ПО ПОВОДУ ВОССТАНИЯ В ЗАКАТАЛЬСКОМ ОКРУГЕ В 1863-М ГОДУ.

Население закатальского округа состоит из трех различных по происхождению и языку народов: лезгин, мугалов и энгилоевцев. Лезгины, вышедши из Дагестана, после нашествия персидского шаха Абасса (в начале 17-го столетия) на Кахетию, заняли силою нынешний округ, составлявший издревле часть Кахетии, чему служат доказательством, между прочим, сохранившиеся до сего времени развалины церквей и монастырей. Они, сделавшись по праву завоевания господствующим народом, обложили в свою пользу поземельною податью и другими повинностями уцелевших от истребления, или не успевших выселиться на правый берег Алазани грузин, которых русское правительство застало уже обращенными силою в мусульманство. В такое же зависимое от завоевателей положение стали и мугалы, кои суть татары суннитской секты, выселившиеся из разных частей нынешних мусульманских провинций и занявшие остававшиеся свободными места коренных жителей — грузин. Все эти три народа живут и поныне особенными селениями: мугалы и энгилоевцы на равнине, ближе к Алазани, а лезгины, между которыми самое сальное и многочисленное племя [586] джарцы — в ущельях гор. Мугалы, как единоверцы с лезгинами, вскоре начали сливаться с ними, и ныне в некоторых лезгинских селениях живут мугалы, которых даже трудно отличить от односельцев их лезгин, и которые пользуются наравне с ними одинаковыми поземельными правами и значением. Впрочем, мугалы, сравнившиеся с завоевателями во всех их правах и влиянии в народе, составляют незначительную часть; все они живут в одних и тех же селениях, вместе с лезгинами. Только в селении Белоканы они успели составить одно цельное и самостоятельное общество, которое, хотя происхождения мугальского, но имея свои собственные обширные земли, получило характер и значение лезгин, господствующего народа 1. И самое селение это расположено, как и все лезгинские, у подошвы гор. Остальные же мугалы, живущие отдельными селениями, находятся, как и все энгилоевцы, в поземельной зависимости у лезгин.

Энгилоевцы, хотя и обращенные завоевателями в мусульманство тому назад более двух столетий, но сохранившие свой язык и предание о том, что предки их когда-то были христианами, и сами поныне исполняющие некоторые церковные обряды, не считаются у лезгин вполне мусульманами, а известны в народе и до сих пор под названием новообращенных — Энгило, и по этому не могли слиться с лезгинами. Считаясь народом порабощенным, они не успели сделаться свободными землевладельцами, а тем более приобрести права и значение господствующего народа. Земли, занимаемые ими, составляют собственность [587] лезгин и олезгинившихся татар, которым они отбывают определенную однажды навсегда поземельную повинность. Вследствие этой зависимости, они испытывали, а отчасти и теперь испытывают, сильное нравственное влияние лезгин. Только одним лезгинам принадлежит почти и по настоящее время право решения общественных вопросов; энгилоевцы же играют совершенно страдательную роль. Влияние лезгин на них было до того сильно, что многие из них давно имели желание обратиться в христианскую веру своих предков, но не решались выказывать этого желания, из боязни навлечь на себя гнев своих владельцев. Только в 1850-м или 1851-м году несколько человек энгилоевцев, из элисуйского участка 2, отправились в Тифлис и там приняли православие. Восприемником некоторых из них был сам наместник кавказский, покойный генерал-фельдмаршал князь Воронцов.

С этого времени обращено было, как главным, так и местным начальством, особенное внимание на распространение православия между энгилоевцами. Полезные последствия этого дела были слишком очевидны во всех отношениях, особенно в военном, что составляло главнейшую заботу здешнего местного начальства в тогдашнее время. Спускавшиеся с гор хищнические партии находили сочувствие у здешних своих единоверцев и нередко укрывались у них, даже и у энгилоевцев. С появлением же среди энгилоевцев христиан, сочувствовавших, по своей новой религии, стремлениям правительства, горцы уже не могли [588] рассчитывать на них, как на единоверцев, а, напротив, должны были встречаться с ними как с неприятелем. Естественно, что местные начальники, видя такие ближайшие результаты от появления в полупокорном тогда населении христианства, прилагали к этому делу все старания, имея, впрочем, постоянно в виду, чтобы этими стараниями не раздражать главнейшую и господствующую мусульманскую часть населения.

При такой системе действий, распространение православия между энгилоевцами имело в краткий период (с 1850-го по 1858-й год) значительные успехи, без всякого замешательства в крае. Впрочем, коренные мусульмане, смотря на энгилоевцев, не как на своих единоверцев, а скорее как на людей не имеющих никакой религии, т. е. потерявших свою и не укрепившихся в мусульманской, не обращали внимания на эту пропаганду и не обнаруживали никакой видимой оппозиции. В 1858-м году же, в бытность начальником округа покойного князя Шаликова, когда православие перешло из элисуйского участка в енисельский, где землевладельцы большею частью лезгины джарского племени, известные своим влиянием на почти все части населения округа, а в особенности на подвластных им энгилоевцев — первый раз явилась оппозиция открыто, со стороны энгилоевцев же, против пропаганды. Хотя оппозиция эта была заявлена самими энгилоевцами и законным путем — принесением ими главному начальству жалоб на местное о насильственном обращении их в православие, но, тем не менее, тогда же было очевидно, что к принесению этих жалоб энгилоевцев тайно подстрекали джарцы. Когда в енисельском участке два или три энгилоевские селения приняли православие и дело доходило до сел. Алиабат, [589] самого многолюдного и самого богатого из всех энгилоевских селений, тогда-то стали учащаться жалобы на насильственное обращение в христианство. Лезгины-землевладельцы, которые были тайною пружиною всех этих жалоб, в обращении своих подвластных в христианство видели не столько религиозное стеснение, сколько уверенность лишиться через это материальных выгод. Уверенность эта основывалась на слухах, распускаемых нашими священниками, через энгилоевцев-христиан, о том, что с принятием православия все энгилоевцы будут освобождены от всякой поземельной зависимости у лезгин и от отбывания им повинностей 3.

Это было уже жизненным вопросом для джарцев, потому что их главные и едва ли не единственные средства жизни в настоящее время заключаются в той поземельной подати, которую они получают от энгилоевцев, и по этому они не могли с этого времени оставаться равнодушными зрителями распространения христианства между энгилоевцами. В конце 1858-го года, когда раздражение джарцев было уже довольно заметно, и живущие на их землях энгилоевцы открыто требовали, чтобы не было предпринято никаких попыток к распространению среди их христианства, предложено было покойному князю Шаликову приостановить все действия и старания по этому делу и требовать этого же от священников, не разбиравших средств для пропаганды. Хотя этим распоряжением мусульмане были на время успокоены, но, не смотря на [590] то, в народе уже составилось твердое убеждение, что князь Шаликов намерен, во что бы то ни было, обратить в христианство всех, не только энгилоевцев, но и лезгин, и мугалов. Убеждение это поддерживалось еще и тем, что в некоторых мугальских и даже лезгинских селениях являлись по одному или по два человека, желающих принять св. крещение. Эти прозелиты были люди изобличенные в воровстве, в увозе женщин и других проступках; чтобы избавиться от наказания, или преследования со стороны обиженных их проступками, они прибегали к священникам, которые, в своем рвении к распространению христианства, ни на минуту не задумываясь, совершали над подобными людьми таинство св. крещения и потом уже делались ходатаями у начальства об избавлении, или, по крайней мере, об облегчении наказания этим новым сынам церкви.

Подобных случаев в последнее время было немало и все они приписывались народом покойному князю Шаликову, который, как оказывается теперь из собранных по этому предмету сведений, предался делу распространения христианства с увлечением, но без должной осторожности в отношении к коренным мусульманам, и тем давал сим последним повод к заключению, что они, рано или поздно, в руках князя Шаликова будут обращены в христианство. Некоторые же из них полагали, что князь Шаликов действовал таким образом по приказанию высшего начальства. Это последнее мнение могло составиться и по поводу учреждения общества восстановления православия на Кавказе, слухи о котором не могли не дойти до здешних мусульман. Цель и действия этого общества могли быть весьма хорошо знакомы всему мусульманскому населению [590] Кавказа. Статьи об них помещались еще с 1860-го года во многих наших периодических изданиях, и до сих пор продолжают появляться 4. Но неудовольствие и раздражение мусульман достигли высшей степени, когда в сентябре 1862-го года приступили к постройке церкви в сел. Белоканы, населенном исключительно коренными мусульманами. Теперь они уже окончательно уверились в предположении своем о намерении начальства распространить христианство и среди их.

Поводом к постройке этой церкви служила просьба пяти или шести человек белоканцев, из фамилии Галаджевых, принявших православную веру в начале 1860-го года. Фамилия эта, в которой в настоящее время считается не более двенадцати семейств, считает себя происходящею от грузинских князей Вачнадзевых и потому полагает, что предки ее были, до утверждения в нынешнем закатальском округе мусульманства, христианами. Один из Галаджевых, подпоручик Муртуз-Али (во св. крещении Александр), еще с молодых лет принял православие в кадетском корпусе, где он воспитывался. По возвращении оттуда на родину, он тщательно, в продолжение 20-ти лет, скрывал перед народом свое обращение в христианство и жил в своем селении ничем не отличаясь от односельцев своих мусульман. Вскоре после покорения восточного Кавказа, когда спокойствие водворилось и в закатальском округе, он возобновил свои притязания на принадлежность его фамилии земель, [592] занятых издревле белоканцами, пользующимися ими как своею собственностью и никогда не платившими за них никому никакой поземельной повинности. Притязания эти, не раз предъявленные Муртуз-Али прежним здешним начальникам, оставлялись без всякого внимания, так как они основывались на одном только существующем в фамилии Галаджевых предании, не подтверждаемом никакими доказательствами; тогда как в пользу белоканцев говорит фактическое доказательство пользования в продолжение долгого периода времени. Видя постоянную неудачу в своих намерениях, Александр Галаджев, в начале 1860-го года, успел подговорить пять человек своих однофамильцев принять православную веру, вероятно обещая им за это значительные материальные выгоды, как это всегда бывает со всеми здешними мусульманами, принимающими христианство из каких-либо расчетов. При этом Галаджев рассчитывал на то послабление, какое оказывали во всех делах новокрещенным, как покойный князь Шаликов, так и все местные начальники. Действительно, вскоре после этого, приступлено было, по прошению Галаджевых, к производству полицейского дознания о том, в чьем пользовании находятся земли белоканцев, а в сентябре 1861-го года военный начальник верхнего Дагестана князь Шаликов признал, на основании произведенного начальником белоканского участка дознания, права Галаджевых на белоканские земли, а белоканцам предоставил, если они имеют доказательства, отыскивать свои права установленным порядком.

Хотя решение это не получило еще окончательной силы, потому что дело об этих землях было передано на рассмотрение бывшей здесь комиссии, для определения [593] личных и поземельных прав здешних землевладельцев, однако, оно официально сделалось известным белоканцам. Очень легко понять, какое впечатление могло произвести на белоканцев такое решение, по которому приходится одному из влиятельнейших и богатейших селений округа 5 отбывать за вековую свою собственность повинности 12-ти семействам Галаджевых. Подпоручик Александр Галаджев, который давно вел интриги против штабс-капитана Гаджи-Муртуза, пользовавшегося, как в народе, так и перед начальством, особенным значением и уважением за оказанные им заслуги,— не ограничился тем ударом, какой он нанес белоканскому обществу, во главе коего стоял Гаджи-Муртуз, возбуждавший всегда этим у него зависть, успевши дать своим притязаниям на общественные земли такое направление, которое должно было оскорбить белоканцев, и в особенности Гаджи-Муртуза, перед целым народом. После того, он усиленно хлопотал перед начальством, чтобы поскорее была построена в Белоканах церковь, уверяя всех начальствующих лиц, что этим быстро распространится православие между белоканцами.

Таким образом, Гаджи-Муртуз и все белоканское общество должны были быть возбуждены религиозным фанатизмом и обижены ожидаемою потерею своих земель. И с этого времени, как надо полагать, совершилась в Гаджи-Муртузе 6 перемена в чувствах столь известной всем преданности нашему правительству и привязанности к личности покойного князя [594] Шаликова, перемена, которой вначале не поверил бы никто из знавших прежнюю его службу. Взаимное друг к другу доверие и, даже можно сказать, дружба этих двух лиц — также известна всему округу. Князь Шаликов, до последней минуты не веривший измене Гаджи-Муртуза, не хотел допустить и того, что он мог смотреть враждебно на обращение в христианство его односельцев и на постройку в Белоканах церкви.

В октябре 1862-го года, через месяц после закладки фундамента белоканской церкви, начальник округа кн. Тархан-Моуравов доносил князю Шаликову, по поводу убийства одного новокрещенного мугала, что убийство как этого, так и других новокрещенных белоканцев, совершается “по подстрекательству и фанатическим видам некоторых влиятельных мусульман, которые, с начатием постройки церкви в Белоканах, стали сильно преследовать новокрещенных и наконец, избрали мерою к удержанию новокрещенных от исполнения христианских обрядов и вообще к препятствованию развитию христианства — убийства новокрещенных". При этом князь Тархан-Моуравов просил высылки в Россию этих влиятельных лиц, “в противном же случае — прибавлял он в своем донесении — трудно ручаться не только за развитие здесь христианства, но даже и за самую безопасность новокрещенных, в особенности Галаджевых". Этими влиятельными лицами в рапорте князя Тархан-Моуравова были названы белоканцы: штабс-капитан Гаджи-Муртуз, юнкер Арух-Измаил и ковахчельцы: юнкер Али-Абакар-Оглы и Али-Измаил-Оглы. На это князь Шаликов ответил, что “по простому подозрению и без улик нельзя подвергать этих лиц [595] подобному наказанию, в особенности первого из них, который всегда жертвовал собою, своим семейством и всем почти достоянием и неоднократно оказывал существенные услуги правительству".

Между тем, для многих здесь было уже несомненным, что все преследования и убийства новокрещенных, совершались по наущению Хаджи-Муртуза и его приверженцев. Угрозы, ходившие в народе в начале нынешнего года, тем, кто решится принять христианство, были так сильны, что перепугали и энгилоевцев элисуйского участка, которые приняли православие еще в 1856-м году и, с того времени, свободно и открыто в народе называли себя христианами. Этою сильною оппозициею против христианства, обнаружившеюся весною 1863-го года, нужно объяснить и то обстоятельство, что несколько человек из энгилоевского селения Кораган, обратившегося в православие семь или восемь дет тому назад, отправились в апреле 1863-го года в Тифлис, для принесения Его Высочеству Наместнику, от имени своего общества, просьбы о том, чтобы им дозволено было опять обратиться в магометанство. Замешательство между энгилоевцами енисельского участка было еще сильнее: жители селения Алиабат, где предположено было летом 1863-го года приступить к постройке церкви 7, восстали против этого и даже дали тогда же (весною) Гаджи-Муртузу согласие пристать к возмущению 8. [596]

В это же самое время, когда в Белоканах уже заметно было религиозное движение, лезгины джарского племени были также сильно взволнованы распространившимися среди их слухами о том, что бывшая здесь комиссия, для определения личных и поземельных прав, предполагает освободить от их зависимости живущих на их землях энгилоевцев и мугалов, с выдачею им единовременного денежного пособия по десятилетней сложности получаемых ими доходов. Этим предположением жители селений Катех, Мацех, Гагам, Дардуказ, Суммало, Карагаджили, Джар и Тал лишались главного источника своих доходов, и, кроме того, в нем видели и намерение начальства, освобождением от их зависимости энгилоевцев и мугалов, приготовить этих последних к обращению в христианство.

Предположение это было предъявлено джарскому джамагату, нарочно для этого собранному около мечети; джамагат, как и следовало ожидать, выслушал его с большим неудовольствием И высказал тут же, что добровольно не уступит никому своих земель, а силою могут взять у них все. Весть об этом в тот же день достигла всех селений белоканского участка, на землях которых живут мугалы и энгилоевцы, с прибавлением, что казна желает скупить у них земли эти, с целью обратить в христианство всех мугалов и энгилоевцев. Это происходило в конце февраля или в начале марта (1863 г.).

Теперь уже во всем белоканском участке 9 [597] заметно было сильное брожение умов, начавшееся в Белоканах с осени прошлого года. В это-то время, когда у Гаджи-Муртуза был уже готов план возмущения, покойный князь Шаликов, по какому-то несчастному стечению обстоятельств, дал окружному начальнику (12-го апреля) предписание следующего содержания: “За возвращением участкового управления из сел. Белоканы в Закаталы, дабы селения Белоканы и Ковахчель не оставить без ежедневного надзора и чтобы положить конец загнездившимся там шалостям, я необходимым нашел управление этими селениями поручить известному мне своею преданностью, многими перед правительством заслугами и добросовестностью штабс-капитану Гаджи-Муртузу”. При этом предписывалось окружному и участковому начальникам, чтобы они с требованиями по всем делам, относящимся до жителей этих двух селений, за сим обращались бы к Гаджи-Муртузу 10. [598]

Официально облеченный властью над этими двумя селениями, Гаджи-Муртуз, вскоре после назначения своего, приехал в Ковахчель, в котором находится большая часть его тохума, собрал джамагат и объявил ему, что воровство, убийство и другие преступления должны быть преследуемы, что шариатом строго воспрещены все подобные преступления. Кончив речь, в которой сделал несколько раз намеки на требования шариата, он привел ковахчельцев к присяге в том, что они беспрекословно должны исполнять все приказания его. С подобными же намеками на шариат, он обращался открыто и к многим из белоканцев. Некоторые из ковахчельцев и белоканцев, оставшиеся нам верными, пораженные такими двусмысленными речами своего сельского начальника, дали знать об этом местным начальникам, которые, как из этих, так и из прежних неблаговидных поступков Гаджи-Муртуза, выводили одно только заключение, что он и несколько человек его соумышленников стараются восстановить народ против распространения христианства и собираются перебить новокрещенных и в особенности Галаджевых. Далее этого, подозрения местных начальников не заходили.

Через три или четыре недели после назначения сельским начальником, около половины мая, Гаджи-Муртуз отказался от этой должности и, не объясняя причины своего отказа, просил письмом увольнения от обязанности сельского начальника. После увольнения, он жил в своем доме, в цоблованском ущелье, выше Белокан; почти перестал показываться в народе, чаще прежнего стал молиться, и притом со слезами, на старом кладбище, где, по народному преданию, похоронен какой-то святой; отлучался из дома [599] на несколько дней, говоря, что отправляется на охоту; возвращаясь домой, ссорился и бранился, без всякой видимой причины, со своим семейством и вообще находился до дня восстания в каком-то волнении и сделался раздражительным. Но в то же время поддерживал с князем Шаликовым свои прежние отношения, посылая к нему письма и людей, и, зная, каким он доверием у него пользовался, послал к нему, почти за неделю до восстания, своего сына, с просьбою не верить наветам и клеветам его врагов. Одна из причин, почему князь Шаликов не давал веры тем известиям о поступках Гаджи-Муртуза, кои доходили до него с осени прошлого года, заключается в том, что все эти известия доставлялись, как ему, так и местному начальству, людьми, находившимися во вражде с Гаджи-Муртузом. Ему очень хорошо были известны и люди эти, и причины, по коим они враждовали с Гаджи-Муртузом.

В конце мая, Гаджи-Муртуз имел совещания и переговоры с главными своими помощниками и торопил их приступить к восстанию. В деле этом очень много содействовал ему джарский житель, бывший качаг, Буржо-Али, который еще с прошлого года собирал односельцев своих в таначинских лесах, куда джарцы переезжают на зиму, и объяснял им правила и требования таригата. Но как здешние жители вообще не отличались и в прежнее время особенною наклонностью к сильному фанатизму и в этом отношении всегда стояли ниже дагестанцев, то таригат и на этот раз не сделал у них большого успеха. Число фанатиков, возбужденных Буржо-Али посредством таригата, простиралось со времени возмущения только до нескольких десятков человек. [600]

Утром 4-го июня князь Шаликов — в Сацхенисах, и князь Тархан-Моуравов — в Закаталах, получили сведение, положительно уверявшее, что Гаджи-Муртуз, изменив русскому правительству, собрал белоканцев и ковахчельцев и отправляется с ними в Закаталы, с намерением взять вечером того же числа крепость и что на дороге готовы к нему присоединиться жители и многих других селений. В Сацхенисы привез это известие нарочный, присланный ковахчельским юзбашем, а в Закаталы — помощник белоканского участкового начальника Георгий Галаджев. Князь Шаликов и на этот раз не придал этому известию никакого значения, все еще считая невероятною и невозможною измену со стороны Гаджи-Муртуза. А князь Тархан-Моуравов, в тот же час, сообщил об этом коменданту крепости и командиру линейного батальона. Подполковник Романов и штабс-ротмистр князь Тархан-Моуравов, не теряя ни минуты, занялись приготовлением крепости к обороне против неожиданного неприятеля. Немедленно перевели туда почтовое отделение, училище, с воспитанниками и казенным имуществом, и всех без исключения городских жителей, с их семействами, имуществом и частью товаров из лавок. Горожане, число которых доходило до 250-ти человек, считая тут и служащих по гражданскому ведомству, значительно увеличили собой гарнизон, состоявший из 150-ти человек и далеко недостаточный для обороны всех фасов крепости. В числе гарнизона находились и несколько человек из туземных офицеров, успевших до штурма приехать в крепость и стоявших во все время штурма у стен, или на батареях. Также помогали гарнизону и семь человек французов, живших в Закаталах по [601] торговым делам. Тем из городских жителей, которые не имели собственного оружия, были розданы солдатские ружья.

В то же время князь Тархан-Моуравов послал донесение о предстоящей опасности в Тифлис и генерал-маиору князю Шаликову; сообщил о том же командиру тифлисского полка, сигнахскому и нухинскому уездным начальникам и самурскому окружному начальнику; а элисуйскому участковому начальнику предписал собрать, как можно скорее, конницу из энгилоевцев-христиан, в верности которых нельзя было сомневаться, и прибыть на помощь крепости.

Подполковник Романов занялся вместе с майором Саханским вооружением крепости и распорядился, чтобы люди командуемого им батальона, находившиеся на покосах, поспешили в крепость для подкрепления ее гарнизона. Но этим несчастным не суждено было защищать крепость: вместе с своими товарищами, все они (до 115-ти человек) были истреблены посланною еще утром этого же числа Гаджи-Муртузом партиею фанатиков. Таким образом, с вечера же 4-го числа крепость была готова к обороне и целую ночь ожидала нападения неприятеля. Но в эту ночь неприятель не делал никакого нападения на крепость. Хаджи-Муртуз выступил из Белокан 4-го числа с незначительною партиею и расположился в 3-х верстах от Закатал, на месте, называемом Хурма-Оба, ожидая тут обещавших пристать к возмущению жителей и из других селений. В эту ночь и на другой день прибывали к нему отдельными толпами жители из селений: Тал, Джар, Гагам, Суммало, Дардуказ, Карагаджили, Катех и Мацех; тут были, считая ковахчельцев и белоканцев, представители [602] всего белоканского участка. Жители же другого, смежного с этим участком, енисельского, хотя и обещались вначале Гаджи-Муртузу принять участие в возмущении и, оставаясь в своих селениях, были даже готовы к этому, но не приехали на сборный пункт Хурма-Оба, ожидая, вероятно, результата штурма крепости. Если и были в этом сборище люди из енисельского участка, то никак не более нескольких десятков человек, без всякого значения в своих селениях и связанных с соумышленниками Гаджи-Муртуза родством, близким знакомством и прежними занятиями — воровством и разбоем. А участие горцев ограничилось тем, весьма незначительным числом, которое жило в то время в белоканском участке, для заработков.

Между тем, Гаджи-Муртуз, когда приступал к приведению в исполнение задуманного им плана восстания и набирал себе соумышленников, уверял всех, что к восстанию готов весь закатальский округ, что на это у него есть положительные обещания и уверения от всех джамагатов (обществ) округа. Подобные же уверения передавал он своим приверженцам и относительно некоторых дагестанских обществ. Влиятельные люди всех этих, решившихся принять участие в восстании, джамагатов, должны были ждать сигнала от Гаджи-Муртуза и первом делом восстания должно было служить взятие закатальской крепости. Общею для всех причиною восстания выставлялось поддержание ислама, которому, по их убеждению, грозила в последнее время опасность от русских; удобным же случаем для восстания Гаджи-Муртуз нашел именно это время. Выступая из Белокан, последний знал, что в Закаталах было очень мало войск; в Лагодехах тоже, а [603] из других мест прежде чем могли подоспеть войска на помощь закатальской крепости, он надеялся легко взять ее. С этою надеждою, собрались к вечеру 5-го числа на Хурма-Оба, отдельными партиями, жители всех селений белоканского участка. Провозглашенный уже имамом, Гаджи-Муртуз, совершив намаз и прочитав вслух перед сборищем назначенную для подобного случая молитву, приготовился к выступлений в эту же ночь к Закаталам.

В этот же день Гаджи-Муртуз послал одну партию для уничтожения муганлинского и алмалинского мостов 11, чтобы задержать наши войска, кои могли быть направлены из-за Алазани на помощь Закаталам; а другую — для истребления находящихся на покосах солдат. В Белоканы же было послано приверженцам восстания приказание задержать, под разными предлогами, русские войска, в случае прихода их из Лагодех, и заарестовать и держать до возвращения Гаджи-Муртуза всех новокрещенных.

Еще с утра 5-го числа, и даже накануне, отдельные партии, объезжавшие со всех сторон Закатали, прекратили сообщение с крепостью. Ночью же Гаджи-Муртуз со своим сборищем обложил крепость со всех сторон. В третьем часу ночи на 6-е число начался штурм, продолжавшийся не более 2-х часов. Первый приступ, оказавшийся фальшивою тревогою, был сделан с северо-восточной стороны и вскоре отбит. Почти одновременно с этим приступом, неприятель, в гораздо большем числе, до того скрывавшийся в городских домах и в идущих от них почти до самых стен крепости кустарниках, показался у южной стороны и начал закидывать лестницы на стены; [604] но, благодаря энергическому действию малочисленного гарнизона, находившегося под начальством кн. Тарханова (подполковник же Романов не принимал участия), штурм был отбит и с этой стороны. Через несколько часов после отражения неприятеля, начальник округа послал в с. Джары, где уже находились многие из штурмовавших, приказание немедленно доставить в крепость отвезенного туда, раненого под стеной крепости, тамошнего жителя Моллу-Панки, одного из главных помощников Гаджи-Муртуза. Приказание это было исполнено в тот же час. По приказанию же князя Тархан-Моуравова, в то же утро сами джарцы напустили в крепость воду, которая была отведена до штурма и в которой теперь чувствовался недостаток. Таким образом, возмущение, так внезапно вспыхнувшее в белоканском участке, и далее этого участка не имевшее успеха, приходило утром 6-го числа к концу, после неудачного 2-х-часового штурма крепости, гарнизон которой большею частью состоял из купцов и ремесленников. 4-го числа обнаружилось восстание тем, что подожгли муганлинский мост и сделали нападение на безоружных солдат, рассеянных по покосам, а утром 6-го числа, начальник округа, правда, сидя еще в крепости, посылал приказание джарцам, которые, по своему значению и влиянию в округе, непременно стали бы во главе возмущения, если бы оно получило успех. Еще 4-го числа вечером, на последнем совещании в Хурма-Оба, джарцы высказали близким белоканским приверженцам Гаджи-Муртуза, что, в случае взятия ими крепости, имамом должен быть выбран, наместо Гаджи-Муртуза, кто- либо из джарцев.

После отбития штурма, Гаджи-Муртуз, [605] раздраженный неудачею в исполнении своих замыслов, направился с небольшою партиею к Белоканам, в надежде, что каким-либо успехом над русскими войсками восстановит к себе доверие и увеличит опять число своих приверженцев. Ему, еще под стенами крепости, было известно, что князь Шаликов, шедший с 2-мя ротами на помощь крепости, ночевал накануне штурма около Белокан. Но и удача, которую он имел при встрече с этими войсками и которая показалась в глазах его и всех бывших с ним в этом деле весьма значительною и неожиданною, не помогла ему: она не увлекла значительной части его приверженцев, вчера смело шедшей на штурм, а сегодня начинавшей уже раскаиваться в своем увлечении. И после этого он уже не решился возвратиться к Закаталам.

К вечеру 6-го числа, две роты тифлисского полка, преследуемые от цуаркатского поста — где был убит князь Шаликов, как многие уверяют, рукою самого Гаджи-Муртуза — почти до Закатал, неся всех раненых, вошли в крепость. На другой день штурма, 7-го числа, элисуйский участковый начальник привел в Закаталы до 300 человек конницы, в которой находились и энгилоевцы-христиане, почти из всех энгилоевских селений этого участка. По приходе же 9-го числа полковника барона Врангеля, с отрядом войск, не встретившего нигде, от Белокан до Закатал, никаких признаков возмущения, спокойствие кругом Закатал по-прежнему восстановилось и городские жители перешли из крепости в свои дома и лавки. 10-го приехал сюда генерал-лейтенант князь Андронников, который, приняв временно командование войсками, приступил немедленно к открытию главных участников возмущения. В продолжение следующей недели все еще [606] прибывали в Закаталы войска, направленные с разных пунктов, по первому известию о возмущении. Наконец, 18-го числа, пришел из Дагестана и генерал-адъютант князь Меликов, с туземною кавалериею, до 3000 человек, выступивший из Т.-Х.-Шуры, по получении им известия о восстании закатальского округа. В этот день, в Закаталах совершился факт многознаменательный: русский генерал, без русских войск, с одним своим штабом, вел из глубины Дагестана, через снеговые и труднопроходимые горы, кавалерию, составленную из представителей разных Дагестанских обществ 12, в закавказский край, для оказания помощи русской крепости, блокируемой мусульманами, и для подавления их религиозного фанатизма. Факт этот имеет еще и другое значение в виду здешнего возмутившегося населения, которое уверяли, что дагестанские общества уже готовы присоединиться к восстанию. Теперь же этому населению пришлось смотреть на дагестанских жителей не как на единомышленников в своих замыслах, а как на войско, неожиданно сошедшее с гор, под начальством русского генерала, для наказания за возмущение против русской власти. Оно было сильно поражено появлением в Закаталах этого войска, на котором нельзя было не заметить полной готовности, по одному движению руки своего начальнике, броситься на участников возмущения, на их семейства и дома, для уничтожения. Факт этот очень наглядно и осязательно убедил жителей закатальского округа, что, на случай возмущения, они [607] не должны рассчитывать на сочувствие и содействие дагестанских обществ; с этого времени, здешнее и соседнее мусульманское население должно расстаться с тем понятием о Дагестане, какое оно составило о нем по прежней его жизни. Эту услугу Дагестана можно принять за первую дань, приносимую им своему новому правительству за те потери, кои были понесены для его усмирения. Другой дани, Дагестан покамест не может давать никакой, да и требовать не следует, впредь до всестороннего развития всех природных его сил.


Комментарии

1. В Белоканах живет весьма малое число лезгин, имеющих вместе с мугалами одни и те же поземельные права.

2. Энгилоевцы живут в двух участках закатальского округа: в элисуйском и енисельском; третий же, белоканский, населен исключительно одними мусульманами.

3. Тут, к несчастию, следует заметить, что значительная часть всех тех затруднений и замешательств, кои возникали по этому делу, причинена была нашими священниками. Они употребляли в деле этом именно все те средства, которые могли раздражать лезгин и вызвать в них противодействие.

4. Здешним, да и вообще всем кавказским мусульманам трудно понять, что общество это, во главе которого стоит высшее начальство, имеет в виду восстановление православия только в тех племенах, кои когда-то исповедовали оное.

5. В селен. Белоканы считается более 800 семейств.

6. Он был известен как человек с ограниченным умом и, как гаджи, бывший в Мекке на поклонении гробу пророка, всегда был строгим мусульманином, что, однако, вовсе не мешало ему служить нам с редким усердием и самопожертвованием.

7. В сел. Алиабат 617 дворов, из них обращено в православие в разное время 15 человек, больше половины коих, если не все, скрывают в народе свое обращение и считают себя мусульманами, т. е. ходят в мечеть, делают намаз и проч.

8. На самом же деле они не приняли участия в возмущении. Алиабатцы, как и все некрещеные энгилоевцы, были в нерешимости; во время штурма крепости держались в двусмысленном положении, оставаясь в своих селениях. Видно, чувство давно известной их преданности нашему правительству взяло верх над чувством страха, внушенного им угрозами их землевладельцев.

9. Участок этот состоял из селений: Белоканы — в 801 дым, Ковахчель — в 242 д., Катех — в 354 д., Мацех — в 184 д., Гагам — в 130 д., Дардуказ — в 36 д., Суммало — в 25 д., Джар — в 686 д., Карагаджили — в 67 д., Шамбул — в 30 д., и Тал — в 1059 д.; всего 3564 дыма. Из них Белоканы и недалеко от него лежащее и составляющее вместе с ним одно общество — Ковахчель, имеют свои собственные земли, преимущественно ими самими обрабатываемые; остальные же селения получают главный доход свой с тех земель, кои обрабатываются энгилоевскими и мугальскими селениями енисельского участка.

10. В конце декабря 1862-го года кн. Шаликов перевел участковое управление из Закатал, где оно имеет постоянное пребывание, в Белоканы, чтобы иметь близкий надзор над селениями Ковахчель и Белоканы, в которых в то время стали учащаться уголовные преступления. В марте же 1863-го года, он, по ходатайству окружного начальника, дал разрешение о переводе обратно этого управления в Закаталы. При этом, он писал князю Тархан-Моуравову: "вам самим известно, что участковое управление перемещено вследствие усилившихся зимою уголовных происшествий в Белоканах и Ковахчеле. Но ныне, если только вы найдете возможным и необходимым возвратить это управление опять в Закаталы, то разрешаю вам исполнить это, с тем, чтобы участковый начальник как можно чаще посещал эти селения".

11. Последнего не успели сжечь.

12. Тут были сыновья и ближние родственники знаменитых в Дагестане лиц; как напр., сын Джемал-Эддина, наставника и тестя Шамиля и составителя таригата, родной брат известного сподвижника Шамиля Кибит-Магомы тилитлинского и другие.

Текст воспроизведен по изданию: По поводу восстания в Закатальском округе в 1863 году // Кавказский сборник, Том 10. 1886

© текст - ??. 1886
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
©
OCR - Валерий Д. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1886