ВВЕДЕНСКИЙ А.

ДЕЙСТВИЯ И ЗАНЯТИЯ ВОЙСК СРЕДНЕ-ФАРСКОГО ОТРЯДА

ДО СФОРМИРОВАНИЯ ПШЕХСКОГО И ЭТОГО ПОСЛЕДНЕГО ДО НОЯБРЯ 1862 ГОДА

(Окончание.)

III.

Сбор пшехского отряда. — Состав его. — Занятие урочища Куаго. — Несколько слов о влиянии орудийных выстрелов на солдат и горцев. — Рекогносцировка 13-го июня. — Занятие реки Пшехи: бой при переходе через лес; дела при занятии левого берега и позиции; несколько заключительных слов о деле 16-го июня. — Ночь с 16-го на 17-е июня. — Несколько слов об артиллерии закубанских горцев — Нападение на укр. Хамкеты. — Движение части отряда к реке Пшишь. — Перестрелки 24-го июня. — Нападение на колонну поручика Клюшникова. — Поражение горцев 29-го июня.

Окончив движение по Курджипскому ущелью, генерал-майор Тихоцкий передвинул все войска к станице Ханской, где они должны были ожидать присоединена еще некоторых частей. Таким образом, к 8-му июня был собран значительный отряд, под именем пшехского, состоявший из 133/4 баталионов пехоты, 18 орудий, 8 эскадронов драгун и 4 сотен казаков (4-я рота кавказского саперного № 2-го баталиона, 3-й к 5-й батал. Ставропольского пехотного полка, 1-й и 5-й Кубанского пехотного полка, 19-й стрелковый линейный № 6 батал. 6-е резервные батал. Куринского Великого Князя Павла Александровича и Кубанского пехотных полков. Пеший батал. Кубанского казачьего войска, стрелковые баталионы Самурского, Ширванского и Апшеронского пехотных полков, кавказский гренадерский стрелковый батал. сводно-стрелковый № 4-й полубаталион; артиллерии: 4 орудия батарейной, 6 орудий облегченной № 3-й, 2 орудия облегченной № 4-й и 2 орудия горной пеших батарей 19-й артиллерийской бригады; 2 орудия 13-й и 2 орудия 14-й конно-казачьих батарей Кубанского войска; кавалерии: 2 дивизиона Переяславского драгунского полка, один дивизион Тверского Великого Князя Николая Николаевича полка и один дивизион Нижегородского драгунского полка; две сотни донского № 30-го полка и 2 сотни Кубанского казачьего войска). [146]

Чтобы не замедлять движения отряда, назначенная на 10-е июня, переправой через реку, все войска перешли Белую накануне, по вновь устроенному мосту, и расположились вдоль левого берега. 10-го числа, рано утром, части начали подыматься на возвышенный берег. Тяжелый обоз, тянувшийся гуськом извилистою дорогою, проложенною по просеке, чрезвычайно затруднял движение: громоздкие повозки постоянно ломались и заставляли останавливаться всю колонну. В этот день отряд сделал не более пяти верст. Авангард, перейдя балку Мышако, расположился лагерем и приступил к разработке подъема и спуска через балку и устройству моста через реченку того же названия, протекающую по дну балки. В этих работах отряд провел и весь следующий день, в течение которого генерал-майор Тихоцкий произвел рекогносцировку впереди лежащей местности до урочища Куого.

Рекогносцировкой было открыто, что в расстоянии версты от балки Мышако дорога подымалась на небольшую возвышенность и шла через мелкий кустарник недалеко от гребня обрывистого берега Белой; затем она спускалась в лесистую балку Куого и отсюда выходила в долину Пшехи. Генерал Тихоцкий не ограничился, впрочем, одною рекогносцировкою местности: он приказал расчистить эту дорогу, на сколько позволило время.

12-го июня, оставив на позиции Мышако несколько баталионов и два орудия облегченной № 4-го батареи, под командою полковника Виборга, для окончания работ по устройству редута, генерал Тихоцкий с остальною частию отряда двинулся дальше. Дойдя до леса, покрывавшего балку Куого, он остановил отряд, и обоз наш начал устраиваться в несколько линий, давая этим возможность всей колонне подняться на гору.

Между тем, начальник отряда, пройдя с авангардом [147] лес, занял находившуюся на другой стороне леса поляну, а войска приступили к рубке просеки и разработке дороги.

Не предполагая, что для движения отряда будет избрана дорога по нагорному берегу Белой, горцы поджидали наши войска на нижней дороге, где и построили завалы. Только этой ошибке противника мы были обязаны тем, что занятое балки Куого не стоило нам потери. Убедившись, что генерал Тихоцкий избрал дорогу, считавшуюся неудобопроходимою, горцы хотели поправить свою ошибку и сделали нападение на левую цепь. Началась горячая перестрелка. Видно было, как с вершины безлесного хребта Ангул горцы толпами спешили на помощь к своим. Перестрелка становилась все сильнее и сильнее. Два горных орудия, бывшие в авангарде и успевшие пройти балку Куого, были выдвинуты на позицию. Несколько орудийных выстрелов магически подействовали и на горцев, и на нашу цепь: услышав знакомый звук, цепь ударила в штыки и погнала неприятеля, напутствуемого орудийными выстрелами (Потеря наша состояла из пяти раненых нижних чинов).

Вообще артиллерийские выстрелы панически действовали на горцев. Так как горцы всегда дрались в рассыпную, то, конечно, нельзя предполагать, чтобы стрельба ядрами и гранатами могла наносить им много существенного вреда; между тем, иногда нескольких гранат бывало достаточно, чтобы заставить их очистить позицию. Этим объясняется расположение кавказского солдата к артиллерии. Очень часто, во время маркой перестрелки, солдаты сами требовали к себе орудию и при первом выстреле становились бодрее и смело бросались вперед. "Небось евтого не любишь!" восклицали солдаты. Даже в офицерах заметна была симпатия к орудийным выстрелам. Стоя со своими частями в прикрытии артиллерии, они часто обращались к артиллерийскому офицеру с просьбою "угостить", даже когда горцы показывались вне орудийного выстрела. Артиллерийский офицер, в особенности неопытный, пускал ядро или гранату, а показавшиеся горцы поспешно скрывались в лес. "А что мы вам говорили?" обращались тогда все к артиллеристу. — "Верно, кого-нибудь задело. Поверьте, теперь не скоро покажутся." Такое предсказание, конечно, часто не подтверждалось, потому что горцы, [148] убедившись в безвредности выстрела, через несколько минуть выезжали опять на то же самое место, но только старались держаться еще более в рассыпную.

Панический страх горцев можно объяснить незнанием действия из орудий, непривычкою в полету снаряда, который в лесу, ломая сучья, становился для них еще страшнее, и неуменьем ампутировать раненых, почему каждая раня от артилериского снаряда считалась смертельною, тогда как, напротив, раны от ружейных круглых пуль горцы лечили мастерски. Много значило тут и искусство кавказских артиллеристов: они стреляли иногда с изумительною верностию. "Яман стара ружо", говаривали горцы, проходя мимо орудия и почтительно смотря на него.

Заняв урочище Куого, отряд приступил тотчас же к постройка небольшого редута, что в тылу лагерного расположении не представляло ни малейшего затруднения, так как горцы не могли тревожить рабочих. На третий день ограда редута из земляного вала, с полукруглыми выступами для орудий, была уже окончена.

13-то числа честь отряда (Четыре баталиона пехоты; четыре орудия пешей артиллерии; три дивизиона драгун и две сотни казаков), под командою полковника Доливо-Добровольского (ныне граф Доливо-Добровольский-Евдокимов), была назначена для осмотра местности от Куого до реки Пшехи. Движение это скорее походило на маневр, нежели на обыкновенный переход кавказских войск. Сколько ни случалось мне бывать в походах на Кавказе, никогда войска не были так правильно размещены и не соблюдалось такого порядка при движении, как в этот день. Поляна, по которой двигался отряд, представляла обширное пространство, верст шесть от Куого, после чего начинался лес, через который сквозная прогалина вела к берегу Пшехи.

Подойдя к лесу, отряд остановился и, обстреляв его картечью, занял цепью. В лесу, тянущемся от хребта Ангул до Пшехи, завязалась было редкая перестрелка с левой цепью; но и она вскоре замолкла. По приказанию генерал-майора Тихоцкого, лес, прилегавший к дороге, был немедленно расчищен на ружейный выстрел; та же часть леса, которая прилегала с правой стороны дороги и тянулась до [149] впадения Пшехи в Белую, была не густа, имела большие промежуточный поляны и потому оставлена невырубленною.

По окончании рубки, генерал-майор Тихоцкий осмотрел просеку, через которую уже виден был возвышенный левый берег Пшехи, занятый густыми толпами горцев; поэтому, опасаясь значительных потерь при дальнейшем движении вперед, он приказал войскам отступить. Отряд совершил свое отступление так же стройно, как наступать. Горцы начали было преследовать отступавших, но скоро удостоверились в невыгодах своего положения в открытом поле и не рискнули преследовать нас дальше опушки леса. Лишь несколько наездников, порыв которых удерживался нарезными ружьями, гарцуя в почтительном отдалении от вашей цепи, продолжали безвредную перестрелку до самого лагеря. Потеря наша в этот день была самая незначительная (Контужен: генерал — один (генерал-майор Гебгардт); ранен: штаб-офицер — один (майор Давыдович), нижних чинов — два). Оказалось несколько человек раненых, но так легко, что через два дня, при движении на Пшеху, они все были на своих местах. Сбор горцев в этот день был довольно значителен, чего и надо было ожидать при густом населении Пшехи.

14-го и 15-го июня отряд пробыл на позиции при реке Куого, занимаясь окончанием редута и вырубкою леса впереди лагерного расположения, у подножие хребта Ангул. Вечером 15-го июня, полтора баталиона пехоты и два орудия облегченной № 3-го батареи были введены в редут как гарнизон его.

Обеспечив тыл до Ханского брода двумя промежуточными постами Мышако и Куого и порядочно обделанной дорогой, войска могли начать наконец наступление для завладения берегами Пшехи. Это было назначено на другой день, по окончании редута Куого.

16-го июня отряд был разделен на три колонны: авангард (Под командою полковника Доливо-Добровольского: 4 баталиона пехоты, 8 орудий, два дивизиона драгун и сотни казаков), составленный преимущественно из стрелковых баталионов, главную колонну (Под командою полковника Виборга: 5 батал. пехоты, 4 орудия, дивизион драгун и сотня казаков), куда вошел многочисленный [150] обоз отряде, и ариергард (Под командою полковника Джемарджидзе: два батал. пехоты, 4 конных орудия, дивизион драгун и две сотни казаков), из части пехоты, кавалерии и конной артиллерии.

Едва отряд вытянулся вдоль дороги, как горцы массами начали собираться к вырубленному 13-го июня лесу. Подойдя к нему, авангард остановился. Обстреляв лес ядрами и гранатами, взвод батарейной № 3-го батареи подскакал к опушке шагов на сто и открыл огонь картечью. Скрываясь за деревьями, горцы выдержали артиллерийский огонь, не обнаруживая себя ни одним выстрелом. Предполагая лес очищенным от неприятеля, пехота направилась к нему, но была встречена дружным ружейным залпом. Это не остановило храбрых ширванцев, следовавших в главе колонны. Загремело ура, и через несколько секунд ширванцы были уже в лесу и теснили горцев так стремительно, что они не успевали подбирать своих раненых и убитых. Трупы, обезображенные артиллерийскими снарядами, показали нам, что действие орудийного огня было сильно и что стойкость горцев, необнаруживших при этом своего присутствия, достойна почетного эпитета. Ширванский же стрелковый баталион, осадив горцев, продолжал поддерживать оживленную перестрелку с оставшимся неприятелем. По занятии леса, отряд двинулся вперед, но едва голова обоза поровнялась с занятым нами лесом, как с правой стороны, по направлению от станицы Белореченской, показалась довольно значительная скачущая толпа (В последствии оказалось, что это была партия горцев, более 500 человеку которые, зная об ослаблении линии выступившими в отряд войсками, рыскали накануне в окрестностях Белореченской, выжидая удобной минуты, чтобы напасть либо на станицу, либо на редут того же названия, где помещался лазарет 4-й линейн. батал. Открытые заблаговременно нашими разъездами и услышав выстрелы со стороны Пшехи, они оставили Белую и явились на место боя). Она скрылась за редким лесом, не вырубленным 13-го июня и по отдаленности от дороги незанятым нашею цепью. Оставив в лесу лошадей, горцы дружно высыпали с правой стороны колонны и открыли по нас сильный огонь (Из рапорта генерал-майора Тихоцкого от 18-го июня, за № 643, видно, что войска авангарда имели перестрелку с партией, показавшейся с правой стороны колонны. Вероятно, ошибка произошла оттого, что войска главной колонны настигли в это время авангард и составили на время одну общую колонну. Партия, бросившаяся с правой стороны, вышла из лесу против хвоста главной колонны, и, по растянутости войск, авангард не мог принимать участия в перестрелке, даже нельзя было отделять от него части, из опасения ослабить в виду собиравшихся против них главных масс горцев (как видно иль того же рапорта). Из войск авангардной колонны принимать участие в этой перестрелке только взвод батарейной № 3-го батареи). [151]

В правой цепи, где не ожидали нападения, был один только 6-й линейный баталион, вооруженный, исключая стрелковой роты, гладкоствольными ружьями и составленный из людей, мало бывавших в перестрелках. Солдаты немного смешались, приблизились к колонне и открыли беспорядочный огонь. В это время взвод облегченной № 3-го батареи, выдвинутый перед тем из ариергарда главной колонны в левую цепь, с посаженной прислугой, проскакав сквозь линию обоза и снявшись с передков впереди цепи 6-го линейного баталиона, открыл по толпам горцев беглый картечный огонь. Прикрытия при орудиях почти не было, да и поблизости не имелось пехотной части, почему из ариергардной колонны прислали 1-й дивизион Тверского драгунского полка (Вслед за тверцами подошел 1-й батал. Кубанского пехотного полка, бывший в ариергарде главной колонны). Несмотря на значительную потерю, горцы продолжали стойко держаться на занятой ими позиции. Генерал Тихоцкий, бывший в авангарде, услышав сильную перестрелку в правой цепи, послал туда взвод батарейной № 3-го батареи, который, прискакав, стал левее взвода облегченной батареи и также открыл частый огонь картечью. Горцы не выдержали огня четырех орудий и, бросив своих убитых, бежали в лес, откуда, увидев дивизион Переяславского драгунского полка, быстро подвигавшийся со стороны Белореченской и посланный к генералу Тихоцкому с важными бумагами, поспешили переправиться на левый берег Пшехи.

В одно время с окончанием дела в правой цепи начали утихать перестрелки в авангарде и левой цепи, вследствие чего явилась возможность продолжать наступление. Авангард, под командою Доливо-Добровольского, двинулся к реке Пшеходз, впадающей в Пшеху и вытекающей из хребта Ангул. Остановившись на орудийный выстрел от реки Пшеходз, генерал Тихоцкий поручил подполковнику Комарову, с двумя дивизионами драгун, двумя сотнями казаков и двумя конными орудиями, произвести движение во [152] фланг горцам, густыми толпами занимавшим берега реки. Подполковник Комаров, выдвинувшись против правого Фланга горцев, спешил драгун и казаков, занял ими лес и открыл сильный ружейный и артиллерийский анфиладный огонь вдоль реченки Пшеходз. Горцы оступили за Пшеху; авангард по пятам их перешел Пшеходз и занял правый берег Пшехи, отстоявший от места переправы через Пшеходз около полуверсты.

Оставаться под огнем неприятеля, занявшего возвышенный левый берег не было рассчета; поэтому полковник Доливо-Добровольский приказал занять левый берег. Майор Экельн командир 19-го стрелкового баталиона (ныне командир Кабардинского генерал-фельдмаршала князя Барятинского полка), перешел, со своим баталионом, реку в брод, и через несколько минут под сильным огнем неприятеля, стрелки уже взбирались на возвышенность. Первая попытка горцев атаковать стрелков не удалась от потери, нанесенной им меткой пальбой, а последующие покушения были невозможны потому, что за стрелками успели взобраться два горных орудия, шесть рот Ставропольского пехотного полка и взвод батарейной № 3-го батареи.

По занятии обоих берегов реки, стянули и обоз к реке Пшеходз через которую уже наводились два моста. Чтобы дать возможность обозу беспрепятственно переправиться через реку и войскам спокойнее устроиться в лагере, ариергард главной колонны, именно 1-й баталион Кубанского пехотного полка, при двух орудиях облегченной 3-го батареи, был оставлен на позиции, прикрывавшей лагерь с тыла; ариергардная же колонна, состоявшая, как я сказал, из кавалерии и конной артиллерии, была поставлена на большой поляне, с левой стороны, против леса, идущего вверх по Пшехе, прикрывая, таким образом, лес, занятый ширванцами, в котором происходила рубка.

Потеряв надежду сбросить наши войска с левого берега реки, все горцы перешли на правый берег и сосредоточились против позиции кавалерийской колонны. Взвод конно-казачьей № 13-го батареи открыл по ним довольно сильный огонь; но, будучи расположены за курганами, находившимися против правого фланга кавалерии, горцы мало терпели от этого огня. Тогда генерал Тихоцкий приказал выбить неприятеля с [153] занимаемой им позиции. Полковник Ефимович, которому было приказано привести это в исполнение, взяв с собою 1-й баталион Кубанского пехотного полка, две роты Ставропольского пехотного полка и взвод облегченной № 3-го батареи, двинулся вверх по Пшехе. Выйдя на линию курганов, он остановил две роты Кубанского похотного полка и два орудия у опушки леса, приказав остальной пехоте пройти дальше и занять лес, тянувшийся вдоль реки. Заняв позиции, орудия открыли огонь по залегавшим за курганами горцам, вследствие чего в несколько секунд курганы были очищены, и горцы бросились в лес, где наткнулись ва пехотную цепь: беглый ее огонь и дружный удар в штыки окончательно обратили их в бегство и заставили очистить лес. В это время обоз всего отряда успел перейти через Пшеху и занять указанные в лагере места. Кавалерия, воспользовавшись выдвинутою вперед колонною полковника Ефимовича, татке отступила в лагерь. Затем приказано было отступить и полковнику Ефимовичу.

Местность, на которой расположился отряд, представляла узкую полосу, заключенную между речкою Пшеходз и отлогим правым берегом Пшехи — та самая, поляна, которая теперь стелется пред мостом станицы Пшехской.

Дело 16-го июня кавказцы справедливо назвали артиллерийским: везде артиллерия являлась вовремя и своим действием заставляла противника отступать. Впрочем, иначе и не могло быть: редко когда в кавказской войне выпадало на долю артиллерии действовать на благоприятной местности. Стреляя по лесам, где зачастую неприятель только предполагался, артиллерия не могла осязательно показать результат своего действия. 16-го же июня результат действий ее был виден. По сведениям, полученным в тот же день от горцев, приезжавших за своими ранеными, они насчитывали потерю в ближайших аулах более трехсот человек, погибших преимущественно от артилерийского огня. Такая потеря была слишком чувствительна для горцев, если взять во внимание, что у них каждый воин вместе с тем главная сила и поддержка семейства. Наша потеря в этот день состояла из двух убитых и 29 раненых нижних чинов.

Не могу не заметить, что, в продолжение всей моей службы ва Кавказе, я второй только раз видел горцев, на [154] открытом месте так стойко выдерживавших огонь артиллерии. В первый раз это было 29-го января 1859 года, при отступлении отряда генерал-майора Преображенского от р. Фюнтфа к Майкопу.

16-го июня было выпущено много артиллерийских зарядов, пополнение которых необходимо было сделать немедленно, потому что неприятель находился в сборе, и надлежало ожидать, что каждый шаг наш вперед придется брать с боя. Поэтому того же числа была послана сильная колонна в укрепление Майкоп, которая, пробыв здесь 17-е число, приняла заряды, спирт и деньги и 18-го выступила в обратный путь. Занятые, вероятно, уборкою своих раненых и убитых, горцы не тревожили ее во все время движения.

Однако, по уходе колонны в Майкоп, горцы не оставили нас в покое: в ночь с 16-го на 17-е число, часов около десяти, на левом берегу, за возвышением, блеснул яркий огонек, раздался глухой звук выстрела, и что-то, с шипением пролетев часть лагеря, шлепнулось в середине его. "Братцы, ведь это он палить.... право слово, он; пойдем поглядим и, толковали солдаты, и скоро весь правый берег реки покрылся народом. Спустя 15 или 20 минуть, последовал второй выстрел; но на этот раз послышалось не резкое шипение, а какое-то урчание раздалось вслед за выстрелом. — "Чтой-то, неужто картечью палить? кажись, далеко." — "Какою картечью! просто голышом." В доказательство, солдат принялся разрывать то место, где упал снаряд и достал его. Действительно, оказался правильно обточенный голыш. При вылете из орудия, он разбился на два почти равных полушария, из которых одно упало в лагере. Судя по калибру камня, выстрелы производились из трехфунтового горного единорога, о существовании которого у горцев мы знали еще в 1857 году при постройке укрепления Майкопа, где абадзехи в первый раз действовали из орудий. Незначительный калибр орудия не позволял неприятелю пользоваться нашими снарядами, калибр которых был больше.

На левом фланге, при Шамиле, имевшем несколько наших полевых легких орудий, как говорили, подать некоторых бедных аулов состояла в сборе наших ядер и гранат.

Для действия из своей артиллерии, абадзехи избирали [155] преимущественно ночное время, руководствуясь конечно, уважительными соображениями: во-первых, они незаметно могли подвозить свои орудия и, действуя по такой большой цели, как освещенный кострами лагерь, могли рассчитывать на хороший результат пальбы, лишая нашу артиллерию возможности отвечать им; во-вторых, предполагая, что полет артилерийского снаряда имеет такое же моральное влияние на наших солдат, как и на них самих, они старались тревожить наш лагерь и держать людей на ногах. Последней цели горцы почти не достигали, потому что большая часть наших солдат, утомясь дневною работою, спали богатырским сном. Изредка какой-нибудь полусонный проговорить, поворачиваясь на другой бок: "вишь, проклятый, ему и ночью не спится! небось, завтра будет дрыхнуть целый день, а тут руби лес или копай землю". Толпа неспящих любопытных собиралась довольно значительная, и обыкновенно на тот фас лагеря, против которого располагались неприятельские орудия. Презрение солдат к неприятельской артиллерии происходило, разумеется, от ничтожного вреда, причиняемого их снарядами. Действуя всегда с дальнего расстояния, горцы стреляли преимущественно навесно, и очень редко случалось, чтобы снаряд зацепил кого-нибудь. Я помню, как на левом фланге неприятельская артиллерия употребляла различного рода пальбу и как несколько раз, настильно-рикошетными выстрелами вдоль просеки, наносила нам большой вред; но там артиллерия горцев была организована довольно правильно и принимала участие во всех перестрелках. Артиллерия же горцев закубанских находилась в младенческом состоянии. В январе 1859 года горцы таскали свое орудие в корыте, делали по нескольку выстрелов каждую ночь, и в отряде из семи баталионов пехоты с артиллериею и кавалериею был убит только один юнкер. При такой жалкой организации артиллерии, число выстрелов обусловливалось многими обстоятельствами: приготовлением снарядов, сбором пороху и наконец наймом своею орудия. Редко число выстрелов превышало десять в ночь.

Я упомянул о найме орудия. Объяснюсь. У горцев закубанских орудие было собственностию одного лица, и желавшие пользоваться им платали владельцу за каждый выстрел, при чем должны были употреблять свой порох и свои [156] снаряды. Если аул, близь которого располагалась наша ставка, желал сделать по лагерю нисколько орудийных выстрелов, то он посылал депутацию к владельцу орудия, которая условливалась в цене, и потом уже горцы приступали к сбору пороха и приготовлению каменных снарядов, если не имелось в запасе трехфунтовых граната (которыми они стреляли в 1859 году, наполняя их песком). Выбрав темную ночь, все мужское население аула шло потешаться стрельбою из орудия. Вообще действие артиллерии закубанских горцев производило смех в рядах наших солдат и служило поводом бесконечных шуток и острот. Так было и 16-го числа: прождав понапрасну около получаса седьмого ядра, какой-то шутник обратился к толпе и, поклонившись ей, объявило, что представление кончено: "шабашь, братцы, весь комплект выпущен; приходите завтра".

С прибытием из станицы Белореченской дивизиона Переяславского драгунского полка, разнеслось но лагерю весть о взятии горцами укрепления Хамкеты. За два часа до рассвета, скопище горцев, до 5,000, бросилось на укрепление и форштат его. Несколько раз они пытались ворваться в укрепление, но все попытки их разбивались о стойкость малочисленная гарнизона. Тогда они всею массою бросились на Форштат. Плетень не выдержал, свалился, и горцы, зажегши сенник, начали грабить дома. Полковник Гоц, чтобы бесполезно не разбрасывать войска, решился оставить Форштат на разграбление хищников, а горсть солдат, защищавшая Форштат, была отозвана в укрепление. Собрав здесь весь гарнизон, он думал только о защите поста, пренебрегая частным и ротным имуществом. Через несколько минуть Форштат пылал.

Ослабленные частию, отделившеюся для грабежа, горцы несколько раз возобновляли свои атаки на укрепление, но, отбиваемые гарнизоном, стали отступать, так как в тылу их появились три сотни, которые, под командою подполковника Шульги, выехали по тревоге. Численное превосходство неприятеля не позволило однако подполковнику Шульге атаковать горцев. Поджидая подкрепления из других пунктов, он ограничился перестрелкой, следя за неприятелем по пятак. К сожалению, подкрепления не поспели вовремя, и горцы отступили, с значительной, впрочем, потерей. [157]

Неудавшаяся попытка 14-го числа не охладила воинственвого жара противника. 15-го горцы сделали вторую попытку, во, встреченные огнем крепостной артиллерии, отступили.

Потеря наших войск 14-го июня, как в гарнизоне, так и преследовавших неприятеля, состояла из 15 убитых нижних чинов и раненых 2 обер-офицеров и 49 нижних чинов.

Расположившись лагерем на правом берегу и оставя на левом, в виде авангарда, те части войск, которые были там при занятии Пшехи, в наскоро-устроенной засеке, отряд занялся постройкою временного поста и вырубною кустарника в окрестностях лагеря.

20-го июня мост был кончен, а 21-го назначена была колонна под командою полковника Доливо-Добровольского открыть сообщение между пшехским отрядом и шапсугским, расположенным на р. Пшише, в 25 верстах ниже станицы Корсунской. По составу своему, колонна разделялась на две части: одна, долженствовавшая вступить в составь шапсугского отряда, заключала в себе: два баталиона Ставропольская пехотного полка, взвод батарейной № 3-го и облегченной № 3-го батарей, вследствие чего части эти готовились к выступлению с полным своим обозом; другая часть, состоявшая из трех стрелковых баталионов, взводов облегченной № 4-го и горной батареи, одного дивизиона драгун и двух сотен казаков, брала с собою самый ограниченный вьючный обоз, так как должна была возвратиться.

Выступив, 21-го июня, до восхода солнца, колонна двинулась, по левому берегу, вниз по р. Пшехе до впадения ей в р. Белую. Горцы, не подозревая подобного движения, не успели собраться на пути следования колонны, и потому она прошла без потерь лесистые места. Известясь утром о движении колонны вниз по Пшехе и не зная настоящего ее назначения, они бросились в аулы, расположенные в лесах, по направлению, принятому колонною, и там, где приходилось колонне проходить близь леса, пробовали затевать перестрелку; но в попытках неприятеля незаметно было единодушия. Причиною был, вероятно, страх многих горцев за нечаянное нападение на аулы, вследствие чего они выводили свои семейства и перетаскивали имущество.

24-го числа, утром, поднялась необыкновенная суета [158] между горцами, расположенными вокруг нашего лагеря: нее бежало и скакало к низовьям Пшехи. Надлежало предполагать, что колонна полковника Доливо-Добровольского возвращается от шапсугского отряда и что горцы готовят ей встречу. Орудийные выстрелы и вслед затем частая ружейная перестрелка вскоре подтвердили справедливость догадки.

Полковник Горшков, оставшийся, после отъезда генерал-майора Тихоцкого, командующим пшехским отрядом, имея в виду отвлечь горцев, вы двинул на левом берегу против леса 19-й стрелковый баталион и стрелковый баталион Самурского пехотного полка, при двух орудиях облегченной № 3-го батареи и взвод батарейной № 3-го батареи. Горцы, скакавшие на встречу отряда полковника Доливо-Добровольского, остановились и начали перестрелку с вновь выдвинутыми войсками. Усиленная перестрелка близ лагеря была, между тем, услышана теми из них, которые вступили уже в дело с колонною со стороны Белой. Опасаясь наступления из лагеря на аулы, расположенные вблизи за лесом, они воротились, что и позволило колонне полковника Доливо-Добровольского беспрепятственно присоединиться к отряду.

В тот же день, после обеда, назначена была рубка леса на правом берегу вверх по реке Пшехе, не далее версты от лагеря, около тех курганов, из-за которых горцы беспокоили нашу кавалерию 16-го июня.

Лес был занять без выстрела, и рабочие, прикрываемые цепью, приступили к рубке. Часов около трех пополудни стали показываться горцы и открыли постепенно учащавшуюся перестрелку.

Надобно заметить, что лес, начинавшийся у самого лагеря вверх по Пшехе, занимал пространство между Пшехою и Пшеходз и верстах в двух от лагеря разветвлялся на две полосы, из которых правая тянулась по самому берегу Пшехи, а левая, прорезанная вдоль сухою глубокою канавою, вероятно, высохшим ручьем, направлялась к хребту Ангул. Между обеими полосами леса образовывалась вследствие этого трехугольная поляна, которая примыкала третьей стороной к лесу, тянущемуся от хребта Ангул по реке Шебж. Только левая полоса не подходила плотно к лесу, сопровождавшему Шебж, так что с поля, где стояла кавалерия 16-го июня, были видны часть поляны трехугольника [159] и правая полоса леса. Один сухой овраг служил как бы продолжением с левой стороны трехугольника и соединял левую полосу леса с лесом по реве Шебж.

Место разветвления леса было занято частию пехоты, в которой примыкала цепь, перерезывавшая как правую, так и левую выдающиеся полосы леса. Прискакавшему с сотнею донских и сотнею кубанских казаков взводу облегченной № 3-го батареи указана была позиция саженях в десяти от окончания левой полосы леса и у самой опушки, так что поляна за левой полосой леса, стало быть и проход, соединявший ее с трехугольной поляной, были закрыты для действия артилерийского огня. Горцы, заметив наше расположение, при котором мы не могли следить за поляной и оврагом с левой стороны, решились напасть на левый фланг. Воспользовавшись сухим оврагом, они скрытно пропалзывали в левую оконечность леса и из-за деревьев начинали против взвода артиллерии и его прикрытия пальбу, которая постепенна усиливалась. Спустя несколько времени, пули, в буквальном смысле, осыпали наши войска. Рота, стоявшая с левой стороны орудий, должна была скрыться за курганами, а казачьи сотни были выведены вне ружейных выстрелов. Самый усиленный и продолжительный огонь орудий едва мог выбить неприятеля из занимаемой им позиции.

Выбитые из оврага, горцы обратились на цепь; но, поддержанная вовремя подоспевшими войсками из лагеря, цепь отразила их нападение. Тогда противник кинулся через поляну в правый отрог леса, идущий по берегу Пшехи. Завязалась перестрелка и с правой цепью. Несколько картечных выстрелов, а потом несколько гранат заставили горцев отступить и здесь.

Во время этой перестрелки горцы решились употребить свою артиллерию днем. Поставив орудие в лесу на отлогости хребта Ангул, они сделали по нашей артиллерии и ее прикрытию несколько неудачных выстрелов. Два выстрела картечью были направлены так дурно, что все пули упали за кавалериею. Пушка наша, находившаяся на левом фланге взвода, ответила ядрами, после чего состязание прекратилось.

К вечеру колонна, окончив работу, возвратилась в лагерь, никем нетревожимая.

Вскоре по занятии берегов реки Пшехи, приступлено [160] было, почти одновременно, к постройке на левом берегу двух редутов, которые должны были впоследствии составить углы станичного окопа: левый, небольшой редут, на две роты (1-го баталиона Кубанского пехотного полка) и два орудия (батарейной батареи); в нем был помещен и пороховой погреб; правый, почти в четыре раза более, для помещения отрядного лазарета. Последний был занят 13-м пешим баталионом Кубанского казачьего войска и взводом облегченной № 4-го батареи. Оба редута, в расстоянии друг от друга не менее версты, были соединены линиею войск, расположенных развернутым фронтом. Цель такого расположения была та, чтобы самый лагерь служил прикрытием для работ, производившихся внутри его.

Видя безуспешность своих покушений против пшехского отряда, горцы захотели попытать счастие в другом месте. 28-го июня сильная орудийная пальба в станице Ханской распространила тревогу по всей линии. Так как отправленная из отряда в Майкопе колонна не возвращалась до этого числа, то в лагере думали, что она подверглась нападению. Быть может, горды и имели ее в виду, но, увидев возможность более легкой поживы, не выдержали и открыли свои замыслы и присутствие засад.

Часов в пять после полудня, 70 человек Тверского драгунского полка, проводив транспорт с провиянтом в укрепление Майкоп, возвращались в станицу Ханскую и, не доходя четырех верст, расположились фуражировать. Неприятель, скрывавшийся на левом берегу Белой и подстерегавший скот Ханской станицы, решился отбить его и истребить, вместе с тем, горсть драгун, беспечно занимавшихся фуражировкой. Переправившись через Белую в числе 1,500 всадников, горцы разделились на две партии: одна должна была отрезать драгунам отступление к Майкопу и к Ханской, другая, многочисленнее, понеслась на пасшийся скот. Рассчет был очень верен; но противник, конечно, не ожидал, того, что случилось.

Поручик Клюшников, видя себя окруженным партией до 500 человек и понимая невозможность отступить в станицу Ханскую, до которой было четыре версты, решился пробиться сквозь скакавшую на него в рассыпную массу всадников и запереться на посту, отстоявшем, от места фуражировки [161] верстах в двух, на берегу Белой. Не сделав ни одного выстрела, драгуны обнажили шашки и молча, плотным строем, понеслись на встречу атакующей толпе. Регулярная тактика восторжествовала: пораженные стройностию и решительностию горсти храбрецов, горцы расступились и дали им проскакать сквозь свою линию без боя. Когда они опомнились, было уже поздно. Правда, дав залп из ружей, они бросились вдогонку; но поручик Клюшников, потеряв только трех человек, въехал в ворота поста в тот самый момент, когда горцы подскакали к ним.

Пальба из орудий, сначала на посту, потом в Ханской и Майкопе, дала знать по линии о тревоге. Генерал-майор Тихоцкий, находившийся тогда в станице Ханской, собрал две роты резервного баталиона Куринского пехотного полка, единственные пехотные части, бывшие в то время в станице, выслал одну из них, с частию эскадрона Тверского драгунского полка и сотней казаков, за окоп станицы, а другую расположил по валу. Выслать за окоп все силы было бы делом рискованным потому, что станичный вал не везде был окончен и неприятель мог легко ворваться в станицу. Генерал-майор Тихоцкий приказал также направить орудия на партию, отрезавшую отступление драгунам к станице Ханской, и участить пальбу. После нескольких выстрелов, это оказалось не возможным: колеса одного орудия, расположенная на левой оконечности фаса и обращенного к Келермесу, после первых выстрелов провалились сквозь платформу, а орудие, на правой оконечности того же фаса, могло обстреливать только самое ограниченное пространство, по узкости платформы и внутреннего пространства бастиона.

В то время, когда драгуны, запершись на мосту, отстреливались, а часть горцев, намеревавшаяся отбить скот, перестреливалась с гарнизоном, выступившим из станицы Ханской, под командою войскового старшины Малыхова, показался со стороны Майкопа белый значок подполковника Есакова. С конвойной командой, со сводным эскадроном нижегородских драгун и с полсотнею 2-й бригады, он несся прямо к переправе. Горцы начали быстро отступать, под перекрестным огнем из поста войск подполковника Есакова и драгун, занявших, между тем, берег. Неприятель понес [162] большую потерю; наш же урон не превышал 7 или 8 человек убитыми и ранеными.

Одновременно с военными тревогами, начали подумывать и о запасах на зиму. Покосное время приближалось; следовало предварительно высмотреть обширное поле с хорошей травой. Такого рода поляна была найдена при движении колонны полковника Доливо-Добровольского: она занимала огромную часть угла между левым берегом Пшехи, до впадения ее в Белую, и левым берегом последней. При всей выгодности этого покоса, было и значительное неудобство — слишком большое расстояние от станицы Пшехской. Предположили на самом месте покоса устроить сенник, куда можно было бы сложить все сено, пока представится возможность перевезти его в сенник Пшехской станицы, начатый постройкою.

29-го июня была произведена, под начальством подполковника Лагорио, рекогносцировка дороги к месту покоса. Горцы начинали несколько раз перестрелку с нашей цепью, но нигде не собирались в значительном числе, и колонна выполнила свое назначение почти без потери. В тот же день необходимо было сделать фуражировку, почему полковник Горшков, отправив в три часа колонну с фуражирами, приказал некоторым частям отряда быть в готовности к выступлению по первому сигналу.

Колонна, под начальством майора Давноровича, недолго оставалась в покое. Едва прикрытие заняло свои места и фуражиры принялись за косы, как горцы потянулись сюда со всех ближайших аулов; но полковник Горшков двинулся, с приготовленными заранее войсками (Колонна состояла из трех баталионов пехоты, двух эскадронов драгун, сотни донских казаков и 4 орудий), в противоположную сторону, вверх по Пшехе, в обход неприятелю. Движение это произвело желанное действие. Предполагая, что уцелевшие по берегу Пшехи аулы могут подвергнуться преждевременному разорению, горцы оставили колонну майора Давноровича и поспешили задержать наступление колонны полковника Горшкова, авангард которой, занимая, с боя, одну балку за другою, быстро подвигался вперед.

Остановясь в пяти верстах от лагеря, полковник Горшков приказал войскам отступать. Обыкновенно, при наступлении, горцы мало тревожили наши войска, а если на пути [163] нашего следования не было их аулов, то очень часто даже без выстрела дозволяли отряду идти вперед, и, наоборот, с остервенением бросались на наш ариергард при отступлении. Беспрепятственное наступление допускалось, впрочем, больше тогда, когда горцы видела, что войска идут без обоза, т. е. делают набег; в противном случае оказывали возможное сопротивление. С ожесточением стали теперь горцы наседать на колонну полковника Горшкова. Едва пехота оставляла балку, как они кидались в нее, залегали и поражали наши войска до тех пор, пока те не выходили из-под выстрелов. Наконец, разгоряченные перестрелкой, наши противники забылись до того, что отважились преследовать нас и на открытом месте. Пользуясь высоким кукурузником, пешие горды подходили на самое близкое расстояние, в то время, как конные спешили занять возвышенную и обрывистую часть левого берега Пшехи, уступом спускающегося к дороге, по которой следовала колонна. Полковник Горшков приказал ускорить марш, чтоб еще более ободрить неприятеля, а сам скрытно, отлогой балкой, почти параллельно Пшехе, послал эскадрон тверцов, эскадрон переяславцев и сотню донских казаков обойти горцев, атаковать их левый фланг и отбросить к обрыву в Пшеху. С остальными же войсками полковник Горшков направился к лагерю.

Драгуны и казаки молодецки выполнили данное им поручение. Занятые преследованием, горцы не успели опомниться, как были окружены кавалерией и пехотой. Понесшаяся в атаку кавалерия наша начала крошить пеших горцев, которые кинулись к своей коннице. Ими овладел такой панический страх, что они стали бросать свое оружие — случай чрезвычайно редкий между горскими народами. Но вот горцы добежали до обрывистого берега Пшехи... Дальнейшее отступление было невозможно... Конные пытались пробиться сквозь нашу кавалерию; но первые рискнувшие на это дорого поплатились за свою смелость и отбили охоту у других последовать их примеру. В виду неизбежной гибели, горцы в отчаянии начали бросаться с обрыва, провожаемые выстрелами стрелков, занявших берег. Лишь немногим, благодаря либо счастливому случаю, либо доброкачественности коней, удалось добраться до правого берега Пшехи. Почти все, которые не были изрублены на поле и не утонули в Пшехе, погибли [164] от наших пуль во время переправы. Трудно даже приблизительно определить потерю неприятеля в этот день; по всей вероятности, она была для них чувствительна. Еще важнее было моральное влияние дня на горцев: долго после 29-го июня они обнаруживали крайнюю осторожность при преследовали отступавших наших войск. Наша потеря состояла из трех убитых нижних чинов и раненых: одного штаб-офицера, двух обер-офицеров и двадцати-трех нижних чинов (Ранены: донского № 30-го полка майор Борисов, Куринского пехотного полка поручик Цыптарский и Лабинского горского эскадрона поручик князь Люв).

IV.

Состав отряда для производства покоса. — Затруднения во время покоса от поджогов сена горцами и от возраставшего у нас числа больных. — Прибытие переселенцев. — Движение вверх по Пшехе 9-го августа.

С 29-го июня по 9-е августа войска пшехского отряда не имели ни одной значительной перестрелки. У нас и у горцев явились, к этому времени, почти одни интересы: горцы, видя истребление своего проса для корма наших лошадей и потеряв надежду снять его созревшим, решились сами последовать нашему примеру и в лунные ночи занимались покосом вблизи лагеря. К тому же им, как и нам, надо было позаботится о заготовлении сена. В то время, когда мы косили траву против Белореченского поста, они то же самое делали в ущельях и на полянах, закрытых от нас лесом.

Колонна подполковника Лагорио, в составе пяти баталионов пехоты, 4 орудий облегченной № 3-го батареи и 2 горных, дивизиона Тверского драгунского полка, сотни донского № 30-го полка и сотни кубанских казаков, с командами косцов от всех частей отряда, 30-го июня выступила вниз но Пшехе. Остановясь верстах в пяти от лагеря, расчистив дорогу и вырубив просеку до устья Пшехи, она, 3-го июля, прибыла на место, где назначалось производство покоса и устройство сенника. Работа началась 4-го июля. Травы было достаточно. Артиллерия и кавалерии уже рассчитывали, сколько, при быстром ходе работы, можно накосить сена, и заранее радовались, что наконец-то их лошади поедят в волю. 8-го июля рушились сладкие мечты кавалеристов и артиллеристов. [165]

В полдень этого числа, прикрытие и рабочие, как обыкновенно, собрались в лагерь для обеда и кратковременная отдыха. Не успели офицеры после обеда расположиться на отдых, а солдаты, устроив “холодок” от палящих лучей солнца, заснуть, как необыкновенный шум и говор в лагере подняли всех на ноги. Кавалерия спешила оседлать лошадей: пехота, разобрав ружья и набросив на рубаху боевую амуницию, выстраивались вдоль Фаса, обращенного к покосу, скрытого от нас возвышенностию.

Одного взгляда на эту возвышенность было достаточно, чтобы понять причину всеобщей суматохи: густой дым подымался над нашим покосом; сено, скошенное нашими солдатами в продолжение четырех дней и находившееся еще в рядах, пылало.

Поскакавшая кавалерия, увидев толпу горцев, завязала с нею перестрелку и тем отвлеклась от более важного дела — тушения пожара. Прибежавшая вскоре пехота успела кое-как спасти не горевшие еще ряды; но это была самая ничтожная часть всего скошенного.

Первый неудачный способ заготовления сена в виду неприятеля заставил подумать о другом: не гнаться за количеством сена, а стараться сберечь накошенное. Каждый день стали назначать части, обязанные оставаться на позиции в то время, когда войска шли на отдых в лагерь и охранять скошенное сено. Сила прикрытия не превышала обыкновенно баталиона пехоты со взводом артиллерии; употребить же кавалерию не было возможности. При покосном отряде находился только дивизион драгун, в котором лошади и люди были в полном смысле заморены. Сверх обязанности оберегать косцов до обеда и после обеда и заготовлять сено для своих лошадей, драгуны должны были припасти еще 3,000 пудов экстренного сена, так что в то время, когда один эскадрон находился в прикрытии, другой занимался кошением и перевозкою сена вьюками на строевых лошадях в сенник. Донскую и кубанскую сотни казаков я не считаю в числе бывшей при отряде кавалерии, потому что они носили только громкое название сотен; в действительности же выезжало во фронт не более тридцати человек в каждой.

Итак, для сбережения сена во время отдыха, оставлялась пешая колонна. Нечего и говорить, что она, по свойству [166] своему, очень дурно выполняла свое назначение. Помещаясь в центре обширного покосного поля, она могла только следить за конными горцами, спокойно поджигавшими наше сено в рядах, и сохранить лишь то, что было под ее выстрелами. Сильные жары как нельзя лучше помогали горцам: трава, скошенная накануне вечером, на другой день к полудню обращалась в сено до того сухое, что вспыхивала мгновенно. Как же могла спасать его пехота? Скоро убедились в бесполезности этой меры предосторожности от поджогов: ежедневно, в полдень, орудийный выстрел сторожевого взвода возвещал о начале пожара, и изнуренная кавалерия ежедневно гонялась за горцами, разъезжавшими по одиночке.

Оставалось привести в исполнение еще одно, хотя и тяжелее, средство к сбережению сена: каждый день, уходя с поля, войска увозили с собою и скошенную траву. Этот способ заготовления чрезвычайно замедлял наши работы. Скошенную траву привозили сначала в лагерь, разбрасывали для просушки и потом уже перевозили в отрядный сенник; впоследствии же, при удобном случае, перемещали склады в пшехский сенник.

Время для окончания покосов было назначено 1-е августа, вследствие чего начальникам частей приходилось ломать голову, как бы не остаться на зиму без сена. В особенности трудно было устроить это артиллерии и кавалерии. Артиллерия, например, имея на каждый взвод по две тройки (одну подемную и одну артельную), могла перевезти в лагерь четыре повозки травы или, что то же, две повозки сена в день; стало быть, считая от 10-го июля по 1-е августа 17 рабочих дней, 34 повозки сена — пропорция очень небольшая на целую зиму для тридцати лошадей, стоявших под открытым небом. Нечего делать: стали артиллеристы употреблять для перевозки строевых лошадей.

Покос кончился, как предполагалось, 1-го августа; но экстренного сена была заготовлена только половинная пропорция и по стольку же в каждой части. 2-го августа, оставив в сеннике 19-й стрелковый баталион и взвод облегченной № 3-го батареи, колонна подполковника Лагорио, ослабленная большим числом заболевших от изнурительных работ при июльской жаре, возвратилась в станицу Пшехскую.

Теперь предстояла и без того заморенным лошадям [167] тяжелая перевозка сена из отрядного сенника в станицу. Каждый день сновали длинные ряды возов по неровной дороге. Много погибло сена и от раструски: повозка, поднявшая с места пудов 25, привозила в станицу от 17 до 20 пудов. Перевозка длилась до 20-го сентября.

Войска же, остававшиеся на позиции, занимались во все это время окончанием двух редутов, постройкою сенника, порохового погреба, станичного окопа и моста. Численный состав частей с каждым днем уменьшался: лихорадка свирепствовала до того, что отрядный лазарет, в буквальном значении слова, был завален больными. Помещение для больных было крайне тесно, недоставало лазаретных палаток на все число их, а потому больных стали отправлять в ближайшие госпитали, в Майкоп и в Белореченскую станицу.

Ослабевшие части несли однако довольно тяжелую службу: сверх работ, производимых безостановочно, каждый день назначалось не менее двух колонн либо за провиянтом, либо на фуражировку, либо за сеном в сенник, либо для заготовления сена жителям. Всего тягостнее было конвоирование обоза с провиянтом: огромные транспорты от станицы Ханской до Пшехской, на расстоянии каких-нибудь 20 верст, тянулись три, а иногда и четыре дня. Повозки ломались столь часто, что приходилось бросать их, чтобы не задерживать колонну беспрерывными починками, при чем провиянт перекладывался на другие повозки. Случалось, что, после дождя, на переезд через балку Мышако транспорты употребляли целый день. После нескольких подобных поездок, фурщики отказывались доставлять провиянт: других же найти было трудно, и подвозка провиянта приостановилась. Комиссионер Добровольский, взявший на себя поставку его, просил позволения производить перевозку по другой дороге: прямо из Белореченской станицы в брод через реку, где в 1858 году прошел на Пшеху генерал-майор Войцицкий. Дорога эта несравненно ближе и идет по совершенно ровному полю; но по ней прежде не ездили, так, как у Белореченской станицы не было моста, а переправа через Белую в брод начиналась только летом, после стаяния на горах снегов. Вероятно, самое движение на Пшеху командующий войсками предпринял бы этой дорогой, если бы не сказанные препятствия и если бы он не имел в виду, проложив дорогу по [168] левому берегу Белой и упрочив ее укрепленными постами, обеспечить, до некоторой степени, от набегов горцев станицы, поселенные на правом берегу. С открытием сообщения с Белореченской через броды, перевозка провиянта пошла живее.

3-го августа прибыли переселенцы. Так как станичный вал не был еще окончен, то пришлось их поместить временно внизу, на берегу реки, недалеко от отрядного лазарета. Первые семейства, прибывшие для заселения станицы Пшехской, были уральцы. Жаль было смотреть на эти бедные семейства, жившие по-цыгански, табором. Переселенцы могли начать постройку своих жилищ не ранее сентября или октября, потому что им предстояла длинная процедура рубки и перевозки леса и заготовление фуража. Нет сомнения, что, при ограниченных перевозочных средствах и при малом числе рук, они нескоро успели бы водвориться, еслиб граф Евдокимов не приказал войскам оказывать им пособие. Стали назначать рабочих из войск, с платою как за казенную работу и с условием содержать их в рабочие дни на счет хозяев; однако, и при такой помощи, в ноябре многие из жителей не имели помещения, и командовавший отрядом полковник Шестаков обратился к начальникам частей с просьбою взять бездомных на свое попечение. Попечение состояло в том, что каждая часть войск, взяв бедное семейство переселенцев, обязывалась бесплатно устроить ему какое-нибудь помещение. До тридцати семейств, прибывших большею частию в октябрь, получили возможность кое-как устроиться и перезимовать.

Состояние здоровья войск в половине июля и августа было удовлетворительно: умирающих стало несравненно меньше; но за то слабые после лихорадок составляли половину отряда. 7-го августа было получено приказание графа Евдокимова сделать движение вверх по Пшехе, чтобы отвлечь внимание горцев от наших передовых поселений.

9-го августа, еще до зари, войска, назначенные для движения, начали выстраиваться в лощине, за левым редутом, именно: стрелковые баталионы полков Самурского и Ширванского, сводно-стрелковый № 1-го линейный баталион, 5-й баталион Кубанского пехотного полка, две роты апшеронского стрелкового баталиона, стрелковая рота 1-го баталиона [169] Кубанского пехотного полка, стрелковая рота Куринского пехотного полка, взвод облегченной № 3-го батареи, взвод горной батареи, дивизион Тверского драгунского полка, две сотни донских казаков и конвойная команда подполковника Есакова, прибывшего из Майкопа. Колонной командовал полковник Офрейн. Горские пикеты, заметив наше движение, понеслись предупреждать аулы о нашем приближении. Местность, по левому берегу Пшехи, по которой нам предстояло двигаться, представляла ровную возвышенность, отходящую от низменного берега реки и направляющуюся параллельно Пшехе верст восемь, где, понижаясь отлогим скатом, сливается с низменной долиной реки, занятой аулами. На четвертой версте от станицы Пшехской возвышенность эта перерезывается тремя лесистыми балками, в расстоянии одна от другой не более версты. Правая сторона возвышенности, в версте от берега реки, покрыта сплошным лесом, который далее постепенно приближался к обрыву.

Выставив правую цепь из стрелков двух рот Апшеронского и баталиона Самурского пехотных полков, колонна двинулась вперед. Первый шаг ее был встречен залпом, и, к сожалению, опять несчастливо для нас. Скрываясь в лесу, горцы могли стрелять хладнокровно по нашим войскам, следовавшим открытым полем: одним из первых выстрелов был убит Апшеронского полка поручик князь Цицианов; за ним, как говорится, с легкой руки, начали валиться люди. Однако колонна скоро подвигалась вперед, как будто спешила куда-то. Но вот впереди знакомая по делу 29-го июня балка... Кавалерия на рысях обошла колонну с левой стороны и понеслась вперед. Послышалось несколько выстрелов, и мы увидели кавалерию на противоположной стороне балки. Пехота двинулась вслед за нею, быстро перешла балку и остановилась на довольно большой поляне, окруженной лесом. Горцы прекратили перестрелку, что обыкновенно означало или близость их жилья, из которого выбираются их семейства, или близость удобной позиции, которую намерены защищать. Через полчаса мы тронулись опять вперед и перешли другую балку. В это время заметили в лесу, с правой стороны, аул; цепь подвинулась, и подполковники Комаров и Есаков подъехали к опушке леса. Когда они возвратились, цепь была направлена в [170] лес. Минут через пять аул Дженгита-Хабль запылал под салют самой частой ружейной перестрелки, вслед за которой из лесу начали появляться носилки с убитыми и ранеными. Полковник Офрейн подошел с резервами ближе к лесу и начал отступать под опушкой. Пройдя версты полторы, цепь остановилась: послышались трескотня ружейных выстрелов, гул от пальбы горной артиллерии; затем раздался крик “ура!", сопровождаемый учащенной перестрелкой, и поднявшийся столб дыма над лесом засвидетельствовал об участи аула Тхиша-Хабль. Вскоре пальба ослабела, цепь начала отступление, поддерживая редкую перестрелку, и только почти насупротив станицы Пшехской вышла из лесу.

Надо предполагать, что горцы, неожидавшие такого раннего наступления с нашей стороны, были, во время движения наших войск, заняты перевозкою своих семейств и имущества из аулов, расположенных выше по Пшехе. Этим только и можно объяснить незначительность числа участников в перестрелке 9-го августа. Догадка подтверждалась тем, что когда колонна подходила обратно к Пшехской, то большое число горцев, заключив по отдаляющимся выстрелам о нашем отступлении, поспешили на место перестрелки. Мы потеряли в этих перестрелках более 28 человек убитыми и ранеными, из числа которых было обер-офицеров убитых два и раненый один (Убиты: апшеронского стрелкового баталиона поручик князь Цицианов и прапорщик Срисули; ранен 1-го сводно-стрелкового линейного баталиона прапорщик Смиринский).

По возвращении в лагерь начались самые разнообразные толки о бывшей перестрелке. Одни говорили о ней как о чрезвычайно удачном для нас деле, результаты которого очень важны; другие указывали на значительность потери горцев, бросавшихся несколько раз в шашки, что положительно опровергалось офицерами, бывшими в цепи; некоторые утверждали, что партия эта хотела преследовать нас и в открытом поле, по выходе войск из леса, но была разогнана последними двумя выстрелами....

На другой день хоронили убитых. Все переселенцы провожали павших воинов, и непритворные слезы людей, совершенно чуждых убитым, оросили последнее жилище храбрых. Достойный священник Иоанн Костянский, привычный [171] к подобным сценам, говоря надгробное слово, не мог удержаться от слез.

После 9 го августа ежедневно колонны стали выходить за лесом и для косьбы сена жителям, между правым берегом Пшехи и левым Белой. Время не позволило однако заготовить полную пропорцию и для жителей, почему им велено было оставить при себе только необходимый рабочий скот и лошадей, а остальных отправить на зиму в станицу Ханскую.

V.

Назначение генерал-майора Преображенского командующим войсками, за Лабою расположенными. — Движение его вверх по Пшехе. — Перестрелка 24-го сентября. — Перестрелка 2-го октября. — Возвращение отряда в станицу Пшехскую и движение к реке Пшишу. — Занятие урочища Куого.

Одновременно с описанными занятиями, приступлено было к устройству теплого помещения для больных. На это обратил особенное внимание генерал-майор Преображенский, назначенный, приказом 17-го августа, командующим всеми войсками, расположенными между Лабою и передовыми станицами, вместо заболевшего генерал-майора Тихоцкого. Несмотря на самые энергические меры, постройка лазарета была окончена только в ноябре, и больные, до последних чисел этого месяца, помещались в палатках.

Вместе с генерал-майором Преображенским прибыл и новый начальник пшехского отряда, полковник Шестаков.

Недостаток фуража, тревоживший частных начальников, заставил обратить внимание на окрестности станицы, именно на возвышенности хребта Ангул, где постоянные сборища горцев подавали повод предполагать, что они или заняты уборкою хлеба, или что вблизи находятся их жилища. 3-го сентября, под командою полковника Шестакова, была наряжена туда колонна сделать фуражировку. Едва поднялась она на высоту, как перед ней открылись огромные поля, засеянные просом. Уборка хлеба была в полном разгаре, и несвезенные с поля снопы облегчили нашу фуражировку. Таким образом, явилась возможность еще несколько дней прокормить лошадей чужим фуражем, сберегая свой очень незначительный запас сена.

Вообще, мы с удовольствием вспоминали о времени [172] командования отрядом полковника Шестакова. До него никто из отрядных начальников не входил так в нужды частей и никто не старался так облегчить затруднение частных начальников. В самое короткое время он успел заслужить расположение всех частей своими хозяйственными распоряжениями, своею молодцоватостию в деле и своей энергией, которая, при его почтенных летах, удивляла всех.

С половины сентября здоровье людей в отряде начало восстановляться: прохладные дни освежили всех и лихорадки прекратились. С этого же времени стали поговаривать о движении вверх по Пшехе, одновременно с движением полковника Геймана по Курджупскому ущелью, почти параллельному Пшехскому. Говорили, что оба отряда должны будут сойтись на перевале, где соединяются будто и оба ущелья.

21-го сентября генерал-майор Преображенский, оставив в станице Пшехской 6-й резервный баталион Куринского пехотного полка, 4-й сводно-стрелковый линейный полубаталион, самурский стрелковый баталион, 5-й баталион Кубанского пехотного полка, сотню Кубанского казачьего войска, при четырех полевых орудиях, под командою подполковника Лагорио, на которого возложено было окончание окопа станицы и постройка лазарета, выступил с войсками вверх по Пшехе. Дойдя до того места, откуда, 9-го августа, возвратилась колонна полковника Офрейна, он оставил в балке часть отряда, которая, раздробившись на мелкие части, приступила к рубке леса и разработке спусков и подъемов. Остальные войска начали разбивать лагерь.

22-го числа (В журнале действий пшехского отряда, представленном при рапорте г.-м. Преображенского от 18-го октября, за № 1,892, сказано, что это было 24-го числа, но, сколько мне помнится и как значится в моих заметках, движение было 22-го числа. Отряд выступил из ст. Пшехской 21-го сентября и, переночевав, 22-го двинулся дальше) отряд снялся с позиции и пошел вперед. Арбяная дорога, в нескольких верстах от позиции, пролегала по местности, покрытой мелким лесом с левой ее стороны и большим, старым, с правой; еще далее дорога эта перерезывалась завалами, занятыми, при настоящем движении, горцами. В лесу, с правой стороны, виднелось несколько сакель, уцелевших от истребления 9-го августа. Горцы воспользовались ими: будучи сами скрыты, они много [173] беспокоили правую цепь. Пришлось вторично брать тот же самый аул Дженгита-Хабль и смежный с ним Лагуажа-Хабль, уже стоившие нам жертв. Занятые перестрелкой в ауле, горцы дали возможность в это время колонне двинуться вперед; едва авангард стал обходить лес, который был впереди отряда, как сильный ружейный залп и гиканье горцев возвестили, что какая-нибудь часть попала в засаду. Действительно, рота 19-го стрелкового баталиона, под командою поручика Ахачинского, следовавшая в голове правой цепи, не видя в густоте леса движения колонны по извилистой дороге, потеряла направление, приняла немного вправо и очутилась среди горцев. Стрелки этого баталиона, нетерявшиеся ни в каких случаях, и здесь вышли из затруднительного положения: ответив беглым огнем на залп горцев, они ударили в штыки на партию с правой стороны и выбили ее из лесу; горцы же, бывшие с левой стороны, видя себя отрезанными и опасаясь попасть под перекрестный огонь цепи и войск, спешивших на вырубку, также быстро очистили лес. Несчастный случай стоил нам пяти нижних чинов убитых, да ранены были: один обер-офицер и 33 рядовых, по большей части из 19-го стрелкового баталиона (Журнал военных действий пшехского отряда, представленный при рапорте м.-г. Преображенского от 18-го октября, за № 1,892). Отряд занял потом Чечегусов лес на возвышенном берегу, при спуске в равнину Пшехи, густо заселенную, и расположился на ночлег. Горцы, отделенные от позиции глубоким оврагом, по которому шла дорога к Пшехе, беспокоили войска, почему и противоположная сторона оврага была занята одним баталионом и двумя горными орудиями.

С этой позиции открывалась длинная цепь аулов по долине Бженефкуб и по правой возвышенности, отстоявшей от реки не далее версты. Нам видна была вся суматоха, произведенная нашим приходом: множество ароб, наваленных пожитками и сопровождаемых стадами, тянулись по всем ущельям левого берега Пшехи. Такая деятельность кипела несколько дней сряду. Видно было, что горцы не ожидали столь раннего прибытия наших войск. Мы легко могли бы теперь уничтожить все аулы; но от движения вперед, по многим причинам, надлежало отказаться. Усиленные летние труды и наступившие сырые и холодные ночи начали заметно [174] отзываться в отряде: число больных стало опять увеличиваться, изрядное число раненых также ослабляло войска, требуя на каждого раненого не менее восьми человек носильщиков, да и помещение больных и раненых в солдатских палатках в такое позднее время года делалось невозможным. К тому же отряд, вынужденный на каждом шагу останавливаться для рубки леса, не мог быстро двигаться вперед, вернуться же и бросить начатое дело было бы неразсчетливо. Если бы идти беспрерывно вперед, то у войск недостало бы взятого десятидневного провиянта, а посылка колонны из отдаленной непокорной страны за провиянтом в Пшехскую была бы опасна. Нужно было воспользоваться недалеким расстоянием от склада, чтобы обеспечить себя продовольствием на предстоящее время. Впрочем, мы не напрасно стояли на этой позиции: на вырубку леса и на разработку дороги к аулам требовалось по крайней мере три дня. Все эти обстоятельства побудили генерал-майора Преображенского остановиться на занятой позиции на несколько дней и на другой день послать колонну в станицу Пшехскую. Колонна должна была, сдав больных и раненых в отрядный лазарет и пополнив израсходованный провиянт и зерновой фураж, в тот же день возвратиться в лагерь.

27-го сентября была произведена рекогносцировка по направлению к реке Пшиш. Но так как колонна не отходила далеко от лагеря и не углублялась в лес, то горцы почти не беспокоили ее во время движения. 28-го сентября произведена другая рекогносцировка — вверх по Пшехе. Войска прошли около шести верст, при слабом противодействии горцев. В лагерь принесли одного убитого и трех раненых рядовых.

30-го сентября началось дальнейшее движение всем отрядом: спустившись в долину Бженефкуб, мы поднялись по Пшехе. Горцы хотя и затеяли перестрелку с правою цепью, но большая часть их оставались простыми наблюдателями за нашими движениями. Перестрелка с правой цепью не помешала левой жечь аулы. Запылавшие почти в одно время, они представляли полосу огня на протяжении шести верст; а чтобы бесполезно не терять людей, генерал-майор Преображенский не приказал уничтожать аулов, расположенных цепью [175] по правой возвышенности. Притом уцелевшие аулы могли доставить нам сухой строительный материял.

Отряд, между тем, продолжал подвигаться к лесу, переходящему через лощину и упирающемуся в берег Пшехи. Узкая дорога над самым берегом была перегорожена завалом. Авангард остановился; цепь же, не зная, какое препятствие встретит колонна при своем движении, продолжала идти вперед и, таким образом, нечаянно зашла в тыл горцам за завалом. Увидя себя обойденными, горцы спешили очистить завал, который без выстрела был занят передовыми частями колонны. Спустя несколько минуть, кавалерия и конная артиллерия, проскакав сквозь разломанные ворога завала, заняли поляну за лесом. На поляне кавалерия встретила большую толпу конных горцев; дав залп, они тотчас же скрылись в лес, откуда продолжали перестреливаться с нашими наездниками. Поляна, на которой находился аул Пшукуй-Хабль, была выбрана для нашей стоянки, и отряд начал располагаться здесь лагерем. Правая цепь была оставлена в занимаемой ею опушке, а высланные от всех частей рабочие принялись рубить лес. К вечеру образовалась широкая просека, обеспечивавшая движение по дороге, и правая цепь, равно как и кавалерия были отозваны на свои места.

1-го октября, до рассвета, выслана была отдельная колонна исправить дорогу, испорченную горцами. Часа через три после ее, выступил и отряд, которому она служила авангардом. Отступавшие в виду нашем горцы как бы указывали нам дорогу. Дойдя до довольно глубокого ручья, протока Пшехи, авангард повернул направо и, следуя дорогою по аулам и по опушке леса, служил фланговым прикрытием для главной колонны, которая с тяжелым обозом, перешедши в брод ручей, потянулась через хлебные поля. Сжигая по пути хлеб, сено и аулы, отряд прибыл к большому аулу Эсхак эфендия Соолохова. Заняв аул, только что оставленный жителями, мы расположились на ночлег.

Вообще в этот день горцы действовали как то нерешительно: мы жгли их аулы и запасы, почти не встречая противодействия. Правда, все время они провожали отряд перестрелкой, но их действия были не дружны: горцы кружились около отряда в большом числе, но нигде не собирались в [176] массы, не нападали в местах неудобных для прохода наших войск и в густых лесах, которыми следовала правая колонна. Между тем, именно в этот день скорее всего можно было ожидать сопротивления, потому что наше движение имело для абадзехов большое значение. Уже около аула Соолохова равнина Пшехи суживается и горы на столько круты и на столько пересечены густыми лесами и глубокими оврагами, что не было возможности с успехом заниматься здесь хлебопашеством. Равнины же Пшехи и Пшиша, принадлежавшие абадзехам, служили житницами для других горских племен, и теперь одна из житниц переходила в наши руки, а все запасы на ней истреблялись. Та же участь постигла потом и другую. Положение абадзехов было неутешительно: обедневшие от борьбы с нами, они принуждены были в эту зиму разделить свой хлеб с егерухаевцами и махошевцами, переселившимися к ним с Псефира и Фарса. Словом, занятие раввин Пшехи и части Пшиша лишило горцев средств к существованию.

Не успели войска расположиться лагерем, а офицеры разместиться по саклям, как получено было с лазутчиком предписание графа Евдокимова выслать в станицу Пшехскую колонну для конвоирования его. Прощай приятные мечты провести хотя одну ночь в каком-то подобии жилья! В кавказской войне случалось часто, что войска по целому году, а иногда и по два года не видели хат и проводили все времена года в палатках, которые бывали иногда до того оборваны, что уподоблялись цыганским шатрам. Это случалось особенно в последние годы войны. Могу, для примера, указать на настоящий отряд: он был составлен, как известно, из нижне-абадзехского и части верхне-абадзехского отрядов, из которых один сформирован 20-го июля, а другой 7-го февраля 1861 года. Если проследить действия их, то обнаружится, что они постоянно находились в движениях, перестрелках и на работе до сбора пшехского отряда, который окончил свои занятия вместе с покорением Кавказа в 1864 году. Все это время войска жили в палатках, а потому совершенно несправедлив упрек кавказским войскам в неряшестве. Можно ли требовать от солдата опрятности, когда он, с двумя рубашками в ранце, путешествовал целый год и часто по два месяца не имел времени вымыть белье и [177] починить сапоги? Можно ли упрекнуть офицера за сюртук грубого сукна и за лезгинские шаравары, когда всякую вещь, взятую в поход, можно смело считать исключенною из своего имущества, потому что все трется, рвется, гниет и гораздо раньше срока приходить в негодность? Скажут: можно быть одетым в грубое платье, но опрятно. Да, опрятность можно соблюсти в лагерях, но только в подгородных, назначенных для упражнений в военном искусстве, а не в кавказских отрядах, где всю осень приходилось быть под дождем и в грязи, где зимою случалось не снимать платья по две ведали, а иногда и по месяцу, потому что каждую минуту надлежало быть готовым выскочить из палатки и до разъяснения дела торчать на передней линейке, или идти в набег на три часа, которые потом, по обстоятельствам, обращались в три дня. Взять же с собою запасное платье и белье не было никакой возможности: не говоря уже о тем, что им угрожала гибель, не было и средств таскать их всюду за собою. Там, где приходилось подчас покупать фунт сахару по 75 к. и фунт скверного чаю по 5 и 6 р., и где с трудом возможно было прокормить себя, как прокормить, сверх верховой, еще вьючную лошадь?

Полученное предписание графа Едвокимова не совсем приятно подействовало на всех. Колонна должна была ночью прибыть в станицу Пшехскую для того, чтобы на другой день, рано утром, выступить оттуда и проводить командующего войсками до лагеря. В составь колонны, под начальством подполковника генерального штаба Комарова, были назначены по две роты из каждого баталиона, артиллерийские взводы облегченной № 3-го и конно-казачьей № 13-го батареи и дивизион Тверского драгунского полка.

Колонна выступила в три часа и, следуя по дороге, по которой только что прошел обоз, ночью беспрепятственно прибыла в станицу Пшехскую. Усилившись дивизионом Переяславского драгунского полка, сотней Кубанского казачьего войска № 12-го полка и взводом № 14-го конно-казачьей батареи, прибывшими с командующим войсками, она двинулась из станицы Пшехской 2-го октября, в восемь часов утра, и, незадерживаемая обозом, шла быстро. Граф Евдокимов ехал вслед за авангардными двумя ротами и взводом облегченной батареи. [178]

В таком порядке шли мы сначала довольно покойно; но лишь только колонна поровнялась с большим лесом, подходящим к оврагу Дого, из которого, 1-го октября, горцы вели перестрелку, как была встречена залпом. Закипела самая живая перестрелка...

Граф Евдокимов потребовал верховую лошадь и сам начал устраивать колонну. В несколько секунд правам цепь подалась вперед, а взвод облегченной № 3-го батареи, успевший сделать уже несколько выстрелов, также подвинулся ближе к лесу; взвод же конно-казачьей № 14-го батареи, под командою лихого есаула Подтягина, промчавшись с кавалерией вперед, стал левее пехотной цепи, на одной с нею лиши. Главная колонна, устроившись, выслала к цепи резервы, после чего горцам нечего было рассчитывать на успех.

Засевши за большими деревьями и за саклями, горцы держались упорно, так что пришлось артиллерии выбивать их. Граф Евдокимов не хотел двигаться вперед не заставив неприятеля замолчать, и только тогда колонна тронулась далее, по дороге, выбранной подполковником Комаровым. Но самое трудное дело предстояло еще впереди: надо было перейти мост через ручей и примыкавший к нему лес. Горцы поспешили занять эту позицию; но колонна шла стройно под сильным огнем, заняла мост и, не обращая внимания на усиливавшуюся пальбу, вступила в лес, прилегавший к дороге. Горцы несколько раз бросались на цепь в шашки, но, отбиваемые всякий раз с уроном, обратились против ариергарда, проходившего в это время лесом. Две роты кавказского гренадерского стрелкового баталиона и взвод облегченной № 3-го батареи, отступая шаг за шагом под градом горских пуль, вышли на поляну, где стояли, наготове поддержать их, еще две роты, со взводом конной артиллерии. Горцы сделали последнее усилие, бросились за ускользавшею, по их мнению, верною добычею, но, встреченные картечным огнем четырех орудий и вдвое сильнейшей ружейной пальбой, скрылись в лесу. На поляне колонна встретила генерал-майора Преображенского, вышедшего из лагеря с несколькими ротами, и, соединясь с ним, вступила в лагерь. Потерю мы понесли не очень большую — всего 12 человек; но нет сомнения, что [179] мы не потеряли бы ничего, еслиб возвращались той дорогой, какой прошла эта колонна в станицу Пшехскую.

3-го октября отряд снялся с позиции и двинулся в обратный путь. Продолжать идти вверх по Пшехе, на соединение с отрядом полковника Геймана, как это предполагалось прежде, было не к чему, потому что даховский отряд, из которого только что приехал граф Евдокимов, отступил еще 29-го сентября.

И так мы тронулись в Пшехскую. Для того, чтобы лишить горцев возможности занять снова оставленные аулы по Пшехе, граф Евдокимов приказал, на обратном пути, уничтожать их. Пройдя более половины пути до станицы, отряд расположился на ночлег, в уцелевших саклях по берегу Пшехи. Ночью погода переменилась; проснувшись утром, мы увидели все окрестности покрытыми снегом. Пользуясь этой невыгодной для горцев переменой, граф Евдокимов приказал левой цепи податься на гору и истребить большой аул Ахметук-Хабль, тянувшийся по гребню возвышенности. Кавказский гренадерский и 19-й стрелковый баталионы исполнили дело, потеряв только одного капитана Казакевича убитым.

По прибытии в станицу Пшехскую, приказано было возвратившимся войскам пополнить израсходованный провиянт, фураж, заряды и приготовиться к движению на реку Пшиш; прибывшие же с командующим войсками драгуны, казаки и конная артиллерия были отпущены на свои места.

Приведя, по возможности, в порядок свое походное хозяйство, войска пшехского отряда, за исключением тех, который оставались гарнизоном станицы, выступили, 5-го октября, под начальством генерал-майора Преображенского, и направились хорошо-знакомою дорогою к устью Пшехи. Не доходя немного до сенника на р. Белой, командовавши кавалериею майор Суринов доложил графу Евдокимову (который находился в отряде для того, чтобы лично избрать места для постов и станиц), что наездники его дивизиона заметили в лесу горский скот, и просил позволения отбить его. Получив позволение, лихой наездник понесся со своими драгунами к через несколько времени возвратился с добычей. У устья Пшехи отряд разбил палатки, и начался дележ отбитого скота, при чем Граф Евдокимов приказал отделить часть [180] скота для возвращения жителям ст. Махошевской, взамен отбитой у них горцами, а остальную разделить между частями отряда.

Тот, кто не верить рассказам о баснословном апетите русского солдата, мог в этот вечер убедиться, что в рассказах очень мало преувеличенная. Каждый солдат как-будто старался вознаградить себя за испытанный доселе недостаток в пище. Не знаю, особенность ли это русская солдата, или тружеников всех наций, только каждый, кто поживет немного с русским солдатом, заметить, что он с самым стоическим хладнокровием переносить лишения в боевой кавказской жизни, но уж если случай пошлеть какой-нибудь излишек, то никогда не позаботится о сбережении его. По пословице "что в печи, все на столь мечи", солдат не только насыщается сам до отвалу, но угостить всех, кто подвернется. Да и вкус служивых черезвычайно нетребователен: основанием каждого кушанья служили разваренные в кашу сухари, а приправой — что Бог посылал в течение дня: кукуруза, пшеница, горох, сушены я груши, словом все то, что солдат успевал захватить в ауле. Приготовленные для бесхитростного, походная кушанья запасы складывались обыкновенно в походный котелок, который ставился в костер на уголья, и варились под надзором хозяина и приглашенных товарищей; затем солдатики истребляли изготовленное с волчьим аппетитом до тех пор, пока, как говорили они, "душа не принимает". Остаток отдавался обыкновенно ожидавшим тут же собакам. Но этим редко оканчивалось: опроставшийся котелок наполнялся опять варевом, ставился к огню, а насытившаяся братия располагалась тут же на земле, прикрывшись шинелью. Ночью артель просыпалась поесть, и, заправив воду теми же припасами, солдатики ставили котелок еще раз на угли и снова засыпали богатырским сном до утра. Такая роскошь позволялась только тогда, когда Бог посылал добычу; в противном случае, кавказец проживал смело целую неделю на одних сухарях. Я помню случай в 1853 яду, при движении генерал-майора Вревская на кариламские высоты (в Малой Чечне). Отряд, по невозможности подвоза, остался на целую неделю без сухарей. И что же? Солдаты были бодры, веселы и отступали молодцами. Правда, половина отряда [181] занималась ловлею форели, которой в Форганге много, и мы, хотя и без хлеба, лакомились самым гастрономическим блюдом.

Переночевав, отряд, 6-го октября, двинулся к Пшишу, той самой дорогой, которою в июне месяце проходил полковник Доливо-Добровольский.

Осмотрев позицию против Кошхо и приказав построить здесь пост, граф Евдокимов спустился вниз по Пшишу к урочищу Шагудже-Хабль. Назначив и на этом месте постройку станицы, названной впоследствии Бжедуховской, он на другое утро, через Габукаевскую и Корсуньскую, отправился в г. Ставрополь, осмотрев между вышеупомянутыми двумя станицами длинную гать.

7-го октября последовать приказ о расформировали шапсугского отряда и о присоединении большей части войск его к пшехскому, под начальством генерал-майора Преображенского.

До 11-го октября отряд простоял на месте, посылая отдельные колонны для вырубки леса, рассчистки дорог и разбивки станичного окопа. Целый день слышались винтовочные выстрелы горцев. Лагерь отряда находился на возвышенном правом берегу Пшиша, который здесь довольно глубок; левый же берег, покрытый густым лесом, давал горцам возможность подходить к самой реке и целить в приходящих за водою на расстоянии не более 50 шагов. Каждый день приходилось относить от берега двух или трех убитых.

Чтобы заставить горцев молчать, на правом берегу сделан был завал, из-за которого обстреливалось все пространство противоположного берега, прилегавшее к водопою, фланговым огнем. Но это не помогло: стрельба по лагерю и по водопою продолжалась до тех пор, пока мы не заняли левого берега и не вырубили прибрежного леса.

11-го октября, оставив на этой позиции два баталиона пехоты, отделенной от шапсугского отряда, под командою полковника Шестакова, генерал-майор Преображенский, рано утром, двинулся вверх по Пшишу. Не доходя урочища Кошхо, генерал, ехавший впереди отряда, с конвойной командой и штабом, был встречен залп он горцев, отступивших тотчас же к урочищу Кошхо. Находившиеся в голове колонны 19-й и ширванский стрелковые баталионы немедленно [182] усилили цепь, и, под прикрытием ее, колонна продолжала свое наступление.

Правый возвышенный берег Пшиша, против урочища Кошхо, перерезывается почти под прямым углом глубокой лесистой балкой. В эту балку, у самого устья ее, впадают с левой стороны два глубокие оврага Кошхо, так что правый берег в котловине р. Шекоц представляет четыре острых угла, образуемых оконечностями возвышенностей: три на правом, один на левом берегу р. Шекоц, впадающей в Пшиш. Между этими горными мысами, по р. Шекоц, и деть, как сказано, открытое твишебское ущелье, заселенное в то время аулами. Самое широкое место в устье его, от мыса на правой стороне Шекоц до высоты Хаджи-Тхов, не более 300 сажен.

Еще во время стоянки войск у урочища Шагудже-Хабль, жители твишебских аулов, предвидя движение наше сюда, устроили, из толстых бревен, завал при спуске в овраг Кошхо, ниже гребня возвышенного берега. Только что авангард колонны сталь подходить к спуску, как был встречен огнем горцев, скрывавшихся за гребнем и деревьями. Но эта встреча не остановила обстреленных молодцов 19-го стрелкового баталиона: с криком "ypa!” они бросились вперед и заняли опушку леса, окоймлявшую гребень берега. Вслед за ними вступили в лес взвод горной батареи, расположившийся на дороге, ведущей вниз, и взвод батарейной батареи, занявший позиции правее горного, на выдающемся мыску; отсюда он мог удобно обстреливать скат противоположной возвышенности, куда стремились пепле и конные горцы. Выбитые из опушки горцы спустились в овраг Кошхо-Дечук, где был приготовлен завал, засели за него и открыли пальбу, далеко не безвредную для нас. Одновременно с этим завязалась перестрелка и в арриергарде, который расположился вдоль правого берега Пшиша; но здесь она скоро была прекращена занятием впереди лежащих курганов. Между тем, авангард продолжал терять людей. Нельзя было выбить неприятеля из завала одной перестрелкой: оставалось или занять завал, или же положить цепь по гребню высоты и ожидать ночи, когда горцы сами оставят его. В первом случае мы рисковали потерять много людей при спуске к завалу и даже по занятии завала, [183] удобного к обстреливанию с противоположных высот; нужно было, следовательно, занять и высоты. Несмотря на трудность предприятия, майор Экельн просил позволения выполнять его с двумя баталионами (19-м и ширванским стрелковыми баталионами; последним командовал штабс-капитан Граббе, убитый в войне с польскими мятежниками), имея третий в резерве. Доводы майора Экельна и беспокойное положение всего отряда, нерасполагавшегося до сих пор лагерем, склонили генерала Преображенского на сторону предложения, но надежда занять завалы на рассвете, не потеряв ни одного человека, остановила отрадного начальника во время. Решено было занять гребень возвышенности стрелками и приступить к разбивке лагеря. До позднего вечера горцы продолжали стрелять по цепи и по лагерю; однако выстрелы их приносили меньше вреда людям, отодвинутым теперь на самое возвышенное место берега.

Предположения генерал-майора Преображенского сбылись: ночью горцы оставили завал, и на рассвете он был занять нашими без потери. Часто приходилось удивляться громадности работ горцев, который они потом бросали, не умея пользоваться ими. Кому из бывших на левом фланге, в начале пятидесятых годов, не был знакомь завал на Шалинской поляне? При первом взгляде на него невольно рождался вопрос: скольких жертв стоить бы нам штурм этого завала? Кто не был при заняли Шалинской поляны, тот, пожалуй, не поверить, что эта громадная работа была брошена горцами почти вслед за первыми нашими выстрелами. Могу еще припомнить работы горцев на правом берегу Мечика в 1853 году: завалы, которые мы, придя на позицию, застали уже доведенными до половины, в глазах наших оканчивались чуть не в семь населением Чечни; работа производилась день и ночь более двадцати-шести суток. Тянувшийся по берегу реки вал, почти на четырехверстном расстоянии сомкнутый пятью батареями, казалось им, будет для нас неодолимою преградой. А преграда эта была оставлена при появлении наших штурмующих колонн. Брошенные теперь завалы у урочища Кошхо, 11-го октября 1862 года, не могли, правда сравняться с работами на Шалинской поляне и на Мечике, но как труд, вовсе несоразмерный с числительностию населения, заслуживал внимания: на расстоянии более версты [184] тянулось несколько рядов срубленных больших деревьев, наваленных одно на другое. Дорога проходила через небольшой промежуток, оставленный в завале и, как видно, только что загроможденный новыми деревьями. Судя по свежести деревьев в завале, работа производилась недавно, а так как в это время жители других ущелий, отвлекаемые нашим движением, не могли помогать, то, очевидно, работа производилась исключительно населением аулов по рекам Пшишу и Шекоц. В день занятия Кошхо-Дечук, 11-го октября, мы потеряли убитыми 10 нижних чинов и ранеными двух обер-офицеров и 30 рядовых (Письмо генерал-майора Преображенского к графу Евдокимову от 11-го октябре за № 1,841. — О том же: журнал военных действий, представленный при рапорте генерал-майора).

12-го октября, по занятии завала, приступлено было к рубке леса, которая продолжалась до 14-го октября. В этот день, на позиции при урочище Кошхо, были оставлены три баталиона пехоты, со взводом батарейной батареи, устраивать пост; прочие войска двинулись к устью Пшехи, где для устройства поста опять оставлены были два баталиона, со взводом облегченной № 3-го батареи. Все другие части возвратились в станицу Пшехскую.

_____________________________________

Этим заканчиваю выписки из моего дневника. Желающим проследить за дальнейшими действиями войск пшехского отряда, до покорения западного Кавказа, предлагаю прочитать статью г. Гейнса.

Многое касающееся моих личных впечатлений и характеристики некоторых лиц я выключил из моего дневника; едва намекнул я и о том, против чего ратовало общественное мнение, что долго тяготело на сердце тружеников и давно просило высказаться.

А. ВВЕДЕНСКИЙ.

Текст воспроизведен по изданию: Материалы для истории покорения западного Кавказа. Действия и занятия войск средне-фарского отряда до сформирования пшехского и этого последнего до ноября 1862 года // Военный сборник, № 8. 1866

© текст - Введенский А. 1866
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
©
OCR - Станкевич К. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1866