ШОРА НОГМОВ

ИСТОРИЯ АДЫХЕЙСКОГО НАРОДА

ЖИЗНЬ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Ш. Б. НОГМОВА

Жизнь и творческая деятельность Шоры Бекмурзовича Ногмова (Нэгумэ) относится к первой половине XIX в. Первая четверть XIX в. характеризуется усилением колониальной политики царизма на Северном Кавказе. Царские карательные экспедиции генералов Глазенапа, Булгакова, Ермолова, Вельяминова имели серьезные разрушительные последствия. Было разрушено более 200 аулов, уменьшилось кабардинское землевладение, население сократилось в несколько раз. В 1822 г. была создана Кабардинская военная линия с центром в Нальчике и Кабардинский временный суд, выполнявший, по существу, и административно-колониальные функции. Таким образом, с 1825 г. в Кабарде был установлен колониальный режим. Царские чиновники произвольно вмешивались во внутреннюю жизнь Кабарды, где действовали разные политические и социальные силы, придерживавшиеся различных ориентаций. В дела Кабарды вмешивались также иностранные государства. Это облегчало царской администрации осуществлять свои колониальные планы. Все это, вместе взятое, привело к обострению обстановки, к усилению национально-освободительной борьбы кабардинского народа. Чтобы укрепить свою позицию, военная администрация разделила Кавказскую линию на 3 части: Левое Крыло, Центр и Правое Крыло. Кабарда с прилегающими территориями, в том числе Балкарские общества, входила в Центр, расположенный в Нальчике. Кабарда не могла оставаться изолированной от событий, происходящих вокруг нее. Она находилась в постоянном «движении». Чтобы как-то успокоить население, были созданы комиссии и комитеты для рассмотрения земельного и сословного вопросов. В 1858 г. был образован Кабардинский округ, в состав которого входили и пять Балкарских обществ (Черекское, Хуламское, [8] Безенгиевское, Чегемское и Урусбиевское). В 1838 г. Ногмов был назначен секретарем Кабардинского временного суда. Эти микроскопические административные изменения не смогли скрыть колониальный характер политики правительства. В самый критический период для Кабарды (конец XVIII — начало XIX в.) Ногмов находился в Дагестане, где проходил обучение в медресе. После окончания учебы он проявил большой интерес к просвещению и науке. Ногмов предпочел науку военной карьере.

1. Изучение жизни и деятельности Ногмова

О Ногмове существует обширная литература. О нем писала молодая казанская помещица Анна Стрелкова в своих воспоминаниях о пребывании в Минеральных Водах в 1819 г. Стрелкова посетила дом Ногмова. По ее словам, Ногмов был «весьма видный молодой кабардинец», «одним из знаменитнейших черкесов», которого знали многие приезжие Пятигорска и Кисловодска ¹. А. Стрелкова сообщает, что Ногмов был избран к императорскому Российскому двору «находящимся на сих водах придворным доктором Орлаем» (Иван Семенович, 1771 — 1829, писатель и педагог, медик). Как правильно заметил Б. М. Курашинов, эти сведения из мемуаров А. Стрелковой открывают еще одну неизвестную страницу в жизни Ногмова, в которой повествуется о дружбе адыгского просветителя с известным придворным доктором Орлаем ². Но когда Ногмов был избран к двору русского императора, пока не известно. Очевидно, эта дата относится к поездке Ногмова в Петербург в 1830 г. для несения службы в лейбгвардии Кавказско-горском полуэскадроне.

Однако в описаниях Стрелковой имеются ошибочные положения: она путает черкесские бытовые традиции с ногайскими.

Ценные сведения о Ногмове оставили иностранные и русские авторы, посетившие Северный Кавказ в 20-х годах XIX в. Можно назвать работы английских путешественников Е. Гендерсона «Библейские розыскания и путешествие по России, включающее поездку в Крым и посещение Кавказа» (Лондон, 1826), Роберта Лайэлла «Путешествие в Россию, Крым, Кавказ и Грузию» (Лондон, 1825) и шотландского миссионера В. Глена «Дневник поездки из Астрахани в Карас к северу от Кавказских гор» (Эдинбург, 1823). Они содержат некоторые сведения о деятельности Ногмова в тот период. Глен сообщает, что он вел спор с Ногмовым о сущности религии. Лайэлл указывает, что Ногмов обладал «благородным складом ума», «сильной манерой рассуждения».

Русский поэт С. Д. Нечаев дополняет сведения иностранцев о [9] Ногмове. Из его статьи «Отрывки из путевых заметок о Юго-Восточной России» мы узнаем, что Ногмов к 1825 г. уже занимался наукой, владел арабским, русским, персидским и турецким языками ³. Благодаря описанию Нечаева Ногмов предстает перед нами как начинающий ученый и поэт.

В 1829 г. венгерский ученый Жан-Шарль де Бессе встретился в крепости Нальчик с учителем аманатской школы Ш. Б. Ногмовым. Он писал: «Детей обучают читать, писать и говорить по-русски... их ходжа... некто Сора... говорит и пишет по-персидски, турецки, татарски и русски с одинаковой легкостью; у него располагающая физиономия и приятные манеры» (Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII — XIX вв. Нальчик, 1974. С. 337 — 338).

Важное историческое и историографическое значение имеют дневниковые записи академика Шёгрена, опубликованные Г. Ф. Турчаниновым ⁴.

Главным рецензентом ногмовских трудов был Д. С. Кодзоков. В 1839 г., ознакомившись с рукописями Ногмова, Кодзоков положительно высказался о нем и о его трудах ⁵. Но вместе с тем Кодзоков указал и на их недостатки. Он обратил внимание на то, что Ногмов, следуя традициям Н. М. Карамзина, восхвалял князей и дворян.

Большой интерес представляет для науки отзыв академика А. М. Шёгрена на рукописное наследство Ногмова. После смерти Ногмова в Петербурге 10 (22) июня 1844 г. все его материалы были переданы Шёгрену на заключение. В своем отзыве, отправленном военному министру 23 мая 1845 г., он писал, что «Предание черкесского народа», «с пользою может быть напечатано в каком-нибудь хорошем периодическом журнале или, может быть, лучше даже отдельной книгой, и, разумеется, под именем автора, коего многостороннему трудолюбию она делает честь».

По поводу грамматики Шёгрен высказался в том смысле, что она не готова к печати, поэтому «не угодно ли будет, — писал он министру, — пожертвовать все эти бумаги Академии наук, как самому приличному месту для их хранения. Может быть, со временем явится какой-либо другой черкес-кабардинец, столь же ревностный любитель просвещения, как покойный Шора-Бек-Мурзин, и готовый следовать его примеру, чтобы под содействием и руководством Академии продолжить и довершить начатый им.... ученый труд» ⁶.

12 июня 1845 г. военный министр Чернышев сообщил министру просвещения С. С. Уварову о том, что император Николай I, «усмотрев» из заключения Шёгрена, что труды Ногмова «не достигли надлежащего совершенства», признал «неудобным печатать [10] оные». Рукописное наследство Ногмова было направлено наместнику Кавказскому графу Воронцову для использования в своей практической работе.

Благодаря энтузиастам и поклонникам истории и культуры народов Кавказа наследство Ногмова частично было использовано для печати. В этом отношении «повезло» «Преданиям черкесского народа». Еще до поездки в Петербург Ш. Б. Ногмов свою рукопись «Собрание древних черкесских преданий и песен» первоначально представил командиру отдельного кавказского корпуса Головину. О дальнейшей судьбе этой рукописи мало что известно. Надо полагать, что она осталась в Тифлисе и, быть может, была использована после смерти автора редакциями газет «Закавказский вестник» и «Кавказ», о чем свидетельствуют напечатанные в 1847 г. на страницах «Закавказского вестника» выборки из рукописи под названием «О Кабарде» ⁷. Спустя два года, в 1849 г., в газете «Кавказ» появились отрывки из рукописи Ногмова под названием: «О быте, нравах и обычаях древних адыхейских народов или черкесских племен» ⁸. Редакция газеты отмечала, что автор статьи проделал большую работу по сбору и переводу адыгского фольклора, что содержащиеся в отрывке материалы имеют важное значение для истории, географии и этнографии народов Северного Кавказа. Газета указывала, что история черкесов еще не погибла окончательно и что «есть еще время и возможность спасти остатки преданий и песен».

Но главное слово о Ногмове было сказано А. П. Берже, когда он, воспользовавшись, по его словам, подлинником «Истории», исправил опубликованные на страницах указанных газет статьи и издал труд Ногмова в виде отдельной книги под названием «История адыхейского народа» (Тифлис, 1861), с надеждой «вторично вызвать его из забвения и закрепить снова печатью» ⁹. Здесь укажем лишь на то, что более научно звучало бы название: «История адыгского народа». Через пять лет, в 1866 г., в Лейпциге была напечатана им же на немецком языке «История» Ногмова под названием «Сказания и песни черкесского народа».

Труд Ногмова и многие положения, высказанные им, вызвали интерес у известных русских ученых М. П. Погодина, П. Г. Буркова, Н. Дубровина, Л. Лопатинского и других. Л. Лопатинский, внесший большой вклад в сбор материалов устного народного творчества адыгов и в разработку кабардинского языка, высоко оценил труд Ш. Б. Ногмова. Он писал: «Хотя заключения и выводы, делаемые Ногмовым, слишком смелы и во многих местах поражают даже своею неожиданностью, но нельзя отвергать большой заслуги этого неутомимого собирателя кабардинских исторических песен и преданий» ¹⁰. [12]

В 1893 г. сын Шоры Ерустан переиздал «Историю адыхейского народа» в Пятигорске. Говоря о мотивах переиздания книги, он указывал в своем предисловии, что «История адыхейского народа», «изданная в Тифлисе всего в количестве 20 экземпляров, ныне сделалась большой библиографической редкостью, а ее содержание или предано забвению, или же, особенно молодому поколению, и совершенно неизвестно» ¹¹.

Существует предположение, что в начале XX в. «История» Ногмова была переиздана в Одессе. Но это издание пока не найдено.

Примером недоброжелательности и тенденциозного отношения к книге Ногмова может служить ответ редакции журнала «Мусульманин» на запросы читателей на книгу Ногмова. Отвечая капитану Саламу, проживавшему в Ахалкалаки, редакция писала, что «История адыхейского народа» «ниже всякой критики и читатели напрасно будут в ней искать историю адыхейского народа, как легкомысленно назвал ее издатель» ¹². Редакция не приводит серьезных аргументов для подобного злостного утверждения. Она обещала напечатать рецензию на «Историю» Ногмова. Но рецензия не появилась на страницах журнала.

Подводя итог изучению жизни и деятельности Ш. Б. Ногмова в дореволюционный период, надо отметить, что благодаря вниманию и заботам русских поэтов, ученых, а также редакции газеты «Закавказский вестник» и «Кавказ» «История адыхейского народа» стала известна научной общественности, а ее автор вошел в число деятелей науки и культуры народов Северного Кавказа первой половины XIX в. Популяризации ногмовского труда препятствовали реакционеры и консерваторы, царские чиновники.

В изучении творчества Ногмова после Октября 1917 г. можно наметить примерно три этапа: 20 — 30-е, 40 — 50-е и 60 — 80-е годы.

В 20 — 30-х годах творчество Ногмова не стало предметом специального исследования. О нем лишь упоминалось в статьях Чамазокова ¹³, У. Алиева ¹⁴, Е. Шиллинга, М. Е. Талпа ¹⁵.

В июне 1944 г. исполнилось 100 лет со дня смерти Ногмова. В плане подготовки к этому юбилею в местной прессе был опубликован ряд статей и очерков, посвященных жизни и творчеству Ногмова. 23 июня 1944 г. в Нальчике была проведена научная сессия, посвященная Ногмову. С основным докладом «О жизни и деятельности Шоры Ногмова» выступил Г. Ф. Турчанинов. К юбилею был издан также сборник документации и статей под названием «Шора Ногмов». В статьях раскрывается просветительская и научная работа Ногмова. Но сборник страдает серьезными недостатками. [13]

В статьях часто повторяются одни и те же факты, мысли и определения. По мнению В. К. Гарданова, это произошло от того, что в сборнике были перепечатаны статьи, опубликованные на страницах газеты в разное время и без достаточной редакторской обработки ¹⁶. К юбилею в краеведческом музее в Нальчике была открыт выставка. Здесь были представлены копии архивных документов и другие материалы о Ногмове.

В своих статьях и очерках, опубликованных в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг., Г. Ф. Турчанинов показал Ногмова как патриота, поборника дружбы народов. Наряду с этим он ошибочно ставит Ногмова в один ряд с представителями русской прогрессивной мысли ¹⁷. Отмечая бесспорное влияние передового русского общества, Г. Ф. Турчанинов недостаточно убедительно обосновывает этот важный тезис. Эти вопросы, к сожалению, до сих пор остаются слабо изученными.

Г. Ф. Турчанинов подготовил, исследовал и опубликовал два тома филологических трудов Ногмова с обширным введением ¹⁸. В первый том (1956 г.) вошли кабардинские народные исторические песни и сказания, а во второй (1959 г.) — «Начальные правила кабардинской грамматики» в двух вариантах. Г. Ф. Турчанинов, как видно, внес большой вклад в ногмоведение.

Значительный вклад в разработку ногмовского научного творчества внес Г. А. Кокиев. В 1944 г. он издал в Нальчике первую книгу о Ногмове — «Ш. Б. Ногмов — выдающийся ученый и просветитель». Впервые в науке Г. А. Кокиев рассмотрел здесь некоторые исторические взгляды Ногмова, показал его как самостоятельного и вдумчивого историка. Надо сказать, что работы Г. Ф. Турчанинова и Г. А. Кокиева о Ногмове, опубликованные во время войны, явились данью глубокого уважения к труженику науки и имели большое воспитательное значение. Деятельность Ш. Б. Ногмова, однако, трактовалась преувеличенно, не были вскрыты недостатки.

В 1947 г. Г. А. Кокиев осуществил первое советское издание «Истории» Ш. Б. Ногмова, с введением и комментариями. Многие положения Г. А. Кокиева до сих пор свежи и успешно используются в научной литературе. Е. Зевакин в своей рецензии на это издание писал, что «История» Ногмова «всегда будет источником первостепенной важности» ¹⁹. В эти же годы «Историю» Ногмова с точки зрения литературоведения оценил С. А. Андреев-Кривич.

Серьезный вклад в исследование творчества Ш. Б. Ногмова внес В. К. Гарданов. Еще в 1946 г. он опубликовал обстоятельную статью «К биографии Ш. Б. Ногмова», а в 1958 г.— большой очерк [14] «История адыхейского народа» Ш. Б Ногмова», в которых дан глубокий анализ биографии, историческим и общественно-политическим взглядам Ш. Б. Ногмова. В. К. Гарданов называет Ногмова энциклопедистом и тем самым ставит его в ряд с западноевропейскими просветителями XVIII в. Слово «энциклопедист» к Ногмову можно применить с оговоркой. В. К. Гарданов с присущими ему четкостью и ясностью определяет место и значение «Истории» Ногмова, указывает и на некоторые ее недостатки.

В 1958 г. под редакцией В. К Гарданова, И. В. Трескова и Т. X. Кумыкова вышло новое издание «Истории» Ногмова.

Филологическое творчество Ш. Б. Ногмова нашло широкое освещение в трудах И. В. Трескова ²⁰. Он тщательно изучил различные варианты «Преданий черкесского народа», показывает литературные связи Ногмова. Но он недостаточно аргументировал страницы, касающиеся жизненно творческих связей Ш. Б. Ногмова с М. Ю. Лермонтовым, А. С. Пушкиным и декабристами. И. В. Тресков поддерживает сомнительную концепцию В. Л. Комаровича о том, что Ногмов послужил Пушкину прототипом для создания образа Тазита ²¹. Несмотря на гипотетический характер этой идеи Берже и Комаровича, она получила поддержку в трудах Г. А. Кокиева, В. К. Гарданова, И. В. Трескова, X. И. Теунова и др. Г. Ф. Турчанинов вообще отрицает тезис о встрече Пушкина с Ногмовым. Литературовед А. X. Хакуашев, на наш взгляд, привел убедительные соображения о несостоятельности предположений исследователей о встрече Пушкина с Ногмовым и о прототипе образа Тазита ²². До сих пор не удалось обнаружить новых документальных сведений о творческих и личных связях Ногмова с Пушкиным и Лермонтовым, существующее суждение продолжает носить характер научной гипотезы.

В 60—80 х годах жизнь и творческая деятельность Ш. Б. Ногмова продолжала привлекать внимание исследователей. В периодической печати, в ученых записках и журналах появились заметки, сообщения и статьи А. X. Касумова, Б. X. Цавкилова, 3. М. Налоева, А. X. Хакуашева, Т. X. Кумыкова, Г. X. Мамбетова, Р. X. Хашхожевой, Б. Курашинова, Р. У. Туганова, Ю. С. Кимова, С. X. Мафедзева, Р. X. Гугова, А. Т. Шортанова, М. А. Кумахова, Е. С. Тютюниной, X. М. Думанова, С. Н. Бейтуганова, Е. Польской и др., в которых пускаются в научный оборот новые сведения о Ногмове, расширяющие наше представление о нем.

В 1974 г. в Нальчике была проведена региональная научная конференция, посвященная 180-летию со дня рождения Ш. Б. Ногмова. Тематика конференции выходила за пределы ногмовской темы ²³. В сборник вошли 24 статьи, в которых кроме ногмовских исследованы проблемы творчества других просветителей. Продолжается [15] дискуссия о религиозных взглядах Ногмова. Б. X. Цавкилов утверждает, что Ногмову «чужда была идеология ислама» ³⁴. Вряд ли такое мнение соответствует истине.

В своей монографии «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи» академик Б. А. Рыбаков поднял вопрос о значении материалов «Истории» Ногмова для восстановления некоторых эпизодов русской истории, в частности похода Святослава на хазар в 965 г. ²⁵

В 1969 г. в журнале «Советская этнография» была опубликована статья Л. И. Лаврова «Об интерпретации Ш. Б. Ногмовым кабардинского фольклора» ²⁶, в которой автор в резкой форме возражает Ногмову в толковании некоторых исторических событий. По мнению М. А. Кумахова, Л. И. Лавров «недостаточно глубоко и квалифицированно исследовал весь историко-лингвистический материал Ш. Б. Ногмова» ²⁷. Л. И. Лавров вторично выступил в печати с возражениями против критики М. А. Кумахова. По нашему мнению, при интерпретации лингвистических материалов, содержащихся в «Истории» Ногмова, предпочтение следует отдавать специалисту. Нет сомнения в том, что в рассуждениях Л. И. Лаврова содержатся позитивные моменты, способствующие развитию науки. Но тон статьи принижает творчество Ногмова.

Литературовед и детский писатель 3. М. Налоев в своей статье «К определению жанра ногмовской истории», во многом соглашаясь с Л. И. Лавровым, считает, что «Истории адыхейского народа» «присущ функциональный синкретизм» с доминирующей, однако, идеологической установкой ²⁸. Нельзя согласиться с утверждением 3. М. Налоева о том, что Ш. Б. Ногмов сознательно искажал исторические события, подгоняя факты к заранее сконструированным идеологическим и историческим установкам и постулатам. Ногмов, скорее всего, добросовестно ошибался, оказавшись в плену различных версий фольклорного материала и традиций исторической науки, особенно кавказоведения. Нельзя игнорировать и то, что Ногмов был первопроходцем. А подобные деятели не могут избежать ошибок и заблуждений. Совсем нельзя игнорировать и то положение, что он не был профессиональным историком или филологом, который мог сконструировать концепцию исторического процесса и в ее интересах фальсифицировать факты. Глубоко был прав Шёгрен, который по поводу «Истории» Ногмова еще в 1845 г. писал: «...предусмотрительный, читатель... снисходительно извинит встречающиеся недостатки, щедро вознаграждаемые множеством любопытных и совершенно новых сведений» ²⁹.

В последние годы вышли статьи Т. X. Кумыкова ³⁰, Б. М Курашинова ³¹, И. И. Мещанинова ³², посвященные отдельным сторонам деятельности Ш. Б. Ногмова. [16] Р. У. Туганов в своей статье «Новое о старом» (Несколько замечаний к биографии Ш. Ногмова) установил, что Ш. Б. Ногмов уже в 1815 г. был муллой (см.: Живая старина. № 1. Нальчик, 1991. С. 33—51). В 1982 г. вышло новое издание «Истории» Ногмова. В издании восстановлено то название, которое дал сам Ш. Б. Ногмов своей подлинной рукописи, а именно «История адыхейского народа». Восстановлено также ногмовское написание отдельных слов.

Как видно из краткого обзора литературы, посвященной деятельности и жизни Ш. Б. Ногмова, кавказоведческая наука достигла заметных успехов в изучении его творчества. Многие вопросы, связанные с выяснением общественно-политических и исторических взглядов Ш. Б. Ногмова, требуют исследования.

Оценивая филологические и исторические труды Ш. Б. Ногмова, следует сказать, что они навечно вошли в фонд народной культуры адыгских народов XIX в.

Особенностью «Истории» Ш. Б. Ногмова является то, что она написана главным образом на основе лучших фольклорных материалов. Это обстоятельство придает ей характер памятника народного фольклора. Адыгские народные исторические песни и сказания в интерпретации Ш. Б. Ногмова не теряют своей свежести и оригинальности, а, наоборот, обретают живую кровь и плоть, удачно вписываются в живую историю народа, дают историкам, филологам и этнографам основания для постоянных раздумий, постановки новых, требующих новых решений, научных проблем, позволяют изучить развитие общественной мысли и исторический процесс во всех его многосложностях и противоречиях.

Бесспорно, некоторые выводы и обобщения Ш. Б. Ногмова выглядят наивными и необоснованными. Отдельные из них отстали от развития исторической науки того периода. Он допускал иногда неверные интерпретации лингвистического материала, что, естественно, снижало научное значение его исторического труда, оцененного специалистами как «Летопись» адыгских народов, а самого Ногмова как адыгского Нестора.

2. Этапы жизни и творческой деятельности

а) В Кабарде

Жизненный и творческий путь Ногмова можно разделить примерно на четыре этапа или периода. Первый (1794—1815) — домашние занятия над изучением азбуки арабского языка и учеба в Эндерийском медресе в Дагестане, где он изучил арабский и [167] персидский языки, служившие для него основой знаний восточной литературы. К этому периоду относится непродолжительная его работа в качестве сельского муллы. Второй период охватывает промежуток времени его отказа от сана муллы и до отъезда в Петербург (1815—1830). В это время он изучает русский язык, выполняет разные поручения военной администрации, работает писарем 1-го Волжского полка, затем в Нальчике учителем в аманатской школе.

Ногмов, усвоивший определенный объем знаний в области восточных и русского языков, составляет букварь родного языка, приступает к сбору фольклорных материалов. Третий период жизни и творческой деятельности Ногмова относится ко времени его пребывания в Петербурге (1830—1835 гг.). Здесь он ближе знакомится с русской культурой, получает серьезную культурную и научную закалку, послужившую основой для формирования его просветительских, философско-этических и научных взглядов, нашедших наглядное отражение в его историко-филологических трудах, завершенных на последнем, четвертом периоде жизни и творческой деятельности (1835 — 1844 гг.), характеризуемом большим творческим подъемом ³³.

Шора Ногмов, по одной из версий, родился в 1800 г. в ауле, расположенном на речке Джицу, неподалеку от Пятигорска. Это соответствует послужному списку Ногмова, составленному начальником Центра Кавказской линии генерал-майором Пирятинским в Нальчике 30 апреля 1840 г., где сказано, что поручику Ногмову к этому времени «от роду» шел 41-й год ³⁴ Но есть еще другой документ — «Алфавитный список о роде кабардинского узденя Шоры Бекмурзина» Ногмова, составленный им 22 декабря 1821 г. ³⁵, где сказано, что тогда ему было 27 лет. Отсюда вытекает, что Ногмов родился не в 1800-м, а в 1794 г.

В. К. Гарданов предложил другую дату — 1796-й. Новые материалы, опубликованные Р. У. Тугановым ³⁶, в основном соответствуют «Алфавиту» 1821 г. и дают некоторые основания к тому, чтобы принять годом рождения Ногмова — 1794 г. Но это не означает, что послужные списки 1832-го и 1840 гг. не имеют ценности. Возникает вопрос, чем объяснить противоречия, имеющиеся в алфавитном списке Ногмова 1821 г. и послужном — 1832-го и 1840 гг. Нам кажется, что оно произошло, видимо, от того, что в то время у кабардинцев не практиковалась регистрация о рождении. Быть может, при поступлении на службу в 1832 г. он хотел представить себя в более молодом возрасте, чем был на самом деле. Если принять за дату рождения Ногмова 1794 г., то в момент поступления на службу ему было 36 лет, что также вызывает вопрос. Но мы склоняемся к 1794 г. [18] Отец Шоры Бекмурза и дед Бада Ногмовы относились к людям среднего сословия и не отличались крепким материальным положением. В то время мусульманская религия была определяющей жизнь идеологией. И они очень хотели смышленого мальчика — Шору — сделать сельским муллой. Такое стремление отца и деда диктовалось, по-видимому, материальными соображениями, так как сан муллы в ту пору вполне сносно обеспечивал жизненные потребности. Исходя из этих соображений, с малых лет мальчика учили читать Коран, устроили в начальную примечетскую школу (мектебе). Затем Шору направляют в Дагестан в сел. Эндери для поступления в мусульманскую школу — медресе. Указанная школа в ту пору пользовалась широкой популярностью среди народов Северного Кавказа. Если горский мулла или эфенди заканчивал курс обучения в Эндерийском медресе, то это было вполне достаточной аттестацией о высоком уровне его подготовки в области арабистики и знания основ ислама.

Шора Ногмов, будучи одним из прилежных и талантливых учеников, «одаренный счастливыми способностями», сравнительно легко и быстро освоил арабский и персидский языки. Насколько глубоки были религиозные мусульманские убеждения Шоры, судить трудно, но здесь больше места занимала, как отмечает Г. Ф. Турчанинов, сложившаяся традиция, нежели внутренние убеждения ³⁷. Это подтвердила последующая его жизнь. После окончания медресе в Эндери Шора становится сельским муллой. Но недолго он занимал должность муллы. Его довольно обширные познания в области арабской филологии здесь, в деревне, не находили применения, и интеллектуальная натура Шоры ищет простора, более активной деятельности в области светского образования.

В 1815 г. Ногмов оставляет сан муллы и сближается с кавказской военной администрацией. С этого времени начинается новый период его жизни. Официально в военной службе он не состоял. Но как «верноподданный России» выполнял разные поручения командования по установлению связи с населением края. Нередко он выполнял обязанности переводчика. Как сказано в формуляре 1840 г., он был «во многих случаях занимаем переводами иностранных разговоров и бумаг на татарском диалекте». Практическая его деятельность в эти годы показала Ногмову, что он должен глубже и основательнее изучить русский язык. С этой целью Шора Ногмов в 1825 г. становится писарем 1-го Волжского казачьего полка, где он служил около 3 — 4 лет.

По свидетельству С. Д. Нечаева, непосредственно знавшего Ногмова, он уже знал пять языков — арабский, тюркский, абазинский, персидский и русский ³⁸. С. Д. Нечаев называл его молодым, способным и одаренным человеком, который «успел выучиться — [19] сколько можно в здешнем крае —пяти языкам, кроме природного». Живое общение с русскими военными людьми и приезжими иностранцами способствовало тому, что Ш. Б. Ногмов не только освоил русский язык, но и расширил свои духовные, интеллектуальные и научно-просветительские интересы, что ускорило процесс формирования его мировоззрений. Как говорит С. Д. Нечаев, «известный всем приезжим Шора» был желанным собеседником для гостей края и всегда непременно производил на них благоприятное впечатление.

Английский путешественник Роберт Лайэлл, назвав Ногмова способным и умным человеком, отметил, что он был поражен его знаниями и «способностью к аргументации». Другой английский миссионер — Гендерсон, посетивший дом Ногмова 26 сентября 1821 г., писал: «Пока мои друзья были заняты некоторыми делами по колонии, я отправился верхом в селение Хаджи-Кабак, находящееся от колонии на расстоянии около двух верст, чтобы навестить кабардинского узденя по имени Шора, с которым я познакомился в Карасе... Я был немедленно введен в дом и сердечно принят его тещей. Его (Шоры) молодой новобрачной нигде не было видно и, как мне сообщила ее собственная мать, — так будет вплоть до рождения ею первого ребенка...» ³⁹.

Жену Ногмова звали Салимат Асмаловна, то есть Исмаиловна. Ей в то время было 17 лет. Анна Стрелкова сообщает, что она была окружена черкесскими девушками, одетыми довольно нарядно. В сентябре 1821 г. Ногмов не состоял на службе, жил в ауле Кошево. По всей вероятности, в это время Ногмов ведет усиленную работу по разработке кабардинской азбуки и приступает к изучению грамматических правил родного языка. По сведениям С. Д. Нечаева, Ш. Ногмов еще в 1826 г. «намеревался представить правительству опыт таковой азбуки (кабардинской. — Т. К.) для напечатания».

В 1828 г., когда встал вопрос о формировании лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона, который должен был нести службу в Петербурге, Ш. Б. Ногмов подал прошение о зачислении его в состав эскадрона. Но в связи с переселением его аульчан из-под Бештовых гор к реке Малке, Ногмов не смог выехать в Петербург в составе полуэскадрона. Устроив свое небольшое хозяйство на новом месте, Ногмов уезжает в Нальчик, куда он был прикомандирован в 1829 г. для выполнения обязанности учителя аманатской школы.

За короткий период работы учителем Шора Бекмурзович заслужил любовь и уважение со стороны воспитанников. Даже администрация сочла необходимым отметить, что он отличается [20] «примерным усердием» и «во все сие время успел преподать малолетним детям хорошее познание в чтении азбук на русском и турецком языках». Дом Тавлиновых в Нальчике, против сквера Свободы, где размещалась тогда аманатская школа, стал, по существу, первым опорным пунктом светского образования в Кабарде. Здесь по вечерам и до поздней ночи при свете лучины можно было часто увидеть Ногмова, сидящего за чтением книг.

В 1830 г. Ногмов уезжает в Петербург. Обстоятельства отъезда раскрывает его прошение на имя командующего Кавказской армией Емануэля от ноября 1829 г. Как сообщается в документе, осенью 1829 г. из Петербурга в Кабарду вернулись гвардейцы Айдемиров и Туганов с поручением отобрать несколько княжеских и дворянских детей и привезти их в центр для обучения. Видимо, они и передали Ногмову приглашение командира полуэскадрона. В своем прошении Ногмов указывает, что командир эскадрона С. А. Муханов «приглашает меня прибыть, чтобы я, между занятиями по службе, занимался и обучением на разных диалектах служащих в том эскадроне» кабардинских и других горских всадников ⁴⁰. На свое место — учителя аманатской школы — он рекомендовал назначить Магомета Шарданова (сына секретаря Кабардинского временного суда Якуба Шарданова) как знающего «грамоты по-русски, турецки и арабски» или армянина Егора Исаева. Ногмову было разрешено отправиться в Петербург, но в выдаче каких-либо пособий ему было отказано. Однако Ногмов не отступил от намеченной цели. В апреле 1830 г. за счет собственных средств он поехал в Петербург и поступил на службу в полуэскадрон оруженосцем. Его редкая целенаправленность получила в столице России большой простор для пополнения своего научного и культурно-просветительского кругозора.

б) Ногмов в Петербурге

Как было сказано выше, прерывание в Петербурге составляет третий период жизни и творчества Ш. Б. Ногмова (1830 — 1835 гг.). Этот период имеет ряд особенностей. Ногмов в эти годы вступает в более зрелый возраст. Это шестилетие, по существу, явилось решающим в формировании у Ногмова идейно-теоретических, философских и научно-просветительских взглядов. Пробужденные во время его пребывания на Северном Кавказе основы его умственных и общественно-социальных взглядов под влиянием идейно-нравственной и культурной жизни Петербурга углубляются, отшлифовываются, получают дальнейшее развитие и совершенство. Они в конечном итоге становятся убеждениями, превратившими Ногмова в видного ученого-просветителя. [21]

Отправляясь в Петербург, Ногмов прежде всего имел в виду пополнить свои знания путем углубленного и систематического изучения разных наук. Он глубоко понимал, что без серьезных познаний в области филологии и истории создание грамматики родного языка невозможно. А приобретенные на Кавказе знания в области научной филологии Ногмов рассматривал как первоначальные этапы и далеко не достаточные для написания грамматики кабардинского языка, которая была его давнишней мечтой. Отличавшийся скромностью Ногмов, по существу, начинает заново изучать основы русского языка.

«По приезде в Петербург на службу, — пишет он,— во мне с большею силою пробудилось давнишнее мое желание — написать грамматику, и я все часы, свободные от службы, начал посвящать изучению русского языка и его грамматики» ⁴¹. Ногмов посещал занятия Грацилевского, составившего черкесский ⁴² алфавит на русской графической основе и обучавшего оруженосцев и офицеров Горского полуэскадрона русскому языку.

С присвоением Ногмову в декабре 1832 г. первого офицерского чина — корнет он получает более благоприятные условия для жизни и самообразования. Как офицер, он оставляет казарму и нанимает квартиру в тихом и отдаленном тогда от центра районе Петербурга, в так называемых Ротах, на берегу реки Фонтанки, где он живет до возвращения на Кавказ.

Яркой страницей в жизни Шоры Ногмова петербургского периода является знакомство с профессором Шармуа, который некоторое время заведовал кафедрой персидского языка в Петербургском университете. Шармуа оказал ему большую помощь в работе над грамматикой. За образец он взял русскую грамматику Н. Греча. Ногмов завершил свой первый вариант кабардинской грамматики к 1835 г. Шармуа проявил большой интерес к этому труду Шоры Бекмурзовича. Уезжая во Францию, он увез с собой экземпляр первой части грамматики.

Подытоживая свою работу над грамматикой, Ш. Б. Ногмов писал в 1840 г.: «Все шестилетнее мое пребывание в Петербурге я употребил на сочинение сей грамматики» (она была составлена на основе русской графики). «Быть может,— писал он далее, — бывший профессор в институте восточных языков Шармуа издаст первою часть этой грамматики в Париже на французском языке, потому что он взял у меня один экземпляр первой части (морфология. — Т. К.), составленный мною, впрочем вовсе не полный и не так обработанный, как издаваемый мною теперь» ⁴³.

В 1833 году появилось полное издание «Евгения Онегина», в конце 1834 года в еженедельной газете Н. И. Надеждина «Молва» И. В. Белинский опубликовал свои знаменитые «Литературные [22] мечтания». Вполне возможно, что Шора Ногмов был знаком с произведениями А. С. Пушкина, И. В. Белинского, М. Ю. Лермонтова и др. ⁴⁴

Находясь в Петербурге, Ногмов изучает также труды русских историков, в особенности Карамзина («История государства Российского»), арабских и персидских авторов, знакомится с произведениями древнегреческих и римских писателей и т. д.

11 мая 1835 г. Ш. Б. Ногмову присваивается звание поручика, и он откомандировывается в Тифлис для несения службы в Отдельном Кавказском корпусе с состоянием по кавалерии ⁴⁵.

С этого времени начинается последний (четвертый) этап его жизни (1835 — 1844).

в) Возвращение на Кавказ.

Подготовка основных научных трудов

В Тифлисе Ш. Ногмов остановился в доме князя Шаховского. Здесь 26 октября 1835 г. произошла встреча Ш. Ногмова с русским академиком-языковедом А. М. Шёгреном, приехавшим на Кавказ для изучения горских языков, главным образом осетинского языка. Это знакомство имело большое значение и для маститого ученого А. М. Шёгрена, и в особенности для вступающего на стезю науки Ш. Ногмова. До встречи с Шёгреном в доме Шаховского Ногмов был на приеме у наместника Кавказского барона Розена. На этом приеме Шёгрен впервые увидел Ногмова. Но здесь они еще не познакомились. Знакомство состоялось позднее. 26 октября 1835 г. Шёгрен записывает в дневник, что он с доктором Нордманом был в доме Шаховского, где он «имел счастье познакомиться с одним проживающим у него черкесом Шорой Бекмурзиным». А 31 октября вечером там он «имел пользу от беседы с Шорой». Ногмов, очевидно, рассказал Шёгрену о своей работе над составлением кабардинской грамматики и по сбору материалов устного народного творчества. Все это произвело на ученого большое и благоприятное впечатление. Он увидел в Ногмове весьма любознательного и культурного человека, стремившегося сделать что-то полезное для науки и своего народа. В своих дневниках Шёгрен прямо указывает, что за все это он «научился ценить» его. Шёгрена приятно удивило то, что Ногмов в Петербурге составил «Черкесскую грамматику по кабардинскому диалекту с текстами» под руководством профессора Ф. Шармуа ⁴⁶.

Ногмов находился в Тифлисе недолго. Он стремился в Нальчик. В начале 1837 г. он возвращается в Кабарду и полностью отдается творческой и просветительской деятельности. Его главная [23] цель — завершить свои научные труды. Узнав о возвращении Ногмова в Нальчик, Шёгрен уведомил его письмом, что он находится в Карассе и хочет видеть его. 27 февраля 1837 г. Ногмов приехал в Карасс и поселился в квартире Шёгрена. Как видно из писем Шёгрена, друзья в течение «полных двух недель» работали над разборами вопросов грамматики и других лингвистических набросок. В своем письме в Академию наук 12 апреля 1837 г. Шёгрен писал, что Ногмов «пробыл моим гостем две полные недели, в продолжение которых я вкратце излагал ему свои грамматические наброски и, кроме того, извлекал пользу из его устных толкований ко всему неясному и сомнительному» ⁴⁷. Эти слова свидетельствуют о научной возмужалости и зрелости Ногмова, уже выступающего не в роли ученика, а в роли советчика и консультанта академика Шёгрена, который извлекал из лингвистических толкований и объяснений Ногмова пользу для себя. Со своей стороны, Ногмов много познал полезного и нужного из этих бесед. Советы известного ученого помогли ему улучшить вариант грамматики.

В 1838 г в Кабарде вспыхнуло крупное восстание крестьян против администрации, во главе которого стоял Дамалей Карданов. Оно приняло большой размах, охватило пять тысяч человек. Администрация и феодальная верхушка настолько были встревожены, что в Кабарду были введены дополнительные войска. Якуба Шарданова, который якобы подстрекал крестьян к выступлению, временно удалили из Кабарды, а на его место секретарем суда был назначен с 1839 г. Ш. Б. Ногмов.

В 1839 г. в жизни Ногмова произошло еще одно заметное событие. Летом этого года состоялось его знакомство с просветителем Кабарды Д. С. Кодзоковым, вернувшимся на Кавказ после окончания Московского университета. Образованный юноша, находившийся на протяжении 15 лет в Москве, в отрыве от родительского очага, Кодзоков летом 1839 г. возвращается на Северный Кавказ и останавливается в Пятигорске в доме декабриста Сухорукова. В этом доме нередко гостил и Ш. Б. Ногмов, который оказал Кодзокову большую помощь в сборе материалов, по его советам он записывал песни и предания. Ногмов помогал Кодзокову также изучить местные языки ⁴⁸. Со своей стороны Кодзоков изучал рукописи Ногмова и высказал ряд советов и замечаний. В одном из своих писем в Москву на имя Хомяковых он писал, что «Шорова грамматика, находящаяся у меня в руках», имеет серьезные недостатки. Что касается «Предания черкесского народа», то Кодзоков отметил, что при обработке и использовании песен и преданий Ногмов пользовался трудами Карамзина и Вольтера. Вместе с тем он отметил, что в его материалах «много сведений [24] чрезмерно любопытных». Кодзоков также указал на погрешности в ногмовских переводах. Неоднократные их встречи в Нальчике и в Пятигорске дали Кодзокову основания писать, что Ногмов был «человек истинно благородный». Эти встречи способствовали завершению трудов Ногмова.

В 1840 г. Ногмов заканчивает «Начальные правила адыгской грамматики» и посылает рукопись Шёгрену в надежде, что тот одобрит ее в печать. Однако «верный Шора» получает от своего верного друга весьма строгий отзыв на его грамматику. Шёгрен посоветовал Ногмову изменить графическую основу. Это был не совсем справедливый совет со стороны крупного ученого. Сейчас трудно установить мотивы, побудившие Шёгрена изменить русскую графику ногмовской «Грамматики» на арабскую.

Спустя три года, в 1843 г., Шора Ногмов завершает новый вариант «Начальных правил кабардинской грамматики». В новой редакции по совету Шёгрена Ногмов меняет русскую графическую основу на арабскую. Однако рядом с текстом в арабской графике в скобках везде он дал параллельный текст в русской графике ⁴⁹. Этот вариант Ногмов повез в Петербург.

Шёгрен, которому была передана рукопись на заключение, и на сей раз не рекомендовал грамматику к изданию, ссылаясь на то, что она «полезна только тому, кто умеет ею критически пользоваться как материалом к исследованию грамматического устройства чудного и трудного кабардинского языка» ⁵⁰. Работая над грамматикой, Ногмов проявил себя как талантливый и одержимый исследователь, как поэт и собиратель фольклора ⁵¹.

Еще в 1826 г. поэт пушкинской поры С. Д. Нечаев, лично знавший Ногмова, писал, что «он сочиняет иногда небольшие поэмы во славу нашего оружия, которые не может распространить между соотечественниками иначе, как через изустное предание и медленное изучение на память» ⁵². С. Д. Нечаев назвал поэмы Ногмова «благонамеренными писаниями», которые, по введении родной письменности, могли получить широкое распространение и способствовать «смягчению нравов» жителей Кабарды и даже Кубани.

Академик Шёгрен также оставил скупые, но значительные по смыслу и глубокие по содержанию строки о поэтической и переводческой деятельности Ш. Б. Ногмова. В письме к Френу 19 апреля 1837 г. Шёгрен, говоря о совместной работе над проблемами горских языков, писал: «...Ногма, страстный поэт, занимается у меня большей частью стихами, отчасти собственного произведения, отчасти переводами с русского» ⁵³. О поэтической страстности Ногмова свидетельствуют, как отметил Г. Ф. Турчанинов, страницы «Истории адыхейского народа» и предисловия к грамматике[25] кабардинского языка, которые написаны не только с большой любовью к науке, к народу, но и с большим эмоционально-художественным настроем, с поэтическим подъемом и мастерством. В дошедших до нас рукописях Ш. Б. Ногмова сохранилось одно стихотворение «Хох» (здравица), посвященное русской науке и академику А. М. Шёгрену.

Еще в 20-х годах XIX в. Ногмов собрал определенное количество песен и сказаний. Все это было предварительной работой. По-настоящему вопросы фольклора стали его занимать, очевидно, после возвращения из Петербурга в Кабарду. В особых тетрадях Ногмов записывал предания, песни и сказания, которые одновременно обрабатывал и классифицировал. Став секретарем суда в Нальчике, он получил доступ к разным записям обычного права кабардинцев, осуществленных Я. Шардановым и другими. Эти записи служили в определенной степени базой для творческого размышления Ногмова над актуальными проблемами истории, обычного права и фольклора родного народа, над которыми он так заинтересованно и любовно трудился в течение всей своей жизни.

Почти половину первого тома «Филологических трудов» Ш. Б. Ногмова составляет фольклорный материал, использованный им при написании своей «Истории». В этом томе помещены также черновые материалы для «кабардинско-русского словаря».

3. Борьба за культурное и экономическое преобразование Кабарды

Большую творческую работу Ногмов сочетал с деятельностью по экономическому и культурному преобразованию Кабарды. Через суд он продвигал прогрессивные идеи в культурном и экономическом развитии родного народа, в совершенствовании социально бытовых устоев жизни.

10 февраля 1841 г. Кабардинский временный суд представил начальнику Центра Кавказской линии генерал-майору Пирятинскому записку, составленную Ш. Б. Ногмовым и Д. С. Кодзоковым. Этот документ уверенно можно назвать серьезным проектом экономического и культурного преобразования края. В нем ставился вопрос об открытии в Нальчике школы для обучения «детей грамоте», а также об отправке в Академию наук одного чиновника «для усовершенствования переводов с кабардинского языка на русский... и для должного образования в отношении просвещения». Суд просил о принятии в академию поручика «Ногма Шора Бекмурзина», который уже составил Кабардинскую грамматику и [26] «Собрание древних черкесских преданий» ⁵⁴. Но вопрос об отправке Ногмова в Петербург не был решен до 1844 г.

А что касается школы, то за ее организацию население взялось активно: были заготовлены стройматериалы, делались пожертвования. Однако правительство не спешило с решением этого вопроса. В итоге после долгого обсуждения в бюрократических учреждениях наместничества вопрос о школе остался нерешенным до 1851 г.

В «Записке» от 10 февраля 1841 г. был поднят также вопрос об отправке в Россию 15 мальчиков для обучения разным ремесленным специальностям. Командующий войсками на Кавказе согласился с этим предложением, но с одним условием, что мальчики будут содержаться там за счет Кабарды. Кабардинский временный суд не имел таких средств и вынужден был отказаться «платить за обучение мальчиков» ⁵⁵. В «Записке» дается подробное обоснование необходимости культурных и экономических изменений. Приводится материал об исторических связях Кабарды.

Будучи секретарем суда, Ногмов нередко защищал интересы крестьян путем истолкования сложной казуистики адата и шариата при рассмотрении на заседаниях суда претензий отдельных владельцев на те или иные земельные участки, к тем или иным крестьянским семьям. Так случилось с жителем с. Кармово Абидовым, который когда-то выкупился от владельца, но теперь тот хотел его закрепостить заново ⁵⁶. В дом Ногмова часто приходили крестьяне с разными просьбами, но чаще всего для выяснения тех или иных адатных положений. Шора Бекмурзович, несмотря на свою занятость, терпеливо переводил им бумаги с арабского на кабардинский язык, объяснял им их правовое положение. И в области развития сельского хозяйства Ногмов выступил как передовой человек. Ногмов показывал односельчанам пример по улучшению хозяйства, ведению полевых работ, советовал им сеять более урожайные культуры — пшеницу и кукурузу. В архивных фондах за 1843 г. сохранились расписки Ш. Б. Ногмова о получении у начальника округа Голицына семенной пшеницы для организации опытного посева ⁵⁷. Все это ложилось в русло просветительских устремлений Ногмова.

Но главным для него было издание первых книг по языку и истории родного народа. Работа в суде отвлекала его от научной деятельности. Давали о себе знать старые болезни. Учитывая эти обстоятельства, осенью 1842 г. Ногмов подает рапорт об освобождении его от занимаемой должности. Но суд отклонил его просьбу, ссылаясь на то, что на его место «из кабардинских чиновников в скором времени избрать невозможно». Ногмову разрешили выехать на лечение в Пятигорск. Обязанности секретаря суда были возложены на Камбота Докшукина. По просьбе начальника Кавказской [27] линии Ногмов в январе 1844 г. вернулся в суд в качестве члена суда «с отправлением и секретарской должности». Это было связано с отъездом в Петербург некоторых членов суда и секретаря Докшукина в составе делегации, которая должна была выразить преданность Кабарды императору России. 2 марта 1844 г. делегатам были вручены знамя и грамота. Тем временем Ш. Б. Ногмов, исполняя обязанности члена и секретаря суда, готовился к отъезду в Петербург.

Еще летом 1843 г. Ш. Б. Ногмов обратился к исправляющему должность начальника Центра Кавказской линии полковнику Голицыну об отправке его в Петербург. Голицын, поддержав его просьбу, ходатайствовал перед командующим войсками на Кавказской линии генерал-лейтенантом Гурко. Последний согласился с предложением Голицына. На основании представления Голицына был составлен рапорт наместника Кавказа Нейдгардта, с которым он 20 июля 1843 г. обратился к военному министру. Наместник, излагая сущность представления Голицына, писал: «Кабардинский уздень, поручик Шора Бекмурзин, привел к окончанию многосложный труд собрания народных преданий и составления кабардинской грамматики. Этот полезный чиновник, соединяя трудолюбие с скромностью, желает до напечатания своих творений подвергнуть их суждению и разбору императорской Санкт-Петербургской Академии и просит, дабы ему доставлены были средства к отправлению на казенный счет в столицу с приличным содержанием во время пребывания в ней». Обосновывая необходимость издания кабардинской грамматики, наместник указывал, что в Кабарде власть духовенства очень сильна и ее можно подорвать путем распространения родной письменности, противопоставляя ее арабской, которую, кроме мулл, «никто читать не умеет» ⁵⁸.

Выразив полное согласие с идеями полковника Голицына, наместник заключил: «Издание грамматики на кабардинском языке, с переводом на русский, быстрыми шагами подвинет здешний край к изменению теперешнего полудикого состояния его». В целом рапорт Голицына представляет интерес ввиду того, что он содержит просветительские идеи. Мы полагаем, что в его составлении принимал участие Ш. Б. Ногмов. Но как бы то ни было, идеи Голицына произвели впечатление в Петербурге. В своем ответе на письмо Нейдгардта военный министр сообщил 9 августа, что император Николай I «соизволяет на оказания пособия» Ногмову для напечатания грамматики. Но одновременно он потребовал от наместника заключение «о мерах такового пособия». В новом рапорте Нейдгардта от 31 декабря 1843 г. уже конкретно ставится вопрос об организации издания трудов Ногмова. Наместник считал [28] целесообразным отправить Ногмова в Петербург в составе делегации от Кабарды, которая готовилась к поездке, и «до напечатания грамматики кабардинского языка и народных преданий» прикомандировать его к лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона. Находясь там, по мысли наместника, Ногмов мог подготовить издания своих трудов «в одной из столичных типографий». Наместник заметил, что «напечатанное под его руководством сочинение останется собственностью правительства» ⁵⁹. Казалось бы, вопрос об издании трудов Ногмова почти получил благоприятное решение. Но военный министр 19 января 1844 г. сообщил наместнику Нейдгардту, что вопросы, связанные с изданием работ Ногмова, могут быть решены «только по прибытии» Ш. Ногмова в Петербург и «по рассмотрении его книги» ⁶⁰. Ногмов получил разрешение поехать в Петербург не в составе делегации, которая отправилась туда в январе 1844 г., как предполагал наместник, а самостоятельно.

Спустя несколько месяцев после отбытия делегации 14 (26) мая 1844 г. Шора Ногмов вместе со своим «служителем» Клычем (Клыш) Какагажевым, преодолев долгий трудный путь, прибыл в Петербург и поселился в помещении лейб-гвардии горского полуэскадрона, куда он был прикомандирован «впредь до рассмотрения его трудов». Отправился Ногмов в столицу с недугами, утомительный путь и сырой климат Петербурга, видимо, обострили болезнь. В начале июня его здоровье ухудшилось. А 10 (22) июня он скончался вдали от родины и семьи, не сделав «насчет своих бумаг никакого распоряжения» ⁶¹. Предполагают, что похоронили его в Петербурге, на мусульманском (татарском) кладбище, что за Волковой деревней.

Семье Ш. Б. Ногмова, состоящей из 5 человек (жена Салимат, дочь Кульандам и сыновья - Ерустан, Эриван и Иришид), была назначена пенсия в размере 282 руб. 25 коп. в год.

Все материалы, оставшиеся после смерти Ногмова, были отправлены Шёгрену на заключение. В своем рапорте на имя военного министра 23 мая 1845 г. он писал, что «Предания черкесского народа» могут быть напечатаны в каком-либо журнале или отдельной книгой, а грамматика не готова к печати ⁶².

Прав был Шёгрен, рекомендовав рукопись «Истории» Ногмова в печать.

«История» Ногмова в самом деле является не только самостоятельным исследованием, основанным главным образом на материале кабардинского фольклора, но и литературным памятником и ценным историческим источником. В этом ее особенность. Ее преимущество перед другими трудами XIX в., посвященными адыгам, состоит именно в том, что она сохранила для потомства [29] такие фольклорные и другие источники, которые дают возможность изучить процесс развития общественно-политической мысли адыгов, нюансы материальной жизни и народной идеологии в историческом плане. Некоторые авторы, на основании того, что «История» Ногмова базируется на фольклорном материале, пытаются принизить ее значение.

Говоря о значении устного народного творчества, М. Горький говорил на I съезде писателей: «Подлинную историю трудового народа нельзя знать, не зная устного народного творчества... От глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории. У него свое мнение о деятельности Людовика ХI, Ивана Грозного, и это мнение резко различно с оценками истории, написанной специалистами» ⁶³. Таким образом, тот факт, что «История» Ногмова написана в основном на фольклорном материале, не снижает, а, наоборот, возвышает ее историко-литературное значение, делая ее бесценным памятником и источником для изучения материальной и духовной жизни адыгских народов на протяжении многих веков.

4. Освещение исторических проблем

«История адыхейского народа» в концентрированном выражении и в обобщенном виде дает нам представление о возникновении, накоплении и развитии исторических знаний у адыгских народов, начиная с древних времен до XVIII в. Древнему и раннесредневековому периоду Ногмов уделяет несколько глав. При написании этих глав, он кроме фольклорного материала использовал сведения, извлеченные из трудов Карамзина, русских летописей и античных писателей.

Особое внимание Ногмов уделяет расселению предков адыгов, делает попытку осветить процесс их этнического формирования. Против его тезиса об антском происхождении адыгов еще в прошлом веке выступил его соотечественник А. Г. Кешев ^б4. .

Важное место в «Истории» Ногмова занимают вопросы общественного и семейного быта, социального и политического строя древних адыгов. Надо отметить, что материалы, приводимые Ногмовым по этнографии адыгов, имеют уникальный характер. Он -кратко и лаконично характеризует состояние производительности труда в сельском хозяйстве и ремесленном производстве. Ногмов пишет, что древние адыги «одарены были... хорошими умственными способностями, славились деятельностью и сметливостью». Но постепенно с развитием общества, с разделением его на классы и «притеснением владельцев, а в позднейшие времена от беспрестанных набегов внешних захватчиков нравы адыгов совершенно изменились» [30] (выделено нами. — Т. К.). Мы сталкиваемся здесь с попыткой Ногмова показать, хотя бы обзорно, процесс развития общества, в результате которого меняются общественно-социальные и нравственно-этические понятия людей. В этих суждениях Ногмова можно проследить мысль, что постепенно на смену патриархально-родовым устоям пришли феодальные нравы, ставшие господствующей идеологией в феодальной Кабарде. В подтверждение тезиса об «изменении нравов» Ногмов приводит многочисленные факты из общественно-политической жизни кабардинцев, из жизни отдельных князей и дворян. Здесь необходимо отметить, что, признавая исторический прогресс, порою Ногмов идеализировал нравы древних адыгов, противопоставлял новый феодально-раздробленный период несуществовавшему у адыгов «золотому веку». Но это был не призыв возврата к старине, а способ выражения недовольства существующим положением.

Ш. Б. Ногмов в своей «Истории» описывает гостеприимство, свадебные обряды, положение женщин в обществе, аталычество, принципы и формы воспитания девушек и мальчиков, вооружение, военное воспитание, народные игры, одежду, танцы, жилища, народный календарь, характер народных собраний и т. д. При описании этих традиционных этнографических вопросов Ногмов показал себя блестящим знатоком традиций, быта и нравов адыгских народов. Строки, посвященные этим сюжетам, лаконичны. Ногмовские замечания, мысли и догадки и до сегодняшнего дня служат для историков и этнографов отправными пунктами при исследовании вопросов общественного и семейного, быта, материальной и духовной культуры адыгских народов.

«Изменение нравов» Ногмов связывает и с переменой религиозных воззрений адыгов. Ногмов проследил эволюцию их религиозных представлений, начиная с древних времен до XVIII в. Освещая внешнеполитическое положение предков адыгов, он сообщает, что греки распространяли среди адыгов христианство и это «послужило к сближению этих.двух народов». В действительности, адыги имели с греческими колониями на юге России оживленные торгово-экономические и политические связи. Ногмов считает, что союз с греками, принятие адыгами от них христианства «внесло к ним миролюбивые занятия искусствами и просвещение». Ногмов отдает предпочтение христианству ввиду того, что оно исповедовалось русскими и не уводило его соотечественников от столбового пути развития ⁶⁵, способствовало прогрессу народа.

Падение Византии, завоевание тюрками Константинополя в 1453 г. и создание впоследствии Крымского ханства, как вассального государства Османской Турции, привели к осложнению внутренней, внешнеполитической и идеологической жизни на Северном [31] Кавказе. Началась постоянная война ханов против адыгов с целью захвата их земель. Ш. Б. Ногмов в своей «Истории» этой проблеме уделяет важное место. На многих страницах описывается героическая борьба кабардинцев против крымских ханов, которые внедряли среди них мусульманскую религию, служившую для иноземцев идеологическим оружием. Ногмов пишет: «Уже несколько лет крымское войско находилось в Кабарде, собирая ежегодно вышеозначенную подать (подать людьми. — Т. К ): некоторые приняли ислам, тогда как другие, боясь притеснения турок, тайно исповедовали свою веру...»

По мнению Ногмова, в ориентации Кабарды на Россию христианство играло не последнюю роль. Это вполне резонно, ибо в XVI в., во времена Темрюка, адыги были полумусульманами, полухристианами. Ш. Б. Ногмов писал: «Вероятно, что христианская вера, распространенная в древности греками между Черным и Каспийским морями, была еще в большой силе у нашего народа. Эта причина побудила его искать союза с русскими, как с единоверцами, и прибегнуть под покровительство царя Ивана Васильевича». Нельзя понять Ногмова в том смысле, что фактору религии он придавал решающее значение в выборе Темрюком внешнеполитического курса. Ногмов прямо указывает, что внутренние раздоры и внешняя опасность заставили Темрюка обратиться к России. Но в выработке этой правильной внешнеполитической линии, по мнению Ногмова, христианство сыграло свою положительную роль. Ислам, как указывает Ногмов, становится господствующей религией в Кабарде лишь в начале XVIII в.

Центральной темой в «Истории» Ногмова является вопрос о русско-кабардинских отношениях и борьбе народа против внешних врагов. Взгляды Ш. Ногмова по этим кардинальным вопросам изложены четко и аргументированно Эту проблему он старается решить в тесной связи с деятельностью отдельных личностей, в частности князя Темрюка Идарова, который возглавил борьбу за сближение Кабарды с Россией.

Ш. Б. Ногмов не употребляет слово предпосылки. Но весь ход изложения событий, связанных с борьбой против иноземных захватчиков и с внутренним состоянием края, свидетельствует о том, что он, в общем, понимал основные причины и предпосылки, толкавшие Кабарду на сближение с Россией. Внутренние раздоры, междоусобная борьба князей, вызванные развитием феодальных отношений, Ногмов рассматривает как одну из причин, ослаблявших народ в его борьбе против иноземных нашествий. Он подвергает критике тех князей и дворян, которые ориентировались на Крымское ханство и с помощью которых в Кабарде временно [32] устанавливалась власть хана и кабардинцы переносили «самые жестокие притеснения». В рукописи Ногмова, хранящейся в Историческом архиве России в Ленинграде, после этих слов следует очень важное предложение, пропущенное А. Берже при издании «Истории» в 1861 г. Ногмов писал, что крымцы обращались с кабардинцами «самым неучтивым и дерзким образом», брали все, что им вздумалось «самоуправно. Словом сказать, дошли до такой степени, что не было возможности переносить оскорбление».

Ногмов опечален тем, что в народе не было единства и сплоченности. В этом он обвиняет князей. «Сами князья были причиной бедствий своей родины; спор за право владения никогда не прекращался. Не находя достаточно сил в земле своей, они призывали чуждые племена и под предлогом, что отыскивают законное достояние, предавали свою землю на разграбление иноплеменникам».

Обрисовав внутреннее и внешнее положение Кабарды, Ногмов пришел к выводу, что «уже близка была минута решительного перелома, с наступлением коего, вероятно, исчезла бы и политическая самобытность Кабарды».

В этих сложных и тяжелых условиях проявилась дальновидность и мудрость Темрюка. Впервые в исторической литературе Ш. Б. Ногмов характеризует Темрюка Идарова как крупного государственного, военного и политического деятеля. «Берега Волги и Дона были первым поприщем его подвигов»,— пишет Ногмов. Темрюк вел борьбу не только против внешних, но и против внутренних врагов за объединение всех адыгских земель. Ссылаясь на предания, Ногмов пишет, что Темрюк «распространил далеко свои завоевания». Речь идет главным образом об объединении адыгских народов. Бесспорно, некоторые феодальные группировки он подчинил себе силой, опираясь на помощь России. В русской летописи сказано, что местные феодалы «учали быти послушны и дани ему учали давати и во всей учинился в Темрюкове-князе воле» ⁶⁶. Несколько позднее, по словам русского посла в Турции в 1570 г. Ивана Новосильцева, Темрюк Идаров считал, что земля «по Терке по реке и до моря его, Темрюкова, и зверь бил и рыбу ловил» ⁶⁷ Хотя Ногмов не ссылается на источники, но видно, что он был знаком с некоторыми русскими и восточными источниками и по мере необходимости использовал их. Темрюк Идаров, по мнению Ногмова, сыграл выдающуюся роль в истории адыгов.

Проблема сближения Кабарды с Россией является одной из центральных в его «Истории». «Темрюк с некоторыми кабардинскими князьями дал присягу в верности русскому царю Ивану Васильевичу и обязался помогать ему в войнах с султаном и Тавридой», — пишет Ногмов. Как констатирует Ногмов, «более всего [33] народ был обрадован союзом и покровительством России». Воодушевленные этим союзом, кабардинцы во главе с Темрюком на протяжении многих лет, при поддержке русских войск, вели ожесточенную борьбу против усилившейся агрессии крымских ханов, сильно обеспокоенных вступлением «Темрюка в сообщение с Россией».

Политический союз Кабарды и России 1557 г., говоря словами Ногмова, крайне тревожил крымского хана». Кабардинский вопрос приобрел международный характер. Османская Турция и Крымское ханство отказывались признавать факт заключения союза между Кабардой и Россией, А Россия всегда поддерживала свою новую союзницу, занимавшую важное стратегическое положение на Северном Кавказе.

В своей «Истории» Ногмов уделил определенное место показу социальной структуры кабардинского общества. Он обрисовал сложную феодальную иерархию. Крестьянство Ногмов делит на четыре категории, которые он неправильно называет классами. Симпатия Ногмова на стороне холопа Машуко и его соратников, поднявших знамя борьбы против пши-орков и крымских ханов, эти и другие проблемы имеют непреходящее значение и заслуживают углубленного исследования.

Естественно, что в «Истории» Ногмова имеются и серьезные упущения и недостатки. Ш. Б. Ногмов в силу разных причин не смог глубоко раскрыть социально-экономический процесс, преодолеть некоторую замкнутость при освещении исторических событий. В отдельных случаях он идеализирует действия князей и дворян. В этом отношении Ш. Б. Ногмов выступает верным последователем Н. М. Карамзина. Нередко слишком доверчиво относясь к сказаниям и песням, он произвольно устанавливает место и время происходившего того или иного события, в некоторых переводах допущены искажения. Все это, вместе взятое, привело к тому, что в «Историю» Ногмова «вкрались» неверные выводы и толкования отдельных вопросов ⁶⁸. Но при этом труд Ногмова «История адыхейского народа», положивший начало разработке истории адыгских народов, является заметным вкладом в русское кавказоведение XIX в. Известный осетиновед В. Б. Пфаф писал: «Отдавая полную справедливость стараниям автора этого сочинении, нельзя, однако, не заметить в нем немало промахов, что весьма естественно, так как труд Ногмова — заключает в себе первый опыт обработки истории адыгейского народа» ⁶⁹.

Исходя из своих просветительских взглядов, Ногмов высоко оценивает все, что содействовало прогрессивному развитию Кабарды, ее культуры и просвещения ⁷⁰. С этих позиций он освещает и исторические проблемы. [34]

5. Скромность и трудолюбие Ногмова. Оценка деятельности

Как патриот и просветитель, Ногмов неутомимо трудился над разработкой истории, фольклора и языка адыгов. В распространении научных знаний он видел основной рычаг просвещения своего народа и его приобщения к передовой цивилизации. В «Предисловии» к «Истории» Ногмов писал: «Принимаясь за это дело, я имел целью, во-первых, заслужить благосклонное внимание просвещенной публики в России, а во-вторых, приохотить и своих соотечественников к умственным занятиям, которые находятся до сих пор [у них] в пренебрежении, но кои могут со временем доставить им все выгоды просвещения и образованности» ⁷¹. Ради такого счастливого времени жил и трудился Ногмов на поприще науки и просвещения, ради того, чтобы вывести свой народ из царства темноты и невежества, скромный труженик Ногмов написал, по словам Шёгрена, «ученый труд». Да, это был подвиг, правда, совершенный не на поле брани, а на поле науки в условиях почти поголовной безграмотности населения и отсутствия взаимопонимания между Кабардой и Россией, обусловленные колониальным положением Северного Кавказа.

Скромность и трудолюбие Ногмова снискали ему уважение всех, с кем он встречался и имел какие-либо отношения. На эту особую черту личности Ногмова вынуждены были обратить внимание даже его недоброжелатели, которых он подвергал критике. Кабардинский временный суд характеризовал Ногмова как человека «в хорошей нравственности и бескорыстный». Общительность, скромность и обаяние Ногмова сделали его еще в молодости популярным среди жителей колонии Карасс и приезжих на минеральные воды для лечения. Неспроста С. Д. Нечаев писал о нем: «Известный всем приезжим Шора». А академик Шёгрен, который высоко ценил дружбу с Ногмовым, говорил о нем «...верный Шора, верный дом». Обобщающей характеристикой его личности является отзыв Шёгрена на его рукописное наследство. Академик называет его глашатаем прогресса, который «неусыпными трудами старался» искоренить невежество, первопроходцем, пламенно стремившимся к распространению образования среди соотечественников, отличавшимся примерной скромностью и трудолюбием.

О величайшей скромности и добросовестности Ногмова говорят следующие слова из его «Предисловия» к грамматике 1843 г.: «Я старался выполнять все, сколь возможно яснее и лучше, я увлекался, или превратно толковал образцы, мне служившие к изучению грамматических правил. Исправление таковых ошибок принадлежит ученым этимологистам, знающим или со временем [35] узнающим наш язык». Далее Ногмов заключает: «Если мне продолжить мои собственные замечания (выделено нами. — Т. К.) и того более замечания людей опытных и знающих основательно другие языки, то таковых заметок должно накопиться более, нежели самый труд... Молю провидение... чтобы явился мне последователь в любви к родному языку, но последователь более искусный» ⁷² Эти слова не нуждаются в комментарии. Они и в наше время для многих ученых звучат как гимн, призыв и наставление скромного ученого и просветителя, совершившего в период реакции «ученый подвиг» ради любви к отечеству.

Характеризуя Ногмова как неутомимого поборника просвещения, академик Шёгрен в мае 1845 г. в своем заключении о его рукописном наследстве писал: Ш. Б. Ногмов «...при жизни мне лично известный, был человек… по чистой своей любви к просвещению достоин высшего уважения, тем более, что он не только умел вполне оценить высокое преимущество просвешения пред грубым невежеством своих иноземцев, но собственными неусыпными трудами старался таковое невежество от них устранять и в том именно отношении собою подал своим соотечественникам пример, до ныне первый и единственный. Наилучшим подтверждением сказанного служит, кроме оставшихся его многочисленных бумаг, собственное его предисловие к грамматике адыхейского языка, живо отражающее пламенное стремление души его к просвещению и к споспешествованию распространения его между грубыми своими соотечественниками многолетними неутомимыми трудами» ⁷³.

Известный кавказовед прошлого века П. К. Услар назвал Ш. Б. Ногмова «достопочтенным поборником просвещения» ⁷⁴.

Просвещение народа, идея дружбы, расширения и укрепления связи между народами были важнейшими мотивами создания грамматики и «Истории адыхейского народа». «Цель моя будет достигнута, — писал Ногмов, — если мои соотечественники начнут изучать адыхейский язык и русский по моей грамматике, и если русские, столь способные к изучению языков, обратят также внимание на наш язык, обильный, древний, европейцам неизвестный, представляющий богатую жатву для филологии и истории» ⁷⁵. Но, к сожалению, его грамматика не стала достоянием народа и цели своей он не смог достигнуть тогда. Но не только русские ученые, но и другие еще в прошлом веке обратили внимание на адыгские языки и добились определенных успехов в их изучении.

Ногмов Ш. Б. вошел в историю как оригинальный, неповторимый деятель науки и культуры. Ногмов с огорчением указывал, что очень трудно отвечать на вопрос, для кого составлена грамматика, ибо соотечественники до сих пор «не только не имеют никакой письменности, даже никакой грамоты». Но как прогрессивный [36] деятель, понимавший логику движения социальных и культурных процессов, он признавал наличие у кабардинцев материальных и духовных средств и условий для реализации идеи просвещения среди своих соплеменников Вот почему он имел основание сказать следующие вещие слова: «...при начатии труда моего сердечное убеждение говорило мне, что придет время, когда в душе грубого горца вспыхнет чудное чувство — светильник жизни — любовь к знанию, ударит и для нас час, когда мы все примемся за грамоту, книги и письмо. Для этого-то времени составлен этот труд, труд многих лет, забытый, быть может, пренебрежный, он некогда пробудит благодарное воспоминание потомства учащегося... что недолго осталось до сего счастливого времени. Я не доживу, не увижу, быть может, этой сладкой минуты, когда родина моя оставит все то, что отделяет ее от людей просвещенных, когда обратится она к добру и познанию! О! Тогда как много душа моя почувствует сладостных ощущений». Эти слова Ногмова являются заключительным аккордом его идейных взглядов.

6. Сын Ш. Б. Ногмова Ерустан

Служба. Участие в проведении реформы. В развитие культуры и общественно-политической мысли Кабарды второй половины XIX в. внес вклад старший сын Ш. Б. Ногмова Ерустан. По одним сведениям, он родился в 1826г., по другим — в 1828г. 3 июля 1844 г. один из высших чиновников — граф Орлов сообщал в рапорте военному министру, что «после смерти штабс-капитана Шоры-Бекмурзина осталась без всякого состояния на родине жена Салимат с двумя сыновьями: Эриваном — 6 и Иришидом — 5-ти лет, а сверх того третий, сын их Урустан 18 лет, находится на воспитании в Павловском кадетском корпусе» ⁷⁶. Если Ерустану в год смерти Шоры исполнилось 18 лет, то получается, что он 1826 г. рождения, а не 1828 г., как это полагают некоторые авторы.

В рапорте Орлова не упоминается о дочери Ногмова. А между тем в формулярном списке о службе Ш Б. Ногмова, составленном в апреле 1840 г., указывается, что он имел сына и «одну дочь». В этих двух документах имеются и другие противоречия. Орлов указывает, что сыну Ногмова Эривану в 1844 г. было шесть лет. Если это соответствует действительности, то он родился в 1838 году. Но он не был записан в послужной список Ногмова. Некоторые авторы полагают, что дочь Ногмова скончалась в раннем возрасте. Мнение это сложилось в связи с тем, что в последующих документах не встречалось упоминания о ней. Но один архивный документ поведал нам о том, что дочь Ногмова [37] была жива после его смерти и звали ее Кульандам. 18 мая 1871 г. вдова Шоры Ногмова Салимат через начальника Георгиевского округа обратилась к начальнику Терской области с прошением «о выделе ей и ея единственной дочери какой-либо части из определенного в собственность семейству ея мужа участка» ⁷⁷. Документы, связанные с этой просьбой, поясняют, что дочь Ногмова была замужем, а вдова жила не с сыновьями, а у зятя Альмова.

По инициативе Ш. Б. Ногмова в 1839 г. его сын Ерустан и 9-летний Беслан Абуков ⁷⁸ (сын подполковника Хаджи Абукова) были отправлены в Петербург для зачисления в известный в то время своими традициями Павловский кадетский корпус. 15 октября 1845 г, спустя год после смерти отца, в звании корнета Ерустан начинает службу в гусарском полку «ее величества великой княжны Ольги Николаевны». В 1849 г. он получает звание поручика. В этом полку он прослужил до 1851 г. Затем получает назначение в Донской казачий № 26 полк. Здесь Ерустан прослужил более года и в декабре 1852 г. был прикомандирован к Кубанскому казачьему полку, где несет службу до октября 1854 г. ⁷⁹

В 60-х годах XIX в в связи с проведением в Терской области аграрно-крестьянской реформы была создана сословно-поземельная комиссия под председательством Д. С. Кодзокова, который хорошо знал семью Шоры Ногмова. Чтобы привлечь Ерустана к работе по проведению реформы в Кабарде, Кодзоков ходатайствует перед военной администрацией об откомандировании поручика Ногмова в Нальчик. В марте 1871 г. он был введен в состав сословной комиссии. А до этого выполнял различные поручения, как доверенное лицо Кодзокова.

В 1865 г. под руководством Кодзокова с участием Ерустана Ногмова проведено было объединение 100 аулов Кабарды в 40 деревень и осуществлено наделение их землей на общинном праве владения. Ерустан Ногмов провел большую подготовительную работу перед проведением этих мероприятий. Он составил посемейные списки жителей Малой Кабарды. По этому поводу комиссия 21 января 1864 г. писала исполняющему делами начальника Кабардинского округа: «...вместе с этим не оставьте предложить поручику Ногмову поспешить исполнить возложенное на него поручение на счет составления посемейных списков жителей Малой Кабарды» ⁸⁰. Как депутат, Ерустан присутствовал при нарезке аульных земель, следил за правильной реализацией решения сословно-поземельной комиссии по реорганизации земельного владения аульных обществ, а также отдельных лиц. Иными словами, Ерустан Ногмов принимает активное участие в социально-экономических преобразованиях Кабарды и Балкарии ⁸¹. [38]

По инициативе Кодзокова несколько раз был поднят вопрос об улучшении материального положения семьи Ш. Б. Ногмова: В своем докладе, составленном в декабре 1863 г., от имени комиссии Кодзоков ходатайствовал перед властями о наделении семьи Шоры землей за счет земель жителей Абуковского аула (подполковник Хаджи Абуков), переселившихся в Турцию. В докладе Кодзоков тепло отзывается о Шоре Ногмове, о его деятельности, говоря, что это достойный человек, «резко выдававшийся из рода кабардинцев». Кодзоков писал; «...как комиссии положительно известно, что оставленное им семейство находится в крайней бедности» ⁸² (выделено нами. — Т.К.), то она считает необходимым исполнить ранее принятое решение о наделении семьи Ногмова землей. Однако решение вопроса затянулось.

Документ этот может пролить свет на некоторые стороны жизни Ерустана. Возникает вопрос, почему Салимат решила обратиться к властям с такой просьбой. Она хотела, чтобы официально за ней и ее дочерью Кульандам была закреплена часть земли, предназначенная семье Шоры за его заслуги. Такое решение гарантировало бы им безбедное существование. Письмо вдовы Ногмова можно понять и в том смысле, что она была обеспокоена тем, что сын ее вряд ли сумеет рационально использовать эти земли. Скрытую в прошении мысль матери как будто подтвердила последующая жизнь Ерустана. Об этом скажем ниже.

Администрация объявила Салимат. что «земля пожалована» «трем сыновьям Шоры Ногмова». Но в связи с переселением двух сыновей Шоры, Иришида и Эривана, в 1870 г. в Турцию, «его императорским величеством наместником Кавказским из означенной земли (750 дес.) предназначено поручику Ерустану Ногмову 500 дес. за личные его заслуги, а остающиеся 250 десятин обращены в запас для нужд кабардинцев». Власти учли также то обстоятельство, что по обычаю кабардинцев женщины не получали наследства. Так наместник Кавказский и его ставленники оставили вдову Ногмова без средств существования. В 1875 г. земельный участок был отмежеван Ерустану, а спустя шесть лет, в 1881 г., он продал свой участок № 135 дочери известного поэта и общественного деятеля России А. С. Хомякова Екатерине Алексеевне Хомяковой, которая построила на этой земле церковь с приютом для детей сирот. Опасение Салимат Ногмовой подтвердилось, она осталась без земельного участка в «бедном состоянии».

Известно и еще одно обстоятельство, связанное с «землей Ногмова». В феврале 1894 г. отставной поручик Ерустан Ногмов, проживавший в сел. Ашабово, обращается к начальнику Терской области с просьбой о наделении его землей сполна в 750 десятин, в прежних нормах, какая была установлена еще в 60-х годах. Он, [39] видимо, надеялся получить еще 250 десятин от общего надела, урезанного в связи с переселением его братьев в Турцию. Но ему отказали в просьбе в связи с тем, что он однажды уже был наделен землей.

Е. Ногмов принимал участие в организации Д. С. Кодзоковым коннозаводского хозяйства. Он назначил Ерустана надзирателем созданного им в начале 1971 г на берегу р. Малки конезавода. Кодзоков всегда отзывался о нем положительно и выражал ему полное доверие в решении своих личных и других вопросов. От имени Кодзокова Ерустан Ногмов подписывал документы. В одной из архивных папок подшит пришедший от времени в ветхое состояние лист бумаги, на котором написаны следующие слова: «Милостивый государь Ерустан Ногмов. Не имея возможности лично присутствовать при отмежевании землемером есаулом Яровым пожалованного мне участка земли, покорно прошу Вас находиться за меня при таковом, подписывать документы, подавать в случае надобности просьбы, и что Вы по сему учините, в том Вам верю и спорить не буду». Текст доверенности написан секретарем под диктовку Д. С. Кодзокова. Подписывая доверенность своей рукой, он добавил: «С совершенным почтением имею честь быть покорным слугой. Статский советник Дмитрий Степанович Кодзоков. 14 октября 1871 г. »

Переиздание «Истории» Ш. Б. Ногмова. Общественно-политические взгляды Ерустана Ногмова проявились и в переиздании «Истории» своего отца. В этом акте он видел большое положительное общественное явление. Ерустан понимал необходимость изучения истории своего народа. Чтобы внести лепту в решение этой задачи, он переиздает «Историю адыхейского народа», пользуясь при этом поддержкой Кодзокова. Говоря о мотивах переиздания книги, Ерустан Ногмов в своем «Предисловии» отмечает, что «История адыхейского народа», изданная в Тифлисе всего в количестве 20 экземпляров, «ныне сделалась большой библиографической редкостью». Между тем сведения об адыгских народах «можно встретить в печати лишь весьма редко и то в виде кратких заметок, разбросанных в разных периодических русских и иностранных изданиях давно минувшего времени». Что касается адыгов и, в частности, кабардинцев, — пишет он далее, — то они «о своем прошлом или совершенно ничего не знают, или же имеют о нем до невозможности смутное и сбивчивое представление». «Вот почему, — пишет Урустан Ногмов, — и, уступая желаниям многих заслуженных и лучших людей современной Кабарды, я решился еще издать эту книгу и тем самым снова вызвать из забвения прошлое о дорогих нам наших сородичах, поколения которых, под сению благотворной русской власти, освободились от тяжкого [40] рабства, избавились от права сильного и ныне спокойно преуспеваем на поприще мирного труда и цивилизации». К тем заслуженным лучшим людям, которых Ерустан, к сожалению, не называет по имени, безусловно относились К. Атажукин, Д. Кодзоков, Т. Кашежев, П. Тамбиев, Адыге и другие, которые настояли на переиздании «Истории» Шоры Ногмова.

В своем предисловии Е. Ногмов идеализирует политику царского правительства, утверждая, что Кабарда спокойно преуспевала на поприще мирного труда и цивилизации. Освобождение крестьян он относит к заслугам «русской власти». Но вместе с тем, надо сказать, что Ерустан Ногмов правильно понимал некоторые положительные сдвиги в обществе. В частности, он пишет, что кабардинцы освободились от «тяжкого рабства», избавились от произвола князей и дворян и становятся на путь более прогрессивного развития, чем это было в прошлом.

Текст для нового издания Ерустан подготовил еще в 1890 г. На книге стоит печать цензора: «Дозволено цензурой. Тифлис, 10 июня 1890 г.». «Предисловие» Ерустан написал 28 июня 1891 г. в г. Пятигорске, где он часто и подолгу жил. Но на титульном листе книги имеется пометка: «Издатель Ерустан-Шора-Бекмурзин-Ногмов. Пятигорск, 1893 г. Типография И. П. Афанасьева». Как видно, переиздание затянулось на три года. Полное название третьего издания «Истории» Шоры Ногмова таково: «История адыхейского народа, составленная по преданиям кабардинцев Шора-Бекмурзиным Ногмовым, дополненная и исправленная сыном его Ерустаном-Шора-Бекмурзиным Ногмовым» За основу нового издания Ерустан взял издание 1861 г.

В текст «Истории» и в биографический очерк о Ш. Б. Ногмове, составленный А. П. Берже, и в его примечания Ерустан внес поправки, уточнения и исправления. Некоторые из них имеют важное значение. Так, в своем биографическом очерке Берже писал, что в настоящее время семейство Ногмова «живет в ауле Кармово». Ерустан в своем издании вместо сел. Кармово написал сел. Ашабово, «расположенное в 25 — 28 верстах от г. Пятигорска». В «Предисловии» Шоры Ногмова, где сказано, что песни поются «при полевых работах и вообще по окончании дневного труда», слово «вообще» Ерустан опустил. На 70 странице в предложении Ногмова «породнить моих соотечественников с Россией», слово с Россией Ерустан исправил «с русскими». Некоторым категорическим формулировкам Ш. Б. Ногмова он придал более обтекаемый, предположительный характер. Говоря о названии «черкес», Ногмов писал; «...думаю, что естественнее всего признать в нем древнее нарицательное имя керкет». Ерустан же слово «думаю» исправил на слово «полагаю» ⁸³. В некоторые постраничные [41] примечания, сделанные А. П. Берже, Ерустан внес поправку, в других случаях он снабдил тексты своими собственными примечаниями. Об этокском памятнике Ерустан Иогмов делает следующее примечание: «Памятник этот, в числе других подобных ему и каменных крестов, найденных в Кабарде в 1880—1881 гг., отправлен в Румянцевский музей». Здесь нет возможности рассказывать о всех поправках и дополнениях, внесенных им в текст «Истории». Отмечу лишь, что Ерустан провел над ней определенную редакторскую работу, которая улучшила текст нового издания по сравнению с изданием 1861 г.. Поправки, исправления и дополнения, внесенные Ерустаном Ногмовым при переиздании «Истории» отца, свидетельствуют о том, что он имел приличную подготовку не только по русскому языку, но и по истории Кавказа.

Предполагают, что Ерустан умер в конце 90-х годов XIX — начале XX в. В 1905 г. решением съезда доверенных Кабарды и Балкарии с него был списан долг в Кабардинскую общественную сумму в размере 673 руб.

Рассказы старожилов о потомках Ногмова. Ерустан Ногмов имел жену по имени Наго из фамилии Аджневых. В архивах и литературе нет сведений о том, что у них были дети. Но есть указание о том, что с ними жил племянник Шамгун, сын брата Иришида, переселившегося в Турцию в 1870 году. По рассказам старожилов, Шамгун родился в Турции. Юношей, по просьбе Ерустана, он приехал к нему на постоянное жительство и был им усыновлен. Семья Е. Ногмова, его мать и сестра проживали не в сел. Кармово (нынешнее Каменномостское), а в сел. Ашабово (ныне Малка). Эта существенная поправка, внесенная Ерустаном, дает возможность внести коррективы в установившееся положение о том, что Ш. Б. Ногмов жил в Кармове. Ведь до переселенческой реформы 60-х годов название Кармово носило нынешнее сел. Малка, куда Ш. Б. Ногмов еще в 1828 г. переселился с другими жителями из-под Бештау (Аджи аула — Хажихабла). Там он и жил до конца своей жизни. После переселения кармовцев из Ашабово (Малки) к Каменному Мосту селение стало называться Кармовым, а постоянным местом жительства Ногмовых осталось сел. Ашабово. Поэтому поправка Ерустана к новому изданию «Истории» Шоры Ногмова имеет принципиальное значение.

Еще в 60-х годах XX в. информаторы мне рассказывали, что Ерустан имел усадьбу, на которой стоял дом, крытый железной крышей. По их сведениям, он снесен в 1937 г., и на этом месте находилась баклаборатория.

По сведениям старожилов, дочь Шоры Ногмова вышла замуж за Шолоха Альмова, от которого родился сын Батырбек (внук Шоры Ногмова), а у него в 1892 г. родилась дочь Фатима (Кунива) [42] — правнучка Ш. Б. Ногмова, мать Ляны Карачаевны Шауцуковой. Усыновленный Ерустаном Шамгун Иришидович от брака с К1ук1уэ (Куко) имел двух сыновей — Шору (умер в 12 лет от тифа), названного в память (прадеда) автора «Истории адыхейского народа», и Хамида.

Как рассказывают старожилы, после смерти матери маленький Хамид был взят на воспитание Хаухуном Бижевым, который и дал ему свою фамилию, выражая тем самым свое глубокое уважение к Шоре и Ерустану Ногмовым. Племянник Ерустана Шамгун был убит в 1918 или 1919 г. неизвестными лицами. Говорят, Хамид закончил педагогические курсы в Пятигорске и в 30-х годах работал преподавателем в сельских школах Сармаково и Камлюко. Затем окончил военное училище. Погиб на фронте в районе Житомира.

Хамид Шамгунович Ногмов-Бижев имел двух детей: сына Валентина и дочь Нину, родившихся в начале 1940-х годов.

В 1960 г. решением народного суда Зольского района Нина Хамидовна Бижева (по мужу Махова) была признана правнучкой Шоры Бекмурзовича Ногмова.

Фамилии Ногмовых, живущие ныне в Каменномостском, не имеют каких-либо родственных связей с Шорой Ногмовым. По поводу их происхождения существуют разные версии. И. В. Тресков записал версию о том, что умирающий Шора якобы передал своему верному другу (слуге) свою фамилию, которую носят потомки Клыча ⁸⁴.

Наиболее вероятным является сообщение о том, что эти Ногмовы происходят от деньщика Шоры Ногмова Клыча (Клыш) Дагазовича Какагажева, сопровождавшего его во время последней поездки в Петербург в 1844 г. А позже, в 1867 г., при освобождении от крепостной зависимости братья Какагажевы взяли себе фамилию своего «господина» Шоры Ногмова. С того времени Какагажевы вошли в список кабардинских фамилий как Ногмовы. Фамилия Ногмовых встречалась и среди жителей с. Лафишева (ныне с. Псыхурей). Нет сомнения в том, что приведенные сведения информаторов о Ногмове и его сыне Ерустане Ногмове могут быть уточнены ⁸⁵.

Итак, жизнь и деятельность Ерустана Ногмова, являясь составной частью общего пореформенного развития Кабарды, показывают позитивные изменения, происходившие в общественной жизни народа под влиянием новых социально-экономических и культурных факторов, как и изменения в мировоззрении формирующейся местной интеллигенции, выражавшей интересы зарождающейся буржуазии.

© текст - Кумыков Т. Х. 1994
© сетевая версия - Тhietmar. 2007
© OCR - Дудов М. 2007
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Эльбрус. 1995

Мы приносим свою благодарность
Адыгской интернет-библиотеке за помощь в получении текста.