-

ПОХОД ПЕТРА ВЕЛИКОГО В ПЕРСИЮ.

В 1721 году был заключена мир со Шведами, и Петр Великий, обеспечив Север от врагов, мог располагать теперь своими воинами по собственному произволу. Он давно хотел взять под свое покровительство Персидские провинции при Каспийском море, разоряемые разными хищниками и жителями Кавказа; но война со Шведами, требовавшая большого числа воинов, не позволяла ему разъединять главные силы на Севере, устремленные против могучего соперника. А теперь, когда мир воцарился на Севере, Петр мог двинуть всю массу своих воинов на Юг. Вот первая, непосредственная цель, для чего [2] он повелел описать берега Каспийского моря и составить карту (См. статью: «Западный берег Каспийского моря при Петр Великом». Журн. М. Н. Пр. Ч. LIX, Отд. II.). Для этой же дели и Волынский послан был Губернатором в Астрахань, которому поручено было делать разные приготовления к будущим предприятиям. Пехотные полки, имевшие квартиры свои в Финляндии и привыкшие к морскому пути на галерах и малых судах, получили приказание итти на зимние квартиры в Кашин, Романов, Ярославль и в другие места по Волге. А в начале 1722 года каждому полку приказано было строить суда по образцу тех, которые употреблялись в Финляндии между шкерами и островами и которые потому самому назывались островскими лодками или островками. В то же время в Астрахань посланы были морские служители и преимущественно те, которые были в прежних командировках на Каспийское море; в числе их был и Соймонов (Ф. Соймонов, из записок которого заимствованы эти сведения, известен читателям по вышеприведенной статье. Он служил несколько лет Лейтенантом при особе Императора Петра I на военном корабле «Ингерманланд» и снискал милостивое внимание Государя В след за этим он несколько раз командирован был Петром Великим как для обозрения Западных оберегов Каспийского моря, так и по другим надобностям и выполнял повеления Царские с усердием, которое всегда заслуживало благосклонность и одобрение Петра Великого. Записки Соймонова сравнены с записками Тевкелева, который также писал о действиях Петра I, — того самого Тевкелева, который в последствии был Губернатором Сибири. Прим. Ред.). [3]

Петр отправился в Москву еще в Декабре месяце, чтобы осмотреть приготовления к водяному пути и сделать нужные распоряжения. Он повелел Соймонову изготовить несколько больших стругов, которые обыкновенно приходят в Москву с Оки; на них помещены были полки Ингерманландский и Астраханский. Гвардейские полки заняли другие суда. Ко вскрытию льда было все готово: суда нагружены провиантом, артиллериею и аммунициею; солдаты на этих судах заменяли матросов.

Император отправился из Москвы 15 Мая, в сопровождении супруги своей, по рекам Москве и Оке до Нижнего Новагорода, на струге «Москворецком». На корме этого струга были сделаны каюты, на носу устроены места для гребцов, как устрояются они на галерах; на каждой стороне струга было по 18 весел. К настоящему походу приготовлены были в Нижнем островские лодки, построенные на Волге, и насады или большие суда, ходившие по Волге. Там же приготовляли морские суда, которые в последствии все нагружены были тем, что привезено из Москвы. К каждому из этих судов придано по три островские лодки, чтобы буксировать суда во время противного ветра. 27 Мая Государь был уже в Казани.

Развалины города Болгар, во время проезда, обратили на себя внимание Государя. Осмотрев их, Петр Великий сожалел, что древние здания совершенно уничтожаются. Будучи в Астрахани, он писал 2 июля к Казанскому Губернатору, чтобы тот немедленно послал каменьщиков в [4] Болгары для починки фундаментов у башен и других строений, наказав ему и впредь такими же починками поддерживать эти древности. В след затем Губернатор получил Указ, не теряя времени, списать все находящиеся там Татарские и Армянские надгробные надписи. Этим трудом несколько объяснилась История древнего города. Списки с надписей оставлены для хранения в Казанской Губернской Канцелярии.

По прибытии Государя в Саратов, явился к нему старый Хан Аюка и, милостиво принятый Монархом на аудиенции, 83-летний старец, в восторге сказал: «теперь охотно умру, удостоившись лицезрения и беседы великого Императора». Хан умер в следующем 1723 году.

15 Июня Петр Великий прибыл в Астрахань. Тотчас повсюду публикован был манифест, сочиненный Князем Димитрием Кантемиром, Господарем Молдавским, и напечатанный на языках Татарском, Турецком и Персидском. Этот манифест в то же время напечатан и на Немецком языке. Вот он от слова до слова в Русском переводе:

«Божию споспешествующею милостию Мы Петр Первый, Император Всероссийский, Самодержец Восточных и Северных Царств и земель от Запада и Юга, Государь над землею, Царь над морями, и многих других Государств и Областей Обладатель и по Нашему Императорскому достоинству Повелитель, и промая.

«Всем под Его Величества, Всепресветлейшего, Великомощного, Благополучнейшего и [5] Грозного, старого Нашего верного приятеля Шаха, державою и в службе его состоящим честнейшим и почтенным сипазаларам, Ханам, Корбцицам, Агам над пехотою, Тобчибашам, Беклербекам над армиею, Султанам, Визирям и другим начальникам, Полковникам и Офицерам при войске, также почтенным учителям, Имамам, Муэзинам и другим духовным особам и надзирателям над деревнями, купцам, торговым людям и ремесленикам и всем подданным, какого бы оные закона и нации ни были, объявляем Нашу Императорского Величества милость.

«По получении вами сего Нашего Императорского Указа, да будет вам известно, что как в 1712 году от Рождества нашего Спасителя Иисуса Христа (то есть от Магомеда в 1121 г.) состоящий в подданстве Его Величества, Всепресветлейшего, Великомощного и Грозного, Нашего верного приятеля и соседа Государствами и землями знатнейшего Персидского Шаха, владелец Лезгинской земли Дауд-Бег и владелец Кази-Кумыцкие земли Сурхай собрали в оных странах многих злоумышленных и мятежных людей разных наций, и против Его Шахова Величества, нашего приятеля, взбунтовались, также лежащий в Ширванской провинции город Шамахию приступом взяли, и не токмо многих подданных Его Величества Шаха, нашего приятеля, побили, но и наших Российских людей, по силе трактатов и старому обыкновению для торгов туда приехавших, безвинно и немилосердо порубили, и их пожитки и товары на четыре миллиона рублей похитили и [6] таким образом противу трактатов и всеобщего покоя Нашему Государству вред причинили.

«И хотя, по Указу Нашего Императорского Величества, Астраханский Губернатор много раз посылал к начальникам сих бунтовщиков и требовал от них сатисфакции, да хотя и мы, видя прекращение купечества, отправили Посла с дружелюбивою грамотою к Шаху, Нашему приятелю, и повелели требовать сатисфакции на вышеупомянутых бунтовщиков, и о и поныне еще на то ничего не учинено, потому что Его Величество Шах хотя и весьма желал наказать бунтовщиков и нам чрез то учинить сатисфакцию, был воспрепятствован недостатком сил своих.

«А понеже наше Российское Государство сими злодеями как в имениях, так и в чести весьма обижено и не можно за то получить никакой сатисфакции, то мы, помолившись Господу Богу о победе, сами намерены итти с нашим победомым войском на оных бунтовщиков, уповая, что мы таких врагов, кои обеим сторонам толь много досады и вреда причинили, по достоинству накажем и сами себе сыщем справедливую сатисфакцию.

«Того ради всех Его Величества, Всепресветлейшего, Великомощного и Грозного, Нашего любезного приятеля Шаха в подданстве состоящих начальников и подданных всяких вер и наций, Персиян и иностранных, Армян, Грузинцев и всех в сих странах ныне пребывающих, Всемилостивейше обнадеживаем, и твердое, искреннее [7] и непременное имеем соизволение, чтобы в вышереченных провинциях как жителям, так и находящимся там иностранцам ни малейшего вреда не чинилось, и никто бы ни до них самих, ниже до их имения, сел и деревень не касался, как то мы нашим Генералам, Офицерам и другим командующим как пехотным, так и конным и вообще при всей армии наикрепчайше запретили, чтобы никому ни малейшей обиды учинено не было; но если кто из наших хотя в малом чем уличен будет, то тотчас строгое наказание за то воспоследовать имеет. Но мы разумеем сие под такою кондициею, чтобы вы, как то приятелям надлежит, в своих жилищах спокойно пребывали, грабежа вашего имения не опасались, ниже для того укрывались и свои пожитки не рассевали. Но если мы известимся, что вы присовокупитесь к сим дерзостным грабителям и им тайно, или явно деньгами, либо съестными припасами помогать станете, или, в противность сего нашего Всемилостивейшего обнадеживания, оставя домы и деревни, в бег ударитесь, то мы принуждены будем признавать вас за наших врагов и без милосердия истреблять огнем и мечем. Вы тогда истребитесь и все ваше добро будет разграблено. Но будете сами тому виною и на страшном суде пред Всемогущим Богом в том ответ дать имеете.

«Також и всем со стороны Светлейшей Оттоманской Порты в сих провинциях для торгов, или других дел, находящимся подданным подаем мы, сверх прежде учиненных трактатов, вновь твердое и несомненное обнадеживание [8] нынешним нашим Императорским Указом, что, по вступлении нашего войска в помянутые страны, ничего они опасаться не имеют; но свои торги и другие дела без опасения продолжать будут, токмо бы пребывали в тишине и покое. Такожде мы, к наблюдению безопасности для вас и для вашего имения, отдали строгие приказы нашим Генералам и другим начальникам, чтобы всем Светлейшей Порты в сих местах находящимся купцам, если они токмо спокойно поступать будут, как им самим, так и их товарам ни малейшей обиды, вреда или утеснения не чинить, как то заключенной между обоими нашими Дворами вечной мир требует: ибо наше мнение есть не инако, как сей вечный мир (если Бог соизволит) содержать твердо и ненарушимо, что мы засвидетельствуем нашею Императорскою совестию. Да и мы не сомневаемся, что также со стороны Светлейшей Порты сие дружество наилучше соблюдено и обещано, непременно содержано будет.

«Для сих причин повелели мы сей наш Императорский Указ, собственною Нашею рукою подписанный, напечатать и к вам оный, елико можно наискоряе, послать и вам раздать, дабы вы не могли отговариваться незнанием. Итак, вы по оному поступать имеете. Впрочем, желаем вам здравия и благополучного пребывания. Писано в Астрахани, 15 Июня от Р. Х. 1722 года».

Пока назначались и приготовлялись суда в Астрахани для похода в Каспийское море, протекло времени слишком месяц. Флот состоял из следующих судов: из трех прежних шняв и двух [9] больших корабельных ботов, одного гукера, девяти шуйт, семнадцати тялок, одной яхты, семи аверсов, двенадцати гальйотов, тридцати четырех ластовых судов разной величины и множества островских лодок, которые удобны были в морском прибрежном пути. (Но бусов, употребляемых обыкновенно в Астрахани, не взято ни одного, потому что устройство их было очень невыгодно для морской езды: на них не льзя было ни лавировать, ни дрейфовать, ни стоять на якоре, ни ходить на парусах против ветра. Когда ветер дует в кормы, то они стрелой летят на большом парусе вперед, а лишь только подует ветер противный, то нужно поднимать малый парус так называемый гуляй и возвращаться назад, не достигши цели. Такое устройство судов было вовсе неудобно для военного похода). Всех судов в этом походе считали 442, хотя в одной реляции, приписанной самому Императору, означено их 274. Но, может быть, Петр Великий не включал островских лодок в число морских судов. Пехота, артиллерия, аммуниция и большой запас провиантов, по неудобности сухого пути, отправлены были на этих судах. А конница и два корпуса Донских и Малороссийских Казаков пошли степью и горами. По росписи, напечатанной тогда в иностранных газетах, войско Русское состояло из двадцати двух тысяч пехоты, двадцати тысяч Казаков, тридцати тысяч Татар, двадцати тысяч Калмыков, девяти тысяч конницы, пяти тысяч матросов, — всех было сто шесть тысяч человек. Но справедливо ли такое исчисление, — Г. Соймонов ничего не говорит об этом [10] в своем журнале. Он упоминает только о важнейших судах и особах, которые ехали на них. Вот его перечисление:

Петр Первый назначил для себя корабельный бот, которым управлял Поручик Золотарев, бывший на этом боге и в первую поездку. При Государе находился Астраханский Губернатор Волынский.

Генерал-Адмирал, Граф Апраксин, Главнокомандующий всем флотом, должен был отправиться на гукере «Принцесса Анна»; при нем Лейтенант Соймонов. Тайный Советник Граф Толстой — на шняве «Астрахань», которую вел Поручик Лунин. Господарь Молдавский, Князь Кантемир — на шняве «Св. Александр», которую вел Поручик Юшков. Капитан от флота фон-Верден — на шняве «Св. Екатерина», как предводитель ластовых судов.

Прочие морские Офицеры распределены были по шуйтам, гальйотам, эверсам и другим малым судам. Один гальйот назывался Кабинетным, потому что на нем ехал Кабинет-Секретарь Макаров с Канцеляриею. Два Капитана первого ранга Мартын Гослер, командовавший обыкновенно собственным кораблем Великого Петра «Ингерманланд», и Никита Вильбоа, остались в Астрахани для отправления прочих ластовых судов; но вскоре потом и Вильбоа получил Указ следовать за Государем. Императрица с своею свитою осталась в Астрахани.

Осьмнадцатый день Июля назначен был днем похода. В этот день Генерал-Адмирал, по [11] повелению Императора, впервые поднял Генерал-Адмиральский флаг. Лишь только показался флаг, загремели пушечные салюты с укреплений города, а солдаты на островских лодках и народ на берегу приветствовал его троекратным ура! Сам Государь поехал с корабельного бота к Генерал-Адмиралу на гукер, чтобы поздравить его с полным Генерал-Адмиральским достоинством. За ним поспешили Министры, Генералы и Штаб-Офицеры. Никто не хотел быть последним в изъявлении своей радости Генерал-Адмиралу. Адмиральский гукер едва вместил такое многочисленное собрание особ. Престарелый начальник быль растроган до слез высокою честию, которую приготовил для него Петр Великий.

Когда Император возвратился на корабельный бот, Адмирал приказал дать генеральный сигнал к походу. В это время произошло большое замешательство как от множества судов, которыми была покрыта Волга, так и от быстрого течения Волжской воды: суда сталкивались; большие суда нужно было буксировать малыми, чтобы восстановить порядок и держать их в этом порядке. В первый день дошли только до Иванчука, рыбного закола Сергиевского монастыря, в тридцати верстах от Астрахани. Рыбные заколы известны под общим названием учуги; их описал Струйсен. Таких учугов есть еще на Волге три; они также в употреблении и на Яике (Урале).

В осьмом часу утра 19 Июля дан был сигнал к дальнейшему пути; около полудня [12] прошли последний учуг и к вечеру прибыли к Ярковскому устью. Эту ночь они стояли еще на реке. Наконец, 20 Июля пошли в море и стали на якорях у острова Четыре-Бугра. Здесь 21 числа Генерал-Адмирал составил Совет в присутствии Государя; на нем было положено: 1) Если разнесет ветром суда, то собираться им к устью реки Терки. 2) Петру Первому принять команду над авангардом. Всем малым судам, особливо «Москворецкому стругу» и островским лодкам следовать за Его Величеством возле берегов. 3) Всем ластовым судам, под командою Капитана фон-Вердена, итти к острову Чеченю и там ожидать повелений. 4) Гукеру и двум шнявам, на которых были Граф Толстой и Князь Кантемир, ехать близ берегов, как только позволит глубина.

Кабинет-Секретарь Чеботаев послан был морем в Гилань наведаться о состоянии тамошних дел. Это тем легче можно было сделать, что в прошлом году послан был Русский Консул Семен Аврамов в Ряще, а в настоящем году отправилось туда несколько Русских купеческих судов; но об них еще не было ни слуху ни духу.

В тот же день, в три часа по полудни, двинулся в путь весь флот, при тихом Северном ветре, в море. Корабельный вот, на котором ехал Государь, и за ним островские лодки, были в виду главного флота. Вечером, в исходе девятого часа, подул порывистый Юго-Западный ветер. Генерал-Адмирал приказал дать сигнал [13] стать на якори. Через час ветер стих и подул опять благоприятный; был дан новый сигнал к продолжению пути. Островские лодки не слышали этого сигнала и простояли на якорях до следующего утра.

В продолжение ночи гукер и шнявы несколько отдалились от берега. При наступлении дня, они старались приблизиться к нему; но Императорский бот, стоявший на якоре у мыса Двенадцати Колков, стал в виду; к полудню они приблизились к боту. Генерал-Адмирал послал к Государю Мичмана Ржевского просить разрешения: ехать ли далее, или стать на якорь? Ржевский, в разговоре с Государем, заметил неудовольствие его на распоряжения Адмирала. Петр Великий спросил Мичмана Ржевского: «к чему вчера вечером дан был сигнал стать на якори»? Посланный отвечал, что противный ветер был причиною этому, и что через час снова дан был сигнал к продолжению пути. «Однако ж островские лодки» — сказал Император — «остались назади». Ржевский снова спросил Петра Великого: что теперь делать Адмиралу? Государь отвечал: «Генерал-Адмирал пусть делает, что хочет». Апраксин, услышав это, тотчас дал приказ стать на якори. Таким образом простояли всю ночь, а островские лодки между тем подошли.

На утро (23 Июля) Государь велел поднять якорь на своем боте и поехал по морю к устью реки Терека, куда в тог же день и прибыл. Но Апраксину и двум шнявам нужно было буксировать кругом мыса Двенадцати Колков, и потому [14] они не поспели за Государем; кроме того, Государев бот шел несравненно скорее, чем суда, которые остались с Апраксиным; а потому суда и должны были переночевать у острова Чеченя, за пять миль от устья реки Терека. На другой день (24 Июля) к двенадцати часам они прибыли к устью. Прочие суда и островские лодки остались назади, потому что они должны были держаться берегов Кизлярского залива.

Между тем Император, осмотревши Терки, прибыл на гукер к Генерал-Адмиралу. Государь забыл прошедшие неудовольствия и все мысли его заняты были худым положением города Терки и высаживанием войска на мыс Аграханский. И потому он привез с собою двоих Казаков из города для показания удобного места к высадке. Город Терки Петру не понравился, потому что он расположен на низком, сыром и нездоровом месте. Город стоит на небольшом острове между протоками Терека и вокруг его растет один только камыш. За рекою, на Южной, стороне, против города хотя и есть небольшое возвышенное место, но и то занято Теркскими Черкесами и Казаками, а Русский гарнизон заключен в тесной крепости. Поэтому, Петр решил перевести город на другое место, к чему вскоре, при строении крепости Св. Креста, открылся удобный случай.

Лейтенант Соймонов отправлен искать выгодного места для высадки войска. Генерал-Адмирал дал ему двенадцативесельную шлюпку и людям приказано запастись на три дня провиантом; [15] с ним сели и помянутые двое Казаков. Соймонов 25 числа вошел в Аграханский залив и сначала держался твердой земли, как для того, чтобы открыть удобное место для высадки войска, так и для того, чтобы разведать водяной путь для островских лодок. В конце залива Аграханского он ехал вверх но реке Аграхану верст с пять. Застигнутый ночью, он должен был оставить свои розыски. От устья Терека до Аграхана считал он восемь миль расстояния. Вся эта местность очень низкая и везде покрыта камышом: нигде не было возможности пристать флоту.

При наступлении дня (26 числа), Соймонов отправился вдоль по Восточному берегу залива. Отъехав верст с пять от устья Аграхана, он заметил место, удобное для высадки войска, а в след за тем представилось ему и местоположение, выгодное для лагеря. Не сделав на нем никакого указательного знака, он поехал в обратный путь, предполагая, что это место легко найти, потому что оно казалось слишком заметным для него. Но из последствий видно, что он ошибся в своем предположении.

Соймонов хотел возвратиться к флоту, который он думал застать при устье Терека. Но противный ветер задержал его и он встретил флот уже на половине дороги. Петр Великий, находясь на струге «Москворецком», послал к Соймонову шлюпку с приказанием, не заезжая к Адмиралу, рапортовать ему самому. После донесения, Государь сказал Соймонову: «мы не чаяли, что ты сегодня возвратишься к нам. Для того [16] Генерал-Адмиралу было приказано, чтоб около вечера стать на якорь. Но когда ты пришел, то должно сей приказ отменить. Поди же назад на гукер, и поезжай ночью, сколь далеко можешь».

Соймонов передал это повеление Генерал-Адмиралу и езда несколько времени продолжалась и во время вечера. Но около десяти часов ночи подул жестокий Западный ветер и полился ливнем дождь. Флот не мог продолжать пути и должен был стать на якори. Хотя к полуночи и стихло все, однако ж езда не начиналась до следующего утра.

Погода сделалась ясная с тихим Северным ветром, и потому Генерал-Адмирал на утро (27 Июля) рано приказал готовиться к продолжению пути. Но в это время приехал на шлюбке Государь и приказал ожидать отправления благодарственного молебна. 27 Июля было достопамятно для Русских победою, одержанною Петром Великим при Гангуте над Шведскою эскадрою. Для молебствия назначили судно; но как рано еще было отправлять молебен, то Петр Первый хотел осмотреть берег, в том предположении, что флот уже против того места, где нужно быть высадке войскам. Он велел Соймонову показать себе дорогу. Из того, что Государь приказал править прямо на берег, Соймонов заключил, что Император намерен тут выйти из шлюпки, и потому, сказал: Ваше Величество, место, где может высадиться войско, находится немного далее к Югу. Поэтому Государь приказал итти близ берега, а Соймонов стал на носу шлюпки, чтобы легче [17] рассмотреть назначенное место. Но Соймонов обманулся в своей надежде: высокий камыш, возле которого слишком близко ехали, совершенно закрывал берег; Лейтенант не мог видеть ничего и должен был ехать наудачу. Петр Великий, соскучившись слишком продолжительным путем, с нетерпением желал выйти на берег. Открывалась прогалина между камышом, а за камышом сухой берег; предположили, что это-то и есть удобное место для высадки, хотя оно, как после узнал Соймонов, было еще с полверсты ниже. Государь велел пристать к берегу; но, по мелководию, не могли подойти к земле сажен на пять. Император приказал четверым гребцам нести себя на берег, на доске. По одну сторону шел Соймонов, поддерживая Государя, а по другую — деньщик Поспелов, бывший у Императора в большой милости. У Лейтенанта и пятерых гребцов ружья были заряжены.

По берегу сажен на двести и на триста от воды лежит много песчаных бугров. Государь взошел на одну из этих песчаных возвышенностей и перед его глазами разостлалось Каспийское море в полном своем великолепии. Он тотчас избрал место для лагеря. В это время пришла другая шлюпка с Квартирмейстером Преображенского полка, которому Император приказал следовать за собою, чтобы показать ему место для гвардии. Возвращаясь к берегу, Петр Великий приказал Соймонову поставить на осмотренном месте найденную в камыше Татарскую мачту, вместо маяка для флота, и ехать к Генерал- [18]

(Видимо пропуск в тексте. — OCR)

Матюшкин больше всех робел, а Бригадир, Адмиралу Апраксину с повелением — отправить молебен; по окончании молебна сделать беглый огонь, итти всем флотом к этому месту и стать на якори». Все исполнено было по этому повелению.

В четвертом часу по полудни дан был сигнал к высадке. С больших судов перевозились на шлюпках, а островские лодки подъезжали к берегу, сколько было можно. От высадки камыш везде был поломан и берег очистился. Генерал-Квартирмейстер каждому полку указывал места. На следующий день поставили палатки, и этот лагерь назван Аграханским Ретраншементом, потому что Государь признал за нужное укрепить его валом и тем обезопасить от всякого неприятельского нападения.

Русское войско принуждено было стоять здесь лагерем больше недели: потому что для похода нужны были лошади, которых ожидали сухим путем с конницею; а конница все еще не приходила: она задержана была в степи крайним недостатком воды и фуража и нечаянным сопротивлением жителей одной деревни, при вступлении в Дагестан.

До прихода конницы, Государь приготовлял все, что нужно было для военного похода: посылал разведывать окололежащие места, отыскать удобную переправу: через реку Сулак, обезопасить островки для употребления их и на возвратном пути. Император, Граф Апраксин, Граф Толстой и Князь Кантемир всегда ночевали на [19] своих судах. Для Государя поставлен был на берегу прекрасный полотняный Персидский шатер, подбитый шелковыми парчами. Он прислан Императору в подарок Шамхалом из города Тарху. Не проходило ни одного дня, чтобы Государь не посещал берега, и тогда обыкновенно заезжал на гукер Генерал-Адмирала, стоявший близ берега.

Петр Великий, по обыкновению, всегда старался облегчать тяжесть службы какими-нибудь удовольствиями. Однажды, находясь в веселом расположении духа, он вспомнил корабельное обыкновение — купать никогда небывавших на море. Для того прикрепляют на конце райны блок с веревкою, к веревке привязывают доску и на ней спускают в море человека, который должен окунуться трижды, или откупиться дарами. Здесь было новое море для наших моряков. Государь желал повеселиться и посмотреть на эту забаву. А как он не исключил и себя из числа тех, которых хотели купать, то никто и не отказывался от этого обыкновения, как бы страшно ни казалось море. Соймонов, по повелению Государя, был распорядителем этой забавы. Первый купался Генерал-Майор Иван Михайлович Головин, которого Император называл Адмиралтейским басом; потом следовал сам Император, за ним Адмирал и так далее. Купался весь Генералитет и Министры. Весело было смотреть, как некоторые, опускаясь в море, дрожали от страха, другие смело и весело кидались в воду. Соймонов говорит, что Генерал-Майор [20] Князь Борятинский перед всеми отличился своею неустрашимостию.

Во время этих развлечений прибыл курьер от Бригадира Ветерани с донесением, что Русский отряд, находившийся под его предводительством, понес значительный урон при вступлении в Дагестан, на что Государь тем более негодовал, что причиною этого несчастия была неосторожность самого начальника отряда. Ветерани был командирован Генерал-Майором Кропотовым с четырьмя полками драгун для взятия одной укрепленной деревни; Волынский уверял, что жители этой деревни не будут делать никаких сопротивлений. 23 Июля Бригадир отправился к деревне; к ней он подходил узкою дорогою, лежащею между горами, не принявши никакой предосторожности. Вдруг с высоких мест, в лесу, посыпались стрелы и ядра на драгун. Ветерани остановился с намерением вступить в бой с неприятелем. Но силы врагов были скрыты в лесу, и Ветерани не мог ничего выиграть своею остановкою. Предполагали, что если бы Бригадир в ту же минуту бросился к деревне, то меньше потерял бы людей. Это видно было из того, что Полковник Наумов, с согласия Офицеров, оставил в лесу небольшой отряд для удержания неприятелей, а сам двинулся к деревне и без большого труда взял ее, не потерпев никакого урона. За то Русские, по входе в деревню, жестоко отомстили за восемьдесят человек своих убитых товарищей: они изрубили неприятеля, сожгли деревню, и получили значительную добычу. [21]

Спустя немного времени после этого донесения, начали подходить передовые войска драгун и Казаков, и как в лошадях уже не было недостатка, то Император послал Лейтенанта Соймонова к Сулаку, для исследования мест, где бы легче через нее можно было переправиться на лошадях. Река Сулак есть не что иное, как рукав реки Аграхана, текущей в море. От Аграханского Ретраншемента до Сулака считали двадцать верст. Общее замечание, что реки в устьях своих бывают мелки, дало повод Государю думать то же и об устье Сулака. Петр Великий приказал Соймонову прилежнее осмотреть устье этой реки. Соймонов действительно нашел устье довольно мелким; но здесь было другое препятствие: на средине реки грунт был так тинист, что лошади, на которых исследовали брод, едва-едва могли выбиться. Встретив в этом неудачу, они решили переправиться на плотах, которые должно было перетягивать через реку укрепленными на берегах канатами.

В обратный путь Соймонов ехал по краю берега, или по заплескам, состоящим из наносного песку; эти заплески были гораздо ниже настоящего морского берега. Когда Соймонов донес Государю о своих исследованиях, то Петр Великий спросил: «видно ли там, что во время сильных морских ветров заплески те понимаются водою»? И когда Соймонов доложил Государю, что заплески все понимаются водою до самых высоких мест и до песчаных бугров, то он сказал: «Я угадал, что Генерал-Квартирмейстер [22] Карчмин предлагал напрасно, что можно итти по заплескам; я ему говорил: разве он хочет быть Фараоном».

Потом занимал вопрос, как и где сохранить островские лодки от ветров, до возвратного пути. Им нужно было избрать безопасное место: потому что некоторые из них и без того уже очень пострадали от жестокого ветра, и притом тогда, как они стояли еще не на якорях, а близ берега на мели. Для решения этого вопроса Государь нарочно приехал к Генерал-Адмиралу на гукер для совещаний. Император думал «затопить их все у берегов; тогда с водою не так сильно, как порожние, поднимать и о землю бить будет; а после нетрудно будет их опять достать и вылить из них воду». Сказав это, Государь обратился к Соймонову: «ведь и ты морской, говори о том же». Тут Соймонов вспомнил об одном острове, который он видел при осматривании Аграханского залива. На нем было единственное дерево, — высокая ветла, которую можно было видеть с гукера. Островские лодки можно поставить за тот остров, сказал Лейтенант, указывая на ветлу: там сильные ветры и волны не могут им так легко вредить. «Хорошо» — сказал Император, увидя высокое дерево — «туда недалеко; я и сам поеду и осмотрю место».

Тотчас Государь сел на шлюпку и поехал с Соймоновым к острову. Объехали его кругом и нашли весь покрытым водою и высоким камышом, да и самая ветла стояла в воде. [23] Между камышом не нашли меньше четырех футов глубины, а глубина канала между островом и землею была от семи до осьми футов. Этот канал был с полверсты шириною. Одна была невыгода: не было сухого места, где можно было бы поставите палатку для караула. «Люди караульные, сказал на это Государь, могут и на лодках жить. При дальних кораблеплаваниях больше времени проходит, что не пристанут к берегу, нежели сии здесь препроводить имеют». Потом, обратясь к Соймонову, в коротких словах приказал: «здесь той дивизии, а там другой дивизии лодкам стоять». На следующий день Лейтенант расстановил лодки, по приказанию Государя. На лодках остались для караула триста человек Малороссийских Казаков.

Во время этих распоряжений остальные драгуны и Казаки, шедшие сухим путем, достигли Сулака, а с ними пришли и лошади для войска, стоявшего в ретраншементе. Лошадям дали отдохнуть на привольной пастве между Сулаком и Аграханом; а судам приказал Государь отправиться к острову Чеченю, для соединения там с ластовыми судами, и после ехать к Дербенту. В ретраншементе было оставлено двести человек регулярного войска, да тысяча Казаков для гарнизона, под командою Полковника Маслова.

На другой день, запасшись водою, суда пошли в путь под предводительством Лейтенанта Соймонова. В седьмом часу вечера Соймонов прибыл к Чеченю и отдал Указ Государя начальнику ластовых судов, Капитану фон-Вейдену. [24] Через несколько дней весь флот двинулся в путь и в полтора дня был в виду Дербента.

5 Августа и сам Государь двинулся с армиею под Дербент. 6 числа прибыл Император к Сулаку. В следующие два дни переправлялись через реку, на плотах и паромах. В это время были на аудиенции у Государя Султан Махмуд, из Аксая, и посланник Шамхала Абдул-Гирея из Тарху. Они поздравили Его Величество с благополучным прибытием в их пределы и обещали всеми мерами содействовать успехам Русского похода. В знак этого Султан подарил Петру Великому шесть прекрасных Персидских лошадей и сотню быков на продовольствие войска; а посланный от Шамхала привел с собою в подарок шестьсот быков, запряженных в телеги, для перевозки провианта, полтараста быков для войска и трех красивых Персидских лошадей; на одной из них было богатое седло, обложенное серебром, и узда, украшенная золотом. Оба — и Султан и Шамхал — были расположены к пользам России: первый потому, что владения его были вблизи города Терки, а второй потому, что княжеское свое достоинство получил он чрез содействие Русского Двора, как пишет об этом и Гербер.

11 Августа поднялась вся армия от Сулака. На пути к Дербенту хотя и много есть речек, текущих из гор, однако ж местами чувствуется недостаток в воде. И потому Шамхал на безводных местах приказал нарыть колодцев для армии; но, к сожалению, в них было и мало воды, и она была очень мутна. 12 числа Русский [25] авангард прибыл к городу Тарху. Сам Шамхал встретил Императора и проводил его в приготовленный у города лагерь. Прошло три дня, пока собралась вся армия круг города, который назначен был сборным местом.

Между тем прибыли депутаты от Наиба или Коменданта Дербентского засвидетельствовать Государю свое удовольствие о его прибытии, и вместе с тем выразить радость, что они имеют счастие пользоваться защитою Его Величества. Султан, главный повелитель тамошних мест, опасаясь за жизнь свою от Дауд-Бека и Сурхая Кази-Кумыцского, разграбивших в прошлом 1721 году город Шамаху, выехал из Дербента, в надежде на перемену обстоятельств. Теперь ему очень кстати была предложенная Русским Императором защита от его утеснителей: потому что Султан никак не мог ожидать помощи от Персидского Правительства из Испагани: весною 1722 года оно слишком было обессилено Мир-Махмудом, сыном Мир-Вейса. Петр Великий послал Полковника Наумова с двенадцатью Донскими Казаками в Дербеит, обнадежить Наиба своим покровительством и договориться с ним о приеме Его Величества.

Наумов прибыл в Дербент в то самое время, когда Капитан фон-Верден показался перед городом с транспортными и прочими судами. Опасность тамошней рейды от всех ветров, худой грунт для якорей и нечаяние скорого прихода сухопутного войска побудили Капитана ехать мили на две далее Дербента к устью реки [26] Милукенти и там ожидать повелений. Наумов, предупреждая отплытие судов, послал к Командиру флота просить его в город для важнейших совещаний. Фон-Верден не мог явиться сам, по случаю болезни, а вместо себя послал в город Соймонова.

Совещания состояли в том, как бы обезопасить и жизнь Наиба от жителей города и въезд Государя в Дербент. Решили у двоих городских ворот, Северных и морских, поставить Русский караул; караульных взять с судов, где было два капральства драгун, которые не нужны были на судах. Драгуны заняли определенные места, и Имам-Кули-Бей, так звали Наиба, старался отблагодарить Наумова и Соймонова своим угощением за их заботы: он подчивал их с Азиатскою роскошью. Людям с судов дозволено было входить во всякое время в город и запасаться всеми потребностями жизни. Поэтому Капитан фон-Верден остался с судами перед Дербентом.

Пока шли переговоры и приготовления к принятию Государя в Дербент, Русская армия, 16 Августа, выступила из Тарху и встретила на дороге своей измену двоих тамошних владельцев: Султана Махмуда, из Утемиша, и Усменя Хайтакского. Они хотя и обещали Послу Волынскому свою приязнь; но, при появлении Русской армии, вздумали противиться. Прошедши провинцию Боннах, 18 Августа Государь прибыл к смежным пределам Утемиша и Хайтаков. Послали несколько Казакова для разведания той земли. Они возвратились с [27] донесением, что хотя жители и не оказывали явного сопротивления, однако ж не дозволяли им подходить к себе близко, а некоторые даже по ним стреляли. Вещь ясная, что нужно было готовиться к их усмирению, и потому Государь 19 числа приказал стоять на месте и дать роздых лошадям. А между тем, в тот же день поутру Генерал-Адмирал послал Казацкого Есаула с тремя Казаками в местечко Утемиш, с письмом к Султану, чтобы тот или сам явился с покорностию, или прислал бы депутатов в Русский лагерь, для принятия Императорских повелений. Вместо ответа, Султан приказал изрубить посланных в куски. Он думал, что очень достаточно будет шестнадцатитысячного войска, которое он набрал в обеих областях, чтобы совершенно истребить Русскую армию. Он решился для этого напасть на нее нечаянно; но ошибся в своих планах: в начале четвертого часа пополудни Русские увидели его идущего против них с своей армией. Начался бой; дрались отчаянно и запальчиво. Наконец неприятели не выдержали, смешались и побежали. Русские гнали их верст с двадцать, до Султанской резиденции Утемиш. Резиденция и другие шесть деревень отданы на разграбление, и превращены в пепел. Неприятелей перебито до тысячи человек; в добычу Русским досталось до семи тысяч быков и до четырех тысяч баранов.

Это задержало несколько движение Русской армии, и потому войска выступили снова в поход не прежде 21 числа; 22-го стали лагерем при речке Дарбах или Дербах, а 23-го Император имел [28] торжественный въезд в Дербент. Наиб за версту от города встретил Государя с многочисленною свитою из знатнейших граждан, на коленях поднес ему городские ключи на серебряном блюде и произнес при этом случае следующую речь: «Мне и всем жителям города чрезвычайно приятно видеть великого Императора, шествующего в Дербент, для принятия нас под свое высокое покровительство. Город наш хотя и отстроен по вкусу Персидских Царей, однако ж много есть доказательств, что он получил основание свое от Александра Великого. Поэтому, нет ничего приличнее и справедливее, как город, основанный Великим, передать во власть не менее Великого Монарха, который обещал защищать его от всех грабительских нападений Персидских мятежников. Мы почитаем за величайшее счастие быть верноподданными Великого Государя, и в знак этого с рабскою покорностию подносим ключи города, поручая себя и все наше достояние покровительству и милости Вашего Императорского Величества». Один из этих ключей (а говорят, что один всего и был) хранится ныне (на деревянном блюде) в Кунсткамере при Императорской Академии Наук.

После этого, Петр Великий дал приказ двинуться всем войскам через город и стать лагерем на равнине близ моря. Драгуны и Казаки раскинули свои палатки на реке Милукенти, верстах в пяти от ее устья: там были прекрасные пастбища для лошадей. В это же время и Капитан фон-Верден получил приказ итти к устью [29] той же реки и там стать на якори. А Лейтенант Лунин послан к Баку с манифестом, переведенным на Персидский язык. Вот его содержание:

«Русский Государь Император, как верный сосед и союзник Шаха, пришел с своим непобедимым войском только с тою целию, чтобы принять эти провинции под свое покровительство и избавить их от грабительства Персидских мятежников. Дербентский Наиб, приняв от Его Величества сию высокую милость, нимало не медлил употребить оную в пользу города; потому и город Баку для безопасности своей надлежит принять Российский гарнизон, который будет снабжен провиантом и всеми потребностями из Дербента». Но жители города Баку хотя и приняли манифест от Лейтенанта, но в город его не пустили, а через несколько часов выслали следующий ответ: «Мы уже несколько лет оборонялись от мятежников без всякой посторонней помощи, точно так же и впредь обороняться надеемся: а потому, не примем мы ни одного человека гарнизона и не требуем ни одного батмана (Батман, Татарское слово, — вес в 15 фунтов, который особенно был в употреблении во времена Екатерины II. Мы знаем, что этот вес во многих Русских местечках, отдаленных от городов, употребляли еще около тридцатых годов.) провианта». С таким ответом Лунин возвратился в Дербент.

Нужно заметить, что в этом месте журнал Соймонова не согласуется с реляциями, напечатанными тогда же в разных сочинениях. В [30] сочинениях этих есть письмо жителей города Баку, писанное ими еще до прибытия Государя в Дербент. Вот оно: «Мы считаем за Божескую милость, что Его Императорское Величество, из дружбы к Шаху, изволил принять на себя труд шествовать в провинцию Ширван; об этом мы с радостию узнали из присланных к нам манифестов; и потому, не будем теперь опускать ни одного случаю служить Великому Императору со всего верностию. Мы два года тому терпели от мятежников и изменников и ничего теперь так искренно не желаем, как достойного наказания злодеям и высокого покровительства Государя Русского». Другим доказательством покорности жителей города Баку служит письмо Петра Великого, писанное Сенату 30 Августа и напечатанное во многих сочинениях (См. Театр войны, стр. 83. Штат Казани, Астрахани и Георгии, стр. 40.). В нем Государь упоминает о городе Баку, который изъявил покорность свою через письмо. Но, вероятно, это письмо было писано частными людьми, которые заблаговременно искали милости Императора: потому что Петр Великий, по прибытии в Дербент, тотчас же послал Лунина с новым манифестом в Баку. Это подтверждается еще и тем, что Лунин возвратился к войску после 30 Августа, то есть, после времени, в которое было написано письмо Государя.

Пока дела шли таким образом на сухом пути, на море случились для войска другого рода неприятности. При устье реку Милукенти стояли [31] двенадцать ластовых судов, нагруженных мукою, под прикрытием Капитана фон-Вердена. Муку предположено было перепечь в хлебы и из них насушить сухарей для продолжения похода. К этому делу приставлен был Бригадир Левашев, имевший в своей команде четыре тысячи человек. В ночь перед выгрузкою подул жестокий Северный ветер и в судах открылась течь. Воду выливали до полудня, течь увеличивалась; наконец не осталось других средств к спасению провианта, как только отрубить канаты и итти на мель. Много помокло муки; суда выгружены и употреблены на дрова для печения хлеба. Такое же несчастие случилось и с двумя тялками, которые были нагружены купеческими товарами. Они тоже разгружены и изрублены на дрова. И гукер, на котором был Соймонов, тоже пострадал было: канат его порвался, и гукер пошел было на мель, но успели бросить якорь, и тем спасли корабль.

Около этого же времени ждали еще Капитана Вильбоа, которому поручено было привести из Астрахани тридцать судов, нагруженных провиантом. Назначенное время прошло, а о Капитане не было еще никакого известия. Думали, что он проехал к Низабату, или не предполагая, что армия так долго пробудет в Дербенте, или потому, что в Низабате лучше приставать к берегу. Апраксин послал Лейтенанта Соймонова к Низабату наведаться о Вильбоа, и Лейтенант нашел там одну только Татарскую бусу, а о других судах не было никаких известий. С этим посланный возвратился к Генерал-Адмиралу. [32]

В то же время пришло известие от Капитана Вильбоа, что он остановился в Аграханском заливе, а далее не смеет пуститься в море с худыми судами. Эти обстоятельства побудили Государя принять другие меры. По его повелению, собран был военный совет, на котором положено — дальнейший поход отменить, по недостатку в провианте, и возвратиться в Астрахань, оставив в Дербенте гарнизон для удержания жителей в повиновении.

Но в армии думали иначе: там предполагали, что Император пройдет мимо города Баку к реке Куре, а по ней вверх до Тифлисэ и оттуда прямо в Терки, с целию — лично узнать эти страны. В этой мысли утверждало воинов желание Петра Великого — возобновить Христианство в Грузии. Он хотел еще заложить при устье Куры купеческий город, в котором, как в центре, сосредоточивалась бы торговля между Грузинами, Армянами, Персами, и оттуда продолжалась до Астрахани.

Когда в военном совете определили отложить дальнейший поход, то, не имея уже нужды в провианте, послали Капитана Бернарда на шняве, а на другой день Лейтенанта Соймонова на обыкновенном его гукере, с приказанием, чтобы Вильбоа не двигался с места; а если уже он начал путь, то возвратился бы к Аграханскому Ретраншементу, чтобы войско на возвратном пути нашло там продовольствие. Между тем Вильбоа опасался, чтобы армия в Дербенте не потерпела недостатка в провианте; и оттого хотел он попытать, не доведет ли судов до места. Но лишь [33] только выступил он в открытое море, набежал с Юга жестокий штурм, и во всех судах открылась течь. Не было другого спасения, как посадить суда на мель. Это случилось у самого конца Аграханского мыса. В таком положении Бернард и Соймонов застали Вильбоа. Нетрудно представить, как много погибло провианта. Впрочем, для возвратного пути достаточно еще было войску и этих остатков.

Выходя из Дербента, Государь оставил в нем гарнизон под начальством Полковника Юнгера. Потом, на реке Сулаке, в двадцати верстах от устья, в том самом месте, где отделяется от нее река Аграхан, Император заложил крепость Св. Креста. Здесь, для продолжения работ, оставлено несколько пехоты, драгун и корпус Казаков, под командою Подполковника Леонтия Соймонова. Государь хотел этою крепостию заменить город Терки и обезопасить границы от нападений неприятельских.

Крепость Св. Креста должна была находиться между реками Сулаком и Атраханом. Крепостные валы положено было сделать, кажется, несравненно укрепленнее, чем нужно было для защиты от Азиатских народов. Тамошние земли отличались своим плодородием, и потому Петр Великий издал Указ переселить туда тысячу казацких семейств с Дона. С этого времени по реке Аграхану начали появляться укрепленные деревеньки, называвшиеся городками, а Казаки от слова семья именовались семейными. Известно, что в последствии времени, в 1736 году, положено было оставить [34] эту крепость, а Казаков перевести на реку Терек, где они и поселены между крепостию Кизляром и Гребенскими Казаками, в таких же городках и на равных правах с последними.

При заложении крепости Св. Креста, Император дал повеление Атаману Краснощокому — итти с тысячью человеками Калмыков и сделать вторичное нападение на жилища Усменя и Султана Утемишского Махмуда, чтобы привести их в покорность. 25 Сентября выступил Краснощокий в поход, а 26 явился, как снег на голову, при жилищах неприятельских. Калмыки и Казаки дружно и усердно трудились над уничтожением остатков от первого нападения, — разорили все, что оставалось от прежнего похода, или что опять возобновлено было неприятелями. Многие из жителей побиты, до трех сот пятидесяти человек взято в плен. Победителям досталось в добычу одиннадцать тысяч голов рогатого скота, кроме драгоценностей, которыми завладели Казаки. 30 Сентября Краснощокий возвратился к армии.

Тогда Петр Великий садился уже на суда, у Аграханского Ретраншемента, которые приготовил Князь Борягинский, предварительно посланный с четырьмя тысячами человек. Государь сел на прежний свой вот и поехал наперед в Астрахань, куда и прибыл благополучно 4 Октября. Но Генерал-Адмирал, который отправился на гукере через три дня после Государя, а также шнява, на которой ехал Граф Толстой, и все островские лодки потерпели ужасный штурм. Распространившиеся нелепые слухи очень опечалили Императора. [35] Но, слава Богу, все кончилось благополучно; только армия немного пострадала от перемены климата, пищи и переходов.

Государь велел готовиться к возвратному пути в Москву. Перед отъездом ему захотелось осмотреть ловли осетров и белуг у так называемых учугов. При осмотре первого учуга, который называли Иванчуг, прибыл к Государю из Гилани Кабинет-Курьер Чеботаев от находящегося в Ряше Консула Семена Аврамова, с донесением и с письмом от Визиря к Губернатору Волынскому. Письмо заключало в себе жалобы тамошних жителей на разорения от мятежников и сильное желание принять Русское войско к себе для защиты их от нападений этих врагов. Петр Великий тотчас послал в Астрахань с повелением немедленно явиться к нему Генерал-Адмиралу Графу Апраксину, Тайному Советнику Графу Толстому и Губернатору Волынскому. Но как настала ночь, то они явились на другой день, а между тем Государь отъехал к другому учугу, который называется Камысяк и лежит в двенадцати верстах от первого. Император, Апраксин, Толстой и Волынский имели там тайный совет, на котором было положено: не упускать этого удобного случая и в настоящую же осень послать войско в Гилань. После этого, Государь возвратился в Астрахань.

Незадолго до этого Апраксин поручил Соймонову, бывшему тоже на учугах, осмотреть и описать рейду Четырех Бугров и найти там удобное место для постройки провиантских [36] магазинов. Но Государь приказал Соймонову ехать вместе с собою в Астрахань: потому что в тайном совете он назначен был для перевезения войска в Гилань. Тогда же Император пожаловал его Капитан-Лейтенантом. Государь до тех пор не хотел отправиться в Москву, пока не увидит на кораблях всего войска, назначенного к походу.

Войско, назначенное в Гилань, состояло из двух батальйонов пехоты, над которыми Государь определил командиром Полковника Шипова (бывшего после в Статс-Конторе Президентом), а Капитан-Лейтенанту Соймонову поручил приготовить суда, на которых можно было бы пуститься в дальний путь. Соймонов вместе с корабельным мастером Пальчиковым нашли годными к езде часто употреблявшийся гукер, один аверс, три гальйота, да девять тялок, но и эти нужно было починить. Тогда как Пальчиков производил починку, Соймонов снабдил суда такелажем и всеми потребностями на море. Ему также дозволено было выбрать из морских служителей таких, на которых он мог надеяться.

Для успешнейшего приготовления судов, Император назначил еще трех Генералов и двух Бригадиров: Матюшкина, Князя Юрия Трубецкого, Димитриева-Мамонова, Левашева и Князя Борятинского.

Для пути в Гилань нужно было иметь человека, который знал бы тамошние места. По случаю, в Астрахани был прикащик Московских купцев Евреиновых, Андрей Семенов, который, долго [37] находясь в Гилани, мог сообщить морякам о многом, что нужно было для войска. Его представили Петру Великому; Государь долго разговаривал с ним о Гилани и наконец приказал Соймонову начертить на карте план города Ряще с окольными местами и со всеми ведущими туда дорогами. На этой карте между прочим означена была дорога в Казвин. От того Император предписал Полковнику Шипову найти на этой дороге место для крепости, чтобы пересечь путь в Гилань Персидским мятежникам.

Разговор Государя с прикащиком Семеновым склонился на Грузинское купечество и город Тифлис. Петр Великий хвалил водяной путь от Тифлиса до Каспийского моря по реке Куре, но очень жалел, что на него не обращают никакого внимания. «Там, на устье Куры», — сказал Государь Соймонову, — «надлежит места осмотреть, потому что гам должно быть сборищу для всего Восточного купечества». Император означил это и в инструкции, данной Соймонову, где между прочим предписал ему вымерять все протоки Куры.

Перед отправлением своим, Полковник Шипов заблагорассудил просить разрешений Государя на два вопроса. Если как-нибудь, говорил Полковник, суда разлучатся между собою и останется их всего половина или меньше, то должно ли ему продолжать путь в Гилань? На это сказал Государь, указывая на Соймонова: «Это его должность; о том Соймонов постарается». И, оборотись к Соймонову, сказал: «А ты рандеву дай». Шипов [38] спрашивал еще: довольно ли будет двух батальйонов для жителей Гилани? Петр Великий сказал: «Стенька Разин с пятью стами Казаками их не боялся, а у тебя два батальйона регулярного войска».

После этого Петр Великий разговаривал с одним купцом земли Индостанской, который жил тогда в Астрахани по торговым делам и назывался Амбурак. Индеец, между прочим, сказал Государю: прежде бунта из одной Гиланской области ежегодно вывозилось в Турцию до девяти тысяч тай шелку; каждый тай содержит в себе весу от семи до девяти пудов; а каждый пуд продавался от семидесяти до девяноста рублей. Потом разговор склонился на шёлковое производство в Терках у Казаков. «Со временем Теркские места» — сказал Государь — «не хуже Гилани быть могут; но удивляюсь я лености Теркских Казаков, что не имеют они склонности к умножению такого легкого промысла».

6 Ноября суда были готовы. Император прибыл на гукер в сопровождении Генерал-Адмирала, Графа Апраксина, Тайного Советника Толстого, Генерал-Майора Матюшкина, Гвардии Майора Дмитриева-Мамонова. Тотчас, по приезде своем, Государь приказал Соймонову дать сигнал к отплытию. Когда все пришло в движение, Государь возвратился в город.

По отплытии войска, Император 7 Ноября поднялся из Астрахани, а 13 Декабря имел торжественный въезд в Москву. На триумфальных воротах, в которые въехал Государь, над [39] проспектом города Дербента, изображенного в этом триумфе, была следующая надпись, намекающая на Александра Великого, как основателя города Дербента, и заключающая в себе 1722 год:

StrVXerat hanC fortIs, tenet hanC seD fortIor VrbeM,

(Возьмем в самом деле эти прописные буквы: V. X. C. I. C. D. I. V. М. и поставим так, чтобы из них действительно вышел известный год; для означения года по-Римски их иначе поставить не льзя, как в следующем порядке: MDCCXVVII — и выходит 1722.)

«Основан Героем, а взят Великим».

Профессор Мартини говорит в своих записках о России (на стр. 123), будто Петр Великий приказал вырезать эту надпись на воротах Дербента. Но это несправедливо.

В. ЛЕБЕДЕВ.

Текст воспроизведен по изданию: Поход Петра Великого в Персию // Журнал министерства народного просвещения, № 10. 1848