ВОССТАНИЕ ГУРИЙЦЕВ В 1841 ГОДУ

Положение полковника Брусилова было незавидное. К 13-му августа в Озургетах было до 500 нижних чинов, 100 милиционеров, 20 казаков и два орудия с 8-ю зарядами. К ним должны были присоединиться 14-го августа 200 нижних чинов грузинского линейного № 2 баталиона, два орудия легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады и 125 нижних чинов из команды маиора Лободы. Усиление это в столь крайние минуты представлялось вполне благодетельным, но оно могло принести и своего рода невыгоду, потому что повлияло бы на оскудение провианта, который можно было пополнить из укрепления Св. Николая не иначе, как очистив дорогу от мятежников и наведя мосты. Тем не менее Брусилов ожидал его с нетерпением, а также и прибытия в Озургеты полковника князя Аргутинского-Долгорукого с [254] ахалцыхской милицией. Иначе он не имел возможности выступить в Пицунду, потому что это значило бы оставить войска без начальника, а Гурию на жертву мятежникам, ежедневно усиливавшимся. Работы в Озургетах прекратились; все нижние чины были поставлены в ружье и, не исключая милиционеров, в верности которых полковник Брусилов все продолжал сомневаться, изнурялись бессменной службой в караулах и в цепи; запасы провианта уменьшались быстро; люди сильно болели, преимущественно желчною лихорадкою, и к двум стам пятидесяти человекам, лежавшим в госпитале, ежедневно прибывало из гарнизона от 15-20 человек; в особенности страдали нижние чины грузинского линейного № 3 баталиона, прибывшие из Ахалцыха и не освоившиеся с климатом; количество пороху и свинца, которых милиция вовсе не имела, а также орудийных зарядов, было ограниченное; сообщение производилось только при помощи лазутчиков. От них Брусилов постоянно получал до несения об успехах и вредных замыслах мятежников, а также о печальном положении команд и постов; но, при указанных выше обстоятельствах, был лишен возможности сделать попытку к содействию слабым гарнизонам и пробиться сквозь скопище, окружавшее Озургеты. Лихаурский пост, например, состоявший из одного унтер-офицера и восьми рядовых, уже терпел большой недостаток в продовольствии и ждал с часа на час своей гибели от мятежников, которые блокировали его в продолжение двух суток и пытались даже, при по мощи лестниц, овладеть им; но храбрые защитники удачно отстреливались и отбивались даже камнями. Только 13-го августа, когда не осталось более ни крохи провианта гарнизон воспользовался предложением матери лихаурского моурава Кайхосро Такайшвили, и под ее [255] руководством пробрался в Озургеты. Брусилов подарил проводнице десять рублей серебром. В селении Гурианты, одном из столь важных пунктов Гурии, команда грузинского линейного № 1 баталиона, из 9-ти унтер-офицеров и 70-ти рядовых, под начальством поручика князя Микеладзе, к 10-му августа достигла крайнего положения, так как продовольствие ее истощилось. 11-го августа мятежники обложили наконец селение со всех сторон, и гарнизон оказался вполне беспомощным. Видя положительную невозможность бороться с скопищем, Микеладзе просил Брусилова пополнить провиант и усилить его команду 35-ю нижними чинами, с прибытием которых надеялся отстоять свое место; но Брусилов, вместо испрашиваемой помощи, послал ему 30 рублей серебром на покупку кукурузы или гоми, так как отправленный им транспорт с провиантом был задержан бунтовщиками. При всем старании, князю Микеладзе удалось приобрести кукурузы только на пять рублей, и этого количества, при крайне уменьшенной даче, могло хватить лишь до 13-го августа. Кроме того, защитникам Гурианты приходилось добывать воду под выстрелами неприятеля. 13-го августа, когда наконец кончился провиант, поручик князь Микеладзе, посоветовавшись с маиором князем Накашидзе и с его братьями, счел за лучшее оставить селение и отступить на усиление озургетского гарнизона. Он решил даже скорее пробиться силою, если бы мятежники пресекли дорогу, чем морить людей голодом и жаждою. Благодаря темноте ночи и глухим малоизвестным тропинкам, незанятым мятежниками, Микеладзе, не испрашивая ни у кого разрешения, оставил с ротою селение Гурианты и 13-го августа, сопровождаемый князьями Накашидзе, благополучно достиг Озургет; семейства же князей Накашидзе были отправлены пешком в [256] деревню Ланчхут к князю Мачутадзе. Таким образом и селение Гурианты перешло в руки мятежников, а с тем вместе сообщение Озургет с Поти и укреплением Св. Николая было совсем прервано. Пост у сел. Асканы, состоявший из 6-ти рядовых, терпел недостаток в провианте не менее других, и Брусилов, по отсутствию сообщения и по невозможности снарядить туда транспорт, отправил караульным нижним чинам с одним из гурийцев всего лишь шесть хлебов. Этот пост имел, сверх своего прямого назначения, еще и ту относительную важность, что служил складом наших старых орудийных снарядов. Жители селения Асканы, подстрекаемые лихаурцами, 12-го августа подступили к нему и уже готовы были разорить его, но сельский моурав удержал их от нападения. Тогда они удовлетворили свои враждебные относительно нас побуждения ограблением и разорением Вакис-Джварского поста. Лихаурцы же, узнав, что Асканский пост уцелел, на другой день, в числе около 50 человек, явились в селение Асканы с целью довершить над жителями свое настояние, а затем и присоединить их к своей толпе; но моурав опять не допустил до этого асканцев и взял от них слово вовсе не принимать участия в мятеже — впрочем, при условии, если их пажити и жилища не будут истреблены проходящими войсками. В виду этого моураву было приказано гурийским уездным начальником встречать войска, провожать их до Озургет и оградить жителей от всякого ущерба.

И так, в самое короткое время, с 8-го по 13-е августа, мятежники овладели, благодаря слабости наших команд и гарнизонов, как укреплениями и деревнями вокруг Озургет, так и путями сообщения, исключая дороги из Кутаиса через деревню Саджевахо. Хотя [257] скопище мятежников вокруг Озургет все увеличивалось, и опасность этого пункта с каждым днем все более возрастала, но он оставался пока неприкосновенным. Причина нерешительных действий скопища, но сведениям от лазутчиков, заключалась в отсутствии единодушия, в недостатке предводителя и в разногласии бунтовщиков: одни хотели как можно скорее овладеть Озургетами; другие, более благоразумные, находили это стремление несоответствующим обстоятельствам, и доходило между ними до взаимных угроз даже оружием. Главные зачинщики рассылали агентов, чтобы привлечь на свою сторону и тех, которые еще оставались нам верными. Для убеждения слабых умов они распустили слух, будто бы русские войска выступили в дальнюю экспедицию, а мингрельская и имеретинская милиции не могут оказать помощи Озургетам. так как дороги из Поти и Кутаиса заняты и пройти по пим нет возможности. Эти слухи, подкрепляемые обольщением легко овладеть Озургетами и вовсе изгнать русских из Гурии, не оставались без последствий и производили весьма успешное действие на тех, которые доселе оставались нам верными. Они целыми партиями примыкали к мятежникам и вместе с ними занимались грабежом и разбоем. К довершению всех наших невыгод, к мятежникам стали присоединяться и кобулетцы, с целью поживиться чужим добром. Этим еще более воспользовались зачинщики мятежа и не замедлили распустить слухи, что сама Порта принимает участие в изгнании русских. При этом последнем обстоятельстве и при обнаружившемся вслед затем достоверном факте, что к гурийцам, с ведома Гасан-бека, прибыло в помощь около ста турок, не могло не поставить нас в недоумение заявление двоедушного правителя Кобулета, что он, узнав [258] о беспокойствах, происходящих в Гурии, предлагает полковнику Брусилову, как начальник пограничной провинции дружественной державы, возможное содействие. Как ни странно казалось это предложение, но в столь критические минуты Брусилову хотелось верить его искренности, и он просил Гасан-бека: 1) учредить пограничную стражу, чтобы ни турки, ни гурийцы не переходили границу; 2) следить и прекратить подвоз из Турции пороху, свинца и селитры и 3) выдавать гурийцев, которые будут продавать пленных, а равно возвращать последних. Это требование свое он также сообщил карсскому и эрзерумскому пашам. Он надеялся, что если турецкое правительство удовлетворит нам, то мятежники, не видя никакой поддержки со стороны турок, усмирятся. Гасан-бек по-видимому на все согласился, потому что 13-го августа явились от него к полковнику Брусилову двое турок и доставили двух пленных объездчиков, которых гурийцы хотели продать в Кобулетах. Пленные рассказывали, что бек отнял их у продавцов, содержал на свой счет, кормил и приютил их в своем доме. Турки сообщили, что Гасан желает содействовать русскому правительству и ждет только приказаний полковника Брусилова. По желанию последнего Гасан-бек явился в тот же день к нему для переговоров. Повторив прежние требования, полковник Брусилов присовокупил, чтобы 100 кобулетских турок, находившихся в скопище гурийцев, были немедленно отозваны, и у мятежников была бы отнята всякая надежда на дальнейшую помощь подданных султана. Гасан обязался с готовностью исполнить и эту просьбу, лишь бы только было доведено до сведения эрзерумского паши о его услугах. Из этого можно было заключить, что он уже восчувствовал в то время всю невыгоду [259] нашего сообщения Порте о его предосудительных действиях. На возвратном пути в Кобулеты он, действительно, послал строгий приказ кобулетцам немедленно вернуться в свои жилища.

Тем временем, 14-го августа бунтовщики заняли и кутаисскую дорогу в двух верстах от Озургеты. В течение дня они два раза нападали на нарочных гурийцев, возивших донесения к полковнику Брусилову, и одного из них даже привели к присяге на верность им. 15-го августа, часу в пятом пополудни, они наконец тесно окружили Озургеты с намерением атаковать их, но опять проливной дождь выручил нас из нового затруднения. Весь остаток дня они подавали трубные сигналы, созывая своих соумышленников, и заняли гору Насакерал (Насакирали), через которую пролегала дорога в деревню Нагомари, с целью задержать роту грузинского линейного № 2 баталиона, с двумя орудиями, следовавшую из Кутаиса. С этой минуты началась тесная блокада Озургет.

По мере усиления скопища и постепенного возрастания его дерзости, порожденной нашим бессилием и безнаказанностью, район действий его постепенно уширялся и наконец охватил собою окрестности Поти и Редут-Кале. 11-го августа мятежники, в числе 23-х человек, рассеявшись по лесу вокруг Поти, угнали пару быков и взяли в плен пасшего их фурлейта, а 13-го августа, нагрузив три каюка разною мебелью, похищенною в домах обывателей, остановились в виду крепости. Перевозка провианта из Поти в Кутаис прекратилась. Главные силы бунтовщиков, открывших свои действия по берегу моря, сосредоточивались в 20-ти верстах от Редут-Кале и быстро готовились к нападению сперва на этот город, а потом и на самое Поти. Чтобы рассеять [260] их, грузино-имеретинский гражданский губернатор генерал-маиор Скалон просил владетеля Мингрелии принять на себя охрану Поти, Редут-Кале и дороги между ними, а также сформировать милицию человек в 300 для содействия регулярным войскам по указанию полковника князя Аргутинского-Долгорукого. Кроме того он предписал кутаисскому уездному начальнику, если найдет возможным и удобным, увеличить также и свою милицию, которую он, в числе 300 человек, в то время собирал для убыхского отряда.

Полковник князь Аргутинский-Долгорукий выехал наконец из Ахалцыха. Узнав по дороге, 15-го августа, что большая часть Гурии и все дороги из Озургет во власти мятежников, он пожелал лично убедиться в этом и 16-го августа приостановился в деревне Вакис-Джвари, отстоящей от Озургет в двух часах езды. Не нужно было большого внимания, чтобы сейчас же признать всю достоверность собранных им по пути сведений: он увидел, как толпы мятежников возрастали с часа на час, и деревни одна за другою переходили в их руки, понуждаемые к тому силою и угрозами. Поти, укрепление Св. Николая и другие значительные пункты вокруг Озургет были уже отторгнуты от нас, и к ним преграждены все дороги от Озургет. В массе этих злополучных для нас обстоятельств и неудач просвечивал лишь один, сравнительно незначительный, для нас успех — отозвание Гасан-беком кобулетцев, чего, впрочем, и князь Аргутинский потребовал от него тотчас же по въезде в Гурию. Этот случай заставил призадуматься лихаурцев, так как, лишившись столь важного содействия, они почувствовали всю свою слабость и сознали опасение за свои проступки. Главные среди них виновники восстания, а вместе с ними и два [261] кобулетца, поспешили бежать от заслуженного наказания в Эрзерум. Перейдя благополучно границу, они стали разглашать, что уполномочены просить помощи против русского правительства у аджарского бека и этим способом пролагали себе беспрепятственный путь через Аджарию. Князь Аргутинский-Долгорукий тотчас сообщил о их побеге российско-императорскому консулу в Эрзеруме и просил его схватить беглецов при содействии местного турецкого начальства и под сильным караулом прислать в Александрополь. Он наметил этот пограничный пункт на том основании, что если арестованные будут направлены через Аджарию, Шавшетию и Посхов, где имели родственные связи, то легко могут быть отбиты у конвоя.

К прибытию кн. Аргутинского имеретинская милиция, в составе 300 человек, под командою полковника князя Церетели, была уже собрана, но, по ошибочному приказанию полковника Буюрова, вместо Пицунды двинулась в Гурию, препровождая туда порох, свинец и заряды. 16-го августа она подошла к Нагомарскому посту, окруженному огромным числом мятежников, и остановилась, не решаясь атаковать их, так как не имела при себе артиллерии. Следуя в Нагомари, князь Церетели рассчитывал соединиться здесь с ротою нижних чинов грузинского линейного № 2 баталиона, при двух орудиях легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады, под начальством поручика Левинского, и при содействии этих частей освободить злополучный Нагомарский пост от блокады, но части эти были задержаны на Чехатаурском посту многочисленной толпой гурийцев. которые окружили их завалами и преградили дальнейшее движение. На помощь полковника Брусилова князь Церетели не рассчитывал, зная, что гора Насакирали занята [262] мятежниками и укреплена завалами почти на расстоянии версты. Для освобождения роты поручика Левинского полковник князь Церетели просил кутаисского уездного начальника сформировать милицию в сабекском и вакинском участках и прислать к нему. Прождав до 19-го августа поручика Левинского, который не в силах был справиться с мятежниками, и чувствуя недостаток в продовольствии, князь Церетели счел за лучшее помочь Левинскому выбраться с Чехатаурского поста и потом вместе с ним двинуться к деревне Нагомари, очистить ее от мятежников и в заключение подкрепить полковника Брусилова. В этих видах он сообщил кутаисскому уездному начальнику, чтобы милицию сабекского и вакинского участков, хотя в составе 100 человек, направил бы в саджевахское ущелье, где возмутившиеся гурийцы намеревались также устроить завалы и в них укрепиться.

Наконец, и генерал-маиор Коцебу убедился, чтя необходимо принять решительные меры для подавлении мятежа в Гурии, вследствие чего значительно увеличить милицию, не ограничиваясь тем количеством из рачинского и шаропанского участков, а также Ахалцыхского уезда, которое было назначено первоначально. 20-го августа он обратился к Брайко с просьбою собрать в Кутаисском уезде сто милиционеров, а в Ахалцыхском — 150, кроме тех 150-ти, которые должны отправиться в Гурию с полковником князем Аргутинским-Долгоруким. Вследствие усложнившихся обстоятельств, Брусилов получил предписание остаться в Кутаисе и содействовать князю Аргутинскому-Долгорукому; сопровождение же милиций в отряд генерал-маиора Анрепа, если только их можно было набрать независимо от милиций необходимых в Гурии, Коцебу возложил на штабс-капитана Колюбакина. Но [263] выбраться Брусилову из Озургет было невозможно, потому что положение этого пункта с каждым днем все ухудшалось. Намерение полковника Церетели помочь Брусилову не удалось: правда, он достиг до Чехатаурского поста, но и сам был задержан мятежниками. Хотя он успел соединиться с ротою Левинского (200 штыков) и с двумя бывшими при нем орудиями легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады, но не решился проложить себе дорогу силою оружия.

«Такое слабое, боязливое и нерешительное действие — доносил генерал-маиору Коцебу полковник Брусилов — ободрило мятежников, которые день ото дня увеличивали свои толпы и производили по всей Гурии грабежи, разбои, насилие и разрушение».

Теперь оставалось полковнику Брусилову выручать князя Церетели и поменяться с ним ролями: но он не мог сделать ни шага вперед, так как иначе оставил бы в Озургетах на жертву случая 250 больных и самих жителей, да кроме того должен был бы пробиваться сквозь громадное скопище, окружавшее местечко со всех сторон и лишившее гарнизон всякого сообщения с частями отряда. Он дал знать князю Церетели, что готов содействовать ему и даже выслать секурс, но лишь тогда, когда увидит его приближение и услышит выстрелы со стороны горы Насакирали. Вполне понимая свое бессилие, Брусилов ограничился тем, что просил кутаисского уездного начальника выслать князю Церетели милицию, надеясь, что последний при этой поддержке соединится с ним. Этим и завершились пока все стремления наши притянуть к Озургетам возможные подкрепления. Относительно другого важного предмета, именно продовольствия, ежеминутно удручавшего и без того критическое положение гарнизона, Брусилов был не менее [264] беспомощен: хотя провиант и пополнялся кукурузою гоми, но его все-таки было весьма недостаточно, а с прибытием ожидаемого баталиона Грузинского гренадерского полка пришлось бы удовлетворяться только крохами его. Единственный способ избегнуть голодания состоял в том, чтобы пополнить провиант из укрепления Св. Николая, где, по словам Гасан-бека, мятежники не уничтожили его, поэтому Брусилов с нетерпением ожидал содействия мингрельской милиции, чтобы ее усердием восстановить сообщение с укреплением Св. Николая и таким образом обеспечить себя продовольствием.

Владетель Мингрелии князь Дадиани, получив уведомление Брусилова о печальном положении Озургет, наскоро собрал 1000 милиционеров и выступил из Поти 18-го августа. В тот же день вечером он выбил гурийцев из дер. Молтаквы и занял, после двухдневной перестрелки, сильно укрепленное мятежниками селение Григореты. В продолжение трех дней и ночей он отбивался от неприятеля, настойчиво стремившегося возвратить себе утерянный и важный для него приморский пункт. В этом продолжительном непрерывном бою мингрельцы выказали чудеса храбрости. По поводу их заслуг Дадиани писал Коцебу:

«При этом случае мне было приятно видеть, как мингрельцы, в доказательство преданности их Государю и отечеству, не щадя себя, употребляли все усилия против гурийцев не разбирая ни единоземцев, ни родственников, и стремясь только к исполнению верноподданнического долга».

У гурийцев были убиты два главных виновника восстания — Семен Чкония и Какучела Гугунава, а милиционеры потеряли убитыми 1, ранеными 28 и контужеными человек; лошадей убито 19. Из Григореты князь Дадиани между прочим наблюдал за действиями гурийцев, [265] которые готовились произвести нападение на Редут-Кале и Поти. Так как в Озургеты он пройти не мог, потому что мосты и переправы были уничтожены, а дорога в укрепление Св. Николая, занятая бунтовщиками, преграждена множеством завалов, для разрушения которых нужна была артиллерия; и так как, кроме того, у милиционеров не было продовольствия, а число больных увеличивалось с каждым днем, то князь Дадиани, не надеясь пробиться без помощи пехоты, 23-го августа повернул назад в Поти. Здесь он получил предписание грузино-имеретинского гражданского губернатора Скалона, чтобы с частью своих милиционеров присоединился к отряду полковника князя Аргутинского-Долгорукого. Отпустив 400 человек по домам, Дадиани послал 300 конных и 200 пеших в сел. Усть-Цхенис-Цхале, где в это время находился с некоторыми войсками кн. Аргутинский, а сто человек оставил для охраны границ своего владения от Марани до Поти, опасаясь, чтобы гурийцы не вторглись в Мингрелию и не произвели беспорядков. [266]

III.

Назначение войск в Гурию и усиление милиции. Движение войск. Обеспечение их. Бой на Чехатаурском посту. Открытие князем Аргутинским военных действий. Назначение полковника Буюрова начальником потийского отряда и его распоряжения. Прибытие в Поти мингрельской милиции и ее состояние. Рекогносцировка к укр. Св. Николая. Атака мятежниками укр. Озургет. Участие Гасан-бека. Рекогносцировки. Освобождение Озургет. Рассеяние мятежников. Вопрос о границе. Занятие нами укр. Св. Николая. Прекращение мятежа. Упрочение порядка. Роспуск части милиции. Умиротворение страны. Поимка зачинщиков мятежа. Роспуск остальных войск. Отзыв военного министра. Отъезд князя Аргутинского. Заключение.

Сведения о событиях в Гурии доходили в Тифлис крайне медленно, вследствие чего распоряжения исходили оттуда запоздалые и несвоевременные. В особенности тормозило их сношение военного и гражданского начальств, нередко вовсе не совпадавших в своих воззрениях на дело. Главные указания по военной части истекали от начальника корпусного штаба г. м. Коцебу и только в весьма важных случаях делались им представления генерал-от-инфантерии Головину. Вследствие всего этого, когда мятеж был в полном разгаре и охватил собою всю страну, а положение наших пунктов и гарнизонов являлось поистине отчаянным — генерал Головин только тогда приступил к решительным распоряжениям, “чтобы возмущение не приняло вид общего восстания", т. е. тот вид, который оно имело уже две недели. Для усмирения гурийцев он назначил 14-го августа следующие части: две роты (2-ю карабинерную и 6-ю егерскую) Эриванского карабинерного полка (400 штыков), роту [267] Мингрельского егерского полка (100 шт.), 2-й баталион Грузинского гренадерского полка (600 шт.), грузинский линейный № 2 баталион (215 шт.), сто казаков донского № 8 полка, два легких и четыре горных орудия 19-й артиллерийской бригады. Для облегчения же их действий в столь гористой и пересеченной стране велено сформировать милиции: имеретинскую, мингрельскую и ахалцыхскую в том количестве, в каком оне не только уже были собраны вследствие распоряжений местных начальников, но даже частью и действовали на военном театре. Роты Эриванского карабинерного и Мингрельского егерского полков должны были выступить с мест своего расположения только в случае крайней опасности и по требованию начальника отряда князя Аргутинского — первые с ур. Манглиса прямым путем через Карталинские горы в Кутаис, имея тяжести на вьюках, а последняя, работавшая в боржомском ущельи — из Страшного Окопа (между Ацхуром и Боржомом) через хонское ущелье. Казаки донского № 8 полка при выступлении из Имеретии должны были иметь возможно большее число строевых чинов. Горные орудия, направляемые из Тифлиса, должны были следовать в Кутаис на почтовых телегах. Что касается милиций, то, согласно приказанию тифлисского военного губернатора, имеретинскую следовало формировать в рачинском и шаропанском участках, как более удаленных от Гурии, а в ахалцыхском собрать конную из ста мусульман. Так как все же милиционеры полного доверия со стороны корпусного командира не удостаивались, то он находил весьма полезным присутствие при них владетельного князя Дадиани, пользовавшегося общим народным расположением. Милиция должна была содержать себя сама, но впоследствии различные обстоятельства и недостаток [268] продовольствия и фуража заставили выдавать пешему милиционеру по 10-ти, а конному по 16-ти коп. в сутки. Для обеспечения продовольствием регулярных войск и гарнизонов полковнику князю Аргутинскому было приказано произвести усиленную перевозку провианта из Поти в Кутаис по р. Риону; в виду того, что, по сведениям, доставленным Гасан-беком, наши бунты в форте Св. Николая оставались не уничтоженными — послать команду морем из Редут-Кале, непременно занять укрепление, тотчас усилить его надежнейшим способом всякими сооружениями и возвратить нам провиант. Если бы почему-либо нельзя было пополнить таким образом провиант до необходимого количества или доставить его с поста Усть-Цхенис-Цхале, то прибегнуть к покупке кукурузы и гоми — и притом только при указанных выше условиях, так как кукурузная мука признавалась вредною для здоровья. В заключение, для подкрепления сил нижних чинов им полагалась со дня выступления из штаб-квартир винная порция, а офицерам рационы. Для снабжения отряда огнестрельными припасами и преимущественно орудий, направленных из Закавказья, назначен склад в Поти, куда артиллерийские снаряды доставлялись из Севастополя, и кроме того в кутаисском парке велено было поспешнее заготовить сколь возможно более патронов, пороху и снарядов.

В тот день, когда в Тифлисе производились все эти распоряжения, князь Аргутинский-Долгорукий прибыл в сел. Сочино, Кутаисского уезда, сабекского участка, смежного с Гурийским уездом, куда, между прочим, начали проникать уже гурийские мятежники. Сообразив некоторые полученные им сведения с настоящим положением дел в Гурии, в котором уже частью лично удостоверился, он сделал следующие распоряжения: [269] находя имеретинскую милицию весьма недостаточною для того, чтобы противиться намерениям и целям гурийцев близь имеретинских границ, он, до прихода регулярных войск и до совместного с ними действия, отнесся к кутаисскому уездному начальнику о наряде и высылке немедленно к гурийской границе из сабекского и вакинского участков 1000 человек и о сборе такого же числа в участках: рачинском, шаропанском и кутаисском, а к ахалцыхскому уездному начальнику о сборе трехсот человек. Требуя столь значительное число имеретин, он имел в виду, во-первых, полную готовность их наказать вероломных своих соседей мятежников; во-вторых, привлечением их на службу правительства удалить от простого народа всякую мысль подражать гурийцам, в особенности от жителей сабекского участка, которые были увлечены в неповиновение гурийцами, и наконец, более всего — удержать на некоторое время развитие мятежа, который распространился в Имеретии до селения Коцата. Для управления хозяйственною частью этой массы милиционеров, или, как выразился Аргутинский, “для ведения счетов", а также и для наблюдения за ними, он вызвал от грузинских линейных №№ 2-го и 3-го баталионов пять офицеров. Это был первый прием, положенный князем Аргутинским в основание его действий. Ахалцыхский уездный начальник сделал представление губернатору о том, что он уже отправил в Гурию, по требованию Каханова, 150 милиционеров и теперь находит невозможным, по разным уважительным причинам, собрать еще 300 человек. Получив на то согласие губернатора, он отказал князю Аргутинскому в новом сборе. В этом же роде поступил и кутаисский уездный начальник, который уведомил полковника князя Аргутинского, что сбор 2000 милиции в Кутаисском [270] уезде весьма затруднителен, как по недостатку оружия, так и потому, что он отнимает значительное число рук от хозяйственных и полевых работ и ставит население в стеснительное положение обязательством иметь при выступлении из домов пятнадцатидневный запас продовольствия. Последнее обстоятельство, по мнению уездного начальника, могло возбудить даже ропот. Наконец, для сбора такого числа людей потребовалось бы, по его словам, продолжительное время. На основании этих причин и согласно разрешению грузино-имеретинского губернатора, уездный начальник обещал выставить — и то лишь к 30-му августа — только 500 милиционеров, не считая начальников, и в числе их 300 человек из сабекского и вакинского участков. Заявление кутаисского уездного начальника, по мнению князя Аргутинского, оказывалось вовсе неосновательным: цель и необходимость неопровержимо оправдывали формирование имеретинской милиции именно в числе 2000 человек, и сбор ее не мог возбудить ропота, так как в сабекском участке те же имеретины, дворяне и крестьяне, охотно поступали на службу и искренно желали наказать гурийцев. В доказательство тому Аргутинский привел снаряжение ими по его же требованию в несколько дней до 500 милиционеров. А что касается распоряжения о пятнадцатидневном запасе продовольствия, то с его стороны оно было вызвано неимением определенных сведений о количестве провианта в Кутаисе и Марани. Вдобавок ко всему этому Аргутинский, отвергая доводы уездного начальника в донесении своем генералу Коцебу указывал и на то, что милиция со дня выступления должна была получать вместо провианта суточные деньги (по 10 копеек пеший и по 16-ти копеек конный милиционер) — имела ли бы она запас продовольствия, или нет. [271] Но как бы там ни было, а при самом открытии своих действий он встретил существенное препятствие со стороны местного начальника, в уезде которого часть участка была уже занята гурийскими мятежниками. Не думая легко отказаться от раз начертанной задачи, которая была плодом зрелого соображения, он 23-го августа снова просил кутаисского уездного начальника выставить 1000 человек к 25-му августа и 1000 — к 28-му, а в то же время, по поводу своего донесения, получил уведомление тифлисского военного губернатора, что ему подчиняются на время усмирения мятежа Кутаисский, Гурийский и Ахалцыхский уезды, с правом назначать в них милиционеров по личному его усмотрению и сообразно с обстоятельствами. Генерал-лейтенант Брайко сообщал притом кн. Аргутинскому, что к этой мере он прибегает для того, чтобы “развязать ему руки и не задерживать успеха его действий". Впоследствии опыт удостоверил, что, действительно, меры, принятые Аргутинским для формирования имеретинской милиции, были вполне рациональны, и оно не составляло для страны никаких затруднений.

Озабочиваясь наибольшим числом милиции, князь Аргутинский не находил однако возможности успешно действовать без значительного числа пехоты и поэтому одновременно просил генерал-маиора Коцебу увеличить в Гурии войска еще одним баталионом в военном составе и артилериею, “тем более — писал он — что мятежники успели овладеть некоторыми деревнями в саджевахском ущельи, недалеко от Копаты, и склонили жителей на свою сторону". Затем он отнесся к владетелю Мингрелии о командировании морем милиционеров для занятия укрепления Св. Николая, с тем, чтобы они держались там до дальнейшего распоряжения. Корпусный командир, [272] согласно просьбе князя Аргутинского и “в виду осложнившихся обстоятельств в Гурии", тотчас же приказал двинуть предназначенные туда роты Эриванского карабинерного полка и четыре горных орудия легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады. Вследствие этого 2-я карабинерная и 6-я егерская роты, в составе 400 нижних чинов, с четырехдневным провиантом, выступили с урочища Манглиса 22-го августа прямым путем через Карталинскую гору в г. Гори, с тем, чтобы следовать оттуда в Кутаис, где должны были принять из артиллерийского склада и доставить в Гурию военные запасы. Но из четырех горных трехфунтовых единорогов легкой № 3 батареи только два были готовы к 23-му августа и отправлены на почтовых телегах в г. Кутаис, а другие два выступили 10-го сентября. Прочие же войска, назначенные по предварительному распоряжению 14-го августа, собирались не очень быстро: три роты 2-го баталиона Грузинского гренадерского полка, под командою подполковника Веселицкого, в составе 462 нижних чинов, с запасом патронов, палаточными ящиками и десятидневным провиантом, прибыли в штаб-квартиру г. Гори 16-го августа и на другой день выступили в Кутаис форсированным маршем. 4-я рота того же баталиона, расположенная на Джавахском посту, хотя и была готова к походу, но ожидала себе смены. Между тем заменить ее одной из рот 4-го баталиона было нельзя, потому что из 500 нижних чинов сего последнего 275 лежало в госпитале, а в числе здоровых находилось не мало рекрут. В виду этого приказано было оставить на посту пильщиков и плотников, усилить их всего лишь сорока нижними чинами из 4-го баталиона — а затем все-таки 4-й роте следовать по назначению. Она выступила тотчас по получении этого распоряжения [273] и 18-го числа в Сураме присоединилась к остальным трем ротам своего баталиона. В Кутаисе к нему примкнули два орудия легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады, и все вместе выступили 21-го августа. Ночью того же дня они расположились биваком на границе Гурии, в 12-ти верстах от Усть-Цхенис-Цхальского поста, по направлению к д. Сочино. Рота же Мингрельского егерского полка, в составе 100 нижних чинов, выступила 27-го августа из Страшного Окопа через хонское ущелье на Багдат.

Полковник князь Аргутинский-Долгорукий, видя, что в Кутаисе и в д. Марани оставалось провианта только до 1-го сентября, а дела в Гурии могли затянуться месяца на два или на три, приказал 23-го августа маиору Пьшкину и капитану Гегидзе заготовить в этих пунктах пятнадцатидневный запас сухарей на 1500 человек; кроме того, грузинскому линейному № 2 баталиону, часть которого занимала караулы в Кутаисе — заготовить в этом городе девятидневный запас также на 1500 человек. В Кутаис провиант доставляли из Поти на каюках, но так как мятежники находились в окрестностях Поти, и переправа была прекращена еще с 11-го августа, то князь Аргутинский просил владетеля Мингрелии отделить часть милиции для прикрытия транспортов. Заготовка провианта в Кутаисе и Марани вполне обеспечивала продовольствие всех войск в Гурии. К 1-му сентября в кутаисском провиантском магазине было уже около 19 четвертей пшеницы, до 3555 четв. муки, 29 четв. сухарей, 78 четв. круп и около 538 четв. гоми.

Как только имеретинская милиция, с полковником князем Церетели, отступила к Чехатаурскому посту, мятежники занялись укреплением старых и устройством новых завалов на р. Супсе, а также на Молтакве, [274] угрожая нападением укреплению Поти. В это время в потийском провиантском магазине лежало до 3000 четвертей муки, а в самом укреплении, как сказано, был склад артиллерийских снарядов, доставляемых из Севастополя. Магазин и малое Поти охранялись семью нижними чинами, а оборона укрепления состояла из четырех орудий по фасам и у выхода. Гарнизон заключался в 3-й линейной роте грузинского линейного № 1-го баталиона, 18-ти артиллеристах, 13-ти караульных нижних чинах, 46-ти милиционерах мингрельской милиции и 12-ти казаках. Силы же неприятеля, доходившие, по сведениям, доставленным князю Аргутинскому и конечно преувеличенным, до 7200 чел., были расположены так: 500 челов. укрепились в сабекском участке в сел. Копата, около 4000 сосредоточились возле Озургет и на Молтакве в виду Поти, а 2700 человек окружали отряд полковника князя Церетели и лишили его всякого сообщения, вследствие чего он терпел страшный недостаток в продовольствии. Наконец, 24-го августа, в 10 часов утра скопище повело атаку на Чехатаурский пост, но она была отбита. Затем, в два часа дня оно повторило атаку и опять, благодаря картечному и ружейному огню, должно было отступить. Отдохнув и устроившись, оно произвело последовательно целый ряд дальнейших нападений, не имев никакого успеха. Героями этого дня были преимущественно милиционеры, которые, будучи одушевлены первым успехом, с примерным мужеством отражали все атаки. Убедясь множеством неудачных попыток, что выбить отряд с Чехатаурского поста не так легко, мятежники заняли свои позиции, сильные сами по себе и укрепленные завалами, засеками и другими искусственными сооружениями. Потеря полковника князя Церетели состояла из шести убитых и двадцати раненых [275] нижних чинов; победителям достались четыре пленных гурийца. Последующие дни прошли в частых, но бесполезных перестрелках, и князь Церетели, терпя недостаток в провианте, который пополнить было невозможно, а равно потерю в людях, 27-го августа отступил по направлению к Усть-Цхенис-Цхале, в деревни, лежащие в 12-ти верстах от Чехатаурского поста, и занял позицию на урочище Эцери. Здесь в деревнях, еще не ограбленных мятежниками, милиция могла легче найти себе пропитание, избегала напрасной потери в людях в перестрелках с мятежниками и была ближе к главному отряду,

В сабекском участке толпы мятежников занимали все новые деревни по направлению к Усть-Цхенис-Цхале. Это вынудило полковника князя Аргутинского, для удержания их стремления, придвинуть к этому пункту баталион Грузинского гренадерского полка, при двух орудиях легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады, и большую часть милиции. Решительных действий он пока не предпринимал, в ожидании присоединения к отряду других регулярных частей и сбора назначенной им милиции. Но роты Эриванского карабинерного и рота Мингрельского егерского полков могли прибыть не ранее 3-го или 4-го сентября. В виду критического положения полковника Брусилова в Озургетах, а также полковника князя Церетели на Чехатаурском посту, генерал-маиор Коцебу советовал из Тифлиса князю Аргутинскому начать действия, не ожидая прибытия рот, а присоединив к имеющимся войскам часть мингрельской милиции, охранявшей дорогу из Гурии в Поти, и прикрывавшей границу Мингрелии. Совет Коцебу как нельзя более подходил к обстоятельствам дел в Гурии, потому, что бездействие князя Аргутинского угнетающим [276] образом действовало на дух милиции, состоявшей на собственном иждивении, и вследствие этого многие из милиционеров самовольно возвращались в свои дома. Между тем эта милиция с первого выстрела в Гурии и по 24-е августа составляла единственную преграду для мятежников поднять знамя бунта в Имеретии и Мингрелии. Руководившие ею лица — князь Церетели и князь Дадиани, а с ними множество представителей, включая и всех урядников, из лучших княжеских и дворянских фамилий, отличавшихся примерною преданностью правительству и своими воинскими доблестями, могли иметь и дальнейшее влияние на эти две страны, а также оказать нам еще новые полезные услуги. Князь Аргутинский это хорошо понимал и знал, что не следует игнорировать затруднительным положением такой важной во всех отношениях вспомогательной силы; он даже сам тяготился невольною медленностью своих действий, тем более, что она давала возможность гурийцам волновать жителей деревень саджевахского участка, лежавших вокруг Усть-Цхенис-Цхальского поста,— но что же он мог сделать, когда сознавал себя еще не в силах побороть все эти обстоятельства?

Наконец, 23-го августа на сборный пункт отряда у Цхенис-Цхальского поста, на левом берегу Риона, прибыли 300 человек имеретинской милиции, собранной кутаисским уездным начальником в числе 2000 человек, затребованных Аргутинским из Кутаисского уезда. К 25-му августа у князя Аргутинского было уже 1800 человек пехоты, 100 казаков и 4 легких орудия, В тот же день прибыла и мингрельская милиция, которая, впрочем, поразила его своим появлением, потому что он, не зная распоряжения Скалона, ее вовсе не требовал, а лишь просил Дадиани: 1) занять укрепление Св. [277] Николая, 2) доставить некоторые сведения, соображаясь с которыми мог бы направлять свои действия, и 3) охранить и защищать Поти и границы его владений от опасности, которой они подвергались со стороны мятежников. Но, делать нечего, князь Аргутинский принял нежданных гостей и открыл действия распоряжениями о выступлении войск для освобождения Озургет от блокады и для обороны Поти.

Важность потийского порта заставила полковника Аргутинского-Долгорукого назначить 20-го августа, для командования там особым отрядом, командира донского казачьего № 8 полка полковника Буюрова 15. О распоряжении своем князь Аргутинский донес генералу Коцебу, преподав Буюрову инструкцию такого рода: согласоваться с действиями главного отряда; защитить Поти от мятежников; направлять мингрельскую милицию сообразно с обстоятельствами; убрать провиант, лежавший на берегу моря в версте от укрепления, и, если нужно, то и нанять для переноски его рабочих; наконец, очистить дорогу от Поти до укр. Св. Николая, выбив неприятеля из этого последнего пункта, а также сберечь и защитить Редут-Кале. 27-го августа была отправлена из Усть-Цхенис-Цхале в Поти форсированным маршем и мингрельская милиция, присоединившаяся 25-го числа к отряду в составе 300 пеших и 200 конных милиционеров, под командою поручика князя Микеладзе, а затем и Буюров выехал по назначению. Мингрельскую милицию в тот же день заменила ахалцыхская, прибывшая в [278] Усть-Цхенис-Цхале в составе только 104 пеших и 57 конных, вместо 300 человек, как было приказано. Да и прибывшие милиционеры походили скорее на вьючников, чем на всадников. Недостающее число их князь Аргутинский-Долгорукий приказал ахалцыхскому уездному начальнику тотчас же пополнить. Что же касается имеретинской милиции, то к этому времени, сверх находившейся в отряде, ее было сформировано и выслано на сборный пункт в селение Орнири из сабекского участка 457 человек (17 начальников, 20 урядников, 43 конных и 377 пеших милиционеров) и из вакинского 400 человек (14 начальников, 16 урядников, 80 конных и 290 пеших милиционеров) под общим начальством полковника князя Цулукидзе. К 28-му же августа в сел. Орпири должно было собраться до 1000 человек. Полковник князь Аргутинский-Долгорукий находил, что на сбор милиций начальники уездов мало обратили внимания.

Полковник Буюров, прибыв 28-го августа и Поти, тотчас приступил к мерам по охранению от внезапного нападения бунтовщиков как укрепления, так и провианта, сложенного на берегу моря. Около 1200 четвертей его были перевезены в укрепление солдатами потиийского гарнизона. Затем, имея в виду данную ему инструкцию об охранении не только Поти, но и Редут-Кале, а также об освобождении от бунтовщиков укрепления Св. Николая, он немедленно отправился с четырьмя казаками на рекогносцировку реки Молтаквы. Она была произведена под выстрелами мятежников и выяснила, что последние уничтожили паром и переправы на Молтакве, построили возле нее завалы, заняли дорогу, проходящую по берегу моря, и также укрепили ее, и наконец запаслись двумя турецкими каюками, стоявшими при входе в море. [279] Численность скопища невозможно было определить, так как вся местность была покрыта густым лесом. Для выяснения сил неприятеля полковник Буюров нашел единственное средство: сесть на баркас с некоторою частью войск и, под прикрытием другого судна с орудиями, двинуться вдоль берега до укр. Св. Николая, а если представится возможность, то и занять это укрепление хотя небольшим десантом из 40 человек пехоты и части мингрельской милиции. Но так как для этого предприятия нельзя было взять людей из потийского гарнизона, то Буюров предписал редуткальскому коменданту выслать к нему пехотную команду от 3-й линейной роты грузинского линейного № 1 баталиона в числе 60 рядовых, при трех унтер-офицерах, а также и четыре орудия.

30-го августа, в восьмом часу вечера, вступила в Поти и мингрельская милиция. Трудно было поверить, чтобы это была та самая, которая так геройски дралась у Григореты. Теперь в ней не было и тени воинского порядка, ни малейшего усердия к службе и никакой дисциплины. Милиционеры не исполняли даже приказаний своего начальника поручика князя Микеладзе и, спустя два дня после вступления в Поти, до 300 человек из них бежало из рядов, так что налицо осталось около двухсот. Даже сам князь Дадиани вынужден был сознаться на этот раз, что его “пехота никуда не годится", и поэтому просил для командования ею дать ему русских офицеров. С таким войском было бы весьма рисковано пуститься на освобождение из рук мятежников укрепления Св. Николая, а подкрепить милиционеров пехотою из потийского гарнизона было нельзя, так как там и без того находилось самое незначительное число людей, которые прикрывали остальной провиант, лежавший в версте от укрепления на берегу моря, и кроме того были [280] изнурены караульною службою. Тем не менее оставаться в бездействии было нельзя, и Буюров решил с одною милициею произвести по крайней мере демонстрацию по направлению к укреплению Св. Николая для облегчения наступательных действий полковника князя Аргутинского. Но когда поручик князь Микеладзе объявил своим подчиненным приказание начальника отряда, то 67 милиционеров воспротивились ему, произвели беспорядок и волнение среди остальных, взяли с собою порох и свинец, выданные им от казны, и самовольно оставили лагерь. На расспросы Буюрова и князя Микеладзе о причине, побудившей их нарушить свои обязанности и изменить правительству, они ничего не отвечали и быстро направились к парому. Чтобы остановить беглецов, Буюров послал секретно казака с приказанием перевозчикам не принимать их на паром, но они силой овладели им, переправились через реку и бежали в свои жилища. Не только крестьяне, но и многие князья и дворяне не исполняли приказаний и требований полковника Буюрова; поручику же князю Микеладзе они отвечали, что без регулярных войск не двинутся по дороге в укрепление Св. Николая, боясь потерпеть при встрече с мужиками-мятежниками поражение. В виду явного неповиновения и даже возмущения милиционеров, а равно не имея возможности произвести рекогносцировку к укреплению Св. Николая береговою дорогою, полковник Буюров, не оставляя однако мысли оказать хоть какое-нибудь содействие князю Аргутинскому, поставлен был в необходимость, не смотря на все препятствия, взять из потийского гарнизона 40 человек грузинского линейного № 1 баталиона и донского казачьего № 8 полка и с ними двинуться на баркасе вдоль берегов Гурии. Баркас принадлежал турецкому подданному греку Карагачу, который [281] был известен своим усердием и преданностью русскому правительству. Он знал хорошо расположение гурийцев и был нужным человеком для Буюрова. Цель экскурсии состояла в том, чтобы очистить путь от Поти до укрепления Св. Николая, выбить мятежников из завалов и засек и отвлечь хотя часть скопища, блокировавшего Озургеты. Так как Поти осталось под прикрытием ничтожной команды, то Буюров просил генерал-маиора Коцебу 16 прислать 150 нижних чинов как для усиления гарнизона, так и для занятия укрепления св. Николая.

В эти минуты положение наших дел в Гурии было вообще самое затруднительное. Это был именно тот момент, когда оно так неблагоприятно для нас отозвалось на племенах, населявших восточный берег Черного моря, и на открытии военных действий в земле убыхов. По мнению последних, восстание в Гурии должно было привлечь туда все наши силы и отодвинуть экспедицию к ним на неопределенное время, вследствие чего они опять возвратились к прежним неприязненным намерениям и стали относительно нас в то угрожающее положение, в котором всегда находились 17. Генерал-маиор Анреп не мог всем этим не тревожиться, рискуя с одной стороны потерять джигетов, так дружественно и притом недавно прильнувших к нам, а с другой опасаясь, что и в самом деле придется отказаться от задуманной экспедиции, которая, по его убеждению, должна была нам принести весьма веские результаты, а главное — общее спокойствие на восточном берегу. Сильно заинтересованный таким образом в скорейшем усмирении [282] гурийского восстания, и желая ближе ознакомиться с делами в Гурии, а также посетить Мингрелию, генерал-маиор Анреп 1-го сентября отправился в Редут-Кале и предложил свое содействие князю Аргутинскому. Но последний отказался от него. Анреп двинулся вдоль берега – и здесь увидел повсюду толпы мятежников и их завалы. В это время Буюров следовал по направлению от Поти к укреплению Св. Николая. 2-го сентября он сбил пост на реке Молтакве, охранявшийся 50 гурийцами, потревожил сильную заставу на р. Супсе и снял несколько постов вдоль берега без всякой потери в людях. 3-го сентября он достиг укрепления Св. Николая. Почти одновременно с ним приблизился и пароход генерал-маиора Анрепа. Мятежники, увидев большое судно и ожидая десанта, зажгли провиант, казармы и другие строения, но сами не оставили укрепления. 4-го сентября Анреп послал к ним на шлюпке переводчика, с мингрельским дворянином подпоручиком Карзаевым, “чтобы убедить их опомниться" 18; но они не только не приняли посланного, а даже угрожали открыть огонь, если он приблизится к берегу. Отъезжая назад мимо Поти в укрепление Св. Духа, Анреп посоветовал Буюрову ограничиться только защитою Поти; но Буюров и сам убедился, что если бы даже и можно было занять укрепление Св. Николая, то удержать его очень трудно, поэтому и не рискнул на это предприятие. Все, что он вынес из своей рекогносцировки, состояло в сведении, что дорога от Супса и самое укрепление заняты пятью стами мятежников, которые довольствовались от турок кукурузою, разными другими припасами, привозимыми на баркасах, а также порохом и свинцом. Такое сношение [283] турок неизбежно угрожало занесением в страну их чумной заразы, и поэтому полковник Буюров просил генерал-маиора Коцебу назначить военное судно и учредить правильное крейсирование вдоль берегов.

5-го сентября в Поти прибыл владетель Мингрелии князь Дадиани и восстановил порядок в своей милиции. С этой минуты она охотно исполняла приказания полковника Буюрова, охраняла провиантский магазин возле Поти, предохраняла крепость от нечаянного нападения, сопровождала транспорты провианта по р. Риону от Поти до Усть-Цхенис-Цхале, нападала и снимала посты по дороге в укрепление Св. Николая. Так как она была не в состоянии кормить себя, то Буюров выдавал в сутки на милиционера 2 1/4 фунта гоми, 1/2 фунта говядины и три чарки винной порции в неделю. Для восстановления полного сообщения с укреплением Св. Николая, для наблюдения за берегами и для перевозки провианта полковник Буюров приобрел несколько баркасов и судно с двумя орудиями. 7-го сентября к нему явились двое жителей селения Чабати Хосро и Ихтиян Чконии и изъявили желание поступить в мингрельскую милицию, чтобы сражаться с мятежниками. Все эти обстоятельства были хорошим началом, которое доказывало, что дела у Поти начинают поправляться.

Между тем положение полковника Брусилова в Озургетах со дня на день ухудшалось: независимо от недостатка в продовольствии, нравственный дух воинских чинов упадал, и это ближе всего выражалось в князьях, служивших в милиции. Сам Брусилов был нездоров. Скопище мятежников увеличивалось с каждым днем и подходило все ближе к Озургетам. 28-го августа с занятой им горы, на которой предполагалось построить крепость, оно открыло по госпиталю стрельбу из орудия, но [284] наша артиллерия заставила его прекратить огонь. 30-го августа бунтовщики заняли последовательно слободку, казармы и строения возле них, предав большую часть последних огню, и до такой степени стеснили защитников Озургет, что нельзя было показаться на площади, не быв осыпанным градом пуль. Препятствовать им гарнизон не мог по своей слабости и вследствие лишь наскоро приведенной в оборонительное положение местности. Малое же количество снарядов, в особенности картечи, и отсутствие всяких сведений об отряде и его действиях заставили полковника Брусилова дорожить каждым выстрелом. Эта бережливость, может быть, и спасла Озургеты от неминуемой гибели.

Между тем продовольствие таяло быстро, и к 30-му августа провианта оставалось только на несколько дней — и то при уменьшенной даче; мясная же порция не выдавалась никому, а милиционеры кроме того не получали хлеба из домов, как предполагалось вначале. На деньги также нельзя было ничего приобрести. Волы и казачьи лошади не имели корма; о фуражировках нельзя было и думать; перестрелки же с обеих сторон не умолкали. В одном из ветхих строений на слободке засел с 20-ю нижними чинами поручик грузинского линейного № 1 баталиона князь Микеладзе, прибывший 13-го августа с командою из Гурианты, и в течение пятнадцати дней беспокоил бунтовщиков, укрепившихся в завале. Не смотря на все их старания выбить его оттуда и завладеть строением, Микеладзе удержался на своем посту до снятия блокады. Медленность движения к Озургетам полковника князя Аргутинского, которого осажденные ждали с часа на час, окончательно породила упадок духа милиционеров и до того поселила в них недоверие к начальству, что каждый день полковник Брусилов не досчитывался [285] то одного, то двух; а в ночь с 27-го на 28-е августа двадцать человек, с князем Давидом Гугунава, явно перешли на сторону бунтовщиков. Измена эта побудила Брусилова предложить начальнику гурийской милиции подполковнику Мачутадзе привести к присяге всех князей и милиционеров, находившихся в Озургетах. Предложение это было принято охотно, и милиционеры оставались верными присяге, за исключением впрочем двух человек, бежавших вновь к изменникам.

1-го сентября, в три часа пополудни, по сигнальному выстрелу из орудия, толпа мятежников, предводимая изменником князем Гугунава, в числе трех тысяч человек (по словам одного раненого гурийца, взятого в плен) бросилась на Озургеты со всех сторон. Атака была так стремительна и внезапна, что в первую минуту неистовые крики и громкий звук труб привели в недоумение малочисленных защитников, и они как бы замерли. Но это была тишина перед грозой: через минуту пехота и милиция дружно ударили на неприятеля. Прапорщик артиллерии Макухин отважно двинулся вперед в орудием, несколькими картечными выстрелами положил на месте значительное число бунтовщиков и остальную массу обратил в бегство, отбив у нее охоту возобновлять атаку на этот пункт. Затем прапорщик Макухин быстро перевез орудие на людях в другую сторону, где новая толпа готовилась ворваться на базар, и несколькими ядрами и картечью заставил и здесь бунтовщиков повернуть назад. Поручик князь Микеладзе, с 70-ю человеками пехоты, встретив дружным залпом мятежников, вторгшихся со стороны николаевской дороги, с криком “ура" бросился в штыки и опрокинул их; они поспешно отступили и даже не успели подобрать своих раненых и убитых. Сам полковник [286] Брусилов, услыхав неистовые крики атакующих, немедленно явился на вновь строившуюся батарею и, лично направив орудие против мятежников, бывших всего в 20-ти шагах от него, разнес их картечными выстрелами. В эти самые минуты прапорщик грузинского линейного № 1 баталиона князь Дадишкилиани, занимая казачий пост по дороге в Кутаис, молодецки боролся с мятежниками, стремившимися прорваться в Озургеты на помощь своим товарищам, и не допустил их исполнить это намерение. Упорный бой продолжался более полутора часа, и наконец неприятель с большим уроном был отбит на всех пунктах. Однако перестрелка продолжалась до самого вечера.

Решимости мятежников атаковать Озургеты много способствовал князь Давид Гугунава; благодаря же присутствию среди них кобулетского Гасан-бека, предлагавшего недавно и нам содействие для укрощения мятежа, бунтовщики повели атаку сначала весьма смело и стремительно. Гасан-бек во время боя стоял с своими турками как бы в резерве, выжидая успеха гурийцев у монастыря близь Озургет, и снабжал атакующих порохом и свинцом. Таким образом, сомнение князя Аргутинского относительно предложенной нам Гасан-беком помощи, высказанное в донесении генерал-маиору Коцебу, было весьма справедливо, а именно, что, приняв помощь Гасан-бека, мы много потеряли бы в мнении народа о силе русских войск. Заключение это было для нас дорого, тем более, что две трети населения состояло из магометан. 2-го сентября полковник Брусилов, по просьбе мятежников, разрешил им убрать тела убитых товарищей, которых было более 150.

Малочисленный и изнуренный от усталости и бессонницы гарнизон действовал во время боя на всех [287] фасах укрепления безупречно. Нельзя было также не отдать совершенную справедливость присягнувшим незадолго до того гурийским милиционерам, которые неоднократно бросались в шашки и, сверх всякого ожидания, действовали так, как невозможно лучше требовать. Из них многие были убиты и ранены. Что же касается полковника Брусилова, то о нем корпусный командир генерал-от-инфантерии Головин 1-й писал военному министру:

«Действия полковника Брусилова в Озургетах во время тесной блокады и действительной опасности от возраставшей дерзости мятежников, заслуживают полного одобрения. Деятельности и распорядительности этого штаб-офицера мы обязаны сохранением сего пункта».

Неудачное покушение мятежников на Озургеты уничтожило на время желание их возобновить нападение и заставило ограничиться перестрелкой. Хотя гарнизон бедствовал, нуждаясь во всем, но крепился и мирился с своей долей, с нетерпением ожидая освобождения. Однако оно наступало довольно медленно. Князь Аргутинский приказал Буюрову, для отвлечения внимания скопища от Озургет, действовать наступательно по направлению к укр. Св. Николая или по крайней мере демонстрировать около Поти, а сам произвел с милицией 29-го августа рекогносцировку к д. Чехатаури. Он не встретил никакого сопротивления со стороны гурийцев, которые наблюдали за дорогой, и даже при приближении отряда они поспешно скрылись. 30-го августа Аргутинский опять двинулся с двумя баталионами Грузинского гренадерского полка, при двух орудиях, и с милицией до 1500 человек, через Саджевахо к Чехатаурскому посту, чтобы также и этим маневром отвлечь мятежников от Озургет. Для прикрытия операционной и коммуникационной [288] линий, между д. Орпири и д. Копата он оставил пятисотенную вакинскую милицию под командою прапорщика князя Паата Цулукидзе. Жители саджевахского ущелья, участвовавшие в мятеже, мало по малу отставали от мятежников, и можно было надеяться, что скоро все возвратятся в свои дома и будут содействовать нашим войскам. 31-го августа отряд расположился лагерем на урочище Эцери, в пяти верстах от Чехатаурского поста, и соединился с полковником князем Церетели. Дальнейшее наступление начальник отряда намеревался начать не ранее присоединения рот Эриванского карабинерного и Мингрельского егерского полков; но, получив от полковника Брусилова 1-го сентября донесение о критическом и безвыходном положении гарнизона, и в то же время имея сведения, что в с. Джавры быстро собираются мингрельцы, чтобы двинуться на помощь мятежникам, князь Аргутинский наконец решил начать наступление, не смотря на слабое прикрытие коммуникационной линии.

2-го сентября отряд стал на Чехатаурском посту. Вечером прибыли туда форсированным маршем две роты (6-я егерская и 2-я карабинерная) Эриванского полка, рота Мингрельского егерского и около 250 человек гурийской милиции из жителей саджевахского участка и деревень князей Эристовых, сохранивших верность правительству. Ротами Эриванского полка было доставлено из кутаисского запасного парка для отряда 50 тысяч патронов, 832 артиллерийских снаряда, 150 четвертьпудовых гранат, 67 картечей (44 дальней дистанции и 23 ближней), 115 ядер, 62 1/2 пуда свинца и свыше 50-ти пуд ружейного и пушечного пороху. Получив столь значительное подкрепление в боевых средствах. князь Аргутинский двинул на рассвете 3-го сентября весь [289] отряд 19 к Нагомарскому посту. Мятежники при приближении его зажгли пост и отступили на укрепленную завалами позицию в трех верстах от сел. Нагомари. Наступление это имело желаемый успех: большая часть скопища, блокировавшего Озургеты и занимавшего другие пункты, присоединилась к защитникам нагомарской укрепленной позиции. Полковник князь Аргутинский хотел немедленно, ночью же, привести в исполнение заранее составленный план атаки, но проливной дождь, не унимавшийся всю ночь, не допустил его. Так как на пути наступления находилась сильная позиция, а дорога была перерезана несколькими завалами, овладение которыми было сопряжено с потерею значительного числа людей, то князь Аргутинский решил ночью обойти позицию мятежников и напасть на них с той стороны, откуда они менее всего ожидали его. Для этого он приказал полковнику князю Церетели, с двумя ротами Эриванского карабинерного полка, с тремя стами имеретинских милиционеров и двумя орудиями легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады, демонстрировать против фронта и правого фланга мятежников, а сам с остальными частями отряда в девять часов пополудни двинулся назад. Пройдя семь верст, он направил войска вправо на проселочную дорогу, в обход левого фланга гурийцев, в следующем порядке: в авангарде шла гурийская милиция под командою поручика князя Л. Эристова, служившего раньше в регулярных войсках; за нею в главных силах рота Мингрельского полка при одном орудии легкой № 3-го батареи 19-й артиллерийской бригады и [290] баталион Грузинского гренадерского полка при одном орудии; наконец, в арриергарде — ахалцыхская и остальная часть имеретинской милиции, под общею командою полковника князя Цулукидзе. Не смотря на трудность ночного перехода по проселочной горной дороге, покрытой густым лесом, нижние чины и даже милиционеры шли бодро, соблюдая порядок и тишину. Такое поведение отряда полковник князь Аргутинский-Долгорукий приписывал почину частных ближайших начальников, по приказанию которых нижние чины и милиционеры часто на руках вытаскивали орудия и зарядные ящики. В девять часов утра 3-го сентября князь Аргутинский появился перед Озургетами и неожиданно накинулся на мятежников. Закипел кратковременный и решительный бой. Неприятель, застигнутый врасплох, не мог долго противустоять дружному удару пехоты и милиции, поддержанных картечным огнем, и быстро отступил, оставив массу раненых и до 60-ти убитых. Наша потеря состояла всего из трех убитых и 12-ти раненых нижних чинов и милиционеров. Блокирующее скопище было разметано в течение получаса, а еще через два слишком часа и все окрестности Озургет были свободны от мятежников. Помощи от мингрельцев они не получили — чему мы были обязаны особой преданности князя Георгия Николашвили, который убедил толпу, собравшуюся в Джавры в числе тысячи человек, что гурийцы заблуждаются, и сведения об увеличении подати и наборе рекрут, породившие среди них восстание, совершенно ложны. Радость обессиленного гарнизона была ни с чем несравнима. После этого предстояло атаковать укрепленную нагомарскую позицию, но так как войскам необходим был отдых после усиленного перехода и трехчасовой работы штыком, да кроме того полил дождь как из [291] ведра, то полковник князь Аргутинский отложил свое предприятие до другого дня.

С рассветом 6-го сентября князь Аргутинский с колонною выступил в обход нагомарских завалов, а князю Церетели, для одновременной атаки их, поручил направиться с фронта. Хотя позиция мятежников, сильная по природе, была сверх того укреплена искусственно, но защитники, услышав о поражении главного скопища под Озургетами, не дождались наших войск и оставили ее, возвратившись частью в свои жилища, а частью скрывшись в лесах. Таким образом дорога от Озургет в Кутаис была свободна, а затем и очищена от шести огромных завалов. Соединившись на Надомарском посту с полковником князем Церетели, князь Аргутинский вернулся в Озургеты. Здесь войска расположились лагерем и частью по обывательским квартирам. Для обеспечения дороги от Кутаиса до Озургет милиция заняла все важные пункты, а на Чехатаурском посту сверх того было оставлено 100 человек грузинского линейного № 1 баталиона. Для восстановления сообщения между Озургетами и Кутаисом князь Аргутинский учредил почту под прикрытием воинской команды. Кроме того, казармы грузинского линейного № 1 баталиона, госпиталь и других здания живо исправлялись — и закипела деятельная работа по укреплению Озургет ретраншаментами, засеками и различными искусственными сооружениями. Аргутинский, найдя в Озургетах всего 80 четвертей гоми и муки, приказал заготовить, чтобы не терпеть недостатка в провианте, на Чехатаурском посту до 280 четвертей муки и сухарей.

По случаю значительного скопления войск в Озургетах и появившейся в Турции чумной заразы, князь Аргутинский нашел нужным выставить посты по [292] кордонно-карантинной линии. Неопределенность нашей гурийской границы с Турцией заставила его расположить эти посты по р. Цхрапоне, куда владетели Гурии в 1835 году самовольно перенесли кордон и пограничную стражу. Но тем не менее он просил корпусного командира указать ему, где именно наша граница: на реке Цхрапоне или же на Чолоке. Генерал-от-инфантерии Головин, предоставляя пока распорядиться этим делом самому Аргутинскому, на благоразумие которого вполне полагался, но в то же время желая разрешить этот острый вопрос без нарушения доброго согласия между Россиею и Турциею, послал к эрзерумскому сераскиру полковника Дайнце для переговоров о границе, с тем, что если бы по обоюдному согласию комиссаров, оказалось, что земля находящаяся между рр. Цхрапоной и Чолоком, принадлежит кобулетскому беку, то князь Аргутинский немедленно перенес бы посты на р. Чолок. Спокойствие внутри страны было по возможности восстановлено, и оставалось лишь утвердить его в прибрежной части. Но теперь это было уже не трудно, потому что мятежники, ослабленные числительностью и обескураженные неудачами, сопротивляться не могли. Вследствие этого полковник Буюров, не получив даже подкрепления для атаки форта Св. Николая, которое ожидал от князя Аргутинского в числе 150 нижних чинов, 12-го сентября смело и быстро приблизился к нему всего с четырьмя казаками донского казачьего № 8 полка, с тридцатью человеками потийского гарнизона и с некоторою частью милиции, и занял без малейшей потери, а также без выстрела, бастион, выстроенный на берегу моря весьма правильно и искусно из бревен и земли. На другой день, пользуясь рвением милиции, которая была готова одна освободить укрепление от мятежников, полковник Буюров вызвал из среды ее [293] 50 человек охотников и, присоединив к ним свою пехотную команду, подъехал на баркасе к укреплению под прикрытием судна, вооруженного двумя орудиями и одним единорогом потийского гарнизона. Открыв артиллерийский огонь, он быстро высадил на берег свой десант, уничтожил засеки и другие искусственные препятствия, ворвался внутрь укрепления, выбил мятежников и рассеял их. Они бежали так поспешно, что не успели захватить четырех пленных наших солдат. 14-го сентября из Поти прибыли 350 милиционеров и 13 нижних чинов, которые, вместе с прочими, прочно и надежно утвердились в укреплении. Так как с занятием его можно было гораздо скорее, удобнее и легче пополнить провиант в Озургетах, чем перевозить его из Усть-Цхенис-Цхале, то полковник князь Аргутинский приказал Буюрову распорядиться немедленною перевозкою сухарей из Поти в Озургеты через укрепление Св. Николая.

После всего этого волнение в деревнях саджевахского участка настолько улеглось, что местное начальство могло без опасения вступить в отправление своих обязанностей. Спокойствие быстро стало разливаться даже и по захолустьям. Скопище окончательно рассеялось; семейства мятежников возвратились в свои жилища; жители повсюду изъявляли покорность, приходили с повинною и в доказательство раскаяния в своих заблуждениях выдавали взятых у нас пленных и принимали присягу на верноподданство — чему много содействовало также и воззвание к ним корпусного командира. 17-го сентября число присягнувших мятежников доходило до 1054 душ из селений Гурианты, Лихаури, Чабати, Чочхати, Учхуби, и что главнее всего — из акетских деревень, в которых весною в первый раз вспыхнуло восстание. Колебались лишь [294] немногие жители из всех этих селений, в особенности из селения Гурианты, более прочих виновные в восстании, и одни из них скрылись в лесах, а другие, как доходили до князя Аргутинского слухи, собирались бежать в Турцию. Однако не смотря на благополучный в этот раз исход дела, отряд нельзя было распустить до обеспечения сообщения Озургет с укреплением Св. Николая, до поимки главных виновников и вожаков мятежа, до исполнения наказания над теми деревнями, жители которых принимали наибольшее участие в восстании, и наконец, до приведения к присяге всех без исключения жителей и упрочения гражданского благоустройства страны. Полковник князь Аргутинский-Долгорукий полагал главных виновников и руководителей восстания захватить хитростью, чтобы предупредить их побег в Турцию и не допустить долее укрываться в лесах, так как в том и другом случае они могли быть вредны для общественного спокойствия, а затем наказать их для примера как можно строже: одних повесить, других прогнать сквозь строй, а некоторых заключить в крепость или отдать в солдаты. Для наказания же селений — взыскать с жителей, в виде вознаграждения за убытки, скотом и заставить их подвозить материалы для постройки сожженных и разоренных ими строений; подвергнуть же их уголовному исправительному и телесному наказанию находил неудобным, потому что многие раскаялись и присягнули, и кроме того прокламация корпусного командира обещала прощение. Гражданское управление он не думал изменять, но считал необходимым назначить новых начальников. Исходя из этих соображений, князь Аргутинский стал исподволь и постепенно спускать милицию, предназначенную в состав отряда генерал-маиора Анрепа для усмирения убыхов. Прежде всех 14-го сентября была [295] отослана имеретинская милиция в числе 450 человек, под командою полковника князя Церетели, с обязательством присоединить к себе до 50 милиционеров, расположенных на постах от Нагомари до Усть-Цхенис-Цхале. Полковнику Буюрову было предписано оставить в укреплении Св. Николая нижних чинов взятых из потийского гарнизона, с 150-ю милиционерами, а 200 милиционеров отправить в Поти в распоряжение владетельного князя Дадиани, который бы мог, в случае необходимости, немедленно выслать милицию в отряд генерала Анрепа. Сам полковник князь Аргутинский-Долгорукий торопился сформировать гурийскую милицию, хотя формирование ее приостановило быстрый ход приведения жителей к присяге. 19-го сентября выступила наконец из Марани в селение Илори и гурийская милиция, под командою подполковника князя Мачутадзе, в составе 200 пеших и 50 конных чинов.

По прибытии горной артиллерии, оставленной ротами Эриванского карабинерного полка в Кутаисе, князь Аргутинский-Долгорукий 19-го сентября двинулся с отрядом для наказания селения Гурианты, из которого к присяге явилась наименьшая часть жителей. Оно было сердцем мятежа, и население его более других оказало сопротивления русской власти. Самое селение было разбросано на обширном гористом пространстве, покрытом густым лесом, и состояло из 600 домов. Войска следовали по большой дороге, на которой окрестные жители уже исправили разрушенные ими во время возмущения мосты и расчистили завалы, Пройдя около семи верст, отряд повернул вправо на проселочную гуриантскую дорогу, которая скорее походила на тропу, и была в таком запустении, что сами гурийцы затруднялись провозить по ней даже вьюки. Однако артиллерия и обоз [296] прошли без малейшей задержки, благодаря усилиям команды рабочих и присягнувших уже нам гуриантцев, которые расширяли тропу, расчищали лес, устраивали мосты и вообще быстро исправляли путь. Отряд в тот же день прибыл к деревне Гурианты и расположился биваком. 21-го числа князь Аргутинский, оставив в Гурианты маиора князя Накашидзе для разработки дороги в такой степени, чтобы артиллерия могла двигаться по ней всеми аллюрами, достиг укрепления Св. Николая без всяких препятствий со стороны жителей. Он не спешил движением и делал небольшие переходы отчасти вследствие плохой дороги, хотя и исправленной жителями, а отчасти потому, что желал лично познакомиться с местностью и убедить население, полагавшее свои деревни неприступными, что для русского солдата лес, горы, болота и самый враг не служат преградами, в особенности если нужно наказать виновных или усмирить непокорных. Восстановив сообщение между Озургетами и укреплением Св. Николая, полковник князь Аргутинский, с тремя баталионами пехоты и вакинскою милициею, численность которой простиралась до 546 человек, направился 22-го сентября к Поти, очистил дорогу до реки Молтаквы от завалов, которые были устроены мятежниками почти на каждом шагу, устроил у деревни Григореты на реке Супсе паром, уничтоженный гурийцами, и окончательно восстановил сообщение между укреплением Св. Николая и Поти. Из Поти он думал со всем отрядом подняться вверх по реке Супсе через деревни Чочхати, Чабати и Бойлеты к Озургетам, чтобы принудить жителей разработать дорогу по этому направлению, но видя, что они расчищают путь согласно его приказанию, отправил войска в Озургеты, а сам с сорока вакинскими милиционерами проехал по деревням, [297] лежащим по реке Супсе. Там он убедился, что жители не уклоняются от исполнения его приказаний и деятельно исправляют дорогу под руководством прапорщика Мачутадзе. После этого полковник князь Аргутинский 24-го и 25-го сентября возвратил части отряда, находившиеся в укреплении Св. Николая и в д. Григореты, в м. Озургеты, оставив в первом из них лишь роту Грузинского гренадерского полка для постройки ретраншаментов и для приведения в более надежное состояние николаевского порта.

Когда князь Аргутинский убедился, что спокойствие более не нарушается, и жители мирно занимаются работами, беспрекословно исполняя распоряжения местного начальства, то признал своевременным приступить к поимке главных виновников восстания. Это обстоятельство не требовало более присутствия в Гурии всего отряда, да кроме того и другие причины вызывали на необходимость отпустить часть его, а именно: люди грузинского линейного № 2 баталиона, остававшиеся л Кутаисе, бессменно несли караульную службу и были сильно изнурены: все нижние чины линейных баталионов, перенеся массу трудов в самое жаркое летнее время, были до такой степени истощены болезнями, что перемена климата и замена палаток казармами были необходимы для сохранения остатков их; девать больных было некуда, потому что госпитали переполнились ими, а пребывание их при частях крайне стесняло его, в особенности во время движения. В виду всего этого полковник князь Аргутинский 29-го сентября отправил из Озургет роту Мингрельского егерского полка (поручика Якунина), роту грузинского линейного № 3 баталиона, команду грузинского линейного № 2 баталиона, ахалцыхскую и часть имеретинской милиции. При этом рота Мингрельского егерского [298] полка выступила из Озургет, не оставив и не потеряв в Гурии ни одного нижнего чина. Для поимки всех зачинщиков бунта полковник князь Аргутинский оставил при себе роту Эриванского карабинерного полка, баталион Грузинского гренадерского полка, артиллерию и казаков, а также имеретинскую милицию из 200 пеших и 50 конных, под командою князя Эристова, которая наиболее других отвечала его дальнейшим целям, так как состояла из дворян и зажиточных крестьян, отсутствие которых из домов не расстраивало хозяйства. Эти части он предполагал отпустить не ранее половины ноября, в особенности милицию, которую считал крайне необходимою при поимке главных виновников восстания на местности трудно доступной для пехоты. Рота Мингрельского егерского полка прибыла в свою штаб-квартиру, Страшный Окоп, 10-го октября, а рота грузинского линейного № 3 баталиона, в составе 9 унтер-офицеров и 157 нижних чинов, вернулась в Ахалцых 12-го октября, потеряв во время пребывания в Гурии больными, ранеными и убитыми трех унтер-офицеров и 63 рядовых.

С 17-го по 29-е сентября еще присягнули на верноподданство 2812 семейств. К октябрю месяцу полковник князь Аргутинский-Долгорукий надеялся привести к присяге остальных жителей, которые весьма охотно принимали ее, благодаря кротким мерам и отсутствию насилий. Он доносил корпусному командиру:

«Дисциплина русских войск и строгий надзор частных начальников за вверенными им частями отвратили подобное безобразие; а всего более к безостановочному приведению к присяге жителей много способствует местное начальство, вступившее уже в права свои, можно сказать, повсеместно в Гурии».

16-го октября князь Аргутинский выступил с [299] отрядом в лихаурские деревни. Цель движения состояла в том, чтобы удостовериться насколько утвердились в жителях спокойствие и преданность правительству, ознакомиться с местностью, осмотреть пограничную линию, оспариваемую турецким правительством, и ближе исследовать отношения пограничного турецкого начальства к возмутителям Гурии. Простояв четыре дня на реке Чолоке, он возвратился в Озургеты, весьма успокоенный своими наблюдениями, и тотчас призвал гурийских князей и дворян к участию в открытии и поимке главных виновников бунта. Они охотно согласились и к 6-му ноября представили 16 разбойников, из которых десять были главными вожаками. Конечно, при поимке их не обошлось без пролития крови. Жители также оказывали им содействие и явно были рады избавиться от столь опасных людей. Поимку же наиболее важных виновников мятежа полковник князь Аргутинский возложил на лиц “истинного благоразумия и отличного усердия к службе", которые представили ему, с 6-го по 15-е ноября, новых 14 человек и в числе их некоего Абеса Болквадзе. Это был один из ярых мятежников, под предводительством которого толпа задержала 9-го августа отряд полковника Брусилова у д. Гогореты, ограбила транспорт, Николаевский форт, карантин и таможенные заставы. Сам Абеса продал пленных казаков и нижних чинов в Кобулеты, был два раза ранен при Гогореты и блокаде Озургет и тяжело ранил прапорщика Гогоберидзе. Он отчаянно защищался при поимке н не потерял присутствия духа даже тогда, когда был окружен со всех сторон. Постепенно защищаясь и отступая в чащу леса, он наконец был схвачен.

Поимке и выдаче зачинщиков содействовал даже и начальник турецких войск, прибывший в Кобулеты [300] 30-го октября с тысячным отрядом, по приказанию эрзерумского сераскира, для того, чтобы усмирить кобулетцев, охранить святость договора и дружественные отношения Турции и России, схватить Гасан-бека с братом за самовольное участие в мятеже и за ослушание воле султана. Но Гасан-бек, как уже было сказано вначале, не дождался приказа, оставил кобулетский санджак и скрылся в лесах от заслуженной кары. Начальник турецкого отряда изловил и выдал многих гурийских беглецов, скрывавшихся от руки правосудия в турецких владениях, и возвратил даже часть скота, похищенного кобулетцами у мирных гурийцев; затем он приступил к восстановлению границы между нашими и турецкими владениями. С 15-го по 25-е ноября были схвачены еще десять виновников мятежа, и таким образом, за исключением нескольких пока неразысканных, все были в руках правительства. Даже сами отцы семейств выдавали своих сыновей и родственников, принимавших участие в восстании. После этого волнение в Гурии было окончательно прекращено, и народ вполне успокоился.

Считая присутствие войск в стране совершенно излишним, полковник князь Аргутинский-Долгорукий приступил к роспуску остальных войск. Для удобства размещения нижних чинов на ночлегах по домам обывателей, он высылал войска из Озургет небольшими эшелонами. 23-го ноября выступила в Кутаис команда донского казачьего № 8 полка в составе 1 обер-офицера, 1 урядника и 23 казаков и при ней тяжести легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады; 25-го ноября двинулись в Кутаис две роты Эриванского карабинерного полка и с ними два орудия легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады, а также пешая имеретинская [301] милиция. 30-го ноября оставили Озургеты 2-й баталион Грузинского гренадерского полка, две роты которого должны были остановиться в Кутаисе, а другие две занять караулы в г. Гори, и четыре горных единорога, с конною имеретинскою милициею. С этим эшелоном князь Аргутинский отправил в Кутаис до 40 арестантов. Указанные две роты Грузинского гренадерского, а также две Эриванского карабинерного полков, назначались в Кутаис для караулов, охранявших гурийских арестантов, и кроме того, в случае надобности, для поддержания грузинского линейного № 1 баталиона, расположенного в Гурии; оне же могли влиять также и на Сванетию. Наконец, четвертый эшелон, состоявший из 8-го баталиона Эриванского карабинерного полка и двух орудий легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады, тронулся 29-го ноября. Баталион прибыл в Тифлис 21-го декабря, а орудия остались в Кутаисе. При выступлении из Озургет частей войск полковник князь Аргутинский делал смотр каждому эшелону и в общем нашел “у людей вид бодрый и здоровый".

За все пребывание войск в Гурии, не смотря на трехмесячную лагерную и походную жизнь, умерло 15 нижних чинов и оставлено в госпитале 10.

Так как во время возмущения гурийцы употребляли трубные сигналы для сбора своих рассеянных скопищ и для поднятия тревоги, то, по приказанию корпусного командира, полковник князь Аргутинский отобрал у них трубы и воспретил заводить новые под угрозою наказания. Трубы проданы с аукционного торга, и вырученные деньги поступили в пользу церкви, а одна из труб отправлена в Петербург. Приготовленные в Кутаисе для войск, назначенных в Гурию, заряды и другие огнестрельные припасы были сданы в кутаисский артиллерийский парк. [302]

Относительно действий полковника князя Аргутинского-Долгорукого по усмирению мятежа в Гурии военный министр писал корпусному командиру:

«Государь Император рассмотреть изволил донесения вашего высокопревосходительства от 7-го и 10-го сентября о положении дел Гурии. Его Величество, одобрив действия полковников князя Аргутинского и Брусилова к усмирению возникшего там мятежа, Высочайше повелеть соизволил: представить их к градам; нижним же чинам, употребленным в экспедиции против мятежников и состоявшим в гарнизонах в том крае, Его Величество Всемилостивейше жалует десять знаков отличия военного ордена и по рублю серебром на каждого. Вместе с тем Государь Император, соизволяя, чтобы ваше высокопревосходительство представили к наградам и гурийцев, оказавших верность правительству, остается уверенным, что с приездом вашим в Кутаис приняты будут решительные и окончательные меры и к восстановлению спокойствия в Гурии».

По укрощении мятежа и по приведении всех жителей к присяге, князь Аргутинский пожелал лично перед отъездом удостовериться в их покорности. В начале декабря он осмотрел деревни шести моуравств и нашел население спокойно занимающимся работами. 8-го декабря он выехал из Гурии в Ахалцых, оставив гурийскому уездному начальнику список еще непойманных бунтовщиков и вменив ему в обязанность схватить их и представить в Кутаис.

В. Чудинов.


Комментарии

15. Последний выехал из Кутаиса 23-го августа для временного заведывания военною частью в трех провинциях вместо Брусилова, и вступил в эту должность, хотя выступление Брусилова с милициями в Пицунду было отложено, и следовательно он остался на своем посту.

16. 5-го сентября № 90.

17. См. «Кавказский Сборник» т. XIII, стр. 422.

18. Донесение Анрепа 9-го сентября № 476.

19. Два с половиною баталиона гренадерской бригады, рота Мингрельского егерского полна, пять рот грузинских линейных №№ 1 и 2 баталионов и десять орудий.

Текст воспроизведен по изданию: Восстаиие гурийцев в 1841 г. // Кавказский сборник, Том 14. 1890

© текст - Чудинов В. 1890
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
©
OCR - Karaiskender. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1890