-

ПОХОД РУССКИХ ВОЙСК В ГРУЗИЮ

в 1769-1771 годах.

(По документам, изданным главным московским архивом министерства иностранных дел)¹.

(Статья вторая) ²..

Свидание Ираклия и Тотлебена произошло 29-го августа 1769 г. у дер. Хода и было обставлено большой торжественностью.

Ираклий, окруженный своими сыновьями, католикосом и знатнейшими князьями Грузии, встретил графа Тотлебена у своего шатра, обнял его и сказал, что рад видеть в своей земле такого знаменитого человека.

Узнав, что русские войска следуют в Имеретию, на помощь Соломону, Ираклий тут же выразил обещание помогать имеретинам и не щадить для сего своего живота ³..

На другой же день, 30-го августа, Ираклий отдал визит Тотлебену, приехав в его лагерь, причем был встречен пальбой из пушек и почетным караулом, из гусарской роты 16 драгун и 20 солдат, который и отдал честь Ираклию при «игрании на трубах».

Царь присутствовал на обеде у Тотлебена, сервированном, по азиатскому обычаю, на скатерти, разостланной на земле. Тосты [46] за здоровье царя и Императрицы сопровождались пушечной пальбой.

И здесь, за обедом, Ираклий выразил желание помогать русским войскам и просил исхлопотать ему 5.000 войск в помощь, а если их не успеют прислать, то хотя 1.500 человек и тогда он «превеликой вред сделает туркам».

Нет сомнения, что Ираклий был обижен тем обстоятельством, что русский корпус был направлен в Имеретию, а не к нему и что в Тифлис не был назначен даже поверенный в делах. Он тут же дал понять, что в Закавказье он первое лицо, и что без него Соломон ничего не в состоянии сделать.

Надо сознаться, что в Петербурге тогда не были достаточно знакомы с политическим положением Закавказья и лишь из донесений Тотлебена и Моуравова поняли, что первенствующее значение там принадлежит Ираклию, а не Соломону, почему указом от 12-го декабря 1769 г. предписано было Моуравову состоять русским резидентом при царе Ираклии.

Долгий поход из Кизляра, очевидно, сильно утомил наши войска, потому что в лагере под Млетами корпус простоял почти две недели и лишь в половине сентября тронулся в Имеретию.

Войска шли через Ананур, Цхинвал, селение Ламискани к урочищу Кортохти, на границе Имеретии, где было назначено свидание с царем Соломоном.

Путь этот длиною 212 верст войска сделали в 10-11 дней, ибо 26-го сентября корпус прибыл уже в Кортохти, испытав на пути своем «немалые» трудности, как писал Моуравов. Но, конечно, после перехода через Кавказские горы, ничто не могло удивить и задержать русских солдат.

28-го сентября произошло свидание Тотлебена с Соломоном, в присутствии католикоса, брата Соломона и пяти князей. Соломон выразил свою радость и заявил, что он имеет в готовности провианта на несколько месяцев.

Как будет видно, это были лишь пышные слова, ибо на деле запасов не было приготовлено, да трудно было и собрать «пропитание» ⁴..

Очевидно, обсуждались здесь и предстоящие военные действия и было решено 1-го октября совместно выступить на Кутаис, [47] дорога к которому защищалась крепостцой Шаропань, занятой турками.

Бросим теперь беглый взгляд на театр военных действий.

Театр военных действий, на котором оперировали русские войска, совместно с грузинскими и имеретинскими, ограничивался на севере долиной р. Риона, распространяясь по побережью до устья Ингура, на юге — Месхийским хребтом, на западе — Черным морем — между устьями Супсы и Ингура и на востоке — Рачинскими и Сурамскими горами и долиной р. Куры от Сурама до г. Ахалцыха.

Таким образом, театр военных действий захватывал всю южную половину Имеретии, часть Мингрелии и Грузии и часть Ахалцыхского пашалыка. Размеры театра не велики: от Сурама до Поти — 212 верст и от Кутаиси до Ахалцыха — 120 верст, но условия местности делают всякие передвижения на нём весьма трудными.

По прибытии в Имеретию, наш поверенный в делах князь Моуравов писал в своем донесении:

«Имеретия вся составлена из гор и лесу и на горах местами снег лежит. От Кутаиса только по Риону есть плоское место, — а в прочих ни одной плоскости и на версту нет. Сто верст по ней проехал — а поля где б войска расположить порядочно не видал и на версту ⁵..

Действительно, Имеретия вполне горная страна. Движение войск возможно в ней только по долинам рек и по известным горным перевалам и, таким образом, дороги представляют горные, лесные, а в западной части театра и болотистые дефиле. Промежуточные между долинами пространства представляют и ныне непроходимые места, доступные кое-где, по малонадежным тропинкам, лишь одиночным людям.

Множество рек и речек, больших и малых, пересекает страну по всем направлениям, увеличивая еще более пересеченность местности.

Все они, кроме Риона, имеют вполне горный характер: при небольшой глубине, с шумом и пеной несутся они по глубоким и узким ущельям, катят огромные камни, образуют водопады и, лишь спустившись в долины, имеют более спокойное течение. Важнейшие из рек на рассматриваемом театре Рион, [48] Кура, Цхенис-Цхали (пограничная между Грузией и Имеретией), Квирила и Дзирула — притоки Риона и р. Ингур, орошающая Мингрелию.

Климат рассматриваемого театра — нездоровый и был главным врагом наших войск во время всего похода.

И в настоящее время, когда со времени описываемых событий прошло 130 лет, когда местность сильно осушена, много лесов повырублено и вообще край стал во много раз культурнее — Кутаисская губерния отличается своим нездоровым климатом, особенно побережье. Даже в местах, поднятых на 3 — 3 1/3 тысячи фут, бывают лихорадки, а в более низких местах, особенно в долине Риона — лихорадки для непривычных людей дело самое обыкновенное и заболевания ими принимают весьма часто тяжелые формы.

В Петербурге, в то время, о климатических условиях Закавказья не имели никакого представления, войска не принимали никаких предохранительных мер и как увидим далее — среди них развилась огромная болезненность и, например, под Кутаисом и Поти не одна сотня наших воинов погибла от смертоносных Рионских болот. Все начальники переболели лихорадкой, а многие офицеры и умерли.

Зима в Имеретии несуровая, но количество атмосферных осадков очень велико. Иногда дожди идут целыми днями, а если и выпадает снег, то быстро тает. Таким образом, на горах все дороги и тропы заносит глубоким снегом, а в долинах дороги делаются совершенно непроездными от глубокой грязи. Вот почему, в период с ноября по апрель, всякие наступательные операции в то время, без шоссейных дорог, были совершенно невозможны.

Грузины, мингрельцы, имеретины и гурийцы, населяющие страну, были между собой в постоянной вражде и страна одинаково страдала как от набегов турок, так и от внутренних междоусобиц. Каждый набег князя на соседа кончался уводом в плен множества семей. Кавказская «баранта» имела и в Имеретии широкое распространение и в описываемую эпоху страна была чрезвычайно бедна. Все донесения наших посланцев свидетельствуют об этом.

Князь Моуравов, например, доносил:

«Имеретийцы, в самом бедном и жалостном состоянии находятся, — князья носят платье из серого сукна, а подлый народ — [49] своевольный, гордый и непослушный, большая часть босые... Хлеба сеют мало, а имеют гоми (вроде проса), варят оное густо и вместо хлеба употребляют, а пшеничный хлеб лишь князья едят... Лошади круглый год на полевом пропитании, сена не имеют... Скота мало — есть волы и буйволы, баранов на великих высотах прячут, а и тех немного».

Страна не имела даже собственной соли, а таковую привозили из Турции. Поэтому когда граница закрылась по случаю военных действий, в соли стал ощущаться полный недостаток. Как увидим, войска наши в походе к Ахалцыху 14 дней не имели соли, от недостатка которой солдаты начали «пухнуть». Что касается нравов жителей того времени, то наши посланцы отзываются о них крайне неодобрительно.

«Народ здесь обманчивой, лакомой чрезвычайно до денег», пишет капитан Языков ⁶., в записке своей о Грузии, «народ прямо воры и тот отличается, кто в том искуснее... Стыда и совести не знают и брат брату не верит. Без ружья от вышнего до нижнего никто со двора не выйдет».

Об этом недоверии упоминает и Моуравов ⁷..

«Они (имеретины) к родным своим доверенности никакой не имеют и всякой час ожидают внезапного нападения. Соломонов дед Георгий и предки его, будучи зазваны в гости, от здешних же князей побиты, а мужики у своих соседей крадут детей и продают их в неволю к туркам... Ныне многие имеретийцы не имея чем заплатить подать продавали своих детей к туркам и теми деньгами избавились от подати».

Языков же ⁸. говорит, что «тамошние князья, до запрещения Соломона, продавали и меняли туркам мужиков и девок не только на лошадь или саблю, но и на паюсную икру»...

В Кавказском календаре 1859 г. мы нашли любопытные сведения о военном устройстве Имеретии, современном царю Соломону. Приводим оттуда некоторые выдержки ⁹..

«С ослаблением Имеретии регулярное войско в ней не содержалось и его заменили азнаури (помещики) и мсахури, т.е. особый класс крестьян, который должен был всегда находиться готовым к войне. Кроме того, мсахури содержали караулы в крепостях, бывших вместе с непроходимыми дорогами [50] и густыми лесами, главной защитой Имеретии... Каждая крепость управлялась особым начальником — моуравом. Моурав этот принимал все меры к её защите, распоряжаясь состоящим там гарнизоном и получал содержание от окрестных жителей... Начальник же всех моуравов назывался Цихис-Тави — эта должность была важнейшей в Имеретии и принадлежала фамилии князей Чавчавадзе... Когда начиналась война, то моуравы выставляли свои знамена в укреплениях и тогда во всей Имеретии распространялась военная тревога, посредством больших медных труб, называемых буки, которые находились при каждой церкви и сзывали народ к оружию. (Трубы эти уничтожены в Имеретии после восстания 1820 года). Вследствие такового зова, конные князья и дворяне и пешие мсахури выступали в поход, а прочие занимали укрепления, горы и ущелья... Продовольствие каждый ратник брал себе на несколько дней, и при каждой партии были для того вьючные лошади... На походе провиант забирался без всякого разбора из ближайших селений. Частных начальников никаких не было, кроме моуравов и сардаря, командовавшего целым ополчением... Очевидно, дисциплины и порядка в таком ополчении было немного.

Знаков отличия никаких не существовало, но оказавших особенные услуги царь жаловал ружьем, шашкой, платьем, конем или деревнями. Но самой главной приманкой идти в поход была надежда на добычу и, таким образом, пограничные жители Мингрелии, Гурии и Имеретии были постоянными жертвами своих и чужих воинов, которые забирали у них всё, что только могли.

Насчет добычи, в законах грузинского царя Вахтата-Гургаслана ¹⁰. было несколько постановлений, из которых важнейшие:

1) Полученное в добычу золото, драгоценные камни и златотканные парчи — должны принадлежать царю, серебро и жемчуг князьям, а прочее — взявшим добычу.

2) Если кто из воинов возьмет в сражении неприятеля, то может взять всё, что у него имелось, а самого пленника отдать царю...

3) Если князья добыли с войском добычу, то одну часть дают царю, а две делят между собою. [51]

На деле добыча редко передавалась царю, а расходилась обыкновенно по рукам.

Впрочем, когда царь принимал личное участие в походе, то добыча приходилась и на его долю. Так имеретинские цари нередко добирались до Зугдид (столица Мингрелии) и тогда все вещи князя Дадиана поступали в царскую казну...

По заключении мира, пленных обыкновенно разменивали или возвращали за выкуп».

Ясно, что при такой организации и взглядах на войну, имеретинские войска не могли ходить и сражаться вместе с русскими и во многом из последующих событий Тотлебена приходится оправдывать.

Важнейшими пунктами театра военных действий были: г. Кутаис и крепости, запиравшие важнейшие проходы к границам Имеретии и Грузии. Кутаис был столицей Имеретии, в нём были сосредоточены и главнейшие интересы жителей и жили, как и ныне живут, лучшие фамилии местного дворянства. Он же был узлом всех путей в крае, почему и был хорошо укреплен. От него идут кратчайшие дороги в Поти, Зугдиди, на границу Грузии — в крепость Сурам, в Ахалцых и на Озургеты — в Гурию.

В описываемую эпоху Кутаис был занят турками, что сильно подорвало влияние царя Соломона.

Турками же были заняты и прочие важные крепости Имеретии — Шаропань, Багдад и Цуцхвати, а также и береговые пункты в Мингрелии — Поти и Анаклия.

Шаропань стоит на высокой скале при слиянии притоков Риона — Квирилы и Дзирулы, на дороге из Кутаиса в Тифлис. Крепость эта основана, по описанию известного грузинского географа Вахушта ¹¹., в 302 г. до Р. X. и имела важное значение, ибо стояла на единственном пути из Грузии к морю и запирала дорогу из Грузии и Ахалцыха к Кутаису. [52]

Крепостца Багдад — ныне бедное селение, запирала дорогу из Ахалцыха в Кутаис, идущую чрез Абастуман, по известному Зекарскому перевалу (8.000 фут). Дорога эта — ныне прекрасное шоссе, в описываемое время представляла едва разработанную тропу и к движению войск оказалась «неспособна» как писал Тотлебен Ираклию ¹²., но была кратчайшей дорого к важнейшему пункту турецких владений — Ахалцыху. На турецкой границе, у выхода из Абастуманского ущелья, дорога эта запиралась двумя искусно расположенными замками, развалины коих сохранились и доселе.

Четвертая значительная крепость в Имеретии — Цуцхвати также занятая турецким гарнизоном, была расположена к востоку от Кутаиса, на дороге в гор. Они — столицу князей Эристовых, хотя и вассальных к Имеретии, но с которыми имеретинские цари вели много раз войны.

Кроме этих крепостей, имевших на вооружении пушки, в Имеретии было много мелких крепостей на границе с Мингрелией и Гурией — так называемых помещичьих — представлявших прочные замки — таковы Квирис-Цихе, Мухури, Чхери, Модинахе и др.

Князья — владельцы этих замков имели в них ружья, фальконеты и даже пушки. Так в крепостце Модинахе (у князя Церетели) было 4 пушки ¹³..

Об устройстве таких крепостей дают понятие сохранившиеся остатки их и развалины замков и мы опишем для при мера крепостцу Багдад, развалины которой мы видели лично.

Тогдашняя крепость состояла из замка — сажен 30-40 в длину и столько же в ширину, и большей частью 3-х или 4-х этажного и нескольких построек вне замка, служивших да жилья в мирное время.

Располагался такой замок обыкновенно при выходе из ущелья или у перекрестка дорог, на каком-нибудь выступе горного хребта или на отдельной высоте таким образом, чтобы окрестная местность могла хорошо наблюдаться. В этом отношении все кавказские народы, и особенно турки, были великие мастера и отрывавшийся с их замков горизонт удивительный.

Строился такой замок из дикого камня, на отличном цементе, который держит камни и теперь, когда прошли столетия. [53]

Камни большей частью не притесывались и вся постройка имела грубый, циклопический характер.

В нижней части замка, сажени на 4-5 в вышину, — окон никаких не делалось, в средней части оставлялось несколько отверстий и бойниц, но главная оборона была сверху со стен замка.

По уцелевшим частям замка можно видеть, что в нижнем этаже складывались боевые и съестные припасы, находилась обыкновенно церковь или часовня, помещались очаги для варки пищи, в среднем жили защитники, а наверху, по краям плоской крыши, проделывались бойницы. Кое-где с краев стен выдвигались наружу — аршина на 2, — отдельные камни — вроде парапета, на которые ложились воины для обстреливания подошвы стены.

Из замка устраивался обыкновенно подземный, а иногда крытый (как, например, в Ахалцыхе и в Ацхуре) ход к реке или источнику и, кроме того, в замке или под его выстрелами находился родник или делался особый бассейн для запаса воды. Такой бассейн мы видели в развалинах замка, вблизи Абастумана. Часть нижнего этажа, высотою в 4 сажени, отгорожена прочной каменной стеной и полученный таким образом колодец внутри обмазан цементом и покрыт сводом с узким и длинным горлом наружу.

Получался огромный каменный кувшин, вмещавший в себе 8.000-10.000 ведер воды, т.е. трехмесячную пропорцию на 100 человек.

В замке делались прочные каменные лестницы и если имелся вход в нижний этаж, то было сделано приспособление для заваливания его камнями. Наконец, потайные ямы и ниши в стенах служили для скрытия драгоценностей.

Снабженный в достаточном количестве водой и запасами, такой замок мог долго держаться против неприятеля, а расположенный на высокой скале, иногда на 100-150 сажен над дном ущелья, замок такой не поддавался и действию артиллерийского огня. Про один из подобных замков, в Грузии, существует рассказ, что он держался против неприятеля более года ¹⁴.. [54]

Значительно лучшей постройки была крепость Поти, защищавшая главный в Мингрелии порт — и обнесенная оградой бастионного начертания, воздвигнутой под наблюдением турецких инженеров. Крепостью этой турки владели с 1746 года и она, вместе с Ахалцыхом, служила главной базой для действия против Имеретии и Грузии.

В перечисленных крепостях Имеретии, а также и в береговых мингрельских крепостях — Поти и Анаклии, в конце 1769 г. турки содержали до 3.000 гарнизона.

Трудно было бороться с ними царю Соломону. Тот же Моуравов пишет, например, что, «царь спасает себя от неприятеля тем, что имеет такие крепкие в горах места, куда он прибежище в нужном случае берет — и куда не только регулярному войску с артиллерией действовать, но и легкой коннице взойти трудно ¹⁵.».

Моуравов говорит далее, что, когда приходили в Имеретию значительные военные турецкия силы, чтобы окончательно изгнать Соломона, он и верные ему жители отсиживались в горах, а когда турки, «не имея, чем себя содержать, принуждены были уходить из Имеретии, Соломон, пользуясь сими случаями, в лесах и узких дорогах чинил нападения на их ариергарды и всегда оные разбивал и так оборонялся до 1770 г., 16 лет».

Важнейшим пунктом на турецком театре военных действий была крепость Ахалцых, откуда турки постоянно угрожали и Тифлису и Кутаису.

Ахалцых — один из древнейших городов Закавказья был основан во II в. по Р. X. грузинским царем Бартомом и стоит вблизи Куры, на пересечении четырех путей — четырех замечательных ущелий, ведущих от него на Ардаган, Кутаис, Боржом (в Грузию) и на Ахалкалаки, т.е. на Карс и Тифлис. Поэтому он издавна имел важное военное и торговое значение, находясь на границе Грузии и Турции.

В XIV в. Ахалцых был завоеван турками, причем большая [55] часть грузин перебита или обращена в магометанство ¹⁶.. В описываемую эпоху это был значительный торговый и промышленный город; в нём считалось до 50.000 жителей, были богатые караван-сараи, много лавок и мастерских. Ахалцыхское оружие, ковры, кожаные и серебряные вещи славились на всю Малую Азию. В городе была выстроена знаменитая мечеть по образцу мечети Айя-София в Константинополе (обращенная ныне в полковую церковь 77-го пехотного Тенгинского полка).

Находясь вдали от Константинополя, ахалцыхский пашалык мало признавал власть султана и ахалцыхский паша (атабег) считался на положении вассального князя, так что должность его переходила по наследству.

Для Грузии и прочих соседних владений Ахалцых был настоящим разбойничьим гнездом, откуда постоянно, без всякого объявления войны, делались набеги на соседей.

Кроме турецкого гарнизона, в Ахалцыхе постоянно скоплялись разбойники — лазы, лезгины, аджарцы и другие «делибаши» (удальцы), всегда готовые для набегов на Карталинию и Имеретию. Город этот был хорошо укреплен.

Кроме каменной стены, окружавшей весь город и усиленной палисадом, в нём была крепкая цитадель, наполовину высеченная в скалах, с обширными казармами и погребами. Много отдельных башен на командующих высотах усиливало оборону. Дороги к Ахалцыху из Кутаиси и Тифлиса были преграждены в узких ущельях крепкими замками — в Ацхуре и Абастумане. Плодоносные поля, окружающие Ахалцых, позволяли собирать в нём значительные запасы хлеба и фуража и богато снабженный и защищенный самой природой, с воинственным мусульманским населением, этот город многие годы наводил ужас на Грузию и Имеретию. Взятие его Паскевичем в 1828 г. было отпраздновано во всей Грузии как величайшая победа христианства над исламом, как падение источника вековых бедствий Карталинии и Имеретии.

Крепостца Ацхур, запиравшая доступ к Ахалцыху из Боржомского ущелья, стояла на высокой неприступной скале правого берега Куры, по которому в то время шла и дорога из Сурама в Ахалцых. У Ацхура надо было переправиться на левый [56] берег Куры и далее наступать к Ахалцыху уже по этому берегу; эту переправу и охранял Ацхурский замок.

Подобное же назначение охранять переправу на Грузинской границе имела грузинская крепостца Садгери, игравшая важную роль при операциях Тотлебена.

Важнейшими путями на рассматриваемом театре были дороги от Сурама на Кутаис и далее к береговым крепостям Поти и Анаклии. Дорога на Поти, имевшая торговое значение, была и тогда лучшей в крае, но участок её от Сурама до Шаропани (75 верст), проходящий через Сурамский хребет, был весьма труден для всякого колесного движения.

От Сурама же — по долине Куры отходил, как уже сказано, путь на Ахалцых. Другой кратчайший путь на Ахалцых отходил от Кутаиса и преграждался крепостцами Багдад и Абастуман, бывшими в руках турок.

Наконец, третий путь к Ахалцыху шел от Тифлиса через м. Храм и Квеши и турецкую крепостцу Ахалкалаки и переходил р. Куру у дер. Аспинза.

Путь, связывавший русский корпус, действовавший в Имеретии, с Россией, был очень велик. Считая от Кутаиса через Сурам, Гори, Душет, Ананур, по грузинской дороге через Казбек, до нашей пограничной крепости Моздока было 490 верст, требовавших для проезда, даже карьером, 10-12 дней пути, и помимо трудностей самой дороги — он был небезопасен.

В Дарьяльском ущелье дарьяльские (иначе тагаурские) осетины грабили весьма часто путников, не сопровождаемых военной командой, а иногда нападали и на команды.

Комендант Моздока подчинялся астраханскому губернатору и оттуда, с Волги, доставлялся провиант и всё прочее снабжение этой крепости.

Сообщение Моздока с Астраханью производилось через Кизляр, вдоль берега Каспийского моря, по, так называемому, «линейному» тракту, длиной в 570 верст. Была и кратчайшая дорога из Моздока к Волге — на Царицын, проходившая через Калмыцкую степь и имевшая участок в 110 верст совершенно безводный. Путем этим проходили, однако, почти все укомплектования в отряд Тотлебена. Таковы были коммуникации русского корпуса.

Будучи удален от базы на 20 переходов, имея в тылу длинное и опасное дефиле, находясь в стране, где наша неудача [57] легко могла вызвать недоброжелательство населения и даже нападение различных мусульманских горских племен, Тотлебен естественно должен был заботиться о своих «коммуникациях». В этом отношении он был очень осторожен и в цитируемых нами документах есть много указаний на это ¹⁷..

Важное значение на пути наших сообщений с Россией имела крепостца Ананур, в ущелье Арагвы, на границе Грузии, с горскими племенами. Крепостца эта представляла весьма крепкий замок, хорошо вооруженный, и могла, при желании Ираклия, совершенно запереть путь из России в Грузию. Поэтому, как увидим ниже, при первых недоразумениях с Ираклием, Тотлебен постарался захватить этот замок как свою штаб-квартиру и даже снял со стен его все пушки ¹⁸..

Из этого краткого обзора театра военных действий видно, что и помимо неприятельских действий он представлял большие трудности в отношении передвижения, расквартирования и особенно продовольствия русских войск.

Непривычный климат порождал в отряде многочисленные болезни; убийственные дороги, проложенные по горам лишь для вьючного движения, чрезвычайно стесняли наступательные операции — но самый больной вопрос был вопрос продовольствия.

Мы уже говорили, что сторона была совершенно разорена и сбор запасов был в ней делом нелегким.

Кроме того правительственная машина, уже тогда, была так слаба в Грузии и Имеретии, что на приказания царей князья мало обращали внимания и неохотно исполняли повеления о доставке провианта в русский отряд.

Если трудно было доставать провиант на месте, то еще труднее было организовать довольствие на походе, а так как доставлять провиант обязались цари Ираклий и Соломон, то при каждой наступательной операции возникали жалобы Тотлебена по этому поводу. [58]

Это и был корень всех неудовольствий, возникших впоследствии между союзниками.

Что касается отношения населения к русским войскам, то высший класс его относился подозрительно, а сельские жители, привыкшие, что их грабят свои и чужие, относились скорее всего равнодушно, хотя ко времени ухода отряда из Грузии войска наши приобрели огромные симпатии населения и сам Ираклий, уведомляя в 1773 г. о выступлении русских войск из Грузии, писал Панину, что «грузины плачут, видя уход русских войск, ибо хотя тело осталось, но душа наша отлетела». Более всего приходу русских войск были рады армяне, ибо наступившее в крае спокойствие позволило им свободно вести свои коммерческие дела.

Осада Шаропани и отступление Тотлебена в Карталинию. 30-го октября 1769 года русские войска подошли к Шаропани. Слух о приближении русского войска давно уже проник в Имеретию и еще за две недели до прихода русских жители-турки из предместья и окрестностей вошли в крепость.

Гарнизон её был не велик — по показанию Моуравова ¹⁹. всего 23 человека, но очевидно, был усилен жителями, а крепкое природное положение — на высокой горе, делало ее неприступной для отряда, имевшего лишь полевые пушки.

На предложение сдаться, комендант ответил, — «что вверенную ему крепость он будет защищать до последнего человека, да и опасности к тому-ж еще не видит».

Тотлебен обложил крепость, а между тем сразу оказался недостаток в провианте. Кроме сего, на другой же день, 5-го октября, Соломон со своими 200-ми имеретинцев уехал из отряда к Мингрельской границе, ибо получил известие, что князь Дадиан вторгнулся в его владения.

С его отъездом окончательно прекратилась доставка отряду провианта и о бедственном положении русских под Шаропанью Моуравов писал Панину ²⁰.: «с превеликой нуждой четыре дня пшеничным хлебом продовольствовались... ныне же команда получает по самой малой порции просяного хлеба, а соли не имеем 14 дней».

Видя, что помощь Соломона не велика, Тотлебен решил снять осаду, дабы сначала обеспечить довольствие отряда, и 11-го [59] октября отступил в Грузию — в Гори и Цхинвалу, а в декабре перешел в лагерь вблизи м. Сурама. Итак, вместо ожидаемых 20.000 войска, у Соломона оказалось едва несколько сот человек.

Тотлебен видел, что до прибытия подкреплений к корпусу из России всякие операции приходится отложить.

Зима прошла в ожидании этих подкреплений, а между тем отряд сильно уменьшился от болезней. Несмотря на усилия кизлярского коменданта, к началу 1770 г. он успел собрать в Моздоке лишь одну роту Грузинского гусарского полка, три роты Оренбургского драгунского и роту пехоты из Астраханских батальонов.

В своем нетерпении получить эти подкрепления, Тотлебен, зимою, сам хотел отправиться в Моздок, о чём и уведомил царя Ираклия ²¹..

В виду малочисленности русских войск, охрана грузинской границы на путях из Ахалцыха была возложена на грузинские войска, кои, по указанию Тотлебена ²²., должны были никого не пропускать ни в Ахалцых, ни из Ахалцыха.

Долгое бездействие войск способствовало ослаблению дисциплины, а подозрительность и мнительность Тотлебена раздували мелкие факты и в отряде появились недовольные офицеры, которые ждали только случая открыто заявить свое недовольство. Такой случай явился, когда прибыл в марте 1770 г. в отряд, в качестве волонтера, некий подполковник Чоглоков, человек очень богатый и явившийся в лагерь с целой дворней. Здесь Чоглоков особенно сблизился с недовольными Тотлебеном (князем Челокаевым и Ременниковым), не стесняясь порицал действия Тотлебена и намекал, что имеет какое-то особое поручение из Петербурга.

Наконец, в отряде составился заговор устранить Тотлебена от командования, но об нём узнал своевременно Тотлебен и арестовал заговорщиков, которые и были отправлены в Петербург ²³.. [60]

Одним из главных виновников, сеявших смуту, Тотлебен считал и нашего поверенного, князя Моуравова.

Еще ранее открытия заговора, 6-го февраля 1770 г. Тотлебен писал председателю военной коллегии графу Захару Григорьевичу Чернышеву, следующее ²⁴. (перевод с французского):

«Подполковник (князь) Челокаев, несмотря на мои приказания, находится постоянно в Тифлисе, вместе с князем Моуравовым, где они дают царю Ираклию наставления относительно изготовления мортир, гаубиц и пушек. Я послал ему категорическое приказание возвратиться, иначе прикажу его арестовать и отправить в Моздок, так как нахожу, в виду того, что царь Ираклий связан союзом с Россией — крайне невыгодным в интересах Её Величества — иметь здесь другие пушки, кроме пушек Её Величества нашей Государыни. Прошу распоряжения вашего сиятельства отозвать отсюда всех офицеров-грузин, а также и князя Моуравова, который по своему происхождению и связям с Тифлисом не соответствует вовсе своей должности».

Через два месяца Тотлебен опять пишет Чернышеву об отозвании Моуравова, говоря — «что он только старается, чтобы сделать угодность и удовольствие своей нации, а не по чину и долгу его... будучи как здесь, так и в Имеретии, очень мало думал, чтобы ему по данной инструкции, наималейшее попечение иметь в доставлении провианта, — а наиболее всегда с офицерами и здешними князьями обращался... ²⁵.».

После открытия заговора, Тотлебен, донося о сем графу Н. И. Панину, категорически просил отозвания Моуравова, считая его одним из главных виновников происшедшего.

При таких неблагоприятных обстоятельствах наступила весна, когда надо было начинать военные действия.

В конце марта в Сурам прибыл царь Ираклий, имея с собой до 7.000 войска, 3 пушки, 50 лезгин и 5 штандартов ²⁶..

После совместного обсуждения дел было решено двинуться сначала против Ахалцыха. Для наступления была избрана большая дорога по правому берегу Куры от крепостцы Садгери на Ацхур, где предстояло овладеть переправой через Куру ²⁷., и [61] далее наступать уже по левому её берегу. Для этой операции надлежало предварительно выстроить мост через Куру у Садгери и постройка его задержала движение отряда до половины апреля.

15-го апреля 1770 г. союзные войска выступили к Ацхуру, причем Тотлебен оставил часть отряда и обозы у Садгери.

Расстояние от Садгери до Ацхура всего 28 верст, но дорога идет по Боржомскому ущелью, представляя в иных местах узкую тропу, изобилует крутыми подъемами и спусками; местность закрытая, лесистая, приходилось идти очень осторожно, дабы не попасть в засаду.

Поэтому к Ацхуру подошли лишь через день, 17-го апреля. При выступлении из Садгери уже обнаружился недостаток провианта в отряде. Запасы Ираклия — как оказалось, были в турецких деревнях, и хлеб и мясо сразу надо было добывать фуражировкой.

18-го апреля было сделано несколько выстрелов по Ацхуру и даже попытка штурмовать его ²⁸., но Тотлебен увидел, что бомбардировать эту крепость бесполезно, а для блокады или осады прежде всего в отряде не хватало провианта.

О провиантском довольствии русских войск дает некоторое представление письмо Моуравова Тотлебену от 19-го апреля, и написанное очевидно по поручению Ираклия ²⁹. ...«Командированы от него (Ираклия) 500 человек в неприятельские деревни доставать провиант и без сомнения привезут оный с собою а для собственной Вашей персоны посылает (царь) несколько печеного хлеба (значит в русском лагере был прямо голод)... Ираклий и на свое войско не имеет провианта и командировал людей доставать таковой; по мнению моему надежнее и вернее будет, если на несколько дней оставит крепость Ацхур и маршировать прямо в деревни неприятельские, которые по объявлению Ираклия отстоят от нынешнего вашего лагеря расстоянием 25 и 30 верст, и прибыв туда... запастись на несколько недель провиантом и осадить опять сию же крепость, или и самый город Ахалцых... если же паче чаяния и в тех деревнях, в которых надеется Ираклий достать (провиант), оный не сыщется, то взять можно было бы прямо дорогу в Тифлис, вместе с Ираклием, ибо, как он уверяет, что и дорога через [62] Джевахетию (Сомхетию) гораздо лучшая, нежели через Садгери и потому и можно прибыть в Тифлис в пят дней»...

Итак, князь Моуравов заодно с Ираклием полагал, что войска русские выступили в Турцию затем, чтобы с места же начать грабить неприятельские деревни и «несколько недель» запасать себе провиант.

С большой вероятностью можно полагать, что во всех окрестностях Ацхура — в апреле месяце никаких запасов не оставалось, да если таковые и были, то, конечно, еще до прихода русских всё было забрано турками. Таким образом, ни штурмовать Ацхур, ни оставаться под ним было невозможно. Что же оставалось делать? Идти к Ахалцыху, обойдя Ацхур, не имело смысла, ибо рассчитывать взять Ахалцых одним ударом было нельзя и, следовательно, и там бы пришлось заняться сначала фуражировками — с риском уже не найти достаточных запасов. Итак, приходилось отступать. Но куда отступать? Бросить свои коммуникации на Сурам и перейти на кратчайшую дорогу к Тифлису, как советовал Ираклий, было бы крайне неосторожно. Во-первых, часть русского отряда была оставлена, как мы знаем, у Садгери, и, отходя на Тифлис, Тотлебен бросал бы ее на долю случайностей. Во-вторых, он естественно должен был тяготеть к Имеретии, так как не была еще достигнута главная цель действий — освобождение этой страны от турок, а согласно инструкции — именно Имеретия была главным театром военных действий. Наконец, путь на Ахалкалаки к Тифлису был путь неизвестный Тотлебену, а он имел уже основание не доверять и самому Ираклию и боялся с его стороны измены.

Таким образом, раз приходилось отступать, надо было отступать по старой дороге к Сураму. Так Тотлебен и поступил и 18-го апреля отдал приказ о выступлении в Сурам.

В «Историческом очерке кавказских войн», изданном в 1899 году в г. Тифлисе под редакцией В. А. Потто, при обзоре похода Тотлебена, по поводу этого отступления говорится так (стр. 102):

«Здесь случилось невероятное происшествие: 19-го апреля Тотлебен, не предупредив Ираклия, повернул назад и пошел в Сурам к великому смущению и негодованию как русского, так и грузинского войска. В лагере Ираклия поднялся переполох. Грузины громко кричали об измене».

Полагаем, что после вышеизложенного ничего «невероятного» [63] в этом происшествии нет, а о своем решении Тотлебен сообщил Ираклию, как это доказывает вышеприведенное письмо Моуравова. — Правда, Ираклий был очень огорчен уходом русских войск, сам ездил в лагерь к Тотлебену и, как писал впоследствии Н.И. Панину, «умолял» Тотлебена не уходить, но тот был непреклонен.

Конечно, будь Тотлебен не столь вспыльчив и подозрителен, может быть, дело могло повернуться и иначе, и во всяком случае он мог подождать дня два-три результатов фуражировки; но, как доносил Тотлебен в военную коллегию, «опасность голода — воображение ужасное», а он, очевидно, потерял уже всякую веру в слова грузинских князей относительно снабжения продовольствием русского отряда. — Неблагоприятное же освещение уход русских войск получил лишь вследствие событий следующего дня.

На другой день, 20-го апреля, после ухода Тотлебена, Ираклий также отступил от Ацхура и пошел, как предполагал ранее, на Ахалкалаки, Квеши и Храм — кратчайшей дорогой к Тифлису. Пройдя 20 верст, у д. Аспинза, где существует переправа через Куру, на дороге к Ахалцыху, он случайно наткнулся на турецкий отряд, шедший из Ахалцыха, и разбил его на голову ³⁰., после чего беспрепятственно продолжал путь на [64] Тифлис. Сопоставляя различные документы и письма, не остается никакого сомнения, что Ираклий от Ацхура шел прямо на Тифлис. Если бы он действительно решил один действовать против Ахалцыха, как он писал впоследствии, то, конечно, после удачного боя он не преминул бы преследовать турок и ворваться в Ахалцых, до которого от Аспинзы всего 19 верст. Вместо этого Ираклий отступил на Тифлис, куда и прибыл 20-го апреля. Тотлебен же, переправившись в Садгерах через Куру, форсированным маршем прибыл через Гори и Душет в Ананур и в тамошнем замке расположил свой отряд. Причину этого внезапного решения покинуть Карталинию и удалиться с театра военных действий, несомненно, надо искать в недоверии Тотлебена к Ираклию, усилившемся вследствие последних событий. Можно полагать, что Тотлебен имел основание бояться неприязненных с его стороны действий и прежде всего желал обеспечить себе путь отступления в Россию.

Это внезапное движение русского отряда в Грузию встревожило и Ираклия. Из писем его видно, что он получил известия, что Тотлебен вернулся в Грузию затем, чтобы привести грузин к присяге русской Государыне и предложить им не признавать более власти Ираклия. Наш знаменитый историк Соловьев подтверждает это известие и говорит даже, что Тотлебен писал Государыне от 12-го мая 1770 года (т. е. значит из Ананура) о том, что намерен взять Тифлис, подчинить Грузию русской власти и лишить Ираклия Андреевской ленты ³¹.; но в цитируемых документах такого донесения нет, а есть указание на этот слух лишь в письмах самого Ираклия ³²..

По прибытии Ираклия в Тифлис отношения его к Тотлебену еще более обострились, очевидно, не без влияния Моуравова. Дошло до того, что майор князь Ратиев (грузин), ведший эскадрон гусар из Моздока на подкрепление Тотлебена, вступил в тайные сношения с Ираклием и по его приглашению прибыл, вопреки приказания Тотлебена, в Тифлис вместе с своим эскадроном, под тем предлогом, что там удобнее продовольствоваться.

Тогда Тотлебен, от имени Императрицы издал манифест, которым объявлял Ратиева и других отлучившихся в Тифлис офицеров изменниками и предлагал награду за их головы ³³.. [65]

Моуравову Тотлебен дал «ордер» немедленно, не простясь а Ираклием, выехать из Тифлиса в Моздок, впредь до распоряжения ³⁴..

Ираклий же не только защищал Ратиева, но и дал ему письменное согласие, или вернее повеление, арестовать Тотлебена и отрешить его от командования ³⁵..

Таким образом, в мае 1770 г., дела в Грузии пришли в полное замешательство.

Ираклий и Тотлебен стояли, как враги, готовясь уже принять решительные меры при первом враждебном действии противника.

В предупреждение измены в самом Анануре Тотлебен снял со стен и привел в негодность все грузинские пушки и конфисковал 200 пудов пороху, находившегося в погребах Ананурского замка.

Между тем, в Петербурге знали лишь то, что в Грузии произошло замешательство, так как получали противоречивые донесения Тотлебена, Моуравова и самого Ираклия.

Но Государыня, как и следовало ожидать, приняла сторону Тотлебена и, не придавая веры жалобам Ираклия, решила послать в Грузию надежного человека для расследования всего там происшедшего.

Для этой цели туда был отправлен, по личному выбору Императрицы, лейб-гвардии Семеновского полка капитан Николай Данилович Языков, с подробной инструкцией, письмами Панина к Ираклию и Тотлебену и двумя грамотами Императрицы — одна к Грузинскому народу, на случай если Тотлебен уже лишил Ираклия престола, и другая к царю Ираклию в случае, как и ожидала Императрица, если распря между Тотлебеном и Ираклием не дошла до открытой вражды.

По исследовании положения дел, Языков должен был предъявить ту или иную грамоту и во всяком случае выяснить Ираклию, что в происшедших несогласиях — главная вина падает на самого же Ираклия — таков взгляд Императрицы ³⁶..

Одним из пунктов инструкции Языкову предписывалось отрешить Моуравова от должности резидента и отправить его в Петербург.

На место Моуравова назначался лейбъ-гвардии Преображенского [66] полка капитан-поручик Львов, еще ранее командированный в Грузию. I

Главнейшей же заботой Языкова должно было быть — «истощить все свои старания, как сказано в инструкции, чтобы Ираклий остался к нам (к России) благонамерен, по крайней мере на время продолжающейся с Портой войны».

Оба письма Панина — Ираклию, были ответами на его многочисленные жалобы на Тотлебена и Н. И. Панин весьма откровенно высказал ему неудовольствие Императрицы и неосновательность его жалоб. |

В первом письме своем Панин поставил на вид Ираклию — неправильность и бестактность его поступков по отношению к зломысленным против российского войска людям — Чоглокову и Ратиеву и привел соображения в оправдание отступления Тотлебена из-под Ацхура ³⁷..

Между прочим, доказывая Ираклию серьезность причин, побудивших Тотлебена отступить от Ацхура, Панин пишет:

«Генерал сей имел от Вас обещание, что Вы во время похода снабдите войско его хлебом, — но того ж однако не воспоследовало, собственных же его способов к получению недоставало... Опасность голода — воображение ужасное, а он, и расставшись с Вами с великой нуждой, за постигшим его крайним недостатком, в Грузию, в прежний свой лагерь дойти мог».

По поводу жалобы Ираклия, на оставление в тылу у Садгери половины русского отряда и почти всех палаток, Панин пишет ³⁸.: «Разделение же команды его необходимо требовалось для сохранения коммуникации с Грузией, потому что оставленные при крепости Садгерской Ваши люди отлучились, несмотря, что если б неприятель оную захватил, совсем дорога к возвращению, не только ему, но и вам пресечена была б».

Далее Панин пишет:

«Другое обвинение ваше — в рассуждении палаток не к тягости ему, но еще и к похвале служит, доказываясь из того, что он, как искусный полководец, имел предосторожность излишествами не отягощать при военных предприятиях и действиях вред наносящими».

Во втором письме Панин также пишет Ираклию, что в [67] походе к Ахалцыху, русские войска претерпевали голод, по причине «худого их пропитания», и в этом случае сбережение вверенных Тотлебену людей, конечно, должно было составить «главнейшую его заботу».

При этом Н. И. Панин добавлял, что в Петербурге сверх донесений Тотлебена и Моуравова, получены о событиях в Грузии и другие известия (очевидно, подтверждавшие донесения Тотлебена).

Императрица Екатерина в грамоте, врученной впоследствии Ираклию, хотя также упрекала его, что он дал убежище в Тифлисе «развратным и беспокойным русским людям», но согласна предать всё происшедшее вечному забвению, в той надежде, что он, Ираклий, — «впредь от подобных поступков предостерегаться имеет».

Далее Императрица прибавляла в грамоте о назначении в Грузию капитана Языкова чрезвычайным послом для скорейшего восстановления порядка и просила Ираклия всем его словесным представлениям «совершенную веру подавать».

После энергичных мер Тотлебена по арестованию главных заговорщиков, еще и до прибытия Языкова, дела в Грузии пришли в порядок и Ираклий сам, первый, сделал шаг к примирению с Тотлебеном.

Очевидно, он сознавал неудобство своих поступков и в начале июня писал графу Панину, по поводу намерения своего арестовать Тотлебена ³⁹., что единственно боялся, как бы Тотлебен не увел самовольно русские войска в Россию «без особливого Её Величества об отпуске повеления», так как в этом случае «земли наши могут придти в разорение».

Отсюда уже видно, что Ираклий был весьма доволен русскими войсками и несомненно все свои обвинения в измене и яко бы ретираде с поля сражения (под Ацхуром) относил к одному Тотлебену.

Насколько русские войска за их «регулярство» и дисциплину высоко ценились в Грузии, видно, например, из следующего.

Задумав летом 1770 г. новый поход на Ахалцых, Ираклий, через нашего поверенного в делах, просил Тотлебена отделить ему от русских войск 300 солдат и шесть пушек «с пристойным числом служителей при них». [68]

Князь Моуравов писал по этому поводу к Тотлебену:

«Триста солдат отделить от корпуса Вашего Сиятельства видится и немного, но одно имя российского солдата приводит неприятеля в трепет... Если, Ваше Сиятельство, сие приказать мне изволите, то наместо оных, истребовав от Ираклия, по его обещанию, имею я прислать к Вам во всём исправных 4.000 грузин или кахетинцев конных и пеших, кои будут иметь свой провиант ⁴⁰..

Очевидно, гром побед Румянцева и Суворова достигал и далекой Грузии, и здесь русский солдат, как и в Суворовских боях — один десяти стоил.

К. Линда.

(Окончание следует).

Комментарии

1. Грамоты и договоры России с Грузией в XVIII в. Том I, Спб. 1891т, Том II, 1898 г.

2. См. «Военный Сборник» 1901 г., № 9.

3. Документы, стр. 61.

4. Документы, стр. 273.

5. Документы, стр. 193.

6. Документы, стр. 195.

7. Там же, стр. 72.

8. Там же, стр. 192.

9. «Кавказский календарь» 1859 г., стр. 422-440.

10. Вахтанг-Гургаслан (Гург — волк и Аслан — лев) царствовал в VI в. по Р. X.

11. Царевич Вахушт — сын грузинского царя Вахтанга VI, в начале XVIII в. переселился в Москву, где и жил постоянно. Умер около 1770 г. В Москве он отдался научным занятиям и в 1742 г. вышла под его редакцией грузинская библия. В 1745 году окончен им многолетний труд по истории и географии древней Грузии, изданный лишь в 1842 г. нашим академиком Броссе под заглавием «Descriptions geographiques de la Georgie par le Tsarevitscii Wakhoucht publiees d'apres l'original autographe par M. Brosset. S.-Petersbourg.1842 г.». Это замечательное сочинение, с приложением шести карт, составляет ныне библиографическую редкость.

12. Документы, стр. 164.

13. Кавказский календарь 1859 г.

14. Рассказ этот приведен у A. Dumas в его «Impression de voyage. Le Caucase». Дочь одного грузинского князя, красавица Ксани, была похищена стариком князем и увезена в замок Ананур. Когда погоня прискакала к замку, было уже поздно, на высокой мачте над замковой башней — le calecon cerise de la pauvre princesse flottait sur le fort en maniere d'etendard... Вооружив всех своих подчиненных и подговорив лезгинцев, бродивших в тех местах, оскорбленный отец осадил Ананур. Но крепок был этот замок и Dumas говорит, что целый год замок был в осаде, пока не разыскали и не разрушили подземную водопроводную трубу и защитники, мучимые жаждой, не сдались сами.

15. Документы, стр. 72.

16. Нынешнее население Ахалцыха, большей частью армяне-католики, переселено из Турции Паскевичем в 1829 году.

17. См., например, стр. 350, 357.

18. В Ананурском замке скрывался впоследствии, в 1795 г., царь Ираклий, после несчастной битвы под Тифлисом с персидским шахом Магомет-ханом, который разрушил Тифлис до основания. Покинутый своими князьями, Ираклий бежал в Ананур с одним слугой, армянином, и там, в ветхой келье, которую и теперь показывают, жил несколько времени грузинский царь, некогда гроза Закавказья. Вернувшись после удаления Магомет-хана в Тифлис, Ираклий едва нашел место, где был дворец — такую груду развалин представлял тогда город.

19. Документы, стр. 70.

20. Там же, стр. 71.

21. Документы, стр. 447.

22. Там же, стр. 448.

23. Подполковник Чоглоков был сын урожденной графини Гендриковой, родственницы императрицы Елизаветы. Есть указания, что этот сумасброд имел намерение, захватив власть в русском отряде, свергнуть царя Ираклия и объявить себя царем в Грузии. Планам его сочувствовали и некоторые грузинские офицеры. Он был судим вместе с Ратиевым и другими в 1771 г., в Казани, и сослан на поселение в Сибирь, откуда возвращен лишь Императором Павлом I. Умер в Новгороде, в 1798 г. «Сборн. Импер. рус. ист. общ.», т. X, стр. 441.

24. Документы, стр. 205.

25. Там же стр. 207.

26. Там же, стр. 216.

27. У Ацхура тогда существовал каменный мост через Куру, с дамбой, проходившей вдоль самой крепостной стены. Развалины его видны и теперь.

28. Документы, стр. 136.

29. Там же, стр. 220.

30. В цитируемых нами документах есть несколько донесений Моуравова и писем самого Ираклия о подробностях этой битвы, где она выставляется блестящей победой над «огромным неприятельским корпусом». Но мы уже знаем, какую цену надо давать донесениям Моуравова о грузинах, а что касается писем самого Ираклия, воистину восточного человека (он до 30-ти лет прожил при дворе персидского шаха), то, если и теперь с отдаленных театров военных действий иногда получаются известия противоречивые, а иногда и прямо неверные, то можно себе представить верность известий, даваемых иностранному двору заинтересованными лицами в тогдашнее время.

Наиболее вероятно, что турок и лезгин было всего 700-800 человек, шедших из Ахалцыха на усиление гарнизона в Ахалкалаках, куда по сведениям направлялся Ираклий. У д. Аспинзы, высоты правого берега Куры почти приступают к реке, образуя дефиле около версты шириной. Когда турецкий отряд перешел на правый берег и, очевидно, беспечно двигался по этому ущелью, он неожиданно был настигнут конницей Ираклия и в происшедшей рукопашной свалке почти весь уничтожен. При отряде не имелось даже ни одной пушки. По описаниям же грузинских историков это небольшое дело является чуть ли не второй Куликовской битвой, причем в Тифлисе о ней узнали через день, «ибо вся Кура была окрашена кровью». Спрашивается, откуда могли взяться здесь большие силы, когда весь гарнизон Ахалцыха определялся в 3.000 человек, а по словам Ираклия и того меньше.

К. Л.

31. Том XXVIII, стр. 142.

32. Документы, стр. 222-225.

33. Там же, стр. 221.

34. Документы, стр. 227.

35. Там же, стр. 122, 214.

36. Документы, стр. 139.

37. Документы, стр. 135-138.

38. Там же, стр. 137.

39. Документы, стр. 228.

40. Документы, стр. 131.

Текст воспроизведен по изданию: Поход русских войск в Грузию в 1769-1771 годах. (По документам, изданным главным московским архивом министерства иностранных дел) // Военный сборник, № 10. 1901