№ 211

1891 г. августа 4. — Рапорт пристава Хидиставского участка тифлисскому уездному начальнику о действиях, предпринятых им для поимки абреков

На словесное предложение вашего сиятельства от 30 прошлого июля о предоставлении объявления о действиях по преследованию шайки абреков Тате Джиошвили и др., о содействии населения к моей деятельности и деятельности абреков и вообще о положении, в каком находилось население вверенного мне участка в период организации и дальнейшей деятельности шайки абреков, имеют честь донести следующее:

1. Конец апреля месяца текущего года предвестников [405] появления в Горинском звезде известной шайки абреков во главе с жителем сел. Келети, Горийского уезда, Тате Джиошвили, которая систематически стала совершать в уезде безнаказанно преступления, выразившиеся в разбоях, ограблениях, убийствах и пр. Не подлежит ни малейшему сомнению, что я как полицейский агент, по обязанности своей, с момента появления этой шайки, обратил на это весьма серьезное внимание и первым делом для предупреждения дальнейшей деятельности шайки абреков к совершению преступлений было усиление в деревнях вверенного мне участка названной караульной стражи по наряду, которой было приказано мною строго настрого, под опасением уголовной ответственности, в случае появления как этой шайки, так и вообще подозрительных лиц тотчас же давать знать местным старшинам и др. сельским властям для принятия соответственных мер; сельским же властям строжайше было внушено действовать в данном случае с полною энергиею, причем стараться при появлении разбойников тотчас же задерживать их, буде возможно это сделать, или при сопротивлении истребить их, а буде же меры эти окажутся невозможными, то строго следить за движением разбойников, и во всех сих случаях с нарочным без малейшего замедления донести мне.

Таким образом, главная забота в этом деле лежала на мне и я как руководительная сила в населении должен был действовать в своей роли активно, но, к крайнему прискорбию, держаться этого положения при наличности состоящей при мне земской стражи, при всем желании являлось не только немыслимым, но даже циничным. До появления этой шайки я рассполагал двумя конно-вооруженными всадниками земской стражи, но сила эта, однако ж, с момента появления шайки, вместо усиления, по распоряжению г. уездного начальника, была доведена до единицы, т. е. в период похождений разбойничьей шайки я оставался при одном всаднике, а другой всадник был передан в распоряжение помещика горийского городского пристава Гварамадзе. Неоднократно я обращался об этом к моему непосредственному начальству с просьбами оказать мне действительную помощь, но за всем тем мне всякий раз в этих просьбах было отказано. Вся сила состояла в распоряжении [406] помощника горийского городского пристава Гварамадзе и бывшего помещика уездного начальника Чиковани. Естественно, что я, при таком невыгодном положении, был окончательно парализован в активном преследовании шайки разбойников, ибо силы и средства последних в боевом отношении несравненно значительно превосходили мои силы, так что всякая попытка с моей стороны вступить с шайкою разбойников в стычку, безусловно, вызвала бы печальные последствия для меня и состоящего при мне всадника.

Оставалось мне обратиться к содействию населения. Положиться на осетинское население являлось не только невыгодным в интересах дела, но даже явною опасностью для меня, ибо осетины вверенного пне участка вполне сочувственно относились к деятельности шайки и тщательно укрывали их от властей. Для доказательства приведу пример: после похищения лошади кн. Палавандова я узнал, что разбойники скрываются в осетинских деревнях Чваребского и Бабневского обществ вверенного мне участка. Тотчас же выехав с состоящим при мне всадником, я заехал, между прочим, в сел. Тхинлара, предполагая, что разбойники там. Долго искал и расспрашивал жителей, но никаких сведений о нахождении разбойников не мог узнать ни от какого и пришлось мне вернуться обратно через два дня после напрасных поисков. Спустя несколько дней я узнал, что, когда я находился в сел. Тхинлара, разбойники в 20-30 шагах от меня укрывались в лесу. Грузинское же население, подавленное паническим страхом, хотя и готово было оказать полное содействие, но за неимением у' них ружей не решалось, а с дубинами идти против хорошо вооруженных разбойников считаю бесцельным. Уездное начальство, к которому население обращалось насчет выдачи ружей, отказывало в просьбе.

Теперь понятно, почему с момента появления шайки разбойников населением стал овладевать страх, впоследствии перешедший в поголовную панику; это благодаря следующим причинам.

...Благодаря сочувствию и полному покровительству осетин к подвигам разбойников, сильно развилось шпионство: тайно сообщали разбойникам о всем сказанном кем-либо против разбойников, и это-то обстоятельство главным образом повлияло на развитие [407] в населении паники. Боже сохрани, если кто-либо смел, так сказать, дерзать грубо отзываться о разбойниках, тот считал себя в списках умерших, нельзя не заметить и одно достойное серьезного внимания обстоятельство, твердо пустившее корни в убеждение населения. Это полное недоверие к закону й властям, в особенности судебным, в отношении наказуемости преступления. По убеждению населения, возбуждать преследование против преступника путем закона совершенно бесцельно, ввиду же того, что преступник все равно не будет наказан, а, между тем, последний из мести окончательно разорит того, кто будет действовать против него. С этим взглядом населения нельзя не согласиться, так как личные наблюдения мои дали мне возможность убедиться в справедливости этого явления. Например, преступление совершилось и преступник налицо. Прежде чем последний будет передан в руки правосудия, он заранее ловко успевает скрыть все следы, уличающие его в содеянном преступлении, посредством издавна практикующихся способов, а именно: или подкупает свидетелей и очевидцев, или угрожает как свидетелям, так и потерпевшим поджогом дома и имущества. Вот эти-то угрозы преступника заставляют свидетелей и потерпевших вовсе отказаться от преследования преступника. В большинстве же случаев ни потерпевшими, ни сельскими властями вовсе не обнаруживается наличность совершающихся в среде населения преступлений и не доводится до сведения надлежащего их начальства, с одной стороны, из чувства боязни и страха быть окончательно разоренным от злого умысла преступника, а с другой, из недоверия к властям. Первое условие само но себе не требует комментария, а последнее обращает на себя полное внимание. И в самом деле, отдача преступника на поруки впредь до окончания над ним следствия и суда положительно подрывает у крестьян всякое доверие к властям ибо преступник, оставаясь на свободе, в силу подкупа и угроз или успевает изменять свойство и характер содеянного им преступления, или же, в большинстве случаев, устраняет все признаки данного преступления. Через это преступник, сознавая бессилие закона, прогрессивно развивает свою деятельность и тем доводит население до окончательного разорения. [408]

Упадок экономического благосостояния уезда породил в жизни населения его массу пертурбаций, клонящихся, главным образом, к усилению преступлений. Семейные поземельные междуусобицы развили и с каждым днем с успехом развивают злопамятство и мстительность. Это обстоятельство само по себе служит весьма ясным и неопровержимым доказательством к разрешению вопроса о том, несколько часть населения сочувственно относилась к подвигам разбойников я способствовала их успеху ради утоления своей жажды мести к своим ближним.

При этом, считаю долгом доложить вашему сиятельству, что я ни от кого никаких инструкций и указаний по преследованию шайки горийских разбойников не получал. Полицейский пристав Хидиставского участка Барнов.

ЦГИА Гр. ССР, ф. 17. д. 3018, лл. 27-80. Подлинник.