-

ГЕЙНС К. К.

ПШЕХСКИЙ ОТРЯД

Три первые главы

(Вся статья "Пшехский отряд" была уже напечатана, в "Военном Сборнике" 1866-го года, под заглавием:"Материалы для истории покорения западного Кавказа. Пшехский oтряд: С октября 1862-го по ноябрь 1864 года". печатаемые же ныне три первые главы этой статьи исправлены автором вновь и препровождены для помещения в "Кавказском Сборнике". Первые две главы изменены им незначительно, третья же почти переработана вновь).

Краткий очерк последнего периода кавказской войны, с 1861 по 1863 год. — Колонизация. — Общий взгляд на успехи отрядов, действовавших к востоку от Псекупса. — Сформирование пшехского и даховского отрядов. — Несколькo слов от пишущего. — Отряды, действовавшие по р. Белой. — Сила пшехского отряда. — Пшехская станица. — Задача зимней экспедиции. — Мелкие действия отрядов с 20-го октября по 4-е ноября. — Рекогносцировка вверх по Пшехе. — Дело тверских драгунов у Волгай-Обидова. — Занятие ущелья Шебжз. — Рекогносцировка дороги из Аммы в ущелье Курджипс. — Кавказские фуражировки. — Безпечность наших солдат. — Возвращение отряда в Пшехскую станицу. — Полковник Офрейн назначается начальником отряда.

С 1861-года начался новый и последний период кавказской воины.

Если по характеру своему он и не слишком резко отличался от предыдущих, то все-таки имел замечательные особенности, блогодаря которым нам удалось [400] блистательным образом окончить эту трудную и продолжительную войну.

Заcеление вновь покоренных мест огромными массами охотников было одним из капитальных дел в последние четыре года.

В 1861-м году наместник Кавказа, фельдмаршал князь Барятинский, приказал выселить за р. Лабу весь 1-й хоперский казачий полк в полном составе и 771 семейство ейского округа. Но так как распоряжение это, не достигнув желаемых результатов, повело к некоторым недоразумениям, то признано было необходимым обратиться к прежней системе и к вызову охотников, как из казаков, так, и из регулярных войск Кавказа. Однако и этим, способом устранить затруднения было невозможно, так как Кавказ был не совсем богатым для этого источником. Оставалось одно — обратиться к внутренним губерниям России и, вызывать желающих оттуда.

Между тем, не было ни данных, которые могли бы объяснить переселенцам ожидавшую их будущность, ни твердого основания, на которое опирались, бы расчеты людей, живущих далеко от Кавказа, а потому не было и охотников. Кто пойдет в отдаленный уголок, ловить неизвестные ему выгоды? Кто променяет свое бедное хозяйство на темные надежды будущих благ?...Надо было осветить эту тьму — и свет вылился из того же источника, который неослабно и до этого периода времени освещал неразъясненные вопросы нашего отечества.

Его Императорское Величество, рескриптом Своим на имя графа Евдокимова, вполне разрешил этот вопрос, точно: определив права, вспомоществования, даруемые переселенцам на подъем и льготы в течение нескольких лет по водворении их на завоеванных землях.

После этого, земледельцы тех мест, где жить было [401] тесновато, имея твердую опору в царском документе, могли заранее расчитать выгоды, и невыгоды предлагаемого переселения и ясно понять все, ожидавшее их впереди. И вот, целые вереницы обозов потянулись из России, и уже к концу 1861-го года явилось на Кавказ 1763 семейства, сгруппировавшихся в одиннадцати вновь возведенных станицах.

Введение колонизации в обширных размерах имело, в свою очередь, блоготворное влияние на ход военных дейсвий. Заселение пространства, пройденного нашими войсками, изменило способ войны: тыл, защищаемый жителями и казаками, на кордонах, давал возможность войскам не повторять задов, а беспрерывно двигаться вперед. Однако, для предстоящего, движения в горы, одной 19-й пехотной дивизии было недостаточно, почему из Дагестана и Терской области и из мест формирования резервов начали стягивать войска к западной части Кавказа.

1861 год был замечателен в военном отношении еще и тем, что с этого времени началась особенно энергическая деятельность: не смотря ни на сильные летние жары, ни на суровые зимы, войска в продолжении всех четырех лет, не сходили с боевых позиций и не знали других жилищ, кроме палаток, перенося их за собою все далее и далее, в глубь ущелий, ни на неделю не прекращая своих занятий, тогда как прежде отряды выступали для военных действий только на короткие периоды времени, в так называемые экспедиции, по окончании которых расходились по своим штаб-квартирам, сменив или усилив предварительно все гарнизоны, стоявшие, по укреплениям. С этого же года, вследствие местных и племенных условий еще непокорной часта Кавказа, военные действия разделились на два театра: один к западу [402] от р. Псекупса, где главным отрядом был адагумский, действовавший между устьем Кубани и берегом Черного моря; другой к востоку от этой реки, где было несколько значительных отрядов, направлявших свои наступательнае действия от Лабы к главному хребту гор. Сильнейшим из них и действовавшим постоянно по главной операционной линии был пшехский отряд, или как называли его часто — пшехинский.

Так как круг военных действий этого отряда не выходил из района, лежащего к востоку от Псекупса, то я брошу предварительно самый общий взгляд на все, происходившее здесь с 1861-го до конца 1862-го года, то есть, до того времени, когда судьба сделала меня свидетелем славного конца долголетней кавказской войны.

Если бы племена, жившие между Лабою и Белою, как-то: бесленеевцы, баракаевцы, мохошевцы, егерукаевцы,темиргоевцы и, в горных ущельях, абадзехи, были с нами в открытой вражде, то дествия отрядов, и в особенности колонизация, шли бы очень медленно; но, благодаря предыдущим действиям генерала Филипсона, заключившего почти со всеми вышеупомянутыми племенами мирные договоры, успешность того и другого была более чем быстра.

Пользуясь этой предварительной подготовкой, частные начальники продолжали, по наружности, поддерживать мир, стараясь даже не замечать некоторых наглых выходок горцев, и, не теряя времени, успели трудами абадзехского отряда соединить Майкоп со станицею Лабинскою посредством так называемой абадзехской линии, а в конце июня, трудами войск лабинского отряда , выстроить ограды для одиннадцати станиц. Прикрывшись таким образом лабинскою и мало-лабинскою кордонными линиями, и заселив русскими переселенцами все пространство между Лабою и [403] Бeлою с одной стороны, Урупом и Ходз с другой, мы так порочно установились между горскими племенами, что и начальство наше нашло возможным прекратить прежнюю политику и, по окончании только-что упомянутых работе объявить всем туземцам, в занятом нами пространсте, о необходимости выселения их к известному сроку. Переселение началось. Большая часть горцев пошла за Белую, а остальная в прикубанские степи. С абадзехами же мир не прекращался.

Обстоятельства, в который поставлены были эти племена, показала им всю бесполезность сопротивления, вследствие чего они молча покорились своей судьбе, кроме многочисленного племени бесленеевцев, которое не трогалось с места. Чтобы не дать их протесту развиться до фанатизма, и дабы избавиться от жертв с нашей стороны, утром, 20-го июня 1861-го года, аулы их были внезапно окружены, и все четырехтысячное племя выведено на правый берег Урупа, и под сильным прикрытием наших войск. Впрочем, желавшим переселиться в Турцию дано было разрешение, вследствие которого все племя изявило намерение к этому переселению, исключая 110 семейств, оставшихся в наших владениях и водворенных в нижне-кубанском приставстве. Пример бесленеевцев подействовал на медливших выселением: и вскоре вышли все беглые кабардинцы, которым отводились места по левому берегу Ходз, близ Лабинской станицы. Часть шахгиреевцев неуспевших выселиться в Турцию подалась вверх по ущельям, где провела зиму с 1861-го на 1862-й год; весною же часть из них вернулась и поселилась близ беглых кабардинцев.

По возведении станиц, около укрепления Хамкеты, 20-го июня, был собран верхне-абадзехский отряд — с целью занять все течение Фарза и приготовить места для новых [404] поселений . Усилиями этого отряда, осенью 1861-го года, была окончена просека вниз по Фарсу, до теперешней Нижне-фарсской станицы и устроено прямое сообщение по Псефиру, между укреплением Хамкеты и абадзехскою кордонною линиею.

Дальнейшие зимние дествия обоих абадзехских отрядов состояли в разработке дорог вверх по Белой, Фюнфту к Хамкетам и другим пунктам, в постройке станиц и промежуточных постов, предположенных в этом крае.

Абадзехи видя готовность нашу перенести военные действия в горы, пришли в сильное волнение. Численно усиленные выходцами племен, передавших уже нам все свои земли до гор, они решились дать отпор и отмстить за изгнанных. Значительные партии убыхов и ахчипсхойцев, прибывшие с берега, усердно поддерживали их воинственное настроение. Смотря на все это, можно было предполагать, что абадзехи не ограничатся только обороною своих ущелий, но будут нападать и на наши новые noсeления. Предположение это получило тем более вероятия, что пространство между реками Белой и малой Лабой, со стороны Ходз, не было еще замкнуто укрепленною линией, вследствие чего дорога к передовым пунктам 8-й и 7-й бригад была для них открыта; в то же время в ущельях Пшиша и Пшехи, Курджипса и других рек кишили огромные партии.

Еще с февраля 1862-го года начались приготовления к предстоящей горной войне. Так, из состава обоих абадзехских отрядов, сосредоточениe которых было на Белой у Ханского брода (где теперь Ханская станица), сформирован был пшехский отряд , назначение которого состояло в действий по p. Пшехе; почему, он должен был открыть предварительные работы для проложения просеки [405] от Ханской на Пшеху. Это и было началом вторжения в горные места.

Заметив, движение наше вперед, абадзехи, после бесполезных переговоров, решились наконец заявить враждебные к нам отношения уже не мелкими стычками, как прежде, а открытым восстанием в значительных массах. Первая попытка была 2-го марта. Апшеронский стрелковый батальон шел из Майкопа к устью Фюнфта по вновь разработанной дороге. При подъеме на так называемую Семиколенную гору, его встретила весьма сильная партия горцев. Загорелся страшно неравный бой. Штык и шашка работали безостановочно в продолжение нескольких часов; неумолкаемая пальба заглушала воинственные вопли горцев, до двухсот раненых и убитых своею кровью обмывали скаты этой горы. Противник однако уступил горсти храбрецов, остатки которой пошли дальше, оставив убитых на поле битвы, не будучи в силах подобрать их. Через несколько времени был прислан на это роковое место отряд войск, который и подобрал оставшиеcя трупы, изувеченные горцами самым оскорбительным образом.

Этот случай вывел нас из неопределенного положения: известие, что между нападавшими были горцы из числа переселившихся по левую сторону Ходз, принудило наше начальство объявить всем туземцам, жившим между верховьями рек Лабы и Белой, требование о немедленном очищении занимаемых ими мест и о переселении на Кубань; в противном случае им угрожали силою. Ни верхние абадзехи, ни мохошевцы, ни егерукаевцы, ни

баракаевцы не послушались этой угрозы, почему приказано было очистить от населения все вышеупомянутое пространство и уничтожить их жилища, хлеб и все запасы. С 8-го марта наши войска начали приводить этот приговор [406] в исполнение, и к 27-му все было кончено. Солдаты, которым памятен был вышеописанный случай 2-го марта, не знали усталости, преследуя горцев по сильно пересеченной местности. Разбежавшиеся жители частью ушли за Белую, частью подались к верховью ее, в трущобы снеговых гор. Войска же, преследовавшие их; принялись за постройку постов и станиц, дабы окончательно отрезать эти места от гор и не давать возможности отдельным партиям возвращаться.

Оставалось нетронутым только одно даховское общество, да и подступы к нему не были еще подготовлены; почему, решено было покорение его отложить до более удобного случая, а пока заняться подготовительными работами; т. е. прорубать туда просеки.

Таким образом, к апрелю месяцу в наши руки перешла значительная полоса земли, между малой Лабой и Белой, до самых снежных гор; вследствие того явилась необходимость отрядить часть войск для окончательного утверждения за нами этой территории: 25-го числа был сформирован даховский отряд , силою в 17-ть батальонов пехоты.

С весною огромные транспорты переселенцев начали прибывать из России, и к 1-му июля все вновь выстроенные станицы были уже ими заселены.

В мае 1862-го года линия общего расположения наших войск определялась течением реки Белой от самых снежных высот до Ханского брода. Сила в 35-ть батальонов пехоты, 19-ть эскадронов драгун, 41 сотню казаков, при 38-ми орудиях, отделив степное пространство от края северных отрогов главного хребта, угрожала теперь вторжением во все ущелья, тянущиеся к юго-западу от Белой (Из приведенного числа войск, 5-ть батальонов пехоты, 12-ть эскадронов драгун, 32 сотни казаков, при 12-ти орудиях были распределены по постам, на вновь возведенных кордонных линиях, для несения службы) . В ожидании же сигнала к общему [407] наступлению, войска занимались окончательною отделкою станиц 8-й бригады, разработкою дорог и окончанием постройки кордонных линии. Повременам от этой массы войск отделялись значительные отряды для нападения на сборные пункты неприятельских партий, чтобы расстроивать их планы относительно покушений на наши станицы и заставлять их самих, заботиться о собственной защите.

В первых числах июня, вышеозначенные работы, в районе 25-гo и в некоторых пунктах 24-го полков, настолько подвинулись вперед, что окончание их можно было предоставить кордонной страже; действующим же войскам можно было начать наступление за Белую.

На долю пшехского отряда выпал жребий вторгнуться в ущелья раньше всех отрядов. Просека, веденная им с февраля, по направлению к Пшехе была подвинута почти к посту Куаго.

10-го июня, в составе 13,5 батальонов пехоты, 8-ми эскадронов драгун, четырех сотен казаков, при 18-ти орудиях (12-ть пеших, четыре конных и два горных ), отряд выступил из Ханской, перешеп на левый берег Белой по мосту, окончил расчистку просеки, а 16-го главная часть eе находилась уже при впадении реки Пшекодз в Пшеху и занималась постройкою Пшехской станицы, которая на первое время могла служить отличным опорным пунктом для дальнейших действий вверх по Пшехе. Путь наших войск до Пшехи был ознаменован полным поражением громадной партии, решившейся сделать нападение, на колонну среди совершенно открытой местности. Перекрестный картечный огонь из шести орудий, меткая [408] пальба густой линии стрелков, поражая противника, понесшего огромные потери, не допустили его действовать холодным оружием. Это была первая блистательная наша победа в пределах абадзехских земель, после которой войска положили не отступать ни на шаг.

Дальнейшие занятия отряда в течение второй половины июня, всего июля, августа и сентября состояли в возведении станичной ограды, в устройстве обеспеченного сообщения с Ханской, в заготовлении зимней пропорции сена, в рекогносцировках и набегах по долинам Пшехи и в обе стороны этой реки до рек Белой и Пшиша, у устья которой находился в то время шапсугский отряд.

В начале сентября заготовленное сено было свезено в склады, а во второй половине месяца, окончив главные работы, пшехский отряд был свободен. К этому времени и даховский отряд окончил возложенные на него работы в paйонe 24-го полка и обеспечил себя на зиму сеном. Таким образом, два главнейшие отряда, составлявшие почти все силы действующих войск к востоку от Псекупса, были совершенно готовы приступить к наступательным действиям. По общему распределению действий в горах, даховский отряд назначался для прочного занятия долины Курджипса, а пшехский — долины Пшехи. Огромные сборища горцев на Курджипсе могли помешать трудному предприятию занять вход в это ущелье; поэтому, 21-го сентября предписано было пшехскому отряду, которому удалось уже ворваться в ущелье, сделать диверсию вверх по Пшехе с целью привлечь на себя собравшияся массы на Курджипсе и тем облегчить даховскому отряду занятие долины этой реки. Выступив в назначенный день, пшехский отряд, рекогносцируя новые места, рубил, между прочим, просеки и вел беспрерывно перестрелку. Так дошел он к 1-му октября до реки Яш (в 20-ти верстах от [409] ст. Пшехской); 4-ro вернулся в Пшехскую; 6-го главные силы его двинулись к Пшишу, заняли урочище Кошхо-Дечук, передвинулись к

Шегуже-Хабль, соединились с войсками шапсугского отряда и занялись работами по устройству дорог и кордонной линии от поста Кошхо-Дечук до Кубани .

Появление пшехского отряда, как отдельной силы, было ознаменовано рядом блистательных дел: бой при занятии Пшехи, рекогносцировка вверх по pеке во владение урочищем Кошхо-Дечук достойны занять лучшие места в ряду военных подвигов. Но обстоятельства не допустили меня быть их участником, а брать на себя ответственность за рассказ того, чего не был свидетелем, или что происходило не в период моего пребывания в отряде я не решаюсь.

Смело можно надеяться, что кавказские товарищи не оставят этого пробела непополненным; сочувствуя тому, что только добросовестный свидетель и может сказать правдивое слово, и проникнутые желанием иметь полную историю славной кавказской войны, они, вероятно, поделятся с товарищами по оружию своими воспоминаньями, который лучше моего рассказа ознакомит публику с различными фазами кавказской войны и дадут разнообразный материал для военных историков. Неужели официальные документы будут служить единственным источником, например, хоть для истории адагумского отряда, который, с 1856 по 1863 год, один очистил все пространство к западу от Псекупса? Неужели молодецкие дела даховского отряда не будут представлены в живых рассказах очевидцев? Ведь из истории значительных отрядов, действовавших в последнее время, почти независимо один от другого, составится полное повествование о славной борьбе.

Приступая к описанию боевой и бивачной жизни [410] пшехского отряда, я, конечно, не имею в виду писать его историю. Всем служащим известно, насколько это возможно для строевого офицера. Во время двухлетнего беспрерывного моего пребывания в отряде, я хорошо ознакомился с трудами и лишениямя войск и пристально всматриваясь в военные действия, успел уяснить себе общий план действий и частности исполнения, вследствие чего кажущиеся отрывочные действия сомкнулись в одно непрерывное целое в том виде, в каком я предлагаю его на суд публики. Личное мое присутствиe почти во всех походах,

сведения, полученные от крайне добросоввстных свидетелей о том, чего я, по своему отсутствию, видеть не мог и журнал военных действий пшexcкого отряда — вот источники, которыми я пользовался. Эпизоды, рождавшиеся при столкновениях между своими и горцами, списаны с натуры и введены больше для того, чтобы этими явлениями объяснить дух наших войск при различных обстоятельствах боевой жизни. Может быть, незнакомым с полевою жизнью кавказских войск эпизоды эти не покажутся лишними.

__________________________________

В тот период времени, с которого начинается мой рассказ, кроме даховского и пшехского отрядов, к востоку от реки Псекупса, действовали еще:

1) На самом левом фланге линии общего расположения войск, в шангиреевском ущелье, небольшой мало-лабинский отряд, который, замыкая выходы из ущелий снежных гор, прикрывал собою все течение реки Лабы. Сформированный 3-го октября 1861-го года, он почти все время стоял лагерем выше укрепления Псебай, а силою редко превосходил три батальона пехоты, одну сотню казаков и два горных орудия. [411]

2) Хамышейский отряд, сформированный 2б-го мая 1862-го года, из частей

мало-лабинского и даховского отрядов. 17-ть рот, сотня казаков и два горных орудия, составлявшие его, работали капитальную дорогу вверх по Белой до хамышейской долины. В начале дня он был усилен еще 12-ью ротами.

3) Шапсугский отряд, первый раз сформированный весною 1861-го года, на реке Супс, для проложения удобного сообщения между укреплением Григорьевским и Екатеринодаром. По окончании работ, он был распущен. 10-го января 1862-го года вновь сформирован был отряд под именем шапсугского, для проложения дороги от этого поста к Пшишу. Отряд открыл свои действия в составе 11-ти рот пехоты, двух сотен казаков и двух орудий. К половине февраля, предполагаемая дорога от Кубани до протока Флюк была кончена, а к 20-му числу отряд двинулся вверх по Пшишу, как для рекогносцировки, так и для отвлечения сил противника от войск у Ханского брода. 24-го февраля отряд возвратился на Кубань и до октября занимался поправкою дороги. В октябре он опять явился на Пшиш и вошел в состав пшехского отряда.

Пшехский же отряд в это время был на Пшехе, но не весь: часть его, около трех батальонов пехоты, четырех орудий и одной сотни казаков, находилась у поста Кошко-Дечук (на Пшише), занимаясь расчисткой на ружейный выстрел оврага, окружающего этот пункт. В скором времени эта часть, соединившись с расформированным шапсугским отрядом, примкнула к войскам пшехского отряда, сосредоточенным в Пшехской станице, оставив на постах по Пшишу небольшие гарнизоны (По расформировании шапсугского отряда, начальнику пшехского отряда подчинилась пшишская линия, состоящая из постов: Кошко-Дечук, Шегуже-Хабль, Пшечетын, Тетер-Хабль, Пшишский и Флюк. Ему же предписывалось, с прибытием шестых резервных батальонов кабардинского, ширванского и самурского полков, вместе с пешим казачьим батальоном, занять посты следующим образом: на посту Кошко-Дечук — 3 роты; на Шегуже-Хабль — 1,5 батальона; на Вабакуевском редуте, где находились склады артилерийский, винный и экстерного сена —

3 роты; на посту Флюкском — 3 роты; по этим же редутам были расположены 6-ть легких орудий), [412] в ожидании скорого прибытия, нескольких резервных батальонов, долженствовавших усилить пшишскую линию. Пшехский отряд к концу октября имел следующий состав: пехота: апшеронский, ширванский, самурский, 19-й, кавказский гренадерский, сводно-линейный № 1-го и две роты сводно-линейного № 4-го — стрелковые батальоны, 1-й и 5-й батальоны кубанского, 3-й, 4-й и -5-й батальоны ставропольского, 5-й резервный батальон куринского пехотных полков, линейный № 6-го батальон и казачий пеший № 13-го батальон ; артилерия : артилерийские взводы: два — батарейной № 3-го батареи, три — облегченной № 3-го батареи (которые еще имели легкие орудия), один — облегченной № 4-го батареи, один — горной батареи 19-й артилерийской бригады и один — конно-казачьей № 13-го батареи; кавалерия: дивизион переяславского и дивизион тверского драгунских полков и три сотни казаков. Всего 14,5 батальонов , 10-ть орудий, 4-ре эскадрона драгун и три сотни казаков.

Начальником пшехского отряда в то время был командир батарейной № 3-го батареи, полковник Шестаков; но так как при этом же отряде находился постоянно начальник войск, за Лабою расположенных, генерал-майор Преображенский, то и все действия отряда производились по его личному расноряжению. Пшишская же линия, составлявшая как бы отдельный кордонный отряд, [418] находилась под ведением старшего штаб-офицера из расположенных там войск.

__________________________________

Пшехская станица расположена на левом берегу реки Пшехи, в небольшом расстоянии от впадения ее в Белую. В октябре 1862-го года она представляла характер чисто-военного лагеря; ничто не намекало на присутствие мирных поселенцев, бывших в то время в очень незначительном количестве. Подъезжавшему к станице,с правой стороны реки, еще издали виднелся возвышенный левый берег, покрытый землянками различных величин, расположенных амфитеатром; из за вала, окаймляющего изгибы возвышенного берега, выглядывали белые ряды палаток, шатры походного госпиталя и высокие бунты провианта и овса (Таков был вид всякой строющейся, стало быть и всякой передовой станицы. До прибытия персселенцев, станичная ограда служила прикрытием главных складов войск, действовавших где нибудь вблизи) . Саженях в трехстах выше станицы, на узкой долине образованной отодвинувшимся высоким берегом от низменного, толпились группы солдат, занимавшихся постройкою моста; над этим муравейником покровительственно выглядывал с высоты небольшой фас отдельного маленького укрепления, вмещавшего в себе пороховой погребок. Внутреннее пространство станицы, огороженное для 250 семейств, было довольно обширно. Леса же, окружавшие станицу, не были еще очищены от неприятельского населения, вслдствие чего небольшие конные партии горцев и одиночные всадники постоянно разезжали около нее, наблюдая за нами и пользуясь всякою оплошностью с нашей стороны.

Сообщения Пшехской с ближайшими, уже населенными, [414] станицами производились, по двум дорогам: одною из ст. Белореченской, находящейся не далее девяти верст и

другою из Ханской, верстах в восемнадцати, где был постоянный мост, через который, во время полноводья, переправлялись и все желавшие попасть в ст. Белореченскую, так как, то время против этой последней моста еще не было.

Движение по этим дорогам производилось не иначе, как под прикрытием войск: не менее батальона пехоты и одного или двух орудий артилерии.

Военные действия пшехского отряда, по естественному ходу дел, должны были открыться по всем направлениям от Пшехской станицы, как от центра, с целью очищения окрестностей от абадзехов; но цель эта, при густом населении этого племени, расселившемся среди плодородных полей, требовала не мало времени, почему командующий войсками Кубанской области, на всю зимнюю экспедицно, то есть с 1-го ноября 1862 г. до 1-го апреля 1868 г., предположил окончить только следующие задачи:

1) Очистить, до весны,все пространство между Белой и Пшехой до самых гор, уничтожая аулы, запасы и захватывая, как пленных, так и имущество враждебных горцев.

2) Уничтожить все преграды, устроенные горцами для воспрепятствования движению наших войск и очистить, те из перелесков, под прикрытием которых горцы могли бы маскировать свои сборы и делать неожиданные нападения.

3) Употребить все усилия к скорейшему окончанию моста через Пшеху и ледорезов у моста в ст. Ханской.

4) Окончить просеку, для прямого сообщения между станицами Пшехской и Ханской (От начальника же войск, расположенных за Лабою, начальнику пшишской линии были предложены следующие занятия: 1) заготовить хворост и колья для предполагаемых станиц близь Шегуже-Хабль (Бжедуховской) и Габукай (Габукаевской); 2) заготовить клюки для устройства подвижного моста; 3) затем, шли еще некоторые хозяйственные распоряжения.) [415]

Вследствие этих предположений, Пшехская станица была избрана главным средоточием отряда; из ней высылались подвижные колонны для разных предприятий, и сюда же возвращались войска по исполнении возложенных на них поручений.

Первый шаг к выполнению инструкции; был сделан в конце октября. Предполагая открыть действия сначала вверх по Пшехе, генерал Преобряженский счел необходимые предварительно обеспечить станицу от нечаянных нападений значительных партий с северной стороны. 20-го октября отряд двинулся из станицы вниз по левому берегу Пшехи и, остановившись в восьми верстах, приступил к постройке пшехского поста; небольшой гарнизон оставленный в опустелой станице (1 батальон пехоты; при двух орудиях, 2 эскадрона драгун и 2 сотни казаков) занялся с следующего же дня небольшими рекогносцировками, для открытия прямых сообщений с ст. Ханскою и постом Кошко-Дечук. Как ни мелки, казалось, были эти предириятия, но и для них такого числа войск было недостаточно; почему, состав гарнизона увеличили еще двумя батальонами, присланными из отряда. Воспользовавшись этим подкреплением, заведывающий войсками в Пшехской станице решился сделать набег по реке Неподах.

Войска, назначенные для этого, в полночь были уже под ружьем, а к рассвету, в совершенной тишине обошли аулы и начала уже подходить к ним, как горцы, случайно вышедшие из сакль, заметив наш отряд, подняли тревогу. Но не для боя просыпались они. С первым криком, возвестившим тревогу, большая часть кинулась [416] спасать самих себя, свои семейства и пожитки. Несколько выстрелов, пущенных на авось, были единcтвенным сопротивлением. Когда же наши подошли к аулам, то они были уже пусты, и джигеты, населявшие их, успели скрыться. Захватив годную часть брошенного имущества, в особенности медную посуду, и зажегши сакли, отряд отступил в станицу. После этого движения, гарнизон не предпринимал больше ни одной рекогносцировки и занимался окончанием станичного вала.

29-го октября, около одиннадцати часов утра, несколько хоров песенников, под акомпанемент пискливых кларнетов, дружно отхватывавших молодецкие песни, послышались около станицы, и вслед затем, батальон за батальоном, начали вступать в станицу, окончив постройки Пшехского поста. Верховые и пешие офицеры запестрили по станице; базар наполнился солдатами — стало быть, и шумом; переселенцы и переселенки, одевшись почище, вылезли из своих землянок... Безжизненная станица закипела.

Не тяжелы были для такого большого отряда прошедшие труды, почему генерал Преображенский не счел нужным давать войскам отдых, тем болве, что все уже было подготовлено для начатия разработки дороги по прямому направлению в Ханскую. Рекогносцировки, исполненные пшехским гарнизоном, и распросы достаточно ознакомили нас с местностью, лежащею по этому направлению. 30-го октября назначалось выступление войск двумя колоннами: одна — из 3-х батальонов пехоты, при 2-х орудиях, под начальством командира апшеронского стрелкового батальона, должна была направиться на редут Мишоко, другая же, из 4-х батальонов пехоты, 4-х эскадронов драгун, одной сотни казаков, при 6-ти орудиях, подчиненная командиру 5-го батальона кубанского пехотного [417] полка, должна была двинуться прямо от Пшехской станицы на высоты,лежащие по правой стороне реки Пшехи;к аулу Айтак-Балатукова, отстоящему от станицы верстах в шести. Небольшое расстояние дало возможность быстро и неожиданно подойти к аулу. Жители бежали в лес, а оставленное имущество перешло в собственность солдат. Войска расположились по саклям, и на другой же день, с двух противуположных сторон, от редута Мишоко и от аула Айтак-Балатукова, началась рубка просеки. Позиция у заднего аула была до того бедна водою, что большую часть лошадей принуждены были отослать в станицу; оставленных же при войсках водили на водопой к Пшехе. Оставив аул в наших руках, неприятель не пытался более появляться, и рубка шла безпрепятственно до 3-го ноября.

В станице в это время работа моста через Пшеху подвигалась довольно успешно. Войска же, стоявшие на реке Пшиш, занимались постройкой на постах платформ для установки крепостных орудий, устройством дамбы и постройкой моста через проток Хорго.

Заниматься исключительно работами и оттягивать время для наступательных движении было невозможно,тем более, что величина отряда позволяла внутренние работы производить одновременно с наступлением, не отнимая необходимых сил от подвижных колонн; почему, генерал Преображенский, оставив на рубке для продолжения работ незначительную часть войск, с остальными, 3-го ноября, воротился в ст. Пшехскую, а 4-го, рано утром, сОбрав-пнеся за станицею 8,5 батальонов пехоты, четыре эскадрона драгун, две сотни казаков и 8-мь орудий потянулись вверх по левому берегу Пшехи.

Пройдя две неглубокие балки, в виду станицы, колонна дошла до ровного и довольно широкого места, [418] окаймленного с правой стороны редким невысоким лесом, а с левой крутым обрывом к низменности, по которой течет извилистая Пшеха. Местность эта не блогоприятствовала горцам, потому что не маскировала их малочисленности, еслибы им вздумалось выйдти из леса; оставаясь же в лесу, они не могли нам наносить вреда своими выстрелами. Так как для движения нашей кавалерии не представлялось ни малейшего препятствия, то означенное пространство было пройдено без выстрелов. Но далее, местстность заметно изменялась: чистая роща, с правой стороны, обращалась мало по малу в молодой лес, заглушенный густым кустарником, который все ближе и ближе подходил к обрыву. Горцы, укрывшись в лесу, начали постепенно учащать огонь. Правая цепь наша, заняв опушку, отвечала, по обыкновению, очень усердно. Таким образом мы подвигались вперед. На шестой версте, отряд наш наткнулся на аул Пшипи-Хабль, из которого жители, с имуществом, успели уже выбраться. Вскоре запылавший аул остался позади. Беспрерывный огонь горцев много замедлял наше движение, так что на возвышенность Волгай-Обидова (где впоследствии поставлен пост Тубинский, отстоящий от станицы верст на восемь) мы прибыли в четыре часа пополудни. Здесь горцы особенно усилили свой огонь, намереваясь, вероятно, помешать спуску обоза с горы; но правая цепь наша, усиленная резервами, кинулась на них так дружно, что абадзехи подались в кусты далее ружейного выстрела от дороги, где и были удерживаемы до тех пор, пока весь отряд не спустился в довольно обширную, безлесную равнину, продолжая движение вверх по левому берегу реки и оставляя высоты с правой стороны. По отступлении с горы последней цепи, гребень высот немедленно был занят горцами, откуда они провожали нас более салютационными, нежели [419] боевыми выстрелами, так как пули едва долетали до колонны. Вскоре отряд дошел до места, где в настоящее время расположена станица Кубанская, разбил лагерь, поужинал и расположился для отдыха. Вскоре залп, раздавшийся с высот, разбудил всех; но тревоги общей не было: только цепь, выдвинувшись немного вперед, приняла на себя обязанность обмениваться выстрелами с противником, который не мог угомониться до самого рассвета.

Потеря прошедшего дня состояла из одного убйтого и семи раненых нижних чинов; ночь же прошла без жертв.

На другое утро, пообедав до рассвета, наполнив патронташи патронами, надев ранцы и навьючившись всякого рода торбочками, войска двинулись дальше. Снова визгливые пули начали обычный концерт и провожали колонну весь восемнадцативерстный переход до большого аула Исаак-Шуулухова. В этот день к прежним семи носилкам присоединились еще четыре: одни с убитым и трое с ранеными.

Общее показание лазутчиков, что далее дорога будет гораздо хуже пройденной, и неуменье их объяснить, насколько она удобна для движения колесного обоза, принудили генерала Преображенского произвести несколько рекогносцировок.

Для этого, 6-го ноября, были назначены две колонны: одна — из четырех батальонов пехоты, дивизиона драгун и четырех орудий, под начальством подполковника Шестакова, двинулась вверх по реке; другая же, небольшая колонна, под начальством подполковника Краузе, перешла на правый берег реки.

Дорога, предстоявшая первой колонне, сохраняла тот же характер: справа тянулся лес, то приближаясь, то удаляясь от дороги, слева — обрывистый берег. [420] Перестреливаясь с довольно сильным неприятелем, засешим в лесу, колонне часто приходилось останавливаться, то для истребления встречавшихся на пути аулов, то для обделки спусков через промоины. Поздно вечером прибыла она в аул Исаак-Шуулухова, с десятью ранеными.

Второй колонне выпала более счастливая доля. С приближением ее к аулам, последние били очищаемы без сопротивления. Истребив беспрепятственно значительное количество аулов и набрав в изобилии фуража, колонна эта вернулась на место раньше первой.

Убедившись посредством произведенной рекогносцировки, что дорога дальше не так дурна, как говорили, генерал решился, с большею частью отряда, двинуться далее того места, до которого доходил рекогносцировочный отряд. Пять батальонов пехоты, при четырех орудиях, два дивизиона драгун и сотня казаков выступили под личным его начальством. Пройдя верст десять и найдя удобный брод, колонна перешла на правый берег, по которому тянулась безпрерывная цепь аулов. Уничтожить эти аулы безотлагательно было необходимо: расположенные большею частью на полугоре высокого правого берега, они командовали дорогой, идущей по более низменному левому берегу, и если бы эти аулы были оставлены, то при движении отряда, во время полноводья, когда доступ к ним делался невозможным пришлось бы дорого заплатить за такой промах. Однако, к удивлению отряда, все аулы были уже брошены; даже огромный аул эфендия Багова, укрепленный завалами, почти не оказывал никакого сопротивления. Генерал Преображенский, задавшись намерением осмотреть дорогу как можно дальше и истребить по возможности больше аулов, быстро двигался вперед, не завязывая серьезного дела с горцами, упорно продолжавшими перестрелку из леса. [421]

Пройдя версты две за реку Тыжжи, впадающую в Пшеху с правой стороны, отряд повернул назад. Заметив, что войска наши имеют намерение возвратиться на свою прежнюю позицию, горцы, по обыкновению, усилили огонь. Так как близь реки Тыжжи кусты с левой стороны дороги отступали от нее далее ружейного выстрела, образуя полукруглую поляну, то части войск, подходившие к этому месту, выходили из- под выстрелов. Горцы, видя это, бросились опушкой обегать поляну, спеша занять то место у реки, где кустарник опять близко подходил к дороге, чтобы оттуда сильным огнем встретить нашу колонну; но сюрприз , готовившийся для нас, обратился, на их же голову: дивизион переяславских драгун на рысях пошел вперед по дороге и, подойдя раньше горцев к тому месту, куда они стремились, перешел реку Тыжжи, повернул правым плечом, вошел в кусты, потом, сделав второй заезд правым плечом, двинулся по кустам в тыл неприятеля, уже засевшего там. Увидев себя обойденными, горцы кинулись бежать; но драгуны их преследовали не без успеха: кусты были очищены, четверо раненых, шесть трупов и куча оружия остались в наших руках (Среди самых жарких дел, никто не видел, чтобы горцы не подбирали трупов своих товарищей. Оставить убитого в руках неприятеля — считалось у них великим бесчестием. Убитый в бою есть их знамя. Поэтому, добыча убитыми выражает то, что неприятель бежал вполне пораженный) . После этого горцы не тревожили больше колонны; и она, хотя и поздно, успела придти на позицию.

Остававшиеся там войска тоже не сидели без дела: перейдя на правую сторону Пшехи, они продолжали истреблять аулы, из которых один только Худако-Хабль попытался было оказать чтот-то в роде сопротивления. Убыль этого дня состояла из двух убитых и тринадцати раненых, в том числе одного: обер-офицера (Переяславского драгунского полка поручик Савицкий) . [422]

8-го ноября была назначена, под начальством Maйopa Экельна, последняя рекогносцировка по реке Дого, кончившаяся совершенно благополучно.

Действиями нашего отряда, с 4-го по 9-е ноября, все пространство от Пшехской до теперешней Апшеронской станицы было очищено, по прямому направлению от множества аулов. 9-го числа, уничтожив и аул Исаак-Шуулухова, отряд тронулся обратно в ст. Пшехскую. Ранцы, облегченные от сухарей, и повозки без провианта и фуража дали возможность сделать большой переход. Противник снова принялся за свое дело: лес и высоты, скрывавшиеся в густом тумане, были уже заняты горцами. С приближением же отряда к Волгай-Обидову надо было серьезнее подумать об обеспечении подъема войск и обоза, который, под выстрелами, мог бы нам стоить дорого; поэтому, дивизион тверского драгунского полка, под командою мaйopa Суринова, был поведен полковником

Шестаковым вперед. Взойдя на высоту, драгуны двинулись прямо в кусты, но, не встретив там противника, повернули налево и, пользуясь густым туманом, решились обойти горцев. Тихо и смело пробирались тверцы разными прогалинами, среди кустов. Обходное движение их удалось. Заняв гребень высот, горцы беспечно продолжали пускать пули в черневшую, сквозь туман, полосу колонны... Но вдруг, сзади их грохнули знакомые им выстрелы... Дрогнули храбрые абадзехи и кинулись назад; но было уже поздно: драгуны, заняв все тропинки, с шашками наголо встретили спасавшихся. Горцы с отчаяния кидались под лошадей, но и там пуля или шашка находили их: более двадцати пяти неприятельских тел остались неподобранными; много opyжия, как на убитых, так и брошенного во время поспешного бегства, досталось победителям.Мы потеряли выбывшими из строя только четырех, израненых шашками. [423]

Воздавая должное подвигу драгун, нельзя забыть и услуг, оказанных двумя сотнями донского Надурбовского полка, которых участие в этом деле хотя было и второстепенное, однако значительно влияло на исход его.

Сотни находились внизу, при арриергарде, на поляне. Заметив движение на горе драгун и суматоху между неприятелем, казаки бросились с левой стороны на горцев, отрезали им выход на поляну и к следующим перелескам и оврагам — что дало возможность, драгунам обхватить горцев с двух сторон. В происшедшей затем схватке донцы приняли немалое участие, отхватывая бежавших в их сторону.

Не доходя пяти верст до ст. Пшехской, отряд должен было становиться на ночлеге, потому что мост через балку Хошеруково был горцами разобран, и бревнами его завалены спуск и подъем. 10-го ноября балка расчищена, мост построен, и войска, рано утром, вступили в стацицу.

Пошла в ней обычная хлопотня: повезли в Майкоп раненых и больных, полетели в штаб отряда кипы требований на провиант, рационы, патроны, артилерийские заряды и проч.. Штабные писаря снова, не разгибаясь, заскрипели перьями. Станица опять оживилась: песни раздавались во всех ее концах; духаны обставились группами солдат, клянущихся друг другу в дружбе или сквозь слезы рассказывающих об убитых товарищах, а вечером, в тусклых одиночных окнах землянок, виднелись, около зеленых столов, кружки офицеров с карточными веерами в одной и со стаканами глинтвейна в другой руке, бойко восклицавших: "куплю! вист!..."

Так кончилось движение вверх по Пшехе. В продолжение этого времени не было ни одного ясного дня: сырой туман и пронизывающий сквозь платье холод не [424] сменялись. Движение это было чисто рекогносцировкой неизвестной местности, а не предвестником скорого ее занятия, так как для этого еще не было сделано подготовительных распоряжений, т. е. не были выбраны места для станиц и постов, из аулов были истребляемы только находившиеся недалеко от дороги, значительное же количество их, по сторонам, оставалось нетронутым.

Рекогносцировка как будто имела целью: осмотреть границу участка, примыкавшего противуположною стороною к Курджипсу, третьею — к Белой, а четвертою — к горцам; следовательно, того пространства, которое следовало очистить от враждебного населения к концу зимы. Времени оставалось немного, сама местность была мало известна, а потому нужно было торопиться.

После трехдневного отдыха, колонна из 7,5 батальонов пехоты, двух дивизионов драгун, двух сотен линейных и одной сотни донских каваков, с 8-ю орудиями, под начальством генерала Преображенского, 13-го; ноября тронулась по направлению к реке Шебжз. Выступив из станицы очень рано, войска пошли по знакомой им дороге, левым берегом Пшехи. Тихо шел отряд, держась подалее от леса. Может быть, этой осторожности мы обязаны были, что во все время движения до возвышенности Волгай-Обидова не было ни одного выстрела. Спустившись с высоты, войска быстро перешли ширину долины до Пшехи и, переправившись в брод на правый берег ее, на минуту приостановились, чтобы сомкнуться для дальнейшего движения. С того места до шебжзского ущелья оставалось не более шести верст, почему, для занятия его было сделано следующее распоряжение: дивизион драгун, под начальством полковника Шестакова, отделившись от отряда, пошел прямо ко входу в ущелье, а все остальные войска, под начальством генерала Преображенского, [425] приняли влево, огибая лес перед ущельем. Пройдя настолько, что, по соображению, ущелье приходилось немного далее четырех верст, колонна сделала привал. Два батальона пехоты и два горных орудия были посланы вперед, чтобы захватить побольше аулов, раньше чем покажется отряд; сам же генерал, оставаясь с остальными войсками в резерве, прислушивался, не будет ли где нибудь слышно пальбы; но кругом было совершенно тихо, и только столбы дыма, на протяжении двух верст, показали, что наши отдельные части уже принялись за работу. Наконец, поднялись и остальные войска отряда. Осторожно втянувшись в лес, по арбяной дороге, отряд прошел несколько полян и перелесков благополучно; когда же, повернув направо, войска начали дебушировать из последней опушки, то ясно послышалась самая частая пальба в той стороне, куда были посланы драгуны. Колонна, почти бегом, кинулась навыручку. Вскоре поляна расширилась, и нам представилась такая картина: тверцы, заняв высокий завал, разъезжали за ним ведя жаркую перестрелку с горцами, засевшими за другим завалом; трое раненых лежали уже в стороне. Не доходя полуверсты, конно-казачий артилерийский взвод отделился от головы колонны, карьером подехал к драгунам и, заняв место на фланге завала, двумя анфиладными картечными выстрелами заставил горцев отказаться от перестрелки и отойти в лес, находившийся за их завалом. Тем дело и кончилось. Около этого места была выбрана лагерная позиция, совершенно замыкавшая вход в ущелье. Сожженный при входе в него аул Басыр-бей передал свое имя и занятой позиции. Вскоре затем прибыли отделенные прежде два батальона пехоты, с двумя горными орудиями.

Горцы, оставив завал, рассыпались вокруг нашего расположения и, постреливая со всех сторон, решились, [426] поводимому, не позволять нам покойно разбивать лагерь. Впрочем, не обошлось без жертвы: один рядовой был убит. Смерть его служила новым доказательством, что у солдат, свыкшихся со всеми опасностями, является часто и дурная сторона — крайняя безпечность и неосторожность. Вот что случилось: около одного из фасов позиции уцелела новая сакля; солдаты кинулись было для овладения такими отличными дровами, но несколько отчаянных абадзехов, засев с противуположной стороны ее, открыли огонь по приближающимся. Один из солдат, менее, терпеливый, воспользовавшись мертвым углом, подбежал к сакле, влез на крышу и начал срывать доски: он, вероятно, расчитывал, что горцы не посмеют выйти из засады, под опасением попасть под пули его товарищей; однако, один из них, услыхав возню на крыше, поступил иначе: быстро выскочил из-за стены, в одно мгновение приставил винтовку к животу смельчака и выстрелом препроводил несчастного в чистую.

14-го ноября больные и раненые были перевезены в ст. Пшехскую, а на другой день предпринята первая рекогносцировка в шебжзское ущелье до реки Бзефиш, впадающей в Шебжз с левой стороны. Ущелье Шебжз представляет чисто-горный характер: с обеих сторон узкая долина Шебжза сжималась высотами, хотя не имевшими вида диких горе, но уже значительно поднятыми, особенно с правой стороны; с левой же — высоты являли как будто ряд сплоченных высоких холмов с отлогими скатами, поросшими местами редким лесом, по опушке которого мелькали там и сям маленькие аулы.,

Однообразные аулы горцев походили более, на наши бедные хутора, чем на деревни. Всякий из них состоял из сакли владельца, лучше других выстроенной, из двора, занятого хозяйственными заведениями, т. е. из построек [427] в роде амбаров, поставленных на четырех столбах, вышиною аршина два; круглой, обмазанной и крытой плетушки, где часто встречались ручные мельницы; небольшой сакли в одну каморку (кунакская), а иногда чего-то в роде сарая. Вокруг двора теснилось еще несколько таких же, только с гораздо беднейшими постройками, принадлежащими крепостным; большие же аулы состояли из ряда подобных хуторов.

При появлении нашем в ущельи, аулы оказались пустыми, хотя по оставленным вещам, по большому количеству домашней птицы и изобильным запасам зерна, заметно было, что хозяева покинули свои жилища второпях и очень недавно. Смотря на это богатое ущелье, скаты и низ которого были покрыты множеством маленьких аулов, а промежуточные поля сплошь запаханы, мы удивлялись, что горцы не отстаивали своих жилищ.

Огонь уже начал уничтожать осиротевшие аулы, как показалась сзади рекогносцировочной колонны другая, вышедшая позже на фуражировку. Часам к одиннадцати обе колонны кончили свое дело. Более тысячи лошадей, навьюченных сеном, зерном, котелками, ручными мельницами, вязками живых и убитых куриц, сапетками меда, кукурузой и другим добром, потянулись в лагерь.

На позиции Басыр-бей отряд наш простоял довольно долго, так как обилие фуража обеспечивало наше пребывание на значительное время; отличная погода ускоряла рубку просеки к Волгай-Обидова, оконченной 18-го числа, после чего назначено было движение вперед.

Прибывший в наш отряд, навремя, начальник штаба резервной дивизии, подполковник Ц*, еще до рассвета, 19-го ноября, взяв часть кавалерии, двинулся для рекогносцировки ущелья. За кавалерией, рано утром, выступили остальные войска и в полдень пришли на новую позицию, [428] где река Амма принимает слева небольшую реченку. Часам к трем возвратился отряд подполковника Ц*, не встретив неприятеля. Быстрое исчезновение горцев из своих сакль, с семействами и имуществом, действительно, было явлением замечательным, удивлявшим даже старых Кавказцев, которым подобные сцены были не новы. Иногда колонна, назначенная для сожжения аулов, повидимому, неожиданно появлялась в другом месте, и что же? никого не заставала в аулах. Приближение такой колонны, как бы тихо она ни шла непременно встречалось пронзительным перекрикиванием бдительных горских пикетов. Это "гю!" передаваемое визгливой фистулой, было так резко, что мало чем уступало сигнальному рожку. "Ишь, заиграли горнисты нехрещеные!" говаривали обыкновенно при этом солдаты, а через четверть часа после сигнала, на расстоянии по крайней мере пяти верст, сакли оказывались уже пустыми, и жители их готовыми к бою. Иногда только издали можно было заметить уходящие семейства горцев.

На другой день по прибытии на позицию, предпринята была рекогносцировка в ущелье Курджипс. Еще на позиции Басыр-бей лазутчики сообщили генералу Преображенскому, что из ущелья Аммы в ущелье Курджипса есть прямая арбяная дорога. Один из горцев обещался провести туда отряд, уверяя, что войска в тот же день могут сходить туда и вернуться, и что вообще дорога хорошая. Открытием этим генерал остался доволен решился исследовать дорогу.

С рассветом 20-го ноября, колонна из трех стрелковых батальонов , четырех орудий, двух дивизионов драгун и двух сотен казаков, была уже готова к выступлению. Начальник этой колонны, подполковник Ц*, взяв с собою всю кавалерию, отправился вперед, а пехота, под начальством подполковника Полторацкого, [429] поплелась одна, взяв сухарей только на один день, в ожидании скорого возвращения.

Пройдя вверх по Амме версты три, мы повернули налево, на аул Куано-Хабль, откуда, подемом градусов в 35, начиналась обещанная хорошая дорога; потом, сделав два крулных поворота направо и налево, дорога пошла дальше по глубокой и крутой промоине. С первых шагов вера в достоинство дороги сильно поколебалась: взвод легких орудий, под прикрытием роты, должен был вернуться. Далее дорога становилась все хуже и хуже. Узкая вначале, она впоследствии еще более сжималась густым лесом, беспрерывно подымаясь все выше и выше; местами проходила по узким гребням гор, имея по бокам глубокие пропасти, поросшие сплошными старыми лесами. При такой обстановке, изгибаясь с одного кургана на другой, дорожка обращалась наконец в тропинку, по которой можно было идти не иначе, как поодиночке. Растянувшись на огромное пространство, колонна подвергалась большой опасности. Счастье наше, что горцы не знали об этом движении а то, перегородив тропинку прочным завалом из поваленных деревьев — на что было нужно минуть пять времени, человек сорок могли бы не только нанести нам много вреда, но, может быть, заставить вернуться, во избежание необходимости ежеминутно штурмовать завалы. На самом же деле, мы не встречали горцев и, покрякивая, продолжали взбираться с одного бугра на другой, и только поздно вечером спустились к курджипскому ущелью, недалеко от расположения даховского отряда. Радушный прием, сделанный даховским отрядом пришедшим боевым братьям, заставил нас позабыть усталость.

Движение это не обошлось однако без происшествий. В одном из глухих мест, когда кавалерия только и могла идти в один конь, снизу, из глубины щели, [430] раздался, за весь переход, один только выстрел, и казак, как сноп, упал с коня. Рассказывали также, что, кончая тяжелое странствование, драгуны встретили едущую навстречу арбу. Старик, сидевший в ней, увидав так неожиданно перед собою русских, быстро скрылся в лесу, а молодой горец, ведший быков, остался на месте, выжидая приближения драгун.. Когда они подошли на хороший ружейный выстрел, он, в каком-то безумном исступлении, выхватил из-за плеч винтовку и единственною рукою выстрелил, но дал промах; затем, подпустив драгун еще ближе, безрукий горец дал из пистолета другой промах, но сдаваться не хотел и пал, как фанатик, под ударами драгунских шашек.

Открытие дороги, пройденной нашими войсками, по мнению большинства, ни в каком случае не могло иметь особенных, результатов, потому что она не соединяла важных сообщений; вся польза ее могла заключаться в том, что путь этот сокращал расстояние между средними течениями Курджипса и Пшехи, однако почти неудобопроходимость ее лишала дорогу и этого значения. Генерал Преображенский, узнав о вновь открытой дороге, ни к каком случае не мог оставить ее без внимания: если она была неудобна для наших сообщений, то можно было надеяться, с помощью ее, проникнуть в новые места, заселенные горцами, а следовательно иметь возможность точнее выполнить очищение края от населенья. Движением этим, конечно мы не могли произвести на горцев значительного впечатления: если их и удивило неожиданное появление наших войск в столь диких местах, то, вероятно, каждый из них пожалел только о том, что не знал о нем раньше и дал слово быть готовым иначе нас встретить и проводить, еслибы мы захотели вторично появиться в этих трущобах. Как опасно было для нас повторять движение [431] по такой дороге, видно было из того, что общее мнение решительно его не допускало. О горских же лазутчиках можно сказать, между прочим, что они всегда отличались неспособностью определять удобство дороги для движения наших войск: по их мнению, если арба, запряженная: парою волов, может хоть кое-как пробраться по какому нибудь месту, то оно уже делалось доступным и для наших войск. Не принимая в расчет тяжести, которую носит на себе солдат, и зависимости движения солдата от этой ноши по крутизнам, не имея никакого понятия о степени подвижности нашей артилерии, и не соображая опасности дороги в военном отношении, лазутчики нередко путали предположения наших начальников. Еслибы, в вышеприведенном случае, горцы описали эту дорогу точнее; то разве мог последовать приказ о взятии выступающими войсками провианта на один день и об оставлении палаток на позиции?

Переночевав в лагере даховского отряда, колонна наша тронулась в обратный путь, круговою дорогой, через Майкоп, Ханскую и Пшехскую. В течении четырех суток она прошла не очень большое расстояние, не более ста верст; но если взять в расчет утомление первого дня от частых крутых подъемов, потом две ночи, проведенные без палаток и теплой пищи в сильный холод — отчего солдаты, вместо отдыха, еще более утомлялись — то выйдет, что движение это стоило войскам больших усилий.

Первый ночлег, после проведенного в даховском отряде, был сделан не доходя семи верст до Майкопа. Конечно, войска устали; но смею предполагать, что еслибы заставили их преодолеть усталость и пройти остальные семь верст,то ночлег около самого укрепления, если не в ограде его, был бы удобнее: ротные командиры, по крайней мере, нашли бы возможность достать спирт и все необходимое [432] для варки пищи; согретые и подкрепленные, войска могли бы без заметного утомления пройти еще два перехода на сухарях и спирте. Блогодаря же сделанному распоряжению, голодная, прозябшая и утомленная колонна должна была только нравственно подкрепляться словами подполковника Ц*, который постоянно произносил: "спасибо, братцы! Молодцами идете!" Невольно с каким-то умилением смотришь на кавказского солдата: непонятною сносливостью и непобедимостью духа он напоминает сказочных героев. Как часто ни испытывали его в этом свойстве и природа и люди, однако он всегда оставался несокрушимым.

Долго стояли мы на позиции при впадении Аммы в Шебжз. С прибытием на нее, дни становились холоднее; потом выпал снег, ударили морозы, сковались льдом наши маленькие реченки, и улеглась отличная зима.

Ущелья Аммы и Шебжза были для нас неистощимыми источниками всякого рода фуража.

Чтобы судить, какое огромное количество аулов было истреблено за это время, стоит только вспомнить, что с 15-го до 28-го ноября, почти ежедневно, около половины отряда назначалось для сожжения их, которое производилось без всякого препятствия со стороны горцев — стало быть, и без потери времени на овладение ими. Посылаемые войска по целым дням только и делали, что подкладывали пучки горящей соломы под крыши сакль. B ясные дни нередко скрывалось солнце от бесчисленных пожаров.

Нередко упоминая о произведенных нами фуражировках, считаем нелишним сказать несколько подробнее о том, как он производились.

Рано утром, колонна, назначенная для прикрытия фуражиров, собиралась перед лагерем; но прежде чем показывались первые роты этой колонны, уже все [433] пространство у cборного пункта покрывалось кавалериею, состоящею из фурштатских рядовых, на казенно-подъемных лошадях, оседланных вьючными седлами. Прибытие каждой части колонны непременно сопровождалось покрикиванием на них из рядов: "эй, вы, хвараоново войско, расступись, дай место!" Пока собиралась колонна, толпа фуражиров продолжала увеличиваться, и затем: выступали все вместе. Прикрытие во время фуражировок редко превышало два батальона пехоты, сотню казаков и взвод артилерии; за то, редко отправлялось и меньше, потому что в пшехском отряде не бывало никогда менее тысячи фуражирных лошадей. Почти каждому из батальонных командиров приходилось водить такие колонны, но ни один из них не изобрел еще средства удерживать фуражиров в порядке. Возня с ними открывалась, с первого шага: желание каждого быть впереди своих товарищей, чтобы скорее захватить лучший стог сена, делало то, что задние незаметно начинали протискиваться вперед, a передние, чтобы избегнуть опасности очутиться сзади, прибавляли шаг, и все это кончалось тем, что на второй версте похода все промежутки между батальонами и орудиями наполнялись "архаровцами", как тоже называли фуражиров., Покрикивания офицеров и даже солдат, которых начинали они стеснять, заставляли их убираться назад, где слышались всегда споры за места, и через несколько времени опять повторялось тоже самое. Среди таких приливов и отливов нетерпеливых фуражиров, колонна подходила наконец к месту фуражировки. Не было начальника, который бы не составлял хитрые планы для удержания запальчивости "фараонова войска", но лишь приходили на место — не мог удерживать их даже за цепью.

Порядком доставалось подчас фуражирам за подобные беспорядки; да это ни к чему не вело; им овладевала [434] во время фуражировки какая-то запальчивость, которая мешала им даже рассуждать: о каком бы то ни было препятствии, при виде хорошего стожка сена, они не хотели и знать. Один, на скаку зацепив своими вьючками за ногу офицера, не смотря на крики последнего, продолжал скакать во всю прыть, и офицер по необходимости должен был нестись за ним; не останавливаясь ни на секунду, фурштат тащил его дальше, до тех поре, пока, выведенный из терпения, офицер, воспользовавшись превосходством своей лошади, не догнал его и ударами нагайки не заставил безжалостного льянероса освободить свою ногу от безпокойного лассо. Что же происходило при расхватывании сена — отгадывал каждый, заметив у некоторых, после фуражировки, завязанные разными тряпицами глаза.

Гораздо труднее было сохранить порядок, если фуражировка происходила около аулов, только-что брошенных жителями: тогда уже все старались ворваться в сакли. Через несколько времени можно было заметить бродящие партии, из которых одни, постукивая прикладами о землю, отыскивали ямы, в которых горцы зарывают на зиму зерно; другие копались уже в разбитых амбарах; третьи бродили в окрестностях аула, отыскивая в кустах спрятанные пожитки бежавших жителей; четвертые все отпирающим ключем — прикладом, открывали найденные сундуки и т. д. Замечательнее других искателей абадзехского добра, по своей энергии, были так называемые "курятники", специально занимавшиеся ловлею кур. Случалось, что в опасных местах начальник, раскинув цепь, успокоивался совершенно, видя, что даже фурштаты не решаются переходить за нее, и потом бывал неожиданно встревожен криком кур в окрестных аулах, за которыми из сакли в саклю перебегали солдаты. Не всегда даром обходилась им такая дерзость. Рассказывали, что [435] однажды команда, назначенная для того, чтобы прогнать солдат, прорвавшихся за цепь, услышала в одном ауле крик, призывающий на помощь, кинулась в тот аул, откуда он раздавался, и наткнулась на сцену странного содержания: горец, делая разные усилия, вытаскивал из амбара за ноги заблудшего сына кавказской армии. При появлении помощи, конечно, горец убежал; но обстановка этой, чуть-чуть некончившейся плохо, драмы произвела всеобщий смех.

Как-то странно воспитала нашего солдата кавказская война. Опасность понимал он только тогда, когда она была перед носом, но думать о ней предварительно он никогда не пытался.

Один офицер на Шёбжз предложил своему деньщику сходить вместе с колонной на фуражировку, и если будет иметь возможность, то принести ему меду. Деньщик охотно согласился. Часа через два он вернулся, таща с собою мед, несколько кур и мешок зерна.

— Как — спросил его офицер — разве колонна уже вернулась?

— Никак нет, отвечал деньщик.

— Так как же ты возвратился один без прикрытия?

— Я пришел не один, а с пятью человеками солдат.

— Да как же тебя выпустили из колонны?

— Кабы я ходил с колонной, так пришел бы только вечером и наверно с пустыми руками.

— Где же ты ходил без колонны? спросил, встревожившись, офицер.

— Вышел-то я с колонной, да как заметил, что проку из этого не будет, сговорился с молодцами, да и обдул колонну: она пошла, значить, в правую щель, а мы засели в кусты, пропустили их, да сами и пошли в щель, что идет прямо. [436]

Хотя эти молодцы и проходили лишний раз не в очередь на работу, а все-таки плохо поняли свою вину и все-таки остались при своем убеждении, что колонна ими была обманута. Об опасности же, которой могли подвергнуться, они не допускали мысли ни раньше, ни после.

В таких занятиях проходило время до 28-го ноября, когда отряд вернулся в Пшехскую станицу.

Из всего времени последующих походов это было самое лучшее: работы для людей были не тяжелы — прочистка дороги к Пшехской станице и сожжение аулов не утомляли солдат; отличная зима, с немногими дурными днями и без слякоти, не наводила уныния, а изобилие фуража было причиною, что за позицией этой осталось название "богатой"; лошади справляли свою последнюю масляницу, не подозревая, конечно, что через год, в это время, они будут падать от голодной смерти.

В Пшехской станице мы были встречены известием, что начальник отряда, генерал-майор Преображенский вследствие упразднения места начальника войск, за Лабою расположенных, оставляет нас, и что вместо него остается не полковник Шестаков, а полковник Офрейн, потому что велено было принять отряд старшему штаб-офицеру. Частая смена начальников пшехского отряда настроила и отряд так, что при этом известии задавались уже вопросы: "а кто будет после полковника Офрейна?"

Как-бы то ни было, только 8-го декабря уехали — генерал-майор Преображенский в одну, а полковник Шестаков — в другую стороны, и в тот же день в вечернем приказании было сказано, что на 4-е число назначается движение туда, где были недавно, и с тою же целью...

Текст воспроизведен по изданию Пшехский отряд // Кавказский сборник, Том 8. 1884