-

ПЛЕТНЕВ А.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ ЭКСПЕДИЦИИ 1857 г.

В ДИДОЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ ¹

(См. № 24-й и 37-й газеты «Кавказ»)

(Окончание)

Между тем горцы, засевшие в хупринском лесу с двумя фальконетами, заметили, что отряд, вместо того чтобы идти на Хупро, штурмует вецальские высоты и, что таким образом генерал их надул, бросились на роты, прикрывавшие отступление левой колонны; к счастью, лес был редок и картечный огонь единорогов оказался слишком действительным.

Не смотря на большую потерю, горцы упорно провожали арьергард до вецальского перевала, уже совершенно стемнело, когда подошли вьюки и отряд мог разбить палатки на старой позиции «Борис-тави»; по обыкновению, могилы были разрыты; посинелые трупы вынуты, иссечены шашками и желчь вырезана; каждый из нас наверно согласился бы сделать двойной переход, чем возвращаться на разброшенную стоянку; как-то особенно тяжело ложатся на душу эти наругания над трупами.

27-го августа. Приказание перейти на позицию к капучинскому перевалу возбудило ропот, за два месяца беспрерывных работ, соединенных с тяжелыми переходами, люди окончательно выбились из сил и обносились; штурмом вецальских высот каждый надеялся закончить блестящую экспедицию и спуститься в Кахетию, тем более, что в последних числах августа в горах всегда выпадает снег, и вдруг, все надежды рушились: предстояло шляться еще по крайней мере полмесяца. Погода стала заметно изменяться; со всех сторон надвигались скверные тучи, задул порывистый ветер, снегом повеяло в воздухе; предчувствуя беду, войска спешили заготовить самодёру (рододендрон).

Генерал упорствовал в своем желании идти на Капучу; но когда вечером пошел холодный дождь, перемешанный с снегом, тогда он понял что действительно было бы неблагоразумно оставаться далее в горах.

28-го августа. С рассветом палатки сняты и вместе с прочими тяжестями отряда отправлены шильдинским ущельем к Шуагори, а войска должны, для прикрытия этого движения, бивакировать еще, сутки. Дождь не переставал; промокшие до костей солдаты получили двойную порцию спирта и отдельными кучками толпились около дымившегося самовара; не слышно было ни обычных острот, ни шуток; все как-то тупо озирались по сторонам...

— Это господа, говорил капитан, пошевеливая палкой в костре, только цветочки, а вот вечером будут и ягодки; теперь мы только промокли, нужно же и померзнуть; за ночь пожалуй совсем завалит снегом; по крайней мере, как спустимся к Шильдам, будет чем вспомнить горы.

Посинелые N... и прапорщик порывисто сунули руки к костру и только постукивали зубами.

Капитан с улыбкой посмотрел на офицеров и предложил отправиться к передовому бекету, наблюдавшему за дорогой, в Капучу. Бекет состоял из унтер-офицера и 6-ти рядовых; огромный камень, нависший над дорогой, совершенно прикрывал их от дождя. Тропа к капучинскому перевалу проходила мимо небольшой башни, построенной на краю обрыва; около башни виднелось несколько горцев.

— Что, горцы не пробовали подкрадываться, обратился капитан к унтер-офицеру;

— Никак нет, ваше благородие, должно боятся.

В это время подошло несколько милиционеров.

Начался разговор. Милиционеры предлагали капучинцам подойти ближе, обещая тоже сделать с своей стороны; но горцы, испытавшие дальность полета наших штуцерных пуль, не соглашались, уверяя, что русские теперь придумали какие-то новые ружья, которые далеко убивают; а потому, покуда на бекете будут солдаты, до тех пор они не выйдут для переговоров.

— Видно, другие времена настали, заговорил капитан; начинают и нас побаиваться; а то бывало, каждый набег в Дидо ограничивался исключительно одним селением Хупро, зажгут деревню, а потом и подавай Бог ноги; горцам подобное отступление конечно на руку: знай себе укладывают десятками беглецов; поверите ли, ведь пугалом каким-то умело прослыть это Дидо; а кто виноват?..

— Мне говорили, что большая часть дидойцев находится в Чечне; а потому мы так свободно и разгуливаем по обществу.

— Я и сам слышал, что-то в роде этого, отозвался N… но крайней мере, ничем другим нельзя объяснить этого малого количества горцев, встречавших нас выстрелами.

— Господа, причина ваших недоразумений одна: вы позабываете, что отрядом нашим командует генерал Вревский...

Снег пошел сильнее.

— Однако, сегодняшняя ночь будет похуже той, которую мы провели на Гинхуребис-тави.

— Будто вам так памятна эта ночь? [323]

— Еще бы! Представьте себе, обратился прапорщик к Д..., на Гинхуребис-тави нашу роту поставили на самой узкой части гребня; чтобы спокойнее уснуть, капитан распорядился устроить что-то в роде могилы, ей Богу! Вот, мы после пробития зари и улеглись в эту яму; переход был очень трудный и мы скоро уснули; только, вдруг, ночью, я начинаю чувствовать ужасный холод; просыпаюсь: дождь льет ливнем, могилу нашу затопило и капитан уже не лежит, а сидит на корточках.

— Вас кажется немного подмочило, спрашивает.

— Помилуйте капитан, в могиле можно плавать.

— Ну и плавайте на здоровье; кстати, в Германии вводятся холодные ванны против каких-то болезней…|

— Просто досадно! тут зуб не попадает на зуб, а капитан подсмеивается.

— Послушайте юноша, проговорил капитан, это для вас еще первая экспедиция, а потому нет ничего мудреного, что вы охотно из каждой мухи делаете слона; походите — попривыкнете и наверно не будете нести счет подобным безделицам.

Ветер стал дуть порывистее и наносил крупные капли холодного дождя; капитан курил спокойно трубку; у N... и прапорщика начались судорожные зевания.

— Дайте спирту, наконец, проговорил прапорщик. N... достал фляжку, отпил несколько глотков и передал товарищу. Фляжка заметно подействовала на офицеров; физиономии их прояснились.

— Славно, тепло, — неправда ли? подшучивал капитан и дождь идет как будто меньше; однако, смотрите, чтобы эта фляжка не опустела до ночи, а то будет плохо! Как раз прокараулите свадьбу, которая целый поход не выходит у вас из головы.

— Ну, нет, ответил N... Свадьба-то от нас не уйдет, ведь завтра спустимся в Кахетию.

— До завтра, почтеннейший, еще целая ночь; почем знать, может быть и в самом деле занесет снегом.

— Ничего! Вы вероятно капитан опять приготовите что-нибудь в роде могилы.

— Может быть! может быть! добродушно ответил капитан, нужно-же вам дать возможность посмотреть на грузинскую свадьбу; а свадьба будет знатная: без драки и убийств не обойдется.

Прапорщик и N.... с удивлением посмотрели на капитана.

— Вас, новичков, это удивляет, а между тем здесь редкое празднество обходится без кровопролитий.

— Так вам значит предстоят сильные ощущения?

— Вероятно. Да вот, пожалуй, я вам расскажу в назидание на какой свадьбе мне не так давно пришлось пировать.

— Сделайте одолжение капитан.

— В К-м ущелье, есть селение Г...., селение с узкими кривыми улицами, по которым почти всегда бежит напускная вода из садов; в средине селения, над речкой стояла, а может быть и теперь еще стоит, старая четырехугольная башня с бойницами; башня имела три этажа; нижний служил складом для разного домашнего скарба; во втором, разделенном на две комнаты помещалась старуха-мать с сыном и, наконец, третий с покривившейся на бок деревянной крышей напоминал вышку.

Сын был молодой человек лет 22-х, тощий, с большими бараньими глазами и вечно раскрытым ртом, — старуху-мать, я иначе не мог представить себе, как верхом на помеле.... Вот сей-то юноша и вздумал жениться. Мать, конечно, поспешила найти невесту своему дорогому детищу; назначили день свадьбы. Я был в числе приглашенных и на время кутежей, которые должны были продолжатся не менее 3-х или 4-х дней, переселился к раи одному соседнему помещику. Первый день или канун уд свадьбы прошел благополучно; вечером большая часть помещиков отправилась в деревню к невесте; я не поехал, рассчитывая лучше выехать навстречу молодым.

На другой день ко мне примкнуло еще несколько человек, и когда часов около 5-ти вечера прискакал повязанный шарфом через плечо — всадник с известием, что молодые едут, лошади наши уже не были готовы, и мы поспешили на встречу.

Не расспросив никого о дороге, мы конечно тотчас же заблудились, а тут еще лошадь моя на полной рыси споткнулась и заставила сделать сальто-мортале, словом — не повезло. Промучились мы, таким образом часа полтора и, если бы не выстрелы помещиков, джигитовавших вокруг экипажа молодых, мы, вероятно, не скоро попали бы на настоящую дорогу.

— Мне говорили, перервал N.... что на жениха и невесту надевают какие-то особенные венцы с длинными шнурками, которые они снимают перед тем, как идти спать.

— Когда они снимают это головное украшение, я не знаю, помню только, что на них оно было в продолжение целого вечера; ну, как водится, молодые сидели на диване болванчиками и изредка ели кусочки сахара, поставленного перед ними на блюдечке.

— А это зачем?

— Уверяют затем, чтобы слаще жилось; ну да дело в том, что и этот вечер прошел благополучно; часов около 12-ти ночи все мы разошлись, получив приглашение провести вместе завтра целый день.

На другой день не захотели с утра забираться к молодым, или дело какое-то задержало, не помню, только сильно запоздал; накрывали уже обедать; для женщин, — в двух лазаретных палатках, : для мужчин под навесом из только что нарубленных ветвей; навес соединялся с палатками; и вместо скатертей, расстилали по земле в два ряда узенькие полоски какой-то пестрой синей материи; салфеток для мужчин не полагалось, впрочем, это; были предметы второстепенной важности.

Чуреки и огурцы разносили грудами; сыру и травы тоже виднелось в изобилии; вино местами в бутылках, но большею частью в глиняных кувшинах; за обедом ели мало, зато пили много, и горланили тоже в волю. После обеда женщины завели «лапараки», для мужчин подали два или три карточных стола, а некоторые разбрелись отдохнуть.

Вскоре за одним из столов затеяли штос, понтирующих было много, а любопытных еще больше; ставки шли впрочем небольшие. Метал помещик X....; помещик У… родственник X.... а тоже подошел к столу и хотел поставить карту.

— Ты лучше не ставь карты, заметил ему X ...

— Отчего?

— Я с тобой не хочу играть.

— А я хочу! У... был сильно навеселе.

— Я повторяю, что не позволю тебе ставить карты; я дал слово не играть с тобой! Рассказывали, что У.... действительно удрал какую-то нехорошую штуку, во время игры с своим родственником.

— Так ты не хочешь играть со мной, приставал У....

— Господа, я бастую, сказал X ... и начал подводить итоги.

У.... ругнул своего родственника; X.... продолжал делать расчет. У.... ругнул сильнее, X... не вытерпел и ответил тоже чем-то вроде «подлеца»; тогда У.... схватил шапку и ударил ею X — по физиономии; X.... вспыхнул и с кинжалом бросился на У....

— Я тебе отрублю эту руку, кричал он, стараясь добраться до У... но к счастью его успел удержать, а побледневшего У ... куда-то увели.

Дело угрожало принять скверный оборот поэтому все принялись убеждать поссорившихся помещиков помириться, с тем, чтобы У…; извинился; В это время подбегает седой поджарый помещик Т… и кричит «подлецы все те, которые остановили X... »

Несколько человек схватилось за кинжалы и бросилось к крикуну, но Т... успел скрыться. Наконец А-ву удалось помирить Х..,. и У ... Спокойствие восстановилось.

Часов в 6-ть, явились зурначи, началась лезгинка; женщины танцевали поочередно на небольшой лужайке, а остальное общество, образовав довольно большой круг, приглядывалось к пляшущим.

Недалеко от меня сидел X.... и внимательно следил за У.... переходившим от одной группе к другой. Сколько мог и судить, предметом разговора был каждый раз вероятно X...., потому что, как только заговаривал У...., слушатели его сейчас же начинали искоса взглядывать на X...; не обошлось конечно и без двусмысленных улыбок. X.... не спускал глаз со своего родственника. Наконец У...., натешившись, сел недалеко от X ... в это время подали чай; только что У... протянул руку, чтобы взять стакан, как вдруг X..., уловивший этот момент, выхватил кинжал и ударил У.... по руке, проговорив: «Я тебе сказал, что отрублю эту руку»!

Поднялся ужасный гвалт; женщины плакали и падали в обморок, мужчины разом напустились на X....; каждый горячился и причал, упрекая его в нечестном поступке. Скандал вышел полный! Казалось бы конец веселью! нисколько; через полчаса зурна по прежнему играла лезгинку, и по прежнему дамы поочередно выходили на середину круга.

Начало темнеть; в палатках и под навесом уже зажгли разноцветные фонари, как вдруг крик: «Пожар, пожар!» переполошил снова общество; действительно пламя охватило часть навеса; мужчина мы бросились к месту пожара и мигом прекратили его, растаскав навес; снова лезгинка и снова веселая болтовни, как будто ни в чем не бывало.

В воздухе пахнуло свежим ветерком, перебрались в палатки и составили кадриль под чижика; от кадрили перешли к полькам и убили таким образом не заметно еще часа два; только что начали мы подумывать об ужине, как в палатку вошла бледная старуха-хозяйка и позвала участкового заседателя; вскоре известие: «мертвый в буфете» облетело всех веселившихся и разом вытянуло физиономии.

Доктор осмотрел тело. Оказалось, что это был милиционер, раненый в нескольких местах кинжалом и еще живой. Начались расспросы; но вместо всякого ответа, милиционер только твердил: — «Если Бог даст, не умру, то сумею отомстить, а вам рассказывать незачем.»

После этого случая веселье уже не шло на ум; сели ужинать, но как-то не елось; мужчины молчали, женщины тоскливо посматривали на молодых. — «Ну, не под счастливыми предзнаменованиями сошлись вы», читалось на физиономии каждой из них.

— Да, друзья мои, скверная была свадьба, закончил капитан.

— Послушайте капитан, проговорил уныло прапорщик, у меня решительно пропадает всякая охота быть на свадьбе.

— Ну полно затягивать на глас 9-й, вмешался X.... Капитан показал только обратную сторону медали, а вот лучше, подумаем, как мы проведем им ночь; начинает делаться очень и очень холодно.

— Что ж! выпьем по глотку спирта, да попробуем развести костер; но, не смотря на все старания [324] офицеров, самодер не горел, а только дымил; становилось холоднее и холоднее.

— Ваше благородие, несчастие! едва проговорил фельдфебель, подбегая к капитану.

— Что такое, братец? спросил, немного надвинув брови, капитан.

— Петров и Запольский, совсем застыли! Толкали-толкали, никак не могли разбудить... лежат как мертвые.

— Пойдемте господа, посмотрим, обратился капитан к офицерам.

Только что взглянул капитан на Петрова и Запольский, как тотчас приказал оттирать; принялись оттирать, да так старательно, что через несколько минут у обоих мертвецов кожа стала со всем красная, а вскоре раскрылись и глаза.

— Ну, что, ребята, снилось? спросил капитан; Петров и Запольский, ничего не понимая, только озирались; N… дал им немного хлебнуть спирту, а капитан во избежание подобного случая приказал роте сейчас же наделать небольших могил, с тем, чтобы в каждой могло поместиться по два человека, и за тем, когда люди улягутся, — накрыть их самодёром и присыпать слегка землей.

— Стоянка на Хупристави обошлась нам слишком дорого; в продолжение каких-нибудь 6-ти дней отправили мы в госпиталь больше сорока человек и, помните, все животами.

— Уверяют, что это были припадки холеры.

— Очень может быть; на плоскости, действительно, рассказывали в это время о многих холерных случаях.

— Когда мы сделали первый переход от Кодорской башни, в роте считалось 120 штыков, а теперь, грустно подумать, осталось всего пятьдесят два.

— В самом деле, потеря в нашем отряде не более, ста человек, да почти половина отряда легла в госпитали разными изнурительными болезнями.

— Вот пропавших без вести и беглых у нас вовсе нет.

— На лезгинской линии вообще случаи побегов весьма редки, да и в плен, солдаты тоже не попадаются; за то кахетинцев горцы и угоняют, и вырезывают целыми семействами; изредка перепадает и на долю армян. Раз, я помню, недалеко от селения Ках их захватили несколько человек, навьючили ручными жерновами и в виду укрепления Елису увели в горы.

— На правом крыле и на береговой линии, продолжал капитан, побеги в мое время были сильно развиты, да и в плен попадались; был, и помню такой случай: захватили раз в плен одного рядового, страдавшего куриной слепотой; горец привел его в саклю, отобрал патронташ, ранец с сухарями и на первый случаи заставил его наручной мельнице, молоть кукурузу; в сакле сидело несколько женщин; над огнем висел на железном крюке большой котел: горец что-то проговорил с женщинами, а потом отошел к порогу и занялся точением зазубрившегося кинжала.

Вскоре женщины одна за другой вышли из сакли, а горец, пригретый солнышком, вздремнул. Солдат воспользовался этим неожиданным случаем и задумал бежать. Сначала осторожно подошел к огню и как будто поправил дрова; горец не слышит; собрал потом свои пожитки в кучу; горец продолжает спать; наконец, снова подошел к огню, дождался пока вода забила в котле ключом, тогда тихо сняв его с крючка, он подкрался к горцу и вылил ему кипяток на голову.

Конечно, горец не успел и крикнуть, а солдат на другой день явился в полк.

— Ну, я не желал бы быть на месте горца, заметил N..., да и солдат поступил слишком варварски.

— Кому жизнь не надоела, тот вероятно на все согласится, чтобы сохранить ее, пояснил капитан а раз попавшись в плен, мне кажется нечего церемониться в выборе средств к побегу; наконец, смерть горца была мгновенна и следовательно без всяких мучений.

Наступило молчание.

— А что, господа, не мешает чего-нибудь перекусить, да и на боковую, обратился капитан к офицерам.

Снег шел целую ночь и покрыл землю четверти на полторы. С рассветом отряд форсированным маршем, двинулся к Шуагори; переход до Похалис-тави был очень трудный; у разрушенной Шамилем башни сделали привал; в это время туман разошелся и мы увидели Кахетию, залитую солнцем. Стало легче, веселее, как будто целая гора свалилась с плеч.

Л. Плетнев.

Текст воспроизведен по изданию: Из воспоминаний об экспедиции 1857 г. в Дидойском обществе // Газета "Кавказ", № 55 (от 19 июля). 1864