ИОСЕЛИАНИ П. И.

ПУТЕВЫЕ ЗАПИСКИ ПО ДАГЕСТАНУ В 1861 ГОДУ

26-го июля.

От Икшартов поднимается путник к Каранайским высотам, лучшим и обширным пастбищным местам, занятым полком для сенокоса. Высшую точку этих высот определяют в 9,000 футов. На таких-то высотах и не ниже высот в 11,000 футов отыскивал, в одно время с моим по горам шествием, ученый ботаник Рупрехт, трав и цветов, известных, малоизвестных и неизвестных ученому миру. Флора Дагестанских высот ожидает торжественного входа в область науки.

Полагаю, что под именем Церавнийских гор (Montes Ceraunici) у Римских географов и Керавнийских у Греческого географа Птолемея, разумеются созвучные им Каранайские горы. Известно, что и Помпоний Мела и Плиний и Страбон полагают их в этих частях Кавказа. Горы эти и по значению имени и по эпитету называются громовыми, молниеносными. Оне, по высоте своей действительно, должны быть такими. На этих-то вершинах, часто надоблачных, и существуют те таинники лаборатории природы, в которых образуются облака, дождь, молнии, град и громы,— атмосферные явления воздуха.

С Каранайских высот рисуется живая природа [57] северного и среднего Дагестана. Отсюда видны Гумбетские горы и Андийские высоты, отделяющие голый Дагестан от лесистой Чечни. С этих высот, как с птичьего полета, видны Гимри — отечество Шамиля, с его садами; Ахульго, кровию исписанные скрижали свободы Дагестанской; Унцукуль, на наших картах, или Осокола с его садами и обилием вод, гордый духом независимости и при Шамиле разоряемый и восстановляемый,— Троя Дагестана; Гуниб и дальнейшие горы Аварии, и горы возвышающиеся над долиною Кахетии.

Река Койсу, шумная, сердито протекает между Унцукулем и Гимри — двумя соперниками славы на республиканскую независимость,— заветный залог, переданный им от отцов для священного хранения. Древнее предание священно. Оно приковывает человека к отчизне и истории, следственно нравственности и не делает его космополитом, считающим своею отчизною то место и то царство, где являются интересы купца-пришлеца. Без этих отечественных начал, человек является чужеядным растением, которое, не имея собственной подпоры, ищет пропитания на других растениях, прирастает к ним, вьется по ним, впивается в них, высасывает их и часто удушает их.

Спуск к Унцукулю очень крутой. По местам дорога непроходима для лошадей с вьюками. От того развьючивают их, и поддерживают лошадей спереди и хвоста и дают им перепрыгивать через тропинки скал в виду, страшного для взора, оврага. По ребрам гор растет, то лес хвойный, то сосновый, разумно оберегаемый горцами. [58] Хвойный лес и местность живо напоминали мне бока горного подъема от Македонского перешейка к Афонской горе (1849 г.), стране тех странников, которые не имея зде пребывающего града, грядущего взыскуют, ведомые святостию жизни к светлым высотам Иерусалима небесного В подоле горы открывается ущелье с высокими по бокам горами, усеянное пещерами. В этих пещерах живут с семействами пастухи, пасущие коз подле речки, украшающей ущелье. И струи этой речки, и стадо пасущихся здесь коз и пастухи, пасущие его, рисуют картину Виргилия в сладких эклогах его пастуха, перед тихо журчащею водою. Жизнь в этих пещерах напоминала жизнь троглодитов первобытного мира и жизнь патриархов Библейского мира. Струи холодной воды протекающей речки призывает магометан к молитве. Провожатые расположились по течению воды, совершили обычный закон умовения,— обряд несовершенной веры и не смывающий ни телесных, ни душевных нечистот. Некоторые из них взлезли на огромные камни-кругляки и особняком возносили молитву к небесам. Эта картина действительно трогательна. Если бы к этой вере души пламенной горца, присоединились твердые начала христианского человеколюбия и враголюбия, горцы явили бы из себя совершенных людей. «Дай мне христиан, исполняющих учение Евангелия», говорит Августин, «и я укажу вам небо на земле». К сожалению, исламизм чужд начала единения с исповедующими святость креста Христова. Он не разделяет с ними пищи, боится прикоснутся к животному христианского зареза, считает христианина [59] созданием противным Богу, не достойным жизни, лишним в мире, терпимым только, как терпим бурьян в растительном царстве, без греха и сожаления вырываемый с корня и истребляемый. От этого зависит тот вандализм, который, попирая понятие о высоком сане человеческом, неприкосновенной святыне природы, истреблял миллионы душ, впереди корана сверкавшим мечем Магомета.

Коран не знаком с свободою христианской печати помазания и благодати. Он навязывает на всех механические, железные, рабские и сокрушительные цепи, взамен золотых цепей, с убеждением, любовию и свободно возлагаемых на себя сынами Евангелия.

Осокола (***) всегда была сильною республикою, влиятельною на окрестные населения. Царь Ираклий II имел с нею союз, разорванный предприимчивым Омар-ханом Аварским.

Две дороги ведут к ней через реку: или ближайшая от Каранайских высот через Гимринский мост, или через Чертов мост, так именуемый горцами, и значущийся на карте Шайтан-Курпи. Сказки только могут рассказать сказку о мосте, чтоб потрясти ужасом воображение слушателя. Мост Гимринский, за несколько дней до прибытия нашего снесенный наводнением, заставил нас переправиться через этот Шайтанский сказочный мост и потом идти пешком версты три по узкой дороге, искусственно не искусными руками горца, пробитой тоннели. По местам утлые бревна над глубокою пропастию, где шумит река, висели на воздухе, и [60] мы должны были идти по ним, чтоб успокоиться в Осоколе — горном оазисе, богатом фруктами и виноградом.

В час прибытия в село, по принятому правилу, молла взошел на высоту мечети, воспел славу покровителю путников и огласил народу право гостеприимства, среди хранимого Богом населения.

Ночлег наш был в доме казначея Шамиля, лучшем в деревне. С его небогатой галереи, открывается богатый вид на окрестности гор, на сады, в зелени которых роскошно тонет лучший оазис горного древнего населения. На одной горной площадке, смиренно возвышаются насыпи над могилою умерших. Смерть, тайна мира, имеет здесь свое печальное седалище. По утру рано, по обычаю древнего и нового Востока, послышались нам от чтения алкорана звуки Арабского языка. Мальчик 15 лет, сидя у могилы, протяжно и громко тянул тоны звучного языка священной книги Магомета. Исламизм читает на этот случай 36 и 37 главы корана. Не понятно, почему именно эти главы, или суры посвящены чтению над отошедшими от мира сего. В них, кажется, ничего нет соответствующего смерти и разрушению, ни благословений, ни молитвенных возгласов, ничего и для тех, которые читают эти нелогично, т. е. не последовательно сложенные главы, с странными и никем еще из магометан не объясненными наименованиями.

Человек, скоро при создании своем пошатнувшийся в основании своих нравственных и затем физических сил, сделался робким и пугливым искателем дверей [61] своего потерянного жилища. Им овладел страх и мистицизм; сделался суеверным. Чем темнее предмет, тем он больше наклонен к размышлению скорбному об отыскании пути к цели существования. Алкоран, языка непонятного, и содержания не объясняемого для читающих, овладел им. Он предан обрядам по инстинктивной вере в книгу, будто вызванную с небес, и чужд высокого правила христианства, в видах светлого, разумного убеждения, выражаемого апостолом: испытуйте писания. Без этого пробного камня, легко ошибиться в разборе золота и меди, серебра и свинца. [62]

27-го июля.

От Унцукуля поднимается дорога по высокому хребту. Чтоб добраться до высоты горы, потребно было два часа. Спуск также трудный и скучный. В полдень мы уже были на земле Аварского ханства. Прекрасная ее равнина и широкое поле, богатое для скотоводства, резко отделяют Аварию от диких скал других мест Дагестана. Эта широкая и ровная местность имеет в длину до 12 верст и в ширину 7. Это — передовая земля Аварии. Понятно от чего в славе по всему Дагестану лошади Аварские. Вот источник богатой конницы Омар-Хана, или по названию самих Аварцев, Ума-Хана, завоевателя Дагестана, смело вторгшегося в Грузию (1751 г.); грозно ставшего лагерем под Душетом и Мчадисджвари (в 6 верстах от Мухрани), пронесшего свой острый меч до Сурама — границы Имеретинского и Грузинского царств и полетом птицы явившегося под священные стены Ахталы (в Сомхетии), в имении князей Меликовых. Его именовали орлом Дагестанским.

Не сомневаюсь, что село Мушули в Аварии, есть колония опустевшей при Омар-Хане деревни в Сомхетии Мушули же. Явление подобных населений в Дагестане не есть случайность созвучия названий. Оно указывает на [63] колонизацию увлеченных в плен Грузин, во дни опустошительных набегов Дагестанцев на поселения Грузин, по всему пространству царства Грузинского. Вот почему царь Ираклий в письме к Екатерине II, в видах описания ужаса положения края в его время, возгласил: «Грузия опустела: Лезгины перебрали или переместили ее в Дагестан»,— если сумел я перевесть эту грустную, скорбную, элегическую фразу царя: «***»!

Авария,— это лучший отрывок Дагестана, плодовитое ядро его, цвет всего лучшего и сильного и в вере и в политике. Хунзах — ее столица, резиденция ее правителей или ханов, счастливо географическим своим положением огражденная от нашествий со всех сторон.

Хунзах есть месторождение Аджи-Мурада, лучшего наиба Шамиля, смелого и храброго наездника, опоры Шамиля, правой руки его. И жизнь его, еще не описанная и смерть его геройская, достойны страниц военной истории.

Очень жаль, если не соберутся великие имена свободы Дагестанской, свободы Галлов до Кесаря, свободы азиатской Швейцарии, для потомства и истории. Желательно, чтоб героям горной войны Кавказской Илиады в продолжение многих десятков лет, была бы отдана должная честь. История должна быть беспристрастна. Она великодушнее людей, враголюбива. Ненависть вообще есть удел мелких душ, и душ достойных презрения, но не мести и враждования.

Хунзах расположен на долине широкой и длинной, оканчивающейся с севера селом Сивуха, с высоты [64] которого видны горные вершины, командующие Преображенским, заложенным для пребывания полка и силуэты Андийских высот, за которыми является роскошная растительностию Чечня. Протяжение этой долины, усеянной пашнями, должно быть около 15 верст.

Местность Хунзаха голая, без лесов. Его знаменитости нового времени составляют: дом ханов, истребленных Шамилем; каскад от вод Хунзахской речки; природный бассейн, образовавшийся от падения реки в пропасть, куда с высоты 5 сажень бросаются Хунзахцы, показывая искусство нырянья и молодечества; отвесная скала, откуда восточная власть неограниченного и дикого деспотизма, бросала в пропасть оврага виноватых и очень часто не виноватых преступников. Это,— Тарпейская скала Аварии; наконец мечеть, в которой истреблены ханы и где пал изменнический Гамзат-Бег, описанный Марлинским.

Где могила Омар-Хана, неизвестно. От чего такая вообще небрежность к праху великих людей? Могилы делаются при больших дорогах. Магометане подражают в этом Римлянам, но не в великолепии их и прочности, чтоб не выражать непрочной славы непрочного вообще мира сего. По местам, однако же, видны могилы и склепы усопших на земле отцов их, в память внукам и потомству. Так и Израильтяне не переставали думать о костях отцов: потому что на них, как на основных камнях, покоилось здание рода и его историческое для потомства значение.

Мне рассказали, что в Аварии где-то были отысканы [65] на каком-то здании Шведские или Латинские надписи, и будто копии с них тщательно fac-simile сняты и отправлены в Академию наук или куда-то. Не от миссионеров ли католических, в XIV веке, с буллою от папы Иоанна XXII и посланиями к Грузинским царям и другим владельцам, ходивших по Дагестану с целию христианской проповеди.

По дороге живописно рисуется узкая долина, образующая из себя с трех сторон род бассейна на протяжении 15 верст и в ширину на 2 версты. По этой пустынной скале поражает нас необыкновенный покров растений. Это,— не зелень, вообще приятная по Дагестану, но цветы всех родов и видов. Это,— тонкая ткань, узор бархата с цветами яркими, желтыми, красными, белыми, голубыми, фиолетовыми и со всеми их оттенками, в полноте сочетаний красок. Это,— ковры природы, неподражаемой в своих произведениях. Это,— воплощенная красота, в многообразности и бесконечности ее форм, пленяющая возбужденную ею душу, живительно вызывающая наслаждение у взора человеческого, настраивающая его ум и сердце к изящному в природе. Здесь единственный пункт, где встретили царство цветов, столь сильно указывающее на прекрасное, трогающее не один бездушный глаз, но сердце для эстетических ощущений, возвышающих человека до благодатной симпатии с природою.

Этот цветник достоин палат роскошнейших из земных сынов и висячих садов Вавилона.

Творческое воображение древних боготворило ужасное, полезное и приятное в мире. Оно воздвигло бы здесь, в [66] этом восхитительном поднебесьи храм флоре и не ошиблось бы. Таков лучший отрывок от садов эдема, благодатно напояемых росою небесною, слезами Авроры. Что за язык лезгинский? рождается вопрос при звуках, которыми выражает свое разумное существование народ, владеющий Дагестаном. К какому семейству отнести язык народа древнего, существовавшего до Р. X. и известного Страбону под настоящим именем Леки (legae)? Язык есть тайна природы. Попытка ученых в открытии первоначального языка или, как они именуют, отца-языка, кружатся около Санскритского языка. Кавказ лежит ближе к центру тех стран, в котором господствуют Индо-Германские языки. Понятно, что если Санскритский отразился в духе языков Греческого и Латинского, Немецкого и Славянского, как отцах-языках Европейских языков, то преимущественно должен был оставить следы свои в языках Грузинском и Армянском, ближайших к Индии, древность которых не подвержена сомнению. Письмена Грузинские и Армянские, явившиеся в V веке, уже после введения в Грузии и Армении христианства, действительно, как первый заметил Анкетил, образовались от букв или начертаний отростка Санскритского — Деванагари, но языки остались чуждыми корня семейства Индо-Германского. Не видно, чтоб языки ближайшего к Кавказу народа, древнего владыки современного солнцу народа Персидского, как Зендский, бывший как думают священным, Пельвийский, язык древней Мидии и Парсийский, имели влияние на состав их языков. Само собою понимается, что существующие в языках [67] этих остатки слов и названий древнего верования, есть случайности религиозного влияния, а не родства семейственного или племенного. В этом последнем должно искать начала происхождения языков. Семейство Арамеэнских языков, каковы: Арабский, Еврейский, Финикийский, Сирийский, бывших в древности в связях с Кавказом, далеко от языков Кавказских.

Если на язык Лезгинский, народа уединившегося и запершегося в горах еще до Р. X., нельзя смотреть как на первобытный и коренной, то нельзя отнять у него права происхождения от отца-языка исчезнувшего и права видеть в нем наследника наречия, от народа до исторических времен, породившего все это племя для истории. Каких трудов стоит дойти до семени того растения, которому дало существование и само истлело? Глубокая древность народа и языка его потребует глубоких сведений, разысканий, которые неуловимы в настоящее время для меня, как быстрого странника по царству Лезгинского языка или языка одного из 26 народов, составлявших, по словам Страбона, древнюю Албанию.

В словах Хунзах и Гуниб звучит название Гуннов. Дело археологов разъяснить этот отрывок великого народа, начавшего свое грозное для мира существование с половины IV века до Р. X., от Урала и берегов Каспийского моря, до Западного Океана. Из истории известно, что находясь еще между Каспийским морем и Кавказом, Гунны шли массами в Персию и опустошали северные ее области до Малой Азии.

В названии Аварии видно имя перерожденного Гунна [68] в Авара, в начале VII века. Самое древнее племя, по историческим указаниям, в Дагестане есть Тюркское. Эта раса Турана проникла туда с севера Каспийского моря. С нею Персы всегда были во вражде и оттесняли ее от своих границ. Аравитяне застали ее в Дагестане и имели с нею постоянную войну.

Философ Лейбниц первый заметил, а Александр Гумбольдт повторил указание этногенистам искать начала народов по остаткам названий, которые оставлены горам, морям, рекам, ущельям во дни их движения. Но как движение их и передвижение было не одно, а указаний исторических и полуисторических мало, неполно, темно, то от этого изникли целые смелые системы этнографов и этнологов, впадавших в неисходную пропасть парадоксов и гипотез, увлекающих, но не убеждающих. [69]

28 и 29-го июля.

Воспоминания громадных дел, совершившихся вокруг заветного Хунзаха, увлекают путешественника в мир рассказов и истории. Он останавливает его на каждом шагу, от мечети, по крутой дороге через горные извивы, мимо садов в скалистых оврагах, находящих себе теплоты, которая приютила виноград, сливы, груши и другие плоды юга. Крутой, обыкновенный в Дагестане спуск по горе, испещренной пещерами, жилищами Циклопов первого мира, Греческого младенчества, низводит к реке Койсу, к мосту и через шумные и мутные ее воды, к богатой садами долине, усеянной пашнями. Мост в таком же виде, в каком был при Шамиле, последнем грозном властелине Дагестана и оберегателе его свободы. Он имеет по обеим берегам караульни, в защиту единственного прохода от ущелья к ущелью. Стражами моста остаются доныне жители деревни, прикрывающей левый берег реки по утесам.

За рекою, от долины начинается дорога к Тилитли, по высокому возвышению, покрытому богатою травою. Посевы кукурузы и мельницы оживляют местность по всей [70] дороге, где видны могилы убитых в священной войне с Русскими. Могилы их означены высокими шестами с значком из шерстяной зеленой материи, принятой исламизмом, может быть ради эмблематического его значения надежды. На других шестах спокойно сидит вырезанная из дерева птичка: символ плачущей поэзии над прахом усопшего и улетевшего в горний мир героя.

Кукуруза, столь полезное растение, появившееся в Европе и Азии из Перу и Мехики, стран Америки, явилась в Дагестане недавно. Она и в Грузии существует с 1710 года и сохранила на грузинском языке латинское или ботаническое его по Линнею название симинди (***) Zea Mays. Католические миссионеры, имевшие резиденцию в Тифлисе, Кутаисе и Ахалцихе, были первыми доставителями из Италии семян кукурузы по Кавказу. Как хлебное растение, дающее питательную сладкую муку и которого одно зерно дает сам 500, составляет главную пищу горца. Оно вполне вознаграждает скудость хлебного и ячменного производства в сжатых ущельях гор.

Другое замечательное растение с обилием плодов, разводимое горцами, есть горох или бобы, известные в Грузии под названием бакла (***), а у ботаников, если не ошибаюсь, Phaessolus multiflorus по Линнею. Я встречал его по склону Каранайских высот, на высоте 5,000 футов, по Аварии и в других частях Дагестана. На этих бобах, в эту пору времени моего странствования, я видел уже мясистые стручки с семенами. Растение это мудро приурочено к холодной почве Дагестана. [71] Оно по натуре своей весьма мало ощутительно к ночным морозам.

По дороге в Тилитли, в 4 верстах до его заветного места, указали мне подземное жилище, жилище разрушенное Шамилем. Это,— обиталище бывшего религиозного отшельника Кибит-Магомета, самого влиятельного подвижника исламизма, едва ли не воссоздателя мюридизма. Из этой разрушенной храмины вывел его Шамиль на сцену военной жизни. Он передал в молитвенные его руки меч воина в защиту корана и свободы Дагестанской. И этому крепкому верою мечу обязан Тилитли сохранением своего существования. Тилитли не мог быть взят силою. Кибит-Магомет, с галереи его помещения, сам рассказывал нам историю подступления русских войск, их расположения по горам, долгой сечи и о снятии осады. Он имеет хороший и опрятный дом, пользуется покровительством правительства, уважением народа, славою воителя и выгодами гражданина среди обширного семейства. Он в летах, но видны в нем еще следы вихря горной пустыни. Он мне показался уцелевшим столпом среди развалин древнего здания дикой свободы Дагестана, или обломком древних дней грозной истории Кавказа. Из-под белой чалмы, которою обвязана его голова, выказывается его разумное чело, откуда истекали высокие и здравые мысли о народных правах, о значении данного слова, об отношениях своих к Шамилю и проч. Опасен фанатизм политический, одушевляемый идеями свободы и безопасности древних державных прав народа, но еще опаснее он, когда соединяется с [72] фанатизмом религиозным, обуянным святыми идеями о Боге и вещах Божественных! Победительная сила разума должна разрушить и то и другое состояние человека, если оно сложилось от убеждения неразумного, или, если оно есть гнусное исчадие и порождение страсти.

Тилитли расположен акрополисом, примкнутым к скалистой отвесной горе; с прочих сторон окружен широким кратером, которого отвесные скалы служат естественными крепостными стенами населению из 200 домов. Посредине кратера с востока на запад протекает речка, которой стремительные струи вертят жернова устроенных мельниц и по местам орошают сады и табачные плантации, снова водворенные по всему Дагестану, уже после Шамиля, не раз снимавшего головы с плеч горца за курение табаку. Спартанская строгость Шамиля преследовала всех от предметов роскоши, вредной для воина и гражданина, до невольного цинизма нищеты. В обществе Богозль и Тиндал скудость средств не позволяла женщинам прикрыть листами смоковницы стыд наготы человеческой. Шамиль, под смертною казнию, велел прикрыться женщинам, в видах сохранения чистоты нравственной. Стыд прикрылся; но не сохранилась, говорят, нравственность целого общества, издревле допускавшая у себя общность жен республики Платона. [73]

30 и 31-го июля.

От высот Тилитлинских видно небольшое население, известное под грузинским названием Датуна, этимологически уменьшительно-унизительное от имени Давида. Датуна замечательна христианскою церковию, второю из указываемых нам в центре Дагестана. Путь мой не пролегал по ней и потому я не мог ее видеть. Мне сказали, что она постройки каменной на извести, древня, ветха и пуста. Неизвестно, когда замолкли в ней слова и гимны правды Евангельской, самой высокой философии, которой искали Платоны и Аристотели, Зеноны и Анаксагоры. Говорят, что жители этой деревни кротки и не мстительны. Очень возможно, что древнее христианское верование смягчило нравы ее обитателей. Оно притупило меч Немезиды, царствующей еще в горах и пристыдило великодушием мстительных, думающих, отплатой за оскорбленную честь, внушить уважение к себе.

Цари Грузинские постоянно усиливались внести христианскую веру в Дагестан. Цари Кахетинские Леон и Теймураз 1-й ходили туда с священною войною, безуспешно. Исламизм сильно царствует в Дагестане: трудно действовать на веру, которой дозволены чувственные [74] удовольствия в мире и которая проповедует те же удовольствия за гробом. В половине XVIII века имел туда апостольское хождение святитель Иоанн, Епископ Манглийский. В Тарки, Дербенте и в крепости Св. Креста создал он церкви. Не создал ли он и эту церковь Датуни, по дороге через Дагестан? Или она принадлежит этой эпохе, успешно начавшей, но обстоятельствами царства Грузинского не поддержанной проповеди, или же есть создание самих грузинских дезертиров или колонистов пленных, желавших с потерей родины, не потерять веры,— залога святых предков. Через высоты, покрытые зеленью, мы очутились у моста Гидитли, у малой деревни, говорят, грузинского населения. Они потомки тех пленных, которые в преемстве веков позабыли свою веру, но не племенное происхождение. Их новоселье и слияние с соседями произвело изменение и в нравах. Климат, пища и образ местной жизни наложили на них свою особенную печать, но не стерли с них печати народного, родового характера. Нигде так сильно не проповедуется происхождение племенное, благородное и не благородное, кровное и некровное, как в Дагестане и вообще на Кавказе. Здесь очень ясно читается эта книга генеалогии, над составлением которой до ныне трудятся ученые и ученые общества в Германии, Франции и в самой России. Из естественного понятия о заслугах и преимуществах одного перед другим, образовалось понятие о главных родах, славных подвигами, и желание не смешать их разнородностию и разноверностию браков. Так Моисей обозначает свою народную генеалогию названиями [75] сынов человеческих и сынов Божиих, и от рокового смешения их производит целую историю изменения нравов.

Мост Гидитлинский прост и искусно сделан. Богаты лесом окрестности Гидитля. Здесь растут сосна, ореховые деревья, абрикосовые деревья во множестве и сливы для кислот (***). На высотах гор являются березовые деревья (***). Из бадьяги или губы (Nuphia Spongis), наросту на березовых деревьях, лиственницах и липах (***) горцы приготовляют трут (heletus igniarius).

Таким путем, оживленным лесами, лучшим украшением природы, мы вечером достигли до полувысоты горы, на которой раскинуто большое село Ратлух, местопребывание бывшего Элисуйского султана Даниель-Бека, несчастно передавшегося Шамилю во дни восстания Дагестана.

Жители Ратлуха разумны, приветливы, гостеприимны, странноприимны, непоспешны, как вообще все разумные. Они прислушиваются к слову, делам, явлениям; не поспешны в заключениях и приговорах. Нас поместили в тех комнатах, где жило семейство Даниель-Бека. С крыши двухэтажного дома радушного хозяина открывается вид живописный на горы и их покатости, на снежные вершины других гор в дальнем горизонте, на речку в глубокой долине ущелья, прорезавшую себе шумное течение.

Зурна горная, тимпан или горный барабан созвали больших и малых на узкой улице. По зурне плясали горцы, пели песни, содержанием коих были воинственные [76] подвиги Шамиля и слава недоступного для врагов Дагестана. Любовь и интриги ее, предмет песнопений Мидян, перешедший к наследникам их Персам, не проник в поэзию горца. Женщина в Дагестане — рабыня в высшей степени. Тайна брака магометанского не дышет целями природы. Она отнимает у женщины державные ее права в мире. От этого женщина обреченная на труд низший, не может любоваться своею наружностию, ни убранством. Она не знакома с кокетством, которое манит и привязывает сердца. Ее доля самая жалкая, доля на ряду с рабочими животными. Вообще в горах, при таком состоянии женщин, не развита эстетическая любовь, любовь рыцарская, благочестивая, дружеская, любовь разгаданная Платоном, Петрарком, Руставелем.

Среди горной Дагестанской серенады начались выстрелы из ружей. Стрельба эта была в честь, только что огласившегося рождения сына у разумного нашего домовладыки. Мы поздравили его с приращением его домочадцев. Горец был в восторге.

С высоты горной указали нам на другую высоту, над которой, как уединившаяся голубица, стояла малая деревня. Это,— деревня в плен когда-то взятых Грузин. По обычаю местному или по закону Дагестанскому, на этот случай дышущему природой, они считались рабами на 7 лет и через 7 лет рабства, по закону Моисея, им дана свобода граждан Дагестана. Не смотря на дикую природу скал их и нового их отечества, свободный труд колонии умел приготовить неблагодарную почву для посева ячменя. Земля, пишет Плиний,— свидетель [77] рабства у Римлян, не возделывается у рук, лишенных свободы.

Coli rura ab ergastulis pessimum est, et quidquid agitur, a disperantibus.

С этой стороны Дагестан поучителен. Он, лучше и зрелее многих народов, изучил естественное право свободы и правило народной жизни, что палки и насилие учат послушанию рабскому, и что крайность нищеты и господство над свободою себе подобных, производят дурные нравы. [78]

1-го августа

Утро нахмурилось. Облака закрыли весь горизонт. Гроза разразилась в окрестностях. Дождь полил и мы пустились в дорогу, которая шла к высоте, к перевалу на точке 9000 футов. В полуверсте от Ратлуха начинается превосходный лес сосновый. Потребно было три с половиною часа времени, чтоб стать на маковке высоты, на голой, травою покрытой местности, со всех сторон обданной густым туманом. От горного холода, набросило на бурки наши или те же хламиды древних, замерзавший иней. Уже при спуске от перевала перестал дождь. Показывались и скрывались, сквозь редевшие и быстро уходившие облака, пики гор, как кокетка под скромным покрывалом в защиту от нескромных взглядов. Этот тяжелый трудный спуск, требовавший три часа времени, ввел нас во владения Анцухи, лесистым путем, через сотни фермопил, через сотни каудинских проходов — ужасов истории Персов и Рима.

По высоте гор безлесных, здесь, как и по всему Дагестану, являются низкие кусты розового дерева, известного под именем рододендрон. Но так как рододендрон бывает двух родов, Maximum и Ponticum, то этот Дагестанский, непохожий, на высотах Сурама, [79] растущий, то полагаю, что он есть Ponticum, дающий не розовые цветы, но густо-фиолетовые. Этот последний род, известный под названием Chrisanthum, обыкновенно растет и в других местах земного шара на скалистых мшистых скатах снежных гор и на предгорьях, не производящих другого леса.

Жителям Даурии известен он, как превосходное лекарство в разных хронических и ревматических болезнях, употребляя как чай, взвар от его листьев и получая облегчение от ломот в суставах, в самое короткое время. Как болезни эти, по причине вечных туманов и холодных мест Дагестана, должны быть общи, местны; то благодетельная природа поместила посреди населения и способ избавления от них. Таково дело провидения Божия, которое в явлениях природы по известным ему причинам и разит и восставляет человека.

«Cest dieu qui fait la plaie

et qui la bande.»

По низменным местам речки Анцухи растет в великом множестве хрен (Cochlearia) — растение благодатное, как верное средство от цинги. Не знаю, знакомо ли горцам употребление его. Бока гор по речке роскошно утопают в тени в зелени лесов. Здесь растут и сосна и пихта и времен Соломона и славы Тира прославленные кедры Ливана.

В Дагестане не видно птиц, любящих леса. Но, подъезжая к подошве горы у дикого ущелья, явилась стая [80] коршунов. Они во множестве вились около вершин скалистой горы, усеянной пещерами, где они имели и гнезда свои. Они напомнили миф древнего мира: коршуна, терзавшего Прометея, прикованного к скале Кавказа отцом богов. Не от этой ли скалы и тот заветный кусочек от скал Кавказа, который по приказанию грозного Юпитера, осужденный Титан должен был вложить в железное кольцо для постоянного на пальце ношения. От куска этой скалы Кавказа, говорит древнее предание греческой мифологии, произошло начало употребления перстней.

Плодовит гений Греческий. Его смелый символический полет оставил свои следы на вершинах Кавказа и в пропастях его глубоких ущелий.— Он есть светлый для нас луч, водящий нас во тьме веков, которые пронеслись над священными остатками и свидетелями времен хаоса, образователя, и времен потопа, преобразователя Кавказа.

Грузины именуют одну из близких к Кахетии горных высот Дагестана горою орлов или коршунов (***-***) или по-грузински корнисмта. В этом слове звучит и название тои же горы у Греческих и Римских географов Montes Coraxici. Так у Страбона и Плиния и других Грузинское корани или Греческое и Латинское Коракс означают орла или ворона. От этого и горы эти именуются врановыми или орлиными. На них водится самый хищный из птиц — ягнятник (Gypaetus barbatus) и бюркут или орел обыкновенный, Aquila Fulva, преследующий диких коз (Antilope), волков и лисиц. [81]

Богатые люди из среды обитателей Дагестана носят перстни, происхождение которых обязано горам Кавказа, ближайшим для творческого гения Греков и его символов,— мифологии, древней философий народов. Перстни украшались восточными камнями богатой Индии и всей Азии; колыбели человечества. Яркие кристаллы от грубого минерального царства, поразительные для глаз, увлекли, на заре веков, человека украшать ими благородные части его тела: руки, грудь и голову. Так Авраам, патриарх древнего мира, просил надеть перстень на Ревекку, обрученную для Исаака. По редкости своей, эти камни, с трудом находимые в бездушной природе земли и гор, и известные под названием драгоценных, входили в состав богатства человеческого, в состав тех условий, которые питают и тщеславие.

Грузия, как одно из древнейших царств, отрывок великих государств Персидского, Мидийского и даже Греческого, переняла издревле понятие о дорогих камнях. Торговля и народное общение привлекли их в ее гнездо, прикрытое щитами гор Кавказа. Великое множество от украшений своих, по чувству религиозному, не щадилось на украшение святынь.

Как на св. иконах, так и в хранилищах народа, существуют до ныне эти камни, из коих одни имеют свое название, а другие не пользуются известностию. В видах некоторого разъяснения, я решаюсь представить здесь краткую описательную картину этих камней.

1) Аметист, который есть тот же кварц; не стекловидный и прозрачный, как горный хрусталь; но синий [82] или фиолетовый. Из него делают кольца и другие украшения. На нем вырезываются и печати. Он имеет вид струйчатый, облаковидный свет.

2) Сердолик, из рода кварцев. Цвет его бурый, красный или желто-бурый.

3) Оникс или Гемма, кажется, образующийся из голыша и сердолика, цвета молочного и из темно-желто-бурого, знакомый древним греческим и римским художникам, изображавшим на нем апофеозу императоров и других.

4) Хрисопрас, светло-зеленого цвета.

5) Гелиотроп, которыми жители востока украшают свои кольца; темно-зеленого цвета.

6) Агат, голыш окрашенный железною охрой в бурый или красный цвет. Цвет его мутно-прозрачный. Его много сортов и в минералогии имеет много названий.

7) Опал (***) имеет цвет иссиня-белый, как снятое молоко; прозрачен, как молочно-белое стекло; шлифуется для ожерельев. Он получает название благородного опала и ценится дорого наравне с драгоценными камнями, когда при белом и полупрозрачном цвете имеет во внутренности пустоты или скважины, так расположенные, что преломляющиеся в них лучи света расходятся врознь по камню радужными цветами. Самый прозрачный из них называется оком мира (Oculus mundi).

8) Яшма.

9) Рубин, яхонт и сапфир (Carbunculus Sapphirus), один и тот же камень, красного или фиолетового цвета. Они в восточной Индии и очень дороги. [83]

10) Лал или баласс, из вида яхонта. Месторождение его — восточная Индия.

11) Алмаз (Carbunculus Adamantinus).

12) Корунд, у Грузин карада (***), получаемый из восточной Индии, употребляемый для гранения драгоценных камней, ради его твердости. Он сероват цветом.

13) Хризоберил.

14) Гиацинт — (lincurim hyacintus), цвета гвоздичного. Он из Индии.

15) Изумруд или смарагд (Smaragdus lactevirens). Лучшие сорты его бывают столь чисто-зеленого цвета, что самая лучшая свежая зелень древесных листьев или муравы весенних лугов, кажется желтоватою в сравнении с цветом этого камня.

16) Топаз (Craterites Topasius). Камень прозрачный и желтый, подобный цвету белого виноградного вина. От цвета древние Греки именовали его хризолит. Св. писание именует его таршиш, в подлиннике Еврейском (Исх. 28. 17). В Славянском переводе называется топазий.

17) Хризолит (Chrisopterus chrisolitus), зелено-фисташкового цвета, отличается блеском и прозрачностию. Он тверже агата. Он из Нубии и верхнего Египта. Струи Нила, вымывая его, часто приносят его в Каир и Александрию в наносах своего благодатного илу.

18) Лазоревый камень (Cianus Orientalis). Он дороже золота. Его находят в Персии, Бухарии и Тибете. [84] Большое капище города Лассы Тибетского Далай-Ламы, построено почти из этих драгоценных камней.

19) Бирюза (Callais aerina) или тюркоаз. Он известен.

20) Обсидиан (Obsidianus), совершенно черный, как бархат. Его находят минералоги и в Кавказских горах и известен под именем Смоляного камня.

Большая часть этих камней украшали древнейшую икону Хахульския Божией Матери, после долгой об ней войны, находившейся в Генатском монастыре (в Имеретии), где весь оклад ее дорогой, к скорби истории и народа, пропал в 1859 году. На этой иконе, замечательной своею древностию и богатством камней и искусства, была надпись, списанная мною еще в 1840 году, по желанию покойного владетеля Мингрелии Давида Леоновича Дадиани.

В устах народа, из всех названий дорогих восточных камней, сохранились три названия камней, украшавших лик иконы царицы небес и земли:

***, ***, ***: обола, кедела, шедека.

В названии обола я вижу название опала; шедека (ga Латин.), это сердолик. Пока остается не разгаданным название кедела, которая, как помнится, была похожа на лазоревый камень. [85]

2-го августа.

От Анцухского ущелья, горцы начинают понимать язык грузинский, язык народа, господствовавшего над горцами в века Грузинской царственной славы. До последнего восстания, Анцухцы, Капучинцы и Дидойцы, как особые республиканские общества, были в общении с Кахетинцами. Власть Шамиля поздно успела сокрушить их независимость и ввесть их в общую систему Дагестанской войны против России. От этой поры началось бедственное положение Анцухцев, которые, будучи в соседстве с Кахетиею, терпели от нападения Русских войск, выжигавших их деревни. По дороге видны опустевшие развалины домов, полусожженных, полуразрушенных. От рассеявшегося населения видны были несколько семейств, водворенных на пепелищах, как совы или филины на развалинах. В проезд наш, жалостно выражали нам свое положение и проклинали, как тиранию над собою наибов Шамиля, увлекавших их к войне, так и собственное древнее настроение к разбойничеству, среди мирных соседей их, Кахетинцев.

В одной из этих деревень, строются очень хорошие дома. Дом наиба Шао уже во вкусе Европейских [86] домов: так быстро входит между горцами вкус к удобству.

Скотоводство есть главное занятие горца. Недостатка в летних пастбищных местах нет. Ему потребно зимнее помещение при изобилии травы, которая может быть скашиваема и приготовляема для зимы. Выгоды от скотоводства научат горцев устраивать зимовники для скота. Долгая война уничтожила скотоводство.

Вообще Дагестан есть страна, преимущественно созданная для скотоводства. Она страна пастушеской конфедерации. Внутри Дагестана неизвестно приготовление сыра. За то Анцухцы, Капучинцы, Дидойцы весьма искусны в приготовлении его.

По всему краю мало крупного рогатого рабочего скота. Горцы не могут в них много нуждаться, по неимению дорог для ароб или колесного пути. Но где только я их встречал, то оне были весьма дурной породы: малы и бессильны. Буйволы, по причине суровости зимы, не могут быть в Дагестане

Мир благодатный, водворенный среди гор Лезгинского населения, сближает с соседями своими Кахетинцами, мирными садоводами и хлебопашцами. Теперь и горцы понимают, как трудно мериться в силах с русским народом в общении с Кахетинцами.

В одной из Анцухских деревень, в толпе предстал нам зрителем, пораженный ужасною и отвратительною болезнию, известною под скорбным для человечества названием вшивой. Это насекомое из рода мизгирь (Acarus), заводящееся вообще в корке старого сыра, [87] переходит или внедряется в человеческое тело между кожицею и мышцами. Плодясь в нем в бесчисленном множестве, кипит оно, по Библейскому выражению (Макк. IX. 9.), червями и заживо съедает человека. Горцы думали найти во мне целителя телесных недугов. Болезнь эта напомнила мне бедственную кончину от нее Антиоха Епифана, обоих Иродов великого и малого, и Филиппа II короля Испанского.

По дороге местами видны кусты медвежьих ягод (Arbutus uva ursi), так много употребляемый Грузинами под названием ***, на выделывание кож, на лечение конских ран порошками от их листьев; а в медицине чайный настой от их листьев же противу каменных болезней.

Не смотря на магометанство, единственную веру в Дагестане, у Лезгин не существует многоженства. Браки по магометанскому обряду соблюдаются строго и, говорят, в отмену от исповедывающих исламизм, они совершаются только весною и очень редко в другие периоды года. Солнце и любовь в одно и тоже время зажигают свои пламенники, как будто в оправдание слов Аристотеля: солнце и человек в одно время трудятся над воспроизведением человека.

В Дагестане нет развалин древнего населения, нет тех замков, которыми гордились феодалы средневековые, нет остатков от древних стен или домов горных владык; нет памятников от святыни языческого и христианского или магометанского верования. Археолог может только останавливаться на племенах, [88] приютившихся у скал Кавказа, на начале их происхождения, на некоторых династиях, так называемых ханских, по местам и не раньше введения в горах исламизма, ставших в челе народа или племен. Геродот укажет ему зависимость гор от царей Персидских; о Дарие Истаспе, укрепившем стеною проход Албанский из Скифии в Персию по берегу моря; Квнит Курций — о мифическом шествии Македонского героя к горам Кавказским; Плутарх об оружии римском, приразившемся к жителям гор и царю Албанскому, взятому в плен Помпеем. В последствии, история Грузии в лице Кахетинских царей, силившихся покорить себе силою или кроткою проповедию Евангелия; бесследное истребление в горах целого русского отряда при Годунове, плачевно описанное Карамзиным; поражение Надир-Шаха на высотах Турчидага, известное под именем Хараб-Иран в виду Гуниба; явление в Дагестане грозного Омар-Хана, власть Турции единоверной, отвергнутая горцами, и последняя война с Русскими, есть уже предмет новейшей истории.

Подобные сказания истории древней и новой вводят Дагестан в общую историю. По ним, более или менее темным и отрывочным сказаниям, можем следить за ходом кавказского человечества.

Христианство вообще трудно прививалось к горным жителям, как видно из истории обращения горной Грузии к Евангелию, из долгой войны Карла В. с Саксонцами, из частой проповеди, вносимой в Дагестан Грузинскими святителями; и в XIV веке католическими миссионерами и проч. От этого происходит, что народ [89] Дагестанский не мог развить у себя наук и искусств, и что не пробудились умственные и художественные силы кавказского человечества. Арабы успели с оружием в руках утвердить в горах исламизм, вообще убийцу наук. Меч ислама, открывавший исповедникам своим небо, передал им ненависть к остальному человечеству. Этою тайною политики творца исламизма, воспользовался Шамиль, державшийся во имя веры, в скалах Дагестана. Нет сомнения, что с падением его, как кавказского Витикинда, поймут и понимают, как видно, пользу наук, искусств и службы на поприще гражданского или военного образования, благо единой и единственной в мире веры во имя Христа, благодетельно действующей на ум, на сердце, на настроение семейное, общественное и государственное. Многие из жителей гор уже отправили детей в Петербург для изучения языка русского и наук. Все жаждут учения и ищут школ, для передачи туда детей.

Таково стремление горцев к наукам, ожидающее пропаганды идей основных, живительных, в начале их политического и, даже, по многим причинам, религиозного детства. [90]

3-го августа.

Ущелье, которое ведет по р. Анцухе, напоминает путнику ущелье Боржома с его лесами, ореховыми деревьями,— исполинами растительного царства. Густые купы лесов украшают бока горных ущелий, отлогих крутых возвышений. Оне обвиты фестонами роскошной растительности.

От пустынного ветра сраженные колоссальные деревья дубравы, лежали по скатам гор, над шумной рекой. На каждом шагу встречались эти огромные деревья, великолепно увитые плющом — в символ взаимной любви и неразрывного союза, украшавший жертвенник Гименея древних. Невольно слышим здесь звуки от громкой лиры Державина:

Скатившись с горной высоты,
Лежит на прахе дуб, перунами разбитый,
А с ним и гибкий плющ, кругом его обвитый....
О дружба! это ты.

Мост; переброшенный самими горцами через реку у деревни Калаки, весьма искусен. Крутые подъемы и спуски, по всей дороге Анцухской, легко могут быть устранены. С устройством вьючной дороги, путешественник [91] встретит здесь отрывки библейского рая. Богатство этого рая составляют: фрукты на деревьях, форели в реках, пшеничный хлеб, масло от коров, птицы, бараны, овцы,— мясо которых издревле считается самым вкусным и нежным, без сомнения от травы, которою оне питаются, чистый воздух и здоровые воды.

Бежит есть резиденция населения. Здесь в летние месяцы имеет свое седалище, правитель мест, прилегающих к Кахетии. Здесь, в лагере Грузинской пешей дружины, встретили мы и живописца немца и путешественника англичанина, которых заманила сюда величественная, грозная природа Дагестана. Судьба Кавказа впереди. Кавказ отнимет много лучей славы у гор швейцарских, потерявших патриархальность древних нравов, от сближения с наскучившим однообразием жизни, цивилизованных стран соседних.

В Бежите встретили мы часть Грузинской пешей дружины. Здесь ее летняя стоянка. Зурна, знакомая горам и лезгинам, и горный барабан, оглашали лесистые горы, со всех сторон окружающие Бежит. Трогательно было слышать вечернюю зарю, пробитую дружиною храброю, в этом тихом уединении, по среди смирившегося народа, уставшего от войны и кровопролития. Еще трогательнее пропета была на Грузинском языке молитва, основная для всех молитв,— молитва Спасителя: «Отче наш» под общий тон полкового пения. Звучна была эта Божественная молитва, усвоенная усыновленным Богу, под шатром звездного свода небес, покоившимся над окружающими ущелье вершинами гор высоких, как будто [92] немых свидетелей первых, свежих дней творения. Казалось,— веет благодатно небо на умы и сердца, молитвенно настроенные к его высотам.

Мы уже сказали, что в Анцухском, Капучинском и Дидойском ущельях, почти все понимают по Грузински. Это,— доказывает существовавшее общение с Кахетиею при царях Грузинских, до времени последнего восстания Дагестана. Что касается до древнейшего общения, преемственно по векам, то, не входя в исторические об нем подробности, повторю слова Плутарха: «Хотя во времена Лукулла и Помпея, Албанцы были независимы, но платили дань Иверскому царю».

От Бежита, крутой и высокий подъем, привел нас в Хупро,— первое и последнее село к Кахетии Дидойцев, известных Птоломею и Плинию, под именем Дидури (Diduri). От нашествий Грузин на Дидо, преимущественно страдало село Хупро. За то сколько раз грозный меч Дидойцев, поражал последних царей Грузинских за дерзновенные свои попытки, покорить своей власти Дидойцев, беспокоивших разбоями и опустошавших Кахетию. Их ловкость в бою, отчаянная храбрость и жестокость, с какою обходились они с пленными, приводили в ужас и трепет народ Грузинский. Чувство самостоятельности внушало им, к отстранению Грузинского господства, сохранить крепко свои предания, верования, обычаи и вообще всю духовно-нравственную жизнь.

От Хупро трассирована дорога через высоту на 10,000 футов. Что заставило наших путепролагателей миновать ровную, без подъемов и кратчайшую дорогу по реке [93] Орцкали или двуречие? Трассировка последней дороги уже началась. Но мы должны были подняться по старой дороге, полезной в том отношении, что с высоты горы, видны все Дидойские ущелья и за-Дидойские снежные высоты. Острые вершины в дальнем горизонте, то покрытые снегами, то совершенно голые, утопают в сиянии голубого небесного свода. Блеск солнца очаровательно покоился на их высотах, как горных великанах. Вечер застиг нас в Орцкали, получившей название, данное Грузинами от двух рек, вытекающих от двух ущелий и образующих одну кипучую, шумную и форелями богатую реку.

По скалистому ложу течения обеих речек, видны с высоты горы две котловины, широкие и глубокие, образовавшие из себя род бассейна. Оне называются озерами. И та и другая, имеют в окружности около 160 сажен. В прозрачных и свежих струях речки, гнездятся форели (Salmo fario) во множестве и ловят их, пока одни смельчаки, не боясь смелых, пока еще бродящих Дидойских разбойников.

Мы ночевали в долине у Орцкали. Она, говорит предание, котловина, образовавшаяся от падения сыпучей горы, пожравшей все население, существовавшей здесь деревни. По местам, по берегу речки, находят еще вещи домашней потребности. Это, конечно не Помпея и Геркуланум Кавказский, за то новый и не первый памятник и свидетель продолжающихся переворотов нашей планеты, и в куске ее, скалистой горной природы Дагестана. Он легко объясняется, явлениями на земном шаре, скользящих почв и обрушений. [94]

Дагестанская природа, создание вулкана, выдвинувшего из недр земли, исполинские первозданные горы, в постепенном развитии для пребывания в ней человека, самодержавного владыки земного шара, приютила под свою сень и логовище медведей, преимущественно в ущельях Анцухском, Капучинском, Дидойском и в тех частях гор, в которых растет лес, их любимое убежище; волка, от которого оберегаются стада собаками, как выродками его; зайцев и кроликов в лесистой полосе; ящериц в скалах гор, кабанов или вепрей, водящихся около Анцуха, а выродки их свиньи, изгнаны из Дагестана религиею Магомета; оленей в лесных местах Анцуха и Капучи; диких коз (серна) (Ovis Ammon); каменного барана (Rupicapra), прыгающего по вершинам гор и туров. Из домашних животных, водятся стадами овцы с курдюками и с длинными хвостами, бык, козлы и козы, дающие кроме шерсти пух, известный под именем тивтики (***); лошади, преимущественно в Аварии; ослы столь полезные в горах.

Птиц вообще мало. Кроме орлов и ворона, всемирной птицы, воробьи являются в малом числе. По краткости лета и малого числа комаров и насекомых в горах, не видно внутри Дагестана и ласточек,— врагов зимы. Для ловли куропаток, легко переносящих зиму и перепел, водящихся в хлебородных и просородных местах глубоких долин, держут иногда горцы ястребов.

Из домашних птиц, встречаются в некоторых деревнях куры, утки и гуси в малом числе. Индейский петух, появившийся и в Грузии с 1800 года, вовсе [95] неизвестен в горах. Он не распространен даже в губерниях Бакинской и Эриванской.

В ходе развития кавказский человек, как вообще всякий горец, связанный невольными отношениями к климату, воде, местности, воздуху и окружающей его природе, шел к совершенству общими путями нужды и опыта. Нужда,— наставница народов, научила его защищать себя от голода, холода и зверей.

Земледелие рано введено между горцами. Пшеница, ячмень и очень недавно появившаяся у них кукуруза, заняли их деятельность и кормили их. Овцеводство прикрыло их наготу и согрело от непогод. И то и другое занятие, так естественное человеку, по всему лицу его широкого подлунного царства, доведено до возможной практической формы, соответствующей его потребностям. Об горцах всегда твердили, что едят мало. Это древнее об них сведение Грузинских писателей, подтверждается и теперь. Горец точно ест мало, именно столько, сколько нужно, чтоб ему существовать. Он, и по недостатку запасов для роскоши и по началам Спартанской жизни, как будто, вполне понял правило дивного Сократа: «Потребности человека должны быть как можно ограниченнее. Разве ты не знаешь, говорит одному из учеников, что пища у того вкуснее всего, у кого ее менее всех».

«Счастием, ты считаешь роскошь и изобилие; а я думаю, что отсутствие потребностей божественно и что чем меньше потребностей у человека, тем больше приближается он к божеству».

Орудия для хлебопашества у горцев простые. Они не [96] пашут, а проводят бразды сохой по глубине земли, проклятой в силах своих прогневанными небесами. Соха первобытных, подымает ее: туда бросают семена ячменя, кукурузы, бобов и только долгое, продолжительное лето, может вознаградить труд горца благословениями даров Цереры.

Одежда горца простая. Холст, окрашенный в синюю краску, прикрывает и мужчину и женщину. Обувь из кож козьих. Голова накрыта шапкою низкою из бараньей шкуры. Такого рода шапки, видны на барельефах памятников Египта, в указание, что горцы делили славу Ксерксова похода на дальний запад Египта и Аттики. Верхний костюм из бараньей шерсти, очень хорошо приготовленной, как сукно.

В защиту от холода, весь прикрыт мехом из овечьей шкуры. Одетый в этот костюм и накрытый кавказской шапкой горца, гроза мира и бич Божий Аттила (450 г.) подступил к стенам гордого Рима и принимал смиренного папу Леона святого.

Чувство самосохранения, источник телесной силы и мужества, научило горца, владеть копьем и луком. Поздо, переняли от Арабов кинжал и саблю; от Турок, ружье и способ его деланья. От них же узнали и силу воспламененной селитры, смешанной с угольным порошком и серою.

Общественное устройство научило твердому, вполне устроенному юридическому порядку, из рода в род переходящему, под древним названием Адата (обычай). Этот Ареопаг, был законом, писанным на сердце, как [97] закон Израиля, до появления закона скрижалей. Исламизм примешал к нему правила шариата, извращенные, искаженные толкования, противные природе и основам обязанностей наших к Богу, ближнему и самому себе.

Умственное развитие, особенно в отношении к религии, с самыми живыми способностями горца, заглушено магометанством. Арабский язык, на котором оно отражается в устах горца, мертвым эхом его гор, ставит его за вратами храма, неизвестного ему Божества и не допускает его до лицезрения. Он язык оракула, воспламеняющего душу к вере, но не по сознанию и убеждению разумному, и тем он опаснее, чем двусмысленнее и непонятнее. [98]

4-го августа.

От Орцкали (***) начинается подъем крутой в Кодори. Путь, трассирован зигзагами, иногда под сыпучею горою, готовою обрушиться земляным завалом, в дни дождя и непогоды, или от тяжести накопляющегося зимою снега. Высшая точка горы определяется в 10,060 футов. Не много ниже этой поднебесной высоты, построена лет 10 тому назад огромная башня с бойницами, в защиту от Лезгин, пробивавшихся по этому перевалу для разбоя в Кахетии.

Восхитителен вид с этой горной высоты, с которой как ландшафт рисуется вся долина внутренней Кахетии, долина лучше и живописнее долины Темпейской; воспетой поэтами. Река Алазань, как Меандра, протекает по середине ее. По обеим сторонам реки, красуются деревни с виноградными и фруктовыми садами. Какой контраст между Дагестаном и Кахетиею, между двумя половинами перешейка Кавказского, отделяющего собою Европу от Азии, двумя горными пятами, упирающегося у морей Каспийского и Черного? В одной половине убогая холодная масса гор, в другой роскошь хлеба и винограда — двух даров первейшего и существенного народного богатства. [99] Такой резкий переход, уже сама поэзия, — поставившая на утесах гор Прометея на терзание горного орла, а на долинах, напояемых струями чистых горных вод, водворившего, под могучим покровительством веселого Вакха и приятной Цереры, влюбчивую Венеру. Без хлеба и вина, остывает любовь, восклицает поэт:

Sine Baccho et Cerera

Frigat Venus.

Осторожно спустились с высот холодной горы Дагестана, пограничной с Кахетиею, на которых свободно паслись стада овец Кахетинских виноделателей. И этот пункт горных вершин и нижний подол его, — очаровательная природа Кахетии, созданы и для скотоводства и для виноделия. Оне напоминают сладкий, милый, нежный стих царя Римских певцов Виргилия, влагаемый им в уста Галла, сына Поллиона, в обращений к обитателям Аркадии, желавшего быть или пастухом их стада, или давителем их зрелого винограда:

Atque utinam ex vobis unus vest —

rique fuissem;

Aut custos gregis aut matu —

rae vinitor uvae. [100]

5-го августа.

Густым туманом были покрыты Кодор и Кахетия. Воздух и вода, тучи облаков, — странницы небесного свода, богини Олимпа, играли вокруг нас. Иногда ветры, накидывали на очаровательную кахетинскую долину, облачную пелену и открывали с высоты Кодора восхитительную перспективу.

Высотой Кодорской, редко снимающей с себя туманный покров Изиды, оканчивается Дагестан, этот высотами своими древний, не многоглавый, но с бесчисленными головами исполин и начинается предел Кахетии. Ущелье, от этого горного перевала, несущее благодатную дань — горную воду, продолжается до деревни Сабуэ. Струи этой воды напояют богатые ее виноградники. Совы (Strix) или большие породы их (Strix bubo) водящиеся в лесах ущелья, дали месту название «жилище сов». Латинское зоологическое название bubo звучит в Грузинском названии бу (***). Природа водворила в этом ущелье этих птиц, эмблему мудрости, посвященных Минерве. Ущелье это, богато зайцами, полевыми мышами и амфибиями, которых совы преследуют жестоко.

На половине ущелья существуют развалины монастыря [101] Крестительского. Церковь очень ветха. Свод и стены потрясены. Живопись обличает кисть русских живописцев времен Годунова, обновивших ее древние Византийские очерки.

В углу храма висели оленьи рога. Не остаток ли от времен дохристианских, такое приношение в храмы? Известно, что рога Газеля (Doreas) из рода Серн, водящейся в северной Африке, посвящались Изиде. Они обыкновенно изображаются на голове этой богини.

В деревне Сабуэ встретили Тушинку, одетую совершенно в черный костюм. Этот национальный костюм Тушин, известных древним под именем Тусков (Tusci, Touscoi) и жестокий, вопиющий на природу обычай Тушин, изгонять жен из домов в дни родов, до истечения срока очищения, были известны и Киприану церковному писателю, писавшему об этом еще в III веке.

В этом странном обычае, поработившем ум целого общества Грузинского племени, я вижу грубый остаток от учения Зороастра, от целой его системы, о нечистом, вещественном и злом начале и влиянии его на женский пол, и в особенности от учения еретиков второго века Севера и Апеллеса, именовавших женщину творением мрачной силы (creatio Satanae) и проч. Еще историк Вахушт писал о Тушинах и Дидойцах, что они питают уважение к темным духам, и потому из благоговения к ним, одеваются в платье черного цвета. Не сомневаюсь, что все это есть плоды от учения восточной и Египетской философии о двух началах, породившей Иерака и Манеса, родоначальника Манихеев, возмущавших [102] покой всей христианской церкви не только в IV, но и в разных видах, в последующие века.— Самый же обычай уничижения женщин у Тушин и предоставления их произволу судьбы, напоминает богиню Илитию, довременную Сатурну, присущую при родах женщин и располагающую судьбою рождающихся, и вообще тою судьбою или роком (fatum) древних; которого значение было выше, чем власть и могущество отца богов:

____________

Этим оканчивается кратковременное мое странствование по Дагестану.

Восточное предание рассказывает, что Бог в начале, желая наказать человека за его заблуждения, отнял у него истину, сокрушил ее, и куски ее рассеял по лицу земли.

Человеческому духу, по свойству его натуры, досталось отыскивать и собрать куски ее; чтобы составить из них нечто целое:

Таково стремление человека, по закону тяготения его умственных способностей к познаниям, путями испытаний, осмотра и разысканий, добраться до истины.

С этой стороны путешественнику, вся область Дагестана является Сивиллой, которая сообщает свои тайны не [103] вдруг и книгами, но медленно, по листам и отрывками. Сумел ли я, отыскивая след кусков истины, и тени и полумысли сведений, внесть, что-нибудь в сокровищницу науки о Дагестане? не знаю.

Что мог, я сделал:

Quod potui feci,

Faciant meliores potentes.

Текст воспроизведен по изданию: Путевые записки по Дагестану в 1861 г. Тифлис. 1862

© текст - Иоселиани П. И. 1862
© сетевая версия - Thietmar. 2020
© OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001