НЕСКОЛЬКО СЛОВ П. А. ВИСКОВАТОВУ.

Моя заметка по поводу статьи в «Историческом Вестнике» о Лермонтове вызвала со стороны г. Висковатова ответ, полный явного раздражения, брани и даже таких слов: «Да, видно еще не скоро прекратится у нас в литературе страсть праздных писак, восхваляя самих себя, унижать тех, кем гордится наша родина».

Я решительно не могу понять, почему иные господа не в силах вынести малейшего критического отношения, малейшего замечания, невиннейшей шутки в отношении их литературных работ. Стоит только указать на какую-нибудь ошибку, заявить несогласие с их взглядами, чтобы они тотчас, с пеною у рта, обрушились на дерзкого заподозревателя их непогрешимости.

Предоставляю кому угодно подвергнуть мою заметку («Р. Архив», 1885, выл. 5-й) строжайшему разбору, и пусть мне укажут хоть одно неприличное слово в отношении г-на Висковатова, страдающего, по видимому, обидчивостью шестнадцатилетней институтки. Пусть мне укажут, в чем выразилось желание унижать Лермонтова, как поэта; в чем восхваление себя? Неужели сомнение в действительности какой-то отчаянной роли головореза, каким г. Висковатов желал Лермонтова представить, есть унижение его, как поэта. Неужели личное мнение мое, что стихотворения не-Кавказские мне больше нравятся тех, в которых герои Хаджи-Абреки и проч., есть унижение поэта? Мнение это не мешает мне восторгаться Лермонтовым, его картинами Кавказской природы, его прелестными стихами и знать их почти наизусть.

Ну, можно ли, в пылу полемической раздражительности, с единственною целью бросить в противника грязью, дойти до того, чтобы инсинуировать пред всей читающей Россией: вот-де, смотрите, такой-то, имярек, унижает того, кем гордится наша родина? Не хорошо...

Г-н Висковатов гораздо лучше бы сделал, дав ответ на мои замечания по существу, спокойно, с убедительными доказательствами в руках. Только таким способом цель пенкой критической заметки [571] может быть достигнута, а руганью, вымышленными обвинениями и тому подобными недостойными выходками едва-ли можно убедить читателей, которые сколько нибудь вдумываются в смысл прочитанного.

Все что г. Висковатов говорит в своем ответе («Ист. Вест»., Июнь 1885 г., стр. 713) в потверждение отчаянной храбрости Лермонтова, я вовсе не желаю оспаривать, тем более что статей его в «Русс. Стар». и в «Русск. Мысли» не читал, и словам барона Россильона не верить не имею никакого основания. Я писал свою заметку только по поводу статьи в «Ист. Вестнике», где выводы основывались на реляциях, а им-то именно я и не верю, все равно каким бы генералом они ни писались: потому что, по собственному долголетнему опыту, знаю цену реляций и опять ссылаюсь в этом отношении на военных людей, служивших во время войн в штабах. Да и сама реляция генерала Галафеева, на которую г. Висковатов ссылается, указывает, что Лермонтов состоял при нем и ни о каких командах головорезов не упоминает.

О том, кто, когда и как в боях выказывает мужество и упрочивает за собою репутацию храбрости, я распространяться не намерен. Г. Висковатов говорит (стр. 714), что ему случалось не раз видеть офицеров и солдат, которые в первом же бою выказывали мужество и проч. Очевидно г. Висковатов человек военный, не раз уже участвовавший в боях: ему и книги в руки. Мне остается лишь сознаться в грубейшем промахе: я почему-то считал его невоенным и позволил себе невиннейшую шутку, назвав его штатским писателем, что так жестоко оскорбило г. Висковитова, и за что он десяток раз весьма язвительно говорит по моему адресу: «считающий себя военным писателем». На это я, вовсе не претендующий на известность писателя, конечно, ничего не скажу; но вот что, по меньшей мере, странно: г. Висковатов находит, что теперь уже нет двух лагерей — штатских и военных (следует понимать писателей?), а есть только образованные и необразованные, умеющие и неумеющие и т. д., чего я будто бы не хочу знать, и все еще говорю о штатских и военных писателях (стр. 716). Но я уже говорил, что слово «штатский» употребил только в виде шутки, и вовторых, как это, теперь уже нет военных писателей? Должно быть наши известные генералы Леер, Драгомиров, Гродеков, Куропаткин и др. не военные писатели? Все они только образованные люди, такие же писатели, как вообще беллетристы, публицисты и т. п., одним словом специалистов, военных писателей нет. И какие это образованные и необразованные писатели? Могут быть ученые, просвещенные, образованные в большей или меньшей степени, но совсем необразованного писателя я себе представить не могу. Помилуйте, раз человек настолько владеет пером, чтобы литературно изложить свои мысли, и раз мысли эти не пошлость, не абсурд, а приняты редакциею журнала, то уже едва ли можно его считать необразованным; а то пришлось бы в образованным причислять [572] только первоклассных ученых и писателей, которых вообще и везде не очень много.

Г. Висковатов называет с моей стороны придирчивостью, что я нашел неуместным считать прапорщика Дорохова самовластным учредителем охотничьей команды, переданной им Лермонтову, и уверяет, что он писал это в смысле принятого выражения: капитан Н. Н. передал роту такому-то и т. п. Это и я знаю, что так пишется; да дело не в том, а во всем тоне статьи, из которой ясно видно, в каком смысле автор желал выставить Дорохова и его команду, сформированную храбрецом Дороховым из людей, в кафтанах едва прикрывающих наготу тела, забывших, к какой принадлежат народности, и пр. Одним словом, г. Висковатов желал поэтизировать на тот лад, каким во время оно поэтизировалось все о Кавказе, и ставит Лермонтова на одну доску с Дороховым. Я вовсе не придираюсь, я только обращаю поэзию в прозу и нахожу совершенно лишним изображение Лермонтова головорезом, потому что Россия дорожит им как поэтом, а не как лейб-гусаром или поручиком Тенгинского полка, совершившим чудеса храбрости.

Также точно письмо Лермонтова, что «шесть часов дрались штыками, что шесть сот тел остались на месте, что речка дымилась кровью» и т. д. есть чистая поэзия, но, само собою, совершенно безобидная, продукт увлечения и, даже, можно сказать, дань тогдашнему времени, когда как будто нельзя было не фантазировать на Кавказские темы. Разве это может малейшим образом унижать великого поэта?

Чего же г. Висковатов так сердится?

Наконец, к одному и тому же предмету один может относиться восторженно-поэтически, другой трезво-прозаически; для этого достаточно иногда разницы в летах. Но зачем же «стулья ломать», зачем бросать в противника обвинениями, слишком тяжкими, конечно, еслибы им кто-нибудь поверил? Не хорошо...

Вот где г. Висковатов обнаруживает мой промах, что Лермонтов не в 1840 г. в первый раз попал в дело с горцами, я склоняю повинную голову. Точно также изобличение меня в невежестве по части ботаники (ибо я смешал дикий виноград с не-диким) готов принять безропотно, хотя решительно не помню в окрестностях Грозной и того дикого винограда, о котором рассказывает г. Висковатов, и хотя в лесах Гурии, Мингрелии или Самурзакани мне случалось видеть обвившийся вокруг деревьев виноград, на котором были черные ягоды. Быть может, я смешал этот виноград с тем диким, который в Западной Европе, да и у нас в некоторых местах, употребляется для украшения, как вьющееся растение.

В заключение не могу не выразить сожаления, что г. Висковатов не захотел коснуться моих «изумительных» суждений по поводу Кавказских поэм Лермонтова. Напрасно. Смею уверить г. Висковатова, что [573] мне случалось встречать немало людей, высказывавших такие же суждения, и притом людей, достаточно образованных и, подобно мне, восторгающихся Лермонтовым. Почему бы не указать нам ошибочность нашего взгляда, почему бы не научить нас, профанов, пониманию истинного смысла Кавказских поэм? Это было бы полезнее и важнее для памяти великого поэта, чем восхваления его головорезничества a la Дорохов, или придавания серьезного значения генеральским реляциям и таким словам, как шестичасовая драка штыками, шесть сот тел на месте и пр. Для самой подробнейшей биографии Лермонтова всё же будет лишним баластом — скакал ли он на белом коне, или на гнедом, что писал генерал тот или другой в реляции, ходатайствуя о награждении Станиславом или Анной, с бантом или без оного; но все, что может послужить в разъяснению его поэзии, к указанию всех ее красот, одним словом, все касающееся Лермонтова, как поэта, будет у места, будет прочитано с интересом и пользою, и послужит лишь в вящшей славе его.

Июнь 1885 года.

А. Зиссерман.

Текст воспроизведен по изданию: Несколько слов П. А. Висковатову // Русский архив, Вып. 8. 1885

© текст - Зиссерман А. Л. 1885
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Андреев-Попович И. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский архив. 1885