-

ВОССТАНИЕ ГУРИЙЦЕВ В 1841 ГОДУ

Причины волнения. Очерк Гурии. Первый период мятежа. Развитие его. Подступ мятежников к Озургетам. Нападение на с. Гурианты. Движение войск. Распоряжения. Составление отрядов и назначение начальником их полковника князя Аргутинского. Успокоение народа. Отъезд Аргутинского из Гурин. Инструкция полковнику Брусилову. Подавление мятежа ¹.

Восстание гурийцев в 1841-м году представляет совершенно отдельное событие, не имеющее никакой связи с нашими военными действиями против непокорных горцев, но между тем оказавшее значительное влияние на положение дел по восточному берегу Черного моря и на ход экспедиции, которая была предназначена против убыхов. Хотя это восстание было скоро укрощено, и вслед затем гурийцы, в числе прочих милиций, даже приняли участие в делах против неприятеля, тем не менее то впечатление, которое оно произвело на горские племена восточного побережья, не могло остынуть, и, благодаря ему, убыхи и горные джигеты, из которых последние уже склонялись на нашу сторону, оказали [213] отчаянное сопротивление, стоившее нам сравнительно слишком много крови; расположение же к нам натухайцев и некоторых преданных дотоле шапсугов видимо пошатнулось, а о цебельдинцах, всегда пользовавшихся случаем для разбоев, и говорить нечего.

Причины восстания объясняются двумя лицами, близко стоявшими к делу, следующим образом: генерал-маиор Муравьев говорит, что гурийский народ, совершенно покорный до 1841-го года, исполнял все требования правительства без отговорок. Впоследствии же, когда были произведены преобразования в управлении закавказским краем — гурийцев обложили денежною податью, прежде им вовсе неизвестною, которую они, за неимением русской монеты, вносили турецкою. Местное начальство не принимало этой монеты и было принуждено прибегнуть к мерам, “соединенным с нарушением спокойствия гурийцев". Конечно, чиновники действовали согласно законам, но гурийцы этих законов не знали, а потому и не удивительно, что были недовольны. Тем не менее при начале восстания все деревни, исключая гуриантского и лихаурского моуравств, внесли денежную повинность, покойно занимались сельскими работами и были готовы участвовать в экспедиции против убыхов. Гуриантцы же и лихаурцы не только не уплатили повинности, но оскорбили вдобавок чиновника. Когда следствие, произведенное по этому делу, обнаружило виновных, и они были арестованы, тогда гурийцы выразились: “если между нами есть виновные, то мы все виновны" — и поголовно взялись за оружие ².

Начальник корпусного штаба генерал-маиор Коцебу в докладе корпусному командиру ³ изъясняет, что [214] причины восстания нельзя определить точно: одни полагали, что поводом послужило взымание податей, другие — что народ был подстрекаем дворянами, желавшими этими способом понудить правительство увеличить их права; иные, наконец, думали, в том числе и уездный начальник, что виновницею мятежа была княгиня Елисавета Гуриель, стремившаяся освободиться из-под русской власти и поставить владетелем своего сына. Впрочем, этому последнему мнению Коцебу придает менее всего вероятия и, подобно Муравьеву, не сомневается, что поводом к неповиновению народа было взымание податей, не в пользу которого толковали и князья, и дворяне — хотя без всякого злого умысла. Но, может быть, и все эти толкования остались бы без особо важных последствий, если бы на помощь к ним не подоспели два обстоятельства, а именно: слухи, что для увеличения подати скоро будет приступлено к подробному описанию имущества каждого лица, и что, при недостаточности наших войск в Гурии, всякое неповиновение нашему правительству останется безнаказанным, и народ легко достигнет своей цели. К сожалению, первый из этих слухов был совершенно некстати и всенародно подтвержден членом совета главного управления генерал-маиором Кахановым, а последний был выпущен и сильно поддерживался мнимо преданным нам Гасан-беком кобулетским, обнадеживавшим гурийцев даже в содействии Порты и присоединившимся к ним с сотнею турок, а также английским вице-консулом в Батуми Фридрихом Гаррачино.

Гасан-бек Тавдгеридзе принадлежал к древней княжеской гурийской фамилии, давно принявшей магометанство и поселившейся в Кобулетах. Отец Гасана Мемед Тавдгеридзе был назначен Портою кобулетским [215] беком, но не умел ни пользоваться как следует предоставленною ему властью, ни угодить населению: укрывал гурийских разбойников и пленников, передерживал украденный ими скот и т. д. Народ был им крайне недоволен, и жалобам не было конца. Наконец, турецкое правительство сменило Мемеда, назначив на его место Гасана. Но и последний поступал не лучше отца, вследствие чего скоро был удален. Вместо него назначен был Портою брат его Сулейман, человек бедный, слабый и бесхарактерный. Не желая так легко уступить бекство брату, Гасан собрал шайку отчаянных головорезов и пытался силою оружия возвратить себе потерянную власть. Буйство и дерзость его не имели границ, так что аджарский бек принужден был явиться в Кобулеты с войском. Он прекратил беспорядки, схватил некоторых из шайки Гасана и предал дома их огню. Сам же низверженный бек, с несколькими своими товарищами, успел скрыться в лесах. Едва аджарский бек вступил в свои владения, Гасан снова явился в Кобулеты, и хотя примирился с братом, но продолжал заниматься грабежами и разбоем. В 1840-м году Гасан даже угрожал нам нападением на Гурию. Это намерение заставило нас выдвинуть к турецкой границе отряд, который, простояв близь укрепления Лихаури до получения сведений, что Гасан отказался от своей попытки, вернулся обратно. 3-го мая 1841 года турецкое правительство сместило Сулеймана и снова назначило Гасана кобулетским беком. Оказалось то, что и следовало ожидать: Порта подарила нас владетельным соседом нимало не соответствовавшим своему назначению, который притом неспособен был оправдать доверие и своего собственного правительства. Этот человек с разбойничьим направлением и вообще с преступными [216] наклонностями не только не мог прекратить злоупотреблений и беспорядков, какие происходили со стороны пограничной Турции, а напротив был причиною разных наших затруднений с нею. Не прошло и месяца, именно в последних числах мая, как он нарушил неприкосновенность наших границ, захватив гурийское селение Какуты с прилежащими землями, и стал внушать жителям, что они не русские, а турецкие подданные, и не обязаны вносить подать нашему правительству. Под угрозою его, какутцы отказались отбывать повинность. Грузино-имеретинский гражданский губернатор ген. м. Каханов просил тифлисского военного губернатора, управлявшего гражданскою частью в закавказском крае г. л. Брайко, употребить все меры, “чтобы турецкое правительство не только не назначало начальниками пограничных пашалыков лиц, подобных Гасану, но и удаляло бы вовсе таких людей, во избежание вредного влияния на русских подданных". Но пока происходила эта переписка и достигла цели — Гасан продолжал поддерживать против нас неповиновение гурийцев и содействовал таким образом вспыхнувшему во всей силе восстанию.

Сподвижником Гасана, но только в ином роде, был английский вице-консул Фридрих Гаррачино. Двусмысленное поведение его относительно нас выразилось еще в 1839 году, когда он привез с собою на восточный берег Черного моря до 3000 ок селитры и, как основательно догадывались тогда, передал или продал их горцам. Затем он часто принимал у себя непокорных черкес, а в марте или в апреле 1841-го года оказал гостеприимство трем влиятельным хаджи, одного из которых тайно отправил в Константинополь с какими-то поручениями. В июле месяце к нему приезжал знатный черкес некто Гасан, который из [217] Батума также отправился в Константинополь. Приемы этих лиц, оказанное им радушие и живейшее участие в отправлении их в Стамбул давали повод думать, что Гаррачино, будучи в близких сношениях с горцами, снабжал их наставлениями и советами неблагоприятными для России.

В первых же числах июня месяца 1841-го года, когда гурийцы отправились за порохом в Кобулеты и не нашли его у жителей, Гаррачино, бывший в это время в Кобулетах, разрешил купцам привезти его без всякого опасения сколько понадобится — и порох был доставлен гурийцам из Трапезунда. Сам вице-консул вслед затем выехал в Эрзерум — как нужно думать, для поправления и устройства дел кобулетского Гасан-бека, который, согласно нашему требованию, за участие в возмущении гурийцев должен был подвергнуться наказанию. Но Гаррачино ничего не сделал в пользу Гасана, и последний, приказом эрзерумского сераскира, основанным на повелении султана, назначен был, вместе с своим братом, к высылке из Кобулет в дальние места, а в случае сопротивления — к доставке в Эрзерум. Приказ этот однако не застал подстрекателя бунта, который успел скрыться в непроходимых трущобах Кобулета ⁴.

Таковы были пружины, содействовавшие развитию восстания и поддерживавшие его в течение трех с половиною месяцев. Восстание это в иное более благоприятное для нас время было бы делом не особенной важности, и лишь только, в виду убыхской экспедиции, оно получало другой характер и значение и требовало быстрых и [218] решительных мер для подавления его в самом начале. Но незначительное количество войск, разбросанных в укреплениях и маленькими командами в деревнях, весьма пересеченная, покрытая густыми лесами местность, отсутствие путей сообщения, кроме проселочных дорог и тропинок, по которым не могла двигаться артиллерия, лишали нас всякой возможности немедля достигнуть цели. Действительно, трудно было найти маленькую страну, столь неудобную для военных операций, какою представляется Гурия.

Она лежит между 41°50' и 42°10' с. ш. и 59°21' и 60°20' в. д. и граничит к северу с Мингрелией по реке Пичоре, далее по восточному и южному берегу озера Палеостома ⁵, находящегося при впадении р. Риона, и потом по реке Око-Парчино, соединяющей Палеостом с морем; к югу — рекою Чолоком и Аджаро-Ахалцыхским хребтом от горы Чехата до горы Непис-Цхаро; к западу — Черным морем и к востоку — Сахвалетским. хребтом, служащим водоразделом бассейнов рек Супсы и Риона и пограничною линиею с Имеретией. Граница с Турцией по адрианопольскому трактату шла по Чолоку, но так как местность по течению этой последней реки представляла неудобства для содержания наблюдательных постов, то владетели Гурии перенесли их на реку Цхрапону. Жители Гурии беспрепятственно пользовались до 1839-го года пространством, лежащим между этими реками, хотя оно и находилось за чертою постов. Но с 1839-го года это обстоятельство и послужило поводом для кобулетских беков, а в особенности для Гасана в 1841 году, без всякого полномочия Порты теснить [219] гурийцев, заявлять свои права на эти земли и наконец завладеть ими.

Гурия вся загромождена горами, за исключением северо-западной ее части и полосы вдоль берега моря, которые представляют собою болотистую низменность, покрытую, как и вся страна вообще, дремучими лесами и кустарниками, непроходимыми даже и в позднейшее время. Страна обильно орошается массою речек, которые соединяются в несколько больших рек, впадающих в море. В низменных местах, где речки текут по болотистой почве, и течение их медленное, вода служит пищею для неотвязчивых и иногда гибельных лихорадок. Из рек более замечательны: Пичора, наибольшая ширина которой семь сажень; Супса, принимающая значительное число притоков, главнейший из которых река Бахви-Цхале; Натанеби, впадающая в море при укреплении Св. Николая; Губазеули и Бзуджа. Из них единственная Супса допускает плавание плоскодонных судов на 16 в. от моря до укрепления Гурианты. Значительное число каменных построек, монастырей, укреплений, башен и других прочных сооружений, сохранившихся от разрушения, доставляли народу в данное время сильные опорные пункты, которыми он мог прикрываться в случае наших преследований. Во главе народонаселения, к слову сказать, весьма бедного и состоявшего из четырех слишком тысяч семейств, находилась фамилия владетеля, с четырьмя княжескими фамилиями, а затем дворяне и крестьяне. Так как последние несоразмерно превышали численностью дворян, то от этого являлась масса поводов к внутренним несогласиям и раздорам. Лучшая дорога в Гурии пролегала от д. Марани к Леван-Савинскому посту на р. Рионе, где переправа совершалась на пароме, затем [220] шла пересеченною гористою местностью к Чехатаурскому посту, а отсюда по равнине, через д. Нагомари на реке

Супсе, где также была устроена переправа, к укреплению Св. Николая. Хотя эта дорога была разработана и имела до 40 мостов, но в ненастную погоду движение по ней было весьма затруднительно. В гористой местности глинистая почва, крутые подъемы и спуски, рытвины и выбоины делали невозможным следование обозов и тяжестей; в долинах множество болотистых речек, в особенности от Джихуры до укрепления Св. Николая, на расстоянии 15 верст, образовывали в непогоду сплошное болото. Сообщение с соседями производилось по следующим дорогам: в Мингрелию — 1) от бережеульского замка через Гатгрильские горы на дер. Нигоити к местечку Кодор на р. Рионе; 2) от нагомарского замка — через Гатгрильские горы на селение Ланчхуты (Ланджгут) к Даликарскому посту на р. Рионе; 3) от сел. Гурианты на монастырь Джуматы в Ланчхуты, проходимая только для конного; 4) от укрепления Св. Николая по берегу моря в Поти, с трудом проходимая для артиллерии. В ахалцыхский и трапезундский пашалыки проходили шесть дорог частью удобных и для артиллерии. Кроме того, от Чехатаури по ущелью Гутури-Цхале есть проход в Аджарию, по которому могли свободно двигаться большие конные партии.

На такой во всех отношениях затруднительной местности, при множестве укрепленных пунктов, содействовавших надежному укрывательству обороняющегося, и при крайней малочисленности наших войск, разбросанных, как сказано, повсюду весьма слабыми гарнизонами, воинственному и отважному населению, никогда не разлучавшемуся с оружием, весьма легко было противупоставить нам всевозможные препятствия для успешной борьбы с ним. Подстрекаемое и руководимое неблагонамеренными [221] лицами, оно по-видимому сознавало свои преимущества и выгоды, а еще более, в случае неудачи, не теряло надежды на испытанное милосердие русского правительства — и не затруднилось почти поголовно стать на сторону своих вожаков. Последними явились восемь крестьян акетского участка, частью казенных, а частью помещика Шаликова, которые 22-го мая, при сборе податей и земских повинностей, напали на сборщика и силою отняли собранные им с населения деньги. Через день толпа возросла уже до 50 человек, явилась к дому участкового заседателя князя Баратова, стала ломать окна и требовать выдачи укрывшегося там сборщика податей, угрожая лишить жизни всех домашних князя и поджечь дом, если ее требование не будет исполнено. Однако мятежники не решились пока употребить силу и, побуянив немного, удалились в леса, чтобы там образовать более обширную шайку. Уездный начальник Яценко, предвидя последствия этого намерения бунтовщиков, приказал им явиться к нему, но они тотчас же показали, что слишком далеки от мысли так скоро покориться власти. Наказать ослушников, восстановить спокойствие и не дать соблазнительного примера другим было прямым долгом уездного начальника. Он отправился к месту сбора бунтовщиков, чтобы увещаниями и кроткими мерами прекратить волнение, а также выяснить жителям вообще, что денежные сборы определены Высочайшею властью, неповиновение которой влечет за собою тяжкие последствия. Не надеясь однако на благополучный результат своей поездки, Яценко в то же время обратился к командующему грузинским линейным № 1 баталионом подполковнику Шепелеву с просьбой выслать в селение Акеты роту пехоты. Жители однако по-видимому успокоились — но только по-видимому. Дня через [222] два сборище их возросло до 300 вооруженных лиц, которые пригласили к себе акетского участкового заседателя и объявили ему, что платить казенные подати согласны, но от взноса земской повинности отказываются вследствие крайней бедности. Тогда Яценко счел своевременным ввести в дело угрозу и 27-го мая, с ротою грузинского линейного № 1 баталиона (110 нижних чинов), бывшею под командою подпоручика Степанова, двинулся в селение Акеты. Приближение военной силы частью образумило, частью устрашило жителей, и они разошлись по домам, за исключением восьми вожаков восстания, которые продолжали скрываться в лесах, не оставляя своих преступных замыслов. Они по-видимому еще раз достигли цели, потому что едва улеглось первое недоразумение, как 30-го мая отказались от взноса земской повинности жители селения Вани. Яценко тотчас перевел туда роту и расположил ее лагерем, воспретив нижним чинам всякое сношение с жителями, Затем он произвел общий сход близь лагеря и, под охраною штыка, объявил населению, что сущность Высочайшей воли состоит в том, чтобы с 1841-го года, вместо произведений и продуктов, взималась денежная подать с казенных крестьян по 1 рублю сер. с податной души, а с помещичьих и церковных — по 50 коп. сер.; что земская повинность заменялась денежными сборами по 35 коп. сер. с каждого дыма и по 9 коп. сер. с помещичьих крестьян. Все же остальные, как денежные, так и натуральные повинности, ни под каким предлогом и ни по чьему требованию производимы быть не могли. Это было первое обстоятельное разъяснение распоряжений нашего правительства, с которыми крестьяне не могли внутренне не мириться, потому что требования наши были законны и умеренны; но дело в том, что жители [223] селений Акеты, Вани и Изошлеты им не доверяли и были доселе убеждены, вследствие подстрекательства злоумышленников, в бесконечном увеличении налогов. Уверились ли они теперь в противном вследствие увещаний Яценко, или только маскировали себя, показывая вид, что верят ему — неизвестно: но довольно того, что они наконец обязались внести подати, частью даже внесли их, и уездный начальник после этого нашел, что порядок им водворен. Хотя неповиновение еще оказывали жители Ланчхута, но так как селение это находилось далеко от Озургет, и сообщение с ним состояло из едва заметных тропинок через высокие горы, то послать туда роту уездный начальник опасался. Мало того, он даже не находил нужным прибегнуть к поимке зачинщиков возмущения, чтобы не раздражать жителей и не нарушать восстановленного спокойствия. Признавая вследствие всего этого присутствие военной команды в Вани излишним, он 31-го мая возвратил роту в Озургеты.

Таким образом, со взносом податей недовольные будто бы примирились; но не успел уездный начальник выехать из Вани, как жители акетского участка демаскировали себя и, собравшись в числе 200 вооруженных, отказались внести земскую повинность. 1-го июня она перешли через реку Супсу в озургетский участок и остановились возле Нагомарского поста, где присоединили к себе нестройные толпы жителей других деревень. Ночью скопище это достигло селения Шамокмеди, принадлежащего княгине Елисавете Гуриель, и отсюда приглашало к себе для объяснения уездного начальника; но когда явились к нему посланные им чиновники, вся толпа уклонилась от разговоров и двинулась далее по дороге в селения Асканы и Лихаури. По пути бунтовщики истребляли в деревнях съестные припасы и вино, [224] требовали от начальства возврата последней подати, подстрекали жителей не платить ее и не вносить земской повинности, угрожая сжечь дома нежелающих примкнуть к ним и увеличивая этим свои силы. Скопище даже предполагало отобрать присягу от крестьян, азнауров и от князей, чтобы иметь более успеха в своих предприятиях; обещалось предать огню жилища сборщиков податей и распустило слух, что, обойдя все деревни Гурии, остановится на границе турецких владений, близь старого Лихаурского укрепления.

Просьбы, увещания и даже приказания возвратиться в свои жилища не имели никакого успеха. Чтобы остановить это скопище еще близь Нагомарского казачьего поста, уездный начальник обратился с просьбою к Шепелеву выслать 250 нижних чинов от грузинского линейного № 1 баталиона; но, к сожалению, такого количества людей нельзя было уделить, потому что в баталионе за несением караульной службы, состояло налицо лишь 160 человек, которые были необходимы для защиты казенного имущества, присутственных мест, военного госпиталя, городского населения и т. п. В виду этого, заведывавший, за отсутствием полковника Брусилова. военною частью в Имеретии, Мингрелии и Гурии, состоящий по армии подполковник Черников, получив уведомление гурийского уездного начальника, предписал 3-го июня командиру 3-й линейной роты поручику Ковалевскому, находившемуся с ротою в Редут-Кале, командировать 140 нижних чинов в местечко Озургеты, оставив на месте всего лишь 60 рядовых. и 4-го числа сам выступил из Кутаиса с командою грузинского линейного № 2 баталиона в 167 человек, при 50 строевых нижних чинах донского казачьего № 8 полка. В Кутаисе он оставил по себе начальником войск временно [225] командовавшего баталионом маиора Криницкого, а исправляющим должность коменданта — местного плац-адъютанта. Черников, решив усмирить гурийцев, имел также в виду, по прибытии на границу Турции, узнать о степени участия в подстрекательстве жителей к восстанию кобулетского бека Гасана Тавдгеридзе.

Хотя таким образом гурийский уездный начальник и принял против мятежников зависящие от него меры, а военное начальство выслало небольшие команды для восстановления порядка, на случай надобности, силою оружия; но этих способов могло оказаться недостаточно, и из предусмотрительности необходимо было иметь под рукою еще некоторое число пехоты и даже артиллерии. С просьбою об этом тифлисский поенный губернатор генерал-лейтенант Брайко обратился к корпусному командиру, тем более, что не одни гурийцы, но и имеретины некоторых селений Кутаисского уезда также отказались от взноса земской повинности и, собравшись в числе 500 человек с оружием в руках в сел. Онджокеты, не допустили к себе ни сборщиков податей, ни моурава. Эти новые бунтовщики не только имели прямую связь и непосредственное сношение с их возмутившимися соседями, но своими исключительными поступками заставляли предполагать, по словам уездного начальника, что не один сбор денежной подати, а и другие причины побуждали их к неповиновению властям. Так как увещания и кроткие меры не могли образумить заблуждающихся, то волей-неволей приходилось прибегнуть к оружию.

Тем временем скопище гурийских мятежников росло по мере его движения к Лихаури. Проходя через селения, вожаки его созывали жителей посредством трубных сигналов из домов и с полевых работ, и все охотно присоединялись к ним. Уездный начальник [226] Яценко еще раз обратился к подполковнику Шепелеву, прося прислать, в крайнем случае, хотя 50 нижних чинов, при орудии, которых он думал присоединить к собранной им милиции из князей и азнауров, в числе 200 человек, чтобы защитить селение Лихаури и не дать мятежникам усилиться еще и лихаурцами; но Шепелев и в этом должен был ему отказать, находя. что он не в состоянии с 50 нижними чинами при одном орудии достигнуть желаемой цели, а также опасаясь нападения на штаб-квартиру баталиона в м. Озургеты. Все это повело к тому, что мятежники 3-го июня достигли селения Лихаури и присоединили к себе часть его жителей — хотя и небольшую. Здесь они почему-то переменили свое намерение стать на турецкой границе и повернули назад в деревню Дуабзу. 4-го июня они приблизились к м. Озургеты, сожгли карантин, завалили дороги, идущие к укреплению Св. Николая и через Нагомари и Чехатаури в Имеретию, и угрожали нападением на самое местечко, но не решились его предпринять. Они прошли мимо Озургет к деревням Гурианты (имение князей Накашидзе), Саджевахо и Са-Эриставо, с целью потребовать от саджевахского нацвала деньги, собранные с казенных крестьян в счет земских повинностей. По мнению уездного начальника, они будто бы не имели определенной цели, и причины, руководившие их действиями, заключались не в одном денежном сборе, но и в неудовольствии против духовенства за усиленные поборы при исполнении различных треб, в озлоблении против владельцев за разные притеснения и вообще за жестокое обращение, и против местных властей за отягощение будто бы их казенными работами, за несправедливые аресты и т. п. Хотя при этом уездный начальник упоминал, что все это было только одним предлогом к восстанию, [227] а, на самом деле бунтовщики подчинялись наветам турок, т. е., другими словами, Гасан-бека кобулетского; но это было едва ли вполне справедливо, и если в последнем указании являлась некоторая доля правды, то еще более вероятия было в том, что отвергал уездный начальник, конечно, в защиту своего управления страною. Князь Георгий Накашидзе, к имению которого подвигалось скопище, считавшийся весьма преданным нашему правительству, был одним из первенствующих лиц, возбуждавших раздражение народа. Когда он узнал, что мятежники быстро наступают на Гурианты, то приказал тотчас разобрать мост и принял меры к обороне. При появлении, 4-го числа, скопища у селения, он объявил, что каждый, кто решится перейти реку, будет встречен оружием, но мятежники не обратили на эту угрозу никакого внимания и устремились по уцелевшим переводинам к селению Гурианты. После непродолжительной перестрелки с обеих сторон, толпа обратилась в беспорядочное бегство, оставив на месте двух убитых и имея одного раненого. Чтобы отрезать ей путь отступления на деревню Дуабзу, прикрыть Озургеты и рассеять ее, если удастся, уездный начальник послал подполковника князя Мачутадзе, с князьями и азнаурами, преследовать бунтовщиков до тех пор, пока они разойдутся по домам. Распоряжение это увенчалось успехом: часть мятежников разбрелась и укрылась в соседних с Гурианты селениях, а часть возвратилась в свои дома, выразив покорность и готовность уплатить подать и земскую повинность.

Между тем Черников накануне выступления из Кутаиса узнал от тамошнего уездного начальника Ляшенко, что в сабакетском участке, пограничном с Гуриею, жители четырех имеретинских селений, [228] расположенных на левой стороне р. Риона по западным склонам Аджаро-Ахалцыхского хребта, также отказались платить земский сбор и повиноваться участковому заседателю. На другой же день, 4-го июня, при движении колонны к селению Усть-Цхенис-Цхале, Черников получил донесение о происшествиях в Гурии от Яценко и Шепелева, из которых последний между прочим писал о недостатке провианта и о невозможности его пополнить при текущих обстоятельствах, а также о необходимости перевести команду, находившуюся в м. Зугдиды, в Озургеты — на что испрашивал разрешения, в виду того, что 3-я линейная рота грузинского линейного № 1 баталиона, командированная из Редут-Кале, еще не прибыла. Сообразив все сведения, полученные от Ляшенко, Шепелева и Яценко, подполковник Черников, достигнув усть-цхенис-цхальской переправы, остановился на правой стороне Риона, за которым начинался саджевахский участок Гурийского уезда, и куда, по донесению Яценко, намерены были проникнуть гурийские мятежники. В виду волнения имеретин в сабакетском участке и необходимости, в случае надобности, подать помощь кутаисскому уездному начальнику, и для этого оставить часть людей при усть-цхенис-цхальской переправе, а также чтобы иметь возможность занять возвышенности саджевахского ущелья близь Чехатаурского поста, подполковник Черников тотчас потребовал из Кутаиса еще 100 человек пехоты, при двух орудиях легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады. Так как временно-командующий баталионом маиор Криницкий не имел налицо такого числа людей, то просил начальника работ военно-имеретинской дороги путей сообщения маиора Лободу спустить половину команды, в числе ста человек. Лобода хотя и исполнил его просьбу в виду столь затруднительных обстоятельств, [229] но за то сам лишился возможности не только содержать дорогу в исправности, но и очистить ее от завалов, образовавшихся от сильных дождей.

Подполковник Черников. уведомив о своих распоряжениях подполковника Шепелева и кутаисского уездного начальника Ляшенко, пожелал узнать подробно от самих жителей о событиях в Гурии. Для этого он останавливал проезжавших из Гурии и обращался к ним с>расспросами. Рассказы были видимо преувеличены, и так как вследствие этого нельзя было им верить, то он решил сам двинуться в Озургеты, тем более, что беспокоился о положении гарнизона, хотя еще 2-го июня послал ему целый транспорт провианта. Но в восемь часов вечера 5-го июня он получил от уездного начальника рапорт, что скопище мятежников, преследуемое князем Мачутадзе, а также благодаря дельным распоряжениям князя Накашидзе, значительно уменьшилось - и решил остаться с ротою в Усть-Цхенис-Цхале до восстановления совершенного спокойствия в Гурии и до прекращения возмущения в нагорных деревнях Кутаисского уезда, жители которых хотя и изъявили повиновение своему местному начальству, но, подстрекаемые возмутителями, отказывались вносить земскую повинность до тех пор, пока их соседи гурийцы не уплатят ее. Убедясь из донесения уездного начальника, что жители Саджевахо и Са-Эриставо не участвовали в возмущении, подполковник Черников несколько видоизменил свои преднамерения и для водворения спокойствия в Гурии рассчитывал, по прибытии из Кутаиса двух орудий легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады на усть-цхенис-цхальскую переправу, перейти через Рион и направиться с ротою и двумя орудиями через Са-Эриставо к Чехатаурскому посту, а на Усть-Цхенис-Цхале оставить, [230] в ведении командира подвижной инвалидной роты, 40 нижних чинов от грузинского линейного № 2 баталиона для заготовления сухарей. Затем, вступив в Гурию, он надеялся мерами кротости заставить мятежников вернуться в свои жилища, а силу оружия употребить только с разрешения командира корпуса. Для взыскания же с непокорных жителей сабакетского участка земской повинности Черников опасался явиться с малою командою.

Корпусный командир, получив известие о нарушении кобулетским беком неприкосновенности гурийских границ, пришел к заключению, что положение дел в Гурии и частью в Имеретии требует самых скорых и деятельных мер. В виду этого он 7-го июня отозвал подполковника Черникова и предписал, по случаю пребывания полковника Брусилова в дагестанском отряде, ахалцыхскому военно-окружному начальнику полковнику князю Аргутинскому, знакомому с краем и местными языками, принять команды грузинских линейных №№ 1 и 2 баталионов и донского казачьего № 8 полка, собранные Черниковым, под свое начальство, и усилить их самым поспешным образом людьми грузинского линейного № 3 баталиона, двумя орудиями редут-кальского гарнизона, находившимися в Озургетах, а, в случае настоятельной надобности. ротою Мингрельского егерского полка, разрабатывавшею дорогу в боржомском ущельи. Кроме того, корпусный командир просил владетеля Мингрелии немедленно выслать в распоряжение князя Аргутинского 300 милиционеров, а до прибытия их разрешил Аргутинскому пользоваться ахалцыхскою милициею; генерал-маиору Симборскому предписал направить в Кутаис баталион Грузинского полка впредь до особой нужды в виде резерва и, наконец, предоставил, при надобности, в распоряжение полковника князя Аргутинского еще два [231] орудия легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады с двумя зарядными ящиками. Хотя этими войсками без труда можно было обеспечить границу и подавить восстание, но корпусный командир предписал князю Аргутинскому прибегнуть к оружию или вообще к строгим мерам в том только случае, когда все убеждения останутся тщетными; вместе с тем удостовериться, не скрывается ли под предлогом неисполнения жителями податной повинности каких-либо других замыслов: узнать о виновниках беспорядков, нет ли у них связи с действиями кобулетского бека, и убедить последнего оставить добровольно занятую им землю и селение, употребив в случае сопротивления силу оружия. Полковник князь Аргутинский, принимая назначение начальника отряда, становился в зависимость от грузино-имеретинского гражданского губернатора, которому тифлисский военный губернатор генерал-лейтенант Брайко велел самому отправиться в возмутившуюся провинцию, лично вникнуть в причины неповиновения народа и вразумить его по случаю заблуждения, в которое он ввергается людьми неблагонамеренными.

«Там вы увидите — писал Брайко — нужно ли будет употребить строгую власть, или можно все успокоить без силы оружия. Полковник князь Аргутинский будет вам полезен в этом деле. Зачинщиков прикажите непременно открыть».

Из двух баталионов Грузинского гренадерского полка, часть которого входила в состав гурийского отряда, две роты стояли в Гори, неся караульную службу и занимаясь постройкой казарм, одна рота содержала пост в с. Джави, две с половиною роты были на покосе близь Гаргарет, затем полурота на Чальском посту, а остальные две роты в боржомском ущельи. В виду такого расхода людей, командир кавказской гренадерской [232] бригады генерал-маиор Симборский направил 12-го июня в Кутаис только три роты 2-го баталиона (2-ю гренадерскую, 5-ю и 6-ю фузелерные, в числе до 450 нижних чинов), которые должны были прибыть в Гурию 20-го числа, и просил разрешения корпусного командира этим и ограничиться. За откомандированием даже и этих рот работы по устройству штаб-квартиры приостановились, и полк должен был остаться на зиму опять в крайне дурных и недостаточных помещениях; уборка же сена во время сильных жаров, по недостатку рабочих рук, увеличила без сомнения число заболевающих. Касательно других частей войск, назначенных в отряд, полковник князь Аргутинский, получив в Ахалцыхе предписание корпусного командира, распорядился следующим образом: приказал командиру грузинского линейного № 3 баталиона маиору Войнову назначить 150 нижних чинов для усиления №№ 1 и 2 баталионов; роте Мингрельского егерского полка — быть готовой к выступлению: ахалцыхскому уездному начальнику — собрать до 300 милиционеров под начальством штабс-капитана Али-бека на случай крайней необходимости. Находя же полезным иметь на границе Имеретии еще более войск, он просил корпусного командира усилить его одним баталионом пехоты и придвинуть его к границе. Приказав собираться войскам, князь Аргутинский в тот же день, 10-го июня, выехал через абастуманское ущелье в м. Озургеты. Но корпусный командир не только не усилил отряда, а напротив, получив донесение гурийского уездного начальника от 5-го июня, что мятежники начали уже расходиться, “и можно ожидать, что они того же числа, по всему вероятию, будут на местах своего жительства", разрешил Симборскому ограничиться высылкою в Кутаис только трех рот и велел возвратить 100 [233] нижних чинов грузинского линейного № 2 баталиона на военно-имеретинскую дорогу. Да и сам князь Аргутинский, прибыв 13-го июня в Озургеты, убедился, что присутствие большого количества войск ничем не оправдывается, так как не только гурийцы, но даже жители горных селений сабакетского участка успокоились, и последние внесли сполна следуемую с них за треть денежную повинность. Через два дня возвратился из Дагестана и полковник Брусилов, который привез Аргутинскому предписание корпусного командира генерал-от-инфантерии Головина — передать ему начальство над войсками и ознакомить его с положением дел в Гурии и со всеми распоряжениями, которые не могли быть приведены в исполнение; самому же отправиться к месту служения в город Ахалцых. Брусилов был снабжен инструкциею такого рода:

«Из личных объяснений вам известно, господин полковник, положение дел о возникших беспорядках как на нашей границе, так и в самой Гурии и частью в Имеретии; известно также и то благоприятное сведение, которое получено мною от гурийского уездного начальника насчет последнего дела (4-го июня). Однако дело это требует самых скорых и решительных мер, и величайшей осмотрительности в особенности, потому что, по смыслу законов, самое определение мер, употребления коих могут потребовать обстоятельства, зависит вполне от местного гражданского начальства. На обязанности военного ведомства лежит только доставление гражданскому начальству нужного числа войск, как средств к употреблению в необходимых случаях силы оружия. По известности вам края и отношений военного начальства к гражданскому, конечно никто не мог бы действовать к успокоению оного ни осмотрительнее, ни успешнее вашего, а потому предлагаю вам ускорить поездку вашу и принять у полковника князя Аргутинского уже собранные им воинские команды, равно и те, которые по краткости [234] времени еще не успели прибыть, но вскоре прибудут по назначению. Успокоение края лежит вполне на ответственности гражданского губернатора, и только по прямому его требованию может быть в сем отношении употреблена, как мера самая крайняя, сила оружия. Что же касается до обеспечения неприкосновенности границ Гурии от беспокоящего ее кобулетского бека, то вы, милостивый государь, по прибытии на место и удостоверении во всем происходящем там, не оставьте принять все зависящие от вас средства к отклонению сего беспорядка, без малейших поводов к нареканию и жалобам как жителей Гурии, так и пограничного турецкого начальства. По миновании надобности в войсках, порученных ныне вашему начальству, поспешите возвращением оных в свои места».

Полковник Брусилов, приняв от князя Аргутинского начальство над войсками, и познакомившись с положением дел в Гурии, увидел, что мятеж почти подавлен, и что содействие баталиона Грузинского гренадерского полка совершенно не нужно, вследствие чего предписал командиру его подполковнику Веселицкому возвратиться с баталионом обратно в штаб-квартиру. Выехал также назад в Тифлис и гражданский губернатор, который, по предложению генерал-лейтенанта Брайко, прибыл в Гурию 10-го июня. Таким образом, казалось, что все затруднения устранены, недоразумения улажены, и дела возвращены к прежнему порядку. А для того, чтобы и впредь устранить одну из причин, породивших неудовольствие населения, а также облегчить уплату податей, генерал-маиор Каханов приказал, в случае необходимости, принимать и турецкую монету по существующему курсу, чтобы потом можно было выменять ее на русские деньги. Уезжая из Озургет, он поручил исследовать действительные причины возмущения и дознать — не было ли каких-либо иных поводов к беспокойствам, а помещика князя Гитули Накашидзе обязал представить [235] местному начальству двенадцать крестьян, обвиняемых в подстрекательстве жителей. Но прибыв 24-го июня в селение Са-Эриставо, Каханов узнал, что у саджевахцев брожение еще не совсем улеглось, и они находятся в сборе частью близь Чехатаурского поста, а частью у селения Парцели. Признавая необходимость личного своего присутствия в Саджевахо, он немедленно прибыл туда, вызвал чрез уездного начальника до двадцати человек из обеих партий и потребовал от них внушить всем остальным, чтобы непременно разошлись по домам, занялись работами и начали по возможности вносить земскую повинность. Саджевахцы на этот раз не оказали никакого ослушания и не только разошлись по домам, но возвратили и свои семейства, скрытые в лесах и горах во время беспорядков. После этого все занялись хозяйственными и полевыми работами и понемногу стали вносить подать. [236]

II.

Период второй. Новое брожение. Недостаток наших мероприятий. Вторичное восстание. Бой при д. Гогореты и частные нападения мятежников. Наши распоряжения. Назначение вновь полковника кн. Аргутинского начальником отряда, а полковника Буюрова временно заведывающим военною частью в Гурии, Мингрелии и Имеретии. Инструкция военного губернатора. Овладение мятежниками укреплением Св. Николая. Сожжение озургетского карантина. Положение Озургет, некоторых постов и наших команд. Блокада Лихаурского поста и сел. Гурианты. Уничтожение Вакис-Джварского поста. Участие турок в среде мятежников. Блокада Озургет. Расширение района действий мятежников. Прибытие кн. Аргутинского. Отозвание турок. Безуспешные действии имеретинской милиции. Безвыходное положение Озургет и полковника Брусилова. Жаркое дело мингрельской милиции у сел. Григореты и командирование части ее в Усть-Цхенис-Цхале.

Генерал-маиор Каханов не вполне доверял смирению гурийцев, так как, проживая уже целый месяц в Гурии, хорошо изучил положение страны и побуждения народа, почему и не решался пока поддерживать распоряжение губернатора о поимке главных виновников, чтобы этим не раздражить только что успокоившихся жителей. Он хотел прежде присмотреться, насколько положительны и окончательны результаты наших действий — и предоставил событиям идти своим чередом. Ему недолго пришлось ожидать плодов своей предусмотрительности, так как 27-го июня приказный Нагомарского поста донес ему, что партия человек около 30 намеревалась ограбить трех солдат линейного № 1 баталиона, посланных за провиантом в Озургеты. Усматривая из этого, что корень зла еще зреет в лице вожаков восстания, [237] укрывшихся в селениях, окруженных непроходимыми лесами, генерал Каханов отказался от дальнейшего выжидания и решил приступить к поимке их вооруженною силою. Но находя при этом, что действия его могут поднять на ноги в защиту преследуемых значительную часть населения, и тогда едва установившееся спокойствие будет нарушено вновь, он просил полковника Брусилова подвинуть в Гурию весь отряд ⁶, чтобы, так сказать, под угрозою его штыков не допустить новой вспышки. Полковник Брусилов, не разделяя его опасений, отказал ему в этом содействии, тем более, что на сбор всего отряда, разбросанного на большом протяжении, требовалось много времени. По его мнению, две роты пехоты, находившиеся на Чехатаурском и Нагомарском постах, с орудием и взводом казаков, могли с успехом удовлетворить намерению Каханова о захвате зачинщиков. Военный же губернатор генерал-лейтенант Брайко, в отзыве своем к начальнику корпусного штаба генерал-маиору Коцебу, находил, что если Каханов, зная уже действительное положение края и состояние умов, предвидит, что в Гурии могут еще раз произойти беспорядки, для прекращения которых понадобилась бы значительная сила, то он должен теперь же по возможности устранить причины, могущие породить брожение, тем более, что оставшиеся в резерве за Кавказом войска почти все заняты оцеплениями зачумленных мест, и невозможно найти достаточного числа свободных из них для усмирения нового бунта силою оружия. [238] Отклонить же причины будущих затруднений, при настоящем расположении умов гурийцев, необходимо мерами кроткими и благоразумными, с надлежащею осторожностью, и этот путь должен быть предпочтен действиям вооруженною рукою, которые легко могли бы всему делу дать неблагоприятное направление. Коцебу согласился сначала и с мнением Брусилова, и с заключением Брайко; но когда Каханов получил возможность лично с ним объясниться — он изменил свой взгляд и нашел не лишним командировать в Гурию еще роту линейного № 3 баталиона. Об этом было предписано в Ахалцых полковнику князю Аргутинскому — и в Озургеты была отправлена оттуда 7-го июля указанная рота, в составе двух офицеров, 12-ти унтер-офицеров, двух музыкантов и 120 рядовых.

Ближайшее затем время доказало, что из среды всех лиц, от которых нисходили те или другие распоряжения относительно положения Гурии, не обольщался временным затишьем ее и вполне правильно смотрел на дело один только Каханов. Получив отказ Брусилова, он по необходимости должен был следовать указаниям Брайко, вследствие чего принял все способы к поддержанию и утверждению установившегося спокойствия, а также возможные домашние меры к поимке зачинщиков восстания; но с каждым днем убеждался, что этим путем не достигнет цели. Притом дальнейшее требование земской повинности с тех жителей, которые ее еще не внесли, сопровождалось постоянным, хотя глухим, ропотом и всевозможными затруднениями, доходившими до прямого и решительного отказа, доказывавшими, что подстрекательство существовало, и сила его превозмогала все наши мероприятия. Противодействие требованиям властей ежедневно становилось осязательнее и упорнее, и в конце [239] июля наконец перешло опять не только в ослушание, но даже в явное неповиновение.

Жители селения Гурианты первые выразили гласно нежелание платить подать, а за ними последовали лихаурцы. Соединившись вместе, они переходили из одного места в другое и увлекали за собою жителей других деревень. Гурийский уездный начальник, узнав о возобновлении беспорядков, сначала думал послать воинскую команду для рассеяния мятежников; но так как они не имели определенного сборного пункта, а преследовать их по дурным проселочным дорогам и по весьма пересеченной местности было бесполезно, то приостановился в своем решении и сам отправился в Гурианты, чтобы кроткими мерами успокоить недовольных. Прибыв 1-го августа в деревню, он потребовал трех выборных и более влиятельных крестьян, объяснил им важность преступления, старался опровергнуть представленные ими опасения об увеличении податей и о воинской повинности, указал на некоторые соседние деревни, которые внесли подать, жили мирно и спокойно, и в заключение предлагал им призвать население в свои дома и внести земскую повинность, пока начальство не прибегло еще понуждением к тому силою оружия. Но увещания его остались напрасны: 3-го августа выборные сообщили ему, что хотя некоторые из стариков были согласны исполнить его требования и уговаривали даже своих односельцев, но большинство отказалось и дало слово стоять друг за друга, а немногие даже и присягнули в этом. Восстание зарождалось вновь — и генерал-маиор Каханов поспешил перевести из деревни Нагомари в м. Озургеты, как в главный пункт Гурии, роту при одном орудии ⁷. [240]

Успехи мятежников росли быстро, и в короткое время к ним присоединились чахатцы и чочхатцы, которые хотя и внесли повинность, но все-таки согласились оказать гуриантцам и лихаурцам свою поддержку. Затем одни из жителей примыкали к бунтовщикам по принуждению, а другие хотя и не переходили открыто на их сторону, как например вакис-джварцы, но не могли и нам явно сочувствовать, боясь их мщения. Ропот и неудовольствие закрались даже в среду дворян и азнауров, и только большая часть князей осталась верна своему долгу и присоединилась в Озургетах к нашим войскам. Некоторые из дворян стали во главе народа и начали готовиться к неприязненным действиям, порешив в то же время отправить депутацию старшин к Государю Императору, и сопровождая это решение полным отчаяния выражением: “неужели никто не войдет в наше положение"! По мнению князя Аргутинского-Долгорукого, который спустя немного времени исследовал на месте ход мятежа:

«От толпищ крестьян, предводимых дворянами и иступленными азнаурами, нельзя было ожидать никаких важных последствий, но эти невежды могли причинить много вреда и совершить не мало злодейств, вследствие чего наши ничтожные команды, разбросанные по крепостям и деревням, а также благомыслящие гурийцы, не желавшие примкнуть к беспокойным, могли первыми пострадать от безумной толпы».

Кроме того, малейшая и незначительная удача мятежников могла послужить соблазнительным примером для убыхов, джигетов, мингрельцев и других соседей, которые с напряженным вниманием следили за ходом мятежа ⁸. [241]

В распоряжении генерал-маиора Каханова было в это время в Гурии до 700 нижних чинов 1-го и 2-го линейных баталионов, из которых 444 стояли в Озургетах, а остальные занимали гарнизонами укрепления, деревни и посты. Сообщив о своем крайнем положении полковнику Брусилову, Каханов наконец решительно просил его как можно скорее усилить эту горсть войск, во избежание важных последствий от всякого замедления; но и Брусилов на этот раз оказался беспомощным не менее Каханова и притом готовился выступить на восточный берег Черного моря, в состав убыхского отряда, куда должен был привести, по предварительным в свое время распоряжениям, имеретинскую и гурийскую милиции. Тем не менее, понимая свои обязанности, он поспешил к месту событий, чтобы лично следить за ними и руководить действиями, соприкасавшимися с его прямым назначением. Он прибыл в Озургеты 8-го августа вовремя и очень кстати, потому что бунтовщики в этот день открыли свои действия вооруженною рукою. Заняв лес по дороге из укрепления Св. Николая в м. Озургеты, они сделали несколько выстрелов по транспорту с провиантом на пяти воловьих подводах, следовавшему под прикрытием шести нижних чинов, и таким образом остановили его дальнейшее движение. По известию, полученному об этом вечером, Брусилов, опасаясь более обширного нападения на транспорт, усилил прикрытие восемью нижними чинами грузинского линейного № 1 баталиона, а к лихаурцам послал грузинского линейного № 2 баталиона поручика Чиляева с целью уговорить их возвратиться в свои дома. Лихаурцы, в числе 100 человек, отвечали на это предложение так:

«Пока жители селения Гурианты не успокоятся и не [242] внесут подати, мы, по данной клятве, не оставим их и будем во всем содействовать, а подати пока не намерены платить».

Опасаясь, чтобы сообщение между Озургетами и укреплением Св. Николая не было прервано мятежниками, тем более, что два гурийца, явившиеся в Озургеты, сообщили слова бунтовщиков, которые остановили их по дороге и сказали, что “пропускают кого бы то ни было в последний раз", полковник Брусилов 9-го августа, в 5 часов утра, выступил из Озургет с 200 человек пехоты, при двух орудиях, по направлению к селению Гогореты. По пути он встретил вооруженного гурийца, от которого узнал, что в Гогоретах около церкви собралась толпа в триста человек, а все число мятежников доходит до 500, между которыми не мало азнауров; кроме того, они ожидали присоединения ночью чочхатцев и лихаурцев, вместе с которыми на рассвете думали двинуться к укреплению Св. Николая, а в случае удачи — в деревню Гурианты и далее. Не доходя двух верст до Гогореты, Брусилов услыхал звук труб и неистовые крики мятежников, призывавших соседей на помощь. Желая без пролития крови уговорить их положить оружие и разойтись, он остановился на небольшой поляне и послал капитана Габаева с 100 человеками грузинского линейного № 1 баталиона для переговоров. Но лишь только Габаев отошел от отряда шагов сто по весьма узкой лесной дороге, как гурийцы из кустов и с деревьев осыпали полуроту градом перекрестного ружейного огня. Однако торжество их было минутное, потому что Брусилов двинулся вперед по первому залпу и несколькими картечными выстрелами заставил их замолчать. Впрочем, они притихли только на несколько мгновений, потому что вслед затем снова открыли огонь — и с обеих сторон завязалась сильная [243] перестрелка. Она продолжалась с десяти часов утра до двух часов пополудни. После этого двигаться далее к Гогоретам по узкой, лесной и болотистой тропе, по обеим сторонам которой засели в кустах и на деревьях мятежники и могли безнаказанно стрелять без промаха и на выбор, было рисковано, тем более, что у пехоты и артиллерии обнаружился недостаток патронов и зарядов, а в Озургетах остался только караул, охранявший запасы провианта и госпиталь с 200 больных. Поэтому полковник Брусилов счел за лучшее повернуть назад. Отступление совершалось в полном порядке, и отряд стойко сдерживал гурийцев, которые на расстоянии двенадцати верст преследовали его и неоднократно кидались на арриергард в шашки с криками “ура" и дикими возгласами. В этом деле наша потеря состояла из шести убитых, 16-ти раненых нижних чинов и трех убитых лошадей; мятежники же потеряли до 15-ти убитых и до 40 раненых ⁹. Результат описанной схватки был тот, которого более всего опасался полковник Брусилов, а именно — занятие бунтовщиками селения Гогореты. Таким образом сообщение между Озургетами и укреплением Св. Николая прекратилось, и озургетский гарнизон мог остаться без провианта. Полковнику Брусилову не оставалось ничего более, как прибегнуть к хозяйственным и, так сказать, к домашним средствам — и он тотчас приказал приготовлять муку из кукурузы и гоми< Приходилось заботиться не только о людях, но и о лошадях, которых опасно было пускать на подножный корм, поэтому им приказано выдавать ежедневно только по 20 фунтов сена.

9-го августа мятежники не ограничились схваткою с [244] нашим отрядом у Гогореты и сравнительным в этом деле успехом: в восемь часов пополудни они, к числе 200 человек, напали на реке Скурдиби на транспорт с провиантом, шедший под прикрытием семи нижних чинов из Озургеты в деревню Гурианты, убили четырех человек, двух увели в плен, забрали одежду, амуницию, сумки с патронами и пять ружей; но повозку с быками и провиантом у них отбили князья Накашидзе, причинив им потерю из двух убитых и двух раненых. Другая партия, тоже около 200 человек, напала на Чолокский казачий пост, состоявший из четырех казаков, разорила его, овладела имуществом, лошадьми и оружием казаков и трех из них увела в плен. Та же участь постигла девятерых казаков, бывших на покосе недалеко от поста. Старший на посту урядник был в это время в разъезде. Услыхав отчаянные крики и сообразив в чем дело, он немедленно приказал другим казакам, пасшим табун лошадей, перегнать его в озургетский карантин, а сам донес об участи поста полковнику Брусилову. Партия тем временем разорила еще один таможенный пост, где захватила двух стражников, и напала на вновь строющийся карантин, где также взяла в плен несколько рабочих. Наконец, азнаур Гогий Карцивадзе, с небольшим числом бунтовщиков, овладел Натанебским постом, ограбил и разорил его, перехватил объездчиков и уничтожил переправу на р. Натанеби, прекратив таким образом сообщение укрепления Св. Николая с Редут-Кале. Кроме того, дороги повсюду были испорчены, паромы истреблены, и все сообщения подверглись чрезвычайной опасности ¹⁰. [245]

Укрепление Св. Николая оказалось в крайне затруднительном положении, а поддержать из Озургет гарнизон его, состоявший из 14 нижних чинов, полковник Брусилов не мог, потому что и в Озургетах к 9-му августа было всего 300 нижних чинов способных носить оружие, 20 казаков, два шестифунтовых орудия и часть гурийской милиции, на которую пока было мало надежды. Полковник Брусилов прибегнул к единственному доступному в те минуты средству — предписал поручику Ковалевскому, занимавшему с ротою грузинского линейного № 1 баталиона Редут-Кале, отправить в укрепление Св. Николая 50 рядовых при унтер-офицерах, а для усиления гарнизона в сел. Гурианты просил полковника князя Аргутинского-Долгорукого выслать форсированным маршем 300 милиционеров. За невозможностью восстановить Натанебский и подкрепить Лихаурский посты, он их предоставил на волю судьбы, а обратил более внимания на сообщение Озургет с Кутаисом, для обеспечения которого выставил посты до Усть-Цхенис-Цхале. О своем беспомощном положении Брусилов донес начальнику корпусного штаба, прося подкреплений и указаний; но имея в то же время в виду, что если и будут извне назначены войска, то они не могут прибыть на место ранее 20-го августа, он, не ожидая ответа генерал-маиора Коцебу, приказал маиору Лободе, разрабатывавшему с 200 нижними чинами грузинского линейного № 2 баталиона военно-имеретинскую дорогу, спустить 100 человек, присоединить их к команде грузинского линейного № 2 баталиона, вытребованной им из Кутаиса форсированным маршем, с двумя орудиями легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады, и направить в Озургеты; маиору Пышкину велел поставить в строй всех людей грузинского линейного № 2 баталиона, свободных [246] от караульной службы в г. Кутаисе, и спустил в Озургетах с работ всех нижних чинов грузинского линейного № 1-го баталиона.

В виду большого скопища мятежников и их довольно успешного образа действий, а также при нашем бессилии для наступательных действий, полковник Брусилов остановился на том, чтобы по крайней мере охранить и сберечь м. Озургеты до прихода подкрепления. Но так как он не имел никаких сведений о том, когда оно прибудет, а между тем видел положительную невозможность держаться с своими незначительными силами против гурийцев, восставших почти поголовно, то для выигрыша времени, не ожидая разрешения корпусного командира, послал нарочного в Зугдиды к князю Дадиани с просьбою направить мингрельскую милицию через Редут-Кале, Поти и укрепление Св. Николая в Озургеты для восстановления сообщения между Поти и Озургетами. Кроме того он потребовал имеретинскую милицию для прикрытия дороги между Кутаисом и Озургетами. Мера эта была крайне необходима, так как мятежники готовы были уничтожить переправы через Каменную речку и снять Чехатаурский и Усть-Цхенис-Цхальский посты, чтобы иметь в своих руках коммуникационную линию Озургеты—Кутаис. Для пополнения военных запасов Брусилов приказал начальнику имеретинской милиции полковнику князю Церетели доставить в Озургеты из кутаисского артиллерийского склада 30 пуд свинца и 20 пуд пороху ¹¹.

Тем временем генерал-маиор Коцебу, получив первое донесение Брусилова от 9-го августа, сообщил о положении дел тифлисскому военному губернатору [247] Брайко, а самому Брусилову предписал усилить войска в Гурии всеми людьми, которых можно собрать в грузинском линейном № 2-го баталионе, занимавшем караулы в Кутаисе; стянуть в Озургеты все отдельные команды грузинского линейного № 1-го баталиона, которые без явных неудобств могли быть сняты с мест их расположения — и затем выступить с имеретинской, мингрельской и гурийской (!) милициями в назначенное время в Пицунду, в состав убыхского отряда. Заведывание военною частью в Имеретии, Мингрелии и Гурии он велел ему передать временно, до своего возвращения, командиру донского казачьего № 8 полка полковнику Буюрову, а начальствование отрядом, предназначенным для подавления вторичного восстания в Гурии опять возложил на командира 1-й бригады грузинских линейных баталионов полковника князя Аргутинского-Долгорукого, которому писал 14-го августа:

«Никто не исполнит с таким благоразумием и успехом восстановления порядка в Гурии, как ваше сиятельство, пользующийся полным доверием начальства и влиянием в народе. Я почел долгом своим покорнейше просить вас отправиться немедленно в Гурию и всеми мерами стараться усмирить и вразумить народ».

Тифлисский военный губернатор генерал-лейтенант Брайко, с своей стороны, преподал князю Аргутинскому род инструкции такого содержания:

«Зная опытность и благоразумие вашего сиятельства, считаю лишним дать вам подробнейшие инструкции: обстоятельства вам укажут на месте меры, которые должны быть приняты. Не излишним однако же считаю присовокупить: 1) должно избегать сколько возможно кровопролития; 2) если бы мятеж распространился по Гурии, то следует собрать в одно место команды, чтобы раздроблением не ослабить средства и не подвергать мелкие части опасности; 3) регулярною пехотою [248] стараться, сколько это возможно, не вступать в перестрелку в лесистых местах и вообще избегать всяких напрасных потерь; 4) в случае, если бы подвоз продовольствия из Николаевска был сопряжен с большими неудобствами, то учредить таковой из Усть-Цхенис-Цхале».

Одновременно с этим генерал-лейтенант Брайко преподал наставления и генерал-маиору Каханову:

«Я заключаю, что вообще жители Гурии не убеждены еще вполне, что правительство наше имеет все средства заставить их выполнить беспрекословно свои распоряжения, и что вновь оказанное неповиновение в двух деревнях ¹², когда жители прочих селений давно уже успокоились и внесли денежную повинность, есть следствие только одного упорства, против которого до сих пор употреблялись меры снисходительности. Поэтому я поручаю вашему превосходительству для скорейшего и более успешнейшего окончания беспокойств в Гурии действовать решительно против непослушных, дабы на самом деле показать им то, что уже с вашей стороны неоднократно повторялось им на словах, и чтобы употребленные до сих пор меры скромного убеждения не повлекли за собой более худших последствий. На ваше превосходительство возлагаю вникнуть со всевозможною точностью, действительно ли в настоящее время денежная повинность так обременительна для жителей Гурии, что они не в силах ее выплатить. Если будет необходимо действовать силою оружия, к которому прибегнуть нужно будет тогда только, когда жители селения Гурианты не успокоятся после словесного убеждения; и если действительно не будет никакой надобности быть к ним столько снисходительным, чтобы остановить или уменьшить сбор денежной повинности — собрать все команды баталиона, расположенного в Кутаисе, и усилить тем войска при вас находящиеся. Если же вы, по вашему соображению, найдете лучшим и более удобным остановить возникшее неповиновение мерою снисхождения, то есть приостановить [249] сбор денежной повинности с тем, что это обстоятельство будет представлено на разрешение высшего начальства, то к этой мере, я полагаю, не иначе можно прибегнуть, как в полном убеждении, что она будет совершенно действительною и прочною на дальнейшее время к успокоению жителей, и что этим средством не будет дано жителям повода на будущее время отклонять от себя какие-либо обязанности, прибегая к непокорству; но и в этом последнем случае не должно упускать из вида, что главные зачинщики беспорядков должны быть непременно открыты и наказаны для примера со всею строгостью».

В виду опасности, угрожавшей укреплению Св. Николая, начальник его капитан Щедрин просил командующего линейным № 2 баталионом маиора Криницкого выслать ему хоть какое-нибудь подкрепление; но мятежники действовали очень быстро и предупредили его. Это злополучное укрепление было в самом жалком виде и существовало лишь на бумаге. Оно не только не имело вала, рва или окопа, но даже и следов их, и состояло из нескольких карантинно-таможенных строений, бунтов с провиантом и лавок. Для содержания караулов присылалась обыкновенно из Озургет команда из 20 нижних чинов при офицере, которая с семью постовыми казаками составляла всю охрану этого пункта, где губительный климат нещадно пожирал жертву за жертвой. В укреплении были значительные склады провианта для озургетского гарнизона, а в таможне большие суммы денег. В начале августа гарнизон состоял всего из 13-ти молодых солдат, ослабленных болезнями, и одного унтер-офицера. Хотя Брусилов, сознавая незавидное положение этой охраны и самого пункта, своевременно распорядился о подкреплении его, но команда грузинского линейного № 1-го баталиона, выступившая 9-го августа из укрепл. Редут-Кале, не могла явиться по назначению, потому что [250] дорога и на ней Натанебский пост были в руках мятежников. При таких обстоятельствах последние, в числе 2000 человек, 10-го августа появились в виду Николаевска. После незначительной перестрелки, в которой был ранен у нас один рядовой, девятьсот человек ворвались в укрепление и, разделившись на отдельные партии, приступили к грабежу; из них только 300 человек не принимали в нем участия, группируясь на площади в виде наблюдательного отряда. Сто человек расположились в завалах на супской дороге вдоль берега моря, а тысяча осталась за мостом на р. Натанеби. Гурийцы, ворвавшись внутрь укрепления, прежде всего бросились в казармы, отобрали у нижних чинов ружья и амуницию, а потом направились к дому капитана Щедрина и требовали у него, чтобы оружие, порох и все казенное имущество были вынесены из зданий — в противном случае они угрожали перерезать всех русских. Слободским же жителям, под угрозою смерти, приказано было очистить дома и отдать имущество. Часть скопища, в числе 200 человек, обезоружив часовых у таможенной заставы, ограбила дома служащих. Все до последней нитки мятежники унесли с собою, за исключением дел, бумаг, законов и других ненужных им вещей, которые уничтожали или разбрасывали. При этом они неоднократно повторяли, что вынуждены к своим поступкам будто бы лихоимством гурийского уездного начальника, взыскивающего с них противузаконно лишних два абаза (40 кол.) податных денег. Щедрин, лишившись вверенного ему поста и всех способов защищаться с четырнадцатью безоружными нижними чинами против тысячной толпы, убедил наконец предводителей ее дать ему и команде возможность удалиться из укрепления. К счастью, в устье р. Натанеби стоял [251] баркас, привезший из Ростова провиант, и шкипер его, какой-то грек, сжалился над гарнизоном и согласился принять его на судно и доставить в Редут-Кале. За солдатами двинулась к баркасу и таможенная стража, но мятежники пропустили ее не прежде, как отобрав все, даже платье и частью обувь. Едва только люди, оставшиеся в одних рубахах, двинулись к морю, как по ним открыт был огонь из завалов, устроенных вдоль Натанеби; но баркас поспешил принять их и, распустив паруса, быстро скользнул по реке и благополучно вышел в море. Мятежники, овладев провиантом, в количестве двух тысяч четвертей муки, на долгое время обеспечили себя продовольствием. С таким запасом они могли затянуть дела в Гурии, тесно связанные с убыхскою экспедициею, на продолжительное время и нанести ей достаточно вреда ¹³.

Удовлетворив своей алчности и мести, скопище уничтожило переправы на Молтакве и Супсе и выставило караулы от последней реки до разоренного им укрепления св. Николая. Оно намеревалось 11-го или 12-го августа овладеть и Озургетами, но прежде считало нужным обеспечить себя в тылу, так как рота грузинского линейного № 1 баталиона, составлявшая гарнизон Гурианты, была достаточною силою, чтобы расстроить его планы. В виду последнего обстоятельства оно решило прежде склонить к измене владетелей селения Гурианты, а потом, при помощи их, уничтожить гарнизон и с этою целью обратилось с своими предложениями к князьям Накашидзе, но, конечно, получило отказ. Это [252] изменило соображения мятежников, и они решили приступить к порче дороги от Озургет в Гурианты, завалить ее деревьями, сделать засеки, перерыть канавами, а затем, обложив оба пункта и обессилив гарнизоны голодом, заставить их выйти оттуда. Сведения эти в десятом часу вечера доставил полковнику Брусилову лихаурский моурав Кайхосро Такайшвили, который присовокупил, что мятежники, в том числе и лихаурцы, намерены даже ночью или на рассвете, в случае благоприятных обстоятельств, атаковать Озургеты. Брусилов, для охраны проезжих и для прикрытия в карантине, находившемся в трех верстах от Озургет, больших складов товара, отправил тотчас 25 нижних чинов; но, признавая эту помощь недостаточною, созвал гурийских князей, начальствовавших милициею в Озургетах, и просил их послать своих людей в подкрепление карантинному караулу. Князья, мало доверявшие своим подчиненным, которые едва ли бы вступили в бой с соплеменниками, наотрез отказали Брусилову, нимало впрочем не уклоняясь от самоличного нам содействия. Приходилось отдаться на волю Бога. К счастью, дождь, ливший всю ночь с 10-го на 11-е августа, помешал мятежникам вовремя исполнить свой план. На рассвете же Брусилов послал воловьи подводы и 50 нижних чинов, к которым присоединились до 30 князей, для перенесения карантина в старое здание озургетской таможни. Приближаясь к карантину, команда увидела толпы гурийцев, спускавшиеся с лесистой горы. Нужно было действовать решительно, чтобы спасти проезжих и имущество. Благодаря энергическим усилиями нижних чинов и князей, все казенное имущество было вывезено из карантина частью князьями на собственных лошадях, а частью на подводах. В руки [253] бунтовщиков попало лишь несколько вьюков табаку и разного товара. Не успел транспорт отойти полверсты от карантина, как толпа с диким криком кинулась к строению и, не найдя в нем ничего, моментально зажгла его, а в догонку транспорта пустила несколько пуль. Если бы команда опоздала хоть на полчаса, и не было бы накануне проливного дождя, от которого сильно разлились ручьи и реки, то все имущество неизбежно попало бы в руки мятежников. Карантин благополучно перенесли ближе к Озургетам, и для его прикрытия выставили цепь и пикеты. При переправе через речку шесть нижних чинов уронили ружья, но один гуриец взялся их отыскать и представить Брусилову, когда спадет вода. В продолжение целого дня отдельные партии не покидали озургетских высот, все чего-то высматривая ¹⁴.

Комментарии

1. Материалом для этой статьи послужили дела архива шт. кавк. воен. округа, по 2 отд. г. шт., 1841 г. №№ 76 и 102, по деж. 5 отд. № 61 и в. топогр. отд. № 6.

2. Рапорт Муравьева ген. м. Анрепу 1-го сентября 1841 г. № 45.

3. 12-го сентября 1841 года.

4. Рапорт князя Аргутинского-Долгорукого корпусному командиру 29-го октября 1841 г. № 613.

5. Это озеро замечательно тем, что, не смотря на его совершенно пресную воду, оно наполнено многими видами морских животных.

6. Баталион Грузинского гренадерского полка, грузинские линейные №№ 1 и 2 баталионы, рота Мингрельского егерского полка, рота грузинского линейного № 3 баталиона, шесть орудий легкой № 3 батареи 19-й артиллерийской бригады и 600 человек мингрельской и ахалцыхской милиций.

7. У Отзыв Каханова Брусилову 5-го августа № 72.

8. Рапорт кн. Аргутинского г. м. Коцебу 18-го августа 1841 г. № 41.

9. Донесение Брусилова генералу Коцебу 9-го августа № 90.

10. Донесение Брусилова Коцебу 10-го августа № 102.

11. Рапорт Брусилова г. м. Коцебу 11-го августа № 111.

12. Гурианты и Лихаури.

13. Доклад начальника штаба корпусному командиру 20-го августа № 873 и рапорт чиновника 7-го кл. Травина полковнику Аргутинскому 14-го августа № 405.

14. Рапорты генерал-маиору Коцебу 10-го и 11-го августа №№ 102 и 111.

Текст воспроизведен по изданию: Восстаиие гурийцев в 1841 г. // Кавказский сборник, Том 14. 1890