-

СОЛТАН В.

ОЧЕРК ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В ДАГЕСТАНЕ В 1852 И 1853 ГОДАХ

1852-й год.

Замыслы Шамиля на Кайтаг и Табасарань. Прибытие в Кайтаг Бук-Магомета. Распоряжение князя Аргутинского. Действия горцев. Сбор кайтагского отряда и выступление в Маджалис. Укрепление Бук-Магометом селения Шеляги. Движение отряда. Разорение аула Мишкелю. Подступ к Шеляги и штурм. Возвращение в Маджалис. Роспуск войск. Сборы Шамиля. Намерение горцев вторгнуться в казикумухское ханство. Князь Аргутинский временно заменяется князем Орбелиани. Расположение войск на передовой линии. Часть войск из самурского округа перемещается на Гамаши. Князь Орбелиани переходит на Турчидаг и посещает старые Салты. Роспуск войск. Нападение горцев на Агалар-бека и отражение их.

После кровавых битв, которыми ознаменовалась эпоха князя Воронцова, в Дагестане наступила война чисто партизанская, по большей части вызывавшая войска лишь на незначительные тревоги и стычки, возбуждаемые повсеместно и беспрерывно неприятельскими партиями разной числительности. Нападая и на пограничных покорных нам жителей, и на наши небольшие команды, они всюду причиняли некоторые потери. По поводу этого происходило, разумеется, быстрое появление ближайших наших войск и, после схватки, такое же быстрое преследование убегавших горцев. Но в [478] промежутках этого обыкновенного состояния края войскам приходилось быть наготове и по случаю более серьезных действий со стороны неусыпного имама, который, уже не беспокоимый нашими наступательными действиями в Дагестане, сам принимался угрожать нам своими нашествиями (1846-1848 годы), и если не всегда приводил их в исполнение, то, во всяком случае, заставлял нас прибегать к противодействию усилением войск на угрожаемых пунктах и нередко сбором отрядов,

Таким образом, еще осенью 1851-го года Шамиль намеревался со всеми своими силами вторгнуться в Кайтаг и Табасарань, чтобы утвердить там учение мюридизма; но это намерение не состоялось, потому что оно было отсоветано Шамилю его приближенными наибами и почетными лицами. Все же, Табасарань и Кайтаг были у имама на очереди, и он, наконец, в исходе упомянутого года решил предварительно подготовить жителей этих местностей, и если они согласятся восстать против русских, то уже тогда действовать открытою силою.

Выполнение этого первоначального намерения Шамиль предлагал беглецам, вышедшим из кумухского ханства, даргинского округа и других подвластных нам мест; но те отказывались, ссылаясь на то, что летом прошлого года там побывала партия из отборных мюридов и все же не имела успеха, а им-то и подавно нельзя надеяться на этот успех. Вследствие такой уклончивости от исполнения воли Шамиля, последовало от него приказание, чтобы все они, со своими семействами, немедленно вышли из гор, так как их не для чего и нечем кормить. Эта угроза повела к тому, что кумухский выходец Бук-Магомет, желая исполнить волю Шамиля, собрал в пограничном укреплении Уллу-Кала 300 человек конных, тоже беглецов, пробрался оттуда ночью на 31-е декабря в наши пределы и, [479] следуя мимо селений Лаваши и Мекеге (даргинского округа), а затем чрез кайтагские леса, прибыл в нагорный Кайтаг, в окрестности Маджалиса.

Командующий войсками в Дагестане, генерал-адъютант. князь Аргутинский-Долгорукий, зорко следивший за всеми действиями Шамиля, знал о его намерениях. Хотя ему было известно, что Бук-Магомет и его партизаны были не более как беглые выходцы, которые не могли иметь того влияния на народ, как это сделали бы шамильские мюриды, но во всяком случае, чтобы успокоить большею частью преданных нам жителей и наказать возмутителей, счел необходимым немедленно же собрать в Кайтаге отряд. В состав этого отряда поступили: 1-й, 3-й и 4-й батальоны князя Варшавского (ширванского) пехотного полка, 1-й батальон самурского полка, взвод 3-й роты кавказского стрелкового батальона, четыре орудия и две мортиры горной № 4-го батареи 21-й артиллерийской бригады, две сотни донского казачьего № 14-го полка, две сотни кубинских конных нукеров и две сотни кумухской милиции. Сверх того, управляющему Кайтагом и Табасаранью приказано было собрать из подведомственных ему селений сколько окажется возможным конной и пешей милиции. Начальство над отрядом поручено было командиру 1-й бригады 21-й пехотной дивизии генерал-майору Суслову.

Пока эти распоряжения приводились в исполнение, горцы, для отвлечения нашего внимания от действий Бук-Магомета, с его выступлением в наши пределы, в значительных силах собрались в пограничном неприятельском ауле Араканы, под предводительством наибов араканского, гергебильского и аварского — с намерением вторгнуться в мехтулинское ханство. Об этом сборе 2-го января вечером лазутчиками сообщено было управляющему ханством, майору Лазареву, который, имея в готовности в селении [480] Дженгутае, 1-й батальон апшеронского полка, тотчас же собрал из нижних мехтулинских селений милицию, с тем, чтобы двинуться туда, куда направится неприятель; причем, верхним селениям этого ханства приказал быть наготове.

Горцы не заставили долго себя ждать и на следующий день после полученного о них сообщения с рассветом показались на большой дороге близь селения Оглы, где захватили четырех жителей, шедших в лес. Партия неприятеля, состоявшая из конных, не более 40 человек, была преследуема выбежавшими на тревогу оглинцами и начала отступать, слегка отстреливаясь. Она подвела наседавших на нее жителей к оврагу, лежавшему на пути их отступления, где было скрыто все скопище мюридов, вышедших ночью в засаду из Аракан. Занесшимся оглинцам, бывшим в числе не более ста человек, пришлось плохо: мюриды их окружили; силы были несоразмерны, и когда захваченные таким образом жители стали отступать, то едва могли спастись, потеряв при этом двух человек убитыми, трех ранеными и тридцать три взятыми в плен. Майор Лазарев, спешивший на тревогу с конной милицией и следовавшим вслед за ней батальоном, не поспел к месту происшествия, а направившись далее, не мог догнать горцев, которые по извилистому глубокому спуску успели скрыться и отступить в Араканы.

Между тем из Дешлагара и Кусары выступали батальоны самурского и ширванского полков, с горными орудиями, из Кубы — две сотни казаков и из Кафыр-Кумыка — взвод стрелков, назначенные в состав отряда, собиравшегося в селении Великенте. Войска эти сходились с песнями, зная однако, что многие из их состава более не возвратятся; но это дело привычное, и как солдаты, так и офицеры, прервав свои обыкновенные мирные занятия, спокойно готовились к походу. Первые, набив свои ранцы [481] сухарями и ввинтив новые кремни в ружья, а вторые — позаботившись о своих лошадях и наполнении вьючных сундуков всем необходимым, в несколько часов уже были готовы следовать в путь.

Никто не тосковал и не радовался, и, собравшись поротно в строй, с прибытием ротного начальства, каждый раз неизменно повторялось:

— Поздравляю вас, братцы, с походом!

— Покорнейше благодарим, ваше благородие.

Эти поздравления имели место при встрече каждого из высших начальников, и даже в частности отовсюду слышалось:

— С походом, земляки!

Затем, на сборном месте произносилось обычное “с Богом!" и солдаты, снимая шапки и крестясь, шли за барабанщиком.

Погода благоприятствовала движению; широкая, по приморской равнине, дорога давала возможность идти почти фронтом, не утомляясь задержками, которые бывают на узких дорогах. Из Великента предстоял один переход до Маджалиса (местопребывание управляющего Кайтагом), расположенного в ущелье, среди лесистых гор, составляющих рубеж верхнего Кайтага, где находился всегдашний притон возмутителей — аул Шеляги. Там Бук-Магомет, неудачно побывавший в Табасарани, жители которой отнеслись к нему уклончиво, нашел полную готовность к возмущению, равно как и в нескольких соседних, менее значительных аулах, поэтому и водворился с своей партией в Шелягах, приведя как самый аул, так и доступы к нему в оборонительное положение.

Весь отряд к 14-му января собрался в Великент и на другой день выступил в Маджалис. Там была сделана дневка, во время которой подтвердилось, что шелягинцы [482] укрепились и клялись Бук-Магомету драться до последней капли крови, и что, по дороге к ним, теснина, находящаяся в семи верстах от Маджалиса, тоже укреплена завалами.

После дневки, утром 16-го января, отряд двинулся к этой теснине, следуя по ущелью, омываемому речкой Уллу-чай; при приближении его к завалам, неприятель открыл ружейный огонь. Чтобы облегчить доступ к теснине, генерал Суслов приказал пешей милиции взобраться на боковые крутизны, в обход неприятелю, где хотя тоже была оборона, но в отношении укрепленных внизу горцев слабее и более отдаленная. Затем, после обстрела теснины картечью, ширванцы, бывшие в голове отряда, бросились вперед и овладели проходом, преследуя бегущего неприятеля далее по ущелью. При этом захвачены был один неприятельский значок и девять лошадей; мы потеряли в этом деле одного нижнего чина убитым и одного обер-офицера и 9-ть нижних чинов ранеными.

После этого, отряд подвинулся к небольшому аулу Мишкелю, лежащему по дороге к Шелягам, в трех верстах далее. Там уже никого не было; жители этого аула, тоже участвовавшие в обороне теснины, все ушли в Шеляги, и поэтому, тотчас по приходе отряда, генерал Суслов приказал разрушить аул до основания. Быстро пошла работа, и к вечеру сакли обратились в груды камней, а зажженный лес из этих построек всю ночь освещал развалины.

Была сделана дневка, во время которой генерал Суслов посылал к шелягинцам нарочных из кайтагцев с увещанием, чтобы они прогнали из своего аула Бук-Магомета, в противном случае аул будет подвергнут той же участи, что и Мишкелю; но шелягинцы отвечали, что русских не боятся и не впустят их к себе, хотя бы [483] их было в сто раз более. Такого отказа можно было ожидать заранее от восставших жителей, которые вдобавок находились под прямым начальством Бук-Магомета, а генерал Суслов это сделал лишь для выполнения приказания князя Аргутинского, требовавшего употребить силу оружия только в крайнем случае. Поэтому, на следующий день после дневки, 18-го января утром, отряд подступил к Шелягам.

Аул этот расположен был в горной лощине и вправо прилегал к крутой горе, укрепленной завалами, а влево — к оврагу, составляющему русло речки Уллу-чай; с фронта аульные постройки прикрывались тоже каменными, невысокими завалами; густо застроенные сакли аула, по обыкновению горцев сложенные из крупного тесаного камня, с бойницами на все стороны и узкими проходами, причиняли оборону, во всяком случае сильную, и штурмовать такие аулы было нелегко.

Жители первые встретили нас выстрелами; после этого более с ними нечего было делать, как только штурмовать. Не теряя времени, генерал Суслов приказал дивизиону горных орудий, вместе с рассыпавшимся взводом стрелков, выдвинуться вперед и обстрелять фронтальные завалы, а также гору, командующую аулом справа; между тем, войска распределены были для штурма: 1-ый батальон ширванского полка назначался для занятия горы, прилегающей к аулу справа; 4-й батальон того же полка и 1-й батальон самурцев должны были занять фронтальные завалы и идти далее к аулу, а 3-й батальон ширванцев остался в резерве. Таким образом, большинство наших сил шло в дело, и от нашего успеха зависела дальнейшая участь и Кайтага, и, быть может, всей Табасарани.

Ровно в полдень батальоны стали поротно на определенных местах и, по прекращении артиллерийского огня, [484] бросились вперед. Фронтальные завалы одним взмахом были сбиты, и ширванцы с самурцами почти на плечах бегущего неприятеля ворвались в аул, где уже по частям встречены были ружейным огнем невидимых горцев, поражавших в упор из бойниц крайних сакль и подвалов.

Между тем, 1-й батальон ширванцев быстро шел в гору под неприятельскими выстрелами из верхних завалов и вскоре занял эти завалы; пешая милиция направлена была на высоты правее укрепленной горы, где собрались не участвовавшие в обороне окрестных аулов жители, наблюдавшие за ходом дела; но они не сопротивлялись милиции и с приближением ее отодвинулись далее. В то же время конная милиция, под начальством полковника Уцмиева, направленная в объезд с левой стороны аула, спустилась в лощину речки и понеслась вскачь под неприятельскими выстрелами — где наткнулась на завалы, но все же прорвалась и стала позади аула.

Бой в ауле усиливался по случаю сгущения вытесненного из крайних сакль противника, и наши потери увеличивались, не смотря на то, что солдаты, в пламени и в дыму зажигаемых саманников и прочего материала, отчасти скрывались от неприятельского прицела; но все же, резня шла в упор, и приходилось врываться в темные сакли и подвалы, чтобы из них выбивать засевших там фанатиков, упорно защищавшихся, хотя в результате погибавших под штыками. Более всего пришлось понести потери нашим передовым частям, шедшим под огонь свежих бойцов, засевших в тесных проходах и с каждой бойницы поражавших почти без промаха.

Штурм подвигался вперед весьма медленно; потери наши увеличивались поминутно, и у самурцев, подвигавшихся к центру аула, при значительной убыли нижних чинов, были убиты два ротные командира и сильно ранен, при [485] занятии площадки, командир батальона полковник Ракуса. Ширванцы тоже имели большие потери как в нижних чинах, так и в офицерах, в числе которых был ранен командир их полка полковник Манюкин. Время клонилось к вечеру. С принятием участия в штурме 1-го батальона ширванцев, после занятия укрепленной горы обложившего аул справа, и милиции, начавшей подступать к аулу сзади, неприятель понемногу слабел, а наши подвигались вперед, сопровождая свое наступление треском пальбы и дымом поджогов. Вечером, когда бой стих и уцелевшие горцы только кое-где еще держались, а весь аул светился догоравшим пожарищем, войска начали собираться, поверяя свою убыль и предоставляя, по обыкновению, милиции доканчивать дело с остатками защитников, из числа которых, с наступлением ночи, лишь небольшая часть успела спастись бегством.

В одной из сакль, взятых с боя, в числе многих других, найден был сильно раненый Бук-Магомет, который просил пощады, и генерал приказал перевязать ему раны и назначить к отправлению в дербентский госпиталь.

Трофеями этого дела, кроме огромной неприятельской потери в людях, были: шесть значков, секира, данная Бук-Магомету Шамилем при отправлении его в Кайтаг, и 200-ти лошадей. С нашей стороны убыль состояла из 24-х офицеров ¹, 490-та нижних чинов и 60-ти [486] милиционеров, выбывших из строя убитыми, ранеными и контужеными. Столь значительная потеря оправдывалась достижением цели, и войска, по обыкновению, сознавая это и гордясь своим самоотвержением, спокойно проводили остальные часы ночи при свете ярко пылавших костров, щедро подбавляемых нанесенным из аула деревянным хламом, и при своих медных котелках, приставленных к огню с разными яствами, вели разговоры о происшествиях дня. Беседа продолжалась долго, пока наконец костры притухли, а усталые солдаты, пробираемые холодом зимней ночи, прижавшись друг к другу вдоль ружей, на штыках которых отражались догоравшие огни, уснули крепким сном, под мерные шаги часовых.

19-го января аул был обращен в груду камней, а войска, окончившие свою задачу, в тот же день выступили обратно в Маджалис, где оставались две сотни казаков, для удержания сообщения с отрядом.

Князь Аргутинский, получив донесение о результате действий отряда, хотел двинуть его в верхнюю часть Кайтага, для поддержания среди жителей выраженной ими покорности, но наступивший холод и вставший снег в горах, затруднявший подвоз туда провианта, заставили распустить войска по штаб-квартирам.

Шамиль, потерпев полную неудачу в возложенном на Бук-Магомета предприятии, а также пораженный в делах, бывших в ту зиму в Чечне, казалось, должен был надолго оставить свои затеи, в особенности со стороны прикаспийского края, где грозный его противник пока не предпринимал наступательных действий; но избрав своею целью борьбу с русскими, или лучше сказать, с препятствием к расширению своей власти среди кавказских горцев, он действовал неутомимо. [487]

С вечера 5-го марта и в течение всего 6-го числа князь Аргутинский получал сведения от лазутчиков, что в горах делаются огромные сборы, что неприятельские скопища направляются к Аварии, а далее к андаляльскому обществу, с намерением вторгнуться в пределы прикаспийского края, и что Шамиль прибыл в Аварию и предполагает немедленно выступить с скопищем в Андаляль. Князь Аргутинский хотя не верил, чтобы Шамиль с этою целью, и притом в такую пору, затеял наступательные действия, но все же нашел необходимым распорядиться о сборе отряда.

Передовую нашу линию против Андаляля, за исключением одного форта и двух укреплений, в то время занимали только три батальона с шестью горными орудиями, именно: в сел. Кумухе 3-й батальон ширванского полка с двумя орудиями горной № 4-го батареи 21-й артиллерийской бригады; в сел. Курклю — 4-й батальон самурского полка с двумя орудиями горной № 2-го батареи 20-й артиллерийской бригады, и в селении Кутеши — 3-й батальон самурского полка с двумя орудиями той же батареи. Эти три батальона занимали пограничное пространство на протяжении сорока верст, и поэтому, на усиление первых двух пунктов, охранявших казикумухское ханство, из Кусары были вытребованы 1-й, 2-й и 4-й батальоны ширванского полка, с четырьмя орудиями горной № 4-го батареи, и присоединены к ним на пути следования две сотни кюринской милиции; а в селение Кутеши (даргинского округа) из Темир-Хан-Шуры назначены были 1-й, 3-й и 4-й батальоны апшеронского полка, 3-й батальон дагестанского полка, рота кавказского стрелкового батальона, четыре орудия горной № 2-го батареи, дивизион нижегородского драгунского полка и шесть сотен дагестанского конно-иррегулярного полка. Войсками этими должен был начальствовать сам князь Аргутинский.

Между тем, 8-го числа выпал большой снег, и [488] поднялась вьюга, а как более никаких сведений из гор не было, то князь Аргутинский приостановил выступление войск из Темир-Хан-Шуры.

В это время Шамиль, прибыв в Аварию, вместо осуществления слухов о вторжении в наши пределы, потребовал наибов и других влиятельных лиц из собранных скопищ, участвовавших в зимних делах в Чечне. Выразив им неудовольствие за нестойкость и малодушие подведомственных им горцев, которые даже самовольно убегали из Чечни в Дагестан, и объяснив важность преступного их поведения, он распределил эти скопища по пограничным селениям, лежащим по аварскому Койсу и Кара-Койсу, с тем, чтобы как эти селения, так и дороги, ведущие к нашей передовой линии, повсюду были укреплены. Работы эти, как оказалось впоследствии, должны были обеспечить задуманное Шамилем нашествие на лезгинскую линию и препятствовать нашему вторжению вглубь страны, обессиленной отсутствием больших скопищ. Сделав это распоряжение, Шамиль уехал обратно в Ведень, сказавшись больным.

Князь Аргутинский узнал о происходившем только ночью 9-го числа — и то чрез одного лишь лазутчика, так как остальные, посланные в горы, там были задержаны. Не доверяя, однако, этому сообщению, из которого, между прочим, было видно, что часть скопища оставалась в сборе, и ожидая, что будет дальше, командующий войсками приказал назначенным к выступлению из Темир-Хан-Шуры войскам быть в полной готовности, а ширванцам, следовавшим с горными орудиями из Кусары, и двум сотням кюринской милиции остановиться, до особого приказания, в Курахе и расположиться там по квартирам.

11-го марта снова было получено известие, что часть горцев, собранных в Аварии, направилась к селению Ругдже, с намерением напасть на вицхинский пограничный [489] магал казикумухского ханства. В виду этого, чтобы быть наготове и ближе к неприятелю, если это известие окажется верным, в тот же день из Темир-Хан-Шуры выдвинуты были по дороге к Кумуху 3-й и 4-й батальоны апшеронского полка и дивизион орудий горной № 2-го батареи, которым приказано было остановиться, в ожидании дальнейших известий, в селениях мехтулинского ханства — большом и малом Дженгутае. Вслед за этим, 12-го марта, получено было донесение от управляющего казикумухским ханством, полковника Агалар-бека, что сам Шамиль со скопищем прибыл в Ругджу, с намерением ворваться в вицхинский магал; но узнав, что в этом магале уже расположены наши войска (4-й батальон самурского полка с взводом горных орудий из Курклю туда был передвинут 2-го марта), был крайне недоволен наибами чохским и согратльским и упрекал их за передачу ему ложных сведений об отсутствии в том магале русских войск; затем, он приказал укреплять все дороги, ведущие с нашей передовой линии в горские аулы, в особенности в селение Ругджу, и после этого отправился в Ведень. Получив такие сведения, которые не выражали другого намерения со стороны Шамиля, как укрепить доступы в земли горцев, князь Аргутинский приказал войскам, находившимся в Дженгутае и Курахе, возвратиться в свои штаб-квартиры. В скором времени он по болезни отправился за границу на воды, а временно командующим войсками в прикаспийском крае назначен был генерал-майор князь Орбелиани.

Между тем, сборы скопищ по разным случаям по-прежнему продолжались, и нередко сведения о них в преувеличенном виде переносились к нам лазутчиками, ожидавшими хорошего вознаграждения. Так было и теперь. С прибытием нового начальника князя Орбелиани, в [490] последних числах мая начали доходить сведения, что кроме покушения горцев, под начальством Даниельбека, на горный магал джаро-белоканского округа и на правый фланг лезгинской линии, в то же время Шамиль делает большие сборы в Андии, цель которых пока неизвестна, но что эти сборы с каждым днем увеличиваются. Вследствие этого, на случай, если бы горцы имели какие-либо замыслы против прикаспийского края, князь Орбелиани счел нужным выдвинуть войска на передовую линию. 3-го июня, из Темир-Хан-Шуры выступили на кутешинские высоты, под личным начальством князя Орбелиани: 1-й, 2-й и 4-й батальоны дагестанского полка, саперная команда, 3-я рота кавказского стрелкового батальона, 4-й дивизион нижегородского драгунского полка, 1-я, 3-я, 5-я и 6-я сотни дагестанского конно-иррегулярного полка с ракетной командой, и дивизион орудий, с двумя мортирами, горной № 2-го батареи 20-й артиллерийской бригады.

Для охранения казикумухского ханства, из Дешлагара выступил 2-й батальон самурского полка с двумя орудиями горной № 4-го батареи 21-й артиллерийской бригады и из селения Кутеши — 3-й батальон того же полка; туда же следовали из Кубы две сотни донского казачьего № 14-го полка и две сотни кубинских конных нукеров. Эти войска, с присоединением к ним 4-го батальона самурского полка, находившегося в казикумухском ханстве, расположились на гамашинских высотах, под начальством генерал-майора Суслова.

Для содействия же со стороны самурского округа войскам лезгинского отряда против скопищ Даниельбека, кроме прибывших ранее в означенный округ 1-го и 4-го батальонов ширванского полка, при двух орудиях горной № 4-го батареи, направлены были туда: из Кусары — 2-й батальон того же полка при двух мортирах, и из [491] Темир-Хан-Шуры — взвод 4-й роты кавказского стрелкового батальона, с четырьмя орудиями легкой № 6-го батареи 20-й артиллерийской бригады. Войска эти поступили под начальство генерал-майора Волкова и расположились на рубеже горного магала джаро-белоканского округа, около с. Лучека, куда прибыл и 3-й батальон ширванцев из Кумуха, смененный 2-м батальоном самурцев с гамашинских высот. Командование войсками, остававшимися в Темир-Хан-Шуре, поручено было командиру апшеронского полка полковнику Кишинскому, а охранение сулакской линии — командиру нижегородского драгунского полка полковнику князю Чавчавадзе.

Таким образом, вся передовая линия прикаспийского края была прикрыта; но со стороны Шамиля никаких наступательных действий не предпринималось, и если он собирал свои скопища, то это, по-видимому, лишь для того, чтобы лично фанатизировать их и упражнять в готовности к действительной надобности. Слухи об этих сборах сменялись одни другими. Оказалось, что из горного магала джаро-белоканского округа Даниельбек отступил, и в собранных там войсках уже не было надобности, поэтому 1-й и 4-й батальоны ширванского полка, две мортиры и взвод стрелков переведены были на Гамаши, а четыре полевые орудия отравлены в свою штаб-квартиру, в укрепление Петровское.

Однако, 29-го июля снова было получено известие, что около развалин старого Салты опять собираются горцы. Так как с этой местности они могли угрожать нашим пограничным аулам, в особенности Ходжал-Махи и Цудахару, то чтобы удостовериться в сообщенном сведении и вместе с тем осмотреть следы кровавых битв 1847-го года, князь Орбелиани, в сопровождении 1-го и 2-го батальонов апшеронского полка, 3-й роты кавказского стрелкового батальона, команды сапер, 4-го дивизиона нижегородских драгун, 1-й и 6-й сотен дагестанского конно-иррегулярного [492] полка и четырех орудий горной № 2-го батареи, 30-го июля, утром, выступил с кутешинских высот, а к вечеру 31-го числа прибыл на Турчидаг, где уже были расположены войска генерала Суслова, перешедшие с Гамашей. Присоединив здесь 3-й и 4-й батальоны самурского полка, отряд этот, налегке, в тот же вечер дошел до северной оконечности Турчидага, и, переночевав там, на другой день через горную лощину перешел на салтынские высоты и расположился около разоренного (тоже в 1847-м году) аула Кудали. Здесь разъяснилось чрез лазутчиков, что горцы, действительно, были собраны около салтынского моста, но 31-го июля разошлись.

На другой день, 2-го августа, князь Орбелиани спустился с кавалериею по северо-восточному склону высот к старому Салты, груды которого, на изрытой оврагами местности, были покрыты зарослями бурьяна и напоминали все прошлое этой кровавой арены, в особенности для тех, кто был знаком с происходившим здесь событием. Из-под Салты отряд возвратился 3-го августа на Турчидаг, имея перестрелку с горцами только на пути около спуска в селение Чох. Там он простоял весь август, пользуясь прекрасной теплой погодой и не тревожимый горцами. 6-го сентября, оставив на гамашинских высотах 1-й батальон апшеронского, 2-й батальон самурского полков, дивизион орудий (по взводу от горных батарей №№ 2-го и 4-го), две сотни донских казаков и две сотни конной милиции, а в самом Кумухе — 3-й и 4-й батальоны ширванцев, со взводом орудий горной № 4-го батареи, под общим начальством генерала Волкова, с остальными затем войсками князь Орбелиани направился на приморскую плоскость к селению Губдень, жители которого, под влиянием приходивших с гор абреков, стали уклоняться от прямого подчинения своему владетелю шамхалу Тарковскому. [493]

Отсюда 3-й и 4-й батальоны самурского полка были отпущены в свою штаб-квартиру, на урочище Дешлагар, отстоящее на четырнадцать верст от Губденя. С Дешлагара они имели возможность, в случае надобности, поспеть на передовую линию в одни сутки. Остальные войска этой колонны передвинуты к высотам Харкаса (у спуска к неприятельскому аулу Араканы). С наступлением же осенних холодов, все войска, находившиеся на позициях для охранения края, частью расположились в пограничных селениях, а частью были распущены в свои штаб-квартиры.

В скором времени, однако, после окончания этого летнего походного периода, прошедшего почти без всякого серьезного столкновения с горцами, 15-го октября, сын Шамиля Кази-Магома, с огромным скопищем подойдя к цуарским высотам, с целью вторгнуться в казикумухское ханство, и узнав, между прочим, что в это время, с небольшим конвоем, Агалар-бек объезжал свои пограничные селения, предложил Даниельбеку воспользоваться этим случаем и захватить или истребить Агалар-бека с его конвоем.

Даниельбек засел с частью скопища на высотах Бурцунаха, по при следования Агалар-бека в селение Ницаукра, и с прибытием последнего начал окружать его. Видя это, Агалар-бек поспешил занять крепкую, позицию на одном из курганов, и хотя горцы, после произведенного ими залпа, несколько раз бросались в шашки, но казикумухцы меткими выстрелами отражали эти атаки, пока на тревогу не подоспели к ним пешие жители селения Ницуакра, которые по горной рытвине успели пробраться к позиции Агалар-бека и этим значительно усилили оборону.

Между тем, Кази-Магома, с главным своим скопищем, показавшийся на Цуаре, причинил в пограничных аулах тревогу и, по первым сигнальным выстрелам, [494] стоявший в Кумухе 4-й батальон ширванцев, под командою майора Тюнина, с двумя орудиями горной № 4-го батареи и тремя сотнями отборной агаларской милиции, поспешил навстречу горцам. Милиция понеслась вперед и встретившись с горцами у спуска с Цуара, завязала с ними перестрелку. Затем, горцы массой бросились на милицию, которая однако отстояла себя; подоспевший батальон занял высоту, и хотя неприятель снова бросился в атаку, но, встреченный ружейным огнем и картечью, с уроном отступил по направлению к Дусреку и Согратлю. Войска преследовали его до Цуара. Даниельбек, узнав об отступлении Кази-Магомы, в свою очередь поспешил туда же, пробираясь окольной дорогой к Дусреку, и этим самым устраняя себя от фланговой атаки казикумухских сотен, с которыми Агалар-бек уже успел соединиться.

Потеря наша заключалась в двух убитых и семи раненых милиционерах и одиннадцати убитых и двух раненых лошадях. Неприятель оставил на месте девятнадцать тел.

Так кончились в описываемом году главные действия горцев со стороны прикаспийского края, и Шамиль, в ожидании зимней экспедиции в Чечне, имел досуг вырабатывать свои честолюбивые замыслы на будущее время. В исходе осени возвратился князь Аргутинский, хотя все еще больной, но по-прежнему зоркий и опасный для Шамиля. [495]

II.

1853-й год.

Дело на водопое близь Чир-юрта. Новые затеи кайтагцев. Покушение горцев на джаро-белоканский округ. Вторжение их в даргинский округ. Главный отряд на Турчидаге. Горцы на границе самурского округа. Нападение на пастбищное прикрытие возле укр. Евгениевского. Шамиль на лезгинской линии. Меры князя Орбелиани. Занятие горцами Закатал. Отражение их. Ожидание содействия дагестанского отряда. Сведения о Шамиле. Выступление дагестанского отряда с Турчидага. Следование через кавказские горы. Переход через Дюльты-даг. Дневка у разоренного аула Кусура. Положение дел на лезгинской линии. Дагестанский отряд разделяется на две колонны. Кн. Аргутинский в Закаталах. Отступление Шамиля. Возвращение дагестанского отряда. Роспуск войск.

1853-й год в прикаспийском крае начался молодецким делом нижегородских драгун, бывшим 12-го января возле их штаб-квартиры, укрепления Чир-юрта.

Командир нижегородского драгунского полка князь Чавчавадзе ночью на 12-е января получил от лазутчиков сведение, что салатавский наиб Каир-бек, с двумя стами отборных всадников, рассчитывая угнать драгунских лошадей во время утреннего водопоя, расположил часть, партии на левом берегу Сулака, пониже Чир-юрта, а с другою частью переправился на правый берег и засел в ямах вблизи водопоя. Командир полка предупредил об этом бывший на очереди для утреннего разъезда 7-й эскадрон и дежуривший того числа 8-й эскадрон. Оба эти эскадрона, под общим начальством дивизионера подполковника Шульца, с ранним рассветом спустились к Сулаку и следовали один поодаль от другого к месту водопоя.

Первым подходил к водопою 7-й эскадрон, под начальством капитана князя Чавчавадзе. Каир-бек, полагая, что лошадей ведут одни невооруженные коноводы, [496] выскочил со своею партиею из ям и хотел броситься в шашки; но эскадрон развернулся, понесся на хищников, опрокинул их и вогнал в реку. Там, при глубине по брюхо лошадям, завязался рукопашный бой. Горцы, поддержанные остальною их частью, находившеюся на левом берегу реки, пытались отразить натиск 7-го эскадрона, но подоспевший 8-й эскадрон довершил поражение их. Оставив двенадцать человек убитых и двух пленных, кроме утонувших в реке, партия рассыпалась по заречным оврагам. Потеря же драгун состояла из одного убитого, шести раненых и шести контуженых нижних чинов, а также одиннадцати убитых и шести раненых строевых лошадей.

В верхнем Кайтаге и отчасти в Табасарани подстрекатели снова начали волновать умы жителей, и эти последние послали к Шамилю своих депутатов просить прибытия к ним со скопищем на помощь против русских. Шамиль склонялся содействовать им и уже намерен был послать в Кайтаг и подкрепление, но собранные по этому поводу в Ведено дагестанские наибы отсоветовали ему это намерение. Они приводили в пример опыты, произведенные летом 1851-го года Хаджи-Муратом и в начале 1852-го года Бук-Магометом, которые потеряли много хороших людей и ничего не выиграли. Не смотря на это, Шамиль отвечал присланным депутатам, что если кайтагцы и табасаранцы дадут ему аманатов из лучших фамилий в доказательство твердости своего намерения, то он, с наступлением лета, пришлет им войско с сыном своим Кази-Магомою или же сам к ним прибудет.

Князь Аргутинский хотя не допускал, чтобы Шамиль в точности исполнил свое обещание, тем более в отношении своего прибытия или своего сына, но все же не упускал из вида эти затеи; зачинщики же, зная о том, не посылали требуемых заложников. Шамиль, однако, не [497] бездействовал и с наступлением весны начал направлять свои скопища, более или менее значительные, на хищничество в наши пределы. Пятая часть добычи должна была идти в его пользу. Таким образом, в конце апреля, неприятельская партия в 2500 человек собралась в горном магале джаро-белоканского округа, из числа коей 500 человек угрожали селениям самурского округа, прикрывая, вместе с тем, тыл остального сборища, направившегося через главный хребет в элисуйский участок.

Князь Аргутинский, узнав об этом сборе, угрожавшем самурскому округу, немедленно выдвинул из Кусары в ахтынское укрепление 2-й и 4-й батальоны ширванцев, с дивизионом орудий горной № 4-го батареи и двумя сотнями кубинских конных нукеров; но горцы, узнав на пути в элисуйский участок, что туда спешат войска лезгинской кордонной линии, и, опасаясь, чтобы выпавший снег в горах не лишил их возможности отступить, повернули назад, отозвав и тех 500 человек, которые выдвинулись против селений самурского округа.

Вследствие этого, 4-й батальон ширванцев оставлен был в укр. Ахты, для прикрытия там лечебного курса минеральными водами, а 2-й батальон, с двумя орудиями и сотнями кубинских нукеров, передвинут был к Лучеку на пограничную линию, и потом, в начале июня, на Носдаг — для прикрытия казикумухских жителей, разрабатывавших там, по приказанию князя Аргутинского, прямую дорогу из казикумухского селения Хозрека через гору Носдаг в ихрекское ущелье и далее в Лучек. Дорога эта составляла ближайшее сообщение между казикумухским ханством и самурским округом, и по ней войска удобно могли проходить с артиллериею в летние месяцы.

В конце мая горцы сделали покушение на даргинский округ, но тоже безуспешно, именно: наибы араканский, [498] гергебильский и аварский, с скопищем в 1500 человек, переправившись против аймякинского ущелья через Койсу и разделившись на несколько партий, рассчитывали захватить скот у жителей селений Оглы и Ахкента, а также транспорт с провиантом и дровами, следовавший в то время (26-го мая) из Оглы в аймякинское укрепление под прикрытием 60-ти нижних чинов дагестанского пехотного полка и 80-ти мехтулинских конных нукеров.

Появление горцев в окрестностях с. Оглы замечено было нашими пикетами, и, по произведенной тревоге, командующий двумя ротами дагестанского пехотного полка, там расположенными, капитан Добржанский, тотчас же направил 3-ю гренадерскую роту в помощь транспорту, выступившему по аймякинской дороге, где уже послышались выстрелы, а сам с 7-ю ротою и оглынскими жителями бросился на конную партию, быстро приближавшуюся к с. Оглы со стороны Ахкента. Горцы были встречены быстрым натиском 7-й роты, с фланговою пальбою жителей, и сразу опрокинутые, начали отступать. Капитан Добржанский преследовал их до селения Ахкента, которое между тем уже было обложено другою, пешею партиею, но вторичный натиск выбил их из занятых мест и заставил бежать к араканскому спуску.

Порешив это дело, капитан Добржанский с 7-ю ротою поспешил на аймякинскую дорогу, где атакованное горцами транспортное прикрытие, с участием аробщиков, храбро защищалось до прибытия 3-й гренадерской роты, в свою очередь атаковавшей горцев и заставившей их перейти в оборонительное положение и отстреливаться из-за больших камней; но гренадеры, с подоспевшей 7-й ротой, возобновив атаку, выбили горцев из этих закрытий и погнали через балки к араканскому спуску. Затем, капитан Добржанский пошел на выстрелы аймякинского укрепления. Там, ранее этого показалась неприятельская партия, вероятно с целью, чтобы [499] отвлечь аймякинский гарнизон от прочих пунктов нападения; но когда навстречу горцам вышла из гарнизона укрепления 9-я рота дагестанского же полка, под командой штабс-капитана Штанге, и поднялась на возвышенную каменистую местность, занятую горцами, то была ими охвачена с трех сторон. Став на выгодной позиции, рота все же могла отражать неоднократные натиски многочисленного неприятеля, имевшего притом удобные закрытия от наших выстрелов за огромными камнями. Так продолжалось дело более часа; наконец, появление двух рот капитана Добржанского и произведенная вслед за этим общая атака заставили горцев обратиться в бегство. Роты преследовали их до самого спуска в Араканы. Потеря горцев в этих делах состояла из одиннадцати человек убитых, множества раненых, одного взятого в плен и трех отобранных у них лошадей. С нашей стороны ранено шесть рядовых и пять человек жителей, и убита одна лошадь.

На эту тревогу из селения Дженгутая прискакал к с. Оглы управляющий мехтулинским ханством подполковник Лазарев, со своей милицией, но повсюду сбитые горцы уже успели скрыться.

При таких более или менее значительных перестрелках, начинавшихся по преимуществу весною, когда еще войска не выдвигались на передовые позиции по случаю поздно показывающегося в горах подножного корма, наступило время выступления на обычные лагерные стоянки. По этому случаю, на гамашинских высотах с 12-го июня расположились: 1-й батальон самурского и 3-й батальон ширванского полков, две сотни кюринской конной милиции и взвод орудий горной № 2-го батареи 20-й артиллерийской бригады, под начальством генерал-майора Манюкина; на кутешинских высотах: 3-й и 4-й батальоны апшеронского, 3-й и 4-й батальоны дагестанского и 2-й и 4-й батальоны [500] самурского полков, 2-я рота кавказского стрелкового батальона, команда сапер, дивизион орудий легкой № 6-го батареи, дивизион орудий и две мортиры горной № 2-го батареи 20-й артиллерийской бригады и взвод орудий горной № 4-го батареи 21-й артиллерийской бригады, 3-й дивизион нижегородских драгун, четыре сотни дагестанского конно-иррегулярного ножа и две ракетные команды.

Из числа этих войск, 3-й и 4-й батальоны апшеронского полка, легкие орудия, взвод горных орудий и две сотни дагестанских всадников оставлены были на кутешинских высотах под начальством генерал-майора Волкова, а с остальными войсками князь Аргутинский, в конце июля, перешел на Турчидаг, куда присоединились и войска с гамашинских высот.

Таким образом, на летний период против неприятельских нашествий войска ограждали прикаспийский край следующим образом: на Турчидаге, как центральном пункте и более вдающемся в неприятельские земли, расположены были главные силы наших войск, под личным начальством князя Аргутинского, именно — шесть батальонов пехоты, при шести горных орудиях и двух мортирах, и два эскадрона и шесть сотен кавалерии, с двумя ракетными командами; в селении Кумухе — 1-й батальон ширванского полка, со взводом горных орудий и четырьмя сотнями казикумухской конной милиции, и на оконечности левого фланга передовой линии, в пределах самурского округа — два батальона того же полка, с двумя горными орудиями и двумя сотнями кубинских нукеров; к правому флангу по передовой линии — 3-й батальон самурского полка, по две роты в цудахарском форте и ходжал-махинском укреплении; на кутешинских высотах, как выше сказано, два батальона с шестью орудиями и двумя сотнями конницы; затем, один батальон в укреплении аймякинском и селении Оглы, по две [501] роты в каждом, и в Темир-Хан-Шуре — остальные два батальона апшеронского полка с артиллерией и двумя сотнями конно-иррегулярного полка, которые составляли резерв для охраны нижних селений мехтулинского ханства и шамхальских владений, а также поддержки впереди лежащего урочища Ишкарты — штаб-квартиры дагестанского полка, и наконец — Чир-Юрта, штаб-квартиры нижегородского драгунского полка.

При такой обороне, в летний период неприятель мог вторгаться в пограничную окраину прикаспийского края только с флангов передовой линии, и то лишь поспешными, кратковременными набегами, так как правый фланг ограждался Судаком, а левый — горным магалом джаро-белоканского округа.

В этом-то магале, 16-го августа, неприятельская партия в 700-т человек конных показалась на пограничных высотах близь разоренного селения Гельмица, и когда находившийся в это время на передовой линии начальник самурского округа подполковник Клуген, с своей милицией и вторым батальоном ширванцев, с двумя горными орудиями и одной сотней кубинских нукеров, направился с урочища Чилихура ущельем к месту появления горцев, то те, перейдя в окрестности селения Борч, на рассвете 17-го числа захватили пасшихся там 14-ть тысяч баранов, табун лошадей и стадо рогатого скота, причем хищники забрали и бывших там 50-т человек жителей.

Началось преследование по извилистым проходам горной местности, и хотя партия, разделившись на две части, одною из них старалась навлечь на себя преследование, взяв другое и ближайшее к нам направление от той части, которая удалялась с добычей, но уловка эта, замеченная разъездами милиции, послужила к тому, что подполковник Клуген, не обращая внимания на ближайшую партию, [502] направился в погоню за другою, и в тот же день настигнув ее, атаковал. Бросив добычу, партия бежала. Все захваченные стада и 33 лошади возвращены жителям, а также освобождены из числа взятых в плен 35-ть человек; остальные пленные и 23 лошади остались в руках у неприятеля. У нас при этом убито три и ранено семь человек жителей.

Почти в то же время, на другом конце передовой линии, именно около Евгениевского укрепления, занятого грузинским линейным № 13-го батальоном, салатавский наиб Каир-бек, ночью переправившись чрез Сулак со значительною партиею пеших и конных, засел в балках возле худумбашского форта. Когда, с утра, к этому форту выгнан был из укрепления скот на пастьбу, под прикрытием команды из 40 нижних чинов, то неприятельская конница, выскочив на пастбищное место, частью смяла выставленный пикет и захватила скот, а частью бросилась на прикрытие, которое начало отстреливаться. Высланные из форта на эту тревогу 50-т человек в свою очередь были атакованы и не могли соединиться с прикрытием, а между тем пешая партия атаковала самый форт и была отбита только выстрелами из орудия. Многочисленность горцев ставила в безвыходность разделенные наши команды, но в это время подпоручик Соловой, бывший поблизости на покосе с 79-ю человеками, поспешив на тревогу, оттеснил горцев и преследовал их до Сулака. У нас при этом убито девять рядовых и ранены: один унтер-офицер и шесть рядовых; угнано 53 штуки рогатого скота.

Эти нападения, во время сбора войск, если и производились на флангах передовой линии, а также в других отдаленных местах, причиняя более или менее значительные тревоги, за то на Турчидаге войска стояли совершенно спокойно, занимаясь, сверх обыкновения князя [503] Аргутинского, даже учениями, которые делались по его приказанию.

Князь Мойсей Захарович хотя еще не совсем оправился от болезни, но все же находился при отряде, и в своем теплом, длинном гражданском сюртуке и в теплой же фуражке, с большим козырьком, по целым часам расхаживал возле своей обыкновенной офицерской палатки, с неизменной свидетельницей его затаенных дум — трубкой с толстым чубуком. Он не любил окружать себя услужливыми штабными лицами и большею частью был одинок. Погруженный в свои мысли, он изредка подзывал своего Глахуна набить ему трубку или поставить перед ним дрожавшего от страха лазутчика, у которого молча, проницательным взглядом, выпытывал всю истину и все слышанное, поверяя сообщениями из других источников. Князь Аргутинский знал еще в конце июля о намерении Шамиля вторгнуться в наши пределы и о делаемых втайне больших приготовлениях, но так как настоящие цели его пока не выяснились, то чтобы лучше следить за имамом, Мойсей Захарович притворился спящим львом и, вероятно, с этим расчетом занялся учениями, дав при этом разойтись слуху, что сам скоро получит другое назначение.

Слух этот заключался в догадках, что князь Аргутинский будет назначен корпусным командиром в действующей армии. Догадки же явились из того, что когда в одно прекрасное послеобеденное время на Турчидаге известный кавалерист капитан П. объезжал серую лошадь Мойсея Захаровича, и последний спросил его: “послушай, П., хороша ли лошадь?” то капитан ответил:

— Перед корпусом будет мала, ваше сиятельство.

— Ну, ты сейчас и перед корпусом! заметил полунедовольным тоном князь Аргутинский и снова продолжал свое медленное движение перед палаткой, думая [504] наверное не о корпусе, а о Шамиле, которого теперь сторожил.

Войска, между тем, спокойно проводили свое лагерное время, чередуясь в фуражировках и в прикрытии пастьбы лошадей на обширной поверхности Турчидага, а также занимаясь поротно учениями, оглашавшими чистый горный воздух барабанным боем и командными словами; затем, когда окрестные скалистые горы, после солнечного яркого освещения, покрывались дымкой сумерек, и на лазури потемневшего неба начинали блистать звезды, то видневшаяся в это время на северо-западе небольшая комета возбуждала говор солдат, видевших в этом предзнаменование войны.

— Война будет! повторялись там и сям замечания старослужилых наблюдателей.

Между тем Шамиль, обеспечивший в прошлом году доступы в свои владения укрепленными преградами, и, не допуская, чтобы дагестанский отряд мог ему препятствовать в действиях на другой стороне гор, начал приводить в исполнение, хотя все же скрытно, но уже быстро, ранее задуманное нашествие на лезгинскую линию, к стороне мусульманского населения, где его замыслы ожидали общего возмущения той страны и, кроме материальных поборов, рассчитывали, быть может, на более обширные завоевательные цели.

Начальник лезгинской кордонной линии генерал-майор кн. Орбелиани, узнав 20-го августа, что в горах собираются большие скопища горцев, и что Шамиль с четырьмя орудиями уже прибыл в Карату, с намерением вторгнуться в джаро-белоканский округ и нухинский уезд, поспешил принять меры к обороне края.

Лезгинская кордонная линия, растянутая от Нухи до р. Арагвы и большею частью вдоль лесистого подножия главного кавказского хребта, охраняла, между прочим, и густо [505] населенную алазанскую долину, столь часто подвергавшуюся набегам горцев. Тамошние войска были расположены вдоль линии; в настоящем случае кн. Орбелиани, вытребовав два батальона и два горных орудия с левого фланга линии, разместил войска на правом фланге следующим образом: в кр. Закаталах, кроме линейного батальона, 9 1/2 рот пехоты, при двух горных орудиях, и три сотни кавалерии, причем, на усиление этих войск потребованы были из Царских Колодцев две роты 5-го батальона тифлисского егерского полка и с дорожных постов на реке Алазани — две сотни донских казаков, вместо которых заняла посты сигнахская милиция; левее Закатал, в 25-ти верстах по подгорной линии, в селении Белоканы — один батальон с двумя горными орудиями; в промежутке, в селении Катехи — один батальон, и выше, на подъеме в горы, в месельдегерском укреплении — тоже один батальон; правее Закатал, в мухахском ущелье — полтора батальона, при двух горных орудиях, и далее, в элисуйском ущелье — один батальон; сверх того, для охранения нухинского уезда — в шинском ущелье стояло три роты пехоты и одна сотня конницы.

Таким образом, князь Орбелиани располагал для действий семью батальонами пехоты, пятью сотнями кавалерии и шестью горными орудиями, разбросанными на значительном пространстве. Впрочем, это неудобство князь Орбелиани успел исправить, вытребовав в Закаталы батальоны из Белокан, Катех и мухахского ущелья, а также две роты из месельдегерского укрепления.

Едва окончились эти передвижения, как 24-го августа, в пять часов пополудни, на горах в виду Закатал показалась значительная конная партия, при которой, по полученному вечером сообщению, находились два орудия и сам Шамиль с сыном и Даниельбеком. К ночи стянулось все [506] огромное скопище Шамиля и на другой день (25-го августа) начало спускаться к селению Закаталам; затем оно заняло его. Жители успели оттуда выбраться.

Не давая горцам укрепиться так близко от крепости, князь Орбелиани, с 3 1/2 батальонами, при четырех горных и двух полевых орудиях (последние прибыли из Царских Колодцев), а также ракетной командой и всей кавалерией, состоявшей из пяти сотен, тотчас же атаковал селение Закаталы. Горцы толпились густыми массами и с приближением наших войск заняли окраину селения, где встретили атаку густым ружейным огнем. Когда же выстроившиеся перед селением орудия открыли пальбу, поражая горцев картечью, а вслед за этим войска пошли в атаку, то неприятель не выдержал и начал отступать, все-таки упорно защищаясь на каждом шагу; к вечеру, выбитые отовсюду, горцы поднялись на горы.

Потеря наша в этот день заключалась в одном штаб-офицере и 47-ми нижних чинах убитыми, и двух обер-офицерах и 50-ти нижних чинах ранеными, в одном обер-офицере и 27-ми нижних чинах контужеными; в милиции: один штаб-офицер, один обер-офицер и 12 милиционеров были убиты; один обер-офицер и 21 милиционер ранены и 8 милиционеров контужены. Неприятель же в самом селении и по пути оставил много тел, из числа которых некоторые были богато одеты, в особенности на одном найдена была чалма из дорогой шали и оружие покрытое серебром.

В донесении об этом деле главнокомандующему, князь Орбелиани присовокуплял, что хотя неприятель отброшен на горы, но сбить его с занимаемой позиции нет никакой возможности, а рисковать малочисленным отрядом, единственным для всей лезгинской линии и всего пространства до г. Тифлиса, князь Орбелиани не решался, и Шамиль, при [507] таких обстоятельствах, оставаясь с главными скопищами на горе, имел полную возможность рассылать свои партии по селениям и приводить край в волнение.

Князь Орбелиани с нетерпением ждал известий от князя Аргутинского, к которому он отнесся с просьбою о содействии. Не видя большой опасности для правого фланга кордонной линии, по случаю выпавшего в горах глубокого снега, препятствовавшего свободному передвижению горцев, кн. Орбелиани потребовал в Закаталы, на усиление своих средств, батальон из Элису и три роты с конной сотней из шинского ущелья. С этими усилениями он все же не мог удаляться от Закатал для свободных действий против неприятельских партий, потому что защита крепости, с ее обширным форштатом, требовала не менее трех батальонов, а также нельзя было оставить без особой сильной поддержки близлежащее селение Талы, жители которого хотя выражали нам преданность, но от их дальнейшего поведения зависело спокойствие селений, расположенных в мухахском ущелье, и других мест.

При таких обстоятельствах, положение князя Орбелиани становилось безвыходным, и хотя дни проходили без решительных действий со стороны Шамиля, рассылавшего только, как выше сказано, партии для возмущения жителей, но, помимо всего этого, князя Орбелиани крайне беспокоило и положение месельдегерского укрепления, занятого двумя ротами мингрельского полка, которое горцы уже обложили.

Между тем, князь Аргутинский уже с 23-го августа начал получать на Турчидаче сведения о выразившейся цели Шамиля на джаро-белоканский округ, но как эти сведения были сбивчивы, и можно было допускать, что Шамиль их распускает для обнаружения действий дагестанского отряда, то князь выжидал более точных известий, которые и принес 27-го августа хидатлинский житель, пятисотенный [508] начальник у горцев, Хаджиев Ункулау-оглы. Будучи недоволен Шамилем, он, 24-го августа, выбежал из его скопища, именно в то время, когда по перевалу Гудур-дага горцы спускались в джаро-белоканский округ, и передал, что в скопище находилось более десяти тысяч человек пеших и конных, и что Шамиль намерен был остановиться. на джарских летних пастбищах выше Закатал и оттуда посылать партии в джарские аулы для переселения жителей в горы, а в случае отказа их, для наказания грабежом и разорением.

Получив эти сведения, не подлежавшие сомнению, князь Аргутинский тотчас же приказал отряду сняться с позиции, и к вечеру выступил в Кумух; там, оставив все тяжести, лагерь и больных, и снабдив, в течение ночи, людей провиантом на двенадцать дней, он 28-го августа, в полдень, выступил по дороге к Хозреку ². При этом, если кто из молодых солдат любопытствовал: куда идут, то от сторослужилых получал ответ:

— Знает об этом Аргутинский и его чубук.

Для охранения казикумухского ханства остались в Кумухе, под начальством командира дагестанского полка полковника Броневского, полтора батальона того же полка, штуцерная команда, прибывшая к отряду от грузинских линейных батальонов, четыре единорога и три сотни конной милиции.

Князь Аргутинский, уже зная избранный пункт Шамилем для его действий на лезгинской линии, хотел по [509] возможности дольше держать горцев в заблуждении насчет своего выступлении и поэтому дал разойтись слуху, что отряд идет в верхнюю Табасарань наказать жителей за невыполнение данного им приказания — разработать у себя дороги для удобного прохода войск. С такою открытою будто бы целью войска имели первый ночлег при селении Хозрек, на пути, не противоречившем распущенному слуху, и уже на другом переходе повернули на новую, разработанную через Носдаг дорогу. На перевале этой горы поднялась снежная вьюга, затруднявшая движение, но все же дорога, проложенная зигзагами, дала возможность благополучно перевалиться через эту высоту и спуститься в ихрекское ущелье, теплое и сухое. Там уже находились прибывшие из Лучека на усиление отряда 2-й и 4-й батальоны ширванцев, четыре орудия горной № 4-го батареи, две конные и пять пеших сотен самурской милиции и две сотни кубинских конных нукеров. При этом усилении отряд состоял из 7 1/4 батальонов пехоты, 8-ми орудий, четырех мортир, двух эскадронов, десяти сотен кавалерии, пяти сотен пешей милиции и двух ракетных команд.

Этот многочисленный отряд князь Аргутинский вел с целью, чтобы дать положительную помощь лезгинскому отряду и, спустившись через главный кавказский хребет прямо в тыл шамильскому скопищу, атаковать его и сразу очистить край от неприятеля. Путь однако предстоял трудный, незнакомый войскам, пролегавший через громадные дикие горы, доступные только для горцев, налегке пробирающихся по едва заметным тропинкам, в ту пору засыпанным глубоким снегом и не удерживавшим ноги путника над пропастями, причинявшими головокружение.

Из ихрекского ущелья, повернув на запад, первые два дня отряд шел через два горных отрога, которых разветвленные, крутые кряжи, спускаясь в глубокие [510] пропасти, местами были засыпаны снегом, а местами обнаруживали скользкие скалистые скаты, по которым вели проводники, то пробираясь через снег, то цепляясь за голый плитняк. За ними гуськом следовала кавалерия, ведя лошадей в поводу, затем саперы и рабочие команды, расчищая по возможности на спусках и косогорах тропу, которая, извиваясь змейкой по громадным утесам, выводила на вершины кряжа, где взоры поражались грандиозным простором заоблачных гор, покрытых блестящим снегом, как ледовитое море. В первый день этого заоблачного перехода в горах был сильный ветер, сбивавший с ног людей, и больно было видеть, как вождь этого смелого движения, еще не оправившийся от болезни, закутанный в раздуваемую ветром серо-синюю шинель, и своею тучностью составлявший тяжелую ношу для серой лошади, которую два нукера вели под узду, на каждом шагу, при неустойчивости конских ног на скользком скалистом грунте, рисковал оборваться в кручу.

С князем Аргутинским был достойный его помощник — начальник штаба войск прикаспийского края генерал Индрениус, и в числе других лиц, деятельно руководивший дорожными работами в этом движении инженер подполковник Миллер, а также генерального штаба подполковник Циммерман, человек с обширными способностями, занимавший впоследствии высокие должности. Один из знакомых ему офицеров, обмениваясь с ним впечатлениями дня, заметил, что наш переход почище наполеоновского через Альпы. Князь Аргутинский услышал эти слова и, окинув любопытным взглядом выразившего их, спросил:

— Послушайте, Циммерман, как фамилия этого офицера?

Видно было, что от наблюдательности Мойсея Захаровича ничего не ускользало, и что он, при своем полном самолюбии, был ко всему внимателен. [511]

В этот день отряд остановился на ночлег у спуска отрога, где войска кое-как разместились на покатости небольшой площадки. Хотя вьючный обоз в каждой части был самый ограниченный — в ротах под котлы и крупу и офицерские вьюки, но он так растянулся, что собирался до ночи; всюду слышались расспросы:

— А мой вьюк?

— Должно позади, нехотя отвечали усталые конюхи.

— А мой?

— Не знаем; сказывают, оборвался в кручу.

— Да там не то, что один, добавляют другие.

И таким образом продолжалось беспокойство для тех, кто еще ждал, до окончательного разъяснения с приходом арьергарда.

На следующий день отряд перешел через другой хребет и расположился в глубоком и тесном ущелье на речке Дюльты-чай. Оттуда предстоял переход через Дюльты-даг, где подъем чрезвычайно высок и крайне утомителен, а спуск еще труднее. Войска, начав взбираться на гору с раннего утра, дали возможность с места тронуться арьергарду только в сумерки. День был хотя тихий, но пасмурный, и с полудня пошел густой снег, а к вечеру начало морозить.

В арьергарде был 1-й батальон самурского полка с дивизионом нижегородских драгун. Им пришлось, соображаясь с движением вьюков, то останавливаться, то прибавлять шагу, гуськом подвигаясь по извилинам тропы, засыпаемой снегом и незаметной для глаз с наступлением темноты. Движение на подъем тянулось медленно и крайне утомительно; взбираясь с уступа на уступ и надеясь с каждым новым подъемом взойти на вершину горы, все каждый раз разочаровывались, увидев выше себя, в матовом снежном сумраке, движущуюся вереницу солдат, которая [512] терялась вверху. Между тем, мороз усиливался, и с каждым шагом силы слабели, склоняя ко сну; ноги едва двигались по бесконечному подъему все выше и выше. Нельзя было, однако отставать и терять из вида впереди идущих, чтобы не прервать этой цепи из людей и лошадей и не своротить в боковую пропасть; поэтому, один за другим поспешали как за спасительным призраком, исчезавшим в утомляющем зрение ночном мраке. Наконец, когда прошли полосу туч и поднялись на заоблачную высоту, снег перестал, но за то холод еще более усилился, оледеняя мокрую одежду, а пронзительный ветер увеличивал коченение членов как у выбивавшихся из сил под тяжелой ношей солдат, так и не менее усталых офицеров. На тропе уже начали встречаться какие-то павшие лошади, брошенный хлам, вероятно из вьюков милиции, и, казалось, что не будет конца этому движению. Но вот, вместо тусклой белизны, сливающейся с мраком ночи, где все время двигались вверх туманные очертания людей, вдруг показался небосклон, усыпанный звездами, и общее движение ускорилось: было очевидно, что мы на вершине. Это всех ободрило, а быстрое движение начало согревать и людей, и животных.

Теперь уже почти бегом мы спускались книзу, скользя и падая и не видя боковых пропастей, которые по обе стороны спуска терялись в глубине туманного пространства. Наконец, где-то далеко, внизу, показались едва заметные, раскинутые огоньки, манившие к себе усталых путников. Казалось, и лошади тоже туда спешили, быстро подаваясь книзу и не отставая от своих коноводов, то скользя по размятому снегу, то местами спускаясь с тяжелыми вьюками на своих крупах. Огоньки, между тем, оставались все в том же далеком расстоянии, и крутизна спуска не уменьшилась.

Если подъем утомлял медленностью движения и [513] угрожал леденящею стужею, то спуск еще более был тяжел. При постоянно согнутых коленах утомление ног, не удерживавших ослабевшего тела, доходило до крайности, так что солдаты беспрестанно падали и, снова поднимаясь, скользили, как пьяные, по крутизне размякшей тропы. А конца спуску все не было и не было. Огни, прежде видневшиеся, потом скрылись на дне туманной глубины, и безнадежность скорого достижения цели еще более утомляла людей. Наконец, когда уже забелел восток и, при слабом утреннем свете, из ночного мрака начали выделяться снежные боковые спуски горных кряжей, тогда только, с поворотом нашей тропы, мы очутились в тесном ущелье, освещенном многочисленными огнями, где отряд стоял биваком при разорением селения Кусур.

Не успели арьергардные войска расположиться, в числе прочих, над р. Самуром (невдали от его начала) и обступить котлы с пищей, уже приготовленной здесь ранее прибывшими ротными кашеварами, где и услужливые денщики встречали офицеров с заваренным чаем, как вдруг, раздался сигнал "по возам" тяжело отозвавшийся во всех сердцах. Но через несколько минут последовал “отбой”, возбудивший веселый говор солдат.

Князь Аргутинский хотя спешил, как говорится, накрыть Шамиля, до стоянки которого оставался только один перевал через гору Гудур-даг, но как предстоявший переход тоже был очень труден и велик, а между тем снег начал идти густыми хлопьями, обращаясь в метель, залеплявшую глаза, то решено было сделать там дневку, где было и достаточно дров, набираемых из разоренных аульных сакль.

Это был седьмой день движения, 3-е сентября, и дневка была крайне необходима.

Между тем, положение дел на лезгинской линии [514] оставалось прежнее: Шамиль занимал джарские высоты Гонзогор, где укрепился, и оттуда рассылал своих мюридов в селения белоканского округа волновать жителей. Князь Орбелиани стоял с своими войсками около Закатал, не имея достаточных сил противодействовать этому повсеместному нашествию отдельных конных партий. Впрочем, одна из них, более значительная, в ночь на 29-е августа, осмелившись пройти вблизи Закатал, наткнулась на первый батальон грузинского гренадерского полка, отдельно расположенный около селения Джар, и, встреченная там ружейным огнем и картечью из двух горных орудий, понесла большие потери, оставив на месте много тел, оружия и убитых лошадей.

При таких обстоятельствах, 30-го августа получено было через шинское ущелье уведомление от князя Аргутинского о его выступлении на помощь лезгинскому отряду. Это известие ободрило всех, и князь Орбелиани на следующий день, т. е. 31-го августа, с четырьмя батальонами, шестью орудиями и пятью конными сотнями, выступил из Закатал в селение Белоканы, уже занятое Даниельбеком, и, выбив оттуда неприятеля, в тот же день возвратился в Закаталы.

Горцы начали действовать решительнее, заняв в тот же день селения Мацехи и Катехи, а 1-го сентября ирибский наиб — сын Шамиля Кази-Магома, с Даниельбеком, вступили в мухахское ущелье, так что окрестности по обе стороны Закатал уже были в руках неприятеля.

Князь Орбелиани, желая оградить более населенные места от соседства врагов, расположившихся в мухахском ущелье, 2-го сентября выступил туда с частью отряда и атаковал Кази-Магому в селении Чардахлы; но тот поспешил отступить в горы, а Даниельбек, с конною партиею, ранее этого, ночью, выступив внутрь страны, сжег [515] алмалинскую и муганлинскую почтовые станции, уничтожил там переправы и направился в элисуйское приставство. Таким образом, неприятель являлся повсюду в белоканском округе, а как Даниельбек прежде был владетелем элисуйского населения, то оно везде его принимало дружественно и ждало, по-видимому, только дальнейших последствий, чтобы восстать против нас.

Князь Орбелиани, возвратившись из селения Чардахлы в Закаталы, на следующий день, именно 3-го сентября (время дневки у Кусура), был извещен, что все скопище Шамиля спускается в катехское ущелье. Предполагая, что Шамиль намерен вторгнуться на плоскость, князь Орбелиани, с пятью батальонами и девятью орудиями, в тот же день выдвинулся к селению Мацехи и занял позицию между им и Катехи, оберегая выход из ущелья, на противоположной стороне которого, за речкой Катех-чай, расположился Шамиль.

Вскоре ночь покрыла мраком сближенные позиции противников.

Шамиль, в сущности, не желал боя, и он спустился с Гонзогора по необходимости, чтобы стать на другом горном пути, имея уже закрытым прежний путь через Гудур-даг, и поэтому, с рассветом 4-го сентября, потянулся со своим скопищем вверх по ущелью к месельдегерскому укреплению, стоявшему на подъеме вновь принятого направления. Князь Орбелиани поспешил вслед за неприятелем, но, встретив глубокую переправу через Катех-чай, где вода со снежных гор за ночь прибыла, успел только поразить хвост неприятельского скопища выстрелами из орудий. Устроив затем мост через речку, князь Орбелиани, со своим отрядом, к вечеру перешел на ту сторону ущелья и занял позицию на подъеме к месельдегерскому укреплению, которое было обложено неприятелем, и доступы к нему [516] укреплены завалами. Атаковать там Шамиля небольшими силами было невыгодно, тем более, что дорога шла около десяти верст по узкому крутому подъему, покрытому густым лесом, и поэтому князь Орбелиани решился ждать прибытия князя Аргутинского. К этому времени подошла конная милиция из Елисаветполя, Тифлиса и из Кахетии, но регулярные войска для наступательных действий оставались те же.

Теперь уже Шамиль ускользнул из ловушки, которая ему готовилась на Гонзогоре.

Князь Аргутинский, имея в виду, что глубокий снег еще более затруднит переход через главный хребет, и сомневаясь в показаниях проводников, что расстояние через Гудур-даг до джарских летних пастбищ не превышает двадцати четырех верст, решил, для удобнейшего движения, разделить отряд на две колонны: в первую колонну он назначил четыре батальона ширванцев, команду сапер, стрелковую роту, дивизион драгун, четыре сотни дагестанских всадников, две сотни донских казаков, две сотни казикумухцев, четыре единорога, две мортиры горной № 4-го батареи и две ракетные команды, а во вторую, под командою самурского полка полковника Ракусы, все остальные войска, с лишними тяжестями первой колонны, которая взяла только провиант и порционную скотину на четыре дня. Вторая колонна должна была оставаться на месте и выжидать особого приказания, а первая с рассветом 4-го сентября выступила далее.

Дорога сначала шла вверх по Самуру то правым, то левым берегом без особенных затруднений. Не доходя верст шесть до подъема на Гудур-даг, головная часть, состоявшая из конницы, поймала двух горцев, которые бежали из скопища Шамиля по неимению продовольствия. Они передали, что Шамиль, будучи на Гонзогоре и получив 3-го сентября известие о прибытии дагестанского отряда к [517] Кусуру, того же числа ушел в другое ущелье, с тем, чтобы отступить в горы. Не зная насколько это известие справедливо, князь Аргутинский следовал дальше.

Подъем на Гудур-даг не был так труден, как должно было ожидать при выпавшем глубоком снеге, и авангард, из одного батальона с кавалериею и отрядным штабом, к двум часам пополудни достиг до перевала. Спуск по крутому острому гребню боковой горной отрасли представлял больше затруднения: тропа буквально ныряла по крутым выступам, делая бесчисленное множество извилин и проходя над глубокими обрывами, где в иных местах орудия с ящиками и даже вьюки нужно было переносить на руках или поддерживать людьми. Следуя таким образом по бесконечному спуску среди боковых круч к далекому внизу горному подножию, покрытому, вместо верхней снежной полосы, синевою обширных лесов, авангард, с князем Аргутинским, хотя при отличной ясной погоде, не мог ранее дойти до верхних джарских пастбищ (урочище Динди) как в девять часов вечера; оттуда до Гонзогора оставалось еще верст шесть — что составляло, по сделанному промеру, не 24, как утверждали проводники, а 37 верст. В течение всей ночи, при чувствительном морозе, и на следующий день до позднего вечера спускалась остальная часть первой колонны.

Князь Аргутинский удостоверился, что Шамиль не ушел в горы, а только, чтобы обеспечить свой тыл, перешел на месельдегерские высоты, чрез которые проходит дорога в Джурмут. В тот же день вечером получено было уведомление от князя Орбелиани, что месельдегерское укрепление осаждается горцами, и что он выдвинул на месельдегерский подъем все, что мог, т. е. пять батальонов пехоты; но при чрезвычайно сильной позиции горцев не имеет возможности сбить их отряда, а между тем [518] укреплению угрожает опасность. Поэтому, князь Аргутинский, не смотря на страшное утомление войск, до позднего вечера 5-го сентября спускавшихся с Гудур-дага, на другой день с рассветом снялся с Динди и направился в Закаталы, чтобы, соединившись с князем Орбелиани, немедленно атаковать горцев.

7-го числа утром, не доходя четырех верст до позиции лезгинского отряда, князь Аргутинский получил известие, что накануне, в восемь часов вечера, горцы производили вторичный штурм укрепления, но были вновь опрокинуты, и Шамиль, опасаясь соединения дагестанского и лезгинского отрядов, не решился более оставаться в белоканском округе и в девять часов того же вечера бежал, с своим скопищем, по пути к Джурмуту.

По получении этого известия князь Аргутинский тотчас отправил вперед всю иррегулярную кавалерию и вслед за нею два батальона ширванцев для преследования неприятеля; но как по прибытии этих войск к Месельдегеру хвост неприятельского скопища уже перевалился через гору в Джурмут, то дальнейшее преследование было невозможно.

Храбрый месельдегерский гарнизон, состоявший из двух рот мингрельского егерского полка (3-й карабинерной и 7-й егерской) под командою того же полка подполковника Критского, в течение 13-ти дней был обложен горцами, а напоследок, без воды и при малом числе артиллерийских зарядов, выдержав трехдневную блокаду всего скопища горцев, отбил их ожесточенные штурмы и со славою спас недостроенное укрепление. Потеря его во время блокады и штурма состояла из шести нижних чинов ранеными.

Князь Аргутинский, умелый ценитель боевых заслуг, во время своего посещения месельдегерского укрепления, [519] осматривал его и с особенною похвалою отозвался о молодецком гарнизоне.

Таким образом, хотя неприятель ускользнул из рук князя Аргутинского, но все же край был освобожден, и в нем водворилось совершенное спокойствие.

Оставив в Месельдегере три батальона для работ по окончанию укрепления, и сменив гарнизон, оба отряда возвратились в Закаталы. Оттуда 3-й дивизион нижегородского драгунского полка, по распоряжению князя Воронцова, 12-го сентября выступил в Тифлис, а стрелковая рота отправлена была к своему батальону на урочище Гомборы; прочие же войска, прибывшие с князем Аргутинским, направились обратно в Дагестан по кружной прекрасной дороге через шинское ущелье и самурский округ.

Между тем, пока решались события в джаро-белоканском округе, куда направился через главный перевал князь Аргутинский, вторая колонна в это время, став на поляне по ущелью выше разоренного селения Кусура, в виду Гудур-дага, с нетерпением ждала известия насчет своего назначения. Но день проходил за днем, а известия все не было. Наконец, и сухари были съедены, и вся соль израсходована, так что пища заключалась только в одном мясе, которое иными приправлялось порохом, и которого, при порционном скоте, было вдоволь. Весь Гудур-даг, покрытый глубоким снегом, блестел яркой белизной при освещении солнца и ослеплял глаза, высматривавшие, не спускаются ли ожидаемые нарочные. Но их все не было, и только на пятый день к вечеру четыре всадника прибыли с предписанием, чтобы колонна обратно следовала в Кумух. По словам прибывших, они были третьими, посланными одни вслед за другими, по обычной предусмотрительности князя Аргутинского, а первые две очереди, вероятно, попались горцам, бывшим в партии Даниельбека, отрезанной от [520] Шамиля во время своих похождений на плоскости и пробиравшейся восвояси через Гудур-даг.

С понятным удовольствием колонна поспешила собраться, но уже не отягощенная запасами провизии, и выступить через те же, теперь знакомые горы, которые хотя в своих заоблачных размерах не уменьшились, однако, при благоприятствовавшей погоде, пройдены были благополучно, и даже найден был прежде упавший в кручу, вместе с вьюком одного врача, денщик, который, благодаря глубокому снегу, остался жив, и, имея во вьюке хлеб, и теплую одежду, дождался возвращения отряда.

Пройдя снежные горы, вторая колонна быстро следовала среди мирных предгорий и 14-го сентября прибыла в Кумух.

В то же время князь Аргутинский, сопутствуемый войсками первой колонны, перевалившись через кряж Салават, по отлично устроенной военно-ахтынской дороге, от селения Борч намерен был отпустить ширванцев с артиллериею в их штаб-квартиру на урочище Кусары, но, получив на пути сведение, что Шамиль, с частью своего скопища, направился в Ириб, с намерением вторгнуться в казикумухское ханство, отпустил только 1-й и 2-й батальоны того полка, которые, по распоряжению князя Воронцова, должны были выступить в Тифлис, а с остальными двумя батальонами и орудиями продолжал следовать по прямой дороге через Рутул, Лучек и ихрекское ущелье. В последнем пункте получено было донесение от управляющего казикумухским ханством генерал-майора Агалар-бека, что Шамиль, после бегства из белоканского округа, действительно шел на Ириб и далее в Согратль, но теперь все его скопище распущено, и он сам уехал в Ведень. Вследствие этого, из ихрекского ущелья князь Аргутинский отпустил в Кусары и остальные два батальона ширванцев, с [521] орудиями горной № 4-го батареи, а сам, с конно-иррегулярными всадниками и донскими казаками, 19-го сентября прибыл в Кумух.

С неподдельной радостью встретили войска своего боевого вожака, который с улыбкою участия спрашивал солдат, хотя наверно знал обо всем:

— Не голодали ли вы, братцы, под Кусуром?

— Никак нет, ваше сиятельство! с военной гордостью отвечали солдаты, причинив полное удовольствие князю Аргутинскому, не любившему в войсках изнеженности.

Затем, князь уехал в Темир-Хан-Шуру — и более войска его не видели. Он считал себя обиженным в лице подведомственных ему войск, которых труды в описанном походе, по его мнению, не были признаны, и вскоре заболев, навсегда выехал из Дагестана.

Войска, находившиеся на передовой линии, были спущены в свои штаб-квартиры, а постоянные сторожевые пункты, как-то: Кумух, Кутеши и другие, заняли очередные батальоны, с взводами горных орудий.

В. Солтан.

Комментарии

1. Убиты: самурского полка капитан Сушко, штабс-капитан барон Лейнбург, прапорщик Краевский и прапорщик милиции Ульяс-бек. Ранены: самурского полка полковник Ракуса, поручик Николаев и прапорщики Накран и Осипов; ширванского полка: полковник Манюкин, поручик Круммес, подпоручики Семенов и Буткеев, прапорщики Шереметьев, князь Гагарин и Гут; милиции: поручик Джамбраил и прапорщик Магмед-паша-бек. Контужены: самурского полка поручик Теодорович, ширванского полка подполковник Домбровский, поручик Вриони, подпоручики Самойлович, Адасьев и Клуген, и прапорщик Левашев.

2. Состав отряда был следующий: 1-й, 2-й и 4-й батальоны самурского, 1-й и 3-й батальоны ширванского полков, команда сапер, рота кавказского стрелкового батальона, дивизион нижегородского драгунского полка, четыре сотни дагестанского конно-иррегулярного полка, две сотни донского казачьего № 14-го полка, шесть сотен конной милиции, четыре орудия и две мортиры горной № 2-го батареи 20-й артиллерийской бригады и две мортиры горной № 4-го батареи 21-й артиллерийской бригады, а также две ракетные команды.

Текст воспроизведен по изданию: Очерк военных действий в Дагестане в 1852 и 1853 годах // Кавказский сборник, Том 9. 1885