-

КРИВЕНКО В.

ПОЕЗДКА НА ЮГ РОССИИ В 1888 ГОДУ

Ростов-на-Дону. — Екатериноград. — Станция «Минеральные воды». — Владикавказ. — Приготовление к встрече Государя Императора и Государыни Императрицы. — Почетный караул георгиевских кавалеров. — Полковник Кулебялин. — Казаки-малолетки. — Представители горских племен. — Приезд Их Величеств. — Терские и Кубанские казаки. — Высочайший смотр. — Нижегородские драгуны. — Кабардинский полк. — Праздник в городском саду. — Ужин, устроенный офицерами Кавказской кавалерийской дивизии. — Поездка Государыни Императрицы для осмотра Военно-Грузинской дороги.

Вот и Ростов-на-Дону. Каким неприглядным поселком выглядывал он в 1864 году, во время первой моей поездки. Торговое движение и тогда сказывалось большим оживлением на пристани; но город смотрел весьма неряшливо и походил на богатое, торговое село. Теперь, «разбогатевший русский мужик», как называют Ростов по сравнению с греческим Таганрогом, начал прихорашиваться. Выросли богатые дома, устроен водопровод, недурные мостовые; появились сносные извозчики, гостиницы и даже театры. Юго-восточная полоса России и Северный Кавказ с проведением железных дорог посылали ежегодно в Ростов целые горы хлеба. Сюда тысячами стремился на заработки черно-рабочий народ для разгрузки, сортировки и нагрузки хлеба. Богатый хозяин всем давал дело. Город ширился, богател и, побрякивая золотом, гордо и смело смотрел в будущее. Но покой ростовских горожан за последнее время был нарушен. [146] Там, издалека, с берега Черного моря, показывалась тучка. Тучка росла и росла, омрачая розовые мечты местных коммерсантов. Испуг вызван был слухами о постройке железнодорожной линии до Новороссийска, открывавшего двери прямо в Черное море. Удобства нового порта могли лишить Ростов многих миллионов вывозного товара.

Время покажет насколько основателен был страх ростовцев; теперь же они не могут особенно жаловаться на судьбу.

На ростовском вокзале идут деятельные приготовления к встрече Высочайших путешественников. Вывешивают флаги, убирают здания гирляндами зелени и цветами. Поезд тихо отходит от станции и мерно, осторожно, подвигается по дамбам и по мосту через Дон. Заходящее солнце бросает последние лучи на покрытый легкой дымкой город. Красиво и мощно растянулся он на возвышенном берегу Дона. На страже пограничного с Азией города величественно вздымаются куполы храмов с горящими на них золотыми крестами. Разноцветные домики в перемежку с серо-зелеными садиками уходят все дальше и дальше. Не видно ни грязи, ни пыли, развертывается лишь красивая картина. Промелькнул и мелкий Дон с барками и буксирными пароходами; осталась назади и дамба луговой стороны. Кругом необозримая степь.

Ростово-Владикавказская дорога оставила в стороне два значительных пункта на Северном Кавказе: Ставрополь и Пятигорск.

В былые, недавние времена, Ставрополь служил главным депо для Предкавказья. Во время кавказской войны здесь кипела жизнь, работал штаб, действовали интенданты; наконец, офицерство приезжало сюда поразвлечься от скучной походной жизни... Теперь Ставрополь отодвинулся верст на семьдесят от главного тракта, затих, заглох и, вместе с тем, как будто, перестал быть кавказским городом. За время нашего владения Кавказом, Ставрополь не первый из городов, преданных забвению. Сто лет тому назад Екатериноград, пересилив Астрахань и Кизляр, был призван играть роль главного города Кавказско-Астраханского наместничества. В 1786 году, генерал-поручик Потемкин «при гласе трубном и громе пушек возвестил в сем стане торжество...» открытия учреждений наместничества. Но Екатериноград не долго торжествовал, скоро его разжаловали в звание простой станицы и управление переместилось в Георгиевск, который в свою очередь, в 1824 году, должен был склониться перед Ставрополем.

На станции «Минеральные воды» я застал особое оживление и деятельные сборы к приему Высочайших гостей. Сюда приехали депутации от Ставропольской губернии и от города [147] Пятигорска. Тут же был выставлен почетный караул от резервного батальона и собран маленький казачий отряд, готовившейся предстать на смотр Государю. Им суждено было первыми из кавказских войск приветствовать Царя и Августейшую Его Супругу, первую из русских императриц, посетившую Кавказ. Маленькая железнодорожная станция вряд ли когда вмещала в себе столько офицерства. Все это теснилось в буфете и истребляло малороссийский борщ, перепелок и фазанов. Дичи в окрестностях очень много и фазаны здесь считаются самым обыденным блюдом. На платформе виднеются воспитанники Пятигорской гимназии; они тоже поспешили к приезду Их Величеств. Вся эта масса генералов, офицеров, членов депутации, детей, туземцев, самое разукрашенное здание, все это имело нарядный, парадный, и веселый вид. Мне невольно вспомнилось, как грустно выглядывала эта же станция в 1886 году. Тогда я нашел тут тоже не мало офицеров, но запыленных, в стареньких мундирчиках. То был эшелон войск, передвигавшихся в виду волнения в Чечне. Осенью 1886 года, по случаю производившейся народной переписи, сопряженной с вопросом об отбывании воинской повинности — произошло что-то неладное. Чеченцы были уверены, что их будут брать в солдаты, наденут серую шинель; мало того, кто-то пустил невероятную молву о какой-то женской повинности... и этому поверили. Чеченцы заволновались, не позволили продолжать перепись и стали группироваться вооруженными шайками в больших аулах. Потребованы были войска. Умиротворение Чечни поручено было князю Амилохвари (начальнику Кавказской кавалерийской дивизии). Такт, знание местных условий и нежелание даром проливать кровь — спасло край от губительной экзекуции. Недоразумения рассеялись и все пришло в полный порядок, без единого боевого выстрела, без плети, без розог. Во время моего проезда в 1886 г. чеченские осложнения носили еще очень острый характер и все ждали страшного взрыва.

Теперь, в 1888 году, все смотрело весело и видимо старалось лишь об одном, как бы не ударить лицом в грязь перед Царственными гостями.

За станцией «Минеральные воды» с каждой верстой поезд все ближе и ближе подходит к горам, снежная цепь которых красивым амфитеатром рисуется на горизонте. Наконец-то Владикавказ. Как он вырос и похорошел со времени проведения железной дороги.

Кавказские горные громады неприступной стеной жмутся друг к другу от самых волн Черного моря по направлению к Каспийскому. Эта колоссальная цепь гигантов, не успев раздвинуться вплоть до последнего моря, окаменела и оставила свободной [148] береговую полосу, по которой передвигались иногда целые народности. Бурные, беспокойные потоки — Терек и Арагва не могли оставаться в заперти, не устрашились каменных преград и пробили себе выход на простор, на низменность. По их следам и человек попытался проложить сначала робкую тропу, а затем и более усовершенствованный путь. Однако, дорога эта, в виду заоблачных перевалов и узких, перерезанных страшными потоками, ущелий, никогда не служила для одновременных массовых передвижений.

Осетины, теснимые адыгейскими народами, постепенно забирались в морщины всех ущелий, прилегавших к верхнему Тереку. На Арагве, несшейся на юг, к Куре, появились замки иверских князей; здесь они нередко отсиживались от южных завоевателей. Еще в конце прошлого столетия, грузинский царь Ираклий II спасался в замке Ананур от кровавого нашествия персиян, разрушивших Тифлис.

Преградить путь в горных теснинах всегда можно было без особого труда и потому в былое время перевальная дорога в Грузию была полна опасностей. Разбои, грабежи, поборы отдельных свободных обществ и маленьких владельцев, грозили всякому, кто отваживался перебираться через горы. С целью преградить путь воинственным северянам в благодатную Грузию недалеко от Казбека в знаменитом Дарьяльском ущелье была воздвигнута стена. По всему протяжению от нынешнего Владикавказа до Мцхета в старину высились замки и даже крепости; теперь от всех этих сооружений остались лишь развалины.

С приходом в Закавказье русских деятельно принялись за устройство, так называемой «военно-грузинской дороги». Приходилось бороться не только с природой, но и с людьми; русские отряды не раз должны были силою оружия очищать дорогу и успокаивать храбрых туземцев.

С 1863 года, между Владикавказом и Тифлисом по всему двухсот-верстному протяжению «военно-грузинской дороги» открыто прекрасное шоссе.

В 1784 году, близ Ингушского аула возведено было маленькое укрепление, которое вместе с другими обеспечивало нам дорогу от Моздока в Грузию.

В виду малочисленности наших войск и осложнений в крае, мы принуждены были покинуть некоторые мелкие укрепления; в числе других в 1786 году очищен был и Владикавказ. Так как ключ к Грузии не мог оставаться без охраны, то вскоре русский флаг вновь взвился над Владикавказом. Город начал расти в особенности с назначением его областным пунктом Терской области, а тем более с проведением Ростово-Владикавказской железной дороги. Но рост этот, [150] конечно, не особенно гигантский и население города не превышает 35 тысяч. Главным украшением Владикавказа служит быстро несущийся Терек и живописная панорама гор. Узкой, длинной, зеленой лентой тянется по главной улице бульвар, к слову сказать, не особенно хорошо содержимый. Здесь на простеньких скамеечках можно встретить не мало кавказских ветеранов. Городские условия жизни, при дешевизне и хорошем климате, стягивают во Владикавказ отставных офицеров и генералов. Пенсия и эмеритура единственные средства этих честных работников, обремененных зачастую большими семьями. Владикавказские дома не отличаются грандиозностью. Наиболее бросаются в глаза: здание военного госпиталя, неуклюжее строение, вмещающее в себе клуб и театр, затем военная прогимназия и давно начатый, но не оконченный и как будто даже заброшенный, собор. Перед зданием военной прогимназии красиво вырисовывается памятник доблестным защитникам Михайловского укрепления штабс-капитану Лико и Архипу Осипову. По своему положению конечной станции железной дороги, Владикавказ является пунктом, в котором задерживается ежедневно значительное число пассажиров, направляющихся в Тифлис и из Тифлиса. С одной стороны в дилижансах, двигающихся по военно-грузинской дороге, число мест ограничено, а с другой, лишь один железнодорожный поезд в сутки. Таким образом, во Владикавказе ежедневно гостит не мало проезжающих на радость содержателям гостиниц. Большой спрос вызвал и соответствующее предложение — гостиниц во Владикавказе несколько и, сравнительно с обще-губернскими, они не поражают отсутствием комфорта.

Скромный городок к приезду Государя заметно оживился и повеселел. Из деревень и аулов понаехало много народу. Всем интересно было взглянуть на царскую семью. Отставные военные принарядились в мундиры, навесили, дорогой ценой доставшиеся им, ордена и, озабоченно собираясь группами на бульваре, сообщали друг другу впечатления по поводу приготовлений. Старым кавказцам хочется, чтобы Владикавказом остались довольны. Вот старичок в пальто с красной подкладкой и бравый седой казак с владимирским бантом останавливают торопящегося, вероятно на станцию, городского голову и засыпают его вопросами по поводу Высочайшего приезда. Едва вырвавшийся от них, голова рискует опять быть атакованным новой группой ветеранов, но он предусмотрительно удаляется в фаэтон.

17-го сентября, в день приезда Их Величеств, задолго до прихода высочайшего поезда весь путь от вокзала до дома начальника области запружен разнообразным населением. Полиция выходит из себя, стараясь выравнивать ряды, то и дело скатывающиеся с тротуаров на улицу. Желание поближе [151] увидеть Государя так велико, что конечно полицейские распоряжения не могут сдерживать колеблющуюся живую стену. Особенное оживление пред домом начальника области на Красной площади. Здесь стоит почетный караул от Переяславского драгунского Его Величества полка. Молодцы драгуны выравниваются в струнку и видимо с нетерпением ждут своего державного шефа. Начальник караула несколько раз уж обошел вытягивающихся солдатиков; вестовые торопливо обмахивают запылившихся драгун; трубачи то и дело нервно подносят к губам медные инструменты. Пройдя драгунский караул, невольно останавливаешься от изумления и восхищения. Новый караул! Но какой!... Здесь стоят в строю старики, терские казаки, груди которых украшены георгиевскими крестами, все сплошь «кавалеры».

Серые папахи, седые бороды, длинные черные черкески с сплошной почти линией крестов и медалей, — все это так и просится на полотно. Чудная боевая группа осеняется войсковым георгиевским знаменем.

Этот поистине почетный караул выстроен под начальством казачьего поэта и георгиевского кавалера Кулебякина. Он служил в конвое и под Ловчей за лихую атаку грудь его украсилась столь желанным белым крестом. В печальной памяти день 1-го марта Кулебякин пострадал также от взрыва и чуть было не лишился зрения. Не смотря на поранения, он же сопровождал покойного государя с места катастрофы до Зимнего дворца. Расстроенное здоровье заставило полковника Кулебякина оставить службу, но не помешало приветствовать царственных гостей среди собратьев по оружию.

Казаки «кавалеры» видимо гордились выпавшей на их долю честью. За спиной почетного караула, под прикрытием своих дедов, сгруппировались верхами две сотни казачков-малолеток. Веселая детвора в белых папахах и белых черкесках отличалась от почетного караула, как весна от осени. Малолетки подучились уже строю и смотрели заправскими казаками; у некоторых из них папахи лихо были заломлены за ухо и они нагайками горячили своих коней, видимо желая показаться настоящими джигитами. Дальше вытянулись в конном строю представители от горских племен, населяющих Терскую область; тут были кабардинцы, осетины, ингуши, чеченцы и кумыки. Они мирно галдели и с любопытством поглядывали на дорогу, ожидая приезда. Тут же поместились многочисленные депутации от казачьих станиц. Станичные атаманы обращали на себя внимание своим почтенным видом, сановитостью. Высокие палицы с набалдашниками — «насеками» придавали этой атаманской группе особый, патриархальный отпечаток. Подле всего этого воинственного ополчения кокетливо разместились [152] казачки и горянки в ярких костюмах. Среди группы терских красавиц особенно бросались в глаза смуглые и стройные гребенские казачки.

Но вот до площади донеслись отдаленные раскаты русского «ура». Красная площадь зашевелилась. Раздалась команда. «Ура» подходит все ближе и ближе, наконец волна перекатилась на площадь и вокруг меня зашумело и загудело. Мельчайшие свободные промежутки и прогалины на Красной площади мгновенно были залиты нахлынувшей толпой. Каждому хотелось протиснуться подальше вперед. Многие из туземцев встали во весь рост на [153] седлах. Умолкнувшее на время «ура» дает возможность расслышать звуки «Боже, царя храни»; Государь подходит к почетным старикам; стройно заиграл войсковой хор и вдруг... снова неудержимые крики понеслись по площади. В такие минуты чувствуется особенный подъем духа. Общее настроение захватывает и увлекает даже самых флегматичных людей...

На Красной площади собралась разноплеменная толпа. Давно ли весь край этот был вражеским для нас? Солдатский штык и казачья станица однако успели взять верх над магометанскими скопищами. Золотой крест заблистал вновь в тех местах, где когда-то раздавалась проповедь византийских и итальянских миссионеров. Положим, христианство в то отдаленное время не пустило глубоких корней; но все-таки почва постепенно [154] подготовлялась к более прочному утверждению учения Спасителя. С падением Византии и итальянских республик не кому было поддержать колеблющееся в верованиях население. Магометанство, охватившее восточное побережье Кавказа и Крымский полуостров, надвигалось на притеречных и прикубанских жителей с двух сторон. Но черная туча ползла очень медленно; лишь на глазах наших прадедов и даже дедов полумесяц и зеленое знамя решительно восторжествовали над безразличием толпы. Как православие явилось необходимым условием русской народности, так и магометанство звало под свой покров всех кавказских горцев, желавших дать отпор поступательному движению нашего государства. Народности, в прежнее время полухристианские, дружественные далекой Москве и малочисленным гребенским колонистам, под влиянием новых условий обращаются в фанатиков мусульман и наших отчаянных недругов. Всегдашние и незаменимые русские пионеры-казаки бесстрашно садились поселками под самым носом негодующего населения и поддерживаемые серым солдатиком неудержимо подвигались вперед. Сколько тревог пришлось перенести порубежным станицам, ежеминутно в течение многих десятков лет ожидавшим набега и разорения. Сколько крови пролито и на валах родного поселка, и в лесных чеченских засеках и на стенах горных аулов!.. Замолкли выстрелы. Не желавшие покориться полумиллионной массой выселились в Турцию на горе и себе и новым соседям... Дай Бог, чтобы оставшиеся горцы окончательно успокоились и признали бы нас за своих друзей.

Героями дня, во время Высочайшего приезда во Владикавказ, несомненно являются терские казаки. При теперешних коротких сроках службы состав регулярных полков так скоро меняется, что в рядах и нижегородцев, и кабардинцев, и куринцев, и других полков, нет уже поседелых в боях кавказских завоевателей. Несомненно, современные солдатики, по примеру своих знаменитых предшественников, смело сомнут врага, или умрут под старыми георгиевскими знаменами; но реальной связи с Кавказской войной они уже не имеют. Другое дело — казак. И прадед, и дед, и отец, и быть может он сам, принимали участие в повседневной, убийственной борьбе. С самых пеленок он сроднился с мыслью о боевой жизни и выше всякого благополучия привык ставить воинское отличие, воинскую доблесть. Так и чувствуется, что казак здесь хозяин, здесь, — на земле, кровью отцов добытой.

Терская казачья семья сложилась не сразу. Выходцы, ушкуйники из рязанского еще княжества, волжское казачье войско, стрельцы, донцы, крестьяне, переселенцы, поселенные солдаты и малороссийские казаки. Вот из каких элементов складывалось под звуки [155] орудийных и ружейных выстрелов лихое терское войско. Не велико оно числом, всего 50 сотен, в том числе 2 эскадрона (Все казачье поселение Терской области около 165,000 обоего пола.) и две батареи, но это не мешает им быть страшными для врага. Кавказские казаки — русские джигиты и по своим военным качествам могут быть по справедливости поставлены во главе всех казачьих войск. В прошлую кампанию, не богатую кавалерийскими атаками (в Европейской Турции), терцы и кубанцы успели-таки показать себя и на Балканах удалыми рубаками. Преследование неприятеля после взятия Ловчи выпало на долю кавказской казачьей бригады, искрошившей около четырех тысяч турок. В Малой Азии, конечно, казаки не раз бросались в шашки. Например, 2-й Горско-Моздокский полк отбил у турок на Аладжинских высотах четыре орудия, а при Деве-Бойну — шесть. Кавказские казаки за вековую беспрерывную службу и вознаграждены достойно. Как известно, собственный Его Величества конвой состоит исключительно из терцев и кубанцев. Честь, которой каждый казак гордится.

Вокруг Владикавказа раскинулось обширное военное поле, на котором 19-го сентября состоялся Высочайший смотр войскам. Кроме двух свободных казачьих полков, двух сотен бравых малолеток и пяти сотен горцев, перед Государем здесь проходили, большая часть 2-го кавказского корпуса, полки 19-й, 20-й, (полки 20-й не в полном составе) пехотных дивизий и кавказской кавалерийской (Тверской полк не участвовал на смотру), а также артиллерия. Были здесь и кавказские саперы. Я раньше уже заметил, что в рядах регулярных полков, понятно, не осталось уже старых солдат-вояк. Однако, славные предания прошлого, передававшиеся постепенно из уст солдатских «дядек» ученикам-«племянникам», боевые офицеры, наконец, самые местные условия, заставляющие держаться всегда на чеку, и до сих пор вырабатывают незаменимый тип кавказского солдата.

Кавказской кавалерийской гвардией считается Нижегородский драгунский полк. Одно время этот полк был единственным представителем регулярной кавалерии на Кавказе. В ряды его стремились жаждавшие сильных ощущений русские аристократы, грузинские князья и вообще отважная молодежь. Робкому человеку, вахлаку, увальню, не было места среди нижегородцев. Солдаты- драгуны при 20-тилетней службе, прирастали к коню и так сроднились с мыслью о неминуемой гибели на поле брани, что им было море по колено. Это были истые кавалеристы, гроза турок, гроза горцев. Те и другие терпеть не могли атак крепко, как гигантский кулак, сбитых в одно целое черных [156] шайтанов. Ни горы, ни ружейные залпы, ни колючая щетина штыков, не пугали нижегородцев, и они, по знаку командира, очертя голову, бросались умирать. Редел их строй от пуль, поднимали всадников на турецкие штыки; но остатки вновь лезли на неприятеля и добивались успеха. Случалось, что из строя выбывали все офицеры, но это не сбивало с толку драгун и одни нижние чины наскакивали на неприятеля. Своими громкими подвигами нижегородцы заслужили полку все существующие боевые награды, «получать больше нечего».

Приняв такое славное, но и ответственное наследство, современные нижегородцы считают, конечно, себя обязанными поддерживать старую драгунскую славу. Кавказские казаки на Балканском полуострове показывали, как нужно рубить неприятеля. Кавказские их товарищи — казаки же и драгуны также успели лихими атаками поддержать старую славу кавказской кавалерии. Нижегородцы под Карсом захватили 4 орудия и массу пленных, а в Аладжинском деле воскресли герои Кюрюк-Дара и Баш-Кадык-Лара. 2-го октября 1877 года, на Аладже отряд (эскадрон нижегородцев, сотня 2-го Кизляро-Гребенского казачьего полка и взвод 3-го Дагестанского конно-пр. полка) нижегородца майора Витте, наткнувшись внезапно на шесть турецких батальонов, не показал тыла, а кинулся на неприятеля. Витте желал пробиться по направлению к Базарджику. Стремительный натиск наших всадников ошеломил турок и принудил их дать дорогу лихим кавалеристам. Но этим дело не кончилось. Наш отряд, отъехав сажен на триста от места удалого наскока, очутился перед глубоким скалистым оврагом... Майор Витте не потерялся и, полагаясь на своих храбрых товарищей, вновь врезался в турецкие ряды и шашками очистил обратный путь. В этом блестящем деле мы потеряли 28 человек (включая одного офицера) убитыми и 28 ранеными.

В последнюю кампанию на груди нескольких нижегородцев- офицеров красиво забелели георгиевские кресты. Конечно, и другие драгунские полки не уступят, вероятно, в лихости нижегородцам, но капризная судьба так уже благоволит к ним, что и до сих пор полк этот внушает какое-то особое обаяние и веру в блестящее боевое будущее.

Среди представлявшихся на смотру Государю пехотных полков особенной славой пользуется, как известно, Кабардинский полк. 19-я, а главным образом 20-я дивизия, много пролила крови на лесистых предгорьях Кавказского хребта. Всем им на долю выпадало не мало раз отличиться; но опять-таки судьба особенно благоприятствовала Кабардинскому полку.

Интересный эпизод произошел с наименованием полка. Собственно законным и безраздельным наследником старого [158] Кабардинского полка должен служить 84-й пехотный Ширванский полк. В 1818 году, генерал Ермолов самовольно переименовал бывший Кабардинский в Ширванский, Казанский полк в Кабардинский, а старый Ширванский в Казанский. Соответственно перетасованным именам переданы были «знамена»; так что казанцы вместе с именем кабардинцев получили внезапно мальтийские знамена, а свои сдали вместе с именем старому Ширванскому полку. Вся путаница эта была произведена потому, что Алексей Петрович не хотел переводить штаб-квартиру дорогого ему «X легиона» (как он называл кабардинцев) из Закавказья по ту сторону хребта. По присланной из Петербурга дислокации кабардинцы должны были перейти в нынешнюю Терскую область, в замен отзываемого в Россию Казанского полка; в Закавказье же двинут был из внутренних губерний Ширванский полк (старый), который, как оказалось, получил казанские знамена и под именем Казанского полка вернулся обратно в Россию в кадровом составе. Прискорбная игра в имена, а главным образом игра в знамена, в свое время тяжело отразилась в сердцах современных Ермолову кабардинцев, ширванцев и казанцев. Всякому было дорого свое, кровью прожитое... Семьдесят лет большой срок, и за это время бывшие казанцы под именем кабардинцев успели завоевать себе одно из почетных мест среди кавказской армии. Со времени командования полком князя Барятинского, кабардинцы опять входят в моду; «получить» этот полк считается и теперь особым отличием.

Смотр, как и надо было полагать, сошел блестящим образом. Кавказцы и на церемониальном марше не ударили лицом в грязь. Туземные наездники, не вошедшие в состав, участвовавших в смотре, пяти горских сотен, не могли удержаться от соблазна поджигитовать перед Их Величествами. По дороге из города на полигон целые сотни горцев гарцевали подле высочайшего экипажа, стараясь обратить на себя внимание ловкостью и удальством. Правда, они подняли страшную пыль, но жалко было бы лишить их удовольствия по своему чествовать высоких гостей.

Вечером я отправился в городской сад, где устроен был «вечерний чай». Весь город горел огнями. Маленькие казачки с особо приспособленными гирляндами фонарей шустро пробирались среди веселой толпы. Конечно, все население было на улице и вполне отдавалось невиданному для них зрелищу большой иллюминации. В садовой ротонде собралось все чиновное владикавказское общество с их семьями. Отдельную группу составляли туземки в национальных костюмах. В саду, в ожидании Высочайшего приезда, вытянулись живыми шпалерами ученики и ученицы местных гимназий. У первых свой оркестр [159] воспитанников и хор певчих. Вот послышались из сада звуки оркестра сначала гимназического, а потом струнного казачьего и в дверях показались Их Величества. Оркестр офицеров, новичков-любителей, заиграл гимн. Августейшие гости прошли по всем залам ротонды и, напившись чаю, вышли на балкон. Темное, южное небо внезапно прорезалось целым снопом огненных линий, рассыпавшихся тысячами разноцветных огней. На берегу шумевшего вдали Терека артиллеристы снарядили замечательный фейерверк.

После вечернего чая, в городском саду, офицеры Кавказской кавалерийской дивизии устроили в лагере на полигоне ужин. Наследник Цесаревич и великий князь Георгий Александрович приняли радушное приглашение и отправились отведать драгунского хлеба-соли.

Распорядители не гнались за гастрономическими диковинками; а устроили обыкновенный кавказский офицерский ужин, приправленный не шампанским или другими какими-нибудь французскими или испанскими винами, а единственно добрым кахетинским. В этой простоте была особая прелесть и вместе с тем своеобразный шик. Драгунские трубачи и лихие песенники чередовались с тостами и взрывами ракет. В Грузии существует обычай приветствовать тост пением застольной песни. Обычай этот вместе с поступавшими на службу грузинами укрепился и в некоторых полках. И в вечер 19-го сентября среди молодежи офицерства послышалась грузинская здравица, сначала тихо, а затем она все больше росла и крепла.

Бесхитростное пение это очень шло ко всей патриархальной обстановке кавказского пиршества.

К слову о кавказских угощениях. Кавказское гостеприимство так неотразимо, что самые суровые приезжие генералы и другие сановники не могли не поддаться общему заразительному веселью. Мне пришлось видеть в одном закавказском городе седовласого петербуржца, двигавшегося по средине улицы на вокзал с целой процессией провожавших. Впереди шел местный оркестр и тулумбасил нечто в роде марша. Ведь не роскошью же угощения или ораторским красноречием кавказцы берут верх даже над мало-сговорчивыми приезжими. У грузина, армянина, а за ними и у русского-кавказца, такое уже непоколебимое убеждение в необходимости угощения, что оно невольно передастся приглашаемым и чествуемым.

После ужина, все офицерство бросилось к лошадям и моментально вокруг экипажа Цесаревича образовалась громадная кавалькада. До города было довольно далеко, иллюминация в лагере погасла, и огромное поле в черную ночь казалось чем-то необычайным. [160]

Перед экипажем Цесаревича появилась целая цепь пылающих факелов в руках у верховых драгун. В хвосте офицерского эскорта скромно подвигались фаэтоны с разъезжавшимися гостями. Оригинальный поезд умчался, песенники разошлись, замолкла музыка, погасли последнее огни и ничто не напоминало о недавнем веселом собрании, которому вряд ли в том же составе и при той же обстановке, придется когда-либо повториться... Для восточных людей немыслимо, чтобы высшее начальство и высокопоставленные лица ездили без конвоя. Эскорт этот играет роль не охраны, а придает необходимую по их понятию пышность. Нужно было видеть с каким рвением неслись горские милиционеры и терские казаки впереди и за экипажем Императрицы, ездившей 20-го сентября с двумя Августейшими сыновьями взглянуть на военно-грузинскую дорогу вплоть до станции Казбек; в особенности эффектно было возвращение. Наступили уже сумерки и потому в конвое засветились факелы. Горожане и поселяне, собравшиеся на вечерний народный праздник, густой толпой с криками «ура» приветствовали Государыню и Царевича. Огненная полоса, охватывавшая поезд, капризно извивалась вверх по пути к Красной площади. Впереди развевался громадный значок, около которого группировались милиционеры; за императорским экипажем скачут терцы и откуда-то взявшееся драгуны. Грандиозные силуэты гор постепенно расплываются в ночной темноте, а Красная площадь загорается разноцветными огнями. Гремят полковые оркестры и гудит веселящийся народ. После этого блеска, шума и ликований, через каких-нибудь несколько часов Высокие посетители оставили Владикавказ и по железной дороге направились в Кубанскую область, в Екатеринодар.

В течение четырехдневного праздника безоблачное небо вдруг нахмурилось, по вагонам отходящего поезда забарабанил частый дождь. Опустел Владикавказ. Центр тяжести перенесся в Екатеринодар. Давно ли это было, а не мало перемен произошло с войсками и лицами приветствовавшими Государя во Владикавказе! 19-я пехотная дивизия покинула Кавказ и передвинулась к нашей западной границе. Управление 2-го кавказского корпуса упразднено, умер и сам бывший корпусный командир, генерал Цеге-фон-Мантейфель, умер и начальник Терской области генерал Смекалов. [161]

II.

Кубанская область. — Черноморское казачье войско. — Екатеринодар. — Вручение Наследнику Цесаревичу войсковой булавы. — Слова Государя Императора казакам. — Смотр Кубанскому войску. — Отъезд в Новороссийск. — Западное побережье Кавказа. — История русских поселений. — Новый Афон. — Батум. — Цихидзир. — Дорога от Батума в Тифлис.

До 1832 года, на так называемой кавказской линии, существовало несколько разрозненных казачьих войск и отдельных полков. В этом 1832 году их собрали и объединили в одно кавказское линейное войско. Тридцать лет боевого товарищества сроднили отдельные части в одно крепкое целое. Князь Барятинский наложил руку на линию и разбил ее на две части. Восточная полоса образовала терское войско, а западная, присоединившись к черноморцам, вылилась в новое кубанское войско. В кубанскую область вошла огромная полоса северо-западного Кавказа, всего 8.636,810 десятин. Богатые земельный угодья привлекли сюда массу поселенцев и в настоящее время население области превосходит 1.250,000 человек, из которых лишь половина приходится собственно на казачье сословие. Кубанское войско выставляет (вместе с льготными) 182 сотни, 2 эскадрона, 12 пластунских батальонов и 5 батарей — всего около 50,000 человек. Прикубанский чернозем снабжает край в изобилии хлебом и пастбищами. Например, по сведениям 1886 года, урожай превышал 48 сыпл. пуд. зерна. На кубанских пастбищах ходило более 11,666,000 штук рогатого скота и лошадей.

Область богатая и с проведением новороссийской ветви обещающая сильно развиться.

Ядро войска составляют потомки славных запорожцев, переселившихся в 1792 году из Новороссии в Тамань и «ея окрестности!» Под скромным именем «окрестностей», который исходатайствовали себе в дар казаки, подразумевалась территория в тридцать раз превышавшая площадь Таманского полуострова. Новому черноморскому войску приходилось стеречь границу по нижнему течению Кубани от вторжения черкесов. По болотам и зарослям прятались казачьи «залоги», выслеживая неприятеля. По всей границе виднелись сторожевые вышки казачьих постов и пикетов. Семьдесят два года тянулось утомительно-губительное, напряженное положение. Однако, сравнительно с линейными казаками, черноморцам приходилось все-таки свободнее дышать, так как неприятелю они подставляли относительно небольшую полосу поселков; главная же масса хуторов уходили дальше в глубь края. Черноморское войско, до преобразования начала шестидесятых годов, жило особою, замкнутой жизнью. [162] Регулярные войска редко, лишь для больших экспедиций, появлялись в Черноморье. Приходилось самим заботиться о своей безопасности и вырабатывать свою артиллерию, а главным образом, пехоту. Последствием этих особых условий и появились, пользующиеся европейской популярностью, пластуны. Что касается наездничества, то в этом отношении черноморцы, прикованные к постам и не поощряемые в этом направлении, поотстали от линейцев. Теперь, при однообразных требованиях, эта отрасль, конечно, одинаково поставлена во всем войске.

В 1794 году «ради войсковой резиденции» на топком берегу Кубани, среди лесов и болот, учрежден город Екатеринодар. Нельзя сказать, чтобы за свое почти вековое существование город особенно разросся. Малоросс не любит городской жизни и охотнее сидит «на хуторе»; не любит он также заниматься торговлей и фабричным делом; а потому и главный город громадной области, за исключением казенных зданий, представлял собою лишь обширную станицу, на улице которой совершенно свободно можно было утонуть в грязи. Собственно правильное устройство города следует отнести к недавнему времени — к 1868 году. С этого времени Екатеринодар начал богатеть и охорашиваться. Планировка города напоминает Васильевский остров, те же правильные четвероугольники и широкие улицы. Заблудиться нельзя. Фруктовые сады и рощи растянулись особняком, по берегу притока Кубани, реки Коросуна, глубоко врезывающегося за городскую черту.

В настоящее время в городе насчитывают около 40 тысяч жителей. Железная дорога, облегчив сообщение с городом, в то же время может лишить Екатеринодар значении складочного пункта, путем передвижения грузов непосредственно в Новороссийск.

В Екатеринодаре одна из более древних наших гимназий. Странное дело: в таких городах, как Новочеркасск, Владикавказ, Екатеринодар и Тифлис, в городах в былое время с русским почти исключительно воинским населением, существовали классические гимназии, а и помину не было о кадетских корпусах. В конце прошлого царствования, возникло давно желанное военно-учебное заведение в Тифлисе; недавно основан Донской корпус, а теперь очередь и за Терско-Кубанским.

В Екатеринодар я приехал уже после высочайшего въезда и не мог полюбоваться встречей. Их Величества поместились на Красной улице в небольшом частном домике, обыкновенно занимаемом начальником области. После владикавказского роскошного «дворца» с хорошим садом и чудным видом на белеющуюся панораму гор, екатеринодарский домик выглядывал совсем скромненьким и маленьким помещением. [164]

Старые запорожцы, переселившись на Кубань, принесли с собой сечевые порядки, «войсковой круг», т. е. собрание представителей от прежних куреней, теперешних станиц. В настоящее столетие «войсковое правительство» и, вообще, войсковое устройство подверглись большим изменениям и значение войскового круга утратилось. Однако, он созывается еще и по настоящее время в некоторых торжественных случаях (также, как и в Новочеркасске).

По поводу вручения войсковой булавы Наследнику Цесаревичу, круг назначен был на 22-е сентября. С самого раннего утра весь город был на ногах. По главной Красной улице от областного правления вплоть до собора поставлены были шпалерами войска и воспитанники местных учебных заведений. В 9 часов утра, колокольный звон возвестил о выносе регалий. Войска взяли на караул, музыка заиграла гимн. Шумевшая и толкавшаяся по тротуарам сплошная масса народа, мгновенно примолкла, обнажила головы и с благоговением наблюдала за движением процессии. Шествие открыли урядники с двенадцатью старинными куренными значками; за ними станичные депутаты несли восемнадцать медных куренных перначей (все перначи и булавы принадлежали прежде Запорожскому войску) и четырнадцать куренных булав. Потом двигался целый лес старых полковых знамен; длинный ряд из семидесяти восьми заслуженных урядников осенен был остатками этих хоругвей, развевавшихся когда-то над боевыми полками. Вслед за полковыми знаменами отставные офицеры несли пять серебряных перначей и две медные вызолоченные булавы. Длинная процессия медленно и чинно подвигается к собору; торжественный колокольный звон сливается с звуками музыки. Яркое солнце обливает своими лучами редкое по красоте и оригинальности шествие. Вот показываются девять войсковых знамен, пожалованных с 1792 года Черноморскому войску, впереди них несут войсковые серебряные трубы. За знаменами группа офицеров-ветеранов окружила бережно и благоговейно охраняемые войсковые документы: грамоты императрицы Екатерины II, императоров Павла I, Александра I, Николая I и Александра II.

Тут же идет кубанский наказный атаман, генерал-лейтенант Леонов, в руке у него серебряная с позолотою войсковая запорожская булава, переданная после уничтожения Сечи, вместе с другими булавами и перначами, вновь образованному из запорожцев «войску верных казаков» (впоследствии Черноморскому). Впереди атамана два штаб-офицера несли другую булаву — железную с золотою насечкою. Вслед за атаманом теснились все кубанские генералы и офицеры, не находившиеся в этот день в строю. Процессию конвоировал пеший отряд казаков с [165] войсковым хором музыки во главе. На встречу войсковых регалий, при радостном благовесте, из собора выступил церковный ход. За крестом, хоругвями, певчими и белым духовенством, следовали три архимандрита и Екатеринодарский епископ Владимир.

Много легло на бранном поле казаков — запорожцев, черноморцев, кубанцев — за крест святой, за веру православную. Вся долголетняя история нашего единственного рыцарского ордена (Сечи) наполнена непрестанною борьбою с мусульманами и католиками. На Кавказе продолжалась все та же старая, кровавая борьба с полумесяцем. Казаки отстаивали православие; православие же сберегало их русскую национальность. Внутренний смысл обоюдного единения придает особенно трогательный характер этому встречному движению двух процессий... Станичные атаманы и депутаты образовали большой круг около церковного намета, поставленного на средине соборной площади. В этот круг и разместились все регалии, генералы и офицеры Кубанского войска.

Вскоре приехали Их Величества и Наследник Цесаревич с августейшим братом. Склонились знамена перед императором и площадь огласилась кликами приветствия. После молебна наказный атаман передал войсковую булаву князю Дондукову-Корсакову (по званию атамана кавказских казачьих войск), а он в свою очередь поднес ее Государю Императору. Его Величество поцеловал Цесаревича и вручил булаву ему, как атаману всех казачьих войск. Августейшего казака тотчас же окружили войсковые перначи и булавы. Государь обратился к войсковому кругу с следующими словами:

«Я счастлив, кубанцы, что вместе с Императрицей и Наследником приехал к вам. Мне это было желательно давно и наконец удалось. Я уверен, что вы будете служить и отечеству, и своим царям, как служили прежде; а молодежь кубанская так же храбро и честно, как и старики».

Их Величества уехали, а громкое, казацкое «ура» продолжало еще перекатываться по площади в ответ на царское ласковое слово.

Колокольный звон всех екатеринодарских церквей вновь возвестил об обратном шествии процессии с регалиями. Пышность процессии увеличилась еще участием в ней Цесаревича, шедшего с войсковой булавой за войсковыми регалиями.

На утро после знаменательного дня, закончившегося большим народным гуляньем с иллюминацией и фейерверком, казакам предстоял смотр. Особенный интерес представлял этот парад в том отношении, что войска, за исключением одного местного батальона, исключительно состояли из кубанских казаков и при том главным образом льготных, явившихся прямо, так сказать, от плуга, из хуторов и станиц. Всего собралось 3 пластунских батальона, гвардейский конвойный эскадрон (льготный), [166] 32 сотни и 3 батареи. Малолетки и подростки входили в состав этого отряда. Предполагалось вначале собрать лишь четыреста человек детей, но явилось столько, домогавшихся в строю показаться Государю, что пришлось принять шестьсот человек. Они образовали особый «сборный полк» и батарею. На церемониальном марше во главе казачества ехал Цесаревич в казачьей конвойной форме с атаманской булавой. Самый придирчивый критик не мог бы не отдать должного уважения молодцам казакам, военная выправка которых и движение в пешем и конном строю нисколько не пострадали от нахождения на льготе. Белый полк подростков, лихо проходивших церемониальным маршем, а также и их батарея, приковали общее внимание. Оказывается, дети рвались на ученья, начавшиеся за две недели до Высочайшего приезда и успели действительно достигнуть блестящих результатов.

Показатель этот чрезвычайно важен в том отношении, что, значит, при желании, и в замиренном уже Кавказе можно поддерживать казачью лихость и наездничество, воспитывая сообразно этому молодежь, склонную и без того к военному делу.

Казачество наше сильно боевым духом и всегда готово храбро и умело схватиться с открытым врагом России. Не в чести у казаков коммерческое и фабричное дело. Оно как-то и не «пристало» к казаку, да и не по силам. Нельзя сказать, чтобы казак не жаждал благосостояния и даже обогащения; нет, он не прочь от житейских выгод, но зачастую по непредприимчивости пропускает плывущее ему в руки золото. Впрочем, это обще-российская черта отдавать себя в коммерческую и фабричную кабалу иностранным предпринимателям.

Прошла по Кубанской области железная дорога, уперлась в черноморский же порт.

Обороты Новороссийска обещают громадные выгоды, но кому? Конечно, ни русским вообще, ни кубанским в частности, а еврейским, греческим, армянским и другим фирмам, ничего общего с Россией не имеющим...

23-го сентября, Царская семья оставила Екатеринодар. Дальнейший путь лежал на Новороссийск, Батум, Тифлис.

В сумерках я приехал в Новороссийск. Поезд подошел прямо к порту. В стороне виднелся город, но времени не было его осмотреть, нужно было спешить на пароход «Эрикликъ». В красивой бухте заметно большое оживление; предпринимаются громадные работы по устройству порта, которому обещают богатую будущность (С 1 января по 16 июля 1888 г. вывезено за границу 8,075 п. хлеба; 1889 г. — 7,836,002 п. хлеба; 1890 г. — 18,074,027). [167]

Вечерний мрак все более и более сгущался. Один за другим начали вспыхивать огоньки иллюминации и скоро берег живописно убрался огненными цепями и гирляндами. «Эрикликъ» отвалил и при благоприятнейшей погоде стал выбираться в открытое море.

Разместившийся амфитеатром Новороссийск долго еще виднелся в уходящей дали, приветливо сверкая огнями, точно заботливый хозяин в темную ночь вышел с фонарем провожать уезжающих гостей.

С каждой минутой мы все более и более удалялись от гостеприимного казачьего Кавказа. Здесь, т. е. у казаков, русский дух, здесь Русью пахнет. По всему видно, что край наш и мы крепко и непоколебимо в нем сидим, благодаря казачьим колониям. Жаль, что кавказское казачье войско разрознено. Как бы хотелось видеть всех кавказских казаков под сенью общего войскового Терско-кубанского знамени, под начальством одного общего управления...

Покидая северный русский Кавказ, приходилось переезжать в Закавказье, где к большому сожалению русский элемент еще до сих пор не велик; где невольно чувствуешь себя не дома, а в гостях.

Помимо городов, если и встречаются русские поселки, то они исключительно заселены сосланными сектантами. Переселение же лишь только намечается, и не видно, что бы кто-нибудь особенно и старался о распространении здесь чисто русских поселений. В этой окраине немцы, кажется, крепче нас уселись на богатой земле...

Западное побережье Кавказа, как известно, лишь с 1829 года, после первой Николаевской турецкой войны, вошло в состав русских владений. В конце прошлого столетия, под Анапой сложено не мало русских костей. Неудачные действия отряда Текелли, гибельный поход несчастного генерала Бибикова, были заглажены генералом Гудовичем, который до основания разорил эту крепость.

В тридцатых годах на юг от Анапы возведена была целая цепь маленьких русских укреплений.

Трудно было устраивать эти поселки, но еще труднее было их удержать за собою. Сообщение поддерживалось лишь морем и зачастую бедные заброшенные на чужбине гарнизоны, по месяцам отрезаны были от всего мира, исключая забившихся в недоступных ущельях диких убыхов, шапсугов и абадзехов. Туземцы не могли помириться с новыми пришельцами, им более по душе приходилось турецкое безвластие и они не упускали случая нанести, какой лишь возможно, вред русским.

Особенно яростно бросились они на нас в 1840 году и от их пуль и кинжалов погибло несколько наших гарнизонов. [168] Укрепление Михайловское с знаменитыми своими героями, Лико и Архипом Осиповым, еще раз доказало, что истинные русские предпочитают смерть постыдной сдаче. Абинская крепостца показала, как небольшое укрепление, благодаря доблестному гарнизону, может успешно бороться и с большими, но неустроенными неприятельскими силами.

Таким образом, первые попытки наши устроить поселения не увенчались успехом. Прошло пятьдесят лет. В горах уже нет почти наших недоброжелателей; после крымской и последней восточной войны они переселились в Турцию. Теплый климат, роскошная растительность и близость моря, казалось бы, должны были привлечь сюда русских поселенцев и русские капиталы. Увы, местные лихорадки, бездорожье, а главное отсутствие все той же предприимчивости, гибельно отзываются на этом, когда-то в древности, цветущем крае, и побережье пустует.

Есть впрочем и здесь счастливые исключения. Так, в Абхазии, близь Сухума, за два года до последней войны русские афонские монахи приступили к устройству обители, надеясь распространять среди туземцев учение Христа. Война сопровождалась кровавым восстанием. Сухум обратился в развалины. Возникавший ново-афонский монастырь постигла та же участь. Однако, монахи не упали духом и после кампании вновь приступили к работе.

Теперь на всем побережье самое образцовое хозяйство это на Новом-Афоне. Обитель разрослась, украсилась и ежегодно привлекает к себе массу народа.

Сюда-то, в обитель достойных тружеников, направился пароход добровольного флота «Москва» под императорским штандартом. «Эрикликъ» же, не останавливаясь, держал путь на Батум.

При тихой погоде переход по морю обратился в прекрасную прогулку, и мы не без сожаления расстались 25-го сентября в Батуме с пароходом и симпатичным его капитаном.

Роскошной декорацией выступает из синей морской воды Батум. Веселые, зеленеющие горы красиво группируются вокруг порта. Все суда на рейде расцветились разноцветными флагами. В украшении улиц и домов сказалась уже восточная фантазия. Город положительно окутан флагами, коврами, шалями, гирляндами зелени и цветов.

Разнообразнейшее население в национальных костюмах толпится на набережной. Тут и гурийцы с кокетливо повязанными на голове башлыками, в красных куртках с широкими матерчатыми поясами, за которые заткнуто оружие; албанцы-греки в белых юбочках, трико и башмаках; турки в красных фесках и чалмах. Женские группы в чадрах. На пестрой [169] клумбе этих ярких костюмов, темной полосой выступают черные папахи, черные башлыки и черные длиннополые черкески имеретин. Среди иноплеменной массы нет, нет, и промелькнет красная рубашка русского рабочего, или мундир солдатика. Город вместе с пестрым подвижным его населением жгуче освещен южным солнцем. Вся эта восточная, непривычная для петербуржца, картина представляется каким-то театральным зрелищем, балетным спектаклем. Так и кажется, что вот, вот, взмахнет палочка капельмейстера, грянет оркестр и вся эта веселая компания примется выделывать балетные па.

Вдали показался императорский штандарт на «Москве» и бухта вся задымилась. Грянул салют с судов и береговых батарей, мало заметных с моря. У пристани устроен красивый павильон, а от него тянется длинная, также для приезда устроенная, галерея, устланная богатыми восточными коврами и убранная живыми растениями и ветвями зкзотических деревьев из местных лесов. У павильона стоит почетный караул и разместились разнообразные депутации.

Как ни быстро растет Батум, а все-таки это еще очень небольшой городок, с незначительными маленькими домиками, довольно приветливо выглядывающими на узкие улицы.

Русское поселение незначительно и торговля, конечно, не в наших руках. В виду же незаменимого положения западного портового города для всего Закавказья, торговым оборотам Батума предстоит расти и расти. Климатические условия дают право Батуму сделаться санитарной зимней станцией. Однако, в настоящее время, пока не осушена почва вокруг города и не принято решительных мер к оздоровлению местности, в высшей степени рискованно здесь поселяться больным. Обычным кавказским бичом является губительная лихорадка, которая сильно скашивает людей, не акклиматизировавшихся и непривычных к анти-лихорадочному режиму жизни. Наши солдатики и рабочие, набрасывающиеся на незрелые фрукты и любящие часок другой поспать на травке, страдают ужасно от лихорадок.

Мне не удалось долго задержаться в Батуме; приходилось ехать в Тифлис. Нужно самому проехать по участку Батум-Сурам, чтобы полюбоваться красотами развертывающейся панорамы. Военно-грузинская дорога, с своими страшными скалами и пропастями, в небо уходящими горами, с бешеным Тереком, развалинами древних замков, с лепящимися над кручами бедными осетинскими саклями, поражает своею грандиозностью. Спускаясь по высеченному в горных громадах, издали едва заметному, шоссе невольно проникаешься чувством особого почтения и удивления к грандиозному Кавказскому хребту. [170] Однако холодная природа, голый камень и чернеющее дно глубокого оврага не манит поселиться здесь. Дивная, но суровая картина... Между Батумом и Сурамом другая местность. Горы тут точно моложе, ниже, одеты роскошной растительностью и приветливо зазывают в таинственные лесистые ущелья и романические обрывы. Как бы хорошо было вон на той зеленеющей покатости выстроить беленький домик, разбить фруктовый сад... Но поезд уносит дальше и новая картина, еще более роскошная, торопится закрыть приглянувшийся уголок.

Улыбающаяся Гурия и Имеретии много всосала в свои недра человеческой крови. Много охотников было наложить руку на золотое руно красавицы Колхиды. Да ведь за тундры или за Сахару не станут биться народы. Здесь же приманка была большая. Даже за последнее время также не раз этот край слушал бряцание оружия. В Крымскую кампанию довольно удачно действовал здесь Омер-паша. В последнюю кампанию турки успели протянуть руку восставшим абхазцам. Движение нашего отряда под начальством генерала Оглобжио к бывшей турецкой приморской границе не увенчалось успехом. Столкновение произошло не далеко от Батума, при Цихидзири, где значительный турецкий отряд сильно укрепил свою позицию. Цихидзирские высоты уже были знакомы русским войскам по турецкой кампании 1829 года. Тогда наш отряд хотел также форсировать эту позицию, но потерпел неудачу. 11-го июня 1877 года, атака русского отряда была отбита, а затем 12-го июня турки сами бросились на нас и, в свою очередь, должны были с большим уроном отхлынуть от наших на скорую руку устроенных ложементов. В конце концов возможность новых активных попыток со стороны турок заставила нас незаметно сняться с позиции и отступить... Спустя восемь месяцев, 18 января, накануне заключения Сан-Стефанского договора о перемирии, мы делаем новую попытку овладеть злополучным Цихидзири. На этот раз, пририонский, так называемый Кабулетский, отряд опять потерпел неудачу и вновь должен был отступить. Однако местная незадача бледнела перед общим победным движением кавказского корпуса и неприступный Цихидзири принужден был, если не штыком, то пером, к сдаче. 21-го августа 1878 году русские войска вступили в Цихидзири и эта местность вместе с батумским округом вошла в состав русских владений. Все это было так еще недавно, всем местным жителям так памятно, что по дороге, в вагоне, то и дело слышались рассказы об этом турецком Бельфоре, одиноко и гордо поднимавшем голову среди всеобщего погрома турецкой армии. Надо и врагам воздать должное.

Наш поезд взгромоздился на Сурамский перевал и плавно сполз из Имеретии в Карталинию. Внизу шли работы по [171] проложению известного своим длинным протяжением Сурамского туннеля.

В ожидании Высочайшего проезда все станции железной дороги украшены и оживлены прибывшим из окрестностей грузинским населением. На станции «Михайлово» особенно много собралось народу. Здесь Их Величества по маршруту остановятся. Недалеко от станции раскинут лагерь шести полков 38-й и 39-й дивизии с артиллерией и 1-й кавказской резервной дружины и части 1-го кубанского и горско-моздокского казачьих полков. Все эти войска через несколько часов должны представиться на Высочайший смотр под командой генерал-лейтенанта фон-Шака. Генерал этот начал службу в прусских войсках, а затем вместе с другими немецкими офицерами поступил в Кабардинский полк и долгой боевой службой успел заслужить репутацию боевого генерала, украшенного двумя георгиевскими крестами.

Однако, некогда было любоваться парадом, надо двигаться дальше. Показалась Кура, промелькнул Гори. Местность становится однообразнее. Пририонская зелень сменяется сожженными солнцем окрестностями. Экстренный поезд несется со скоростью семидесяти верст в час и небольшой вагон раскачивает и подбрасывает, точно лодку в море. На неприятную качку, впрочем, пассажиры мало обращают внимания. Скорей бы добраться до Тифлиса и отдохнуть.

Текст воспроизведен по изданию: Поездка на юг России в 1888 году // Исторический вестник, № 1. 1891