ВЕРДЕРЕВСКИЙ Е. А.

ПЛЕН У ШАМИЛЯ

ПРИЛОЖЕНИЕ ПЯТОЕ.

Краткие сведения о биографии Шамиля и о распространении на Кавказе мюридизма.

Около 1830 года в горах Чечни и Дагестана распространилось религиозно-нравственное, а с тем вместе, разумеется, и воинственное (как это всегда водится в мусульманском мире) влияние простого горца, жителя селения Гимри, Кази-Муллы. Ревностным распространением тариката (Назначение тариката, шариата и других принадлежностей исламизма будет подробно объяснено далее, при рассмотрении мюридизма. Е. В.), а потом некоторыми удачными [50] действиями против койсубулинцев, Кази-Мулла занял умы многих горских обществ. В то же время другой приверженец тариката, Гамзат-Бек, уроженец аварского селения Гоцатль (близь Хунзаха), присоединил свои фанатические и воинственные усилия к усилиям Кази-Муллы, и готовился быть преемником последнего. До 1832 года принудительная и кровавая пропаганда Кази-Муллы и Гамзат-Бека наполнила Кавказские Горы шумом и ужасом Два изувера, с толпами своих последователей, на Кавказе всегда охотно являющихся под знамена ратующих для добычи еще более, чем за веру, истребляли или подчиняли своей власти аул за аулом, и только в 1832 году логовище Кази-Муллы, неприступное Гимри, пало пред русским оружием. Здесь пал и сам Кази-Мулла, убитый во время штурма аула. Здесь же впервые, в числе мюридов погибшего фанатика, на сцену известности является Шамиль.

Происхождение Шамиля неизвестно и потому спорно. Есть показания, утверждающие, что он был безродный мальчик-плясун в гимрийской кофейне; другие удостоверяют, что он невольник, бежавший из Турции. Те и другие соглашаются в назначении селения Гимри местом его рождения. При Кази-Мулле Шамиль первоначально был простым нукером (конским прислужником) и только в последнее время жизни Кази-Муллы возвысился до звания его мюрида, или религиозного последователя — возвышение, впрочем, еще не доказывающее, чтоб Кази-Мулла отличал его особенным вниманием или уважением. Как бы то ни было, близость к лицу своего учителя и господина и сношения с другим изувером, Гамзат-Беком, были для Шамиля хорошею школою изуверства н кровавой горской политики. Таланты свои в последней из этих наук Шамиль блистательно выказал при взятии селения Гимри русскими. Легкораненый двумя пулями и распростертый вблизи падшего своего учителя, он долго не показывал признаков жизни, и тем избегнул смерти или плена; по удалении же русских из селения, он не спешил без оглядки в горы, а отыскал труп Кази-Муллы и поставил его в положение человека молящегося — поступок, обнаруживающий замечательную ловкость будущего имама и превосходно характеризующий те проделки, какими вообще все горские временщики счастия бывают обязаны своим возвышением над толпою. Проделка Шамиля с трупом Кази-Муллы имела две цели и разом достигла обеих: молящееся положение трупа знаменитого проповедника мюридизма, воспламенив фанатизм в его последователях, укрепило влияние самого мюридизма, на который Шамиль, одаренный проницательностью, уже в то время не мог не рассчитывать, как на будущее орудие своего возвышения; кроме того, этим поступком Шамиль превосходно рекомендовал свои способности преемнику Кази-Муллы, Гамзат-Беку, и заслужил его особенное внимание. Вскоре Шамиль является неразлучным товарищем и сподвижником Гамзат-Бека и тут-то начинают обнаруживаться в настоящих размерах те свойства Шамиля, которые впоследствии постоянно служили ему для осуществления темных целей честолюбия и корысти, заменяя собою величие [51] души, просвещенный взгляд на вещи и личную отвагу — качества, по всем дошедшим до нас свидетельствам, оставшиеся несоединимыми и несовместными с именем Шамиля.

Подстрекаемый врагом аварских ханов, Аслан-Ханом казикумыхским, Гамзат-Бек предпринял покорение Аварии и отторжение ее от покорности России. После нескольких успехов, Гамзат-Бек приблизился к резиденции ханов аварских, Хунзаху, где находилась вдовствующая ханша Паху-Бике с троими юными сыновьями: Абу-Нунцал-Ханом, Умма-Ханом и Булач-Ханом. Молодые ханы, по требованию Гамзат-Бека, явились в стан его для переговоров. Гамзат-Бек, воспитанный матерью молодых аварских ханов, не решился бы, может быть, ни на какое вероломство в отношении детей своей воспитательницы, но советы Шамиля решили их участь. Шамиль возвысил голос, настоятельно требуя убиения единственных наследников Аварского Ханства. Гамзат-Бек долго не соглашался на такой зверский поступок, но Шамиль торопил его решиться на убийство, представляя необходимость воспользоваться благоприятным случаем. Шамиль сам назначил нукеров, исполнителей вероломного злодейства, и два старшие хана пали под кинжалами убийц, после долгого сопротивления, положив на месте до сорока человек, и в том числе брата и шурина Гамзат-Бека. Последние были назначены самим Шамилем в числе исполнителей убийства, и это назначение было сделано не без цели: Шамиль рассчитывал на возможность их гибели во время борьбы с молодыми аварскими ханами, храбрость которых ему была известна. Так и случилось, и для будущих честолюбивых замыслов Шамиля уничтожились вдруг две преграды в лице погибших родственников Гамзат-Бека. Но еще оставался в живых третий пленник Гамзат-Бека, младший брат убитых аварских ханов, малолетный Булач-Хан, взятый еще ранее Гамзат-Беком в аманаты и отправленный им на жительство в селение Новый Гоцатль, под присмотр родственника своего Имана-Али. У Шамиля залегла на душе кровавая забота об уничтожении и этой последней отрасли ханов Аварии...

Шамиль стал внушать Гамзат-Беку о необходимости избавиться и от малолетного Булач-Хана. Неизвестно, по какой причине внушения эти остались бесплодными, но достоверно, что невнимание Гамзат-Бека к убеждениям своего вероломного сподвижника послужили сначала источником ненависти Шамиля к Гамзату, а потом поводом к ускорению гибели последнего. К честолюбивым замыслам Шамиля присоединилась затаенная месть, не могшая простить Гамзат-Беку отвергнутого им внушения. Шамиль стал выжидать и изыскивать случая погубить преемника Кази-Муллы, чтоб, в свою очередь, сделаться его преемником и в то же время отмстить за оскорбление. Случай в самом деле скоро представился.

После кровавого торжества над ханами и над столицею Аварии, Хунзахом, Гамзат-Бек остался на жительстве в этом селении, и даже занял ханский дом, что нисколько не заглушило ненависти к нему аварцев, бывших или жертвами или свидетелями жестокостей [52] коварного их покорителя. Особенной ненавистью к Гамзат-Беку отличались приверженцы и родственники погибшего ханского семейства. Шамиль, зная дух, оживлявший недовольных хунзахских аварцев, вошел с некоторыми из них в тайные сношения и старался раздуть пламя ненависти, внушая недовольным, что единственным и неправым виновником бедствий их и всей Аварии — Гамзат-Бек. Составился заговор, в главе которого стал Осмакилязул (по другим: Осман Зюл Хаджиев), с двумя своими внуками, Османом и Гаджи-Муратом. 19-го сентября, в день большого праздника у мусульман, Гамзат-Бек, как имам, должен был совершить молитву в хунзахской мечети. Этот день и это место были избраны заговорщиками для исполнения своего замысла. Гамзат-Бек был предупрежден об угрожавшей ему опасности, но не верил ей, веря в звезду свою и руководствуясь слепым фанатизмом. Когда один преданный мюрид сообщил ему о существовании заговора, Гамзат-Бек спросил его: «Можешь ли ты остановить ангелов, если они придут за душой твоей?» — «Не могу» отвечал мюрид. «Так иди же домой и ложись спать» сказал Гамзат: «что определено Аллахом, того не избегнем; и если завтра назначено мне умереть, то завтрашний день — день моей смерти!»

День 19-го сентября действительно был днем смерти Гамзат-Бека. Он был убит в мечети кинжалами заговорщиков, и обнаженное тело его четыре дня оставалось без погребения на площади, неподалеку от мечети.

В это время в Хунзахе Шамиля не было; но он издалека следил за ходом заговора, и лишь только кинжалы убийц поразили Гамзат-Бека, Шамиль немедленно собрал партию отчаяннейших мюридов и провозгласил себя имамом и главою мюридизма.

Нет свидетельств, которые бы объяснили, каким образом совершилось это самопровозглашение нового имама; но мы имеем достоверные указания относительно тех интересных, характеристических приемов и обычаев, какими руководствуются вообще все горские временщики-самозванцы в подобных случаях. Вот, например, чем сопровождалось самопровозглашение шамилева предшественника (Эти подробности, как и многое, относящееся до биографии Шамиля, заимствуем из рассказа, напечатанного в «Кавказе» 1852 года и составленного со слов Маклача, сына чохского жителя Кази, у которого в детстве жил Гамзат-Бек. Впоследствии Маклач, в офицерском чине, служил переводчиком при командовавшем войсками в Северном Дагестане, генерал-лейтенанте князе В. О. Бебутове. Другим источником для этой части статьи, служило известное сочинение генерал-майора Неверовского. Е. В.). По смерти Кази-Муллы, Гамзат-Бек немедленно разослал воззвание ко всем моллам и старшинам дагестанским, приглашая их собраться в селение Кородах, куда он обещал также прибыть лично, для объявления им весьма важного известия. Приглашенные собрались в назначенном месте. В полдень, когда [53] муэззины призывают правоверных к совершению молитв, толпа собравшихся молл и общественных старшин теснилась уже у дверей мечети. В это время Гамзат-Бек въехал в селение с огромной свитой вооруженных приверженцев. Гордо и смело вошел он в мечеть, совершил намаз и, повернувшись лицом к народу, держал следующую речь: «Мудрые сподвижники тариката, почтенные моллы и старшины храбрых обществ! Кази-Мулла убит и молится за вас на небе. Будем ли к нему непризнательны? уменьшим ли ревность в исполнении тариката, ослабеем ли духом после смерти Кази-Муллы, святого, который во всяком деле будет помогать нам, оставляя, во время битв наших с неверными, гурий и рай из любви к вам? Тарикат велит нам вести войну с русскими, чтоб освободить наших собратов от их власти. Кто убьет русского, тому обещано вечное блаженство; кто сам будет убит в деле, тому предстоит рай со всеми гуриями и утехами. Идите в свои места, собирайте народ, внушайте ему наставления Кази-Муллы; скажите, что если они не будут ревностно содействовать великому делу освобождения родины, то наши мечети превратятся в церкви христианские, а христиане поработят нас всех. Но мы не можем оставаться без имама. Кази-Мулла избрал меня своим помощником и назначил преемником. Я объявляю казават (религиозную войну) русским; начальник ваш и имам — я!»

Такая речь, однакожь, не вдруг принесла ожидаемые результаты. Слушатели Гамзат-Бека помнили некоторые его неудачи и потому не совсем благосклонно приняли его воззвание. Раздалось несколько противоречащих голосов; в толпе старшин послышался ропот. Тогда Гамзат-Бек, не давая времени слиться в один голос нерешительному еще ропоту недовольных, дал знак рукою и важно и решительно произнес: «Мусульмане! вижу, что вера начала ослабевать в вас! Мой долг, долг имама, велит мне навести вас на тот путь, с которого вы совратились. Я требую от вас повиновения, или Гамзат принудит вас повиноваться силою оружия!...» Грозное лицо оратора, сжавшего рукоять шашки, приближение к нему приверженцев, готовых на все, смутили толпу правоверных; ни один голос не возвысился для возражения; шепот согласия отозвался из толпы, а Гамзат торжественно вышел из мечети, сел на коня и уехал из деревни, окруженный своими мюридами, весело вкруг него джигитовавшими.

Что-нибудь подобное непременно должно было совершиться и при самоизбрании Шамиля: иначе и не может произойти возвышение одного над другими там, где народная масса состоит из невежественных и жаждущих добычи и крови изуверов. Догадливейший, решительнейший и наиболее обещающий, неминуемо должен успевать в планах своего честолюбия, и ненужно было Шамилю ни гения, ни особенных доблестей, чтоб стать во главе кавказского мюридизма. Из наглого, но красноречивого провозглашения Гамзат-Бека видно еще и то, что не первый (и, вероятно, не последний) [54] удалец этого рода является в горах; что и до него там умели выдвигаться из толпы люди, мало-мальски одаренные смелостью и словом, и что, следовательно, Шамиль отнюдь не представляет горцам ни новизны, ни сверхъестественности... Настоящие размеры значения Шамиля в среде своих подвластных будут определены ниже. Теперь же бросим последний взгляд на его дальнейшие похождения.

Уже было сказано, что честолюбивые замыслы Шамиля касательно Аварии встречали некоторое препятствие в лице оставшегося в живых малолетного Булач-Хана аварского. По провозглашении себя имамом, Шамиль немедленно направил свои помыслы на уничтожение этой последней преграды — последней, потому что все другие препятствия к влиянию на Аварию были устранены ранее, а умы аварцев были расположены в пользу Шамиля за то, что в новом имаме видели они своего главного соучастника в отмщении Гамзат-Беку за унижение Аварии и за смерть ее ханов, не подозревая, что как в том, так и в другом Шамиль был еще виновнее, чем Гамзат-Бек. Гаджи-Мурат, одни из внуков и главнейших сообщников заговорщика Осмакилязул-Гаджиева, по праву родства с истребленной фамилией аварских ханов, принявший на себя управление Аварией, вместе с другими аварцами разделял полнейшие доверие и совершенную преданность к Шамилю... но ненадолго. Вскоре обнаружились истинные замыслы нового имама, нисколько не утешительные для аварцев. Еще не отваживаясь идти прямо на Хунзах, он, с сильною партиею приверженцев, явился под селение Новый Гоцатль, где проживал на попечении Иман-Алия, дяди Гамзат-Бека, молодой Булач, хан аварский. Шамиль потребовал от Иман-Алия выдачи Булач-Хана и всего богатства, оставленного Гамзат-Беком. Иман-Али немедленно выдал сокровища, но отказался выдать Булач-Хана, будучи к тому побуждаем памятью о предсмертном завещании своего сына Чопан-Бека, который участвовал в убиении аварских ханов в лагере под Хунзахом, и, смертельно раненый их нукерами, был привезен к отцу своему. Умирая на руках отца, Чопан-Бек раскаялся в содействии к убийству своих законных ханов и, ради души своей, просил отца сохранить от смерти малолетного Булач-Хана, который впоследствии мог бы получить принадлежащее ему Аварское Ханство. Встретив упорство Иман-Алия, Шамиль употребил угрозы, и устрашенный опекун несчастного Булач-Хана нашел себя вынужденным исполнить грозное требование. Молодой хан был выдан Шамилю и, под предлогом отмщения за смерть Гамзат-Бека, принял незаслуженную казнь: по приказанию Шамиля он был сброшен с высокой скалы в реку Аварское Кой-Су... При этом случае опять проявляется, кроме закоснелого злодейства Шамиля, и его замечательное лукавство: перед аварцами он выказывает себя мстителем за ханов и убийцею Гамзат Бека, а перед прочими горскими обществами силится и успевает представить из себя мстителя за Гамзат-Бека. Но как бы то ни было, Булач-Хан не [55] существовал, а богатства Гамзат-Бека поступили в казну Шамиля и были перевезены в селение Харачин.

Имам торжествовал. Но поведение его было разгадано аварцами. Убиение Булач-Хана открыло пм глаза. Гаджи-Мурат, управлявший Авариею, возненавидел и стал опасаться Шамиля, вследствие чего и отдался под покровительство России. Дальнейшая история этого искателя приключений известна. Целый Тифлис видел и помнит его, сначала своим преданным гостем, а потом казненным изменником (Гаджи-Мурат долго благоденствовал в подданстве русскому правительству; впоследствии, соблазненный медовыми речами Шамиля, изменил России и сделался ревностнейшим его наибом (наместником); после того, как бы раскаиваясь в измене, передался опять русским и довольно долго жил в Тифлисе; наконец, изменив нам вторично, покушался уйти в горы, по в окрестностях Нухи был убит после отчаянного сопротивления. Голова его была привезена в Тифлис. Е. В.).

После вышеописанных подвигов, из которых ни один не остался незапечатленным кровью или вероломством, Шамиль занялся обеспечением своей особы и распространением морального влияния на умы горских обществ. Для первой из этих целей он старался увеличить число своих приверженцев, соблазнял их то обещаниями, то замечательным своим красноречием, которое, по выражению горцев, так велико, что когда говорит имам, глаза его извергают пламя, а из уст сыплются цветы. Пример Гамзат-Бека научил Шамиля, что при малочисленности приближенных и телохранителей особа имама не в безопасности и кинжал возмутителя или честолюбца легко достигает до груди священной особы. Для осуществления же второй цели, то есть, для укрепления и распространения своего нравственного влияния, имам избрал испытанное и верное орудие своих предшественников: святошество мюридизма. Чтоб раскрыть и уяснить в настоящем их смысле наибольшую часть важнейших и интереснейших вопросов, касающихся до горских тайн, необходимо рассказать краткую историю, и показать настоящее значение кавказского мюридизма.

Сказав: кавказского мюридизма, мы этим выражением хотели высказать мысль о возможности подразделить мюридизм на два вида: 1) мюридизм вообще, как вид мусульманского учения, или мюридизм настоящий, подлинный, и 2) мюридизм неистинный, неискренний, кавказский, или мюридизм Шамиля.

Рассмотрим и тот и другой:

Исламизм имеет двоякое учение: шариат и тарикат. Шариат — закон внешнего богопочитания, основанный на словах пророка. В этом законе заключаются предписания о молитве, поклонении, подаянии, омовении и посте. Шариат имеет обязательную силу для всех мусульман. Тарикат же — высшее состояние духовной силы и добродетели, достигаемое строгим исполнением предписанных правил, восторженною молитвою, благочестивым созерцанием. Тарикат доступен не всем, а только избранным, имеющим [56] достаточно силы, чтоб отрешиться от всего земного. Эти-то избранные (по большой части сами собой избираемые) принимают на себя роль наставников в премудростях тариката и называются мюршидами, и последователи или ученики их именуются мюридами; отсюда и происходит та категория явлений, которую мы называем мюридизмом.

Пламенным, но ленивым обитателям Востока всегда нравилась мысль об уединении себя от общества. В уединении мечтали они духовно приблизиться к Богу под могущественным влиянием созерцания пустынной и величественной природы. Такое направление было несходно с мыслью Мухаммеда, желавшего основать свою проповедь на мече и на кровавой вражде ко всему иноверному. Одинокое и бездейственное созерцание не могло не соперничествовать с новою верою, успех которой зависел от энергии первых ее последователей. По этой причине пророк заклеймил пустынножительство строгим отрицанием, сказав, что нет отшельничества в исламизме, и будучи уверен, что этот завет навсегда преградит путь в новую религию началу, несходному с его видами. Но расположение или наклонность Востока к уединенному созерцанию пересилила волю Мухаммеда и, основываясь на некоторых изречениях Курана, где с увлекательным красноречием говорится о презрении к благам мира сего, образовала отшельнические ордена и учение тариката, преподаваемое мюршидами, т. е. указующими путь желающим, или мюридам. Колыбелью учения о тарикате был, как кажется, Джазире. Тут, при дворе халифов и в окрестностях Багдада, где постоянно жили и проповедывали ученейшие богословы исламизма, основались систематические начала этого учения, а отсюда распространились по всему Востоку. Абу-Муслим и Саманиды в особенности способствовали процветанию богословия в Мерве, Бухаре и Самарканде, и хотя нашествием Чингиса и царствованием первых его потомков несколько ослабилось учение о тарикате, но в XIV веке один из приверженцев этого учения, Хазряти-Богоуеддин-Шейхи-Накис-Бянд возбудил его с новой силою. В XV веке учение о тарикате процветало, и с тех пор не прекращалось (Приведенные здесь сведения, а также все, что будет далее сказано о существе мюридизма, заимствуем из превосходного анализа этого учения, написанного Н. В. Ханыковым и помещенного в газ. «Кавказ» за 1847 г. Е. В.).

Такова, в кратком очерке, история мюридизма вообще. Не менее любопытно самое существо этого учения, которое должно быть рассмотрено в одно время с существом мюридизма кавказского, для того, чтоб яснее определилась та отдаленность между настоящим и кавказским мюридизмом, какая встречается на самом деле. Рассмотрим же их, так сказать, параллельно...

Пророки составляют у мусульман как бы представителей различных степеней духовного развития человечества и числом их [57] определяется как бы самое число эпох этого совершенствования, которое, по мнению мусульман, окончилось на величайшем из всех посланников Божиих — Мухаммеде. Но и пророки, по мусульманским понятиям, не все в равной степени содействовали образованию человечества. Только пять из них: Адам, Авраам, Моисей, Иисус Христос (Иса) и Мухаммед, по учению правоверных мослимов, суть настоящие представители последовательных степеней развития человечества; первые — представители развития прошедшего и современного им, последний же, т. е. Мухаммед, и прошедшего и будущего (Просим читателя помнить, что, при изложении начал мюридизма, повторяем только учение мусульман о сравнительном величии пророков. Е. В.). Те же пять степеней совершенствования предстоит пройти и мюриду при нравственном воспитании его. Приготовившись молитвою и изучением шариата к великой решимости своей отречься от мира и посвятить себя созерцанию Бога (просим заметить эти существенные и единственные цели настоящего восточного мюридизма), новобранец приходит к мюршиду, или старцу, и смиренно изъявляет желание поступить к нему в ученики. В любой комнате молельни, на ковре, незапятнанном прикосновением к чему-либо нечистому, преклоняют они колени и мюршид прочитывает два ракиата особенной молитвы (намаза истихаря), и испрашивает покровительства Божия новопришедшему мюриду; потом, обратив испытующий взор на лицо его, мюршид должен положиться на влечение собственного сердца: если оно не отвергает пришедшего, то он сажает его перед собою и, взяв его руки в свои, приглашает отречься от прежних грехов с твердою решимостью сколько можно воздерживаться от них в будущем. Потом он научает мюрида именам тех, которые постоянно, после пророка, передавали изустно друг другу сокровенные тайны и приемы созерцаний. Таким образом мюршид духовно связывает мюрида с источником всякого мусульманского благочестия — мединским пророком. После описанного обряда посвящения, для мюрида наступают трудные упражнения, которые он должен преодолеть для достижения высших степеней мюридизма, т. е. для отрешения себя от телесного мира и для возвышения духа до способности постоянного созерцания Бога. Дойдя до этого вожделенного состояния, мюрид, по мнению мусульман, освобождает дух свой от бренных телесных оков и, прилепляясь к началу своему — небытию, совершенно забывает о существовании тела, и тогда разум его возвышается до понимания сокровеннейших истин мира духовного и физического; сердце наполняется спокойствием рая; воображение поражается созерцанием верховного существа, видит и узнает Его во всех предметах. Мюрид начинает понимать единство во множестве, и дух его, несвязанный уже никакими земными узами и очищенный от грехов мира сего, составляет как бы нераздельную часть всемогущего духа Миродержителя (Из сочинения Н. В. Ханыкова.). [58]

Вот до каких премудростей; вымышленных мусульманским отшельничеством, должен дойти истинный мюрид; но самые эти приемы и проявления восточного аскетизма не доказывают ли с совершенною ясностью, что тут дело идет об отшельничестве, а отнюдь не о постоянно вооруженных кавказских хищниках, предводимых Шамилем, хотя и последние также именуются мюридами. Мы даже затрудняемся найти что-нибудь общее между уединяющимися, молящимися и, по-своему, созерцающими Божество, восточными мюридами и теми приверженцами кавказского имама, которые живут только для грабежа, внезапных набегов и добычи.

Некоторые французские журналисты, ратовавшие за Шамиля по случаю последней войны России с западными союзниками султана, хотя и в напыщенно-иперболпческих чертах, однако более или менее верно определили характер восточного мусульманского отшельничества вообще. Видно, что они для этого имели довольно верные указания. Но грубая их ошибка в том, что тот же самый характер присвоили они мюридизму кавказскому и заподозрили Шамиля и его сподвижников в такой искренней ревности к тарикату, какой они никогда не имели, да и иметь не могут по самым условиям их жизни посреди владений христианской нации, управляемой могущественным правительством. Чтоб доказать это, обратимся снова к существу настоящего мюридизма.

Мюридизм на Востоке имеет два важные и характеристические коренные основания: 1) демократическое начало равенства между последователями тариката, и 2) такая привязанность учеников к учителю, которая обязывает первых свято исполнять всякую волю последнего, и даже стараться предупредить его желания, прежде чем он их выскажет, понимая потаенные помыслы учителя искренно любящим сердцем.

Первое из этих начал проповедуется мюридизмом в том смысле, что ни богатство, ни права рождения не имеют никакого значения для последователей тариката, так что простолюдин, очистивший сердце свое постом и молитвою и достигший последних степеней нравственного образования, стоит несравненно выше отягченного благами мира вельможи, который, признав ничтожность их, прибегнет наконец к мюриду с просьбою о наставлении в тарикате (Из того же сочинения Н. В. Ханыкова.).

Не взирая на явное противоречие духу восточных правительств, эта идея никогда не была вредна тамошним правителям, сколько потому, что она имеет обязательную силу только для последователей тариката, число которых было во все времена невелико в сравнении с прочим населением, столько и потому, что права верховной власти достаточно ограждены и Кураном и хадисами (Хадисы — священные предания, собранные в рукописи.) от вмешательства народа, вследствие чего главы управления никогда не [59] могли опасаться вредных для себя последствий выше объясненной идеи (более религиозной, чем политической).

Второе начало, т. е. безусловная привязанность мюридов к своему мюршиду, могло б быть гораздо важнее по своим последствиям. Но и оно среди мусульманских государств никогда не имело серьезных результатов, потому что там шейхи, или мюршиды, не могут долгое время обманывать своих приверженцев святостью преподаваемого ими учения, если под этим скрывается какой-нибудь политический замысел, потому что другие мюриды, отчасти по зависти, отчасти по внутреннему убеждению, поспешат изобличить мирские замыслы лжеучителей, а следовательно уничтожат и их влияние. Но не таковы последствия этих двух коренных начал мюридизма, когда они вносятся в мусульманские общества, подчиненные христианским правительствам, или окруженные христианской территорией, как, например, на Кавказе.

В последнем случае отшельничество мюридов превращается в постоянно вооруженное ополчение. Тут демократическое начало делается крайне опасным: оно дает возможность всем, кому жизнь и обстоятельства не улыбаются, расторгнуть узы, связующие их с обществом, и, под предлогом угождения вере, в бунтах и крамолах искать изменения существующего порядка. Тут и влияние мюршида получает совершенно новое значение: с Кураном в руке и с возгласами о притеснении веры, он легко соединяет вокруг себя многочисленных последователей и требует от них, на основании одного из коренных правил тариката, не только бессмысленного повиновения, но и кровавых подвигов борьбы с христианами; ибо всякий мюрид прежде, чем предается учению тариката, должен исполнить во всей строгости требования закона, а один из главных догматов этого закона есть джехад, или война с неверными.

Мюршиду (как, например, Шамиль), однажды постановившему себя на этом направлении, уже легко придать законность незаконному стремлению своему пользоваться влиянием на мюридов для достижения личных своих выгод, вовсе не исполняя или исполняя редко трудную обязанность поучения, которая должна б быть основою его деятельности. Очевидно, при таком мюршиде большая часть мюридов или вовсе не понимают смысла носимого ими звания, или видят в нем только легкое средство возвыситься над равными чрез угождение прихотям и властолюбию своего лжеучителя. К тому же постоянные смуты доставляют прекрасный предлог мюршиду давать, при выборе учеников, преимущество не тем из них, которые отличаются знанием закона и решимостью воздержания от грехов, а тем, напротив, которые бойкими светскими особенностями внушают ему надежду приобрести в них отважных сподвижников в набегах и вообще в военных предприятиях, для них гибельных. Под видом защиты веры и охранения исламизма, тысячи гибнут в неравной борьбе, не замечая того, что они защищают не Куран, а жертвуют счастием и [60] спокойствием своей родины для поддержания властолюбивых или корыстных замыслов учителя, пользующегося их ослеплением (Н. В. Ханыков.).

Таким образом действовал первый учитель тариката на Кавказе Шейх-Мансур, оренбургский уроженец, беспокоивший здешние страны своею кровавою проповедью в конце прошедшего века и заимствовавший свои духовные познания из Бухары; таким же образом, много времени спустя после взятия Шейх-Мансура в Анапе русскими, действовал в 1823 году ученик моллы Мухаммеда, бухарец Хас-Мухаммед, положивший начала бедственным для Дагестана беспорядкам, которые после него были поддерживаемы последователями его, Кази-Муллою и Гамзат-Беком... Таким же образом, наконец, действует и Шамиль, не имея даже в этом отношении достоинств первенства, потому что точно той же системе лжемюридизма следовали и поименованные выше предшественники его...

Но мы имеем под руками свидетельства, доказывающие, что даже и в том неполном и неподлинном виде мюридизма, какой существует на Кавказе, Шамиль не остался верен своему же собственному учению, но напротив, делая его, из корыстных видов, обязательным для своих последователей, сам не колебался совершать важные отступления не только от тариката, доступного немногим, но, даже и от шариата, обязательного для всех правоверных... В доказательство этого приведем любопытный документ обличения Шамиля, составленный ученым муллою Сулейман-Эфендием, долгое время находившимся в числе приближенных к Шамилю. Оригинал этого документа написан по-арабски, а полный перевод его помещен в газете «Кавказ» за 1847 год.

«Я, как духовное лицо, зная и то и другое учение (т. е. шариат и тарикат), пожелал посвятить себя более всего молитвам единому Творцу вселенной и, руководствуясь некоторыми наставлениями Алкурана, оставил Кабарду, присоединился к мюридам и сблизился с называющим себя главою правоверных и мюридов — с Шамуил-Эфендием (т. е. Шамилем). Впоследствии, находя некоторые его поступки противными священному шариату, как ученый человек, обманутый в мнении о нем, я стал напоминать ему незаконность подобных дел: но это было ему противно, и я, видя невозможность долее оставаться при нем, возвратился на родину с целью изобличить его в замеченных мною преступлениях против закона. В это время прибыл к нам господин главнокомандующий Кавказским Корпусом в Кабарду, и я, прибегнув под его покровительство, приступаю теперь к описанию тех противных шариату поступков Шамиля, совершению которых я был свидетелем и незаконность которых очевидна, но изложенным мною ниже сего доводам, извлеченным из самого, священного для нас, Алкурана. [61]

1) В некоторых дагестанских деревнях, подвластных Шамилю, он не восстановляет отправления определенных религиозных обрядов и общественных молитв по пятницам, и жители оных уже предаются разным преступным страстям и своеволию, что противно шариату, потому что сказано в Алкуране: молитесь вместе с молящимися, отправляйте намаз и отдавайте закят; пророк же сказал, что всякий пастырь должен отвечать за свое стадо. Если Шамиль действительно есть пастырь, как он себя называет, то он должен отвечать за это.

2) Без всякого основания и исследования истины, а только по одной лишь клевете, приказывает он своим палачам лишать жизни почтенных мусульман, обвиняемых в мнимых преступлениях; при сем цель его состоит в том, чтоб вселить страх в других и тем утвердить над ними власть свою на прочном основании, что противно шариату, потому что сказано в Алкуране: если кто-нибудь с умыслом убьет кого-либо из правоверных невинно, то его ожидает вечное адское мучение.

3) Если кто-нибудь, совершив преступление, например, воровство, избегает наказания удалением с семейством и имуществом в другие безопасные места, оставляя на родине дальних родственников и однофамильцев, вовсе с ним не участвовавших в преступлении и не имевших с ним никакого общего имения, то Шамиль подвергает этих невинных страшному взысканию в пользу того лица, чья собственность украдена удалившимся их однофамильцем, что противно шариату, ибо в Алкуране сказано: никто не отвечает за вину другого.

4) Если кто-нибудь из постановленных от наибов умрет или в сражении, или обыкновенною смертью, то все его имение, по приведении в известность, конфискуется в особенную казну Шамиля, а несчастные дети и сироты умершего остаются в крайности, что также противно шариату, ибо в Алкуране сказано: не похищайте и не присваивайте себе сиротских имуществ, потому что похитителя оных ожидает огонь и вечная мука.

5) Он же, обвиняя обитателей некоторых дагестанских деревень в изъявлении ими покорности и повиновения русским, делает на них нападения, взрослых мужчин умерщвляет, женщин, малолетных и детей берет в плен, а имущества их захватывает в пользу своей казны и своих приверженцев, что противно шариату. Алкуран запрещает лишать жизни мусульманина; что же касается до его имущества, то в Алкуране также сказано: не похищайте друг у друга собственности по преступным страстям своим; и пророк сказал: кто произнесет Ля-иль-лахэ-иль-алла (нет Бога, кроме единого Бога), тот есть правоверный, кров и собственность его неприкосновенны; только единый Бог будет судить его в деяниях.

6) Шамиль выдает себя между мусульманами за последователя второго учения исламизма, то есть тариката; а правила и условия этого учения показаны были мною выше, следовательно, сопровождая [62] действия свои силою оружия и предпринимая военные действия, нарушает тем самое главное условие тариката; не говоря еще о том, что он, вопреки правилам помянутого учения, руководимый страстями, не имея денег и способов к исполнению своих намерении, а потому только похищая чужую собственность, раздает ее своим воинам и, начиная с Шамхальского Владения до крепости Анапы, силится всюду производить опустошения и подвергает народ гибели. Все таковые его действия очевидно доказывают скрытную его цель к приобретению власти над покоренными им народами, к порабощению сих последних и к именованию себя единственным их властителем или султаном и эмиром. Но он забывает, что султан, или эмир, которому мусульмане обязаны повиноваться, должен происходить из рода курейшов (племя, обитающее в Аравии и преимущественно в Мекке, из которого происходил сам Мухаммед), и таковый султан до тех пор может быть почитаем, пока не отступит от истинных правил дарованной ему свыше власти. А Шамиль, во-первых, происходит не от курейшов, а во-вторых, и без того отступает от постановлений шариата и от истины, как объяснено выше. Кроме всего этого, он самозванец: ибо не народом избран в настоящий свой сан. Кто же из среды этого народа смеет напомнить ему об этом? У него теперь войско, способы властелина и палача всегда под рукою! Да он не может называть себя и обладателем знамени, потому что это звание непосредственно принадлежит венценосной особе, которой условные качества я объяснил.

7) Шамиль даже разрешил своим наибам совершать смертную казнь, что противно шариату, потому что и законный (мухаммеданский) властелин не вправе без предварительного разрешения председателей шариата лишать кого-либо жизни; да кроме сего, законный султан никогда не вправе приступать к какому-либо враждебному предприятию против какого-нибудь народа без предварительного на то разрешения муфтиев и казиев, хотя бы таковое его предприятие всегда сопряжено было с пользою для его народа.

Что же касается до враждебных предприятий Шамиля против различных народов, то он не имеет другой цели, как только выгоды собственного своего лица. В первые времена своего появления он действовал только проповедями и наставлениями, а теперь — угрозами и внушением страха, и вследствие этого, покорив своей власти разных обитателей Дагестана, с давних времен считавшихся верноподданными могущественного Государя российского, не только лишил их благоденствия и покровительства этого Великого Монарха, но даже вооружил их самих против его священной власти и тем приготовил и приготовляет гибель этим несчастным; а это, конечно, совершенно противно мусульманскому шариату, ибо эти обитатели Дагестана однажды поклялись в подданстве России; а нарушение этой клятвы есть величайшее по шариату преступление, потому что ясно сказано в Алкуране: не нарушайте своих клятв и обетов, однажды вами данных; не говоря уже о том, что [63] нарушение подобной клятвы стоит им жизни, служит к их разорению и, наконец, к совершенной их гибели, что противно шариату. В Алкуране сказано: не подвергайте себя собственными руками опасности и гибели».

Подписал и приложил свою печать Сулейман-Эфенди. 10 ноября (1262) 1846 года, в Кабарде; к сему еще приложена другая печать с именем Касума.

В заключение, быть может, нелишне рассмотреть современный вопрос о том: какое отношение может иметь к целям и пользам Шамиля нынешняя война России с союзниками турецкого султана (Это писалось еще в 1855 году. Е. В.).

Шамиль не может не радоваться войне России с Турцией и ее союзниками, но не потому, чтоб желал их торжества за Кавказом, а потому, что война может ослабить надзор за ним со стороны русских и, следовательно, обнадеживает его возможностью делать более удачные набеги. Соседство же христиан, кто бы они ни были, русские, французы или англичане, во всяком случае для него нисколько не может быть приятно. Даже самого султана, высшая духовная власть которого признается всеми суннитами (к которым причисляются и кавказские мусульмане-горцы), даже и его Шамиль только номинально признает высшим над собою лицом, в сущности же весьма мало рассчитывает на султанские милости и покровительство. Достоверно известно, что дарованное и присланное Шамилю от султана в 1854 году звание валия Гурджистана, то есть, султанского наместника Грузии, не совсем удовлетворило его честолюбию, а напротив, очень благоразумно было принято за почетный, но в сущности не имеющий никакого значения титул; притом же Шамиль имеет политическую причину быть недовольным турецким правительством. На Грузию смотрит он, как на страну, слишком мало ему доступную, а потому и нелепое звание грузинского валия не столько для него существенно, как звание валия дагестанского, потому что Дагестан страна ему более сподручная, а притом и единоверная. Но турецкое правительство прочит звание валия дагестанского не Шамилю, а другому претенденту и врагу Шамиля, с давних пор находящемуся при турецком военачальнике в Азиатской Турции.

Но все эти тайные и совершенно непонятные врагам России пружины, обусловливающие явную невозможность предположения, чтоб Шамиль мог быть полезным для них помощником в случае действительного их нападения на закавказские провинции России, все эти препятствия к осуществлению фантастической мечты (уже лелеемой некоторыми французскими публицистами) второстепенны и далеко не столь важны для спокойствия России с этой стороны, сколько важно слабосилие Шамиля и его влияние на горцев. Слабосилие это, как в материальном, так и в моральном отношении увеличивается с каждым годом. Мы уже видели, какими средствами поддерживал он [64] и то и другое, и достаточно поняли, что такие средства не могут быть продолжительно успешны. Обещания, которыми Шамиль привлекает к себе толпы, должны быть исполняемы, чтоб им верили, а они очень редко исполняются; мнимые чудеса сделались понятными и нечудесными даже для горцев. Неудачные набеги уничтожили цвет юношества и вообще мужеского пола в покорных Шамилю аулах. Народонаселение в них уменьшается в страшной пропорции. Плоды скотоводства, лугов и хлебопашества, уничтожаются русскими; бедность доходит до крайности и приводит горцев к убеждению, что одна только покорность их России может спасти от гибели целые общества, и мы недалеко будем от истины, если утвердительно скажем, что нынешняя борьба России с западными союзниками была последним поводом к последнему усилению скопищ Шамиля. Он воспользовался этим случаем, чтоб обнадежить своих подвластных возможностью перевеса над русскими, силы которых разделены между горами Кавказа н границею Азиатской Турции, и нет сомнения, что до сих пор поддерживает в них несбыточные ожидания. Но благословит Бог русское оружие в борьбе с турками и их западными поборниками, и тогда последнее разочарование приверженцев Шамиля решит его участь. Никакие новые воззвания не помогут обманщику утвердить вновь свое влияние; никакими обещаниями не привлечет он к себе новых сборищ, состоящих из последнего, так сказать, жизненного сока непокорных нам дагестанских и чеченских обществ...

Е. ВЕРДЕРЕВСКИЙ.

Текст воспроизведен по изданию: Плен у Шамиля. Правдивая повесть о восьмимесячном и шестидневном (в 1854-1855 г.) пребывании в плену у Шамиля семейств: покойного генерал-маиора князя Орбелиани и подполковника князя Чавчавадзе, основанная на показаниях лиц, участвовавших в событии. СПб. 1856

© текст - Вердеревский Е. А. 1856
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
©
OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001