⁰ вследствие затруднений, встреченных кизлярским комендантом Грызловым, чтобы этот порядок удержать еще на некоторое время, так как он вполне соответствовал нашим политическим целям. Какое распоряжение последовало в этом важном случае — из бумаг не видно, но едва ли главнокомандующий отнесся к нему безразлично.

Когда именно гр. Салтыков оставили» свой пост и отозван в финляндскую армию — из бумаг не видно. Недостатком точных сведений о дне назначения и [74] увольнения бывших кавказских главнокомандующих и корпусных командиров отдаленной эпохи отличаются даже и некоторые печатные издания. Относительно графа Салтыкова между манускриптами прошлого столетия, принадлежащими георгиевскому архиву, имеется только один документ — рапорт о состоянии Нижегородского драгунская полка, из которого видно: 1) 15-го декабря 1789 год главнокомандующий был еще на своем посту; 2) 20-го января 1790 года пост этот занимало другое лицо, т. е преемник его, следовательно генерал-поручик Бибиков который уже успел сделать по войскам все распоряжения к предстоящему походу. Значит, без большой погрешности можно сказать, что вступление Бибикова в ко- мандование кавказскими войсками должно быть отнесено к 1-му января 1790 года ⁷¹. Хотя в упомянутом рапорте главнокомандующий именуется “вашим высокопревосходительством» , тогда как Бибиков был всего генерал поручик, но нет сомнения, что он здесь величается как и принято, не по чину, а по званию.

Никаких бумаг, касающихся начальствования Бибикова кавказскими войсками, в уцелевших делах георгиевского архива не имеется, да и едва ли они и бы могли, потому что, как известно, он вскоре по вступлении в командование предпринял злосчастную анапскую экспедицию ⁷², по окончании которой был “отведен» к князю Таврическому 10-го мая и уволен от должности за неуспех кампании. Сколько времени продолжался этот поход, можно усмотреть только из одного уцелевшего формулярного списка некоего сержанта Кавказского мушкетерского полка Козлова, в котором записано: “находился 1790 года, февраля с 10-го по 19-е апреля, под предводительством генерал-поручика Юрия Богдановича Бибикова, в следовании к турецкому городу Анапе. Как туда, равно и обратно, неоднократно находился в сражениях с турками и горскими народами".

После Бибикова начальство над “кавказским корпусом» было вверено генерал-поручику графу Антону Богдановичу де-Бальмен.

(Продолжение будет).

Комментарии

42. Приказ 10-го декабря 1788 года.

43. 27-го февраля 1788 года.

44. Как известно, разрыв с Турцией произошел в начале августа 1788 г., с минуты заключения нашего посланника Булгакова в Семибашенный замов.

45. Донесения: подполковника Уракова 29-го февраля и кизлярского коменданта полковника Рика 31-го июля и 6-го августа 1788 года.

46. 17-го июня 1789 г. № 647.

47. Граф Ив. П. Салтыков в 1760 году переименовав из камер-юнкеров в армию бригадиром. За участие в прусской и турецкой войнах и за отличия в них оказанные, он в 1774 году уже поднялся до чина генерал-аншефа, а в конце 1795 г., был фельдмаршалом; скончался в 1805 г. Из характеристики, которая осталась по нем в истории, видно, что, по направлению своему, он много совпадал с Текели: «граф во всю жизнь никого не сделал несчастным. Он был чужд гордости и презирал высокомерных временщиков, отличаясь ласковым, добродушным обращением Он старался водворить повсеместный порядок, считая за счастье делать добро, и этим приобрел общую любовь и уважение». (В., Э. Л. т. XI).

48. Рапорт Текели гр. Салтыкову 17-го июня 1789 г. № 2185. О составе же и расположении кубанской армии см. приложение II.

49. 2-го июля № 678.

50. Донесение его гр. Салтыкову 26-го августа № 414.

51. Хотя из истории известно, что в сентябре 1789 года Текели произвел экспедицию за Кубань, проник в неприступные места, рассеял скопище турок и горцев и пошел в Анапу в намерении овладеть ею, но по малочисленности своих войск и по недостатку продовольствия должен был возвратиться без успеха.

52. Донесение это за № 529 помечено 1-м числом ноября, но должно полагать, что это ошибка и следует быть «1-го декабря».

53. Должно быть декабря.

54. 17-го и 25-го сентября №№ 70 и 71,

55. 7-го декабря № 433.

56. 5-го ноября № 547.

57. 10-го ноября & 150.

58. Нет сомнения, что князю Потемкину-Таврическому представлялись подробные донесения о войсках на Кавказе и о военных действиях, и что они остались в архиве по месту пребывания в то время главнокомандующего, до отъезда его в Яссы, т. е. в екатеринославском.

59. Письмо к С. Лоову 4-го июня 1789 года.

60. Донесение Текели 3-го июня № 801.

61. 6-го октября № 1345,

62. За смертью Али-Мурада трость эта была возвращена и представлси» генералом Текелп графу Салтыкову при донесении от 31-го июля 1789 год.

63. 28-го января 1789 года из Астрахани.

64. Донесение Шишкина Текели 6-го апреля.

65. Рапорт и. д. астраханского обер-коменданта 9-го мая № 647.

66. Но перевод верен.

67. Письмо Текели к графу Салтыкову от 16-го июня.

68. В этом месте бумага выгнила, и одного слова нет.

69. Донесение графу Салтыкову 31-го июля 1789 года.

70. Рапорт 26-го августа № 1213.

71. В военном же энциклоп. лексиконе значится, будто Бибиков вступил в командование войсками в 1789 году, но это, на основании приденных данных, весьма сомнительно.

72. Анапская экспедиция 1790 года замечательна лишь тем, что возможность выразиться необыкновенному мужеству и терпению наших войск ознаменовалась неимоверными трудами и лишениями, ими понесенными. Бибиков произвел ее без испрошения разрешения князя Таврического, думая сделать ему угодное, другими словами — сюрприз, и возместить неудачу Текели в минувшем году, но судьба ему не послужила. Он перешел по льду у Прочного Окопа с корпусом до 8000 человек, при 26 орудиях полевой артиллерии, шел вверх по Лабе, по дороге, не видевшей никогда русской ноги, двумя разобщенными колоннами, и достиг Анапы, при постоянной борьбе с горцами и при ужасных лишениях, только 24-го марта, накануне Воскресения Христова. На утро была произведена атака. Она началась довольно удачно, но кончилась решительным отражением и отступлением отряда с большою потерею. Обратный поход был еще бедственнее, чем наступление, хотя Бибиков пошел по дороге, по которой двигался Текели, и следовательно более или менее уже известной. Переправа через Кубань произошла 11-го апреля. Из 7699 человек и 4134 лошадей возвратились — первых 6503, а последних 1831. Под артиллериею не осталось ни одной лошади, но и ни одно орудие не попало в добычу неприятеля. Хотя Бибиков был заслуженно наказан за свое самоволие и за неудачу увольнением от должности, но труды и заслуги войск были вознаграждены щедро.

Текст воспроизведен по изданию: Кавказ в 1787-1799 годах // Кавказский сборник, Том 15. 1894