СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Два года в плену у Горцев
Воспоминание о жизни и похождениях в Кавказских горах штабс-капитана Новоселова, рассказанные В. Савиновым. С. Петербург. В тип. Карла Крайя. 1851. В 8-ю д. л. 138 стр.

Книжка г. Савинова принадлежит к числу самых романтических произведений во всей нашей кавказской в закавказской поэзии. Герой этой фантастической поэмы далеко оставил за собою не только пушкинского «Пленника», но даже всех эксцентрических героев Марлинского. В приключениях штабс-капитана Новоселова столько чудесного, что вдали от поэтического Кавказа они кажутся нам романическим вымыслом. На каждом шагу он встречается в плену с самыми поэтическими горцами, театральными жидами и романическими красавицами. Черкесы и черкешенки беспрестанно влюбляются в интересного руссына, и очень благоразумно умирают, как скоро становятся не нужными для его дальнейших похождений. Новоселов каждый день участвует в наездах, возвращает женихам и мужьям похищенных красавиц и проходит ежеминутно сквозь тысячи опасностей: над ним свистят пули, сверкают шашки и кинжалы, но автор заколдовал, разумеется, своего героя от всех видимых и невидимых бед, и через два года вывел опять в Россию, совершенно здоровым и невредимым. Одним словом, эти похождения иногда похожи, как две капли чернил, на тысячу и одну сказку незабвенной Шехеразады.

Но, между тем, в книге г. Савинова есть и хорошая сторона: это картины кавказской жизни и природы и очерки горских нравов. В этом отношении многие места читаются в ней с удовольствием. Правда, черкешенки г. Савинова так же похожи на азиатских женщин, как Бедная Лиза на русскую крестьянку, но зато горцев автор представляет довольно живо и естественно. Вот небольшой отрывок, который может дать понятие о некоторых чертах нравов:

«Сакля Сатая ничем не отличалась от прочих, раскиданных у опушки рощи. В крошечных окнах ее и щелях двери еще блестел огонь, когда мы остановились у невысокой мазанковой стенки, чрез которую с седла перепрыгнул Сатай на двор и отворил ворота.

— Кто здесь? — окликнул слабый голос женщины в окно сакли.

— Это я, гана (мать) — отвечал ингуш.

— Ты! — продолжала сердито старуха. — Не мог постучаться... как хищник прыгаешь через стену.

— Не хотел тревожить тебя, гана, — сказал ингуш, расседлывая коня. [70]

— Не хотел! — с громким кашлем повторила старуха. — Всех ли сберег собак-то, бродяга?

— Всех, всех, гана... не ругайся...

— Вот, кунак, наши матери! — щепнул мне Сатай, когда мы вошли в саклю; — не спрашивают, цела ли голова, а целы ли собаки!

Старая Кайтугана встретила меня неприязненным взглядом.

— Это кто? — спросила она.

— Ясырь и кунак мой, — отвечал ингуш, повесив винтовку и опустившись на лавку.

— Так, беспутный, всякий ясырь тебе кунак... Еще пожалуй русский?

— Русский, гана. За горского ясыря я не дам и абаза... Ступай же, накорми коней наших. Потом принеси свежих войлоков, вина и баранины.

— Нет тебе ничего, голодный шакал! — вскричала старуха, ударив кулаком по скамейке.

— Нет?.. Ну, так не дам тебе и вытертого чаури из моих заработков.

— А я зарежу твоих коней и брошу в Зеленчуг твою винтовку... Абазов, бродяга! — повторила старуха, не двигаясь с места.

— Нa! — прошептал, задыхаясь Сатай, и швырнул на пол горсть абазов.

Кайтугана упала на землю и принялась подбирать рассыпавшееся серебро».

А вот другая сцена, которая еще лучше обрисовывает кавказские нравы и семейные отношения горцев, окрашенные в такой очаровательный свет нашими поэтами.

« — Джелал-Оглу! Отдай мне картинки! — сказал Келим, обращаясь к сыну, курчавому и красивому ребенку.

— Не дам.

Келим молча и равнодушно протянул руку к плети, брошенной на лавку. Мальчик не двигался с места и тем же равнодушным, бесстрашным взглядом отвечал на взгляд отца.

— Когда я бил тебя, Джелал-Оглу? — спросил Келим.

— Вчера утром.

— Больно?

— Больно.

— Прибью еще больнее, если не отдашь картинок.

— Не отдам, хоть убьешь.

Келим взял плеть и подошел к сыну. Но в то же мгновение Джелал-Оглу с быстротою молнии вырвал у отца всю пачку рисунков и в один прыжек был уже за дверью.

— Теперь отдай мне плеть, старый волк, — кричал он; — а не то всю бумагу брошу в Баслату... Слышишь, старый волк!

Келим бесновался.

— Поди ко мне, поди, курчавый шайтан! — кричал он, задыхаясь от гнева. — Поди, дай мне только раз тебя ударить, чтобы я мог видеть твою кровь, змееныш!

Мальчишка, прыгая на одном месте и ударяя в ладоши припевал: — Не пойду, не пойду, старый волк, не пойду!

— Джелал-Оглу! — кричал Келим: — один только раз ударю, или берегись — продам в горы!

— А! в горы? — вскричал мальчик... — не боюсь я тебя. Брошу [71] бумагу в Баслату и расскажу всем в ауле, что ты украл у руских капудана. В Сухум пойду… Прощай, старый волк, если не хочешь отдать мне плеть...

— Змея! возьми! — И Келим дрожащею рукою бросил нагайкою в сына, а вслед за тем к ногам горца упали и рисунки».

Таких мест в книге г. Савинова очень много. Вся описательная часть рассказа и сцены, в которых представлены нравы кавказских горцев, отличаются занимательностью и интересом. Если бы автор не пожертвовал действительностью в рассказе о своем пленнике и не примешал к его приключениям разных невероятностей, то книга его читалась бы с удовольствием и пользою, тем более, что она писана грамотно и отличается языком довольно живым и легким.