ШИМАНСКИЙ

ДЕЛО НА ГОЦАТЛИНСКИХ ВЫСОТАХ

21-ГО СЕНТЯБРЯ 1843 ГОДА.

(Из походных записок).

18-го сентября 1843 года, соединенные отряды генералов Клюки-фон-Клюгенау и князя Аргутинского-Долгорукого, оставив позицию при с. Танус, где, с громадным скопищем, укрепился Шамиль, передвинулись к с. Ботлагич. На другой день, сборный баталион Апшеронского, 2-й Ширванского, 8-я рота Мингрельского пехотных полков, пять горных орудий и 150 всадников ширванской милиции, под командою маиора Познанского, направлены были вниз по Кахскому ущелью в с. Чахгды, у Аварского-Койсу, навстречу черводарскому транспорту с провиантом, для войск аварского отряда, которого ожидали из Темир-хан-Шуры.

Ширванский баталион, два орудия и часть милиции были оставлены на позиции против Гоцатля, где дорога, выходя из ущелья, круто поворачивает к аулу Чалды; остальные части заняли этот последний аул, брошенный жителями.

20-го числа из Гергебеля приехал генерального штаба капитан К* и сообщил, что транспорт с провиантом еще не прибыл в Гергебель и, когда прибудет, неизвестно.

В ожидании колонны с провиянтом, отряд маиора Познанского оставался в Чалдах, довольствуясь, за неимением сухарей, фруктами и огородными овощами роскошных садов. Яблоки, дули, виноград всевозможных сортов, лук, чеснок, морковь и кукуруза, [6] поочереди соблазняли неприхотливый, при подобных обстоятельствах, апетит наших солдат. Благо, мы были здесь полными хозяевами.

Жара стояла нестерпимая. Белая алебастровая гора, возвышавшаяся почти отвесно над аулом, и раскаленные камни сакель увеличивали духоту. Только и было занятия что следить за одиночными горцами, показывавшимися изредка в трущобах горы, над которыми потешались наши стрелки с крепостными ружьями, пугая выстрелами смельчаков.

21-го числа, в час пополудни, вдруг получается, не помню уже каким путем, записка, написанная карандашом, на клочке бумаги, в которой подполковник Пассек сообщает маиору Познанскому, что Шамиль, накануне вечером, оставил Танус, и что, по Кахскому хребту, двинулась партия Кибит-Магомы к Гоцатлю, в числе до 7,000 человек, с вероятным намерением истребить наш отряд, которого наличный состав не превышал 1,200 человек.

В ту же минуту загремели барабаны и отряд бегом двинулся на соединение с ширванским баталионом. Поднявшись на гоцатлинские высоты, мы увидели, что по всему протяжению хребта, со стороны Каха, тянулись густые толпы горцев. Передовые горцы, сплошною лентою, пестрелись на единственной крутой тропинке, спускавшейся зигзагами к садам и начали уже перестрелку с ширванцами.

В четыре часа мы соединились на позиции и, заняв пять курганов, огибавших площадку, где располагался баталион, вступили в живую перестрелку с окружавшим нас неприятелем. Татары до самой ночи спускались в сады и еще много их видно было на горе. Было замечено, что Кибит-Магома, рассчитывая атаковать нас ночью массами, выжидал, пока не соберутся все его силы. Грозное пение «ла-иль-алла», смешивалось с громом ружейных и орудийных выстрелов.

Позиция наша, в тактическом отношении, представляла мало выгод к обороне. Площадка, не более 400 шагов в квадрате, имела справа большой курган, который примыкал к глубокому оврагу; в тылу позиции тянулся крутой обрыв; с фронта и с левой стороны, на расстоянии 200 шагов, возвышалось пять довольно значительных голых курганов, полукругом; в промежутках, между возвышенностями, расстилались сады, на расстоянии 100 шагов. [7]

Пока было светло, цепь наша, занимая курганы, удерживала горцев в чаще садов. Для ночи же, подобная оборона не представляла того удобства. Маиор Познанский попинал это весьма хорошо; но, чтобы уверить и других начальствующих лиц в неизбежности задуманного им плана, объяснив положение дела собравшимся баталионным и ротным командирам, спросил их мнения относительно расположения частей, для ночной обороны позиции. Капитан генерального штаба К*, недавно прибывший на Кавказ, всевозможными доводами и тактическими правилами, старался доказать необходимость занятия нашею цепью передовых курганов; мнения же прочих, преимущественно старых кавказцев, капитанов Бухановского, Павлова и других, держались предложения Познанского. Маиор Познанский, указав на то важное обстоятельство, что, после предшествовавших неудач, трудно вполне полагаться на стойкость солдат, раздробленных по клочкам, притом в ночное время и при весьма значительном численном превосходстве неприятеля, предлагал: оставить на ночь передовые курганы и ограничиться защитою в центре позиции.

Сообразно с таковым планом, немедленно было отдано приказание: устроить земляной завал на всем протяжении фронта и слева вышиною около аршина; пять орудий были помещены против ложбин между курганами; кавалерия и вьючные лошади помещены к круче за курганом, примыкавшим к позиции, на вершине которого расположились 100 человек спешенной милиции, со взводом крепостных ружей в резерве.

В сумерках, передовая цепь, по словесному приказанию офицеров, сошла с курганов; четыре роты были расположены на протяжении левого фланга и центра, по завалу, лежа; причем, за исключением промежутков где стояли орудия, весь бруствер был занят сплошною линиею солдат. При каждом орудии лежал взвод пехоты. Остальные две с половиною роты, составляя главный резерв, поместились в разомкнутых рядах у подошвы кургана, к стороне площадки, середина которой, таким образом, была совершенно очищена.

В промежуток времени между закатом солнца и наступавшею темнотою ночи, перестрелка почти затихла: горцы творили намаз, а мы устроивались и приготовлялись к обороне. Около девяти часов послышались в садах многочисленные голоса, вероятно, начальников, сзывавших в массы своих людей; затем, раздалась [8] грозная песнь мюридов... все ближе и ближе к нашей позиции, со всех сторон...

Вдруг, град выстрелов, с окружавших высот, осветил окрестность; дикое «ги» раздалось в промежутках курганов. Толпы заметно выдвинулись из чащи садов. Залп картечью из пяти орудий и батальный огонь, на протяжении всей позиции, озадачили горцев. Послышались визг, стоны, и опять все смолкло на минуту... Подобные штурмы с тем же результатом повторялись пять или шесть раз. Массы приближались к завалу на 25 шагов, по, осыпаемые пулями и картечью, бежали укрыться за курганами, или за деревьями. Крики, ругательства, песнь мюридов, поочередно раздавались в толпах горцев, окружавших позицию. У нас не слышно было человеческого голоса; раздавались только гром выстрелов, свист пуль и картечи. Около часа пополуночи, огонь горцев заметно начал ослабевать, крики в садах стали удаляться и, наконец, все замолкло... Еще не понимая настоящей причины этого обстоятельства, начальник отряда, обходя позицию, подтверждал: не плошать и, что называется, смотреть в оба. С рассветом все объяснилось. Посланный разъезд, осмотрев опушку садов, открыл, что неприятель, потерпев весьма значительный урон, отступил, через Гоцатль на Карадах, с такою поспешностью, что даже бросил в садах тела убитых, а это, вообще, между горцами случается очень редко. Лужи крови на всем пространстве, окружавшем нашу линию, явно свидетельствовали о большой потери горцев убитыми и ранеными.

Все в отряде поднялось и встрепенулось. Наша потеря оказалась незначительною: ранены один офицер легко в ногу и пять нижних чинов, преимущественно тоже в ноги. Середина позиции была изрыта пулями, которые солдаты начали подбирать с прибаутками и шутками. Все они были в восторге от распоряжений и ловкости по обороне, понятой ими только теперь. Солдаты выглядывали чисто трубочистами: до того их лица почернели от пороха, при многих и частых выстрелах лежа, из тогдашних наших кремневых ружей.

В четыре часа, из Кахского ущелья, показались всадники, осторожно подвигавшиеся по дороге и бдительно осматривавшие местность, а вслед за ними блеснули штыки застрельщичьей цепи. Громкое единодушное «ура!» потрясло воздух, и все вскоре мы увидели группу, подъезжавшую к нам на рысях, впереди которой, на белом своем жеребце, скакал генерал [9] Клюки-фон-Клюгенау. Не дождавшись даже рапорта, он почти соскочил с лошади и бросился обнимать Познанского, со словами: «Вы их побили! я был уверен в этом... я знал, что здесь Познанский!... Здорово, ребята!...»

Узнав о незначительности потери, он почти не верил в возможность случившегося. Целовал офицеров и солдат.

Здесь необходимо добавить, что к нам на выручку спешил весь аварский отряд из-под Тануса. Не доходя четырех верст до нашей позиции, он остановился, не рискуя ночью двигаться дальше, слышал залпы из орудий и страшную перестрелку, а зная о числительности неприятеля, предполагал, по крайней мере, весьма значительную у нас потерю в людях.

Вскоре подъехал генерал князь Аргутинский и начали выдвигаться массы кавалерии и колонны пехоты. В Гоцатле неприятель бросил в пустых саклях до 50 тел убитых; в садах насчитали их почти столько же, так что потеря неприятеля, наверное, превышала многим 500 человек убитыми и ранеными.

Апшеронского полка подполковник Шиманский.

Текст воспроизведен по изданию: Дело на Гоцатлинских высотах 21-го сентября 1843 года. (Из походных записок) // Военный сборник, № 7. 1869